Главная » » Амальгама 2. 011

19:00

Амальгама 2. 011

***

===

– Подождите, подождите, – не разделил радости ученого Верхотуров, – вы можете мне объяснить, что происходит? Не то чтобы я не знал, что такое гормоны, все про это всегда говорят. Впрочем, я не знаю, что это. Можно для меня поподробнее?

– Конечно, Валерий Константинович, я сейчас вам все объясню. – Поднял руку Платонов. – Все очень просто. Всегда много говорят о том, о чем никто ничего не знает. Так и с гормонами. Слова «тестостерон», «гормоны», «адреналин» знает любой школьник, но никто не знает доподлинно, что это такое и как это работает.

– Именно так, – продолжил Иван Иванович. – Наука эндокринология, изучающая человеческие гормоны, – очень молодая. Вообще гормоны открыли и стали изучать только в начале ХХ века. Собственно, тогда и были проведены первые исследования и открыт первый гормон – секретин, отвечающий в человеческом организме за выработку пищеварительных соков и находящийся в двенадцатиперстной кишке.

– Пока очень многое неизвестно, но одно можно сказать совершенно точно. Поведение человека, его чувство голода или насыщения, половое влечение или чувство прекрасного, иммунитет и настроение, подверженность болезням и контроль репродуктивного цикла – все это регулируется самыми разнообразными гормонами, многие из которых наукой до сих пор еще не открыты. Так и этот дофамин. Он вырабатывается тоже где-то в организме…

– Надпочечниками, – уверенно продолжил Иван Иванович, – он вырабатывается надпочечниками…

– Предположим, – согласился Платонов. – Это очень большая тайна, каким образом информация о том, как человек должен себя вести, попадает в конечном итоге в мозг. Когда-то ученые думали, что гормоны передаются по кровеносной системе, как по рекам. Но очень скоро стало понятно, что кровеносная система тут вообще ни при чем.

– А как же информация о том, что ты, например, влюбился, из этих самых надпочечников попадет в головной мозг, если не по кровеносным сосудам? – удивился Верхотуров.

– Раньше все так и думали, что именно кровь приносит информацию в мозг, в том числе и гормоны. Но теперь любой врач скажет вам, что у гормонов собственная, другая, секретная, если можно так выразиться, система доставки любого программного сообщения в каждую клеточку человеческого организма через белковые рецепторы, при этом минуя кровеносную систему.

– А с адреналином это как-то связано? – спросил Верхотуров.

– Понимаю. Адреналин – это самый «популярный» гормон, про него все знают, – улыбнулся Иван Иванович. – Удивительно, как мы всего пятьдесят лет назад жили вообще без информации о нем. Теперь мы знаем, что именно адреналин вырабатывается в организме во время какой-то опасности, стресса, если есть тревога или страх. Так вот, уже упоминаемый мною дофамин – это биологический предшественник адреналина. Иными словами, без дофамина адреналина не бывает. А без адреналина дофамин – запросто. Именно поэтому тем, кто заинтересован в появлении в человеческих организмах дофамина, никоим образом нельзя допускать дальнейшего превращения его в адреналин.

– То есть этому таинственному «кому-то» нужно, чтобы люди любили друг друга, но при этом никогда не убивали, так? – Верхотуров вопросительно посмотрел на Сидорчука.

– Именно! – Щелкнул пальцами Иван Иванович. – Потому что в момент выработки человеческим организмом адреналина ему, конечно, не до сна. Ну и, конечно, самые невероятные выбросы адреналина происходят, когда человеку грозит смертельная опасность или когда один человек убивает другого человека.

– Иными словами, существует некое противостояние. Кто-то внутри нас борется за то, чтобы люди любили друг друга, а кто-то – наоборот, за то, чтобы одни люди убивали других, так? – Верхотуров вопросительно посмотрел на возбужденных ученых.

– Именно так! – кивнул Платонов. – Но дальше еще интереснее. Наукой уже давно установлено, кто питается человеческими жизнями.

– Это – любая социальная теория, идеология, политика, религия, если хотите. Это – то, что требует человеческих жертв, то, что настраивает одних людей против других.

– А кто является проводником любой идеологии, политики или религии? – спросил Иван Иванович.

– Государство, – тихо ответил генерал, вытер вспотевший лоб и сел на стул. Где-то внутри него страшно захохотал римский император Нерон. Верхотуров живо представил его у костра, там, где они расстались, ночью на берегу моря. Отблески пламени играли на лице Нерона, вычерчивая резким черным цветом решительный профиль императора, а он все хохотал и хохотал, прижимая руки к бокам, заваливаясь на песок и глядя в бездонное приморское небо.

***

Глава XXVIII. Атака на «Сосны»

– Смотри-ка, а эта машина здорово укомплектована! – крикнул Алексей, заглянув в багажник джипа. Перегнувшись через сиденья, он вытащил оттуда раскрытую спортивную сумку. Из сумки торчали приклады двух автоматов, магазины и цинки с патронами. Еще покопавшись, Алексей извлек из сумки пять гранат, ракетницу, два пистолета ТТ и три индивидуальных медицинских пакета для оказания первой помощи. По всему было видно, что бандитов к нападению на воровскую малину готовили серьезно. Еще через пару минут Алексей, свистнув, вытащил сумку поменьше, доверху набитую пачками стодолларовых купюр.

Фон Дассель удовлетворенно хмыкнул, продолжая вести машину.

– Слушай, может, нам пора машину поменять? А то этот джип все явно ищут. – Алексей посмотрел на фон Дасселя.

Тот еще раз усмехнулся, отметив про себя, что рыжим мальчишкой овладел настоящий приключенческий азарт, но совета послушался, аккуратно остановился, приняв вправо и включив аварийку. Вокруг шумела автомобилями МКАД. Уже наступила та ранняя утренняя пора, когда магистраль начинает стремительно заполняться машинами, но до знаменитых московских пробок остается еще несколько часов.

Алексей «голосовал» недолго. Минуты через три около них остановился битый и помятый «логан» с таким же помятым дядькой за рулем.

