Из произведений А.П. Чехова. 003. ПЕТРОВ ДЕНЬ . ТЕМПЕРАМЕНТЫ . В ВАГОНЕ - 19 Марта 2024

Главная » » Из произведений А.П. Чехова. 003. ПЕТРОВ ДЕНЬ . ТЕМПЕРАМЕНТЫ . В ВАГОНЕ

23:20

Из произведений А.П. Чехова. 003. ПЕТРОВ ДЕНЬ . ТЕМПЕРАМЕНТЫ . В ВАГОНЕ

***

===

Газов мы не считаем, потому что наука еще не в состоянии точно определять количеств потребляемых нами газов. Таннер торжествовал, но недолго. На четвертый год его брачной жизни его начала терзать мысль, что m-me Таннер поедает много белковых веществ. Он еще с большей энергией принялся за дрессировку и, пожалуй, достиг бы сокращения 5 гран до одного или нуля, если бы не почувствовал, что он разлюбил свою жену. Будучи эстетиком, он не мог не разлюбить своей жены. M-me Таннер, вместо того, чтобы до глубокой старости быть американской красавицей, вздумала ни с того ни с сего обратиться в подобие американской щепки, лишиться своих прекрасных форм и умственных способностей, чем и показала, что она хотя и годится еще для дальнейших дрессировок, но стала уже совершенно негодной для супружеской жизни. D-r Таннер потребовал развода. Явились в его дом ученые эксперты, осмотрели со всех сторон m-me Таннер, посоветовали ей ехать на воды, делать гимнастику, прописали ей диету и нашли требование своего уважаемого коллеги вполне законным. D-r Таннер дал своим коллегам-экспертам по доллару, угостил их хорошим завтраком и... с этих пор Таннер живет в одном месте, а жена его в другом. Печальная история! Женщины, как часто вы бываете причиною несчастий великих людей! Женщины, не вы ли виновницы того, что великие люди очень часто не оставляют после себя потомства? Португальцы, на вашей совести лежит воспитание ваших дочерей! Не делайте из ваших дочерей разорительниц домашних очагов и гнезд!! Мы кончили. Завтрашний номер, по случаю дня рождения редактора, не выйдет. Португальцы! Кто из вас не взнес подписных денег сполна, тот пусть поспешит доплатить!"
-- Бедная m-me Таннер! -- прошептала Амаранта, пробежав этот рассказец. -- Бедная! Как она несчастлива! О, как я счастлива сравнительно с нею! Как я счастлива!
Амаранта, обрадованная тем, что есть на этом свете люди несчастнее ее, старательно сложила газетный лист, положила его в коробочку и, радуясь, что она не m-me Таннер, разделась и легла спать.
Спала она до тех пор, пока не разбудил ее ужаснейший голод в лице Альфонсо Зинзаги.
-- Я хочу есть! -- сказал Зинзага. -- Оденься, моя дорогая, и ступай к своей madre за деньгами. А propos {Кстати (франц.).}: я извиняюсь перед тобой. Я был неправ. Я сейчас только узнал от русского писателя Державина, который приехал вместе с Лермантофф, другим русским писателем, что есть два романа, совершенно не похожие друг на друга и носящие одно и то же имя: "Сомнамбула среди океана". Иди, мой друг!
И Зинзага рассказал Амаранте, пока она одевалась, один случай, который он намерен описать, сказав между прочим, мимоходом, что описание этого, трогающего за душу и тело, случая потребует у нее некоторой жертвы.
-- Жертва, мой друг, будет невелика! -- сказал он. -- Ты должна будешь писать это описание под мою диктовку, что отнимет у тебя не более семи-восьми часов, и переписать его начисто и между прочим, этак мимоходом, изложить на бумаге и свое мнение относительно всех моих произведений... Ты женщина, а большинство моих читателей составляют женщины...
Зинзага немножко солгал. Не большинство, а всех его читателей составляла одна только женщина, потому что Амаранта была не "женщины", а только всего "женщина".
-- Согласна?
-- Да, -- сказала тихо Амаранта, побледнела и упала без чувств на растрепанный, вечно валяющийся, пыльный энциклопедический словарь...
-- Удивительный народ эти женщины! -- воскликнул Зинзага. -- Прав был я, когда назвал женщину в "Тысяче огней" существом, которое вечно будет загадкой и удивлением для рода человеческого! Малейшая радость способна повалить ее на пол! О, женские нервы!
И счастливый Зинзага опустился на колено перед несчастной Амарантой и поцеловал ее в лоб...
Такие-то дела, читательницы!
Знаете что, девицы и вдовы? Не выходите вы замуж за этих артистов! "Цур им и пек, этим артистам!", как говорят хохлы. Лучше, девицы и вдовы, жить где-нибудь в табачной лавочке или продавать гусей на базаре, чем жить в самом лучшем номере "Ядовитого лебедя", с самым лучшим протеже графа Барабанта-Алимонда.
Право, лучше!

