Главная » 2022 » Март » 4 » Виконт де Бражелон. Александр Дюма. 055. 44. ГЕМПТОН-КОРТ. 45. КУРЬЕР ПРИНЦЕССЫ.

22:59

Виконт де Бражелон. Александр Дюма. 055. 44. ГЕМПТОН-КОРТ. 45. КУРЬЕР ПРИНЦЕССЫ.

---

Король шел за Лавальер, любуясь ее нежной розовой шеей, на которую спускались завитки белокурых волос. Лавальер была в светло-сером шелковом платье; агатовое ожерелье оттеняло белизну ее кожи. В маленьких изящных руках она держала букет из анютиных глазок и бенгальских роз, над которыми, точно чаша с ароматами, возвышался гарлемский тюльпан с серовато-фиолетовыми лепестками, стоивший садовнику пяти лет усердных трудов, а королю пяти тысяч ливров.
В комнате, только что открытой де Сент-Эньяном, стоял молодой человек в бархатном костюме, с красивыми черными глазами и густыми черными волосами. Это был художник.
Холст был приготовлен, на палитре лежали краски. Художник поклонился мадемуазель де Лавальер с любопытством артиста, изучающего свою модель, и сдержанно поздоровался с королем, как с обыкновенным дворянином. Потом, подведя мадемуазель де Лавальер к приготовленному для нее креслу, он попросил ее сесть.
Молодая девушка села в кресло грациозно и непринужденно; в руках она держала цветы, ноги вытянула на подушку, и художник, чтобы придать взгляду девушки большую естественность, предложил ей чем-нибудь заняться. Людовик XIV с улыбкой опустился на подушки у ног своей возлюбленной. Таким образом, Лавальер сидела, откинувшись на спинку кресла, с цветами в руке, а король, подняв глаза, пожирал ее взглядом. Художник несколько минут с удовольствием наблюдал эту группу, а де Сент-Эньян смотрел на нее с завистью.
Художник быстро сделал эскиз; затем после первых же мазков на сером фоне стало выступать поэтичное лицо с кроткими глазами и розовыми щеками, обрамленное золотистыми локонами.
Влюбленные говорили мало и все смотрели друг на друга. Иногда глаза их делались такими томными, что художнику приходилось прерывать работу, чтобы не изобразить вместо Лавальер Эрицину. Тогда на выручку приходил де Сент-Эньян: он декламировал стихи или рассказывал историйку в духе Патрю или Талемаиа де Рео.
Когда Лавальер уставала, делали перерыв.
Аксессуарами к этой картине служили поднос из китайского фарфора с самыми лучшими плодами, какие можно было найти, херес, сверкавший топазами в серебряных кубках, но художнику предстояло увековечить только лицо, самое эфемерное явление из всего окружающего.
Людовик упивался любовью, Лавальер – счастьем, де Сент-Эньян – честолюбием.
Так прошло два часа; когда часы пробили четыре, Лавальер встала и подала королю знак. Людовик поднялся, подошел к картине и сделал несколько комплиментов художнику. Де Сент-Эньян похвалил сходство, очень заметное уже после первого сеанса. Лавальер, в свою очередь, краснея, поблагодарила художника и удалилась в соседнюю комнату, куда за ней пошел король, позвав де Сент-Эньяна.
– До завтра, не правда ли? – обратился к Лавальер Людовик.
– Но если ко мне придут, государь, и не застанут меня?
– Так что же?
– Что будет со мной?
– Какая вы трусиха, Луиза!
– А если за мной пришлет принцесса?
– Неужели не наступит день, когда вы сами попросите меня не считаться ни с чем и не расставаться с вами? – воскликнул король.
– В тот день, государь, я буду безумна, и вы не должны будете слушать меня.
– До завтра, Луиза.
Лавальер вздохнула; потом, не имея сил сопротивляться просьбе короля, чуть слышно произнесла:
– Раз вы этого хотите, государь, до завтра.
И с этими словами поднялась по лестнице и исчезла.
– Что вы скажете, государь? – спросил де Сент-Эньян, когда она скрылась.
– Скажу, что вчера я считал себя счастливейшим из смертных.
– Неужели сегодня ваше величество считает себя самым несчастным из них? – с улыбкой сказал граф.
– Нет. Но эта любовь – неутолимая жажда; напрасно я ловлю капли влаги, которые твоя изобретательность доставляет мне: чем больше я пью, тем больше мне хочется пить.
– Государь, в этом отчасти повинны вы сами. Ваше величество сами создали настоящее положение вещей.
– Ты прав.
– Поэтому в подобных случаях, государь, лучшее средство быть счастливым – считать себя удовлетворенным и ждать.
– Ждать? Тебе, значит, знакомо слово «ждать»?
– Полно, государь, полно, не огорчайтесь. Я уже придумал кое-что, придумаю и еще.
Король безнадежно покачал головой.
– Как, государь? Вы уже недовольны?
– Доволен, дорогой де Сент-Эньян. Но придумывай скорее, придумывай новое.
– Государь, я обещаю вам подумать, вот все, что я могу сказать.
Не имея возможности любоваться оригиналом, король захотел еще раз взглянуть на портрет. Он указал художнику на некоторые недостатки и ушел. После этого де Сент-Эньян отпустил художника.
Мольберт, краски, палитра еще не были убраны, как из-за портьеры высунулась голова Маликорна. Де Сент-Эньян принял его с распростертыми объятиями, но в то же время с некоторой грустью. Облако, омрачившее царственное солнце, в свою очередь, затмило и его верного спутника. Маликорн сразу заметил этот налет грусти на лице де Сент-Эньяна.
