Из произведений А.П. Чехова. 015. НЕНУЖНАЯ ПОБЕДА. Глава VI . Глава VII . Глава VIII . Глава IX . - 22 Марта 2024

Главная » » Из произведений А.П. Чехова. 015. НЕНУЖНАЯ ПОБЕДА. Глава VI . Глава VII . Глава VIII . Глава IX .

23:04

Из произведений А.П. Чехова. 015. НЕНУЖНАЯ ПОБЕДА. Глава VI . Глава VII . Глава VIII . Глава IX .

***

===
===
Глава VI

С Илькой же и ее отцом произошло нечто особенное...
Через неделю после встречи с бароном фон Зайниц, в один из самых жарких полудней, они сидели под навесом железнодорожной станции. Несмотря на сильный жар и духоту на станционной платформе было много публики: дачники, дачницы, помещики и пассажиры стоявшего на запасном пути поезда шныряли взад и вперед по платформе и наполняли собой все станционные постройки. Поезд, стоявший на запасном пути, был военный, а военные поезда стоят на станциях часа по два, по три... Зал первого класса был наполнен пьющими офицерами. В зале третьего класса гремел оркестр военной музыки, которая и привлекла на станцию массу публики.
Цвибуш и Илька сидели на площадке больших десятичных весов, отдыхали и поглядывали на публику: Цвибуш на солдат, пивших пиво, Илька рассматривала наряды. Возле них прохаживались пьяные офицеры и поглядывали на Ильку. Хорошенькая девочка им понравилась... Сначала вертелись возле нее младшие офицеры, после же попойки Илька увидала вблизи себя и старших... За полчаса от отхода поезда старшие и младшие офицеры сбились в кучу и, пуская в нее пьяные взоры, зашептались.
-- Говорят о тебе, Илька! -- сказал Цвибуш. -- Давай сыграем им что-нибудь. Денег дадут. Кстати молчит тот скверный оркестр.
Цвибуш и Илька поднялись, настроили свои инструменты и заиграли. Илька запела. Офицерство заулыбалось... Илька пела, что нет никого на этом свете красивее и храбрее австрийских военных, которые в минуту сумеют завоевать весь свет.
-- Прекрасно! Бесподобно! -- забормотали офицеры. -- Старик, ты не пой! Ты только мешаешь своим козлиным голосом! Бесподобно!
-- Идея! -- крикнул офицер с большими седыми усами и хлопнул себя по кепи. -- Клянусь честью, что это идея!
И, обратясь к своим товарищам, он начал шептать им что-то... Товарищи утвердительно закивали головами. Заручившись согласием товарищей, офицер с седыми усами подошел, покачиваясь, к Ильке, взял ее за загоревшую руку и сказал:
-- Послушай, птичка! Мы хотим взять тебя с собою в поезд... Ты будешь нам петь и играть всю дорогу. Мы дадим тебе за это много денег. Согласна? -- И, не дожидаясь ответа, офицер потянул ее за руку и повел к товарищам.
-- Да, да... -- заговорили пьяные офицеры. -- Мы дадим много денег... Ну да...
-- А куда вы едете? -- спросила Илька.
-- В Боснию, кажется... Мы сами хорошо не знаем.
-- Нельзя! -- сказал Цвибуш улыбаясь.
Но офицеры не слышали Цвибуша. Они отвели в сторону улыбающуюся Ильку и принялись уверять ее, доказывать... Один взял ее за подбородок.
Цвибуш, уверенный, что Илька не согласится, стоял в стороне и улыбался. Илька не согласится! На все подобные предложения она всегда отвечала до сих пор отказом. Она нравственная девушка. Но каковы были его испуг и удивление, когда Илька, звонко захохотав, вошла в вагон первого класса; она вошла и из окошка кивнула отцу... Отец побежал к ней.
-- Я еду, отец! -- сказала она. -- Садись...
-- Ты сумасшедшая! -- сказал бледный Цвибуш, не решаясь войти в богатый вагон.
-- Входи! -- сказали ему офицеры.
Он, кланяясь и конфузясь, вошел в вагон и принялся убеждать Ильку. Но упрямая девчонка была неумолима.
-- Я хочу иметь миллион! -- шепнула она ему. -- Если у меня не будет миллиона, я умру.
-- Ты не получишь миллиона, сумасшедшая, но честь потеряешь! Ты потеряешь честь! Это безнравственно!..
-- Не бойся, папа Цвибуш. Мужчины не увидят и не услышат от меня ничего, кроме музыки... Я решила.
Поезд двинулся с места, а старик всё убеждал ее, просил, умолял. Он даже заплакал раз.
-- Это скучно, отец! -- сказала она и отошла к офицерам.
Отец, бледный, вспотевший, с дрожащими пальцами и губами, забился в дальний угол вагона и, закрыв глаза, молился богу. Он не узнавал в этой веселой, слушающей офицерские пошлости Ильке свою кроткую, часто плачущую Ильку. Он не верил своим глазам и ушам... Непонятны, загадочны эти глупые девчонки!
Ильке отвели отдельное купе. Ей и ее отцу предложили роскошный завтрак, но они не дотронулись до него. В ближайшем городе, в котором поезд стоял два часа, один из офицеров съездил в магазины и купил Ильке новое платье, браслет и ботинки...
-- За здоровье дочери полка! -- крикнули офицеры, когда она вышла из купе в своем новом наряде. -- У-р-ра-а!
Офицеры выпили и заставили Ильку петь. Она запела и пела до тех пор, пока полк не доехал до границы...

Таков был первый шаг на новом поприще, от которого глупая Илька ждала миллион. Этот шаг был удачен. Когда Илька, месяц спустя, бежала с Цвибушем от полка, она была одета в платье, которое обошлось офицерам в полторы тысячи франков. Она бежала в вагоне первого класса в обществе пяти молодых девушек, старухи с большим орлиным носом и толстого немца с большой лысиной. На пути немец раздавал свои визитные карточки, на которых было написано: "Иосиф Кельтер, содержатель оркестра и венгерского хора в Триесте". Старуха с орлиным носом была его компаньонка.