ПЕТРОВ ДЕНЬ

Наступило утро желанного, давно снившегося дня, наступило -- урааа, господа охотники!! -- 29-е июня... Наступил день, в который забываются долги, жучки, дорогие харчи, тещи и даже молодые жены, -- день, в который г. уряднику, запрещающему стрелять, можно показать двадцать кукишей...
Побледнели и затуманились звезды... Кое-где послышались голоса... Из деревенских труб повалил сизый, едкий дым. На серой колокольне показался не совсем еще проснувшийся пономарь и ударил к обедне... Послышалось храпенье растянувшегося под деревом ночного сторожа. Проснулись щуры, закопошились, залетали с одного конца сада на другой и подняли свое невыносимое, надоедливое чириканье... В терновнике запела иволга... Над людской кухней засуетились скворцы и удоды... Начался даровой утренний концерт...
К развалившемуся, живописно обросшему колючей крапивой крыльцу дома отставного гвардии корнета Егора Егорыча Обтемперанского подъехали две тройки. В доме и во дворе поднялась страшная кутерьма. Всё живущее вокруг Егора Егорыча заходило, забегало и застучало по всем лестницам, сараям и конюшням... Переменили одного коренного. У кучеров слетели с голов картузы, у лакея, Катькина прихвостня, засиял под носом красный фонарь, кухарок назвали "стервозами", послышалось имя сатаны и аггелов его... В пять минут тарантасы наполнились коврами, полостями, кульками с провизией, ружейными чехлами.
-- Готово-с! -- пробасил Аввакум.
-- Пожалуйте! Готово! -- крикнул сладеньким голоском Егор Егорыч, и на крыльце показалась многочисленная публика. Первый вскочил в тарантас молодой доктор. За ним вполз архангельский мещанин Кузьма Больва, старичок в сапогах без каблуков, в рыжем цилиндре, с двадцатипятифунтовой двустволкой и с желто-зелеными пятнами на шее. Больва -- плебей, но гг. помещики, из уважения к его преклонным летам (он родился в конце прошлого столетия) и уменью попадать в подброшенный двугривенный, не брезгуют его плебейством и берут с собой на охоту.
-- Пожалуйте, ваше превосходительство! -- обратился Егор Егорыч к маленькому седому толстячку в белом со светлыми пуговицами кителе и с аннинским крестом на шее. -- Подвиньтесь, доктор!
Отставной генерал крякнул, стал одной ногой на подножку и, поддерживаемый Егором Егорычем, толкнул животом доктора и грузно уселся возле Больвы. За генералом вскочили генеральский щенок Тщетный и легавый Егора Егорыча, Музыкант.
-- М-м-м... того, братец... Ваня! -- обратился генерал к своему племяннику, юноше-гимназисту с длинной одностволкой через спину. -- Ты можешь сесть здесь, возле меня. Иди сюда! Н-да... Вот здесь. Не шали, мой друг! Лошадь может испугаться!
Пустив еще раз в нос коренному табачного дыма, Ваня вскочил в тарантас, отодвинул Больву от генерала и, повертевшись, сел. Егор Егорыч перекрестился и сел рядом с доктором. На козлах, рядом с Аввакумом, примостился длинный и сухой преподаватель математики и физики в Ваниной гимназии, г. Манже.
Первый тарантас наполнился. Началась нагрузка второго тарантаса.
-- Готово! -- крикнул Егор Егорыч, когда во второй тарантас, после долгих споров и беганья вокруг и около, поместились остальные восемь человек и три собаки.
-- Готово! -- крикнули гости.
-- Ну? Итак, значит, трогать, ваше превосходительство? Господи благослови, -- трогай, Аввакумка!
Первый тарантас покачнулся и тронулся с места. Второй, вмещавший в себе самых ярых охотников, покачнулся, отчаянно скрипнул, взял немного в сторону и, очутившись впереди первого, покатил к воротам. Охотники улыбнулись все разом и захлопали от восторга в ладоши. Все почувствовали себя на седьмом небе, но... злая судьба!.. не успели они выехать со двора, как случился скандал...
-- Стой! Подожди! Стой!!! -- раздался сзади троек пронзительный тенор.
Охотники оглянулись и побледнели. За тройками гнался невыносимейший в мире человек, известный всей губернии скандалист, брат Егора Егорыча, отставной капитан 2-го ранга Михей Егорыч... Он отчаянно махал руками. Тройки остановились.
-- Что тебе? -- спросил Егор Егорыч.
Михей Егорыч подбежал к тарантасу, стал на подножку и замахнулся на Егора Егорыча. Охотники зашумели.
-- Что такое? -- спросил покрасневший Егор Егорыч.
-- То такое, -- закричал Михей Егорыч, -- что ты Иуда, скотина, свинья!.. Свинья, ваше превосходительство! Ты отчего не разбудил меня? Отчего ты не разбудил меня, осел, я тебя спрашиваю, подлеца этакого? Позвольте, господа... Я ничего... Я его только поучить хочу! Ты почему не разбудил меня? Не хочешь брать с собой? Я помешаю тебе? Напоил меня вчера вечером нарочно и думал, что я просплю до двенадцати часов! Каков молодец! Позвольте, ваше превосходительство... Я его только раз... смажу... Позвольте!