– Что это, граф, вы так мрачны? – поинтересовался он.
– Не мудрено, мой милый. Поверите ли вы, что король недоволен.
– Недоволен лестницей?
– Нет, напротив, лестница ему очень понравилась.
– Значит, убранство комнат пришлось ему не по вкусу?
– На него он даже не обратил внимания. Нет, королю не понравилось…
– Понимаю, граф: ему не понравилось, что на любовном свидании присутствовало два свидетеля. Как же вы, граф, не предусмотрели этого?
– Как мог я предусмотреть, дорогой Маликорн, если я в точности исполнил предписание короля.
– Его величество действительно настаивал на вашем присутствии?
– Очень настаивал.
– И пригласил также художника, которого я сейчас встретил?
– Потребовал, господин Маликорн, потребовал!
– В таком случае я отлично понимаю причину недовольства его величества.
– Каким же образом он мог остаться недоволен буквальным исполнением своего распоряжения? Ничего не понимаю.
Маликорн почесал затылок.
– В котором часу король назначил свидание? – спросил он.
– В два часа.
– А вы ожидали короля с какого часа?
– С половины второго.
– Неужели?
– Как же иначе? Хорош был бы я, если бы опоздал!
Несмотря на все уважение к де Сент-Эньяну, Маликорн не удержался и пожал плечами.
– А художнику король тоже велел прийти к двум часам? – спросил он.
– Нет. Но я привел его сюда к двенадцати. Лучше, чтобы художник подождал два часа, чем король одну минуту.
Маликорн залился беззвучным смехом.
– Лучше, мой милый, поменьше смейтесь и побольше говорите, – обиженно заметил де Сент-Эньян.
– Вы требуете?
– Умоляю.
– Так вот что, граф: если вы желаете, чтобы король был доволен, то в следующий же раз, когда он придет…
– Он придет завтра.
– Итак, если вы хотите, чтобы король завтра был доволен…
– Хочу ли я? Что за вопрос!
– Ну так завтра, когда придет король, у вас должно найтись самое неотложное дело и вам во что бы то не стало надо будет отлучиться.
– Что вы говорите?
– На двадцать минут.
– Оставить короля одного на целых двадцать минут?! – в ужасе воскликнул де Сент-Эньян.
– Ну, ладно, допустим, что я ничего не сказал, – проговорил Маликорн, направляясь к двери.
– Нет, нет, дорогой Маликорн, напротив, выскажитесь до конца, я начинаю понимать. А художник, художник?
– Ну, а художник пусть запоздает на полчаса.
– Вы думаете, на полчаса?
– Да, я думаю.
– Дорогой мой, я так и сделаю.
– И я уверен, что не пожалеете. Вы мне позволите зайти завтра справиться?
– Конечно.
– Имею честь быть вашим покорным слугой, господин де Сент-Эньян.
И Маликорн удалился с почтительным поклоном.
– Положительно, этот малый умнее меня, – молвил де Сент-Эньян, убежденный его доводами.

Глава 44.
ГЕМПТОН-КОРТ

Откровенная беседа между Монтале и Луизой в конца предпоследней главы, естественно, приводит нас к главному герою нашей повести – бедному странствующему рыцарю, изгнанному из Парижа прихотью короля.
Если читателю угодно последовать за нами, мы переправимся вместе с ним через пролив, отделяющий Кале от Дувра; пересечем плодородную зеленую равнину, орошенную тысячью ручейков, которая окружает Черинг, Медстон и десяток других городков, один живописнее другого, и окажемся, наконец, в Лондоне. А из Лондона, узнав, что Рауль, побывав в Уайт-Холле, а затем в Сент-Джемсе, был принят Монком и получил доступ в самое избранное общество Карла II, мы, как ищейки, последуем за ним в одну из летних резиденций Карла II, Гемптон-Корт, на берегу Темзы, недалеко от Кингстона.
В этом месте река еще не является тем оживленным путем, по которому ежедневно передвигается до полумиллиона путешественников; тут она еще не вздымает свои волны, черные, как воды Коцита, говоря: «Я тоже море».
Нет, это еще тихая и зеленая речка с мшистыми берегами, с большими широкими заводями, отражающими ивы и буки, с редкими лодками, уснувшими там и сям среди тростников, в бухточках, поросших ольхой и незабудками.
Пейзаж очень красивый и спокойный. Кирпичный дом прорывает своими трубами, откуда вьются синие струйки дыма, плотную стену зеленого остролистника. Среди высокой травы то показывается, то исчезает ребенок в красной блузе, словно мак, колеблемый дуновением ветра.
Большие белые овцы, закрыв глаза, пережевывают жвачку в тени невысоких осин, и время от времени мартын-рыболов, сверкая золотисто-изумрудными перьями, точно мячик, несется над водой и легкомысленно задевает лесу своего собрата рыбака, подстерегающего линя или окуня.
Над всем этим раем, сотканным из глубокой тени и мягкого света, возвышается замок Гемптон-Корт, построенный кардиналом Уолси и внушивший зависть даже королю, так что его владелец принужден был подарить его своему повелителю, Генриху VIII.
Гемптон-Корт, с коричневыми стенами, большими окнами, красивыми железными решетками, с тысячью башенок, со странными колоколенками, с потайными ходами и фонтанами во дворе, как в Альгамбре, Гемптон-Корт – колыбель роз и жасминов. Он радует зрение и обоняние, он является очаровательной рамкой для прелестной любовной картины, созданной Карлом II, среди великолепных полотен Тициана, Порденоне и Ван-Дейка, – тем самым Карлом II, в галерее которого висел портрет казненного Карла I и на деревянной обшивке его видны были дыры от пуританских пуль, выпущенных солдатами в Кромвеля 24 августа 1648 года, когда они привели Карла I в Гемптон-Корт в качестве пленника.