Глава VII

Упрямая девчонка бежала и еще раз, и этот "раз" был последним.
Была теплая апрельская ночь... Двенадцать часов давно уже пробило, а в летнем помещении театра m-me Бланшар представление еще не кончилось. На сцене m-lle Тюрьи, профессор черной магии, показывала фокусы. Она из женской ботинки выпустила стаю голубей и вытащила, при громе аплодисментов, большое женское платье... Из-под платья, когда оно было опущено на землю и приподнято, вышел маленький мальчик в костюме Мефистофеля. Фокусы были всё старые, но их можно было смотреть "между прочим". В театре m-me Бланшар представления даются только для того, чтобы за рестораном сохранить название театра. Публика более ест и пьет, чем смотрит на сцепу. За колоннами и в ложах стоят столики. Публика первого ряда сидит задом к сцене, потому что она лорнирует кокоток, которые занимают весь второй ряд. Вся публика скорее снует, чем сидит на месте... Она слишком подвижна, и никакое шипенье не в состоянии остановить ее хоть на секунду... Она двигается из партера в залу ресторана, из залы в сад... Сцену m-me Бланшар держит также и для того, чтобы показывать публике "новеньких". После фокусов m-lle Тюрьи должны были петь эти "новенькие". Публика в ожидании, пока кончатся фокусы, занимала места, волновалась и от нечего делать аплодировала женщине-фокуснику. В одной из лож сидела сама толстая Бланшар и, улыбаясь, играла букетом. Она убеждала "некоторых из публики", которые вертелись возле нее, что ожидаемые "новенькие" восхитительны... Ее толстый супруг, сидевший vis-a-vis, читал газету, улыбался и утвердительно кивал головой.
-- О да! -- бормотал он. -- Недаром нам так дорого стоит этот хор! Есть что послушать и есть на кого посмотреть...
-- Послушайте, -- обратился к толстой Бланшар полный седой господин, -- отчего это у вас сегодня в афише нет венгерских песен?
Толстая Бланшар кокетливо погрозила вопрошающему пальцем.
-- Знаю, виконт, для чего вам понадобились эти венгерские песни, -- сказала она. -- Та, которую вам хочется видеть, больна сегодня и не может петь...
-- Бедняжка! -- вздохнул виконт. -- Чем же больна m-lle Илька?
Бланшар пожала плечами.
-- Не знаю... Как, однако, хороша моя Илька! Вы сотый человек, который сегодня за вечер спрашивает меня о ней. Больна, виконт! Болезни не щадят и красавиц...
-- Наша венгерская красавица страдает очень благородным недугом! -- сказал стоящий тут же в ложе молодой человек в драгунском мундире. -- Вчера она говорила этому шуту, д'Омарену, что она больна тоской по родине. Фи! Посмотрите, виконт Сези! Какая... какая... какая... Прелесть!
И драгун указал виконту Сези на сцену, где в это время становился на место хор "новеньких". Сези взглянул на секунду, отвел от сцены глаза и заговорил опять с Бланшар об Ильке...
-- Она смеется! -- шептал он ей через четверть часа. -- Она глупа! Вы знаете, что она требует с каждого за один миг любви? Знаете? Сто тысяч франков! Ха-ха-ха! Посмотрим, какой сумасшедший даст ей эти деньги! За сто тысяч я буду иметь таких десяток! Гм... Дочь вашей кузины, мадам, была красивее ее в тысячу раз и стоила мне сто тысяч, но стоила в продолжение трех лет! А эта? Капризная девчонка! Сто тысяч... Ваше дело, madame, объяснить ей, что это ужасно глупо с ее стороны... Она шутит, но... не всегда же можно шутить.
-- А что скажет красавчик Альфред Дезире? -- обратилась, смеясь, толстая Бланшар к драгуну.
-- Девчонка дразнит, -- сказал Дезире. -- Ей хочется подороже продать себя... Она расстроит наши нервы и, вместо тысячи, возьмет две тысячи франков. Девочка знает, что ничто так не напрягает и не расстраивает эти скверные нервы, как ожидание... Сто тысяч -- это милая шуточка.
В разговор вмешалось четвертое лицо, затем пятое, и скоро заговорила об Ильке вся ложа. В ложе было человек десять...
Во время этого разговора в одной из множества комнаток, на которые разделено закулисное пространство, сидела Илька. Комната, пропитанная запахами духов, пудры и светильного газа, носила сразу три названия: уборной, приемной и комнаты m-lle такой-то... У Ильки была самая лучшая комната. Она сидела на диване, обитом свежим пунцовым, режущим глаза, бархатом. Под ее ногами был разостлан прекрасный цветистый ковер. Вся комната была залита розовым светом, исходившим от лампы с розовым абажуром...
Перед Илькой стоял молодой человек, лет двадцати пяти, красивый брюнет, в чистенькой черной паре. Это был репортер газеты "Фигаро" Андре д'Омарен. Он по службе был постоянным посетителем мест, подобных театру Бланшар. Его визитная карточка давала ему бесплатный вход во все подобные места, желающие, чтоб о их скандалах печатались репортички... Скандал, описанный в "Фигаро", -- лучшая реклама.
Андре д'Омарен стоял перед Илькой, покусывая свои усики и бородку, и не отрывал глаз от хорошенькой девочки.
-- Нет, Андре, -- говорила Илька на ломаном французском языке, -- не могу я быть вашей... Ни за что! Не клянитесь, не ходите за мной, не унижайтесь... Всё напрасно!
-- Почему же?
-- Почему же? Ха-ха-ха! Вы наивны, Андре... Значит, есть причина, если вам отказывают... Во-первых, вы бедны, а я вам уже тысячу раз говорила, что я стою сто тысяч... Есть у вас сто тысяч?
-- В настоящую минуту у меня нет и ста франков... Послушайте, Илька... Ведь вы всё лжете... Зачем вы так безжалостно клевещете на себя?
-- А если я люблю другого?
-- А этот другой знает, что вы его любите, и любит вас?
-- Знает и любит...
-- Гм... Каким же должен быть он скотиной, чтобы допустить вас до театра жирной Бланшар!
-- Он не знает, что я в Париже. Не браните, Андре...
Илька поднялась и заходила по комнате.
