За последним 202 - 22 Января 2024 - Персональный сайт

Главная » » За последним 202

14:03

За последним 202

---

===

***

===

Глава 19

— О чём ты так напряжённо думаешь? — с любопытством спросила Ленка, оторвавшись от своего эскизника, в котором она всю дорогу что-то лениво чиркала.
— Да просто смотрю в окно, — отозвался я. — Что ещё в поезде делать?
— Смотришь-то смотришь, но я сомневаюсь, что ты что-то там видишь. Вот как называется станция, которую мы две минуты назад проехали?
— Не помню, — с лёгким недоумением ответил я, копаясь в памяти. — Вроде действительно что-то проехали только что, а вспомнить не могу.
— Можешь не трудиться вспоминать, — с лёгким смешком сказала Ленка. — Последние полчаса мы никаких станций не проезжали. Так о чём же ты так сосредоточенно размышляешь? Всё думаешь о том, что делать с золотом?
— С золотом? — я пренебрежительно махнул рукой. — Да что о нём думать? С ним всё ясно.
— Так уж и ясно? Я разговаривала с Кирой перед отъездом, и она была очень сильно озадачена. Рассказывала, что с твоей идеей продавать золото широкой публике есть проблема, и похоже, что проблема неразрешимая.
— Что за проблема? — заинтересовался я.
— Ну, я не очень в этом разбираюсь, так что могу только пересказать её слова. Она сказала, что золото невозможно использовать для вложения денег, потому что его слишком сложно обратить снова в деньги. Нет у нас свободного рынка золота. Человек, купивший у нас слиток, может только продать его княжескому скупщику, но слишком много на этом потеряет. Так что вряд ли кто-то станет покупать наше золото.
— Ах, это! — улыбнулся я. — Всё верно, есть такая проблема, и для неё имеется простое и изящное решение. Я не стал рассказывать его Зайке — мне интересно, что она придумает. Вдруг она придумает что-нибудь получше?
— А ещё тебе интересно посмотреть, сможет ли она вообще что-то придумать? — предположила Ленка.
— И это тоже, — согласился я. — Мне же надо знать, способна ли она генерировать новые идеи, или же она всего лишь хороший исполнитель. Хотя нет, она, конечно, не просто исполнитель, но я пока не совсем понимаю, насколько она способна самостоятельно решать проблемы. Так что пусть пока думает. Времени подумать у неё хватит, раньше, чем через год, мы эту торговлю запускать не начнём.
— А ты что придумал? — любопытство у неё уже разгорелось вовсю.
— Да никаких сложностей там на самом деле нет. Надо продавать не просто так, а с возможностью обратного выкупа. Слитки делать номерными, и для каждого подписывать отдельный договор, где оговаривается право покупателя вернуть нам этот слиток по текущей цене минус некоторая комиссия. То есть для покупателя проблема полностью решается, при этом нам невозможно предъявить обвинение в занятии торговлей — мы же не торгуем, а продаём или выкупаем обратно свой продукт. Для покупателя наша комиссия заметной роли не сыграет — при условии длительного вложения, конечно. Понятно, что краткосрочной спекуляции, как с акциями, здесь не выйдет, ну так золото — это вообще инструмент долгосрочных вложений.
— А покупатели на это золото вообще будут?
— Обязательно будут. Первое время нам золота будет даже не хватать. Это ведь только кажется, что сотня пудов — это огромное количество, а на самом деле это капля в море. Лет через десять-двадцать, конечно, полегче станет, когда накопим золота побольше, и начнём его чаще выкупать обратно. А поначалу сложно придётся, чужое золото нам ведь продавать нельзя, придётся как-то обходиться только своим.
