Главная » » Амальгама 2. 010

04:06

Амальгама 2. 010

Амальгама 2. Тантамареска ***

***

===

Глафира опешила. Нет, не от черной неблагодарности этого странного человека, который даже в одном шаге от смерти отказывался признавать любовь, а от того, что Нерон вдруг заговорил именно с ней. До этого момента Глафира чувствовала себя лишь незримым наблюдателем в этом странном сне. Но тут ей на плечо легла рука. Она обернулась и увидела Куалькуно. Он улыбнулся.

– Когда человек сходит с ума, когда все чувства на пределе, когда рядом – дыхание смерти, в такие моменты человек слышит нас, а иногда и видит…

– Кто ты? Ты, это ты подстроила! – визжит Нерон и направляет меч на Глафиру. – Ты, женщина в черном, кто ты?!

Глафира делает небольшой шаг вперед, Нерон отпрыгивает, меч в его руке дрожит.

– Я не боюсь тебя! Смерть, смерть, это смерть, я знаю! О какой любви говоришь ты мне, Смерть? Мне, великому императору? Мне, великому актеру?

Спорус смотрит на своего правителя с жалостью. Глафира показывает на кастрата.

– Целуй ему ноги, Нерон! Только его любовь сегодня согревает тебя в твоем безумии и освещает твою страшную душу. Он – то единственное, что тебя спасает!

– Что говоришь ты, безумная черная женщина? Он – раб, бессловесная скотина для удовлетворения похоти! Ему неведома любовь!

Спорус плачет. Глафира ощущает стремительное приближение вооруженных людей. Они размахивают факелами уже совсем недалеко от ворот виллы, они ищут Нерона, и они его сегодня найдут. Спорус, как ни странно, тоже чувствует приближение этих алчущих крови людей, и у него в душе неспокойно. Он волнуется за господина, представляя, на какие муки будет обречен этот человек. Он долго смотрит на Глафиру, потом бросается перед ней на колени и кричит, молитвенно сложив руки на груди:

– Черная госпожа, сделай так, чтобы он не мучился. Ты же можешь, это же в твоих силах! Пожалуйста, сделай так, чтобы ему не было больно!

– Странно. Ты просишь за него, совершенно не заботясь о себе. Ведь тебя тоже ждет страшная участь?

– Он. Пусть он не мучается, пусть ему не будет больно. Он страдает… – Спорус размазывает слезы по румяным юношеским щекам и показывает на Нерона. Тому действительно плохо. Он только что услышал крики людей, окруживших виллу, и с ужасом ждет момента своего пленения. Еще раз нетвердой рукой хватает он короткий гладиаторский меч и нацеливает себе в сердце. Руки дрожат.

Спорус, не мигая, сквозь слезы смотрит на Глафиру, и губы его шепчут: «Пожалуйста! Помоги!» Глафира подходит к Нерону, одной рукой обнимает императора, другой берется за рукоятку меча и резко сводит руки вместе. Меч входит в тело Нерона одновременно с его смертельным вскриком. Именно в этот момент на террасу врывается вооруженная толпа горожан. Нерон, бездыханный, падает на глазах у сотен свидетелей. Глухо звякает о мрамор упавший гладиаторский меч. Глафиру не видит никто, кроме Споруса. «Спасибо», – шепчут его губы, он бросается оплакивать тело человека, которого спасла от страшных мучений всего одна любовь.

...

Глава XXVI. Перестрелка в Медведкове

Алексей и фон Дассель не могли долго оставаться в воровской малине. Секунды летели быстро. Кудрявый, внимательно посмотрев на бегущие секунды, осторожно поинтересовался:

– Это что же получается, что всему миру жить осталось сорок часов, двадцать две минуты и тринадцать, нет, двенадцать секунд?

– Да, – коротко ответил Алексей, – и время это стремительно убывает.

– А может, плюнуть на все, да и пусть оно летит в тартарары? – махнул рукой Махно.

– Я уже как-то раз махнул… – задумчиво проговорил Шило. Его уже вернули с балкона обратно к столу, и он рассказал товарищам о своей матери. История эта серьезно прибавила в весе всему тому, что рассказывал Алексей и во что так трудно было поверить, – уж больно фантастически все выглядело. Секретная база в лесу, где проводятся психологические эксперименты по проникновению в сны, общение с духами и ангелами, которые цитируют Библию, всесильная ФСБ и приближающийся апокалипсис – все это могло бы быть хорошими ингредиентами шпионского романа или остросюжетного приключенческого фильма. Но никак не походило на историю из реальной жизни.

***

– Не, братков бросать нельзя, – задумчиво покачал головой Кудрявый. – Уж не знаю, правда это все про конец света или нет, а только я предлагаю Немому помочь как-то…

– Да как ты ему поможешь? – присвистнул Махно. – Если их эту лабораторию целая дивизия в лесу стережет?

– А ничего! – Уверенно хлопнул себя по коленкам Кудрявый. – Штурмом шакалов возьмем! Хватит нам уже прятаться!

Немой внимательно следил за движением губ каждого говорившего, медленно поворачивая голову от одного к другому.

– Вы правы в том, что, наверное, нужно провести какие-то действия именно в самой лаборатории, – задумчиво проговорил Алексей. – Сейчас работает мой компьютер, который конструирует конец света в моем понимании того, как это должно произойти. Ну, там вода, волны, буря, молнии, снесенные города и прочее. Кто-нибудь другой, возможно, конструировал бы конец света в сознании как-то иначе. Но реализуется именно мой сценарий. И он заполняет сознание других людей во сне. Люди, попадающие под влияние работающей машины, это те, кто находится в непосредственной близости от нее. То есть весь персонал базы.

– Так пусть и дохнут, нам-то что? – тихо произнес Кудрявый.

