Бен-Гур. Льюис Уоллес. 019 - 4 Января 2024

Главная » » Бен-Гур. Льюис Уоллес. 019

02:55

Бен-Гур. Льюис Уоллес. 019

***

4. Отчий дом

Было уже темно, когда Бен-Гур, расставшись около ворот с погонщиком, повернул по узкому переулку, идущему на юг. Немногие встречные приветствовали его. Кладка мостовой была тверда, дома по обе стороны низки, темны и пасмурны, все двери -- затворены. Ночь и неизвестность будущего настраивали его на невеселый лад. Все более и более впадая в мрачное настроение, он подошел к глубокому бассейну, известному теперь под именем купели Вифезды, в воде которого отражался небесный свод. Оглянувшись назад, он увидел северную сторону крепости Антония, черную, хмурую громаду на фоне стальной синевы небес. Он остановился как бы по требованию сурового часового. Крепость поднималась перед ним так высоко, казалась такой огромной и, по-видимому, так прочно построенной, что он вынужден был сознаться в ее неприступности. Если его мать была здесь заживо погребена, что он мог сделать для нее? Серьезно говоря, ничего. И он подумал, как быстро ему пришлось понять все ничтожество своего знания и возложить надежду на Бога, это вечное прибежище беспомощных. Но помощь Его так долго заставляет себя ждать! В сомнениях и унынии он повернул на дорогу, идущую мимо фасада крепости.
Наверху, в Везефе, он знал канну, где намеревался остановиться на время пребывания в городе, но не мог преодолеть желания увидеть свой дом и направился к нему.
Между тем восток уже засеребрился, засиял, и предметы, ранее невидимые, и прежде всего башни Сионской горы, выплыли как бы из темной пучины и казались воздушными замками над долиной, еще погруженной во мрак.
Наконец он пришел к отчему дому.
Некоторые из читателей и без наших пояснений легко поймут его чувства. Многие из них имели, вероятно, счастливый отчий дом, как бы это давно ни было, -- с ним связаны все их лучшие воспоминания. Это рай, из которого удаляешься в слезах и куда охотно возвратился бы теперь малым ребенком, если бы это было возможно.
У ворот старого дома Бен-Гур остановился. На его углах уцелел сургуч, употребленный при опечатывании, а на воротах висела доска с надписью: "Этот дом -- собственность императора".
Никто не входил и не выходил через эти северные ворота со времени горестного дня разлуки. Постучаться ли ему по-старому? Он знал, что это было бесполезно, но не мог преодолеть искушения: Амра могла услышать стук и выглянуть из какого-нибудь окна. Взяв камень, он взошел по широким каменным ступеням и три раза ударил в дверь. Глухое эхо ответило ему. Он снова ударил громче прежнего. Тишина как бы смеялась над его попытками. Он отошел на середину улицы и осмотрел окна, но нигде ничего не было видно.
С северной стороны он перешел на западную, где было четыре окна, в которые он долго и тревожно всматривался без малейшего результата. Его сердце то переполнялось бессильными желаниями, то содрогалось от обольщений собственного воображения. Амра не появилась.
Молча обошел он дом к югу, но и там вход был запечатан и над ним висела доска. Мягкий блеск величественной луны, выплывшей над гребнем Масличной горы у конца Лобной, осветил написанные слова, прочтя которые Бен-Гур пришел в бешенство. Но что он мог сделать? Только сорвать доску с гвоздей и затоптать ее в пыль. Затем он сел на лестницу и стал думать о новом царе, о скорейшем Его пришествии. Когда его волнение поостыло, он от долгого путешествия поддался усталости и, опустившись на ступени, заснул.
В это самое время две женщины вышли на ту же улицу и приблизились ко дворцу Гуров. Они двигались вперед медленно, робкими шагами, часто останавливаясь и всматриваясь в темноту. У угла мрачного здания одна из них сказала тихим голосом:
-- Вот он, Тирса!
Тирса, взглянув, сжала руку матери и, прислонясь к ней, глубоко, но тихо зарыдала.
-- Войдем, дитя, потому что... -- мать колебалась и дрожала, затем, сделав над собой усилие, продолжала, -- потому что, как только настанет утро, нас выведут за городские ворота, чтобы навсегда лишить права вернуться.
Тирса почти упала на камни.
-- Ах, да! -- выговорила она среди рыданий. -- Я забыла. Я было почувствовала, что иду домой. Но мы прокаженные, и у нас нет дома -- мы принадлежим смерти!
Мать остановилась и ласково подняла ее, говоря:
-- Нам нечего бояться. Пойдем.
В самом деле, подняв свои безоружные руки, они могли броситься на легион и обратить его в бегство.
Прокрадываясь в тени высокой стены, они скользили, как два призрака, пока не дошли до входа, перед которым остановились. Увидев доску, они взошли на ступени по неостывшим следам Бен-Гура и прочли надпись: "Этот дом -- собственность императора".
Тогда мать сложила руки и с поднятыми к небу глазами испустила полный безграничной горечи вопль.
-- Что еще? Ты пугаешь меня, матушка!
На это последняя немедля отвечала:
-- О Тирса! Бедный, бедный!
-- Кто?
-- Твой брат! Они все отняли у него, все, даже этот дом!
-- Бедный, -- сказала Тирса машинально.
-- Он никогда не будет в состоянии помочь нам.
-- Что же делать, матушка?
-- Завтра, дитя, мы должны сесть у дороги и начать просить милостыню, как это делают прокаженные, просить или...
Тирса снова прижалась к ней и сказала, рыдая:
-- Умрем, умрем!
-- Нет, -- твердо сказала мать. -- Господь предназначил каждому свой срок жизни. Мы и в этом должны ожидать Его воли. Пойдем отсюда!