Тут собирал свой двор его сын, вечно жаждавший удовольствий, этот поэт в душе, недавний бедняк, который днями наслаждений возмещал каждую минуту, проведенную в лишениях и нищете.
Не мягкий газон Гемптон-Корта, такой нежный, что кажется, будто идешь по бархату; не громадные липы, ветви которых, как у ив, свисают до самой земли и скрывают в своей тени любовников и мечтателей; не клумбы пышных цветов, опоясывающих ствол каждого дерева и служащих ложем для розовых кустов в двадцать футов вышины, которые раскидываются в воздухе, как огромные снопы, – не эти красоты любил Карл II в прекрасном дворце Гемптон-Корт.
Но, может быть, он любил красноватую гладь реки, покрывавшуюся морщинами от малейшего ветерка и колеблющуюся, словно волнистые волосы Клеопатры? Или пруды, заросшие ряской и белыми кувшинками, раскрывающими молочно-белые лепестки, чтобы показать золотистую сердцевинку? Эти таинственные лепечущие воды, по которым плавали черные лебеди и маленькие прожорливые утки, гонявшиеся за зелеными мухами, вьющимися над цветами, и за лягушатами в их убежищах из прохладного мха?
Может быть, его привлекали огромные остролистники, легкие мостики, переброшенные через канавы, серны, мелькавшие в бесконечных аллеях, или трясогузки, порхавшие среди букса и клевера?
Все это есть в Гемптон-Корте; а кроме того – шпалеры белых роз, вьющихся по высоким трельяжам и усыпающих землю благоуханным снегом своих лепестков. В тамошнем парке есть также старые смоковницы с позеленевшими стволами и с корнями, ушедшими в поэтические и роскошные пласты мха.
Нет, Карл II любил в Гемптон-Корте очаровательные женские фигуры, которые после полудня мелькали по террасам; он, подобно Людовику XIV, приказывал выдающимся художникам запечатлевать их красоту, так что на полотнах осталось увековеченным множество красивых глаз, лучившихся любовью.
В день, когда мы приезжаем в Гемптон-Корт, небо почти так же нежно и ясно, как во Франции, в воздухе влажная теплота; от герани, душистого горошка и гелиотропа, тысячами разбросанных по цветнику, распространяется пьянящий аромат.
Час дня. Вернувшись с охоты, король пообедал, побывал у герцогини Каслмен и, доказав таким образом свою верность официальной любовнице, может до вечера со спокойной совестью изменять ей. Весь двор резвится и флиртует. Дамы серьезно спрашивают у кавалеров, какие чулки им больше подходят: розовые или зеленые. Карл II объявляет, что единственное спасение для женщины – зеленые шелковые чулки, потому что такие чулки носит мисс Люси Стюарт.
Пока король убеждает других перенять его вкусы, мы займемся направляющейся ко дворцу по буковой аллее молодой дамой в темном, об руку с другой дамой, одетой в лиловое платье.
Они миновали газон, посреди которого возвышался красивый фонтан с бронзовыми сиренами, и, беседуя, поднялись на террасу, вдоль которой тянулось несколько павильонов различной формы; почти все они были заняты, и молодые женщины прошли мимо, не останавливаясь, причем одна покраснела, а другая задумалась.
Наконец они достигли конца террасы, выходившей на Темзу, и, отыскав тенистый и прохладный уголок, уселись на скамью.
– Куда мы идем, Стюарт? – спросила младшая.
– Ты ведешь, дорогая Грефтон, и я иду за тобой.
– Я?
– Конечно, ты! Туда, где на скамейке ждет и вздыхает молодой француз.
Мисс Мэри Грефтон моментально остановилась.
– Нет, нет! Я не хочу туда.
– Почему?
– Вернемся, Стюарт.
– Напротив, пойдем дальше и объяснимся.
– По поводу чего?
– По поводу того, что виконт де Бражелон всегда встречается с тобой, когда ты выходишь, и ты всегда встречаешься с ним, когда он выходит.
– И отсюда ты заключаешь, что он меня любит или что я его люблю?
– А почему бы и нет? Он очаровательный юноша. Надеюсь, никто меня не слышит? – сказала мисс Люси Стюарт, оглядываясь с улыбкой, доказывавшей, впрочем, что ее беспокойство не столь велико.
– Нет, нег, – отвечала Мэри, – король в своем овальном кабинете с герцогом Бекингэмом.
– Кстати, по поводу герцога, Мэри…
– Что?
– Мне кажется, что после возвращения из Франции он объявил себя твоим рыцарем. Как ты к этому относишься?
Мэри Грефтон пожала плечами.
– Ну, хорошо! Я спрошу об этом красавца Бражелона, – засмеялась Стюарт. – Пойдем скорей к нему.
– Зачем?
– Мне нужно с ним поговорить.
– Подожди. Мне раньше нужно поговорить с тобой. Скажи, Стюарт, ведь ты знаешь маленькие секреты короля?
– Ты думаешь?
– Кому же больше их знать! Скажи, почему господин де Бражелон в Англии? Что он здесь делает?
– То, что делает всякий дворянин, посланный одним королем к другому.
– Допустим. Однако хотя мы и не сильны в политике, мы все же настолько смыслим в ней, чтобы видеть, что у господина де Бражелона нет здесь никакого серьезного дела.
– Послушай, – сказала Стюарт с деланной важностью. – Я, так и быть, выдам тебе государственную тайну. Хочешь, я перескажу тебе верительное письмо короля Людовика Четырнадцатого к его величеству Карлу Второму, привезенное господином Бражелоном?