– Нет, вы не поняли. Запущенный процесс разрушения мира внутри сознания переходит от одного человека к другому, если он спит и находится на расстоянии 20–50 метров от источника. Прошли уже сутки, на базе сменилась охрана, люди спали у себя дома, одновременно генерируя кошмар апокалипсиса в сновидение всех, кто находился от них на расстоянии 50 метров. Вы представляете современные многоквартирные дома? Можно смело говорить о том, что каждый, подвергшийся воздействию машины, отвечает за проникновение в сон нескольких сотен человек, имеющих несчастье проживать в одном доме с инфицированным. Те проснулись, совершенно не помня сна, с одним лишь впечатлением, что им снился какой-то кошмар, пошли на работу или по каким-то своим делам.

– Ну, понятно. А дальше кто-нибудь на работе вздремнул, кто-то в командировку полетел и поспал в самолете, и все это пошло распространяться, – проговорил Кудрявый.

– Как я понял, там вообще достаточно на мгновение «отключиться», ну, знаешь, как в метро утром, и все, – хлопнул в ладоши Махно, – все, уже процесс пошел.

– Да, именно, – задумчиво проговорил Алексей, – достаточно секунды. А вы представляете метро утром? Это же сразу сотни тысяч человек!

– Да, это эпидемия, – прошептал Кудрявый. – Но только эпидемия с конкретным концом и даже точным временем, когда этот конец настанет…

Фон Дассель поднял голову и вопросительно посмотрел на часы Алексея. Тот вскинул руку: 40 часов: 19 минут: 00 секунд.

– Что теперь делать-то нам? – Шило вопросительно посмотрел на Алексея.

– Да штурмовать их всех к ядреной фене! – гнул свою линию Кудрявый.

– Сейчас трудно сказать, ведь все эти эксперименты делаются впервые. – Алексей потер лоб. – Можно предположить, что необходимо создание другого, альтернативного, более сильного источника, который мог бы перебить запущенный механизм уничтожения мира. Только где такой источник взять и что он должен транслировать?

– Ну, где взять, понятно, – ухмыльнулся Шило. – Сам ведь только что рассказывал про такой же аппарат, который америкашки где-то там в Италии сделали!

– Гаэта? – Поднял глаза Алексей.

– Ну, уж не знаю, Гаэта там или котлета, только у них есть точно такая же хрень, с которой, наверное, надо что-то сделать. И тогда эти две машины как-то уничтожат друг друга. – Шило сдвинул сжатые кулаки с вытатуированными на пальцах перстнями так, чтобы они ударились друг о друга.

– Не совсем так. Машин может быть сколько угодно. Важен сигнал. Другой сигнал, перебивающий заданный. – Алексей опять задумался. – Все посланники из того мира постоянно говорят про любовь…

– Любовь? – хмыкнул Махно.

– Любовь, – задумчиво пожевал губами Кудрявый. – Что-то никак в толк не возьму, как эта любовь нам поможет…

– Ну, любовь там или не любовь, но пацанам, я так понимаю, документы справить надо. – Шило развел руками и внимательно посмотрел на Кудрявого. Тот быстро понял взгляд подельника.

– Хорошо, отдам те свои паспорта. Если для того, чтобы мир спасти, то ладно. Что я, чмо какое, чтобы не помочь? Звони Шаре.

Но Махно и так уже набирал телефон старика Шарафутдинова, старого вора, умевшего изготовлять ксивы любой степени сложности, чтобы обеспечить возможность Алексею и фон Дасселю передвигаться по Москве с такими документами, которые будут лучше настоящих!

Амальгама 2. Тантамареска

Много еще разных интересных людей приезжали в ту ночь на воровскую квартиру. Один привез большие ножницы для резки железной проволоки, другой – маленький портативный компьютер, который тут же был оприходован Алексеем. Привозили дымовые шашки и приборы ночного видения, оптические прицелы, альпинистское снаряжение и даже спортивный арбалет – Кудрявый готовился к штурму «Сосен» всерьез.

Они еще долго сидели на той кухне, обсуждая, кто что будет делать во время штурма базы, выдвигали гипотезы, что можно сделать для того, чтобы предотвратить апокалипсис, осторожно гадали, где сейчас может находиться девушка Глафира, существует ли жизнь после смерти, все ли ангелы одинаково добры к людям и стоит ли вообще спасать этот мир.

– Поможем нашим! – кипятился Шило, размахивая руками и в который раз закуривая от притушенного было бычка. – А спать мы сегодня не будем! А то, ишь ты, нам быстрее башку от твоих дурацких мыслей разорвет. – И уже нестрашно грозил Алексею кулаком.

Вообще уголовники оказались неожиданно искренними и даже в чем-то симпатичными людьми, что сильно удивило Алексея. Фон Дасселя это совсем не удивило. Он сидел на полу в углу маленькой захламленной кухни и терпеливо ждал, когда можно будет начать действовать.

Утром все документы были идеально выправлены пришедшим на квартиру и очень быстро оттуда ушедшим Шарафутдиновым. Кудрявый, Шило, Махно и два здоровяка, которые ночью не хотели пускать фон Дасселя в квартиру (Махно называл из «спортсменами»), ни минуты не колеблясь, взвалили на себя приготовленную амуницию и двинулись к двери. Урки были воодушевлены и решительно настроены спасти мир.

И не знали они только одного. Генерал Верхотуров, справедливо полагая, что беглецам, которых ищут все силовики Москвы, обязательно понадобятся новые документы, распорядился нынешней ночью прослушивать все возможные телефоны, по которым мог бы поступить такой заказ. Когда же выяснилось, что специализировавшегося на подделке разнообразных ксив старого вора Шару сегодня ночью зовут на квартиру именно в тот район, где был брошен угнанный у «Балчуга» полицейский автомобиль, все стало предельно ясно. Смирнов отправил туда на разборку бандитскую группировку нового формата, которая находилась у «конторы» в оперативной разработке и не признавала «расписных».

