Главная » » Дурная 009

14:22

Дурная 009

***

Все сотрудники знали, что пару лет назад Ефим уволил одного из осно-
вателей компании за то, что тот начал уходить домой в начале седьмого. -
Значит сходишь в оперу? В Литтл-Три отличная опера. И купи себе домой
рояль. Будешь играть, это для работы помогает. И обязательно заведи себе
девку посмазливее, отвлекись. Знаешь, что ты все время с женой живешь,
это же скучно! Заведи бабу и езжай с ней в Мексику. Да, - он иронично
смотрел на меня, - я тебе все от компании оплачу! Только две недели из
постели не вылезай и увидишь, как мозги прочистятся! Приедешь све-
женький, чистенький, на работу накинешься как на зверя! - Ефим покачивал
головой и неожиданно менял тему. - Вот Борис, он какой-то аскет. Как
будто ему ничего не нужно. Врет, кобелина! У нас была секретарша краси-
вая, он только вокруг нее и крутился. Так и не знаю, трахнул он ее или
нет... Вообще-то надо нам в компании завести красивых девок, тогда мужи-
ки будут вокруг них крутиться и дело пойдет! Леня сумасшедший! Бегает,
совсем форму потерял. Жалкий какой-то. Купил себе этот идиотский дом!
Зачем ему спрашивается дом? Хрен знает где, даже не в Литтл-Три. Ну да,
там рядом, но улицы не освещены. Влез как идиот, должен заплатить полто-
ра миллиона. Откуда он их возьмет? Кончился человек, а хороший инженер
был! Совсем стал старичок, такой пигмей, как-то сжался весь, все гово-
рит: "Да, Ефим", противно даже. Ты купил рояль? Я вчера был на концерте,
какая-то актриса читала Ахматову. Хорошо читала, с душой. Но вся эта
русская ментальность... Вот говорят, в России не будет фашизма. А почему
собственно не будет? У них для фашизма всегда все было. Я когда уезжал,
меня раздели догола, в задницу железку засунули, кольца с бриллиантами
искали. Это и есть фашизм! Друга моего услали на восемь лет в Сибирь за
анекдот! Это не фашизм?

Как-то вечером Ефим пришел возбужденный:
- Вот ты хочешь наукой заниматься, ученые все мать вашу так! А я
только что прочел биографию Эйнштейна. Ужас! Мы думаем: Эйнштейн, теория
относительности, а он был деспот, тиран! Такой маленький садистик с уси-
ками, глазки выпирающие, Альбертик! Еврейский папашка, он жену свою ко-
лотил! Точно, про это в биографии написано! Как ни вечер, он ее колошма-
тил! Ну, наверное за дело, она тоже стерва была порядочная, но каков
гусь! И вообще, ты эту науку брось. Ну что этот твой Эйнштейн сделал? Он
же неудачник! Подумаешь, теория относительности! Сидел годами в комнате,
на бумажке каракули писал. Неудачник! Вот посмотри на меня: я инженер. Я
сделал свою коробку, напихал внутрь всякого дерьма и продаю ее за сотни
тысяч. И ни один вокруг ничего похожего сделать не может! Посмотри на
меня, у меня все есть, я если захочу могу остров в океане купить и на
своем Боинге на него летать! Я себя реализовал, я удачный человек! А вы
все в России с ума посходили, все с комплексами, все эти мамашки и па-
пашки: сына в университет, чтобы учился! Дерьмо! И ты тоже: наука, нау-
ка. Ты бы лучше пошел в схемотехнике разобрался, тоже бы спаял коробку и
продавал ее. У тебя все получится, я же вижу. И тоже будешь счастлив бе-
зо всякой Нобелевской премии!
Этой ночью холодный огонек снова разгорелся внутри, и мне приснилось,
что в сборочном зале ходит Эйнштейн с курчавой шевелюрой, в потертом
свитере и стоптанных туфлях, совершенно не вписывающихся в Пусиковскую
униформу, грустно копающийся в жужжащих серых ящиках и втыкающий в них
кабели. Я обомлел и с какой-то болью в сердце подумал: "И он тоже".
Вдруг рядом появился Ефим. Все происходило как будто в замедленном тем-
пе.
"Идиот!" - говорил Ефим и показывал пальцем в сторону Эйнштейна. -
"Неудачник!" - громко кричал он, и Эйнштейн втягивал голову в плечи и
склонялся над развороченной коробкой. Ефим выпячивал нижнюю губу и зло-
радствовал: "Посмотри на него, одевается, как бездомный, штаны какие-то
вытертые. Садист!". Ефим разводил руками. Внутри у меня все протестова-
ло, я пытался возразить Ефиму, но язык не ворочался, и грустный осново-
положник теории относительности тщательно укладывал провода в большой
ящик.
Я еще не догадывался о том, что мой сон был пророческим.