– Конечно, хочу.
– Вот оно: «Брат мой! Я посылаю вам придворного, сына человека, которого вы любите. Прошу вас хорошо принять его и внушить ему любовь к Англии».
– Только и всего?
– Да… или что-то в этом роде. Не отвечаю за точность выражений, но смысл такой.
– И что же отсюда следует? Или, вернее, какой вывод сделал король?
– Что у его величества, короля Франции, был какой-то повод удалить господина де Бражелона и женить его… где-нибудь за пределами Франции.
– Значит, благодаря этому письму…
– Как тебе известно, король и – Кольбер принял господина де Бражелона великолепно и по-дружески; он предоставил ему лучшую комнату в Уайт-Холле, и так как ты являешься теперь украшением двора, ты отвергла любовь короля… полно, не красней… то король пожелал расположить тебя к французу и поднести ему прекрасный подарок. Вот почему ты – наследница трехсот тысяч, будущая герцогиня, красивая и добрая – участвуешь, по желанию короля, во всех прогулках, предпринимаемых господином де Бражелоном. Словом, тут устроено нечто вроде заговора. И вот, если ты хочешь поджечь фитиль, я даю тебе огонь.
Мисс Мэри очаровательно улыбнулась и пожала руку подруги:
– Поблагодари короля.
– Непременно. Но берегись, господин Бекингэм ревнив! – погрозила Стюарт.
Не успела она произнести эти слова, как из одного павильона на террасе появился герцог и, подойдя к дамам, с улыбкой сказал:
– Вы ошибаетесь, мисс Люси. Я не ревнив, и вот вам доказательство, мисс Мэри: вон там мечтает в одиночестве виконт де Бражелон, который, по-вашему, должен быть причиной моей ревности. Бедняга! Надеюсь, что вы не откажетесь разделить его одиночество, а я хочу побеседовать наедине с мисс Люси Стюарт.
И, поклонившись Люси, герцог прибавил:
– Разрешите мне предложить вам руку и проводить к королю, который ждет вас.
С этими словами Бекингэм увел мисс Люси Стюарт.
Оставшись одна, Мэри Грефтон сидела несколько мгновений неподвижно, потупив голову с грацией, свойственной молоденьким англичанкам; глаза ее были нерешительно устремлены на Рауля, а в сердце шла борьба, о которой можно было судить по тому, что ее щеки то бледнели, то алели. Наконец она, по-видимому, решилась и довольно твердыми шагами подошла к скамейке, на которой, как сказал герцог, Рауль мечтал в одиночестве.
Как ни легки были шаги мисс Мэри, звук их привлек внимание Рауля. Он оглянулся, заметил молодую девушку и пошел ей навстречу.
– Меня к вам послали, сударь, – заговорила Мэри Грефтон, – вы меня принимаете?
– Кому же я обязан таким счастьем, мадемуазель, – спросил Рауль.
– Господину Бекингэму, – с притворной веселостью поклонилась Мэри.
– Герцогу Бекингэму, который так добивается вашего драгоценного общества? Возможно ли, мадемуазель?
– Право, сударь, как видите, все сговорились устроить так, чтобы мы проводили вместе лучшую или, вернее, большую часть дня. Вчера король мне приказал быть за столом подле вас; сегодня герцог предлагает мне посидеть с вами на скамейке.
– И он ушел, чтобы освободить место? – в смущении произнес Рауль.
– Посмотрите на поворот аллеи: он уходит с мисс Стюарт. Скажите, виконт, у вас во Франции кавалеры тоже оказывают такие любезности?
– Я не могу, мадемуазель, сказать вам в точности, что делают во Франции, потому что меня едва ли можно назвать французом. Я побывал во многих странах, почти всегда в качестве солдата; кроме того, я провел много времени в деревне. Я настоящий дикарь.
– Англия вам не нравится, не правда ли?
– Не знаю, – рассеянно и со вздохом отвечал Рауль.
– Как не знаете?
– Простите, – поспешно проговорил Рауль, встряхивая головой и собираясь с мыслями. – Простите, я не расслышал.
– Ах, – вздохнула девушка, – напрасно герцог Бекингэм прислал меня сюда!
– Напрасно? – с живостью спросил Рауль. – Да, вы правы, я человек угрюмый, вам со мной скучно. Господину Бекингэму не следовало посылать вас ко мне.
– Именно потому, что мне не скучно с вами, – возразила Мэри своим нежным голосом, – господину Бекингэму не следовало посылать меня к вам.
Рауль смутился и покраснел.
– Каким образом господин Бекингэм мог послать вас ко мне? Ведь он вас любит, и вы его любите…
– Нет, – отвечала Мэри, – нет, герцог Бекингэм не любит меня, он любит герцогиню Орлеанскую; что же касается меня, то я не питаю никаких чувств к герцогу.
Рауль с удивлением посмотрел на девушку.
– Вы друг герцога, виконт? – спросила она.
– Герцог удостаивает меня чести называть своим другом, с тех пор как мы познакомились с ним во Франции.
– Значит, вы простые знакомые?
– Нет; потому что герцог Бекингэм близкий друг человека, которого я люблю, как брата.
– Графа де Гиша?
– Да, мадемуазель.
– Который влюблен в герцогиню Орлеанскую?
– Что вы говорите?
– И любим ею, – спокойно закончила девушка.
Рауль опустил голову; мисс Мэри Грефтон продолжала со вздохом:
– Они очень счастливы… Покиньте меня, господин де Бражелон, потому что герцог весьма неудачно предложил меня вам в спутницы. Ваше сердце занято другой, и вы дарите мне ваше внимание, как милостыню. Сознайтесь, сознайтесь… Было бы дурно с вашей стороны, виконт, не сказать правды.