***

Бандиты, привлеченные «конторой», очень отличались от уголовников или «расписных», с которыми просидели всю ночь на кухне фон Дассель с Алексеем. Они были моложе, явно здоровее, наглее и крепче. Они ездили на красивых автомобилях и модно одевались. Татуировки были лишь у некоторых из них, но татуировки эти с изображением разноцветных хвостатых драконов и сложных геометрических узоров разительно отличались от фиолетово-синих самопальных куполов и крестов на выдубленной коже воров старой формации.

Два дорогих черных немецких внедорожника остановились у подъезда многоэтажки, которую фон Дассель считал спасительной. Шестеро крупных парней вышли из автомобилей. Они не спеша открыли багажники, деловито разобрали лежащие там автоматы и молча направились к входной двери в подъезд. Было субботнее утро, шесть утра. Во дворе – ни души. Спальный район Москвы в это время полностью оправдывал свое название. Да и парни были спокойны, понимая, чье задание они идут выполнять.

Тут дверь подъезда раскрылась и на улицу вышел Махно, за ним Кудрявый, а за ним – оба «спортсмена». Следом на улицу собирался выйти и Шило, но вдруг, повинуясь своей многолетней зэковской привычке, почувствовал опасность, так и не увидев ее, и, быстро повернув голову назад, к Райнальду фон Дасселю, который шел следом за ним, внезапно закричал сухим, надтреснутым голосом:

– Шухер!! Назад!!

Фон Дассель схватил Алексея за шиворот и рванул с ним в сторону от двери. Шило прыгнул туда же. И в этот момент за дверью началась стрельба. Ладные крепкие парни лупили из автоматов по вышедшим уголовникам, потому что спутать их с кем-то другим было невозможно. Первым рухнул, как подкошенный, Махно. Потом задрожали в пересечении очередей, заваливаясь один вправо, а другой влево, спортсмены. Эти несколько секунд позволили Кудрявому быстро выхватить из кармана ТТ и всадить две пули в голову ближайшему автоматчику. Тот упал на спину, выронив автомат из рук.

Еще через секунду упал и Кудрявый. Многолетняя одиссея старого вора нелепо оборвалась на пороге подъезда, когда он наконец решил совершить хороший поступок – спасти мир.

Шило, Алексей и фон Дассель укрылись в небольшой каморке рядом с мусорным баком, понимая, что здесь тоже есть дверь, но любой вышедший из нее сразу привлечет внимание врагов, находящихся у подъезда. Те, взяв автоматы наизготовку, медленно приближались ко входу.

– Слушай, а мама ничего про меня никогда не вспоминала? – Шило обернулся к Алексею.

– Да, – вдруг совершенно неожиданно для себя сказал Алексей. – Она любила тебя.

– Эх! – махнул рукой Шило. – Видать, пора мне к ней, к матушке. Я выбегу отсюда и поведу их за собой. Ну а вы уж не теряйтесь, – обратился он к фон Дасселю. Тот коротко кивнул.

В этот момент дверь подъезда медленно отворилась, за ней так же медленно показался ствол автомата и только потом – лицо с низким лбом, холодным взглядом и квадратным подбородком. Что-то свистнуло, и в низкий лоб вошедшего глубоко вошла заточка, которую с силой метнул Шило. Человек с автоматом упал. Идущие за ним остановились в нерешительности.

– Эх, мать честна! – заорал Шило. – Да чтоб вас, черти! – И бросился пулей из каморки, опрокинув мусорный бак.

Снаружи закричали:

– Вон, уходит, держи его!

Торопливо хлопнули два выстрела.

Кто-то – видимо, старший – распорядился:

– Виталя, ты стой здесь, в дом не суйся, стереги! Щас мы.

А Шило уже приближался к спасительному углу дома. Бандиты помчались за ним.

Виктор Осокин, рецидивист, проведший всю жизнь в тюрьмах и лагерях, Виктор Осокин, всегда носивший в кармане шило и готовый по беспределу пустить его в ход при любой заварухе, за что, собственно, и получил свое прозвище, Виктор Осокин, никогда никому не веривший и никогда никого не любивший, мчался во весь дух, огибая нелепые углы многоэтажки, чтобы спасти чьи-то жизни. Это было настолько удивительно, что не верилось в это событие в первую очередь именно ему самому, Виктору Осокину. Он совершенно не чувствовал страха, но, наоборот, испытывал сильнейший душевный подъем, ощущая, что делает хорошее, важное и нужное дело.

Сзади раздалась автоматная очередь, но Осокин почему-то предвидел ее и резко вильнул влево. Сзади чертыхнулись и еще раз прицелились. Но Осокин уже знал, что ему помогает какая-то удивительная, неведомая сила, и он как будто летел над землей, ничего не боясь, уверенный в себе и стремительный.

Он завернул за угол дома, который считал спасительным. Там уже было совсем недалеко до угла другого дома, и если добежать туда, то уже точно можно будет затеряться во дворах или где-нибудь затаиться. Осокин оглянулся на бегу и увидел троих преследователей. Они мчались за ним, изредка останавливались, вскидывали автоматы, прицеливались, чертыхались и снова начинали бег.

А Виктор Осокин почти летел, и ничто уже не могло его остановить, он чувствовал легкость в каждом движении, уверенность в каждом вдохе.

Он немного оступился на небольшом холмике рядом с детскими качелями, но тут же собрался с силами и перепрыгнул этот холмик. Правый бок почему-то оказался мокрым, а глаза стали затягиваться странной розоватой пеленой. Осокин попробовал смахнуть эту нелепую пелену ладонью, но его неожиданно что-то сильно ударило в плечо. Так сильно, что он опустился на одно колено. Удивляясь собственной неловкости, Виктор Осокин быстро поднялся и хотел было рвануть от преследователей с еще большей силой. Так, чтобы эти упыри долго еще вспоминали, как он может красиво уходить от погони. Но в этот момент заболела грудь. Осокин уже бросил попытки смахнуть эту странную розовую пелену с глаз, и она от этого стала темно-красной, сделал еще несколько неуверенных шагов по детской площадке и рухнул наземь, широко раскинув руки. Последнее, что увидел Виктор Осокин, были добрые мамины глаза во всю ширь неба. Он кротко улыбнулся и замер.