-- Чего вы лезете? -- крикнул генерал, растопыривая руки. -- Разве не видите, что нет места? Вы уж слишком... позволяете...
-- Напрасно ты бранишься, Михей, -- сказал Егор Егорыч. -- Я не разбудил тебя потому, что тебе незачем ехать с нами... Ты не умеешь стрелять. Зачем тебе ехать? Мешать? Ведь ты не умеешь стрелять!
-- Не умею? Не умею я стрелять? -- закричал Михей Егорыч так громко, что даже Больва заткнул уши. -- Но, в таком случае, за каким чёртом доктор едет! Он тоже не умеет стрелять! Он лучше меня стреляет?
-- Он прав, господа, -- сказал доктор. -- Я не умею стрелять, не умею ружья даже держать... Я терпеть не могу стрельбы... Я не знаю, зачем вы берете меня с собой... За каким дьяволом? Пусть он садится на мое место! Я остаюсь!.. Есть место, Михей Егорыч!
-- Слышишь, слышишь? Зачем же ты его берешь?
Доктор поднялся с явным намерением вылезти из тарантаса. Егор Егорыч схватил доктора за фалду и потянул его вниз.
-- Но... не рвите сюртука! Он тридцать рублей стоит... Пустите! И вообще, господа, я просил бы вас не беседовать со мной сегодня... Я не в духе и могу неприятностей наделать, сам того не желая. Пустите, Егор Егорыч! Садитесь на мое место, Михей Егорыч! Я спать пойду!
-- Вы должны ехать, доктор! -- сказал Егор Егорыч, не выпуская фалды. -- Вы дали честное слово, что поедете!
-- Это было вынужденное честное слово. Ну, для чего мне ехать, для чего?
-- А для того, -- запищал Михей Егорыч, -- чтобы вы не остались с его женой! Вот для чего! Он ревнует к вам, доктор. Не езжайте, голубчик! Назло не езжайте! Ревнует, ей-богу ревнует!
Егор Егорыч густо покраснел и сжал кулаки.
-- Эй, вы! -- крикнули с другого тарантаса. -- Михей Егорыч, будет вам ерундить! Идите сюда, нашлось место!
Михей Егорыч ехидно улыбнулся.
-- А что, акула? -- сказал он. -- Чья взяла? Слышал? Нашлось место! Назло поеду! Поеду и буду мешать! Честное слово, буду мешать! Ни черта не убьешь! А вы, доктор, не езжайте. Пусть лопнет от ревности.
Егор Егорыч поднялся и потряс кулаками. Глаза его налились кровью.
-- Негодяй! -- сказал он, обращаясь к брату. -- Ты не брат мне! Недаром прокляла тебя матушка покойница! Батюшка скончался во цвете лет чрез твое безнравственное поведение!
-- Господа... -- вмешался генерал. -- Я полагаю... достаточно. Братья, рродные братья!
-- Он родной осел, ваше превосходительство, а не брат! Не езжайте, доктор! Не езжайте!
-- Трогай, чтобы чёрт побрал вас... А-а-а... Чёрт знает, что такое! Трогай! -- крикнул генерал и ударил кулаком в спину Аввакума. -- Тррогай!
Аввакум ударил по лошадям, и тройка тронулась с места. Во втором тарантасе писатель, капитан Кардамонов, взял себе на колени двух собак, а на их место усадил ретивого Михея Егорыча.
-- Счастье его, что нашлось место! -- сказал Михей Егорыч, усаживаясь в тарантасе, -- а то бы я его... Опишите-ка этого разбойника, Кардамонов!
Кардамонов послал в прошлом году в "Ниву" статью под заглавием: "Интересный случай многоплодия среди крестьянского народонаселения", прочел в почтовом ящике неприятный для авторского самолюбия ответ, пожаловался соседям и прослыл писателем.
Согласно предначертанному плану действий, решено было ехать прежде всего на крестьянский сенокос, находящийся в семи верстах от имения Егора Егорыча, -- ехать на перепелов. Приехавши на сенокос, охотники вылезли из тарантасов и разделились на две группы. Одна группа, имея во главе генерала и Егора Егорыча, направилась направо; другая, с Кардамоновым во главе, пошла налево. Больва отстал и пошел сам по себе. На охоте он любил тишину и молчание. Музыкант с лаем побежал вперед и через минуту согнал перепела. Ваня выстрелил и не попал.
-- Высоко взял, чёрт возьми! -- проворчал он.
Щенок Тщетный, взятый "приучаться", услышав первый раз в жизни выстрел, залаял и, поджав хвост, побежал к тарантасам. Манже выстрелил в жаворонка и попал.
-- Нравится мне эта птичка! -- сказал он, показывая доктору жаворонка.
-- Проваливайте... -- сказал тот. -- Вообще я просил бы вас не беседовать со мною... Я сегодня не в духе. Отойдите от меня!
-- Вы скептик, доктор!
-- Я-то? Гм... А что значит скептик?
Манже задумался.
-- Скептик значит человеко... человеко... нелюбец, -- сказал он.
-- Врете. Не употребляйте тех слов, которых вы не понимаете. Отойдите от меня! Я могу наделать неприятностей, сам того не желая... Я не в духе...
Музыкант сделал стойку. Генерал и Егор Егорыч побледнели и притаили дыхание.
-- Я выстрелю! -- прошептал генерал. -- Я... я... позвольте! Вы во второй раз уж того...