-- Вы, Андре, -- сказала она, -- не раз говорили, что готовы сделать для меня всё, что угодно... Ведь говорили? Ну, так сделайте вот что... Сделайте так, чтобы ко мне не приставали мои поклонники... Они не дают мне покоя... Их сто, а я одна. Судите сами... И каждому я должна отказывать... А разве мне приятно видеть людей, огорченных моим отказом? Устройте, пожалуйста... Мне все эти ухаживанья, просьбы и объясненья ужасно надоели.
-- Я устрою так, -- сказал д'Омарен, -- что никто не будет надоедать вам, кроме меня... Кроме меня?
Илька отрицательно покачала головой.
Андре побледнел и, следя глазами за ходившей Илькой, стал на колени.
-- Но я люблю ведь, -- сказал он умоляющим голосом, -- я люблю вас, Илька!
Илька вдруг вскрикнула. Медальон, которым она (играла), вдруг каким-то образом открылся. Ранее он, несмотря на все ее усилия, не мог быть открыт. Фон Зайниц, даря этот медальон, забыл сказать, что он имеет секретный замочек.
-- Наконец-таки! -- крикнула Илька, и лицо ее просияло радостью.
Теперь она может узнать, что в нем находится! Быть может, эта золотая вещичка украшается его портретом? И, надеясь увидеть благородное лицо с большой черной бородой, она подскочила к лампе, взглянула в медальон и побледнела: вместо бородатого лица она увидела женское, надменное, с величественной улыбкой. Илька узнала это лицо! На золотой рамочке, в которую был вделан портрет, было вырезано: "Тереза Гейленштраль любит тебя".
-- Так вот как!?
Илька вспыхнула и бросила в сторону медальон.
-- Так вот как!? Она любит его? Гм... Хорошо...
Илька упала на диван и нервно задвигалась.
-- Она смеет его любить? -- забормотала она. -- Так нет же! Андре! Ради бога!
Репортер поднялся, похлопал рукой по коленям и подошел к ней.
-- Андре... Хорошо, я буду вас любить, только исполните одну мою просьбу...
-- Какую хотите! Тысячу просьб, моя дорогая!
-- Я не хотела до сих пор делать это, но... теперь вынуждена... Выбираю вас своим мстителем... Вы были хоть раз на моей родине?
И Илька, облокотившись о плечо репортера, принялась шептать ему на ухо. Шептала она очень долго, с жаром, жестикулируя руками. Он записал кое-что в свою репортерскую книжку.
-- Исполните? -- спросила она.
-- Да... Я ее ненавижу после того, что услышал от вас...
-- Поезжайте сейчас же...
-- Как же вы узнаете, исполнил я поручение или нет?
-- Я поверю вашему честному слову, -- сказала Илька.
-- В свою очередь, Илька, дайте мне честное слово, что вы... не обманете меня...
Илька на секунду задумалась. Еще бы! Ей приходилось низко солгать, солгать человеку преданному, честному и... первый раз в жизни.
-- Честное слово, -- сказала она.
Репортер поцеловал ее руку и вышел. Через час он уже сидел в вагоне, а на другой день был вне Франции.
Выпроводив репортера, Илька вышла из уборной в фойе, уставленное столиками. Бледная, встревоженная, забывшая, что она в этот вечер объявлена больной, она заходила по всем комнатам. Ей не хотелось думать, но самые ужасные, беспокойные думы сменяли одна другую в ее горячей головке. Мысль, что ее барон любит или любил э т у женщину, терзала ее. Когда она вошла в партер, взоры публики обратились к ней и к ложе мадам Бланшар, которая сейчас только утверждала, что Илька больна и лежит в постели. "Новенькие", подвизавшиеся в это время на сцене, вдруг услышали шипенье, свист, аплодисменты и принялись кланяться... но публика не им шикала и аплодировала...
-- На сцену! Венгерские песни! -- закричала неистовавшая публика. -- Марш на сцену! Илька! Браво!
Илька улыбнулась, показала рукой на горло и вышла, предоставив толстой Бланшар самой ведаться с обманутой публикой. Она пошла в один из кабинетов ресторана, где обыкновенно ужинала с "друзьями". За ней последовали ее поклонники.
Ужин на этот раз вышел невеселый. Илька молчала и ничего не кушала. Вместо веселого смеха и ломаного французского языка, "друзьям" пришлось слушать одни только глубокие вздохи. Сези, главный заправила ужинов, тоже был угрюм.
-- Чёрт бы побрал эти невинности с их невинными рожицами! -- бормотал он, пожирая глазами Ильку. Дезире пил и молчал. В последнее время несчастный драгун стал задумываться... Ильке, которая требовала сто тысяч, он не мог предложить и двух. Его отец на днях умер, и имение поступило в распоряжение кредиторов. На бескорыстную любовь он не рассчитывал: он знал, что он некрасив и что э т и девчонки корыстолюбивы...
Сын банкира Баха, Адольф, на обязанности которого лежало напаивать всех шампанским, сидел рядом с Илькой и фамильярничал. Он, как самый богатый, имел на это право... Он пил из Илькиной рюмки, шептал Ильке на ухо и т. п. Это фамильярничанье наводило еще большую тоску на ужинавших, которые терпеть не могли Адольфа Баха за его богатство.
В нескольких шагах от стола, за которым пили, у окна сидели два старичка. Один из них -- фабрикант из Лиона, Марк Луврер, другой... В другом вы не узнаете нашего старого знакомого, скрипача Цвибуша, хотя это и он. Он сильно изменился. Он похудел, побледнел, и лоб не блестит уже от пота. В глазах апатия, покорность судьбе... Старый Цвибуш махнул на всё рукой... Всё пропало для него с его Илькой. На нем уже нет рубища. Белая сорочка с золотыми запонками и черный фрак облекают его всё более и более худеющее тело... С Луврером, одним из самых ярых поклонников Ильки, он беседовал... о литературе.
К трем часам все, за исключением Цвибуша, его дочери и Луврера, были уже пьяны. Хмель несколько расшевелил невеселых, угрюмых кутил. Безнадежная любовь разгорячила их пьяные головы. Языки развязались...
В четыре Илька уходила с отцом домой. До ее ухода каждый старался на прощанье сказать ей наедине несколько слов...
-- Я вас люблю! -- говорил ей каждый, и каждый сулил ей рай.