Говоря это, она схватила Тирсу за руку и поспешила к западному углу дома, держась близко к стене. Здесь никого не было видно: они дошли до ближайшего угла и отступили перед лунным светом, который широко освещал весь южный фасад и часть площади. Бросив взор назад и наверх, на окна западной стороны, мать решительно вступила в пространство, освещенное луной, увлекая за собой Тирсу. Тут ясно можно было рассмотреть всю силу проказы на их губах и щеках, в гноящихся глазах, на покрытых шелухой руках, особенно же на длинных, свалявшихся волосах, слепленных отвратительным гноем и, как и брови, страшно белых. Нельзя было сказать, которая из них мать, которая дочь, -- обе казались одинаково страшными.
-- Тсс!.. -- сказала мать. -- Тут кто-то лежит на ступени -- мужчина. Обойдем его.
Они быстро перебежали на противоположную сторону улицы и остановились.
-- Он спит, Тирса! Стой здесь. Я посмотрю, заперта ли дверь.
Сказав это, мать тихо подошла и решилась толкнуть калитку, но она так и не узнала, была ли та заперта, потому что в эту минуту мужчина беспокойно вздохнул и, повернувшись, сдвинул платок на своей голове так, что лицо открылось и на него упал яркий свет луны. Она взглянула на него и вздрогнула, опять взглянула, немного постояла, сложила руки и подняла глаза к небу в немой мольбе. Минуту спустя она бросилась назад, к Тирсе.
-- Как Бог свят! Этот мужчина -- мой сын, твой брат!
-- Брат? Иуда?
Мать быстро схватила ее за руку.
-- Пойдем, -- сказала она шепотом, -- посмотрим на него вместе еще один раз -- только раз, потом... помоги рабыням твоим, Господи!
Они, держась за руки, быстро перешли улицу. Когда их тени упали на него, они остановились. Одна из его рук свободно лежала, распростертая на ступеньке. Тирса упала на колени и хотела поцеловать ее, но мать отдернула ее назад.
-- Ни за что на свете, ни за что на свете! Мы нечистые, мы нечистые! -- шептала она.
Тирса отшатнулась от него, как будто прокаженным был он. Бен-Гур лежал мужественно прекрасен. Его щеки и лоб загрубели от солнца и ветра пустыни, из-под светлых усов красовались ярко-красные губы и белые зубы, а мягкая борода не скрывала округлость подбородка и шеи. Каким красавцем казался он матери! Как сильно желала она обхватить его руками и, прижав его голову к своей груди, целовать его, как в былое время его счастливого детства! Где она черпала силу превозмочь это желание? В своей любви -- в материнской любви, которая тем и отличается от всякой другой, что полна нежности к любимому дитя и безжалостна к себе -- отсюда вся ее сила. Ни за возвращение здоровья и богатства, ни за всевозможные радости жизни, ни даже за самую жизнь она не решилась бы коснуться своими прокаженными устами его щеки! Но коснуться его она должна была во что бы то ни стало! В тот самый момент, когда она наконец нашла его, она должна была отказаться от него навсегда! Пускай судят матери, как больно, мучительно тяжело ей было! Она подползла к его ногам, коснулась губами одной из сандалий, коснулась еще и еще. Всю душу, казалось, вложила она в эти поцелуи. Он пошевелился и отбросил руку. Они отодвинулись, но слышали, как он пробормотал во сне:
-- Матушка моя! Амра! Где же?..
И он опять погрузился в глубокий сон.
Тирса внимательно вслушивалась. Мать спрятала лицо в пыли, стараясь заглушить рыдания, от которых разрывалось ее сердце. Она почти желала, чтобы он проснулся.
Мать позвала Тирсу, они встали и, еще раз взглянув на Иуду, как бы желая неизгладимо запечатлеть его образ в своей памяти, вышли на улицу, держась за руки. Затем они возвратились и остановились, смотря на него, ожидая, что он проснется, ожидая сами не зная чего.
Между тем из-за угла дворца показалась другая женщина. Две стоящие в тени совершенно ясно видели ее: худая, несколько сгорбленная, смуглая, седоволосая, чисто одетая рабыня, она несла корзину, наполненную овощами. При виде человека на ступеньке она остановилась, потом нерешительно двинулась дальше и, осторожно обойдя спящего, подошла ко входу, довольно легко отодвинула засов и просунула руку в отверстие. Одна из широких досок в оставленной створке бесшумно качнулась и наполовину сдвинулась. Она просунула туда корзину и собиралась последовать за ней, но из любопытства решила взглянуть на незнакомца, лицо которого было открыто.
Невольно следящие за ней услышали восклицание и увидели, как женщина протирала себе глаза, как бы не доверяя им, затем наклонилась, всплеснула руками, дико взглянула вокруг, посмотрела еще раз на спящего, схватила его свободную руку и крепко поцеловала ее. Разбуженный этим Бен-Гур инстинктивно выдернул руку, после этого, взглянув на женщину, шепотом спросил:
-- Амра! О Амра! Ты ли это?
Доброе существо было не в силах отвечать ему, она кинулась ему на шею, рыдая от радости.
Он нежно отвел ее руки и гладил ее смуглое лицо, мокрое от слез. Стоящие в стороне услышали, как он сказал:
-- О Амра, расскажи мне о матери, о Тирсе! Говори, умоляю тебя!
Амра только рыдала.
-- Ты их видела, Амра? Ты знаешь, где они? Скажи мне, что они дома!
Тирса шагнула вперед, но мать, угадав ее намерение, схватила ее и прошептала:
-- Не иди -- ни за что. Мы нечистые, мы нечистые!
Ее любовь была безжалостна. Как бы ни разрывались сердца обеих, но Бен-Гур не узнает, что с ними: она твердо стояла на этом.
Между тем Амра от этих вопросов только сильнее рыдала.
-- Ты хотела войти? -- спросил он, увидев отодвинутую доску, -- так пойдем. Я пойду с тобой.
Говоря это, он встал.
-- Римляне, да будет над вами проклятье Господне! Римляне лгут. Дом мой. Встань, Амра, и пойдем!
Через минуту они вошли, предоставив двум женщинам, стоявшим в тени, безнадежно смотреть на ворота, в которые они не войдут никогда.
Мать и дочь вернулись на пыльную мостовую. Они исполнили свой долг, доказали свою любовь. На следующее утро их нашли и выгнали из города: "Прочь! Вы принадлежите к мертвым: идите к ним". Эти слова мучительно звучали в их ушах, когда они удалялись под градом камней. === ===