Но не удалась стойка. Доктор от нечего делать пустил камешком в Музыканта и попал между ушей... Музыкант взвизгнул и подскочил. Генерал и Егор Егорыч оглянулись. В траве послышался шорох и взлетел крупный стрепет. Во второй группе зашумели и указали на стрепета. Генерал, Манже и Ваня прицелились. Ваня выстрелил, у Манже осеклось... Поздно было! Стрепет полетел за курган и опустился в рожь.
-- Полагаю, доктор, что... не время теперь шутить! -- обратился генерал к доктору. -- Не время-с!
-- А?
-- Не время теперь шутить.
-- Я не шучу.
-- Неловко, доктор! -- заметил Егор Егорыч.
-- Не брали бы... Кто вас просил брать меня? Впрочем... не желаю объясняться... Я не в духе сегодня...
Манже убил другого жаворонка. Ваня согнал молодого грача, выстрелил и не попал.
-- Высоко взял, чёрт возьми! -- проворчал он.
Послышались два подряд выстрела: Больва уложил за курганом своей тяжелой двустволкой двух перепелов и положил их в карман. Егор Егорыч согнал перепела и выстрелил. Подстреленная перепелка упала в траву. Торжествующий Егор Егорыч поднял ее и поднес генералу:
-- В крылышко, ваше превосходительство! Жива еще-с!
-- Н-да... Жива... Надо предать скорой смерти.
Сказавши это, генерал поднес перепелку ко рту и клыками перегрыз ей горло. Манже убил третьего жаворонка. Музыкант сделал другую стойку. Генерал сбросил с головы фуражку, навел ружье... "Пиль!" Взлетел крупный перепел, но... мерзавец доктор торчал как раз в области выстрела, почти перед дулом!
-- Прочь! -- крикнул генерал.
Доктор отскочил, генерал выстрелил, и, разумеется, дробь опоздала.
-- Это низко, молодой человек! -- крикнул генерал.
-- Что такое? -- спросил доктор.
-- Вы мешаете! Чёрт вас просит мешать! По вашей милости я промахнулся! Чёрт знает что такое -- из рук вон!
-- Да вы-то чего кричите? Пфф... не боюсь! Я генералов не боюсь, ваше превосходительство, а в особенности отставных. Потише, пожалуйста!
-- Удивительный человек! Ходит и мешает, ходит и мешает, -- ангел выйдет из терпения!
-- Не кричите, пожалуйста, генерал! Кричите вот на Манже! Он, кстати, боится генералов. Хорошему охотнику никто не помешает. Скажите лучше, что стрелять не умеете!
-- Довольно-с! Вам слово -- вы десять... Ваничка, дай-ка сюда пороховницу! -- обратился генерал к Ване.
-- Для чего ты пригласил на охоту этого бурбона? -- спросил доктор Егора Егорыча.
-- Нельзя, брат! -- ответил Егор Егорыч. -- Нельзя было не взять. Ведь я ему того... восемь тысяч... Э-хе-хе, братец! Не будь этих проклятых долгов...
Егор Егорыч не договорил и махнул рукою.
-- Правда, что ты ревнуешь?
Егор Егорыч отвернулся и прицелился в высоко летевшего коршуна.
-- Ты его потерял, молокосос! -- раздался громовый голос генерала. -- Ты потерял его! Он сто рублей стоит, поросенок!
Егор Егорыч подошел к генералу и осведомился, в чем дело. Оказалось, что Ваня потерял генеральский патронташ. Начались поиски за патронташем, и охота была прервана. Поиски продолжались час с четвертью и увенчались успехом. Нашедши патронташ, охотники сели отдохнуть.
Во второй группе перепелиная охота была тоже не совсем удачна. В этой группе Михей Егорыч был тем же, чем доктор в первой, даже хуже. Он выбивал из рук ружья, бранился, бил собак, рассыпал порох, словом -- выделывал чёрт знает что... После неудачных выстрелов по перепелам, Кардамонов со своими собаками погнался за молодым коршуном. Коршуна подстрелили и не нашли. Капитан 2-го ранга убил камнем суслика.
-- Господа, давайте анатомировать суслика! -- предложил письмоводитель предводителя дворянства, Некричихвостов.
Охотники сели на траву, вынули перочинные ножи и занялись анатомией.
-- Я в этом суслике ничего не нахожу, -- сказал Некричихвостов, когда суслик был изрезан на мелкие кусочки. -- Даже сердца нет. Вот кишки так есть. Знаете что, господа? Поедемте-ка на болота! Что мы тут можем убить? Перепела -- не дичь; то ли дело кулички, бекасы... А? Едем!
Охотники поднялись и лениво направились к тарантасам. Приближаясь к тарантасам, они сделали залп по свойским голубям и убили одного.
-- Ваше превосх... Егорыгорч! Ваше... Егорч... -- закричала вторая группа, увидев отдыхающую первую. -- Ау, ау!
Генерал и Егор Егорыч оглянулись. Вторая группа замахала фуражками.
-- Зачем? -- крикнул Егор Егорыч.
-- Дело есть! Дрохву убили! Скорей сюда!
Первая группа дрохве не поверила, но к тарантасам пошла. Усевшись в тарантасы, охотники порешили оставить перепелов в покое и согласно маршруту проехать еще пять верст -- к болотам.