Он уже не видел троих подбежавших преследователей и то, как ему стреляли, для верности, в голову.

– Во бегает, паскуда! – с легкой долей уважения произнес тот, который делал контрольный выстрел. Преследователи повернулись и пошли обратно к подъезду.

Там их ждал неприятный сюрприз. Виталя, оставленный охранять двери подъезда, лежал со свернутой шеей, а одного из джипов не было.

Возможно, если бы Виталя мог говорить, он рассказал бы, как, стоило троим подельникам скрыться за углом дома, преследуя Шило, отворилась дверь подъезда и на него набросился страшный мужик с горбатым носом. Виталя стрелял в него, но мужик этот двигался так быстро, что пули пролетели мимо. А потом мужик этот совершенно по-звериному прыгнул и схватил его, Виталю, за голову. И крутанул эту голову на сто восемьдесят градусов с такой легкостью, будто не голова это вовсе, а, например, шар для игры в боулинг. А потом они уехали на джипе. Этот, здоровый, и с ним еще один, такой плюгавенький, рыжий.

Но Виталя не мог этого рассказать. Он лежал на земле с неестественно завернутой за спину головой и нелепо растопыренными руками.

Шуму было произведено уже достаточно. Кругом выли сирены патрульных полицейских машин, спешивших к месту перестрелки. Бандиты прыгнули в джип и, оставив на земле тела товарищей и уже ненужное оружие, рванули по улице, скрываясь с места преступления.

Глава XXVII. Софизмы для ФСБ

Генерал Верхотуров любил Родину. Выросший в небольшой деревне под Саратовом, он был навсегда покорен беспредельной шириной Волги, очарован утренним туманом над нею, его память всегда тревожил запах свежескошенного сена и шум берез перед летним ливнем. Детство было послевоенным, жизнь – нелегкой, но маленький Валера Верхотуров, насмотревшись патриотических фильмов и начитавшись книг из серии «Военные приключения», когда-то раз и навсегда решил, что свяжет свою судьбу с трудным и благородным делом защиты родной страны от самых разнообразных врагов, которые все время хотели сделать ей какую-нибудь гадость. И желание мальчика было абсолютно искренним, честным и по-детски радикальным. Отец погиб на войне, мать одна тянула их вместе с младшей сестрой, работая в совхозе дояркой. Валера Верхотуров уже в юном возрасте понимал, что существующие трудности – временные, нужно просто стойко их переносить, много учиться и быть сильным, пока не будут побеждены разномастные враги государства, не позволяющие людям труда жить достойно.

В школе он был председателем совета отряда, потом комсоргом. Честным, старательным, справедливым. Уже во время срочной службы в армии, которую он закончил старшим сержантом, Валерий Верхотуров стал кандидатом в члены КПСС и поступил в военное училище по целевому набору, как член семьи военнослужащего, погибшего при исполнении воинского долга. После выпуска из училища идейного и неглупого лейтенанта перевели служить в КГБ СССР – в особый отдел при войсковой части в Тульской области. Верхотуров твердо верил в свое предназначение, не делал поблажек себе и, уж тем более, окружающим и уже на втором году службы «накопал» гору материалов на начфина и зампотылу полка. После этого он получил повышение по службе и стал трудиться уже в структурах областного Комитета государственной безопасности.

Потом были Новосибирск, Горький и немного Афганистана. Всего полгода в Афгане стали для Верхотурова настоящей школой мужества. Его уважали за непреклонную позицию, разумную отвагу и абсолютное отсутствие страха. Верхотуров приехал из Афгана молодым майором, награжденным орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». Потом была длительная командировка в Узбекистан, где подполковник Верхотуров вскрывал злоупотребления республиканского начальства и на его жизнь дважды организовывались покушения. Товарищи предупреждали несговорчивого коллегу, что он зашел «слишком далеко», и предлагали «поумерить пыл». Но Верхотурову повезло. Неожиданно вскрывшиеся факты незаконного обогащения больших республиканских начальников заинтересовали кого-то в Кремле, и громкое «узбекское дело» расставило всех по местам: фигуранты срочно возбужденных уголовных дел отправились за решетку, а подполковник Верхотуров – в главное здание КГБ СССР на Лубянке для дальнейшего прохождения службы. Потом он стал полковником, и за ним в управлении навсегда закрепилось уважительное прозвище Дед. Его уважали и знали, что Валерий Константинович – человек «с принципами», работающий не за чины и не «на карман», а потому, что свято верит в идею улучшения жизни в государстве для простых людей и выкорчевывает сорняки, мешающие улучшению этой жизни. Потом были перестройка, переименование КГБ в ФСБ, новая жизнь, активное участие высших чинов ФСБ в борьбе с экономическими преступлениями, в ходе раскрытия которых почему-то все чаще стали всплывать имена коллег, работавших в соседних кабинетах.

Верхотуров, к тому времени уже генерал госбезопасности, стал нервничать и задумываться. Он не понимал, как может получаться так, что, казалось бы, самые чистые, неподкупные и скромные люди вдруг становятся немыслимо богатыми, отправляют детей учиться за границу и, кажется, даже не очень любят собственную родину. Над его высказываниями на совещаниях посмеивались, многие дела, в которых Валерий Константинович мог раскопать что-нибудь «не то», аккуратно передавались в другие управления, появились все эти чертовы компьютеры, а главное здание заполнили какие-то странные молодые люди с бегающими глазками василькового цвета. Людей таких раньше, по мнению стареющего генерала, и на пушечный выстрел к органам бы не подпустили. Но с этими людьми было невозможно не считаться, им доверяли ответственнейшие участки работы, они делали просто головокружительные карьеры. Это уже потом, когда они, будучи на вершине служебной карьеры, неожиданно уходили в какую-нибудь коммерческую структуру, где делали карьеру не менее головокружительную, именно тогда, совершенно случайно, «задним числом», вдруг становилось известно, кому и какими родственниками эти молодые люди с васильковыми глазками приходились. Впрочем, иногда степень родства все знали сразу, и тогда, наблюдая за удивительными перемещениями таких молодых людей по карьерной лестнице, многие пожилые офицеры стыдливо опускали глаза, как будто они тоже были в этом виноваты или как-то к этому причастны.