– Что случилось, парни? – добродушно спросил он, выходя из машины.

– С тобой пока, слава богу, ничего плохого, – быстро ответил Алексей, подталкивая дядьку к джипу, – и если не будешь дергаться, ничего и не случится. Давай, быстро садись в машину.

– Ребята, вы чего? – засуетился водитель «логана». Но фон Дассель быстро ткнул ему в бок пистолет, и мужик, стихнув, сел за руль бандитской машины.

– Телефон! – Алексей требовательно протянул руку. Дядька, вздохнув, вынул из кармана древнюю «Нокию» и отдал ее Алексею. – А это тебе, чтобы не очень печалился! – С этими словами Алексей сунул в руки перепуганной жертвы сумку с деньгами.

Фон Дассель тем временем уже перегрузил оружие в реквизированный автомобиль, а сам устроился за рулем. Алексей, не говоря больше ни слова, помахал ошарашенному дядьке рукой, сел рядом с фон Дасселем, и «логан» рванул с места.

Человек, оставшийся за рулем джипа, осторожно раскрыл сумку, которую ему сунули в руки, и… тотчас закрыл. Потом еще раз открыл и уставился на пачки денег. В третий раз он аккуратно сунул внутрь руку и осторожно достал одну их пачек, в которой, если верить надписи на ней, было десять тысяч долларов. Разорвав белую бумажку, которая плотно стягивала пачку, он начал пересчитывать купюры, мусоля палец и дурея от непривычного густого запаха хрустящих, впервые распечатанных долларов.

«Логан» тем временем уже свернул с МКАД и стремительно приближался к «Соснам». Алексей не представлял, как им вдвоем с рыцарем удастся прорваться на этот особо охраняемый объект, но понимал, что делать что-то необходимо. Всю прошедшую ночь они вместе с уже погибшими Шилом, Кудрявым, Махно и другими рецидивистами обсуждали планы проникновения в «Сосны» и придумали, что для успеха операции необходимо начинать проникновение с разных сторон и в разное время. Многочисленные караулы будут пытаться изловить тех, кто намеренно обращает на себя внимание, а в это время основные силы будут проникать на объект совсем в другом месте.

Фон Дассель остановил машину, они расстелили на торпедо самодельную карту и в очередной раз прикинули, кто, что и как будет делать.

Учитывая, что мощность отряда упала многократно, план упростился до предела. Фон Дассель проходит вместе с Алексеем первый рубеж, нейтрализуя охрану. На втором рубеже они разделяются. Алексей забирает сильно влево и прячется где-то у стены, фон Дассель, напротив, нагло и громко прет в сторону охраняемого КПП и каким-то образом проходит его. На третьем, самом охраняемом периметре, он увлекает за собой многочисленные патрули и маневренные группы, а Алексей преодолевает забор и бежит в сторону своего когда-то родного жилищного блока, к кабинету на втором этаже небольшого коттеджа. Именно в этой комнате мигает многочисленными разноцветными глазами большой компьютер, «считающий» варианты прохода в человеческие сны и выстраивающий индивидуальный апокалипсис для каждого.

Алексей примерно представлял, как нейтрализовать собственную программу, как раз и навсегда прекратить ненужную «помощь» им же созданного «удаленного помощника». Но оставалось очень много вопросов. Например, что делать с уже инфицированными? Те люди, чей мозг уже был запрограммирован во сне на апокалипсис, они ведь продолжат его ждать и дождутся? И еще, действительно, ведь существует Гаэта… Что напрограммировали тамошние «коллеги», вообще непонятно!

Алексей сжимал в руках ножницы для резки проволоки, найденные где-то Кудрявым, теребил веревку с якорем-кошкой на конце и старался не думать о том, что будет дальше. Райнальд фон Дассель миновал первый КПП «Сосен», проехал метров двадцать по трассе вдоль высоченного зеленого забора и остановил машину. Затем вышел из нее и поднял капот. Сделав вид, что он где-то там, в капоте, ковыряется, через пару минут обошел машину и открыл багажник. Была создана иллюзия какой-то поломки.

Дальше наступал черед действовать Алексею. Спрятав ножницы для резки железной проволоки за пазуху, он двинулся прямо к КПП, перед которым стоял равнодушный к миру гаишник. Второй гаишник прятался где-то в недрах небольшой будочки с блестящими непроницаемыми снаружи окнами.

– Извините, пожалуйста, – загнусавил Алексей.

Гаишник (хотя на самом деле никакой он был не гаишник, и это было очевидно) задумчиво смотрел куда-то вдаль, поверх макушек сосен, боясь расплескать собственный дзен.

– Извините, пожалуйста, можно от вас позвонить? – продолжил Алексей действовать по разработанному плану, краем глаза заметив, как быстро движется вдоль забора фон Дассель.

***

Офицер бросил свою нирвану и нехотя перевел взгляд на Алексея. Так смотрят на надоедливых насекомых, мешающих отдыхать. Помолчав еще для порядка пару секунд, он наконец с усилием разлепил полные губы и выдал:

– Что?

– Там у нас машина сломалась, а телефон сел. Позвонить надо.

Офицер переваривал эту информацию еще секунд десять. Досадливо посмотрев на верхушки деревьев, он опять повернулся к назойливому человеку и снова разлепил губы:

– Что?

Алексей приготовился еще раз повторить фразу про телефон, но в это время сзади подскочил фон Дассель и сильно ударил постового по макушке. Глаза у того закатились, и он молча сполз на землю. Алексей подскочил к будке и рванул на себя стеклянную дверь. Дверь оказалась открыта. Внутри будки сидел второй полицейский, тоже, видимо, медитирующий, потому что он не успел ничего предпринять, чтобы защитить себя или объявить тревогу, а только испуганно хлопал глазами. Ворвавшийся в будку фон Дассель взял полицейского за горло и нажал на какую-то точку. Милиционер закрыл глаза и отключился.

– Ты хоть не убил их? – спросил Алексей рыцаря, когда они бегом возвращались к своей «сломанной» машине. Фон Дассель отрицательно и, кажется, даже с каким-то сожалением, покачал головой. Алексея это обрадовало, потому что никого убивать не хотелось. Напротив, хотелось спасать мир во всем его разнообразии.