— Знаешь, Кени, — задумчиво сказала Ленка, — Алина как-то мельком сказала, что они с Ганой никак не могут понять, в кого ты такой умный уродился. Я их очень хорошо понимаю, я сама поражаюсь, как у тебя получается решать неразрешимые задачи, причём буквально мимоходом. И вообще, это просто невероятно, насколько хорошо у тебя выходит всё, за что бы ты ни взялся. Если бы я не видела тебя каждый день своими глазами, то я бы, наверное, и не поверила, что такой человек на самом деле существует.
— Вот как раз об этом я сейчас и думал, Лен, — вздохнул я. — Меня этот вопрос давно мучит, а в последнее время кое-какие мои подозрения, наконец, подтвердились.
— О чём ты, Кени? — нахмурилась она.
— Понимаешь, я могу поверить, что я очень умный. Могу поверить, что очень удачливый. Но всему есть предел. Да, я неплохо использовал подвернувшиеся возможности, но суть в том, что эти возможности не могут так часто подворачиваться. Это просто ненормально. Тем более что возможности не просто подворачиваются, их мне буквально всовывают. Ты, кстати, не пробовала работать с лесом вероятностей?
— Совсем чуть-чуть, — призналась Ленка. — Там всё очень сложно, это надо серьёзно заниматься, а у меня пока на это времени нет.
— Если ты пробовала менять ветку… нет, давай я лучше объясню с самого начала. Вот этот карандаш лежит на столе, потому что ты его сюда положила. Но ты могла положить его и в коробку, и на самом деле ты это тоже сделала. Эти ветки существуют одновременно, просто та ветка, в которой ты кладёшь карандаш в коробку — виртуальная, призрачная. Точнее говоря, она тоже существует в реальности, просто ей соответствует слишком маленькая вероятность. Однако я могу эту вероятность повысить, и тогда уже та ветка, где карандаш лежит на столе, станет призрачной. Но такое изменение леса не происходит мгновенно. Лес сопротивляется, пытается вернуться в предыдущее устойчивое состояние, и возникает колебание вероятностей в обеих ветках. Некоторое время они даже существуют одновременно, и такие, как мы с тобой, можем это заметить. И потом ещё довольно долго после этого обе эти ветки как бы дрожат, и приглядевшись, можно понять, с какой ветки на какую была перекинута вероятность. Так вот, в случае с золотым прииском я случайно заметил, что ветка, связанная с передачей прииска, немного дрожит. А когда присмотрелся, то заметил, что дрожит и ветка, где князь вообще ничего мне про прииск не говорит. Ты понимаешь, что это значит? Это значит, что первоначально князь не собирался отдавать мне этот прииск, но кто-то воздействовал на вероятности, сделав реальной ту ветку, где я его получаю. Я даже начинаю подозревать, что все мои умные решения на самом деле вовсе не мои.
— Ты хочешь сказать, что кто-то вкладывает тебе в голову умные мысли? — непонимающе переспросила Ленка.
— Нет, вложить что-то в голову нельзя, — усмехнулся я. — Тем более, умные мысли. Во всяком случае, с лесом вероятностей это сделать невозможно. Зато можно выбрать ту ветку, где я совершаю умный поступок.
— То есть таким образом можно заставить тебя что-то сделать?
— Вопрос философский, — хмыкнул я. — Меня ведь никто не заставляет что-то делать, это исключительно мой поступок, я совершаю его сам, без всякого давления. Просто в лесу вероятностей я одновременно совершаю несколько разных поступков, и из них можно выбрать нужный. Можно ли это назвать принуждением? Я не знаю.
Ленка погрузилась в длительные раздумья.