===

Глава 13. Академик

Прямой, широкий и светлый бывший Ленинский, а ныне уже кто его разбе-
рет какой, проспект пронизывал Москву, как стрела. По обеим сторонам его
тянулись многоэтажные сталинской постройки дома, иногда запущенные,
частью заново отремонтированные и массивными бельэтажами своих отштука-
туренных балконов напоминавшие о прошедших временах, когда все в госу-
дарстве было массивным, централизованным и упорядоченным.
Когда-то, Бог ты мой, было это все или не было, ранним прохладным ут-
ром из глубоких подъездов этих домов выходили молодые курсанты с голубо-
ватыми погонами и иезуитским взглядом, обрюзгшие генералы в грязно-зеле-
новатых мундирах, украшенных орденскими планками и погонами, их полные
жены в вычурных платьях, профессора в черных пиджаках и подрастающие ни-
гилисты-шестидесятники, долговязые, худые и прожорливые, вечно жующие
бутерброды и читающие "Новый мир". За высокопоставленными советскими
специалистами и военначальниками подкатывали "Чайки" и "Волги", жители
рангом поменьше спешили к метро или толкались, пытаясь пробиться сквозь
толпу к подножкам утренних, промытых троллейбусов, снующих как жуки взад
и впред по проспекту мимо прохладных, тенистых витрин магазинов Гастро-
ном с рядами белых бутылок из-под кефира, фальшивыми гипсовыми сырами и
связками колбас.
Все это было в далеком прошлом. Тени бывших высокопоставленных обита-
телей домов сталинской постройки тускнели, из темных подъездов со стой-
ким запахом кошачьей мочи бочком выходили старухи, одетые в обшарпанные
старые пальто и закутанные в подобие меховых платков, ковыряли палками
снег и, щурясь, смотрели вверх на яркое зимнее солнце. Уже давно не
подъезжали к подъездам "Чайки" и "Волги", а по площади Гагарина носились
мерседесы и джипы, набитые странными типами, напоминающими гибрид первых
секретарей райкомов с лидерами сицилийской мафии.
Проспект катился от Каменного моста мимо знаменитого серого дома пра-
вительства, казалось, еще хранящего память о ночных вызовах в Кремль и
драмах, разыгрывавшихся в его стенах, мимо широкой бывшей Октябрьской
площади, Первой Градской больницы и площади Гагарина с металлической иг-
лой-шпилем, на юг, оставляя в стороне Нескучный сад и старый особняк
Президиума Академии наук, корпуса академических институтов, гордую нео-
новую надпись "Атом на службе социализма" и магазин "Изотопы". Проспект
уходил все дальше и дальше, минуя справа шпиль университета и, наконец,
сливаясь с перелесками и новостройками у самой окружной дороги.
Академик вошел в свой кабинет и посмотрел в окно на сосны, покрытые
белоснежными сугробами, голубое прояснившееся небо, соседний корпус,
проглядывающий сквозь сосновую рощицу, наполовину заваленные снегом фо-
нари, стоящие по сторонам пешеходной дорожки. Лучи солнца били в длинные
стеллажи с книгами, освещали горы бумаг, лежащих на столе, пузырьки,
колбы, пробирки с порошками и нагромождение блестящих кристаллов.
Настроение у него было хорошее, всего вчера наконец удался замеча-
тельный и давно задуманный эксперимент. Результат оказался неожиданным,
и разрозненные факты постепенно начинали складываться в цепочку, строй-
ную, изящную последовательность логических выводов и расчетов.
Он вспомнил свою молодость, Ленинград, ставший теперь снова Санкт-Пе-
тербургом, великих лысоватых столпов науки и учителей в черных костюмах,
измазанных мелом, деревянные лакированные кафедры, столы, покрытые зеле-
ным сукном, бумаги, серый простор Невы и чуть сладковатый запах старого
дерева. Свежесть, золотой век науки, только что создавшей квантовую ме-
ханику и атомную бомбу. Какие люди ходили по этим коридорам и читали им
лекции! Гиганты, непонятно каким образом пережившие революцию, голод и
террор, рафинированные интеллигенты, с безукоризненно чистым, дореволю-
ционным русским языком, с широчайшим кругозором, профессионалы, дотошные
и цепкие, преданные своей профессии, мелкие осколки старой элитарной
России. Они несли свои знания и потенциал им, молодым, следующему поко-
лению, сами постепенно уходя в небытие и вымирая один за другим.
Парадоксально, расцвет науки приходился на годы жесточайшего террора,
колоссальных лишений народа и чисток интеллигентов. Россия, эта удиви-
тельная страна. Какой же потенциал был ею накоплен, если смогла она пе-
режить такое и все равно быть родиной колоссальных научных идей и откры-
тий. Кто это сказал? Страна, как мать, пожирающая своих детей.
Академик с грустью вспомнил, как великие старики уходили в прошлое и
все как-то мельчало. В течение нескольких десятилетий на его глазах ку-
да-то исчезала та одухотворенная атмосфера творчества, все меньше оста-
валось рядом людей большого масштаба, все больше становилось безликих,
серых, помятых и ограниченных полуученых-получиновников, стремящихся ур-
вать побольше благ, получить власть и доступ к иностранным командиров-
кам, завидующих и устраивающих подлости, сидящих на партийных собрани-
ях...
Академиком он стал сравнительно недавно, когда порядки в Академии из-
менились и политические игры уже не играли решающей роли. Да он и вправ-
ду не был типичным академиком - на заседаниях не сидел, бегал с утра до
ночи с учениками, сам вытачивал детали на токарном и фрезерном станках,
просиживал допоздна в своей лаборатории, грешил литературой, пил водку и
спал у каких-то полузнакомых людей. Удивительное чувство откровения и
суеверного ужаса, возникавшего у него в душе в те моменты, когда прихо-
дилось сталкиваться с чем-то новым, было для него целью жизни, жажда
этого ощущения засасывала и заставляла трудиться днями и ночами, забывая