– Извольте, я сознаюсь.
Грефтон взглянула на него. Бражелон держался так просто и был так красив, в глазах его светилось столько прямоты и решимости, что мисс Мэри не могла заподозрить его в невежливости или глупости. Она поняла, что Рауль любит другую, любит самым искренним образом!
– Да, конечно, – проговорила она. – Вы влюблены в какую-нибудь француженку.
Рауль поклонился.
– Герцог знает о вашей любви?
– О ней никто не знает, – отвечал Рауль.
– Почему же вы сказали об этом мне?
– Мадемуазель…
– Признайтесь.
– Не могу.
– Значит, первый шаг придется сделать мне. Вы не хотите говорить, так как убеждены теперь, что я не люблю герцога, что я, может быть, полюбила бы вас. Вы искренний и скромный человек, не желающий профанировать настоящее чувство; вы предпочли сказать мне, несмотря на вашу молодость и мою красоту: «Моя любовь во Франции». Благодарю вас, господин де Бражелон, вы благородный человек, и я впредь буду еще больше любить вас… по-дружески. Но довольно обо мне, поговорим о вас. Забудьте, что мисс Грефтон говорила вам о себе, скажите мне лучше, почему вы печальны, почему за последние дни вы стали грустить еще больше?
Рауль был до глубины сердца взволнован этим нежным и задушевным голосом; он не нашелся, что ответить, и Мэри снова пришла ему на помощь.
– Пожалейте меня, – сказала она. – Моя мать была француженка. Значит, я могу сказать, что по крови и душой я француженка. Но над моей французской пылкостью вечно расстилается английский туман и английская хандра. Именно у меня рождаются золотые грезы об упоительном счастье, но туман окутывает их, и они истаивают. Так произошло и теперь. Простите, довольно об этом, дайте мне вашу руку и поведайте другу о своих горестях.
– Вы говорите, что вы француженка душой и по крови?
– Да, моя мать была француженкой, а мой отец, друг короля Карла Первого, эмигрировал во Францию; таким образом, во время суда над королем и правления Кромвеля я воспитывалась в Париже. После реставрации Карла Второго мой отец вернулся в Англию и почти тотчас же умер. Тогда король пожаловал мне титул герцогини и увеличил мои владения.
– У вас есть родственники во Франции?
– Есть сестра, которая старше меня на семь или восемь лет; она вышла замуж во Франции и успела уже овдоветь. Это маркиза де Бельер.
Рауль встал с места.
– Вы ее знаете?
– Я слышал это имя.
– Она тоже любит, и ее последние письма говорят мне, что она счастлива. У меня, как я уже сказала вам, господин де Бражелон, половина ее души, но нет и сотой доли ее счастья. Поговорим теперь о вас. Кого вы любите во Франции?
– Одну милую девушку, чистую и нежную, как лилия.
– Но если она тоже любит вас, то почему вы печальны?
– До меня дошли слухи, что она меня больше не любит.
– Надеюсь, вы им не верите?
– Письмо, в котором сообщается об этом, не подписано.
– Аноним! Тут кроется предательство, – проговорила мисс Грефтон.
– Взгляните, – сказал Рауль, подавая девушке сто раз прочитанную им записку.
Мэри Грефтон взяла листок и прочла:
«Виконт, вы хорошо делаете, что развлекаетесь с придворными красавицами в Англии, потому что при дворе короля Людовика Четырнадцатого замок вашей любви осажден. Оставайтесь поэтому в Лондоне навсегда, бедный виконт, или скорее возвращайтесь в Париж».
– Без подписи? – спросила Мэри.
– Без подписи.
– Значит, не верьте.
– Но я получил еще одно письмо.
– От кого?
– От господина де Гиша.
– О, это другое дело! Что же он вам пишет?
– Читайте.
«Друг мой, я ранен, болен. Вернитесь, Рауль, вернитесь!
Де Гиш».
– Что же вы собираетесь делать? – спросила Мэри, у которой замерло сердце.
– Получив это письмо, я хотел было тотчас же испросить согласия короля на отъезд.
– Когда же вы получили письмо?
– Позавчера.
– На нем стоит пометка «Фонтенбло».
– Странно, не правда ли? Двор в Париже. Словом, я уехал бы. Но когда я обратился к королю с просьбой об отъезде, он рассмеялся и сказал:
«Господин посол, почему вы решили уехать? Разве ваш государь отзывает вас?» Я покраснел, смутился. В самом деле, король послал меня сюда, и я не получил от него приказания вернуться.
Мэри сдвинула брови и задумалась.
– И вы остаетесь? – поразилась она.
– Приходится, мадемуазель.
– А та, кого вы любите…
– Да?
– Она вам писала?
– Ни разу.
– Ни разу? Значит, она вас не любит?
– По крайней мере, со времени моего отъезда в Англию она не прислала ни одного письма.
– А прежде писала?
– Иногда… О, я уверен, ей что-нибудь помешало!
– Вот и герцог: ни слова о нашем разговоре!
Действительно, в конце аллеи показался герцог; он был один и с улыбкой подошел к собеседникам, протягивая им руку.
– Договорились? – поинтересовался он.
– О чем? – удивилась Мэри Грефтон.
– О том, что может сделать вас счастливой, дорогая Мэри, и рассеять грусть Рауля.
– Я не понимаю вас, милорд, – произнес Рауль.
– Разрешите мне говорить при виконте, мисс Мэри? – с улыбкой попросил Бекингэм.