— Нет, Кени, — наконец сказала она. — Никакой лес вероятности не сможет сделать из дурака гения и заставить его придумывать что-то умное. Я допускаю, что возможности тебе подсовывают, но реализуешь их ты сам. Ты и в самом деле очень умный. Я тобой горжусь, и мне приятно чувствовать, что другие женщины мне завидуют. Но вот то, что кто-то вмешивается в твою жизнь, пусть даже помогая тебе — это мне очень сильно не нравится. Это надо прекратить. Я уверена, что ты и сам замечательно со всем справишься.
— А уж как мне-то это не нравится, — криво усмехнулся я. — Вот только кто это делает?
— Драгана? — предположила Ленка.
— Я тоже сразу о ней подумал, — кивнул я. — Тем более, она уже проделывала нечто похожее со своей мастерской. Она была бы первым кандидатом, но она уехала, а история с прииском случилась уже после её отъезда. Это снимает с неё все подозрения. Этим занимается либо кто-то рядом, либо какая-то сущность более высокого порядка.
— А кто ещё умеет обращаться с лесом вероятности?
— Ты, например. В теории ты могла бы таким образом незаметно помогать мужу, но вряд ли ты успела достаточно научиться, чтобы так работать с вероятностями. Да мы и так оба знаем, что это не ты. Больше мне никто в голову не приходит, кроме разве что Кеннера Ренского.
— Думаешь, он не умер тогда?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Этого и Ренские не знают, а я тем более могу только гадать. Но зачем бы он стал мне помогать?
— Вообще-то, ты его потомок, — напомнила Ленка.
— И что с того? Я его единственный потомок, что ли? Я из другой семьи, для которой Кеннер Ренский просто какой-то предок, не более того. Его имя для нас почти ничего не значит. Если уж помогать потомкам, то логичнее помогать Ренским, где полно его потомков, которые ему памятники ставят. Например, той же Стефе Ренской, которая была его любимой внучкой. Но получается, что он Ренским не помогает, а помогает мне, для которого он чуть более чем никто. Нет, для него нет ни малейших причин обо мне заботиться. Мне кажется, его можно смело исключить.
— Может быть, Сила?
— Ну да, кому как не сущности вселенского масштаба заботиться о том, чтобы как следует набить мои карманы, — саркастически прокомментировал я. — Конечно, каждый человек считает себя самым важным существом во Вселенной, но всё же должен быть какой-то предел самомнению.
— Тогда кто? — озадаченно посмотрела на меня Ленка.
— Хотел бы я это знать, Лен, — вздохнул я. — Уже всю голову сломал, и так ничего и не придумал.
* * *
Поезд снижал ход. За окном замелькали какие-то склады, а пути начали ветвиться и разбегаться в стороны. Наконец показались стоящие у перронов поезда, но здесь уже наш путь отклонился влево и прошёл мимо. Справа промелькнуло здание вокзала в нарочито-древнерусском стиле — киевляне никому не давали забыть, что именно в Киеве когда-то находился великокняжеский стол, высокомерно игнорируя тот факт, что Владимир держал этот стол намного дольше [22]. Кстати говоря, Воислав ещё в самом начале своего княжения объявил Владимир великокняжеским городом, хотя сам он великим князем не считается. Великого князя у нас нет уже много веков, и шансы восстановить это звание практически отсутствуют — для этого претенденту нужно перерезать как минимум половину князей, а это задача очень непростая. Я вообще плохо понимаю, зачем князья разводят эту суету насчёт великокняжеского стола — разве что ради подогревания патриотизма. Каких-то других преимуществ от этого совершенно не просматривается, хотя может быть, я просто не знаю, куда смотреть.