обо всем...
Академик поглядел в окно. Свежесть открывавшегося снежного пейзажа,
залитого ярким солнечным светом, голубые тени на снегу, напоминали, что
февраль уже на исходе и близится весна. Действительно, свет уже был ка-
кой-то весенний. Вскоре на снегу появятся проталины, и вдоль дорожек по-
текут небольшие ручейки, обнажающие прошлогоднюю жухлую траву и грязную
землю. "А все-таки, стоит жить!" - подумал он. Вчерашние эксперименты
сидели внутри, он отгонял от себя мысль о предстоящей работе, как гур-
ман, предвкушающий изысканное блюдо, но результаты экспериментов то и
дело прорывались наружу, вызывая теплые волны радости и изумления.
Огромный академический институт в последнее время был каким-то полу-
пустым и запущенным. В актовом зале уже, казалось, никогда не будут про-
водить некогда знаменитых семинаров, окна в нем заросли паутиной. В туа-
лете засорились сливные бачки, и дверь заколотили досками. Проходя мимо
академик инстинктивно прикрывал нос ладонью. Почти все толковые ребята
разбежались, кто подался за рубеж, а кто бросил невыгодную науку и пе-
репродает какую-то дрянь. Так проходит слава мира.
Институтом теперь заправляли непонятные личности. Серый, весь ка-
кой-то выцветший, с кадыком на шее и туповатым взглядом сельского недо-
умка бывший секретарь профкома сидел в дирекции и с умным видом ставил
свою подпись на многочисленных бумагах. Академик помнил его еще студен-
том, непонятно каким образом попавшим в университет, видимо, для поддер-
жания пропорционального классового состава студентов. Он был редкой ду-
биной, заикался от страха на экзаменах, жалко тряся своим худым кадыком,
закатывал белки глаз и вызывал одновременно жалость и отвращение. Спаса-
ли его происхождение, комсомольская должность и активное участие в стро-
ительных отрядах, поездках в колхоз на сельскохозяйственные работы и в
общественных митингах. Ходили слухи, что он был доверенным осведомителем
КГБ, и студенты при его появлении переводили разговор на другие темы,
торопливо тушили сигареты и расходились по комнатам.
Как-то раз серым апрельским утром академик увидел его раскрасневшим-
ся, с мегафоном, выстраивающим сотрудников в шеренги и руководящим раз-
дачей транспарантов. Он был одет в длинное кожаное темно-коричневое
пальто и почему-то так и хотелось нацепить ему на рукав черно-красную
свастику и послать сниматься в фильмах про становление фашизма в Герма-
нии.
За общественные заслуги деревенского комсорга взяли в аспирантуру.
Ходили слухи, что диссертацию за него писал Лева Шульхер, толковый тео-
ретик, сидящий на скромной должности в одном из отделов. Как бы то ни
было, бывший комсорг с грехом пополам защитился и постепенно полез вверх
по служебной лестнице. К счастью, в науке он никогда никому не мешал,
видимо ввиду полного непонимания происходящего, скромно сидел где-нибудь
в сторонке, а при встречах в коридоре вежливо здоровался и улыбался,
тряся своим кадыком и уводя в сторону немного дебиловатые глаза.
Он резко выдвинулся наверх тогда, когда жить в Академии наук стало
совсем плохо, зарплату сотрудникам платить перестали, и институт начал
стремительно пустеть. Директор уже давно ничем не руководил и начал со-
бирать вокруг дирекции доверенных холуев. Все это было смешно, даже
анекдотично, так как никакие повышения уже никого не могли прокормить и
обычный слесарь или кооператор из местного подсобного хозяйства зашибал
во много раз больше директора и всех его замов вместе взятых.
"Им бы коров пойти доить или трубы чинить", - подумал академик. Но
каждый раз ему приходилось подписывать финансовые ведомости и заказы у
бывшего неудачливого студента. Последний теперь важно восседал в красном
кресле с лакированными подлокотниками и каждый раз противно щурился и
постукивал пальцами по столу.
- Что-то вы опять не по форме отчет представляете, Григорий Семено-
вич. Я понимаю, вы академик, человек заслуженный, но надо же и с другими
считаться.
- Да нет же, посмотрите Николай Игнатьевич, все правильно. Мне бы
подпись вашу получить, вы же понимаете, что это все сущие формальности,
особенно в теперешней ситуации.
- Нет, не скажите! Существует установленный порядок, а ваш отдел
как-будто специально игнорирует инструкции. Это правильно, времена ко-
нечно изменились, но тематика, которой занимается Институт, в будущем
может представлять и оборонное значение, так что прошу вас установленные
порядки соблюдать.
- Николай Игнатьевич, давайте посмотрим правде в глаза. Вокруг такой
беспредел, все рушится, никаких правил уже давно нет. Мы предоставляем
вам не пустую бумажку, а серьезные результаты работы коллектива. Вы же
знаете, что наша группа одна из ведущих в Институте. Ну что вам стоит,
помогите нам, пожалуйста!
- Извините, уважаемый, ваши заслуги всем известны, но сделать ничего
не могу. Вы как-то странно рассуждаете: порядка нет, законов нет. Потому
и нет, что их никто не соблюдает. Имеются инструкции от Президиума, нор-
мативные документы, ведомственные, так сказать, постановления. Я же не
лично против вас, я в смысле общего порядка, так сказать, препятствую.
Академик вздыхал. Ему было противно, но ничего сделать с бывшим акти-
вистом он не мог. Тот как будто мстил за свою неполноценность, к тому же
явно недолюбливал представителей малого народа и старался сделать все от
него зависящее, чтобы отдел, руководимый академиком, получил поменьше
фондов и благ.
Это было особенно обидно, так как в отделе осталось всего несколько
толковых сотрудников, с которыми можно было работать, да и те с грустью
смотрели на сторону. Все мельчало и вырождалось. Только Володя, какой-то