-- Сто тысяч! -- коротко говорила она.
В мае, в один из тихих вечеров, нашелся-таки, наконец, человек, который отдал ей сто тысяч и положил конец всей этой комедии. Человеком этим был драгун Дезире.
В три часа ночи, когда все были уже пьяны, в кабинет вошел драгун. Он был бледен и возбужден. Ни с кем не здороваясь, он подошел к Ильке, взял ее за руку и отвел в сторону.
-- Я принес, -- сказал он глухим голосом. -- Бери... Знаешь, что я сделал? Я ограбил своего дядю... Завтра же меня отдадут под суд... Возьми! Согласен!
Из груди Ильки вырвался крик радости. У нее было уже сто тысяч! И в то же время лицо ее покрылось мертвенной бледностью: настала пора заплатить за сто тысяч...
Адольф Бах, который следил за движением Дезире, подошел к Ильке и, услышав слово "согласен", побледнел.
-- И я согласен! -- быстро сказал он и схватился за свой карман... -- И я дам сто тысяч!
Дезире насмешливо улыбнулся. В мальчишке Бахе он не видел теперь достойного соперника.
-- Я первый согласился... Вам, Бах, не мешало бы идти спать. Вас няня ждет.
-- Я не сплю с нянями. Мне, Дезире, ваше лицо не слишком нравится. Оно слишком напрашивается на пощечину! Даю сто десять тысяч!
-- Даю сто двадцать!..
Дезире украл у дяди ровно сто двадцать тысяч.
Сези, пьяный, пожирающий своими глазами Ильку, как змея -- кролика, вдруг встал и подошел к Баху и Дезире.
-- Вы... вы... соглашаетесь? -- забормотал он. -- Вы с ума сошли! Вы... вы... с ума сошли, мальчишки! Сто тысяч! Ха-ха-ха! Pardon, mademoiselle, но все-таки... согласитесь сами...
-- Даю сто двадцать! -- повторил Дезире.
-- Даю сто двадцать! -- сказал мальчишка Бах и захохотал. -- Даю сию минуту наличными деньгами!
Сези пошатнулся. Он не хотел верить своим ушам. Неужели найдутся такие дураки, которые купят за сто тысяч женщину, которую он во всякое время мог бы купить за пять тысяч? И неужели ее купит... не он?
-- Это невозможно! -- закричал он.
-- Даю и я сто двадцать! -- сказал подошедший четвертый мужчина. Это был рослый, здоровый помещик Арко из окрестностей Марсейля, очень богатый человек. Ему ничего не стоило бросить к ногам девчонки сотню тысяч. Недавно он лишился жены и единственного сына и теперь заливает свое горе вином и покупною любовью.
-- И я согласен! -- сказал серб Ботич, выдававший себя за секретаря какого-то посольства и прокучивавший ежедневно массы денег.
Сези принялся перелистывать свою записную книжку, записывать что-то, высчитывать. Карандаш так и ходил по бумаге.
-- С какой же стати, господа? -- бормотал он. -- Неужели у вас деньги так дешевы? Почему же непременно сто двадцать, а не ровно сто? Тридцать... шестьсот... Почему же не ровно сто?
-- Сто двадцать пять! -- крикнул Бах, победоносно глядя на своих соперников.
-- Согласен! -- крикнул Сези. -- Согласен! И я согласен, говорят вам!
-- Я не хочу вашей прибавки, -- сказала Илька Баху. -- Возьмите свои пять тысяч назад. Я согласна и на сто двадцать... Только, господа, не всех... Один кто-нибудь... А кто же именно?
-- Я, -- сказал драгун. -- Я первый дал свое согласие...
-- Это пустяки! -- заговорили другие. -- Пустяки! Не всё ли равно, первый или второй?
-- Это пустяки, -- сказала Илька. -- Как же быть, господа? Все вы одинаково мне нравитесь... Все вы милы, любезны... Все вы одинаково меня любите... Как быть?
-- Бросить жребий! -- предложил молодой человек, не принимавший участия в купле и с завистью поглядывавший на покупателей...
-- Хорошо, бросим жребий, -- согласилась Илька. -- Согласны, господа?
-- Согласны! -- сказали все, кроме драгуна, который сидел на подоконнике и безжалостно грыз свою большую нижнюю губу.
-- Итак, господа, пишем билетики... Тот, которому попадется билет с моим именем, тот получает меня. Папа Цвибуш, пиши билеты!
Послушный, как всегда, папа Цвибуш полез в карман своего нового фрака и достал оттуда лист бумаги. Бумага была изрезана на квадратики и на одном из квадратиков было написано "Илька".
-- Кладите, господа, на стол деньги! -- предложила Илька. -- Билеты готовы!
-- По скольку нам класть? -- спросил Бах. -- Сколько нас? Восемь? Сто двадцать, деленные на восемь, будет... будет...
-- Кладите каждый по сто двадцать тысяч! -- сказала Илька.
-- По скольку?
-- По сто двадцать тысяч!
-- Вы плохо знаете арифметику, моя дорогая! -- сказал серб. -- Или вы шутите?
-- По сто двадцать тысяч... Иначе я не могу, -- сказала Илька.
Мужчины молча отошли от Ильки и сели за стол. Они были возмущены. Сези начал браниться и искать шляпу.
-- Это уж будет надувательство! -- сказал он. -- Это называется шулерничеством! Пользоваться тем, что у нас, дураков, пьяных ослов, взбудоражена кровь!?
-- Я не даю ни одного сантима! -- сказал Бах.
-- Я не требую, -- сказала Илька. -- Однако же пора ехать домой... Ты готов, папа Цвибуш? Едем! Спрячь на память билеты.
-- Прощайте! -- сказали мужчины. -- Поезжайте к себе в Венгрию и ищите там себе дураков, которые дадут вам миллион! Ведь вы хотите миллион? Поймите вы это, чудачка! За миллион можно купить весь Париж! Црощайте!..
Но всесильная страсть взяла свое... Когда Илька подала каждому свою горячую руку, когда она сумела сказать каждому на прощанье несколько теплых слов и спела "последнюю" песню, страсть достигла апогея...
В пять часов первый попавшийся навстречу официант вынимал из шляпы Баха бумажные квадратики... Когда взяты были все квадраты и развернуты, из всех мужских грудей вырвался смех. Этот смех был смехом отчаяния, смехом над безумством и сумасшествием судьбы.
Билет с именем "Илька" попался лионскому фабриканту, старому Марку Лувреру. Марк Луврер положил свои сто двадцать тысяч "шутя" и мог бы довольствоваться одним только поцелуем!