-- Я ужасно горяч на охоте, -- обратился генерал к доктору, когда тройки отъехали версты на две от сенокоса. -- Ужасно! Отца родного не пощажу. Уж вы того... извините старику!
-- Гм...
-- Каким добряком, шельмец, стал! -- шепнул Егор Егорыч доктору на ухо. -- Что значит мода пошла дочек за докторов отдавать! Хитер его превосходительство! Хе-хе-хе...
-- А просторней стало! -- заметил Ваня.
-- Да.
-- Отчего бы это? Совсем просторно...
-- Господа, а Больва где? -- хватился Манже.
Охотники посмотрели друг на друга.
-- Где Больва? -- повторил Манже.
-- Должно быть, на той тройке. Господа, -- крикнул Егор Егорыч, -- Больва с вами?
-- Нет, нету! -- крикнул Кардамонов.
Охотники задумались.
-- Ну, чёрт с ним! -- порешил генерал. -- Не ворочаться же за ним!
-- Надо бы, ваше превосходительство, воротиться. Слаб уж очень! Без воды умрет. Не дойдет.
-- Захочет, так дойдет.
-- Умрет старичок. Ведь ему девяносто!
-- Пустяки.
Подъехав к болотам, наши охотники вытянули физиономии... Болота были запружены охотниками, и вылезать из тарантасов поэтому не стоило. Немного подумав, охотники порешили проехать еще пять верст, к казенным лесам.
-- Кого же вы там стрелять будете? -- спросил доктор.
-- Дроздов, орлиц... Ну, тетеревов.
-- Так-с. Ну, а что поделывают теперь мои несчастные больные? И зачем вы меня взяли с собой, Егор Егорыч? Эх!
Доктор вздохнул и почесал затылок. Подъехав к первому попавшемуся леску, охотники повылезли из тарантасов и начали совещаться: кому идти направо и кому налево?
-- Знаете что, господа? -- предложил Некричихвостов. -- В силу того закона, так сказать, в некотором роде природы, что дичь от нас не уйдет... Гм... Дичь от нас не уйдет, господа! Давайте-ка прежде всего подкрепимся! Винца, водочки, икорки... балычка... Вот тут, на травке! Вы какого мнения, доктор? Вам лучше это знать: вы доктор. Ведь нужно подкрепиться?
Предложение Некричихвостова было принято. Аввакум и Фирс разостлали два ковра и разложили вокруг них кульки со свертками и бутылками. Егор Егорыч порезал колбасу, сыр, балык, Некричихвостов раскупорил бутылки, Манже нарезал хлеба... Охотники облизнулись и возлегли.
-- Ну-с, ваше превосходительство! По маленькой...
Охотники выпили и закусили. Доктор тотчас же налил себе другую и выпил. Ваня последовал его примеру.
-- А ведь тут, надо полагать, и волки есть, -- глубокомысленно заметил Кардамонов, посматривая искоса на деревья.
Охотники подумали, поговорили и минут через десять порешили, что волков, надо полагать, нет.
-- Ну-с? По другой? Пропустим-ка! Егор Егорыч, вы чего смотрите?
Выпили по другой.
-- Молодой человек! -- обратился Егор Егорыч к Ване. -- Вы-то чего думаете?
Ваня замотал головой.
-- Но при мне можешь, -- сказал генерал. -- Без меня не пей, но при мне... Выпей немножко!
Ваня налил рюмку и выпил.
-- Ну-с? По третьей? Ваше превосходительство...
Выпили по третьей. Доктор выпил шестую.
-- Молодой человек!
Ваня замотал головой.
-- Пейте, Амфитеатров! -- сказал покровительственным тоном Манже.
-- При мне можешь, но без меня... Выпей немного!
Ваня выпил.
-- Чего это небо сегодня такое синее? -- спросил Кардамонов.
Охотники подумали, потолковали и через четверть часа порешили, что неизвестно, отчего это небо сегодня такое синее.
-- Заяц... заяц... заяц!!! Держи!!!
За бугром показался заяц. За ним гнались две дворняги. Охотники повскакали и ухватились за ружья. Заяц пролетел мимо, помчался в лес, увлекая за собой дворняг, Музыканта и других собак. Тщетный подумал, посмотрел подозрительно на генерала и тоже помчался за зайцем.
-- Крупный!.. Вот его бы того... Как это мы... прозевали?
-- Да. Чего же эта бутылка тут того... Это вы не выпили, ваше высокопревосходительство? Э-э-э-э... Так вот вы как? Хо-ро-шо-с!
Выпили по четвертой. Доктор выпил девятую, с остервенением крякнул и отправился в лес. Выбрав самую широкую тень, он лег на травку, подложил под голову сюртук и тотчас же захрапел. Ваню развезло. Он выпил еще рюмочку, принялся за пиво, и в нем взыграла душа. Он стал на колени и продекламировал 20 стихов из Овидия.
Генерал заметил, что латинский язык очень похож на французский... Егор Егорыч согласился с ним и добавил, что при изучении французского языка необходимо знать похожий на него латинский. Манже не согласился с Егором Егорычем, заметив, что не место толковать там про языки, где сидит физико-математик и стоит так много бутылок, добавив, что ружье его прежде дорого стоило, что теперь нельзя найти хорошего ружья, что...
-- По восьмой, господа?
-- Не много ли будет?
-- Ну-у-у... Что вы! Восемь, и много?! Вы, значит, не пили никогда!
Выпили по восьмой.
-- Молодой человек!
Ваня замотал головой.