Рыцарь резко развернул машину и помчался прямо на шлагбаум. Ба-бах! – И шлагбаум отлетел в сторону, а автомобиль помчался к следующему КПП. Дорога петляла в лесу. У последнего перед КПП поворота фон Дассель притормозил, и Алексей побежал к забору. Фон Дассель же резко набрал скорость и понесся на штурм третьего КПП.

Однако здесь все было сложнее. Лежащие в шахматном порядке большие бетонные блоки не позволяли проскочить это препятствие на скорости. Пришлось сбросить скорость и медленно подъехать к домику охраны, где автомобиль уже поджидали трое бойцов, направившие на бесстрашного рыцаря автоматы.

Фон Дассель вышел из машины и деловито направился к ним, поправляя кобуру большого пистолета, демонстративно висящую у него на поясе.

– Ваш пропуск? – поинтересовался старший.

Рыцарь кивнул и полез за пазуху. В следующую секунду он оказался у старшего за спиной, прижимая к его горлу большой диковинный пистолет. Не растерявшиеся бойцы тут же взяли фон Дасселя на мушку, но стрелять не решались.

Очень скоро стало понятно, почему пистолет в руках пришельца имел такую странную форму. Он стрелял ампулами с небольшой иглой. Ампулы, вонзаясь в тело, мгновенно опорожнялись – по сути, человеку делался укол. Фон Дассель поочередно выстрелил этими ампулами в двоих бойцов, а потом и в старшего. Всем он стрелял в горло. Ампулы действовали мгновенно. Все трое повалились на асфальт. В этот момент из-за поворота показалась патрульная машина, каждые десять минут делавшая объезд второго периметра. Из машины выскочили четыре камуфлированных национальных гвардейца и открыли шквальный огонь по фон Дасселю. Тот еле успел упасть и откатиться в сторону, как пули защелкали по машине, по домику охраны, по железным воротам. Где-то за воротами взвыла сирена. Фон Дассель метнул под ворота гранату. Взрыв разорвал некрепкий китайский металл, и фон Дассель бросился в открывшуюся прореху. На ходу достав из-за пазухи автомат, он начал стрелять перед собой, так как впереди, за деревьями, замаячили силуэты солдат, поднятых по тревоге.

Алексей слышал канонаду настоящего боя, с многочисленными взрывами, пулеметными и автоматными очередями, хаотичными одиночными выстрелами, и понял, что пришло его время. Подбежав к стене, он несколько раз замахнулся «кошкой», приноравливаясь к броску, а потом с силой швырнул трехсторонний железный крюк вверх. «Кошка» перелетела через забор и за что-то надежно зацепилась, Алексей проверил это, повиснув на веревке всем телом. Потом, упираясь ногами в кирпичную стену забора и подтягиваясь на веревке, добрался до верха. Здесь его ждала коварная колючая проволока «Егоза». Алексей взял ножницы и начал разрезать сложные, напутанные зазубренные кольца, расчищая себе дорогу через забор. Вскоре проволока перестала ему мешать, и Алексей оказался с противоположной стороны забора. Прыгая, Алексей упал и несколько раз перекатился по земле.

– Не дело это, Алексей Константинович, ох не дело, – раздался насмешливый голос.

Алексей поднял взгляд и увидел генерала Верхотурова, который стоял в окружении нескольких офицеров в камуфляже. Впереди него изготовились к бою десяток автоматчиков в круглых шлемах-сферах. Неподалеку терлись Иван Иванович и еще какой-то лысоватый мужик в штатском. Алексей сунул руку в карман, нащупывая пистолет, который дал ему фон Дассель.

– Стрелять не советую, – раздался мягкий голос Ивана Ивановича, с трудом различимого за спинами автоматчиков. – Ребятки в добротных кевларовых бронежилетах и имеют приказ в случае сопротивления открывать огонь на поражение, так что толку от твоих потуг будет ноль, а здоровье они тебе сильно расшатают.

– Так что лучше оружие положить на землю и побыстрее, – продолжил стоящий рядом с ним генерал Верхотуров. – Ну и сам следом за ним, то бишь руки за голову и мордой в землю. Словом, будь послушным малышом, и тебе это непременно зачтется.

– Что же ты натворил, Алеша? – грустно осведомился Иван Иванович. – Чем, спрашивается, тебя наш коллектив не устраивал, чем мы тебя обидели? Зачем же ты так?

– Иван Иванович, вы-то неужели не понимаете, что эксперимент вышел из-под контроля? Вы еще не поняли, что все мы скоро погибнем, если ничего не изменим? – спросил Алексей, ложась на траву и осторожно укладывая пистолет рядом.

Иван Иванович ответить не успел. К Алексею подлетели парни в сферах, рывком поставили его на ноги, завели руки за спину. Щелкнули наручники.

Верхотуров смотрел на Алексея с каким-то сожалением и точно без злости.

– Отведите его в бункер, мы там с ним поговорим. Что со вторым?

– Ловим, товарищ генерал. Уж больно проворный, чертяка, – ответил старший оперативной группы, одетый в такой же шлем-сферу, как и остальные. Более не обращая внимания на пленного, все двинулись в глубь территории. Два конвоира повели Алексея в сторону бункера, существовавшего на случай, если «Сосны» будут атаковаться с воздуха.

Фон Дасселя взять так же просто, как Алексея, не получалось. Рыцарь носился между сосен, поминутно стряхивая с себя многочисленных бойцов и пытаясь прорваться через третий КПП к тому домику, где, согласно составленной схеме, находился основной компьютер. Охранники бросались на него с разных сторон и облепляли его могучую фигуру, но он разбрасывал их в разные стороны, продолжая нелегкий путь к намеченной цели.

Подошедший Верхотуров некоторое время смотрел на эту возню, а потом крикнул:

– Послушайте, Райнальд фон Дассель, я дал приказ не стрелять. Сейчас вы меня разозлите, и мы вас уложим на месте! Сдайтесь, прошу вас, тогда и поговорим!