нелепый и похожий на долговязого птенца, явно родившийся не в свое вре-
мя, заикаясь продолжал ставить все новые и новые эксперименты. Жена его
была из глухой провинции и, по-видимому, была настолько счастлива жизни
в однокомнатной квартирке на окраине Москвы, что не пилила его вечерами
из-за того, что муж приносит домой мало денег. Да и деревенские
родственники помогали то яичками, то свежим салом...
Академик снова задумался о странной и необъяснимой последовательности
исторических взлетов и падений. Казалось бы, в двадцатые годы обстановка
в стране была гораздо хуже, люди умирали от голода, но какие блестящие
научные школы зародились в то время! Усталость. Усталость общества, вот
в чем дело. Тогда в воздухе веяло свежим ветром, сейчас иллюзии утраче-
ны. Эра идеалистов и интеллектуалов закончена. Они уже сделали свои ра-
кеты и ядерные боеголовки. Наступает эпоха купли и продажи, куда выгод-
нее учиться делопроизводству чем изучать законы всемирного тяготения.
Академик тяжело вздохнул. Он вспомнил, что серый недоумок с кадыком
вчера решил использовать институтского механика, чтобы что-то починить в
своем автомобиле. Как назло, понадобился он ему вчера, как раз в разгаре
идущих экспериментов. Володя с механиком заканчивали вытачивать де-
тальки, когда в мастерскую явился один из директорских пособников с
брюзгливой физиономией и синяками под глазами.
- Кончай работать, Николай Игнатьевич зовет, - приказал он с порога.
- Щас, доточу деталь и пойду, - лениво отозвался механик, которому
безумно надоели привередливые ученые, а левая работа сулила деньги и хо-
рошее отношение начальства.
- Я сказал, бросай все и иди! Николай Игнатьевич ждать не будет!
Механик уже потянулся к кнопке, выключающей станок, но тут вмешался
Володя, разгоряченный азартом идущего эксперимента.
- Никуда он не пойдет, пока работу не закончит! - тонким голосом
крикнул он.
- А ты, сопляк, какое право указывать имеешь? - злобно огрызнулся му-
жик. - Скажу ,чтоб шел, и пойдет как миленький!
Кровь ударила Володе в голову.
- Да идите вы на х.. - крикнул он с надрывом и сам испугался сказан-
ного.
Мужик побелел от злости. - Ну ты об этом крупно пожалеешь, - сказал
он, повернулся и ушел.
Академик вздохнул. Ему предстояло объясняться с директором. И хотя
тот и был его старым знакомым еще с институтской скамьи, отношения у них
были сложные.
На столе у академика вдруг пронзительно зазвонил телефон. Он снял
трубку. Из нее несся сердитый крик директора. "Я твоего сосунка в поро-
шок сотру, уволю щенка, что он себе позволяет! Вы там совсем распусти-
лись, думаешь, что ты академиком стал, так тебе и твоим бандитам все
можно?" - Из трубки неслись еще какие-то угрозы. Академик понял, что
расчетами сегодня заняться не удастся и назревает крупный скандал. День
был испорчен. Да и за окном погода вдруг резко начала портиться, накати-
ли серые свинцовые тучи, солнце еще показывалось между ними, но ветер
уже поднялся, и вершины сосен раскачивались на ветру, а по дорожке нача-
ли виться небольшие снежные змейки поземки...
У академика была старая привычка, которая немало помогала ему в пло-
хие времена. В такие минуты он садился за стол, закрывал глаза, клал ру-
ки на голову и вспоминал о чем-нибудь хорошем. Ах, какие компании соби-
рались у него дома! Какие друзья, блестящие, талантливые, с гитарами,
ставшие ныне знаменитыми писатели и поэты, а девочки? Сизые клубы сига-
ретного дыма, сверкающее шампанское в бокалах и разговоры, разговоры,
планы, проекты, замыслы. Сколько их было, маленьких и больших, и что бы
они все делали без этих дружеских сборищ, создававших оболочку, держав-
шую их на плаву и позволяющую отвлечься от омерзительной каждодневной
реальности.
Где они сейчас? Некоторые уже умерли, других разметало по свету. И
Москва и Петербург были теперь практически пусты, и только тени прошлого
будоражили пустые улицы, знакомые до боли переулки и подъезды.
Недавно он впервые после многих лет заехал в любимый им квартал на
Петроградской стороне. На пустынной улице грохотал одинокий трамвай. Се-
рый дом с арками, в котором прошло его детство, все так же возвышался
над узенькой улицей. Мутные подтеки виднелись на штукатурке, тяжелая
поскрипывающая дверь подъезда громко хлопала, и грязные, рассыхающиеся
окна дребезжали при приближении трамвая. Пахло какой-то вонючей, кислой
похлебкой.
Он зашел в темный подъезд и поднялся по лестнице. Тусклый свет с тру-
дом пробивался сквозь узенькие готические своды окон, затянутые много-
летней паутиной. Все те же, до боли знакомые черные и бежевые, чуть об-
лупленные каменные плитки в прихожей второго этажа образовывали замысло-
ватый узор, на который он любил глазеть, пока мама, возясь с сетками,
набитыми буханками хлеба, луком и вермишелью, открывала тяжелую дверь
позвякивающим ключом. Теперь резная дубовая дверь их бывшей квартиры бы-
ла выкрашена грязно-коричневой краской. Около звонка краска была стерта
от многолетних прикосновений человеческих рук и обнажала застарелый тем-
но-зеленый слой штукатурки. Входная дверь скрипела точно как тогда,
пятьдесят лет назад. Дверь громко хлопала, и сумрачный подъезд наполнял-
ся гулким эхом.
Он вспомнил, как отсюда, из этой двери уходил на фронт отец, в смеш-
ном пенсне и длинной шинели и он с замиранием сердца смотрел, как его
сутулая спина исчезла из виду и только эхо шагов раздавалось еще с мину-
ту. Он никогда не вернулся назад, и никто так и не знает, в каком болоте
под Ленинградом его нашла смерть...
Это был город призраков. Поколение за поколением поднималось в нем и