Глава VIII

Был морозный декабрьский вечер. На небе мерцали первые звездочки и плавала холодная луна. В воздухе было тихо -- ни одного движения, ни одного звука.
Артур фон Зайниц шел по большой просеке "обедать". Шел он из часовни св. Франциска, где полчаса тому назад простился до следующего дня с Терезой Гольдауген. Зайдя по обыкновению в домик лесничего, он спросил письма. Блаухер дала ему два конверта: один очень большой, другой очень маленький. Маленький был из Парижа от Ильки. Зайниц не стал читать это письмо и сунул его в карман. Он знал его содержание: "Я люблю вас!" Новее и умнее этого Илька ничего не могла бы придумать. Адрес на большом был написан рукою Пельцера. Зайниц сунул бы и это письмо, если бы ему не бросилась в глаза надпись: "Ценные бумаги". Артур подумал и распечатал этот конверт. В нем нашел он завещание матери. Он начал читать это завещание. Чем более он углублялся в чтение бумаги, внизу которой когда-то подписалась дорогая, лелеявшая барона рука, тем удивленнее делалось его лицо. Мать завещала в его пользу в с ё и ничего в пользу сестры... Но к чему же Пельцеры прислали ему это завещание?
"Ага! -- подумал он. -- Покаялись! Давно бы так..."
Имение матери было невелико. Оно давало дохода не более десяти тысяч талеров в год. Но и такой сумме рад был Артур. И такую сумму ему приятно было вырвать из когтей скряги Пельцера, который готов из-за талера сделать какую угодно подлость.
Артур попросил у. Блаухер бумаги и, сев за стол, написал Пельцеру письмо. Он написал, что завещание получено и что желательно было бы знать, какая судьба постигла те деньги, которые получались до сих пор с имения, завещанного ему матерью? Письмо было отдано фрау Блаухер, которая на другой день и отослала его на почтовую станцию. Через неделю был получен от Пельцера ответ. Ответ был довольно странный и загадочный: "Ничего я не знаю, -- писал Пельцер. -- Не знаю ни завещания, ни денег. Оставьте нас в покое..."
-- Что это значит? -- спросил себя Артур, прочитав ответ. -- Довольно странно! Или он раскаивается, что прислал мне завещание? Гм... Постой же, коли так!
И Артур на другой день после получения ответа отправился в город и протестовал там завещание. Загорелся процесс.
Артур стал часто отлучаться в город. Он ездил сначала в суд, а потом к своему адвокату. Терезе часто приходилось сидеть одной в часовне св. Франциска и томиться ожиданием и скукой. Она сидела в часовне, глядела на страшные глаза св. Франциска и прислушивалась к шуму ветра... Какое счастье начинало светиться в ее глазах, когда в шуме вне часовни можно было различить шаги барона, и как мертвенно-бледна была она, когда поздно вечером выходила из часовни, не повидавшись с ним! Он приходил в часовню только подразнить ее, посквернословить, похохотать... Тереза с нетерпением ждала весны, когда опять можно будет сходиться под открытым небом.
Но весна принесла ей с собой несчастье...
Было тихое, теплое, весеннее "послеобеда".
Тереза сидела у "Бронзового оленя" и ожидала Артура. Она сидела на молодой, только что показавшейся травке и прислушивалась к шуму ручейка, который журчал невдалеке от нее... Солнце приятно грело ее красивые плечи.
"Придет или не придет?" -- думала она. Артур весь отдался тяжбе и неохотно ходил к "Бронзовому оленю". Но в это "послеобеда" он пришел. Пришел он по обыкновению слегка пьяный, нахмуренный, недовольный.
-- Вы здесь? -- спросил он обрадовавшуюся при виде его Терезу. -- Мое почтенье! Хорошо не иметь никакого дела! Честное слово, хорошо! Бездельники всегда гуляют и посиживают на зеленой травке...
Сев рядом с Терезой, он принялся с остервенением плевать в сторону.
-- Вы сердитесь? -- спросила графиня.
-- На подлецов Пельцеров. Вы знаете, что они со мной сделали? То завещание, которое они мне прислали, фальшиво, как женщина. Оно подложное. Я протестовал его, и меня будут судить за подлог... Пельцеры смастерили ехидную штуку! Они пожимают плечами при виде этого завещания и знать его не хотят. Они сделали подлог, а я буду под судом! Чёрт возьми! Взяли с меня подписку о невыезде, и скоро начнет мне надоедать судебный следователь. Каково? Ха-ха! Барон фон Зайниц подделал завещание! Нужно быть мошенником Пельцером, чтобы изобрести такую ловушку! Ну, ваше сиятельство, -- а вы? Я вчера слышал, что вы разведены с графом. Между вами всё уже кончено. Чего же ради вы сидите здесь? Отчего не уходите от мужа и тех мест, которые напоминают вам этого ненавистного человека?
-- Я не хочу уехать отсюда, -- сказала Тереза.
-- Гм... Можно узнать, почему?
-- Вы не знаете?
-- Почем я знаю!
Наступило минутное молчание. Оба знали, зачем она еще здесь, зачем не оставляет этих мест, но Артуру нужно было помучить...
-- Я... Вам неизвестно?.. Я люблю вас, -- сказала графиня, и по ее гордому, строгому лицу разлился румянец. -- Люблю вас, Артур... Не будь этой любви, я далеко была бы теперь от "Бронзового оленя".
Графиня подняла глаза на лицо Артура. Это лицо, пьяное, насмешливое, сказало ей истину. Молчание подтвердило ту же истину. Он не любил ее.
-- Зачем же вы приходили сюда? -- спросила она тихо, ломая пальцы. -- Отчего вы не ушли от меня еще тогда, когда начинались эти свидания?
-- Вам скучно было, -- сказал Артур. -- Я еще не перестал быть дамским кавалером и делаю всё, что угодно милым дамам. Ха-ха!
-- Как это неумно!
-- Очень жаль, что не могу отвечать любовью на любовь. Я люблю другую...
Артур полез, смеясь, в боковой карман, достал оттуда карточку Ильки и поднес ее к самым глазам Терезы.
-- Вот она, моя любовь. Узнаёте?
-- Это дочь того старика? Но отчего она так одета?
-- Одета очень прилично... Прелестное личико!
-- Она где теперь?
Артур промолчал. Эффект, на который он рассчитывал, не удался. Графиня при виде карточки не побледнела и не покраснела... Она только вздохнула и -- странно! -- в ее глазах засветилось доброе чувство при виде хорошенького, почти детского личика.
-- Прощайте! -- сказал Артур, -- Adieu! Пойду читать законы. О Пельцер, Пельцер! Скажи я на суде, что завещание получил от него, надо мной захохочут!
Артур повернулся к Терезе спиной и, жестикулируя руками, зашагал в чащу леса.
Тереза пошла к своей лошади, которая стояла в стороне и лениво щипала молодую травку.
-- Уедем и не будем сюда более приезжать, -- сказала Тереза, гладя лошадь по лбу. -- Нас не любят. Не будем просить милостыни.
И, вскочив на лошадь, Тереза помчалась к опушке леса. В ее глазах светилась решимость. Когда она въехала в калитку, ведущую к длинной аллее, о которой мы говорили в первой главе нашего рассказа, она услышала за собой шаги. Она оглянулась. За ее лошадью бежал какой-то незнакомый молодой человек с хлыстом в руке.
-- На минуту! -- крикнул он ей по-французски.
Графиня осадила лошадь и кивнула головой молодому человеку.
"Проситель, должно быть", -- подумала она.
Репортер д'Омарен, улыбающийся и сияющий, подбежал к ней и, любуясь ее красотой, поднял хлыст.
-- Вы так же жестоки, как и прекрасны! -- сказал он... -- Ничто не должно оставаться безнаказанным. Вспомните музыканта-старика и его дочь!
И графиня почувствовала на лице своем жгучую боль...
-- Пусть будет так! -- сказала она и дернула за повода.
Д'Омарен долго смотрел вслед прекрасной графине. Французу страстно захотелось поговорить с женщиной, которую он ударил и которая на удар ответила фразой: "Пусть будет так"; но, когда она скрылась с его глаз, он повернул назад и быстро зашагал к железнодорожной станции. Он исполнил данное ему поручение и ехал теперь за наградой...