-- Полно! Ну-ка, по-военному! Вы так хорошо стреляете...
-- Выпейте, Амфитеатров! -- сказал Манже.
-- При мне пей, но без меня... Выпей немного!
Ваня отставил в сторону пиво и выпил еще рюмочку.
-- По девятой, господа, а? Какого мнения? Терпеть не могу числа восемь. Восьмого числа у меня умер отец... Федор... то есть, Иван... Егор Егорыч! Наливайте!
Выпили по девятой.
-- Жарко, однако.
-- Да, жарко, но это не помешает нам выпить по десятой!
-- Но...
-- Плевать на жару! Докажем, господа, стихиям, что мы их не боимся! Молодой человек! Покажите-ка пример... Пристыдите вашего дядюшку! Не боимся ни хлада, ни жары...
Ваня выпил рюмочку. Охотники крикнули "ура" и последовали его примеру.
-- Солнечный удар может приключиться, -- сказал генерал.
-- Не может.
-- Не может... при нашем климате? Гм...
-- Однако бывали же случаи... Мой крестный умер от солнечного удара...
-- Вы, доктор, как думаете? Может ли при нашем климате удар приключиться... солнечный, а? Доктор!
Ответа не последовало.
-- Вам не приходилось лечить, а? Мы про солнечный... Доктор, где же доктор?
-- Где доктор? Доктор!
Охотники посмотрели вокруг себя: доктора не было.
-- Где же доктор? Исчезоша? Яко воск от лица огня! Ха-ха-ха.
-- К Егоровой жене отправился! -- ляпнул Михей Егорыч.
Егор Егорыч побледнел и уронил бутылку.
-- К жене его отправился! -- продолжал Михей Егорыч, кушая балык.
-- Чего же вы врете? -- спросил Манже. -- Вы видели?
-- Видел. Ехал мимо мужик на таратайке... ну, а он сел и уехал. Ей-богу. По одиннадцатой, господа?
Егор Егорыч поднялся и потряс кулаками.
-- Я спрашиваю: куда вы едете? -- продолжал Михей Егорыч. -- За клубникой, говорит. Рожки шлифовать. Я, говорит, уж наставил рожки, а теперь шлифовать еду. Прощайте, говорит, милый Михей Егорыч! Кланяйтесь, говорит, свояку Егору Егорычу! И этак еще глазом сделал. На здоровье... хе-хе-хе.
-- Лошадей!! -- крикнул Егор Егорыч и, покачиваясь, побежал к тарантасу.
-- Скорей, а то опоздаешь! -- крикнул Михей Егорыч.
Егор Егорыч втащил на козлы Аввакума, вскочил в тарантас и, погрозив охотникам кулаком, покатил домой...
-- Что же всё это значит, господа? -- спросил генерал, когда скрылась с глаз белая фуражка Егора Егорыча. -- Он уехал... На чем же, чёрт возьми, я уеду? Он на моем тарантасе уехал! То есть не на моем, а на том, на котором мне нужно уехать... Это странно... Гм... Дерзко с его стороны...
С Ваней сделалось дурно. Водка, смешанная с пивом, подействовала как рвотное... Нужно было везти Ваню домой. После пятнадцатой охотники порешили тройку уступить генералу, с тем только условием, чтобы он, приехавши домой, немедленно выслал свежих лошадей за остальной компанией.
Генерал стал прощаться.
-- Передайте ему, господа, -- сказал он, -- что... что так делают одне только свиньи.
-- Вы, ваше превосходительство, векселя его протестуйте! -- посоветовал Михей Егорыч.
-- А? Векселя? Нда-с... Пора уже ему... Нужно честь знать... Я ждал, ждал и наконец утомился ждать... Скажите ему, что протест... Прощайте, господа! Прошу ко мне! А он свинья-с!
Охотники простились с генералом и положили его в тарантас рядом с заболевшим Ваней.
-- Трогай!
Ваня и генерал уехали.
После восемнадцатой охотники отправились в лес и, постреляв немного в цель, улеглись спать. Перед вечером приехали за ними генеральские лошади. Фирс вручил Михею Егорычу письмо с передачей "братцу". В этом письме была просьба, за неисполнение которой грозилось судебным приставом. После третьей (проснувшись, охотники повели новый счет) генеральские кучера уложили охотников в тарантасы и развезли их по домам.
Егор Егорыч, приехавши домой, был встречен Музыкантом и Тщетным, для которых заяц был только предлогом, чтобы удрать домой. Посмотрев грозно на свою жену, Егор Егорыч принялся за поиски. Были обысканы все кладовые, шкафы, сундуки, комоды, -- доктора не нашел Егор Егорыч. Он нашел другого: под жениной кроватью обрел он псаломщика Фортунатова...
Было уже темно, когда проснулся доктор... Поблуждав немного по лесу и вспомнивши, что он на охоте, доктор громко выругался и принялся аукать. Ответа на ауканье, разумеется, не последовало, и он порешил отправиться домой пешечком. Дорога была хорошая, безопасная, светлая. Двадцать четыре версты он отмахал в какие-нибудь четыре часа и к утру был уже в земской больнице. Побранившись всласть с фельдшерами, акушеркой и больными, он принялся сочинять огромнейшее письмо к Егору Егорычу. В этом письме требовалось "объяснение неблаговидных поступков", бранились ревнивые мужья и давалась клятва не ходить никогда более на охоту, -- никогда! даже и двадцать девятого июня.