5. Верная служанка

Современные путешественники по Святой Земле, смотрящие на знаменитое место, носящее прелестное название Гефсиманского сада, спускаются в ложу Кедрона или к изгибу, образуемому Енномом и Гихоном, до древнего колодца Ен-Рогел, и, испив живительной влаги, останавливаются здесь. Они любуются большими камнями, окружающими колодец, справляются о его глубине, улыбаются над примитивным способом добывания журчащего сокровища и выражают сострадание оборванным несчастливцам, сидящим над ним. Затем, оглядывая окрестности, восхищаются горами Mopиa и Сион, возвышающимися с северной стороны, из коих одна кончается Офелом, а другая в местности, называемой Городом Давида. Вдали, на горизонте, виднеются очертания святых мест: здесь Гарам со своим живописным куполом, там внушительные остатки Гиппика, грозные даже в своих развалинах. Насладившись этим видом и достаточно запечатлев его в памяти, путешественники останавливают свой взор на горе Соблазна, стоящей в суровом величии, и затем на холме Дурного Совета, которой они немало заинтересованы, если хорошо знакомы с летописной историей и преданиями раввинов.
Этот холм замечателен. Достаточно сказать, что подошва его похожа на настоящий ад с серой и пламенем, геенну, о которой говорится в Писании, и что даже теперь, как и во времена Христа, его мертвенная поверхность изрыта могилами, которые с незапамятных времен служили жилищем для прокаженных.
Наутро после описанных в предыдущей главе событий Амра приблизилась к колодцу Ен-Рогел и села на камень возле него. Человек, хорошо знакомый с Иерусалимом, сказал бы, что она любимая рабыня какого-нибудь благородного семейства. Она принесла с собой кувшин для воды и корзину, содержимое которой было покрыто белоснежной скатертью. Поставив их на землю возле себя, она развязала покрывало, падавшее с головы, сложила руки на коленях и стала пристально всматриваться в то место, где холм круто спускается к Акелдаме Скудельничьему полю.
Было очень рано, и к колодцу она пришла первая. Скоро, однако, появился мужчина с кожаным мехом и веревкой. Поприветствовав маленькую темнолицую женщину, он распустил веревку, прикрепил ее к меху и стал ожидать своих клиентов. Другие, поступающие так, добывали воду для себя, он же был водоносом по профессии и сотни раз за день наполнял самые большие кувшины, которые могла унести только очень сильная женщина.
Амра сидела тихо и ничего не говорила. Взглянув на ее кувшин, мужчина спросил, не желает ли она, чтобы его наполнили: она вежливо отказалась, после чего он перестал обращать на нее внимание. Она же все время сидела на одном месте, внимательно глядя на холм.
Показалось солнце, а она все еще ждала чего-то. Пока она так сидит в ожидании, посмотрим, каково ее намерение.
Амра имела обыкновение ходить на рынок после наступления ночи. Прокрадываясь из дома незамеченной, она отыскивала лавки, чаще всего у Рыбных ворот, закупала мясо, овощи и, возвратившись, запиралась в доме.
Можно себе представить ее радость от присутствия Бен-Гура в старом доме, но она ничего не могла сообщить ему о своей госпоже и Тирсе. Иуде хотелось бы переселить ее на место не столь уединенное, но она отказалась переезжать. Ей же, наоборот, хотелось, чтобы он опять занял свою комнату, оставшуюся такой же, какой он ее покинул, но это представляло слишком большую опасность быть открытым, а он хотел избежать всего, могущего возбудить подозрение. Он собирался посещать ее по возможности часто, приходя и уходя по ночам. Она вынуждена была довольствоваться этим и стала придумывать способы сделать его счастливым. Ей не приходило в голову, что он уже мужчина, она не помышляла о том, что он мог изменить свои отроческие вкусы, и думала, что ему можно доставить удовольствие, предлагая свои былые услуги. Он очень любил варенья, она припомнила те из них, которые ему особенно нравились, и решила приготовить их, чтобы всегда иметь под рукой их запас на случай, когда он придет. Кто бы мог быть счастливее? Так и в эту ночь она ранее обыкновенного подымалась к рынку у Рыбных ворот. Бродя по нему в поисках лучшего меда, она случайно услышала рассказ одного человека.
Читатель догадается сам, что это был за рассказ, если мы скажем, что рассказчиком был один из людей, державших факелы перед комендантом крепости Антония, когда в глубине камеры No VI нашли Гуров. Он передал все подробности, и она слышала как имена заключенных, так и слова, с которыми они обращались к трибуну.