безжалостно сметалось ревущим валом грядущих катастроф. Исчезли дорево-
люционные девочки в белых передничках, их папы в сюртуках и мамы в длин-
ных платьях. Исчезли худые мальчики с удлиненными лицами и горящими гла-
зами, читавшие стихи. Исчезли революционные матросы и интеллигенты, за
которыми пришли ночью люди в кожаных пальто. Исчезли пионеры и пионерки
в галстуках и их родители, удушенные тупым блокадным голодом и бомбежка-
ми. Мама, чудом уцелевшая, так и не смогла вернуться сюда жить, слишком
тяжелы были воспоминания о пережитом. Трупы, трупы, умершие, уничтожен-
ные, исчезнувшие, сложенные штабелями - академику стало страшно. Он
вглядывался в темноту подъезда и видел сонм белых призрачных теней, ко-
лышущихся и машущих руками. Заболело сердце.
Он вышел на улицу и зажмурился от яркого света. На трамвайной оста-
новке сидел пьяный в порванных брюках, забрызганных жидкой глиной. Он
неподвижным взглядом посмотрел на академика и рыгнул. Пьяный то выпрям-
лялся, то тут же сползал в сторону. Тупое, красное, небритое лицо, каза-
лось, ничего не выражало.
Мимо пронеслась блестящая импортная машина с открытыми окнами, из ко-
торой с грохотом доносилась блатная песня. В машине сидел совсем еще мо-
лодой мальчик с наглым и бледным лицом, тронутым ярко проступающими чер-
тами порока. Что-то омерзительное, гадкое и нечистоплотное было во всем
этом.
Академик прислонился к подъезду и закурил. Он не курил уже давно, но
всегда носил с собой пачку "Беломора" на крайний случай. Едкий дым защи-
пал в горле, он с наслаждением вдохнул его и еще раз посмотрел на старый
подъезд, выщербленный асфальт. Вдруг он остро почувствовал, что больше
никогда сюда не вернется...
Успокоиться никак не удавалось. Какая-то тупая боль поднималась в
груди. Все смертельно надоело. Одинаковые, звериные и тупые бездари,
идиоты, во все времена заправляющие делами и вытаптывающие все светлые
ростки. Вся его жизнь прошла в борьбе с такими вот большими и маленькими
вырожденцами, год за годом, день за днем, все, что он делал, все, чего
добивался, было сделано вопреки им. Все, решительно все, начиная с пос-
тупления в университет, куда его не брали из-за происхождения, и закан-
чивая написанием статей.
Он вспомнил о Жоре, старом толстом весельчаке Жоре, любимце женщин,
заводиле их компаний и гениальном музыканте. Жора уехал из России уже
больше пятнадцати лет назад и прославился тем, что позвонил одному из
своих недругов в режимный институт по прямому телефону.
"Привет, - радостно сказал Жора. - Ты знаешь, здесь здорово. Ты ведь
думал о том, чтобы смотать удочки? Забудем старые счеты, я тебе помогу!"
В режимном институте сразу же поднялся шухер, и незадачливый абонент
был немедленно уволен, несмотря на безукоризненную репутацию и многочис-
ленные объяснительные записки и письма в КГБ. Друзьям Жора из осторож-
ности тогда не звонил. Зато теперь, с наступлением свободы, он каждую
неделю набирал номер академика и часами трепался, вспоминая старое.
- Чего ты сидишь, дурак? - кричал Жора. - Ты думаешь, они тебе спаси-
бо скажут? Ты так и будешь вкалывать, как папа Карло, до опупения. Ну
стал ты академиком, знаменитый, твою мать! Они Сахарова пощадили с его
звездами лауреатов? Ни хрена! Поезжай куда-нибудь, поработай год-другой,
посмотри мир. Ты же закиснешь там!
Академик обычно старался переменить тему разговора, но это ему не
всегда удавалось.
- У меня такой друг молодости есть! - продолжал фонтанировать Жора. -
Это живая легенда, американская мечта! Он создал целую корпорацию, Фимка
Пусик, а каким голодранцем был, хуже нас с тобой. Он отличный парень, я
у него как-то был, ты не представляешь себе! Отгрохал огромное здание с
окнами из темного стекла, сортир мрамором и золотом сияет, все с иголоч-
ки! У него домина с участком, тебе не снилось такое! Вот как надо жить.
Кстати, он меня спрашивал, не знаю ли я кого-нибудь с мозгами. Ему мозги
нужны, это точно. Он помогает людям. Слушай, поезжай к нему, поработа-
ешь, у него свой академик будет, а ты ходы в университеты за это время
найдешь. Отличная идея, чем тебе плохо? Место райское, климат изуми-
тельный, отдохнешь от своих кретинов. Оборудуешь лабораторию, может ка-
кую идею продашь. Даже не сомневайся, я ему позвоню сегодня же!
- Ну куда же я поеду? - отпирался академик. - У меня ребята, лабора-
тория, эксперименты идут.
Он гнал от себя эту мысль, хотя все чаще возвращался к этой идее.
Однажды на столе у академика зазвонил телефон.
- Григорий, привет, это Ефим Пусик из Америки, - голос был мягкий и
довольно приятный, с легким одесским акцентом. - Слушай, мне тут Жорка
про тебя рассказал всякого. Ты имей в виду, я друзьям доверяю больше,
чем себе, - в трубке раздался странный смешок. - Если только захочешь
или тебя там прижмут, дай знать. Мне от тебя ничего не нужно, считай,
что это филантропия. У меня денег слишком много. Я хочу хорошим людям
помочь. Понял? Подумай. Я тебе выделю комнату, занимайся, чем хочешь,
отдохнешь, годик поживи, может, чего и получится интересное. Хочешь даже
ребят твоих выпишем, одного-двоих. Поживите спокойно, подумайте. Я ведь
все понимаю. Ну пока, значит имей в виду, если чего надумаешь - звони.
В трубке раздался длинный гудок. Академик еще с минуту держал ее в
руке, прислушиваясь к шуршанию и далеким щелчкам, доносившимся из косми-
ческих глубин, и только затем повесил ее на место. "А, может, и правда
махнуть в Америку на годик, выписать туда пару ребят и поработать спо-
койно?" - мелькнула в голове мысль. Он отогнал ее в сторону, открыл тет-
радь с записями последних экспериментов и, раздраженно сопя, начал де-
лать расчеты.