[ 22 — В нашей реальности это не совсем так — Киев был великим княжеством 271 год до 1243 года, когда он был присоединён к Великому княжеству Владимирскому. Владимир был великим княжеством 219 лет, после чего сам был присоединён к Великому княжеству Московскому. Однако в мире Кеннера Москва так и осталась небольшим городом Владимирского княжества.]

Поезд совсем замедлился, а затем с почти незаметным толчком окончательно остановился у короткого перрона литерной стоянки.
— Гулять будем? — спросила Ленка, оторвавшись от своего неизменного эскизника.
— Опять хочешь в тот трактир, как там его, «Железный конь»? — усмехнулся я. — Нет, милая, мы уже не Махренко, а Арди не по статусу устраивать драки с паровозными бригадами. Я только зайду к диспетчеру обсудить маршрут, а потом сразу поедем дальше.
Ленка печально вздохнула и снова взялась за карандаш. Я её понимаю — сам не люблю поезда и вообще транспорт, будь он хоть каким комфортным. Я бы тоже был не прочь немного погулять. Но семью Махренко здесь может кто-нибудь и вспомнить — вероятность, конечно, ничтожная, но нам в Киеве ничего не нужно, кроме топлива и воды, так зачем рисковать попусту?
Я легко спрыгнул с подножки на освещённый утренним солнцем перрон, на который уже выворачивали грузовики с цистернами, а следом за ними ехал небольшой фургон с разными припасами. Я бросил на эту процессию ленивый взгляд и не торопясь двинулся в сторону диспетчерской. Какое-то чувство неправильности не давало мне покоя — я нахмурился и ещё раз огляделся вокруг. Вокруг был обычный вокзальный пейзаж; ничто не намекало на возможные проблемы, но я давно уже отучился игнорировать свои предчувствия.
Тем временем цистерна со спиртом проехала мимо; со мной поравнялась идущая второй цистерна с крупной надписью «Вода», и в этот момент я понял, что именно в окружающей обстановке является неправильным — никаких припасов мы здесь не заказывали, только воду и спирт для паровоза. Я резко развернулся — фургон уже остановился, а из кабины выскакивали двое рабочих и, что довольно нетипично для рабочих, с пистолетами вполне серьёзного калибра в руках. Громко хлопнул открытый явно пинком задний борт фургона, и оттуда тоже начали выпрыгивать какие-то люди с оружием.
Если бы я стоял по-прежнему спиной, то, возможно, и не успел бы среагировать, однако пары секунд даже мещанкам из третьей группы вполне хватило бы для построения пулевого щита. Если бы они не растерялись, конечно. Я не растерялся. То есть, почти не растерялся — щит я построил, но что делать дальше, понять не мог.
Пули, отражённые щитом, мягко толкали меня назад, а когда застучали пистолеты-пулемёты тех, кто сидел в кузове, я понял, что щит долго не выдержит, и у меня осталось буквально несколько секунд. Стоять дальше на пустом перроне было самоубийством, и я, стряхнув, наконец, с себя ошеломлённое оцепенение, метнулся к уже почти проехавшей мимо цистерне с водой. Вскочив на подножку и заслонившись от выстрелов краем цистерны, из которой в разные стороны уже брызгали весёлые струйки, я поспешно выдернул из наплечной кобуры пистолет. Всегда носить с собой оружие — это, безусловно, хорошая привычка. Ещё было бы неплохо побыстрее реагировать, но вряд ли можно ожидать от гражданского реакции ветерана, а я, что ни говори, всё-таки гражданский.
Я выстрелил несколько раз в ту сторону, даже не надеясь в кого-то попасть. Мельком бросил взгляд в кабину грузовика — оттуда никакой опасности не чувствовалось. В кабине был только водитель с разинутым ртом, который смотрел на меня совершенно круглыми глазами.
— Останавливайся и падай на пол, дурень! — крикнул я ему. Пистолетные пули вряд ли смогли бы пробить цистерну, полную воды, но пуля, как известно, дура, а никаких щитов у водителя, естественно, не было.
Целей я так и не видел, но в моём участии уже не было никакой необходимости. Там произошло сразу несколько событий — зазвенели разбитые стёкла, и стрельба началась уже всерьёз. Почти сразу после этого загрохотал пулемёт, а ещё через несколько секунд стрельба полностью стихла. Я осторожно выглянул из-за края цистерны. На перроне в лужах крови валялось несколько трупов — я насчитал пятерых. Шестой был, похоже, жив — он лежал, прикрывая голову руками, а стоящая рядом Ленка его пинала. И пинала очень всерьёз — думаю, у него уже хватало сломанных рёбер.
— Постой, Лен, — сказал я, подойдя поближе, — а то ты его забьёшь насмерть, и нам будет не с кем поговорить.
Он действительно не выглядел хорошо — лежал неподвижно, а бетон перрона под ним был сильно испачкан кровью. Он явно тоже успел получить пулю. Я перевернул его — спереди он был весь в крови и смотрел на меня мутными глазами, совершенно ничего не соображая. Пришлось с сожалением признать, что для быстрого допроса он никак не годился.
— Первак, — обратился я к подошедшему начальнику охраны, — распорядись перевязать этого, а то сдохнет до допроса. Пошли кого-нибудь известить власти, и пусть ещё пришлют мастера вставить стёкла.