Чувство, с которым Амра внимала повествованию, вполне соответствовало ее преданности. Сделав закупки, она возвращалась домой, как в чаду. Какое счастье она доставит своему мальчику! Она нашла его мать!
Она несла корзину, то смеясь, то плача от радости, но внезапно остановилась и задумалась. Она собирается рассказать ему о проказе его сестры и матери. Он пойдет по отвратительным жилищам холма Дурного Совета, зайдет в каждую зараженную могилу, спрашивая о них, болезнь пристанет к нему, и он подвергнется их участи. Она стала ломать руки. Что ей делать?
Подобно многим до и после нее, она пришла к странному решению, внушенному ей если не мудростью, то привязанностью.
Она знала, что прокаженные имеют обыкновение по утрам выходить из своих жилищ на холме и запасаться на день водой из колодца Ен-Рогел. Принеся кувшины, они ставят их на землю и в отдалении дожидаются, пока те наполнятся. С этой же целью должны были прийти ее госпожа и Тирса, ибо закон неумолим: прокаженный богач не лучше прокаженного бедняка.
Амра решила не говорить Бен-Гуру о слышанном ею разговоре, а одной пойти к колодцу и ждать. Голод и жажда приведут туда несчастных, и она верила, что они узнают друг друга.
Тем временем вернулся Бен-Гур, и они много говорили. Завтра должен прийти Маллух, и немедленно начнутся поиски несчастных женщин. Для собственного утешения они обойдут все потаенные места. Без сомнения, тайна тяжело мучила служанку, но она хранила молчание.
После его ухода она занялась приготовлением вкусных кушаний, прилагая к этому делу все возможное старание. Когда звезды показали приближение утра, она наполнила корзину, выбрала кувшин и пошла по дороге к Ен-Рогелу, где мы ее и застали.
Вскоре после восхода солнца, когда работа у колодца была самая спешная и водонос торопился больше всего, когда с полдюжины мехов действовали в одно и то же время, когда каждый спешил уйти прежде, чем утренняя свежесть сменится дневным жаром, обитатели холма начали отодвигать двери своих могил. Несколько позже можно было различить их группы, в которых угадывалось немало крошечных детей. Прокаженные быстро спустились с крутого откоса -- женщины с кувшинами за плечами, старые и очень слабые мужчины, хромые с посохами и на костылях. Иных несли на спине, других, как груды лохмотьев, на носилках. И это общество величайших страдальцев согревалось светом любви, которая делает жизнь сносной и даже привлекательной.
Амра следила за этими людьми со своего сиденья у колодца. Не раз она воображала, что видит тех, кого искала. В том, что они были здесь, на холме, она не сомневалась. Она знала также, что они должны спуститься и подойти ближе. Они придут, когда весь народ у колодца будет удовлетворен.
Около самого основания горы была могила, которая не раз привлекала взгляд Амры своим широким отверстием. Камень больших размеров стоял возле ее входа. В самые жаркие часы дня в нее проникало солнце, и вместе с тем она казалась неудобной для жилища какого-нибудь живого существа, кроме разве диких собак. Однако, к своему вящему удивлению, терпеливая египтянка увидела выходящих оттуда двух женщин, из которых одна частью поддерживала, частью вела другую. Волосы у обеих были белы, обе выглядели старыми, но их одежда не была разорвана. Они озирались кругом, как будто все для них было ново. Ей показалось даже, что они съежились, подавленные ужасом отвратительного скопища, к которому принадлежали. Конечно, это были слишком незначительные поводы, чтобы ускорить биение ее сердца и сосредоточить ее внимание исключительно на них.
Две женщины на некоторое время остановились у камня, затем начали медленно, печально, нерешительно приближаться к колодцу, откуда народ кричал им, чтобы они остановились. Они продолжали идти. Водонос подобрал несколько булыжников, готовясь бросать ими в них. Толпа слала им проклятья, еще большая толпа на холме хрипло кричала:
-- Нечистые! Нечистые!
"Без сомнения, -- подумала Амра, -- без сомнения, обычаи прокаженных им неизвестны". Она встала и пошла им навстречу, взяв в обе руки корзину и кувшин. Шум у колодца немедленно утих.
-- Что за глупость, -- сказал один, смеясь, -- что за глупость таким образом подавать милостыню мертвым.