Глава IX

-- Вас ищет какая-то дама! -- сказала однажды вечером фрау Блаухер Артуру, который зашел за письмами. -- Она оставила записочку!
"Я остановилась в отеле "Большого якоря", -- прочел Артур в записке. -- Скорее приходите. Илька".
Артур отправился в город и ровно в полночь увидался с Илькой. Он захохотал, когда увидел ее. Как изящно она была одета и как непохожа на ту певунью, которую он когда-то встретил в лесу, всю в слезах!
-- Есть миллион? -- спросил он, смеясь.
-- Есть. Вот он!
Артур вдруг перестал хохотать. Пред ним на столе разложили миллион, настоящий миллион.
-- Чёрт возьми! -- сказал он, не веря своим глазам. -- Ты считаешь, дитя мое, на франки? Я забыл сказать тебе, чтобы ты считала на талеры... Но ничего... И эти деньги хороши! Где ты их взяла?
Илька села рядом с ним и рассказала ему всё, что произошло с ней после того, как она с ним рассталась.
-- Ну? А что же ты сделала со стариком? -- спросил Артур.
-- Я напоила его морфием и в ту же ночь бежала без оглядки.
-- Честно! -- сказал Артур. -- Ха-ха-ха! В другое время я высек бы тебя, но теперь будь баронессой фон Зайниц! Вот тебе моя рука! Завтра же идем к мэру!
На другой день фон Зайниц и Илька были у мэра. Илька сделалась баронессой фон Зайниц 2-го июня в половину десятого утра.
В два часа того же дня барон Артур фон Зайниц был лишен баронского достоинства: присяжные заседатели нашли его виновным в совершении подложного завещания... Пельцеры достигли своей цели.
На суде Илька увидела графиню Гольдауген.
Графиня сидела на одном из задних кресел в отдалении от зрителей и не отрывала глаз от подсудимого. С черной шляпы ее спускался темный вуаль. Она, по-видимому, хотела сохранить инкогнито. И только тогда, когда она, выслушав речь прокурора, проговорила вслух: "Как это глупо!" -- Илька узнала ее по ее мелодическому голосу.
"Какое она имеет право смотреть на моего мужа?" -- подумала Илька, бледнея от ненависти и в то же время торжествуя свою победу. Она теперь верила в эту победу: у графини был отнят любимый человек.
Подсудимый держал себя на суде очень странно. Он был слегка пьян -- злые остроты так и сыпались с его языка. Игнорируя судей и присяжных, он молчал, когда следовало говорить, и говорил, когда следовало молчать. Прокурор был его университетским товарищем, но не пощадил его в своей речи. Он беззастенчиво копался в его прошедшем, которое знал как товарищ, описал парижскую жизнь, банкротство, безденежье, тягость, которую испытывал барон фон Зайниц благодаря этому безденежью, и кончил хвалебною песнью госпоже Пельцер, которая пожертвовала чувством братской любви в пользу чувства справедливости, возмездия за проступок...
-- Она поступила, как примерная гражданка! -- сказал он.
-- Стыдно тебе, -- сказал Артур. -- Прежде, когда ты курил в университете мои сигары, ты не умел так лгать!
Только это и было сказано серьезно и искренно, остальное же, что говорил Артур, вызывало смех и председательские звонки.
Публика обвинительный приговор встретила аплодисментами. Она почти вся состояла из холопов Пельцера. Людям, которые симпатизировали Артуру, не нашлось места в суде. Все места были заняты приверженцами банкира еще рано утром. Артур выслушал приговор хладнокровно.
-- Я знаю дорогу к императору, -- сказал он, -- и когда мне вновь понадобится баронство, я побываю у него. Вена, знающая меня, посмеется над этим приговором!
Горькое чувство, чувство стыда за людей и омерзение наполняли душу графини, когда она, оставив залу суда, садилась в коляску. При ней обвиняли в мошенничестве и осудили неповинного человека. Как легко обмануть этих простоватых толстых присяжных и как мало нужно для того, чтобы погубить человека!
-- Я возвращу ему имя! -- решила она, негодуя. -- Он сказал им, что знает дорогу в Вену, но он не станет хлопотать из-за такого, по его мнению, пустяка, как доброе имя... И к тому же он лентяй, тяжел на подъем... Я похлопочу за него...
"Я подам ему милостыню, -- добавила она мысленно, -- и он, против желания, должен будет принять ее!"
На другой день она была уже в городском клубе на благотворительном балу и продавала билеты. В саду под навесом, устроенным из флагов, вьющегося винограда и живых цветов, стояло несколько столиков. На столиках стояли колеса с лотерейными билетами... Восемь очень красивых и очень нарядных аристократок сидели за этими столиками и продавали билеты. Лучше всех торговала графиня Гольдауген. Она, не отдыхая, вращала колесо и сдавала сдачу. Пельцер, который был на балу, купил у нее две тысячи билетов.
-- Как поживает брат вашей супруги? -- спросила Пельцера графиня, получая с него деньги.
Пельцер вздохнул.
-- С ним, бедняжкой, случилось два несчастья, -- сказал он. -- Он женился и... сегодня он уже не барон...
-- Слышала... Где теперь его жена?
-- Она здесь. Вы и не видели? Смешно! Ха-ха... Она баронесса... Повенчайся они несколькими часами позже, она была бы теперь только бюргерша Зайниц...
Графиня, вглядываясь в лица всех проходящих, начала искать глазами Ильку.