Новые порядки Верхотурову не нравились, и он все больше и больше ворчал, тоскуя по прежним временам, когда «все было по-другому». Его терпели, как талисман главного здания, некий живой артефакт, помнящий тех, кого уже давно не было в живых, и поручали не слишком сложные дела, иногда чрезмерно заботясь о ветеранском здоровье.

Так случилось и с этим удивительным делом о происшествии в «Соснах». Передавать его было решительно некому, и большого интереса у руководства оно не вызвало. Вот тогда Верхотуров и погрузился в увлекательную и загадочную историю про проникновения в человеческие сны, Джузеппе Гарибальди, итальянскую революцию, российского императора, ставшего святым старцем, побег юного компьютерщика из засекреченного НИИ и странную девушку в черном кожаном одеянии, которая с легкостью расправилась с лучшими рукопашниками страны.

Зацепок оказалось немного, все было окутано ореолом мистики и загадочности, что Верхотурова, человека, который всю жизнь исповедовал твердый материализм и верил только в суровую реальность, сильно раззадорило.

Начитавшись странных донесений, он решил несколько прояснить ситуацию и встретиться с людьми, разбирающимися в сути вопроса. Такими людьми были Иван Иванович Сидорчук, работавший в «Соснах» уже более пятнадцати лет, и Сергей Васильевич Платонов, доцент кафедры клинической психологии в Первом Московском государственном медицинском университете, тот самый, чья лекция была так неожиданно прервана в Парке культуры и отдыха имени Горького. И если Иван Иванович был в курсе самого проекта, то Сергей Васильевич уже много лет изучал саму природу человеческих сновидений и, конечно, мог бы пролить определенное количество света на странные и мистические донесения и противоречивую информацию, окружившую Верхотурова со всех сторон.

Сергей Васильевич на Лубянку ехать очень не хотел и пытался слабо отбиваться, но тогда подполковник Смирнов, который, собственно, Платонову и звонил, добавил немного металла в голос, и перепуганный профессор тут же согласился. Собственно, куда бы он делся? Сидорчук, напротив, мгновенно согласился на встречу, лишь деловито поинтересовавшись, во сколько она произойдет и где. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: там, в «Соснах», Иван Иванович непосредственно сотрудничал с органами, регулярно докладывая «наверх» о подвижках в проекте.

Вот и сегодня Иван Иванович сидел в кабинете у Верхотурова очень уверенно, задумчиво постукивая тыльной стороной остро отточенного карандаша по лакированной крышке стола из карельской березы.

Раздался робкий стук в дверь. «Чего он стучит? Его же только что пригласили в приемной!» – почему-то с досадой подумал Верхотуров.

– Разрешите? – полушепотом спросил Платонов, открыв массивную дверь и обнаружив за ней Верхотурова, который, как и подобает генералу госбезопасности, задумчиво стоял у окна спиной к гостю и изучал Лубянскую площадь.

– Входите, входите, Сергей Васильевич! Присаживайтесь, – обернулся Верхотуров.

Платонов аккуратно извлек себя из пространства за дверью, увидел Сидорчука и задумчиво остановился.

– Проходите, проходите, Сергей Васильевич. Знакомьтесь. Это ваш коллега, Иван Иванович Сидорчук.

Ученые пожали друг другу руки. Платонов тоже сел за стол. Верхотуров, прохаживаясь вдоль стола, произнес:

– Попросили мы вас зайти к нам, как вы, наверное, понимаете, не просто так. Лучше вас, наверное, нет сегодня в стране специалистов по человеческим снам. А в последнее время эта тема стала нас очень беспокоить. Очень, знаете ли, беспокоить.

– По человеческим снам? – удивился Платонов, поправляя волосы на лысине.

– Валерий Константинович, я не очень понимаю, насколько откровенно можно сейчас говорить, если вы решили провести встречу в таком формате, – несколько раздраженно произнес Иван Иванович, выразительно кивая на Платонова.

Тот нисколько не обиделся и с готовностью подскочил на стуле:

– Может, я тогда, пожалуй, пойду…

– Ну что вы, Сергей Васильевич! – Картинно развел руками Верхотуров. – Боюсь, без вас нам не разобраться. – Он выразительно посмотрел на Сидорчука. – Дело в том, что проблема проникновения в человеческие сны, кажется, перестала быть только нашей с Иваном Ивановичем проблемой.

Платонов послушно присел и склонил голову набок, приготовившись слушать.

– Знаете ли вы, что нами проводятся кое-какие опыты в этой части? – обратился к нему Верхотуров.

– Ну, конечно, какие-то слухи ходили, – уклончиво отвечал тот, – ведь, согласитесь, очень интересный феномен – человеческие сны!

– Пожалуй… – неохотно согласился Иван Иванович. – Скажите, коллега, вам знакомы такие странные слова: «Не забудь посолить мясо»?

– Ну, конечно, – кивнул Платонов, – это древняя легенда о Лаване… Неужели вы уже достигли такого уровня проникновения в сны?

– Нет, конечно, нет, – успокоил его Иван Иванович и добавил грустно: – Хотя еще немного, и были бы близки к этому.

– Вот это да! – пробормотал Платонов, восторженно рассматривая собеседника, – Но ведь это очень опасно!

– А в чем опасность? – быстро спросил Верхотуров.