– Если вы хотите сказать, – гордо отвечала Мэри, – что я готова была полюбить господина де Бражелона, то не трудитесь. Я сама уже сказала ему об этом.
Немного подумав, Бекингэм без всякого смущения ответил:
– Я оставил вас с виконтом именно потому, что знаю ваш тонкий ум и деликатность; его больное сердце может исцелить только такой искусный врач, как вы.
– Но ведь прежде, чем заговорить о сердце господина де Бражелона, вы говорили мне о вашем собственном. Значит, вы хотите, чтобы я принялась лечить сразу два сердца?
– Это правда, мисс Мэри. Но вы должны признать, что я быстро отказался от вашей помощи, убедившись в неизлечимости своей раны.
Мэри на мгновение задумалась.
– Милорд, – продолжала она, – господин де Бражелон счастлив. Он любит и любим. Следовательно, и ему не нужно врача.
– Господина де Бражелона, – сказал Бекингэм, – ждет тяжелая болезнь, и ему больше, чем когда-нибудь, понадобится заботливое лечение.
– Что вы имеете в виду, милорд? – с живостью спросил Рауль.
– Вам я ничего не скажу. Но если вы желаете, я посвящу мисс Мэри в такие вещи, которых вам нельзя слышать.
– Милорд, вы что-то знаете и подвергаете меня пытке!
– Я знаю, что мисс Мэри Грефтон самое очаровательное создание, какое может встретить на своем пути больное сердце.
– Милорд, я уже сказала вам, что виконт де Бражелон любит другую, проговорила Мэри.
– Напрасно.
– Вы что-то скрываете, герцог! Объясните, почему я люблю напрасно?
– Но кого же он любит? – вскричала Мэри.
– Он любит женщину, недостойную его, – спокойно отвечал Бекингэм с флегматичностью, которая свойственна только англичанам.
Мисс Мэри Грефтон вскрикнула, и ее порыв не меньше, чем слова Бекингэма, поверг Бражелона в трепет.
– Герцог, вы произнесли слова, объяснения которых я, не медля ни секунды, отправляюсь искать в Париже.
– Вы останетесь здесь, – твердо произнес Бекингэм.
– Я?
– Да, вы.
– Почему же?
– Да потому, что вы не имеете права уехать, и поручения, данного королем, не бросают ради женщины, хотя бы она была так же достойна любви, как Мэри Грефтон.
– В таком случае объясните мне все.
– Хорошо. Но вы останетесь?
– Да, если вы будете со мной откровенны.
Бекингэм открыл уже рот, чтобы рассказать все, что он знал, но в эту минуту в конце террасы показался лакей и подошел к павильону, в котором находился король с мисс Люси Стюарт. За лакеем следовал запыленный курьер, очевидно, всего только несколько минут тому назад ступивший на землю.
– Курьер из Франции! От принцессы! – вскричал Рауль, узнав ливрею слуг принцессы.
Курьер попросил доложить о себе королю: герцог СЕ мисс Грефтон обменялись многозначительными взглядами.

Глава 45.
КУРЬЕР ПРИНЦЕССЫ

Карл II доказывал или пытался доказать мисс Стюарт, что он думает только о ней; он обещал ей такую же любовь, какую его дед, Генрих IV, испытывал к Габриэли. К несчастью для Карла II, он неудачно выбрал день, ибо как раз в этот день мисс Стюарт вздумала заставить его ревновать.
Поэтому, выслушав уверения короля, она совсем не растрогалась, как надеялся Карл II, а звонко расхохоталась.
– Ах, государь, государь! – со смехом воскликнула она. – Если бы я захотела попросить у вас доказательства вашей любви, как мне было бы легко уличить вас во лжи.
– Послушайте, – сказал ей Карл, – вы знаете мои картины Рафаэля, знаете, как я ими дорожу. Все мне завидуют. Вы знаете также, что мой отец купил их через Ван-Дейка. Хотите, я сегодня же прикажу отнести их к вам?
– Нет, – отвечала мисс Стюарт, – держите их у себя, государь, мне негде поместить таких знатных гостей.
– В таком случае я подарю вам Гемптон-Корт.
– К чему такая щедрость, государь, лучше любите подольше, вот все, чего я от вас прошу.
– Я буду любить вас всегда. Довольно этого?
– Вы смеетесь, государь.
– Разве вы хотите, чтобы я плакал?
– Нет, но мне хотелось бы видеть вас в более меланхолическом настроении.
– Боже сохрани, красавица. Я уже достаточно погоревал: четырнадцать лет изгнания, бедности, унижений! Мне кажется, долг уплачен; кроме того, меланхолия нам не к лицу.
– Вы ошибаетесь: взгляните на молодого француза.
– На виконта де Бражелона? Вы тоже? Вот проклятие! Видно, все мои дамы с ума сойдут из-за него. Но ведь у него есть причина для меланхолии.
– Какая?
– Вы хотите, чтобы я выдал вам государственную тайну?
– Да, хочу; ведь вы сказали, что готовы сделать все, чего я пожелаю.
– Ну, хорошо, ему здесь скучно. Довольны вы?
– Ему скучно?
– Да. Разве это не доказывает, что он глуп?
– Почему же глуп?
– Да как же! Посудите: я ему позволяю любить мисс Мэри Грефтон, а он скучает!
– Мило! Значит, если бы мисс Люси Стюарт не любила вас, вы утешились бы, полюбив мисс Мэри Грефтон?
– Я этого не говорю. Ведь вы отлично знаете, что Мэри Грефтон меня не любит, а утратив любовь, человек утешается, только найдя новую любовь.
Но, повторяю, речь идет не обо мне, а об этом молодом человеке. Правда, подумаешь, что та, кого он покидает – Елена; понятно, Елена до Париса.