Фон Дассель остановился и, тяжело дыша, взглянул на Верхотурова. Нападавшие на него тоже остановились. После секундного раздумья, фон Дассель покорно протянул вперед обе руки, на которых один из нападавших тут же ловко защелкнул наручники. Другой подскочил сзади и ударил рыцаря ногой в спину. Человек, скованный наручниками, упал вперед, и те, кто хотел выместить злобу от невозможности повергнуть этого Голиафа в честном поединке, кинулись на него.

***

– Прррекратить! Смирно! – рявкнул Верхотуров. Но за несколько секунд неразберихи кто-то успел сильно приложиться ногой к голове плененного, и теперь лицо фон Дасселя было в крови.

Верхотуров сочувственно покачал головой:

– Пленных не бить! Это приказ! Ведите его в бункер. Отбой тревоги.

Фон Дасселя поставили на ноги и повели туда же, куда недавно отвели Алексея.

– Что же дальше-то будет? – спросил Платонов, который во время операции не проронил ни слова, все время стоял за спиной Ивана Ивановича и виновато смотрел на происходящее.

Верхотуров взглянул на него и ответил:

– Сергей Васильевич, в деталях не знаю, но уверен, что все будет хорошо.

Платонов покачал головой и ничего не ответил.

Глава XXIX. Болонья

Глафира влетела в Болонью на ревущем мотоцикле в четыре часа утра. Она понимала, что медлить нельзя ни секунды: где-то там, в далекой Москве, на руке у рыжего мальчика Алексея есть часы, на экранчике которых мелькают цифры, безжалостно отмеряя последние секунды жизни человечества.

Она не заметила, а, скорее, почувствовала слежку. Под Флоренцией Глафира на бешеной скорости чуть не влетела в большой грузовик. Но водитель грузовика почему-то не бросился разбираться с сумасшедшей гонщицей и даже ничего не выкрикнул из открытого окна кабины, погрозив кулаком, а поспешно вдавил педаль газа в пол и скрылся в темноте. Глафира физически ощущала чье-то присутствие, понимала, что ее аккуратно «ведут», но никак не могла понять, кто это, где искать этого странного опекуна, поэтому, стараясь не задумываться об этом, лишь быстрее летела по пустынной ночной итальянской автостраде.

Теперь, когда автострада осталась позади и нужно было только обстоятельно разобраться в хитросплетениях центральных болонских улиц, что сделать ночью оказалось не так уж и просто, Глафира почувствовала себя гораздо спокойнее.

Она неслась по пустынным улицам старинного города, изредка притормаживая на крутых поворотах. Путь лежал в центр, к первому в мире Болонскому университету. Только там существовало место под названием «анатомический театр». Так называлась древняя аудитория с лавками для средневековых студентов-медиков и большим столом в центре, на котором преподаватели препарировали трупы, воспитывая знаменитых в будущем врачей. Чтобы попасть в анатомический театр, нужно было войти в небольшой дворик старого университета и подняться по древней лестнице, мрамор которой до невероятного блеска отполирован миллионами ступней, а на потолке изображены тысячи гербов, посвященных отпрыскам благородных фамилий, имевших честь учиться в этих благословенных стенах. Почему-то при мысли об университетской лестнице Глафира почувствовала тревогу, понимая, что там – идеальное место для засады.

Глафира остановила мотоцикл возле огромных дубовых ворот, которые надежно закрывали на ночь вход в университетский дворик. Но стоило ей подойти поближе и легонько толкнуть дубовую громадину, совсем как тогда в Риме, в крипте капуцинов, как дверь бесшумно отворилась, приглашая неведомого смельчака в густую бархатную таинственную темноту.

Девушка проскользнула в открывшийся дверной зев и, аккуратно переступая напружиненными ногами, двинулась по средневековой галерее влево, стараясь не шуметь и осторожно ощупывая шершавую стену у себя за спиной.

Ночная тьма уже потихоньку отпускала Болонью. Когда глаза Глафиры немного привыкли, она различила четкий квадрат внутреннего дворика, освещенный холодным светом луны, игривый, весь в завитушках, шпиль маленькой колокольни с крупным циферблатом часов и двумя колоколами над ними. Острый шпиль колокольни делил круглую луну ровно напополам.

Крупный белый циферблат университетских часов напомнил Глафире одну из философских болонских теорий. Суть теории в том, что время, которое всем кажется таким важным, на самом деле не имеет никакого значения. «А что же тогда имеет значение?» – удивилась когда-то маленькая Глафира, внимательно слушая своего учителя на засекреченном острове венецианской лагуны. «Только любовь!» – тихо ответил тогда Джузеппе Борсолони, покачал головой и многозначительно поднял вверх указательный палец.

«Только любовь!» – ответили сами себе и первые преподаватели Болонского университета, поделив студентов всего на два факультета: на одном учились «юристы», а на другом… «артисты». Они так назывались. И именно среди артистов учились будущие поэты, архитекторы, врачи, художники. Их задачей было сохранять любовь к человеку. Их работа была невозможна без доброты, душевного тепла и возвышенных чувственных порывов – всего того, что не позволяет человеку опуститься до уровня зверя, чтобы им управляли инстинкты – жажда власти, еды и секса. Впрочем, наличие еды и секса – это тоже власть. Так что единственным инстинктом, с которым была призвана бороться любовь, стала жажда власти.

Эту теорию потом основательно развил приехавший в Болонский университет из далекой Голландии Эразм Роттердамский, удивительный мыслитель, перед авторитетом которого в благоговении склонялись все европейские короли и римские папы. Прозванный «князем гуманистов», он написал в Болонье в 1507 году несколько строк о любви, которые сегодня переведены на множество языков мира, растасканы на цитаты и тиражируются в неимоверных масштабах:

«Все превращает любовь и неумного делает умным.Все превращает любовь: красноречье дает молчаливым.Старцев в юнцов превратить милая может любовь.Силу ломает любовь, но и слабых быть сильными учит,В робких отвагу вдохнуть так же умеет любовь».