– Ну, как… Мы вторгаемся в плохо изведанные материи подсознания, плохо понимая их природу. Более того, во многих преданиях и легендах впрямую говорится о параллельной реальности, дверь в которую – человеческие сны. Как и то, что проникшего в эти тайны ждут страшные бедствия и несчастья.

– Ну вы же понимаете, что мы в предания не верим?

– Конечно, конечно, – поспешно согласился Платонов.

– Видите ли, коллега, – задумчиво пожевал губами Иван Иванович, – мы, пожалуй, действительно, зашли в какие-то не совсем понятные нам дебри, и, наверное, одним нам уже не справиться.

– Скажите, Сергей Васильевич, вам перед заходом сюда дали подписать бумагу о неразглашении? – деловито поинтересовался Верхотуров.

– Да, конечно, я все понимаю, – аккуратно ответил Платонов.

– Ну, тогда тем более, – оживился Иван Иванович. – Понимаете, мы научились немного читать сны и даже частично в них проникать.

– Так, – сказал Платонов и еще раз пригладил лысину.

– Но по мере проникновения в сны людей, с которыми мы ставили эксперименты, люди эти стали, как бы это сказать…

– Умирать они стали, вот что, – отрезал Верхотуров.

– Ну да, – неохотно согласился Иван Иванович. – Причем, если мы сначала думали, что речь идет о случайных совпадениях, то в последнее время мы пришли к заключению, что проникновение в человеческие сны с попыткой повлиять на них грозит летальным исходом для реального человека.

– Конечно, – сказал Платонов, выдержав паузу, – это очень тонкое дело и наукой пока изученное очень слабо. Вы знаете, я слышал от кого-то, что в Италии, в городе Гаэта, существовал тайный монашеский орден, практиковавший проникновение в сны. И у них, по легендам, – на слове «легендам» Платонов опасливо покосился на Верхотурова, – так вот, у них, по легендам, постоянно умирали люди, и они были вынуждены набирать для испытаний всяких спившихся матросов, бродяг – короче, тех, кого не будут искать, а если будут, то не найдут.

– Очень интересно. – Верхотуров присел на краешек стула. – А что еще вам известно об этой Гаэте?

– Это все на уровне слухов. Что, вроде бы, эти опыты проделывали какие-то монахи из ордена Святого Петра, впоследствии запрещенного римским папой. Но самое главное, что во всем процессе какую-то важную роль играют зеркала.

– Зеркала? – удивленно переспросил Иван Иванович.

– Да, именно зеркала. Якобы через них в человека вселяется и через них же выселяется некая сила, влияющая на сон.

– А что это за сила? – задумчиво спросил Верхотуров.

– Ну, понимаете, это не совсем научно.

– Валяйте, – разрешил генерал.

Платонов подумал немного и сказал:

– Понимаете, уже не одно тысячелетие в любой религии, в любой человеческой общности существовало понятие «душа». Оно везде называется по-разному, но суть у понятия одна – это нечто, находящееся внутри человека и взывающее к каким-то прекрасным, гуманным, милосердным порывам. Удивительно, но это – только определение. Несмотря на то, что у всех народов есть не только понимание этой субстанции, но даже ее расположение – она всегда находится где-то внутри человека, физически обнаружить ее ученым никогда не удавалось. Просто приняли решение, что за эту странную субстанцию отвечает головной мозг, и все. В то время как еще со времен древнейших цивилизаций субстанцию эту изображали как нечто, находящееся в груди человека.

– Хорошо… Хм. Это понятно. А при чем здесь тогда сны? – аккуратно кашлянул Иван Иванович.

– Сны. Я даже не буду перечислять примеры из Библии или исторических хроник, когда во снах людям являлись ангелы или какие-нибудь боги. Я надеюсь, вы, коллега, не будете спорить, что таких примеров – тысячи.

Иван Иванович кивнул.

– Ну, конечно, это все знают. – Заерзал на стуле Верхотуров.

– Так вот, ангелы эти или боги всегда приходили с какими-то советами, напутствиями, с какими-то благими вестями, благодаря чему людям становилось лучше или они избегали какой-нибудь опасности, часто смертельной, или они становились счастливыми, или понимали, что они любимы. Понимаете?

– Вы нас сейчас убеждаете в том, что ангелы существуют? – спросил Иван Иванович.

– Может, это и не ангелы вовсе, – задумчиво проговорил Платонов. – Но вы же не будете отрицать, ведь что-то есть? Что-то абсолютно реальное в слове «душа»? Не могут же все народы Земли с одинаковым упрямством находиться в одном и том же заблуждении и говорить об одном и том же феномене, который мы, условные материалисты, отрицаем, потому что нам так удобно?

– Ну, предположим, – заинтересованно протянул Верхотуров.

– И вот теперь смотрите, – продолжил Платонов, взял лежащие на столе лист бумаги и карандаш и начал рисовать, – вот это – ангел. – Он нарисовал на листе круг, затем повел от него линию к странному бесформенному облаку. – Ангел приходит к человеку во сне. Это – сон. – Он указал кончиком карандаша на бесформенное облако. – Во сне человеку подсказывают, как быть счастливее и что для этого нужно быть лучше. В этом месте появляется душа, которая контролирует, становится человек лучше или нет. – Платонов прочертил линию под прямым углом к другому кружочку, рядом с которым написал: «Душа». – А душа, для того чтобы осуществлять этот контроль, должна как-то сверяться с ангелом или быть с ним постоянно на контакте. – Платонов провел линию от «Души» к «Ангелу».

Все несколько минут молча смотрели на получившийся треугольник, вершинами которого оказались два ровных кружочка, «Ангел» и «Душа», а также неровный кружочек, похожий на облако, – «Сон». Затем Платонов резкой чертой разрубил треугольник напополам, разделив в том числе и облако «Сон» на две равные части.

– Видите, мы разделили Сон на две части. Одна часть – наша, другая – нет. Ангел отражается в Душе, Душа – в Ангеле.