Илька была на балу. Она с высоко поднятой головой и гордой, надменной улыбкой уже прошла раз мимо графини. Графиня была занята торговлей и не заметила ее. Она прошла в другой раз, окруженная толпой любопытных, засматривавших ей прямо в хорошенькое лицо. Графиня вскинула на нее глаза и, по-видимому, не узнала ее. Когда она проходила третий раз, глаза их встретились.
Графиня смутилась и, к великому удовольствию Ильки, уронила на пол деньги. Несколько монет соскользнуло с ее задрожавших рук и со звоном покатилось по полу.
Илька подошла к столу графини и, глядя ей прямо в лицо, взяла несколько билетов.
-- Я хочу пожертвовать в пользу школы одну маленькую вещь, -- сказала она и, не дожидаясь ответа, сунула в руки графини золотой медальоп. Графиня взяла в руки знакомый ей медальон, раскрыла его и улыбнулась. Ее лицо было поцарапано булавкой.
-- Обратитесь с этой вещью к администрации клуба, -- сказала она, подавая Ильке медальон. -- Наше дело только продавать билеты...
И, мило улыбаясь, графиня добавила:
-- Pardon, мне некогда!
Улыбка и хладнокровие графини смутили Ильку. Она, не привыкшая к подобного рода стычкам, сконфузилась и отошла от столика. Ей стало досадно и стыдно: стоящие около столика графини заметили ее смущение, переглянулись и улыбнулись. Эти недоумевающие улыбки кольнули Ильку в самое сердце.
-- Позвольте пройти, -- сказала она молодым людям, которые толпой остановились перед ней и с любопытством смотрели на нее.
Молодые люди почему-то вдруг засмеялись. Послышался такой же смех и сзади. Илька оглянулась и увидела такую же толпу молодежи.
-- Позвольте пройти! -- повторила Илька.
Послышался вновь смех, и большая пивная пробка ударилась о розовый лоб Ильки. Другая пробка ударилась об ее правое плечо...
-- Ха-ха... Ура! Баронесса фон Зайниц, супруга разжалованного мошенника! -- крикнул кто-то, и послышалось шиканье...
Третья и четвертая пробки, обе вместе, ударили ее по лицу. Она, униженная и оскорбленная, готовая упасть в обморок, посмотрела на графиню, и ей показалось, что графиня смеется... У Ильки помутилось в глазах. Закружившуюся голову сильно потянуло вниз.
-- Артур! -- крикнула она.
Никто не откликнулся на этот зов. Разжалованный барон был далеко. Он, пьяный, лежал под кустом, недалеко от домика Блаухер, и видел во сне свой миллион...
Графиня, которую не узнали помутившиеся глаза оскорбленной девушки, подошла к Ильке и, обхватив ее плечи, вывела ее из толпы.
-- Пустите меня! Я хочу ее убить! -- крикнула Илька и лишилась чувств.
Когда она очнулась, она увидела себя в маленькой комнате, обитой малиновым бархатом. Она лежала на диване. Возле нее сидела девушка с флаконом в руках...
-- Где мы? -- спросила Илька.
-- В клубе, сударыня, -- ответила девушка.
Звуки мазурки, донесшиеся до ушей Ильки, подтвердили слова девушки. Илька подняла свою отяжелевшую голову и, немного подумав, вспомнила всё происшедшее.
-- Принесите мне маленькую рюмку рейнвейна, -- сказала она девушке.
Девушка вышла. Илька быстро достала из кармана портмоне. Из портмоне Илька вынула маленький флакончик, в котором был морфий. Этим морфием она так недавно еще угостила старика Луврера! Теперь она угостит им себя за то, что так близко к сердцу принимает оскорбления, которые наносят ей люди... Морфий весь, сколько его было в флаконе, был принят. В ожидании вечного сна Илька склонилась на бархатную подушку и принялась думать... Ей не жалко было бесцветной жизни. Ей жаль было оставлять папу Цвибуша -- только его одного! Артура, который любил вино больше, чем свою молодую жену, ей не жаль.
-- Как вы себя чувствуете? -- услышала она мелодический голос.
К ней наклонилась вошедшая графиня, ее злейший враг... Илька увидела пред своим лицом блестящие глаза и два розовых пятна на щеках.
-- Д'Омарен! -- прошептала она, увидев на левой щеке чуть заметную красную полосу.
-- Те, которые вас обидели, будут наказаны, -- сказала графиня. -- Их нанял Пельцер, который ненавидит Артура... Я накажу негодяя Пельцера... Я сильна... Вы еще сердитесь на меня?
Илька отвернула в сторону свое лицо.
-- Ты еще сердишься, Илька? Ну... прости меня... Я виновата... Я оскорбила и твоего отца и тебя... Каюсь в этом и прошу прощения.
И Илька почувствовала на голове своей поцелуй.
-- Я тебя долго искала... Я не знала покоя ни днем ни ночью, встретившись с твоим взглядом в тот несчастный день... Твои глаза жгли меня во сне...
Илька вдруг заплакала.
-- Я умираю, -- прошептала она, засыпая под звуки нежного голоса своей кающейся соперницы.
-- Прости же меня, Илька, как я простила тебя...
Илька протянула руку и коснулась шеи графини... Графиня нагнулась к ней и поцеловала ее в губы.
-- Я умираю, -- прошептала Илька. -- Я приняла... мор... На ковре...
Графиня нагнулась и увидела на ковре флакон. Она поняла всё. Через минуту в клубе был отыскан врач и приведен к Ильке. Врачу удалось только, благодаря присутствию флакона, констатировать отравление, поднять же на ноги уснувшую Ильку не удалось...