***

===

Глава 14. Эдик.

Те выходные, в которые удавалось избежать ударных трудовых вахт в за-
лах Пусика, были подарками судьбы. Пустынные утренние улицы Литтл-Три
были покрыты утренним туманом, наползающим на них с холодного океана, но
часам к одиннадцати сквозь серую пелену проступало солнце, разогревавшее
еще влажную с ночи землю, и в воздухе поднимались ароматы хвои, свежей
травы и цветения. В такие минуты я долго лежал в постели, стараясь не
думать о работе и предвкушая спокойный, неторопливый день, когда ты бу-
дешь предоставлен сам себе.
В один из таких залитых солнцем, прозрачных осенних дней у меня в
квартире раздался телефонный звонок. Телефон звенел как-то особенно
энергично и напористо, излучая недобрую космическую энергию. Обычно та-
кие звонки не предвещали ничего хорошего и в лучшем случае заканчивались
срочным вызовом на работу для ударного устранения очередных неполадок в
системе.
Особенно участились вызовы на работу в последнее время, так как Лео-
нид был крайне раздражен и не давал спуска сотрудникам. Дурное настрое-
ние вице-президента было вызвано тем обстоятельством, что недавно Ефим
ненавязчиво порекомендовал ему переехать в новый дом. Дом этот, который
Ефим лично присмотрел для своего подчиненного, был расположен в "пра-
вильном" месте, то есть в пределах пешей досягаемости от центра
Литтл-Три. Естественно, что стоимость правильного дома заставляла оста-
навливаться дыхание и леденеть кровь в жилах. Робкие возражения Леонида
вызвали яростный гнев президента и, несмотря на отчаянные попытки откру-
титься, вице-президенту пришлось немедля справлять новоселье. Свой ста-
рый дом, в котором Леонид успел прожить всего несколько месяцев, он был
вынужден спешно продать, потерпев при этом значительные убытки.
Телефон продолжал звонить. "Брать или не брать?" - подумал я, но моя
рука уже потянулась к трубке.
- Привет, - раздался бодрый голос Леонида. - Мне только что звонил
Ефим. У него какой-то гость дома, и он хочет, чтобы вы встретились.
Срочно езжай к нему домой! - Я облегченно вздохнул. Визит к Ефиму, хотя
и мог занять остаток дня, не предвещал особых неприятностей.
Ефим жил в одном из самых дорогих районов Литтл-Три. Его дом находил-
ся на вершине небольшой горы, заросшей невысокими деревцами и кустарни-
ком. С холма открывался потрясающий вид на окрестности. Вся знаменитая
долина, океанский залив, бесконечные белые домики, покрытые красными че-
репичными крышами и зеленые перелески, горы, университет - все было вид-
но, как на ладони, и этот мирный пейзаж навевал мысли о бренности и мик-
роскопических масштабах человеческой жизни на планете Земля.
Дорога долго крутилась серпантином, мотор ревел, и наконец передо
мной открылась зеленая лужайка и застекленная веранда дома, в котором
жил Ефим. Около дома стоял невысокого роста мальчик с непропорциональной
фигурой, чуть сутулый, в ослепительно белых кроссовках и ярко-голубых
джинсах.
Он нерешительно подошел ко мне и заговорил тоненьким, почти что детс-
ким голоском, с немного заискивающей улыбкой:
- Здравствуйте, это вы приехали к дяде Ефиму?
- Да, - ответил я, - он хотел, чтобы я с кем-то встретился.
- Это он обо мне говорил, - мальчик протянул мне руку и вдруг я с
удивлением заметил, что в его висках пробивается седина. - Меня зовут
Эдуард, но все называют меня Эдик.
Голос у Эдика был немного капризным и высоким, какой бывает у закорм-
ленных, избалованных детей, окруженных няньками и домохозяйками, семей-
ных тиранов, готовых в истерике броситься на пол и топать ногами, пока
им не принесут давно желанную красную заводную пожарную машину.
Мы прошли в дом. Ефим был одет в просторную грязноватую майку и вы-
тертые джинсы. В этом домашнем обличье он казался усталым добрым дедуш-
кой из Жмеринки, который вот-вот начнет пичкать своих внуков домашними
пирожками с вишнями.
- Вот, познакомьтесь, - Ефим махнул рукой в сторону Эдика. - Из Кемб-
риджа приехал поговорить. Я когда-то его родителей хорошо знал. Поговори
с ним, может быть, возьмем его к нам в компанию. Парень, вроде толковый,
- при этих словах Эдик смущенно улыбнулся, - разберется в производстве,
сделаем вас с ним начальниками. Да, мне Борис с Леонидом надоели, пора
менять команду, нам нужна свежая кровь. Правильно? Я и тебя с этими мыс-
лями пригласил. И не ошибся. Но ты ловкий оказался, из-под Бориса уполз
как-то незаметно, на четвереньках и хорошо себя чувствуешь. Знаешь, ум-
ные люди не помешают. Мне еще одного академика из Москвы рекомендовали,
говорят гениальный человек. Так что создадим свою Академию Наук. - Ефим
хихикнул. Холодный белый огонек снова затрепетал у меня в груди, и я по-
чувствовал тревогу. - Ты понимаешь, - он развел руками, - профессоров и
доцентов у меня до хрена, а академиков пока еще не было. А то у нас ат-
мосфера какая-то затхлая, люди боятся, Борис как штурмфюрер бегает, ко-
мандует. Надо, надо менять стиль.
- Я разберусь, дядя Ефим! - снова детским капризным голоском сказал
Эдик. - Вы знаете, дядя Ефим помог мне спаять мой первый усилитель. Еще
в Москве, когда мне было одиннадцать лет! Он у меня не работал и дядя
Ефим мне показал, какие детали надо припаять.
Ефим довольно ухмыльнулся. Мы прошли в соседнюю комнату. Я разглядел
Эдика вблизи и понял, что, несмотря на детскую внешность, он был по
крайней мере моим ровесником, если не старше меня.
- Эдик, простите, - спросил я, -сколько вам лет?
- Много, - Эдик замялся, поставленный в тупик таким прямым вопросом.
- У меня уже дочка взрослая, в университет поступила. Мне уже сорок три.
Он посмотрел на меня незатуманенным детским взглядом, и мне стало да-
же как-то неудобно за явную бестактность моего вопроса.
- Дядя Ефим просил меня рассказать вам о моей работе, - начал Эдик.