Амра, побуждаемая лучшими чувствами, шла далее. Разве она ошиблась? Сердце трепетало в ее груди, но чем ближе она подходила, тем более ее охватывало сомнение и смущение. За четыре или пять ярдов от того места, где они стояли, ожидая ее, она остановилась.
Неужели это любимая госпожа, у которой она так часто с благодарностью целовала руку, образ которой, полный женственной красоты, она так верно запечатлела в памяти! А где Тирса, которую она нянчила, за которой ходила во время болезни, в играх которой принимала участие, -- эта улыбающаяся красавица, певунья Тирса, свет большого дома, будущее утешенье ее старости!
-- Это какие-то старухи, -- мысленно сказала она себе. -- Я никогда не видела их прежде. Я пойду назад.
И она собралась вернуться к колодцу.
-- Амра! -- позвала одна из прокаженных.
Египтянка выронила кувшин и с трепетом оглянулась назад.
-- Кто ты? -- воскликнула она.
-- Мы те, кого ты ищешь.
Амра упала на колени.
-- О, госпожа, госпожа! Благословен ваш Бог, ставший и моим Богом, за то, что Он привел меня к вам!
На коленях бедное существо стало двигаться к ним.
-- Стой, Амра! Не подходи ближе. Мы нечистые! Мы нечистые!
При этих словах Амра припала лицом к земле, рыдая так громко, что народ у колодца слышал ее. Вдруг она снова подняла лицо и спросила:
-- А где же, моя госпожа, Тирса?
-- Я здесь, Амра, здесь! Не принесешь ли ты мне немного воды?
Привычка служанки снова сказалась в Амре. Откинув назад жесткие волосы, падавшие на лицо, она встала и, подойдя к корзине, открыла ее.
-- Посмотрите, -- сказала она, -- здесь мясо и хлеб.
Она хотела разостлать на земле скатерть, но ее госпожа сказала:
-- Не делай этого, Амра! Вон те могут побить тебя каменьями и отказать нам в питье. Оставь у меня корзину, возьми кувшин, наполни его водой и принеси сюда. Мы отнесем его к своей могиле. Это на сегодняшний день все услуги, которые ты можешь оказать нам. Скорее, Амра!
Народ, на глазах которого произошло все это, расступился перед служанкой и даже помог ей наполнить кувшин -- такую жалость возбуждало ее горе.
-- Кто они? -- спросила одна женщина.
Амра кротко ответила:
-- Они всегда были добры ко мне.
Подняв кувшин на плечи, она поспешила назад. Забывшись, она было подошла к ним, но крик "Нечистые, нечистые!" остановил ее. Поставив воду около корзины, она отошла назад.
-- Благодарю, Амра, -- сказала госпожа. -- Ты очень добра.
-- Не могу ли я сделать еще что-нибудь? -- спросила Амра.
Мать держала кувшин и изнемогала от жажды, но все-таки остановилась и твердо сказала:
-- Да, я знаю, что Иуда возвратился домой. Прошлой ночью я видела его спящим на ступенях крыльца. Я видела, как ты его разбудила.
Амра всплеснула руками.
-- О госпожа! Ты видела его и не подошла!
-- Это значило бы убить его. Я никогда больше не смогу обнять его, не смогу поцеловать его. О Амра, Амра! Я знаю, что ты любишь его!
-- Да, -- сказала женщина, захлебываясь от слез и становясь на колени. -- Я умру за него.
-- Ты не должна говорить ему, где мы и что ты видела нас.
-- Но ведь он ищет вас. Он пришел издалека, чтобы вас найти.
-- Он не должен нас найти, не должен знать, что с нами. Слушай, Амра. Ты будешь нам прислуживать, как сегодня, приносить нам то немногое, в чем мы нуждаемся. Теперь уже это продлится недолго... Ты будешь каждое утро и вечер приходить сюда и... и... -- ее голос задрожал, но твердая воля победила, -- и ты будешь говорить нам о нем, Амра, но ему ты о нас ничего не должна говорить. Слышишь?
-- О, как жестоко будет с моей стороны слышать, как он говорит о вас, видеть, как он ходит, разыскивая вас, чувствовать всю его любовь к вам и даже не сказать ему, что вы живы!
-- Можешь ли ты сказать ему, что мы здоровы, Амра?
Служанка прижала руки к сердцу.
-- Нет, -- сказала госпожа, -- поэтому молчи. Иди и возвращайся вечером. Мы будем ждать тебя.
-- О госпожа, тяжело это бремя, и трудно мне будет нести его... -- сказала Амра, припадая лицом к земле.
-- Но насколько тяжелее было бы ему увидеть нас, -- отвечала мать, передавая Тирсе корзину. -- Приходи сегодня вечером, -- повторила она, подняв кувшин и направляясь к могиле.
Амра дождалась, стоя на коленях, пока они исчезли, потом печально пошла домой.
С этих пор она постоянно прислуживала им утром и вечером так, что они не нуждались ни в чем необходимом. Холодная и безнадежная могила была для них менее безотрадна, чем камера в цитадели. Дневной свет золотил ее дверь, и они любовались прекрасной природой. Под открытым небом легче ожидание смерти.