– А это тогда что? – Верхотуров ткнул пальцем в жирную черту, разделившую треугольник пополам.

Платонов пожал плечами.

– Эта линия, если хотите, такая геометрическая находка, чтобы продемонстрировать вам отражение…

Тут Иван Иванович так сильно вздохнул, что доцент и генерал вопросительно взглянули на коллегу.

– Неужели вы до сих пор не догадались, что это? – Иван Иванович потряс руками так, что стало понятно; сейчас он скажет что-то важное. Он тоже взял карандаш и несколько раз провел им по длинной прямой линии, разделившей сон и весь треугольник на две равные части. – Сергей Васильевич, вы очень наглядно все объяснили, в том числе и мне. Но вот сейчас говорите о какой-то геометрической абстракции. Неужели вы до сих пор не поняли, что стоит на этой грани между двумя мирами, между сном и не сном, между духовной и физической формой существования, если сами только что сказали это ключевое слово: отражение?

– Зеркало, – ахнул Платонов.

– Ну, конечно, зеркало, – торжественно произнес Иван Иванович. – Оно и есть мост между мирами.

Верхотуров смотрел на двух ученых, открыв рот.

– Да, Валерий Константинович, кажется, разобрались, – задумчиво проговорил Иван Иванович. – Все правда. Все правда, м-да…

– Что – правда? – на всякий случай переспросил Верхотуров, уже зная ответ.

– И ангелы правда, и предсказания, и наличие души. И приходит это все к нам через зеркала и во снах, вот так, – задумчиво проговорил Платонов.

– И что же это значит?

– А это значит, что странная девушка в черной одежде владеет какой-то древней тайной, которая связана с человеческими снами и с зеркалами, и, кажется, принимает очень активное участие в том, чтобы эту тайну разгадать.

– А как же ваш этот юнец-компьютерщик с концом света? – спросил Верхотуров.

– Да вот теперь получается, что, может, и вправду что-то важное происходит, – задумчиво проговорил Иван Иванович. – Даже если, предположим, какой-то мифический апокалипсис и готовится, хотя я по-прежнему в это не верю, что может противостоять ему?

– У меня есть ответ, но он несколько… странный, что ли… – произнес Платонов.

– Валяйте. Не представляю, что может быть страннее того, что мы только что услышали, – выдохнул генерал Верхотуров.

– Попрошу отнестись серьезно к тому, что я сейчас скажу. – Платонов испытывающее посмотрел на собеседников, а потом продолжил: – Раз мы уже с вами предположили наличие ангелов, библейских пророчеств, души и прочего, стоит, наверное, обратить внимание на то, о чем они чаще всего говорят.

– Как это «о чем»? – Удивился Иван Иванович. – О разном.

– Ну да, говорить они могут о разном, только, как правило, все заканчивается одним и тем же. – Платонов немного помолчал, взвешивая слова, которые предстояло сказать. – Все они так или иначе, говорят о любви.

– О любви? – удивился Верхотуров.

– Конечно! Привидения или духи там какие-нибудь приходят, когда их никто не любит, не любил или, наоборот, кто-то любит или любил слишком сильно. Все проповеди Иисуса Христа сводятся к любви. Тема любви – абсолютный приоритет всех древних тестов, от древнеиндийских самхит до Ветхого или Нового Завета. Надеюсь, вы не станете спорить и с тем, что все порывы души так или иначе связаны с любовью. Любовь – вот ключ к пониманию этого странного мира человеческих снов и человеческой души. И, если хотите, всего того, что там произошло у вас на базе.

Иван Иванович нахмурился.

– Да вы не переживайте так сильно, – улыбнулся Платонов. – Проблема в филологии.

– При чем здесь филология? – удивился Иван Иванович.

– Именно филология! Мне это кажется очень интересным, – быстро заговорил Платонов. – Выслушайте меня, пожалуйста, внимательно. Эту теорию я давно хочу описать. Мне кажется это очень важным. Обратите, пожалуйста, внимание на то, что слово «любовь» звучит на разных языках по-разному, но смысл его везде примерно одинаков. И смысл этот нигде «не дотягивает» до древних текстов. То есть этим словом в современном его значении (а я надеюсь, вы понимаете, что, говоря о современном значении, я имею в виду последние пару тысяч лет) совершенно невозможно объяснить то, что как-то раньше объяснялось!

– Что вы имеете в виду? – осторожно спросил Верхотуров.

– Ну что это такое: «Бог есть любовь»? Или вот это: «Заповедь одну дам вам: любите друг друга»? Вы понимаете, о чем идет речь? Только честно!

– Если честно, не совсем, – признался генерал.

– Произошла какая-то коварная подмена слова «любовь». Причем не только в русском языке, но и во всех языках мира! Ведь в приведенных цитатах речь идет о чем-то возвышенном и глобальном. Но слово этого никак не отражает. Слово другое, понимаете? Оно не подходит. Такая же ситуация и в английском, и в немецком, и в турецком, да каком угодно!

– А что же подходит? – спросил Иван Иванович.

– Я не знаю, – развел руками Платонов. – Может быть, какой-то набор слов, в котором было бы и милосердие, и доброта, и уважение, и самопожертвование, и нежность, и порядочность, и секс этот несчастный, будь он неладен! Но единого слова, обозначающего все названное, не существует, понимаете? А раньше существовало. А сегодня это слово переводится как «любовь». Но не имеет и тысячной доли того смысла, которое в него вкладывали когда-то.

– Может быть, просто изменилось значение? – миролюбиво предположил Верхотуров, наблюдая за тем, как ученый все больше и больше распаляется.