Помпезная мраморная лестница юридического факультета белела в углу дворика. Мраморные ступени были широкими и холодными. Когда Глафира большими прыжками миновала первые десять ступеней, на лестнице вдруг вспыхнул свет, и она увидела наверху три мужские фигуры, замотанные в серые плащи. Мужчины стояли в ряд на верхней ступени старинной лестницы, широко расставив ноги, скрестив руки на груди. Они ждали приближения Глафиры так, как охотник ждет жертву. Эти серые плащи Глафира уже хорошо знала, ей не надо было просить нежданных ночных посетителей университета повернуться, для того чтобы констатировать, что сзади на их плащах изображен «петровский крест». Это было очевидно, как и то, что ее старые знакомые – монахи запрещенного ордена Святого Петра из Гаэты – решительно не были похожи на людей, готовых исполнить какую-нибудь Глафирину просьбу.

Понимая, что оказалась в хорошо подготовленной западне, девушка оглянулась и удовлетворительно кивнула, увидев еще четверых монахов в серых плащах, которые подошли к первой ступени лестницы, у которой всего несколько мгновений назад Глафира начинала свой путь наверх, к «анатомическому театру». В руках у «верхних» вдруг оказалась тонкая рыбацкая сеть, которая с легким свистом взвилась над девушкой, чтобы через мгновение лишить ее возможности свободно двигаться.

Но Глафира оказалась готова к такому повороту событий. Выхватив их кармана какой-то блестящий предмет, она ловко, крест-накрест, взмахнула им над собой, и набрасываемая сеть, располосованная на несколько негодных кусков, упала к ее ногам.

***

На несколько мгновений воцарилась тишина, прерываемая лишь негромким похрустыванием – это облаченные в серое носители петровских крестов аккуратно разминали пальцы рук и склоняли то влево, то вправо мощные шеи.

А потом началось. Одни яростно ринулись вверх по лестнице, а другие – вниз. И те и другие вытянули вперед руки, чтобы поймать свою жертву, которой, казалось, некуда деться. Но Глафира резко прыгнула влево и, сильно оттолкнувшись от железного прута, прикрепленного к древней стене и выполнявшего функцию перил, перелетела через головы нападавших. Она приземлилась точно в том месте, где лестница заканчивалась, и, не оборачиваясь, быстро помчалась по длинной галерее. Через несколько секунд у нее за спиной загрохотали тяжелые ботинки обескураженных преследователей, которых она так удачно миновала на лестнице.

Быстрее, быстрее. Да, конечно, здесь поворот. Где же дверь анатомического театра? Наверное, вот эта, самая старая. Глафира бросилась в эту дверь, та распахнулась, и девушка ввалилась в старинный лекторий.

Длинные отполированные скамейки анатомического театра были пусты. В деревянных нишах, расположенных в стенах, замерли статуи великих врачей. В центре зала возвышался стол для препарирования. На столе этом, тяжело дыша, лежал знакомый Глафиры из церкви капуцинов – бесформенная кучка псевдочеловеческого мяса. Он тяжело дышал. Было видно, что каждый вздох дается ему с большим трудом.

– Глафира! – позвало чудовище, раскрывая большой кривой рот. – Скорее нюхай вот эту тряпку! – И пододвинул безобразной культей, которая изначально должна была быть правой рукой, некий грязный, скомканный предмет, лежавший тут же, на столе.

– А как же быть с этими? – Глафира махнула головой в сторону двери, за которой слышался топот ее преследователей, встреченных на главной лестнице университета.

– Их нет!

– Как же нет? Они же бросились на меня на лестнице.

– Нюхай! – полукрик-полухрип, изданный лежащим на столе, заставил Глафиру повиноваться. Она схватила тряпку и прижала ее к носу. Сладковатый приторный запах. Глаза закрылись, в голове зашумело. Глафира упала на пол как раз в тот момент, когда семеро преследователей ввалились в аудиторию анатомического театра. И вдруг они как-то странно и неестественно замерли.

Впрочем, если присмотреться, можно было заметить, что все семеро преследователей продолжают двигаться. Только очень-очень медленно. Они бежали к Глафире, но ноги и руки не слушались их, или, вернее, слушались, но очень медленно. Один из монахов, понимая, что бежать не получается, решил прыгнуть на Глафиру. Лицо его исказила ненависть, а обе ноги чуть оторвались от пола. Он так и замер, летящий по направлению к Глафире, с протянутыми к ней руками.

Глафира вскочила и приняла боевую стойку.

– Добро пожаловать к себе в сон! – Чья-то ладонь легла Глафире на плечо. Она обернулась и увидела Куалькуно. Тот опять оказался в блестящих латах, а вьющиеся золотые локоны были перехвачены на лбу тоненьким кожаным ремешком. – Смотри, как летит!

Слова эти относились к тому монаху, который только что прыгнул в ее сторону. Он и вправду медленно летел в сторону Глафиры, страшно вытаращив глаза.

– Почему они меня преследуют?

– Эти посланцы Гаэты, так же как и люди из «Сосен» в России, пытаются нащупать секреты проникновения в сны и управления ими извне. Они уверены, что ты являешься в этом вопросе ключом к разгадке, поэтому и охотятся на тебя. – Куалькуно улыбнулся. – Кстати, они не так уж и неправы.

– Слушай, а почему ты места такие жуткие для встреч выбираешь: то церковь из черепов и костей, то вот эта аудитория, где в Средние века препарировали трупы? – спросила Глафира.

– Это не я. Это вы такие места выбираете. Ты забыла. Мы же для вас окутаны тайной. Мы – это все то, что вы называете непознанным, священным, дьявольским, потусторонним. И те немногие, кто на протяжении проходящих столетий общался с нами, находили места, как им казалось, соответствующие. В этих местах до сих пор и существуют порталы, через которые мы можем проникать в миры друг друга.

Он взял Глафиру за руку и подвел ближе к кафедре, с которой студентам читали лекции, пока на столе препарировали труп. Выражение лица летящего к Глафире человека сменилось на отчаяние. Он больше не видел перед собой цели и просто летел к полу, стараясь сгруппироваться перед ощутимо болезненным падением.