6. Галилеяне

Маллух начал поиски Гуров с цитадели Антония, притом смело, посредством прямой справки у главного трибуна. Он передал чиновнику историю семьи, изобразив все дело вовсе не преступным. Теперь, по его словам, оставалось узнать, жив ли кто-нибудь из несчастных, и подать петицию кесарю, прося о восстановлении их имущественных и гражданских прав. Он не сомневался, что такая петиция приведет к следствию по высочайшему повелению, которого друзьям этого семейства нечего опасаться.
В ответ трибун обстоятельно изложил Маллуху историю нахождения двух женщин в цитадели и позволил прочесть меморандум, составленный на основании их показаний о себе. Когда его попросили позволения снять копию, то он разрешил и это. Маллух поспешил к Бен-Гуру.
Нельзя передать впечатление, которое ужасный рассказ произвел на молодого человека, -- оно было слишком глубоко. Он долго, очень долго сидел молча с побледневшим лицом и сильно бьющимся сердцем, затем, как бы останавливаясь на самых едких мыслях, прошептал: "Прокаженные! Прокаженные! Они -- мать и Тирса -- прокаженные! Доколе же, доколе, о Господи!" Минутами он в справедливом гневе и горе доходил до страшной ярости, до безумной жажды мести, которая, должно сознаться, была почти бессильна. Наконец он встал.
-- Я должен найти их. Может быть, они умирают.
-- Где же ты их найдешь? -- спросил Маллух.
-- Они могут находиться только в одном месте.
Маллух возражал и в конце концов добился того, что распоряжение дальнейшими поисками было вверено ему. Они вместе отправились к воротам напротив холма Дурного Совета, с незапамятных времен служившего местом, где прокаженные просили милостыню. Там они простояли целый день, расспрашивая о двух женщинах и предлагая щедрую награду тому, кто укажет их. Так они поступали день за днем в течение полутора месяцев. Страшное население холма было тщательно обследовано самими прокаженными, причем предложенная награда служила могущественной побудительной причиной, ибо они были мертвы только по закону. Наконец, они вторглись и в зияющую могилу внизу холма и подвергли допросу ее обитательниц, но последние твердо хранили свою тайну. В результате оказалась полная неудача. Некоторое время спустя им стало известно, что не так давно власти изгнали каменьями за Рыбные ворота двух прокаженных женщин. Некоторые данные и совпадение чисел привели Бен-Гура к заключению, что пострадавшие были его родными, но старые вопросы "Где они, что с ними случилось?" по-прежнему оставались открытыми.
-- Не довольно было заразить их проказой, -- говорил сын все с большей и большей горечью, -- нет, этого было мало: их нужно было выгнать каменьями из их родного города! Мать умерла! Она ушла в пустыню! Она умерла! Тирса умерла! Один я живу! А зачем? Доколе же, о Господи, доколе, Господи Боже моих отцов, будет стоять этот Рим?
Полный отчаянья, гнева и жажды мщения он вышел во двор канны и увидел, что тот набит прибывшими ночью людьми. Во время завтрака он стал прислушиваться к некоторым из них, и одна группа особенно привлекла его внимание. То были большей частью юноши статные, живые, смелые, с провинциальными манерами и выговором. В их взглядах, в какой-то неуловимой особенности осанки, в блеске их глаз проглядывал дух, не свойственный низшим классам иерусалимских жителей, который обыкновенно считают особенностью жителей горных округов, хотя вернее считать его просто результатом здоровой и свободной жизни. Бен-Гур скоро убедился, что это были галилеяне, приехавшие в город по разным делам, но главным образом для участия в празднике Труб, отмечаемом в этот день. Они сразу заинтересовали его как уроженцы области, в которой он надеялся найти сильнейшую поддержку своему делу. Пока он, наблюдая за ними, думал о возможности сформировать из таких удальцов легион с дисциплиной по римскому образцу, во двор вошел человек с сильно раскрасневшимся лицом и сверкающими глазами.
-- Почему вы здесь? -- сказал он галилеянам. -- Раввины и старейшины идут из храма к Пилату. Собирайтесь скорее и пойдемте с ними.
Они моментально окружили его.
-- К Пилату? Зачем?
-- Они открыли заговор. За новый водопровод Пилат хотел расплатиться деньгами, взятыми из храма.
-- Как! Священными сокровищами? -- спрашивали они друг друга с горящими глазами. -- Это Божьи деньги. Корван!.. (на др.-евр. языке "для Бога"; жертвоприношение) Пусть он посмеет тронуть из них хоть шекель!
-- Пойдемте, -- воскликнул вестник. -- Шествие теперь возле моста. Весь город хлынул за ними. Мы можем пригодиться. Торопитесь!
Задумано -- сделано. Моментально они сбросили лишнюю одежду, и часть их уже выступила с обнаженными головами и в коротких безрукавках. Затягивая пояса, они сказали:
-- Мы готовы!
Тогда Бен-Гур обратился к ним, говоря:
-- Галилеяне, я -- иудей. Примете ли вы меня в свое общество?
-- Нам, может быть, придется сражаться, -- возразили они.
-- О, в таком случае я не первый обращусь в бегство!
Этот ответ привел их в веселое настроение, и вестник сказал:
-- Ты, по-видимому, довольно крепок. Пойдем.
Бен-Гур тоже снял верхнее платье и, затягивая пояс, спокойно спросил:
-- Вы думаете, будет битва?
-- Да.
-- С кем?
-- Со стражей.
-- Зачем вы будете с ней биться?
Они молча взглянули на него.
-- Хорошо, -- сказал он, -- мы поступим так, как сможем, но не лучше ли нам выбрать вождя? Он всегда есть у легионеров, и потому-то они способны к единодушному действию.
Галилеяне удивленно посмотрели на него, как будто эта мысль была для них нова.
-- По крайней мере, сплотимся, -- сказал он. -- Ну, я готов, если вы готовы. Пойдемте!