– Значит, этот молодой человек кого-то покидает?
– Вернее, его покидают.
– Бедняга! Ну что ж, поделом!
– Почему поделом?
– А зачем он уехал?
– Вы думаете, он уехал по своей воле?
– Неужели его заставили?
– Ему приказали, дорогая Стюарт; он уехал из Парижа по приказанию.
– По чьему же приказанию?
– Угадайте.
– По приказанию короля?
– Именно.
– Вы мне открываете глаза.
– По крайней мере, никому не говорите об этом.
– Вы знаете, что я сдержаннее иного мужчины. Итак, его услал король?
– Да.
– И в его отсутствие похищает его возлюбленную?
– Да, и представьте, бедный мальчик, вместо того чтобы благодарить короля, жалуется!
– Благодарить короля за похищение возлюбленной? Разве можно говорить такие вещи при женщинах, особенно при любовницах, государь?
– Но поймите меня: если бы та, кого отнимает у него король, была мисс Грефтон или мисс Стюарт, я разделял бы его мнение и даже считал бы, что он мало горюет; но это какая-то чахоточная хромоножка… К черту верность, как говорят во Франции! Отказываться от богатой ради бедной, от любящей ради обманщицы, – да виданное ли это дело?
– А вы думаете, государь, что Мэри действительно хочет понравиться виконту?
– Думаю.
– Тогда виконт привыкнет к Англии. Мэри девушка с головой и добьется своего.
– Боюсь, дорогая мисс Стюарт, что этого не будет: только вчера виконт просил у меня разрешения уехать.
– И вы ему отказали?
– Еще бы; Людовик очень желал его увидеть, а мое самолюбие теперь задето; я не хочу, чтобы говорили, будто я предложил этому юноше самую соблазнительную приманку в Англии…
– Вы очень любезны, государь, – с очаровательной улыбкой сказала мисс Стюарт.
– Разумеется, мисс Стюарт не в счет, – извинился король. – Она приманка королевская, и раз я попался на нее, надеюсь, никто другой на нее не покусится… Итак, я не хочу понапрасну строить глазки этому юнцу; он останется здесь и здесь женится, клянусь вам!..
– И надеюсь, когда женится, не станет сердиться на ваше величество, а будет вам признателен. Здесь все наперерыв стараются угодить ему, даже господин Бекингэм, который – невероятная вещь! – уступает ему дорогу.
– И даже мисс Стюарт, которая называет его очаровательным!
– Послушайте, государь, вы достаточно хвалили мне мисс Грефтон, разрешите же и мне похвалить немного господина де Бражелона. Кстати, с некоторых пор ваша доброта удивляет меня; вы думаете об отсутствующих, прощаете обиды, вы почти что совершенство. Откуда это?..
Карл II рассмеялся.
– Все это потому, что вы позволяете мне любить себя.
– О, наверное, есть еще и другая причина!
– Да, я оказываю любезность моему брату, Людовику Четырнадцатому.
– И это не все.
– Ну, если вы уж так добиваетесь, я вам скажу: Бекингэм поручил моему попечению этого юношу, сказав: «Государь, ради виконта де Бражелона я отказываюсь от мисс Грефтон; последуйте моему примеру».
– О, герцог – рыцарь, что и говорить!
– Полно! Теперь вы стали расхваливать Бекингэма. Кажется, вы намерены извести меня сегодня.
В этот момент в дверь постучали.
– Кто смеет беспокоить нас?
– Право, государь, – сказала Стюарт, – ваше «кто смеет» чересчур самонадеянно, и чтобы наказать вас…
Она сама подошла к двери и открыла ее.
– Ах, это курьер из Франции! Может быть, от моей сестры? – вскричал Карл.
– Да, государь – поклонился лакей – с чрезвычайным поручением.
– Пусть войдет поскорее, – приказал Карл.
Курьер вошел.
– У вас письмо от ее высочества герцогини Орлеанской?
– Да, государь, – отвечал курьер, – и настолько спешное, что я затратил только двадцать шесть часов на доставку его вашему величеству, причем потерял в Кале три четверти часа.
– Ваше усердие будет вознаграждено, – сказал король, вскрывая письмо.
Прочитав его, он расхохотался.
– Право, я ничего не понимаю.
И снова прочитал письмо.
Мисс Стюарт держалась почтительно, подавляя жгучее любопытство.
– Френсис, – обратился король к лакею, – велите угостить курьера и уложите его спать, а завтра у изголовья он найдет кошелек с пятьюдесятью луидорами.
– Государь!
– Ступай, друг мой, ступай! У моей сестры были основания торопить тебя; дело спешное.
И он расхохотался еще громче.
Курьер, камердинер и сама мисс Стюарт не знали, как держаться.
– Ах! – воскликнул король, откидываясь на спинку кресла. – Подумать только, что ты загнал… сколько лошадей?
– Двух.
– Двух лошадей, чтобы привезти это известие! Ступай, друг мой, ступай.
Курьер удалился в сопровождении камердинера.
Карл II подошел к окну, открыл его и, высунувшись наружу, крикнул:
– Герцог Бекингэм, дорогой Бекингэм, идите скорее сюда!
Герцог поспешил на зов, но, увидев мисс Стюарт, остановился на пороге, не решаясь войти.
– Войди же, герцог, и запри за собой дверь.
Бекингэм повиновался и, видя, что король весел, с улыбкой подошел к нему.
– Ну, дорогой герцог, как твои дела с французом?
– Я почти в отчаянии, государь.
– Почему?
– Потому что очаровательная мисс Грефтон хочет выйти за него замуж, а он не желает жениться на ней.