– Но ведь вначале, когда я входила в университет, все это точно не было сном, – удивилась Глафира.

– А что есть сон, а что – не сон? – пожал плечами Куалькуно. – Ты же знаешь эту хрестоматийную историю про Лао-Цзы?

– Конечно. Так что тогда все-таки было сном? Лао-Цзы снилось, что он бабочка или бабочке снилось, что она – Лао-Цзы?

– А какая разница? – махнул рукой Куалькуно. – Как хочешь, так и представляй. Это просто игра сознания. И играем в эту игру мы. Вы – просто персонажи этой игры, и все. Все дело – в сознании или, как вы его называете, подсознании. Хотя я бы скорее назвал это надсознанием.

– Но сейчас, кажется, все заигрались? – спросила Глафира.

– Это все Эо, – еще раз махнул рукой Куалькуно.

– А кто это, Эо? Так, кажется, звали любовь Михаила Рудика?

– Да, теперь про нее, наверное, можно говорить «она», потому что Эо стала себя ассоциировать с земной женщиной, которая потеряла любовь. Она обиделась на людей и готовит всем им конец земной жизни. Апокалипсис по-вашему. Ну а с вами прихватит и всех нас. Времени осталось совсем мало. Вон, спроси у него, – Куалькуно указал на одну из скамеек, и Глафира неожиданно увидела на ней Алексея.

Алексей сидел сгорбленный и грустно смотрел на часы.

– Леша, что там со временем? – обратилась к нему Глафира.

– Осталось четыре часа. – Алексей повернул часы к Глафире: – Видишь? Ничего не получается. А нас, между прочим, вместе с твоим сумасшедшим немым, поймали и посадили в тюрьму.

– Но ты же здесь?

– Нет. Это ты здесь. А я там, в тюрьме. Просто я прихожу в твой сон, чтобы предупредить: у нас осталось совсем мало времени.

– Тут он прав, – вмешался Куалькуно, – у нас совсем мало времени. Еще немного, и все мы погибнем. Вы – в вашем физическом смысле, а следом и мы, но уже в вашем сознании.

– В «надсознании»? – Глафира посмотрела на собеседника.

– В «надсознании», – согласился Куалькуно и расправил за спиной огромные белые крылья.

– И что же нам теперь делать? – Глафира, продолжая разговор, отметила про себя, что семеро преследователей опять подобрались к ней близко.

– Вот этого я никак не могу понять. Если раньше я был уверен, что все дело только в ваших адских машинах, которые топорами вскрывают сны и убивают там все живое – и вас, и нас, то теперь мне кажется, что все гораздо глубже и неординарней. Мы разозлили Эо, которая пошла против порядка, формировавшегося десятки тысяч лет.

***

– Это потому, что убили Рудика?

– Да Рудика она сама и убила. – Куалькуно взял Глафиру за руку, взмахнул крыльями и отлетел вместе с девушкой еще дальше в аудиторию, так, что семеро монахов опять оказались вдалеке. – Понимаешь, она ставила эксперименты над людьми. Эксперименты жестокие, но вы, честно говоря, их заслуживали. Она всегда любила вас мучить. – Куалькуно сложил крылья за спиной и отпустил руку девушки.

– За что же она нас так не любила? – удивилась Глафира.

– За вашу вечную тягу к земным удовольствиям, деньгам, роскоши и, как венец всему, к власти над себе подобными.

– И что же теперь будет? – Глафира растерянно посмотрела на Куалькуно.

– Теперь даже я не знаю. Единственное, что может остановить раскрутившийся смертоносный маховик, – это любовь. Человек устроен так, что хотя бы раз в жизни ее испытывает, но не дорожит ею, а зачастую даже не обращает на нее внимания, хотя это и есть то единственно настоящее, ради чего, собственно, вам и стоит жить. – Куалькуно пожал плечами.

– Но ты же ангел, ты же должен знать, – проговорила Глафира, вглядываясь в синие бездонные глаза собеседника.

– Про ангела это тоже люди придумали… Знала бы ты, сколько сотен лет меня в этом образе рисовали разные художники, стараясь воссоздать ускользающие картинки из своих снов! – Куалькуно не без гордости указал на свой наряд. – Но, кажется, все заканчивается. Уже скоро не будет ни вас, ни нас, ни снов, ни ангелов… – И он грустно улыбнулся.

В одной из стен открылось потайное окошко. В окошке обычно в Средневековье прятался монах, наблюдающий за тем, чтобы профессора, препарирующие перед студентами трупы, не нарушили каких-нибудь Божьих постулатов. Только сейчас за окошком монаха не было. Зато появилась голова огромной змеи, которая неспешно выползала из своего укрытия, метр за метром выдвигая из окна длинное чешуйчатое тело.

Змея, шипя, спустилась на пол аудитории и медленно двинулась к собеседникам. Хвост продолжал неспешно тянуться из окошка и все никак не появлялся – змея оказалась воистину гигантской. Зубастая пасть монстра была слегка приоткрыта, желтые немигающие зрачки пристально смотрели на Глафиру.

– Единственное, в чем я уверен, так это в том, что ты должна побороть свой страх и опереться на лучшие душевные качества, – тихо сказал Куалькуно, равнодушно глядя на приближающуюся змею.

Сказал это и исчез. Просто бесследно растворился в воздухе. Глафира перевела взгляд на поверхность хирургического стола, расположенного в центре аудитории. Тот был пуст: ни лохмотьев, ни странного человекоподобного существа на нем уже не было.

Что-то зашуршало в воздухе у самого уха. Глафира повернула голову вправо и увидела пулю, которая очень медленно пролетала мимо ее виска. Пуля летела в огромную голову змеи, а выпущена была из пистолета одного из монахов. Тот сжимал пистолет обеими руками и, кажется, собирался второй раз нажать на спусковой крючок, но не успел.