Он достал из портфеля кучу бумаг и аккуратно разложил их на диване,
вздохнув и поджав под себя ноги в кроссовках. - Начнем, пожалуй? - он
набрал в грудь воздух и начал торопливо говорить голосом нудного
школьного отличника, переживающего период полового созревания. При этом
Эдик все время суетился, быстрыми движениями языка облизывал губы и пе-
риодически складывал их бантиком. - Я еще в шестнадцать лет сдал теоре-
тический минимум Ландау.
Эдик снова торопливо облизнул тонкие губы, и голос его стал совсем
тоненьким, так что мне показалось, что он сейчас сорвется. Он посмотрел
на меня, явно ожидая увидеть реакцию.
- Когда дядя Ефим приходил домой к папе и маме, я часто с ним играл.
Затем я работал в Академии Наук, теоретиком. Я занимался проблемой обра-
зования волн в космосе, теоретической гравитацией, теорией поля. Особен-
но меня привлекала квантовая электродинамика. - Он достал из портфеля
еще одну папку. - Это мои статьи на эту тему, опубликованные в Докладах
Академии Наук. В этой статье я рассматриваю очень интересную проблему...
-Неожиданно лицо его помрачнело. - Ах, боже мой, что же я наделал! - он
с отчаянием посмотрел на меня и снова облизал губы. - Я опаздывал на са-
молет и, когда улетал к дяде Ефиму, взял с собой не те публикации. Ну
ничего, ничего страшного! - Эдик торопливо выбросил из себя эту фразу и
снова перешел на ровный капризный тон, - эти статьи, собственно, посвя-
щены той же теме, только рассмотренной с другой точки зрения. Когда мы
решали уравнение Пуассона для частицы, движущейся в гравитационном по-
ле...
Я очень любил физику, но почувствовал, что начинаю отключаться и,
чтобы не заснуть, был вынужден посмотреть по сторонам. В салоне у Ефима
на полу стоял огромный телевизор и шкафчик со множеством видеокассет. Я
перевел взгляд на потолок, поддерживавшийся толстыми темными деревянными
балками.
- Вы меня не слушаете? - обиженно спросил Эдик. - А дядя Ефим так о
вас хорошо отзывался. Что же мне теперь делать? - и на лице его появи-
лись испуг и недоумение.
- Эдик, - сказал я. - я верю, что вы сделали много хороших работ.
Лучше расскажите о Кембридже, разве вам там не нравится? Учтите, Пусик
производит аппаратуру, и квантовая теория поля ему совершенно не нужна.
- В Кембридже я занимался исследованиями. - Эдик сложил губы банти-
ком. - Нет, нет, там очень интересно и очень хорошо, но зарплата ма-
ленькая, и все время штурмовщина, гранты, отчеты. Ведь как получилось, у
меня дочка поступила учиться, ей нужны деньги. Я позвонил в Москву маме,
пожаловался, а она вспомнила про дядю Ефима и перезвонила ему. Тогда дя-
дя Ефим предложил сделать меня заведующим отделом. Я даже не очень хотел
сюда ехать, все-таки другое побережье Америки, но мама сказала: "Эдик,
дядя Ефим сам тебе работу предложил, неудобно отказываться". Вот я и
приехал в гости посмотреть вашу фирму.
Я с удивлением посмотрел на моего собеседника. Его немного нелепая
детская фигура, капризный голосок, груда разложенных статей, испещренных
формулами, создавали странное впечатление взрослого ребенка, человека не
от мира сего. "А может быть, он гений?" - пронеслось у меня в голове.
- Эдик, - начал я. - На вашем месте я бы серьезно подумал и выяснил
бы у Ефима, какой именно работой вы собираетесь заниматься. - Я сам ра-
ботал в Академии и в университете, но когда попал к Пусику, мне было
очень тяжело. Учтите также, что здесь жизнь совсем не легкая и Кембридж
может показаться вам раем по сравнением с местными нравами.
- Ну что вы! - Эдик был явно обижен. - Дядя Ефим так со мной хорошо
поговорил. Он и маме обещал, что меня не обидит! Да, я же не закончил
рассказывать о моих работах. - Эдик подбежал к телевизору и вставил в
него кассету. - Это результаты моих расчетов, представленные в виде ко-
роткого фильма.
На экране начали мелькать голубые и красные квадратики, и Эдик снова
увлеченно залепетал, пытаясь объяснить мне глубокий смысл происходящего.
В этот момент в комнату вошел Ефим.
- Ну что, поговорили? - спросил он.
- Да, дядя Ефим. - Эдик засуетился. - К сожалению, я забыл в Кембрид-
же часть своих публикаций, но зато я по ошибке привез статьи по схожей
тематике, так что мы смогли выйти из положения. А сейчас мы смотрели ко-
роткометражный фильм, который я показывал вам вчера вечером, когда при-
летел. Он посвящен проблеме возникновения разрывов в четырехмерной
структуре пространства-времени. У меня есть еще одна кассета, и я вам
обязательно хотел ее показать.
Эдик говорил быстро, суетливо и выглядел нелепо. Ефим брезгливо по-
морщился. - Отдохни, приди в себя, - оборвал он его. - Вы в своем Кемб-
ридже совсем уже с ума посходили. Пространство... Я в вашем пространстве
живу, понимаешь, о чем я говорю? Мне главное, чтобы производство хорошо
пошло. Надо Бориса с Леонидом от дел отодвинуть. Разберись с приборами,
парень ты толковый. Ведь и пожить красиво хочется, правда? Здесь место
хорошее, я маме так и сказал, я тебя не обижу. Расслабься, поживи в свое
удовольствие.
- Хорошо, дядя Ефим. - Эдик как нашкодивший ученик наклонил голову.
- Вроде толковый парень, да? - Ефим обращался ко мне. - Немного сума-
шедший, но это неплохо, я сам такой. В Кембридже работал, там ведь дура-
ков не держат, правильно? Да и родителей я хорошо знаю, возьмем его,
правильно? Нам нужны новые люди.
- Спасибо, дядя Ефим, я постараюсь хорошо работать. - Эдик окончательно смутился и покраснел.
- Завтра с утра отвези его в компанию, - Ефим снова поморщился, -
пусть посмотрит на производство, познакомится с Леней. Вот ты что-то
придумаешь, он может быть тоже придумает, академика из Москвы вызовем.
Накалякаете научных статей и напишете "Спасибо дяде Ефиму." - Ефим засмеялся.