Стёкол было выбито много. В нашем салон-вагоне не хватало всего одного — его выбила Ленка, выскакивая через окно на перрон, — зато в вагоне охраны не осталось и половины целых. Охрана начала стрелять сразу из вагона — они, конечно, всё сделали правильно, но теперь нам придётся задержаться здесь для починки.
Местное начальство появилось только через полчаса. Несколько раз на перрон прибегали какие-то мелкие чиновники и с круглыми глазами убегали обратно. Впрочем, водителей цистерн увели сразу, и я не стал препятствовать. В нападении они, очевидно, не участвовали, а вести полноценное расследование мне всё равно никто не позволит.
Наконец, появилась целая делегация во главе с представительно выглядящим чиновником.
— Здравствуйте, господин Кеннер, — поздоровался он. — Я Охрим Грива, пристав Печерского округа. Мне поручено выяснить, что здесь произошло.
— Здравствуйте, почтенный, — отозвался я. — Мне кажется, что вы немного перепутали. Я полагаю, что это вы должны мне сообщить, что здесь произошло.
— К сожалению, мне пока нечего вам сказать, господин Кеннер, — развёл руками тот. — Мы расследуем происшедшее. Могу лишь заверить вас, что княжество Киевское приложит все силы для выяснения обстоятельств дела, и обязательно проинформирует вас о результатах. А тем временем могу ли я распорядиться забрать трупы?
— Вот этот ещё жив, — показал я на раненого. — Не уверен, что он проживёт долго, но вы можете попробовать его вытащить.
— Благодарю вас, господин Кеннер, — слегка поклонился пристав. — Эй, вы, бездельники! — он обернулся к своим сопровождающим. — Вот этого немедленно в лечебницу, остальных в морг. Живо!
Мне было откровенно жаль отдавать им раненого, но допросить его не было ни малейшей возможности. Если бы я задержал его у себя, он бы просто умер.
— Должен заметить, почтенный Охрим, — сказал я кисло, — что я совершенно не удовлетворён вашими заверениями.
— Поверьте, господин Кеннер, это не просто официальная отговорка. Могу ли я поговорить с вами конфиденциально?
— Безусловно, почтенный, — согласился я.
— Я глубоко понимаю ваше недовольство, но официально я не имею права сказать вам ничего больше. Но вот неофициально я могу добавить кое-что ещё. Однако, если вы сошлётесь на меня, я буду вынужден всё отрицать.
Не думаю, что он так уж страдает от моего недовольства. Скорее всего, его начальство желает минимизировать скандал, вот ему и приказали поделиться со мной какими-то приватными соображениями, чтобы я уверился, что киевляне действительно относятся к расследованию серьёзно.
— Я не буду ссылаться на вас, почтенный, — пообещал я.
Сохранения приватности я обещать не стал, и пристав это прекрасно понял. Впрочем, на самом деле ему ведь это безразлично. Ему безразлично даже, буду ли я на него ссылаться или нет. Всё, что он мне скажет, он скажет по прямому приказу начальства — нужно быть невероятно наивным, чтобы поверить в то, что опытный чиновник начал откровенничать со мной о служебных делах по собственной инициативе.
— Чтобы убедить вас, что мы не собираемся ничего замалчивать, могу сообщить, что мы немедленно сообщили в Новгород о происшедшем. Как мне передал знакомый из Управления защиты правопорядка, князь Яромир уже связался с Обществом лично и выразил желание быть в курсе расследования.
— С Обществом? — непонимающе переспросил я.
— Да-да, с Обществом, — пристав понизил голос почти до шёпота. — Мне по секрету сказали, что это дело сейчас находится под контролем граждан. И раз уж князь Яромир так прямо выразил своё недовольство нападением на его доверенного дворянина, то в это несложно поверить.
— Поверить? — переспросил я, уже окончательно потерявшись.
— Ну, вы же понимаете, что это всё-таки слухи, — развёл руками Охрим. — Никто ведь не будет мне об этом докладывать. Где я, и где граждане?
Вот и мне тоже интересно — где окружной пристав, то есть управитель немаленького столичного округа, и где граждане, которых он упоминает почти шёпотом и как бы не с заглавной буквы? Не припомню, чтобы демократии настолько трепетно относились к своим гражданам. Мне всегда казалось, что там то же самое, что и везде, только демагогии побольше. Но похоже, что я далеко не всё знаю о демократии.
— Думаю, вы уже поняли, господин Кеннер, что у нас сейчас творится, — с искренней печалью вздохнул пристав. — У нас просто сумасшедший дом, подняли абсолютно всех. Я уверен, что результаты будут в самое ближайшее время. И рискуя вызвать ваше недовольство, попрошу вас на некоторое время задержаться в Киеве. С вами, вероятно, пожелают побеседовать, — он поднял глаза вверх, как бы обозначая заинтересованные в разговоре высшие силы.
— Я задержусь, — пообещал я. Всё равно починка вагонов займёт какое-то время.
— Благодарю вас, господин Кеннер, — вежливо поклонился пристав. — А сейчас позвольте вас покинуть, мне пора вернуться к своим обязанностям.