_____

Репортер д'Омарен прибыл из Венгрии в Париж как раз в ту ночь, когда была разыграна Илька. Не найдя в нумере, в котором жила певица, никого, кроме крепко спавшего на кресле Луврера, он побежал к Баху. Бах рассказал ему всё, что произошло во время его отсутствия.
-- Она бежала! -- решил репортер и на другой день поехал опять в Венгрию, где надеялся получить плату за свою службу.
В Венгрии он узнал о смерти любимой женщины. Весть об этой смерти была жестокой платой, свалившей его на постель. Провалявшись в горячке, он поселился в гольдаугенском лесу и, собирая со всех сторон сведения, написал повесть о красавице Ильке. Проезжая в прошлом году чрез гольдаугенский лес, я познакомился с д'Омареном и читал его повесть.
Переведенная на русский язык, она и предлагается нашим читателям.
===

***

Источники :

https://traumlibrary.ru/page/chekhov-pss30-01.html

https://fb2.top/rasskazy-povesti-yumoreski-1880-1882-112091/read

http://az.lib.ru/c/chehow_a_p/text_0010.shtml

https://libcat.ru/knigi/proza/russkaya-klassicheskaya-proza/248926-anton-chehov-tom-1-rasskazy-povesti-yumoreski-1880-1882.html

https://ru.wikisource.org/wiki/Рассказы,_повести,_юморески_1880-1882_гг_(Чехов)

***

...

Чехов, Антон Павлович — Википедия

***

---

***

Курс русской истории

***

002 ВРЕМЕНА ГОДА

003 Шахматы

004 ФОТОГРАФИИ МОИХ ДРУЗЕЙ

005 ПРИРОДА

006 ЖИВОПИСЬ

007 ТЕКСТЫ. КНИГИ

008 Фото из ИНТЕРНЕТА

009 На Я.Ру с... 10 августа 2009 года

Страницы на Яндекс Фотках от Сергея 001

***

Антон Павлович Чехов. Рассказы. 004

В ВАГОНЕ
Разговорная перестрелка
- Сосед, сигарочку не угодно ли?
- Merci... Великолепная сигара! Почем такие за десяток?
- Право, не знаю, но думаю, что из дорогих... га-ванна ведь! После
бутылочки Эль-де-Пердри, которую я только что выпил на вокзале, и после анчоусов недурно выкурить такую

- Какая у вас массивная брелока!
... Читать дальше »

***

...

---

***

---

===

Через миллиард лет. Роберт Силверберг.

...Мы работаем день и ночь и очень торопимся. Поэтому я молчал все это время, Лори, просто не успевал делать записи. Теперь постараюсь ввести тебя в курс дела. Приготовься к длинному
и скучному монологу.
Самое главное - теперь мы со всеми ключицами, коленными чашечками, душами, потрохами и прочими пустяками полностью посвятили себя осуществлению моего бредового проекта...
... Читать дальше »

***