===

ТЕМПЕРАМЕНТЫ

(По последним выводам науки)

Сангвиник
. Все впечатления действуют на него легко и быстро: отсюда, говорит Гуфеланд, происходит легкомыслие... В молодости он bebe {малыш (франц.).} и Spitzbube {плут (нем.).}. Грубит учителям, не стрижется, не бреется, носит очки и пачкает стены. Учится скверно, но курсы оканчивает. Родителей не почитает. Когда богат, франтит; будучи же убогим, живет по-свински. Спит до двенадцати часов, ложится в неопределенное время. Пишет с ошибками. Для любви одной природа его на свет произвела: только тем и занимается, что любит. Всегда не прочь нализаться до положения риз; напившись вечером до зеленых чёртиков, утром встает как встрепанный, с чуть заметной тяжестью в голове, не нуждаясь в "similia similibus curantur" {"подобное лечится подобным" (лат.).}. Женится нечаянно. Вечно воюет с тещей. С родней в ссоре. Врет напропалую. Ужасно любит скандалы и любительские спектакли. В оркестре он -- первая скрипка. Будучи легкомысленен, либерален. Или вовсе никогда ничего не читает, или же читает запоем. Газеты любит и сам не прочь погазетничать. Почтовый ящик юмористических журналов выдуман исключительно для одних только сангвиников. Постоянен в своем непостоянстве. На службе он чиновник особых поручений или что-либо подобное. В гимназии преподает словесность. Редко дослуживается до действительного статского советника; дослужившись же, делается флегматиком и иногда холериком. Шалопаи, прохвосты и брандахлысты -- сангвиники. Спать в одной комнате с сангвиником не рекомендуется: всю ночь анекдоты рассказывает, а за неимением анекдотов, ближних осуждает или врет. Умирает от болезней органов пищеварения и преждевременного истощения.

Женщина-сангвиник -- самая сносная женщина, если она не глупа.