Не должно забывать, что постоялый двор был в Везефе, новом городе, и, чтобы достигнуть Претории, громким именем которой римляне называли дворец Ирода на Сионской горе, группа должна была пересечь долину. По улицам, если так можно назвать аллеи, они быстро обогнули Акру и подошли к башне Mapиaмны, откуда было недалеко до больших ворот в массивной стене. На пути им приходилось обгонять и быть обгоняемыми народом, который, подобно им, пылал гневом при слухе о предполагаемом злодеянии. Достигнув ворот Претории, они увидели входившую в них процессию раввинов и старейшин в сопровождении множества народа, большая часть которого остановилась по эту сторону стены.
Вход охранялся центурионом со стражей. Солнце горячими лучами ударяло в шлемы и щиты солдат, но они сохраняли свои ряды, оставаясь одинаково безучастными и к его ослепительному блеску, и к ропоту толпы. Народ потоком врывался через бронзовые ворота, встречая незначительное число выходивших обратно.
-- Что делается? -- спросил один из галилеян выходящего.
-- Ничего, -- ответил тот. -- Раввины стоят перед дверями дворца, требуя свидания с Пилатом. Тот отказывается выйти. Они послали сказать ему, что не уйдут, пока он не выслушает их.
-- Войдемте, -- сказал Бен-Гур спокойным голосом, лучше своих сотоварищей видя, что дело шло не о простом неудовольствии между просителями и правителем, но что брошен серьезный жребий относительно того, чья воля окажется непреклоннее.
Внутри ворот был ряд зеленеющих деревьев, под ними скамейки. Как входящий, так и выходящий народ старательно обходил тень, приятно бросаемую на белую, чисто выметенную мостовую, ибо, как ни странно, но раввины, ссылаясь на закон, запрещали разводить какую бы то ни было растительность внутри иерусалимских стен. Даже премудрый царь, как говорили, желая устроить сад для своей невесты египтянки, принужден был разбить его внизу, в долине, прилегающей к Ен-Рогелу.
Повернув направо, отряд вышел к значительных размеров площади, на западной стороне которой стоял дворец правителя. Она была переполнена возбужденной толпой. Давка была так велика, что наши друзья не могли больше двигаться вперед и поэтому остались в задних рядах. Перед портиком они увидели раввинов, нетерпение которых по временам сообщалось стоявшим позади них людям. Часто слышался крик: "Пилат, если ты правитель, выходи!"
Вдруг сквозь толпу стал пробираться к выходу какой-то человек с красным от гнева лицом. "Израиль здесь не в почете, -- говорил он глухим голосом. -- На этой Святой Земле с нами обращаются не лучше, чем с римскими собаками".
-- Так ты думаешь, что он не выйдет? Что делать раввинам?
-- Как в Кесарии -- они будут стоять здесь, пока он их не выслушает.
-- Посмеет он коснуться сокровищ или не посмеет? -- спросил один из галилеян.
-- Кто знает? Разве римлянин побоится осквернить святая святых? Разве какая-нибудь святыня щадится римлянами?
Прошел час, и хотя Пилат никого не удостоил ответа, раввины и толпа продолжали стоять. Настал полдень и принес с запада ливень, но толпа только возросла, становясь шумливее и гневливее. Почти не прерывались крики "Выходи! Выходи!", иногда даже с непочтительными добавлениями. Бен-Гур все время держал своих друзей галилеян в сборе. Он полагал, что спесь римлянина решительно одержит верх над его благоразумием и что конец близок.
Пилат, казалось, ждал, когда народ подаст ему повод к насильственным действиям. Вот и настал этот час. В самой середине сборища послышался звук ударов, немедленно сопровождаемый стонами боли и сильнейшим волнением. Почтенные мужи, стоящие впереди портика, казалось, были поражены ужасом. Чернь задних рядов ринулась вперед. Те же, кто был в середине, силились пробиться вон, вследствие чего давка стала ужасной. Началась паника. Бен-Гур не терял присутствия духа.
-- Тебе не видно? Я приподниму тебя, -- сказал он одному из галилеян. -- Что там?
-- Некоторые вооружены дубинами и бьют народ. Они одеты, как иудеи, -- сказал тот.
-- Кто они?
-- Римляне, если жив Господь Бог наш! Переодетые римляне. Их дубины взлетают подобно цепам!.. Вот, вижу, как упал старик раввин... Они никого не щадят!
Бен-Гур опустил человека на землю.
-- Галилеяне, -- сказал он, -- это уловка Пилата. Хотите ли вы сделать, что я вам скажу? Пойдемте биться с этими людьми!
-- Да! Да! -- ответили они.
-- Так воротимся к деревьям, что у ворот, и мы найдем, что насаждения Ирода, хотя и противозаконные, в конце концов пригодны на что-нибудь хорошее. Идемте!
Они бросились назад и, наваливаясь всей своей соединенной тяжестью на сучья, отделяли их от стволов. В скором времени они были вооружены. Возвратясь, они встретили на краю площадки толпу, бешено рвавшуюся к воротам. Позади них не умолкал шум -- смесь пронзительных криков, стонов и проклятий.
-- К стене, -- крикнул Бен-Гур, -- к стене, и дайте толпе пройти сбоку.
Так, скользя и цепляясь за стены, чтобы их не увлекла толпа, они все-таки двигались вперед.
Бен-Гур все время был превосходным вожаком, и когда он пробрался сквозь густую толпу, его отряд сомкнулся позади него, как один человек. Когда римляне, колотя народ и потешаясь тем, что валили его на землю, сошлись лицом в лицу с галилеянами, гибкими и ловкими, возбужденными гневом и тоже вооруженными, они были в свою очередь удивлены: крик был единодушен и свиреп, удары палок быстры и смертельны, натиск бешен, как сама ненависть. Никто не исполнял своего дела так хорошо, как Бен-Гур, которому умение вести бой сослужило хорошую службу, ибо он мог не только нападать, но и защищаться: его крепкая рука и несравненная физическая сила во всех отношениях хорошо послужили ему. Он был одновременно и бойцом, и вождем. Дубина, которую он держал, была изрядной длины и толщины, так что довольно было ударить ею человека один раз. Кроме того, Бен-Гур, казалось, не спускал глаз ни с одного из сражающихся друзей и отличался способностью вовремя поспевать именно там, где в нем более всего нуждались. Его боевой клич вызывал воодушевление в его отряде и тревогу среди врагов. Удивленные римляне стали отступать и под конец бежали к портику. Пылкие галилеяне бросились было следом за ними, но Бен-Гур благоразумно удержал их.