– Конечно, изменилось! Но обратите внимание, что оно почему-то изменилось у всех народов Земли! Сегодня что такое любовь? Это слово превратилось во что-то выхолощенное и затасканное. Люди разговаривают о любви, а на самом деле думают о том, кто с кем спит. Мы замылили, затаскали это слово. Оно звучит из каждого телевизора, из каждой попсовой песни, в каждом предложении прыщавого школьника. И если этот школьник проходит на уроке литературы, например, «Войну и мир» и учитель говорит, что Наташа Ростова искала любовь, весь класс возбужденно перемигивается. Как же, любовь она искала! Сначала с одним жила, потом с другим. И происходило все это под какие-то не понятные нам сейчас высокопарные слова. Секс – это лишь маленькая часть любви, и даже, думаю, не самая главная. А шоу-бизнес мгновенно навсегда прикрутил к этому понятию секс. Да так прикрутил, что ничего другого и не осталось! А вот вы, например, – Платонов махнул рукой в сторону Верхотурова, – суете всем эту вашу любовь к родине и расстреливаете, если вдруг кто-то, по вашему мнению, ее не любит. Вы к чинопочитанию и послушанию власти любовь гвоздями приколотили. И тоже уже ничего другого за этой конструкцией и не видно! А вот вы, наверное, детей своих очень любите? – Платонов посмотрел на Ивана Ивановича. – Только иногда они ведь вас так достают, что жить не хочется, правда? А вы их вроде любите, правда?

Сидорчук испуганно завертел головой, и стало понятно, что Платонов попал в точку.

– И что же из этого всего следует? – спросил Верхотуров, вспомнив ночной разговор у костра на берегу моря.

– Сам пока не понимаю, – покачал головой Платонов. – Очевидно одно: насильственное вторжение в природу человеческих снов несет за собой какие-то разрушительные действия, от этого гибнут люди. И спасти ситуацию может только любовь, но мы, во-первых, не понимаем, что это такое, а во вторых, не понимаем, как она может нам помочь.

– Ну, может быть, происходит что-то особенное с людьми, когда приходит любовь? – спросил Верхотуров.

– Вообще-то да, – задумчиво проговорил Иван Иванович. – Это очень интересно. Очень, знаете ли, интересно! – Он вскочил и нервно заходил по кабинету. – Слушайте, я думал это просто случайность. Теперь я уверен, что нет. Понимаете, мозг влюбленного человека вырабатывает гормон, который называется дофамин. Дофамин этот впрыскивается в клетки головного мозга какими-то невероятными дозами. Ну, чтобы вы понимали, этот гормон еще называют гормоном «жизненных удовольствий».

– Как у наркоманов, что ли? – переспросил Верхотуров.

– Пожалуй, – кивнул Иван Иванович, – у наркоманов тоже. В огромных количествах этот гормон вбрасывается в клетки человеческого мозга, когда человек получает какое-то удовольствие. Чем сильнее удовольствие, тем больше выброс дофамина. И вот что мы заметили в ходе своих исследований. Тот человек, в крови которого мы обнаруживаем большее количество дофамина, видит большее количество снов, чем человек, у кого дофамин на обычном уровне.

– Иными словами… – поднялся со своего стула севший было Платонов.

– Иными словами, некто, создающий сны, питается человеческим гормоном дофамин и кровно заинтересован в том, чтобы люди любили друг друга.

– И очень не заинтересован в том, чтобы люди друг друга убивали… – задумчиво проговорил Платонов.

– Конечно! Тогда этому организатору снов будет просто нечем питаться! – Иван Иванович победно хлопнул себя по коленке. – Вы представляете, коллега, к какому научному открытию мы только что пришли?

***

Источники :

https://chitay-knigi.com/3542-vladimir-torin-amalgama-2-tantamareska.html

https://chitat-online.org/str/amalgama-2-tantamareska-vladimir-torin

https://lifeinbooks.net/read-online/amalgama-2-tantamareska-vladimir-torin/

https://onlinelit.net/book/amalgama-2-tantamareska

https://mybook.ru/author/vladimir-torin-2/tantamareska/read/

https://fantlab.ru/work920006

...

https://fantlab.org/autor57144

===

Владимир Александрович Торин

Страна:	Россия
Родился:	19 марта 1970 г.

Владимир Александрович Торин — российский писатель, журналист, медиаменеджер. Кандидат политических наук.

Родился 19 марта 1970 г. в Киеве. В 1987 году окончил среднюю школу в Риге и поступил на факультет журналистики Львовского военного института культуры, который окончил в 1991 году. Один из основателей команды КВН «Эскадрон гусар», становившейся победителем Высшей лиги.

С 1991 года — корреспондент газеты Приволжского округа ВВ МВД РФ, затем — начальник пресс-службы Приволжского округа внутренних войск МВД РФ (г. Нижний Новгород). Работал собственным корреспондентом по Нижегородской области «Независимой газеты», журнала «Огонек», газеты «СМ-сегодня» (Латвия). В середине 90-х был сотрудником пресс-центра объединенной группировки вооруженных сил России на территории Чеченской республики (г. Ханкала) и пресс-секретарём командующего группировкой внутренних войск в зоне вооруженного конфликта на территории Чеченской Республики (г. Моздок).

Работал заместителем главного редактора газеты «Нижегородские новости». В 1999 году – пресс-секретарь председателя Законодательного Собрания Нижегородской области, в 2000-2001 гг.– помощник и пресс-секретарь члена Совета Федерации от Нижегородской области А.А. Козерадского (г. Москва). В 2001 — исполнительный директор Приволжского окружного отделения Всероссийской общественной организации работников СМИ «Медиасоюз», президент Приволжской Лиги журналистов, с 2004 г. — президент Межрегиональной Лиги журналистов. Работал начальником управления общественных связей компании «РусПромАвто» (2002-2003 гг.), пресс-секретарём Группы ГАЗ. С 2008 г. – начальник управления общественных связей и коммуникаций минерально-химической компании «Еврохим».

В 2015 году был опубликован дебютный роман Владимира Торина «Амальгама».

Сайты и ссылки:

www.amalgama-book.ru (официальный сайт)