***

Источники :

https://readli.net/chitat-online/?b=46207&pg=1

https://www.rulit.me/books/durnaya-kompaniya-read-10003-1.html

https://thelib.ru/books/torin_aleksandr/durnaya_kompaniya-read.html

https://4italka.site/proza-main/sovremennaya_proza/103165/fulltext.htm

https://litmir.club/bd/?b=27783

https://lib.ru/NEWPROZA/TORIN/kompaniya.txt

...

Слушать - https://knigavuhe.org/book/durnaja-kompanija/ === https://akniga.org/torin-aleksandr-durnaya-kompaniya

***

РОМАН, ПРОЗА

Дурная компания автор Александр Торин читает Валерия Лебедева

Дурная компания

Время звучания: 08:38:48

Добавлена: 23 декабря 2016

Молодого инженера, героя романа Александра Торина, приглашают на работу в преуспевающую американскую фирму. Искушение велико: залитая солнцем Калифорния, знаменитая Кремниевая долина, центр мировой компьютерной промышленности, высокая зарплата…
Герой и не подозревает, что он попадет в «Дурную компанию». Сюрпризы начинаются с первого же дня. Если хочешь преуспеть в фирме, то должен быть одет в полосатую рубашку, темно-серые или черные брюки, скромный кожаный пояс с золотой пряжкой, черные или коричневые кожаные ботинки и темные строгие носки. При этом на рубашке сзади обязательно должна быть складочка и вешалка. К концу второго дня новому сотруднику компании «Пусик» кажется, что он начинает сходить с ума…

***