-- Остановитесь, братья! -- сказал он. -- Вот идет центурион со стражей. У них мечи и щиты, и мы не можем бороться с ними. Мы хорошо исполнили свое дело, теперь отступим и выйдем за ворота, пока есть возможность.
Они повиновались, хотя и неохотно, ибо им часто приходилось наступать на соотечественников, лежавших там и сям. Некоторые стонали и корчились, иные умоляли о помощи, другие молчали, как мертвецы. Но не все павшие были иудеи -- хоть в этом было для них утешение. Центурион что-то прокричал им, когда они выходили. Бен-Гур рассмеялся ему в лицо и ответил на его языке:
-- Если мы иудейские псы, то вы римские шакалы. Оставайся, мы еще вернемся.
Галилеяне одобрили его и, смеясь, вышли вон. За воротами была такая толпа, которой Бен-Гур никогда не видел, даже в Антиохийском цирке.
Кровли домов, улицы, склон холма были усыпаны народом, плачущим и молящимся. Воздух был наполнен криками и проклятиями.
Едва галилеяне успели выйти, как у ворот появился центурион и окликнул Бен-Гура.
-- Дерзай! Ты римлянин или иудей?
Бен-Гур отвечал:
-- Я -- иудей, рожденный здесь. Что тебе нужно?
-- Стой и сражайся!..
-- Один на один?
-- Если хочешь.
Бен-Гур расхохотался.
-- О храбрый римлянин! Достойный сын лживого римского Юпитера. Ты знаешь, что у меня нет оружия.
-- Бери мое, -- отвечал центурион. -- Я достану себе у войска.
В народе при этом разговоре водворилась тишина. Недавно Бен-Гур одержал победу над римлянином на глазах всей Антиохии, теперь ему предстояло помериться силами с другим римлянином на глазах всего Иерусалима, и победа над ним могла бы иметь немалое значение для дела грядущего царя. Он ни минуты не колебался. Направившись прямо к центуриону, он сказал ему:
-- Я согласен. Дай мне свои щит и меч.
-- А шлем и нагрудник? -- спросил римлянин.
-- Оставь их себе. Они могут быть мне не в пору.
Центурион передал ему оружие и сам тотчас же приготовился к поединку. Все это время солдаты, сомкнув ряды, оставались безучастными зрителями.
Толпа же, когда оба борца приблизились друг к другу с целью начать бой, решала интригующий всех вопрос: "Кто это?", но никто не мог ответить на него.
Превосходство римлян в военном деле зависело от трех причин: от дисциплины в легионе, от сражений отдельными легионами и от особого умения пользоваться коротким мечом. В сражении они никогда не били и не резали, но все без исключения кололи -- кололи и наступая, и отступая, и обычной их целью было лицо врага. Все это было хорошо известно Бен-Гуру. В начале поединка он сказал:
-- Я говорил тебе, что я иудей, но не упомянул, что вместе с тем я ученик великих бойцов. Защищайся!
При последних словах Бен-Гур сцепился с противником. С минуту они простояли нога к ноге, глядя друг на друга через края своих чеканенных щитов. Вдруг римлянин подался вперед и притворился, что хочет нанести удар в нижнюю часть тела противника. Иуда улыбнулся, и мгновенно римлянин наметил удар в лицо. Иуда слегка наклонился влево, но так быстро, что избег удара, и в то время, как рука врага была направлена ему в лицо, он просунул свой щит под поднятую руку и, сделав шаг влево и вперед, получил весь правый бок врага открытой для себя мишенью. Центурион тяжело упал на грудь, распростершись на мостовой, и таким образом Бен-Гур победил. Встав ногой на спину врага, он по обычаю гладиаторов приподнял над головой щит и приветствовал неподвижно стоявших легионеров.
Народ, узнав результат поединка, как бы обезумел. На всех домах, вплоть до Ксиста, как только разнеслась весть о победе, начали махать шалями и платками и издавать ликующие возгласы.
Вышедшему из ворот младшему офицеру Бен-Гур сказал:
-- Твой товарищ умер, как следует умирать солдату. Я оставляю его неприкосновенным. Только щит и меч его я беру как свою собственность.
С этими словами он отошел немного назад и затем сказал галилеянам:
-- Братья, вы хорошо исполнили свое дело. Теперь разойдемтесь, чтобы не подвергнуться преследованию, и сойдемтесь опять сегодня ночью в канне Вифании. У меня есть предложение, очень важное для дела Израиля.
-- Кто ты? -- спросили они его.
-- Иудей, -- отвечал он просто.
У всех еще сильнее разгорелось желание поближе узнать его.
-- Придете ли вы в Вифанию? -- спросил он снова.
-- Да, мы придем.
-- В таком случае принесите с собой эти меч и щит, чтобы я мог признать вас.
Затем, протиснувшись сквозь все возрастающую толпу, Бен-Гур быстро скрылся.
По настоянию Пилата народ удалился из крепости, унося с собой своих убитых и раненых, и сильное горе пережил он в этот день, но утешением служила победа, одержанная неизвестным героем, которого повсюду искали, но нигде не могли найти. Упавший дух народа, благодаря его подвигу, пробудился до такой степени, что на улицах и даже в храме во время праздничных торжеств снова припоминались древние истории маккавеев и тысячи людей, покачивая головами, шептали:
-- Еще немного, и Израиль добьется своего. Только терпение и вера в Бога отцов наших да не покинут нас.
Таким образом Бен-Гур заявил о себе в Галилее и проложил путь к служению делу грядущего Царя.

Всего комментариев: 0


Имя *:
Email *:

Код *:

« Январь 2024 »
Пн	Вт	Ср	Чт	Пт	Сб	Вс
1	2	3	4	5	6	7
8	9	10	11	12	13	14
15	16	17	18	19	20	21
22	23	24	25	26	27	28
29	30	31

Аудиокниги

Новость 2

Семашхо