Монахи двигались неуклюже, и пули их летели сонно и очень медленно, как будто кто-то их тихонько двигал по невидимым тонким ниточкам. А змея, несмотря на свои гигантские габариты, оказалась стремительна и очень подвижна. Сначала она ухнула куда-то вниз, проломив пол аудитории, но пол тут же вздыбился в другом месте, откуда змея вынырнула за спиной стрелявшего, клацнула зубами и одним движением откусила несчастному голову. Двоих она задела хвостом, да так, что распорола обоим животы, и оттуда повалились внутренности раньше, чем упали на пол их обладатели. Еще двоим нападавшим были переломаны хребты, потому что змея обрушилась на них всей своей тяжестью именно в тот момент, когда они пытались подняться с пола, поверженные все тем же жутким чешуйчатым хвостом.

Еще двое пытались бежать из анатомического театра, медленно переставляя ватные непослушные ноги. Змея пронеслась к ним локомотивом, сметая на своем пути деревянные скамьи, многочисленные скульптуры ученых-медиков, и нагнала убегающих уже в дверях. Дважды жутко сомкнулись страшные челюсти, и изувеченные тела беглецов оказались разбросаны по разгромленной и окровавленной аудитории анатомического театра.

Глафира неподвижно стояла в центре зала и следила за феерической пляской смерти.

Змея повернула перепачканную кровью голову и медленно поползла к Глафире. Она приближалась неотвратимо, смертью веяло от каждого неторопливого ее движения. Она подползла к Глафире и зависла над ней, слега покачиваясь и вперив в девушку немигающий взгляд желтых глаз.

И в тот момент, когда сердце девушки должно было остановиться от липкого страха, а руки бессильно опуститься, Глафира вдруг почувствовала странный прилив сил. Даже, скорее, не силы появились, а отвага, даже, наверное, кураж.

Глафира потянула из проломленного пола доску и, не раздумывая, с разворота влепила этой доской прямо по голове змеи. Голова рептилии мотнулась в сторону, и даже на мгновение прикрылись ее жуткие желтые зрачки, но сразу же открылись снова. Но Глафиру было уже не остановить. В один прыжок она оказалась на хирургическом столе, а с него черной молнией рванула вверх и еще раз взмахнула доской, сильно приложив змею теперь уже сверху.

Вообще чувствовалось, что так по-хамски с этой змеей никто никогда не обращался. Жутко зашипев, чудовище опять взвилось вверх и, раскрыв окровавленную пасть, ринулось с четырехметровой высоты вниз, на обидчицу. Но Глафира уже была готова к этому. Высоко отскочив назад и дважды перевернувшись в воздухе, она приземлилась около двух трупов со вспоротыми животами, подняла с пола их пистолеты и быстро побежала по уцелевшим студенческим скамьям. Змея неслась за ней, проламывая тяжелые вековые скамьи длинными острыми зубами. Когда Глафира добралась до стены, она повернула направо и помчалась по верхнему радиусу аудитории. Змея не отставала и следовала за Глафирой, все круша на своем пути.

Неожиданно Глафира остановилась, спокойно повернулась прямо к летевшей на нее змее и разрядила оба пистолета в жуткую морду чудовища. Змея по инерции пролетела еще несколько метров, потом чуть-чуть проползла и устало хрюкнула, боднув пол у ног Глафиры. Злые желтые зрачки сначала закатились, а потом навсегда закрылись чешуйчатыми веками. Монстр был повержен.

Мгновенно соткавшийся из воздуха Куалькуно, казалось, был расстроен, но смотрел на Глафиру с восхищением:

– Послушай, девочка, тебя вообще хоть что-то может убить?

– Я не знаю. – Глафира пожала плечами и опустила пистолеты.

– Тебя учили побеждать врагов, но пришло время совсем другого испытания. Где сейчас твои друзья?

Глафира задумалась. Было очевидно, что Куалькуно спрашивал про Алексея и фон Дасселя. Могла ли она называть их друзьями? Наверное, да. Тем более что к Алексею ее совсем недавно просто тянуло, как тянет молодую, красивую, уверенную в себе женщину к новому приобретению. Она задумалась. И вдруг ощутила какое-то чувство, неожиданное, незнакомое, грустное, наполненное добром и всепрощением. Глафира неожиданно поняла, как сильно она соскучилась по… Райнальду фон Дасселю. Ей стало жалко удивительного немецкого рыцаря, жизнь которого навсегда превратилась в вечное испытание, вечную неравную схватку и вечный бой. Она поняла, что этот человек с холодным взглядом может до неузнаваемости измениться, если в его зачерствевшую и обугленную душу попадет живительная влага любви. Если рыцарь вдруг почувствует, что он на земле не один, кто-то заботится о нем, переживает и хочет окружить его заботой, теплом и вниманием.

Глафира вспомнила его прощальный взгляд тогда, в «Балчуге». Во взгляде этом была боль и… любовь. Ну, конечно, он любит ее! Просто он никак не может сообщить об этом. И не только потому, что немой. Все дело в том, что так устроена жизнь: человеку всегда очень сложно признаться в своей любви и, напротив, очень легко спрятать это чувство, заглушая его в себе чем-то другим, сиюминутным и гораздо менее важным.

Как только эта мысль осенила Глафиру, сердце ее застучало громко и отчетливо. В голове как будто наступило просветление, а аудитория анатомического театра наполнилась странным голубым сиянием. Глафира поднялась на несколько метров над полом и с удивлением обнаружила, что может летать.

Проверяя это удивительное приобретение, она сделала несколько кругов над разгромленной аудиторией, спикировала над тушей поверженной змеи и вылетела в маленький университетский дворик. Оттуда она выпорхнула в синее небо, взлетев над Болоньей, обогнув две большие средневековые башни, уже много столетий оберегающие покой старинного города.

Она пролетала над рыжими черепичными крышами и видела, как просыпается город. Люди спешили куда-то по своим делам, сновали по узеньким улицам первые проснувшиеся автомобили. Ослепительно яркий диск солнца грел каждую клеточку тела, а звенящая синь неба откликалась в груди тихой чарующей мелодией.