– Да этот француз какой-то простак! – воскликнула мисс Стюарт. Пусть он скажет да или нет. Нужно этому положить конец.
– Но вы знаете или должны знать, сударыня, – серьезно произнес герцог, – что господин де Бражелон любит другую.
– В таком случае, – заметил король, приходя на помощь мисс Стюарт, пусть он попросту скажет нет.
– А я ему все время доказывал, что он поступает дурно, не говоря да!
– Значит, ты сообщил ему, что Лавальер его обманывает?
– Да, совершенно недвусмысленно.
– Что же он сказал в ответ?
– Так подпрыгнул, точно собирался перескочить Ла-Манш.
– Наконец-то он сделал хоть что-нибудь! – вздохнула мисс Стюарт. – И то хорошо.
– Но я удержал его, – продолжал Бекингэм, – я оставил его с мисс Мэри и надеюсь, что теперь он не уедет, как собирался.
– Он собирался ехать? – воскликнул король.
– Одно мгновение мне казалось, что никакими человеческими силами его невозможно будет удержать; но глаза мисс Мэри устремлены на него: он останется.
– Вот ты и ошибся, Бекингэм! – сказал король, снова расхохотавшись. Этот несчастный обречен.
– Обречен на что?
– На то, чтобы быть обманутым или еще хуже: собственными глазами удостовериться в этом.
– На расстоянии и с помощью мисс Грефтон удар будет ослаблен.
– Ничуть; ему не придет на помощь ни расстояние, ни мисс Грефтон.
Бражелон отправится в Париж через час.
Бекингэм вздрогнул, мисс Стюарт широко открыла глаза.
– Но ведь ваше величество знаете, что это невозможно, – пожал плечами герцог.
– Увы, дорогой Бекингэм, теперь невозможно обратное.
– Государь, представьте, что этот молодой человек – лев.
– Допустим.
– И что гнев его ужасен.
– Не спорю, друг мой.
– И если он увидит свое несчастье воочию, тем хуже для виновника этого несчастья.
– Очень может быть. Но что же делать?
– Будь этим виновником сам король, – вскричал Бекингэм, – я не поручился бы за его безопасность!
– О, у короля есть мушкетеры, – спокойно проговорил Карл. – Я знаю, что это такое: мне самому приходилось дожидаться в передней в Блуа. У него есть господин д'Артаньян. Вот это телохранитель! Я не побоялся бы двадцати разъяренных Бражелонов, если бы у меня было четверо таких стражей, как д'Артаньян!
– Все же, ваше величество, подумайте об этом, – настаивал Бекингэм.
– Вот смотри, – ответил Карл II, протягивая письмо герцогу, – и суди сам. Как бы ты поступил на моем месте?
Бекингэм взял письмо принцессы и медленно прочитал его, дрожа от волнения:
«Ради себя, ради меня, ради чести и благополучия всех немедленно отошлите во Францию виконта де Бражелона.
Преданная вам сестра Генриетта».
– Что ты на это скажешь, герцог?
– Ей-богу, ничего, – отвечал ошеломленный Бекингэм.
– Неужели ты посоветуешь мне, – с ударением произнес король, – не послушаться моей сестры, когда она так настойчиво просит меня?
– Боже сохрани, государь, и все же…
– Ты не прочитал приписки, герцог; она внизу, и я сам не сразу заметил ее, читай.
Герцог развернул лист и прочитал:
«Тысяча приветствий тем, кто меня любит».
Герцог побледнел и поник головой; листок задрожал в его пальцах, точно бумага превратилась в тяжелый свинец.
Король подождал с минуту и, видя, что Бекингэм молчит, заговорил:
– Итак, пусть он повинуется своей судьбе, как мы повинуемся нашей.
Каждый должен перенести свою меру страданий: я уже отстрадал за себя и за своих, я нес двойной крест. Теперь к черту заботы! Пришли мне, герцог, этого дворянина.
Герцог открыл решетчатую дверь павильона и, показывая королю на Рауля и Мэри, которые шли бок о бок, проговорил:
– Ах, государь, какая это жестокость по отношению к бедной мисс Грефтон.
– Полно, полно, зови! – сказал Карл II, хмуря черные брови. – Как все здесь стали чувствительны! Право, мисс Стюарт вытирает себе глаза. Ах, проклятый француз!
Герцог позвал Рауля, а сам предложил руку мисс Грефтон.
– Господин де Бражелон, – начал Карл II, – не правда ли, третьего дня вы просили у меня разрешения вернуться в Париж?
– Да, государь, – отвечал Рауль, озадаченный таким вступлением.
– И я вам отказал, дорогой виконт?
– Да, государь.
– Что же, вы остались недовольны мной?
– Нет, государь, потому что, конечно, у вашего величества были основания для отказа. Ваше величество так мудры и так добры, что все ваши решения надо принимать с благодарностью.
– Я как будто сослался при этом на то, что французский король не выражал желания отозвать вас из Англии?
– Да, государь. Вы действительно сказали это.
– Я передумал, господин де Бражелон; король действительно не назначил срока для вашего возвращения, но он просил меня позаботиться о том, чтобы вы не скучали в Англии; очевидно, вам здесь не нравится, если вы просите меня отпустить вас?
– Я не говорил этого, государь.
– Да, но ваша просьба означала, что жить в другом месте вам было бы приятнее, чем здесь.

---

Читать - Виконт де Бражелон. Александр Дюма. 001 - с начала...

------ Слушать аудиокнигу Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя : https://akniga.xyz/22782-vikont-de-brazhelon-ili-desjat-let-spustja-djuma-aleksandr.html ===