Скоро света стало совсем много, до звона в ушах. «Пока Райнальд фон Дассель вместе с Алексеем решают что-то с „Соснами”, мне нужно разобраться с Гаэтой», – мелькнула в голове девушки мысль. Вдруг появился Куалькуно. Он летел рядом, поглядывая на Глафиру.

– Ты так неожиданно исчезаешь и так неожиданно появляешься, – мысленно сказала ему Глафира, не открывая рта.

– Команду, чтобы я появился или исчез, дает твой мозг. Ты просто сама этого не понимаешь, – так же мысленно ответил ей Куалькуно, и Глафира услышала его ответ, хотя Куалькуно тоже не открывал рта.

– Кто ты? – спросила Глафира. – Может быть, ты совсем не тот, за кого себя выдаешь? Может быть, ты – что-то совершенно противоположное своему образу? – мысленно сказала Глафира, взглянула на Куалькуно и содрогнулась. Рядом с ней по бездонному голубому небу летел огромный черт. Черт был хвостат, с рогами и из пасти у него торчали два больших окровавленных клыка. Черт повернул свою страшную голову к Глафире, разинул пасть и зарычал:

– Послушай, какая, в сущности, разница? Это все – лишь игра твоего ума. Придумывай меня таким, каким хочешь.

– А зачем? – тоже спросила Глафира голосом, хотя отчетливо понимала, что могла бы спросить и мысленно.

– А затем, милое дитя, что внутри каждого живет плохое и хорошее, белое и черное, и это, по большому счету, не так важно! – проговорил кто-то, плохо различимый за облаком вдалеке.

Глафира присмотрелась и увидела яркое сияние, пробивающееся из-за облака, а в сиянии этом – женский силуэт в развевающихся одеждах. Глафира подумала, что, наверное, именно так должно было выглядеть явление Богородицы разнообразным святым. Глафира спешила в Гаэту, но было очевидно, что никакой Гаэты не будет, пока она не разберется здесь с этими странными, летающими по небу мужчинами, женщинами и чертями.

– Правильно. Никакой Гаэты не будет, пока ты не разберешься в себе, – подтвердил ее мысли женский голос из облака, – впрочем, никакой Гаэты и нет. И вообще ничего нет. Все – лишь игра ума.

– Кто ты? – спросила Глафира. Летящий рядом черт зарычал.

– И это тоже не имеет никакого значения. Если хочешь, зови меня Эо, – ответили из облака, – но это совершенно неважно.

– А что же важно?

– У каждого человека в жизни есть гештальт. Что-то незавершенное, что его гложет и лишает покоя. Закрой свой гештальт, и все остальное решится само собой.

– А у меня какой гештальт?

И черт, и женщина в облаке вдруг громко расхохотались и одновременно исчезли. Глафира закрыла глаза, а когда открыла их, оказалась на разогретом песке древнеримского ипподрома. Вокруг ревели трибуны. Прямо на нее шел человек в черных латах с трезубцем в одной руке и рыбацкой сетью – в другой. Лицо его было закрыто шлемом, но сквозь прорези шлема смотрели черные глаза. Глафира хорошо знала и помнила эти глаза. На нее, казалось, из прошлой жизни, надвигался индийский юноша Атул, все такой же быстрый, ловкий и непобедимый.

Глафира осмотрелась и поняла, что она тоже в латах, на одной ее руке – маленький круглый щит, а в другой руке – короткий гладиаторский меч, совсем как тот, которым был лишен жизни император Нерон.

Атул начал раскручивать над головой сеть и гроко закричал, готовясь нападать. Трибуны всколыхнулись и заревели. Глафира сжала в руках меч и приготовилась обороняться.

***

Источники :

https://chitay-knigi.com/3542-vladimir-torin-amalgama-2-tantamareska.html

https://chitat-online.org/str/amalgama-2-tantamareska-vladimir-torin

https://lifeinbooks.net/read-online/amalgama-2-tantamareska-vladimir-torin/

https://onlinelit.net/book/amalgama-2-tantamareska

https://mybook.ru/author/vladimir-torin-2/tantamareska/read/

https://fantlab.ru/work920006

...

https://fantlab.org/autor57144

===

Владимир Александрович Торин

Страна:	Россия
Родился:	19 марта 1970 г.

Владимир Александрович Торин — российский писатель, журналист, медиаменеджер. Кандидат политических наук.

Родился 19 марта 1970 г. в Киеве. В 1987 году окончил среднюю школу в Риге и поступил на факультет журналистики Львовского военного института культуры, который окончил в 1991 году. Один из основателей команды КВН «Эскадрон гусар», становившейся победителем Высшей лиги.

С 1991 года — корреспондент газеты Приволжского округа ВВ МВД РФ, затем — начальник пресс-службы Приволжского округа внутренних войск МВД РФ (г. Нижний Новгород). Работал собственным корреспондентом по Нижегородской области «Независимой газеты», журнала «Огонек», газеты «СМ-сегодня» (Латвия). В середине 90-х был сотрудником пресс-центра объединенной группировки вооруженных сил России на территории Чеченской республики (г. Ханкала) и пресс-секретарём командующего группировкой внутренних войск в зоне вооруженного конфликта на территории Чеченской Республики (г. Моздок).

Работал заместителем главного редактора газеты «Нижегородские новости». В 1999 году – пресс-секретарь председателя Законодательного Собрания Нижегородской области, в 2000-2001 гг.– помощник и пресс-секретарь члена Совета Федерации от Нижегородской области А.А. Козерадского (г. Москва). В 2001 — исполнительный директор Приволжского окружного отделения Всероссийской общественной организации работников СМИ «Медиасоюз», президент Приволжской Лиги журналистов, с 2004 г. — президент Межрегиональной Лиги журналистов. Работал начальником управления общественных связей компании «РусПромАвто» (2002-2003 гг.), пресс-секретарём Группы ГАЗ. С 2008 г. – начальник управления общественных связей и коммуникаций минерально-химической компании «Еврохим».

В 2015 году был опубликован дебютный роман Владимира Торина «Амальгама».

Сайты и ссылки:

www.amalgama-book.ru (официальный сайт)