Холерик
. Желчен и лицом желто-сер. Нос несколько крив, и глаза ворочаются в орбитах, как голодные волки в тесной клетке. Раздражителен. За укушение блохи или укол булавкой готов разорвать на клочки весь свет. Когда говорит, брызжет и показывает свои коричневые или очень белые зубы. Глубоко убежден, что зимой "чёрт знает как холодно", а летом "чёрт знает как жарко...". Еженедельно меняет кухарок. Обедая, чувствует себя очень скверно, потому что всё бывает пережарено, пересолено... Большею частью холостяк, а если женат, то запирает жену на замок. Ревнив до чёртиков. Шуток не понимает. Всё терпеть не может. Газеты читает только для того, чтобы ругнуть газетчиков. Еще во чреве матери был убежден в том, что все газеты врут. Как муж и приятель -- невозможен; как подчиненный -- едва ли мыслим; как начальник -- невыносим и весьма нежелателен. Нередко, к несчастью, он педагог: преподает математику и греческий язык. В одной комнате спать с ним не советую: всю ночь кашляет, харкает и громко бранит блох. Услышав ночью пение котов или петухов, кашляет и дребезжащим голосом посылает лакея на крышу поймать и, во что бы то ни стало, задушить певца. Умирает от чахотки или болезней печени.

Женщина-холерик -- чёрт в юбке, крокодил.

Флегматик
. Милый человек (я говорю, разумеется, не про англичанина, а про российского флегматика). Наружность самая обыкновенная, топорная. Вечно серьезен, потому что лень смеяться. Ест когда и что угодно; не пьет, потому что боится кондрашки, спит 20 часов в сутки. Непременный член всевозможных комиссий, заседаний и экстренных собраний, на которых ничего не понимает, дремлет без зазрения совести и терпеливо ожидает конца. Женится в 30 лет при помощи дядюшек и тетушек. Самый удобный для женитьбы человек: на всё согласен, не ропщет и покладист. Жену величает душенькой. Любит поросеночка с хреном, певчих, всё кисленькое и холодок. Фраза "Vanitas vanitatum et omnia vanitas" {"Суета сует и всяческая суета" (лат.).} (Чепуха чепух и всяческая чепуха) выдумана флегматиком. Бывает болен только тогда, когда его избирают в присяжные заседатели. Завидев толстую бабу, кряхтит, шевелит пальцами и старается улыбнуться. Выписывает "Ниву" и сердится, что в ней не раскрашивают картинок и не пишут смешного. Пишущих считает людьми умнейшими и в то же время вреднейшими. Жалеет, что его детей не секут в гимназии, и сам иногда не прочь посечь. На службе счастлив. В оркестре он -- контрабас, фагот, тромбон. В театре -- кассир, лакей, суфлер и иногда pour manger {ради хлеба (франц.).} актер. Умирает от паралича или водянки.

Женщина-флегматик -- это слезливая, пучеглазая, толстая, крупичатая, сдобная немка. Похожа на куль с мукою. Родится, чтобы со временем стать тещей. Быть тещей -- ее идеал.

Меланхолик
. Глаза серо-голубые, готовые прослезиться. На лбу и около носа морщинки. Рот несколько крив. Зубы черные. Склонен к ипохондрии. Вечно жалуется на боль под ложечкой, колотье в боку и плохое пищеварение. Любимое занятие -- стоять перед зеркалом и рассматривать свой вялый язык. Думает, что слаб грудью и нервен, а потому ежедневно пьет вместо чая декокт и вместо водки -- жизненный эликсир. С прискорбием и со слезами в голосе уведомляет своих ближних, что лавровишневые и валериановые капли ему уже не помогают... Полагает, что раз в неделю не мешало бы принимать слабительное. Давно уже порешил, что его не понимают доктора. Знахари, знахарки, шептуны, пьяные фельдшера, иногда повивальные бабки -- первые его благодетели. Шубу надевает в сентябре, снимает в мае. В каждой собаке подозревает водобоязнь, а с тех пор, как его приятель сообщил ему, что кошка в состоянии задушить спящего человека, видит в кошках непримиримых врагов человечества. Духовное завещание у него давно уже готово. Божится и клянется, что ничего не пьет. Изредка пьет теплое пиво. Женится на сиротке. Тещу, если она у него есть, величает прекраснейшей и мудрейшей особой; наставления ее выслушивает молча, склонив голову набок; целовать ее пухлые, потные, пахнущие огуречным рассолом руки считает своей священнейшей обязанностью. Ведет деятельную переписку с дяденьками, тетеньками, крестной мамашей и друзьями детства. Газет не читает. Читал когда-то "Московские ведомости", но, чувствуя при чтении этой газеты тяжесть под ложечкой, сердцебиение и муть в глазах, он бросил ее. Втихомолку читает Дебе и Жозана. Во время ветлянской чумы пять раз говел. Страдает слезотечением и кошмарами. На службе не особенно счастлив: далее помощника столоначальника не дотянет. Любит "Лучинушку". В оркестре он -- флейта и виолончель. Вздыхает день и ночь, а потому спать с ним в одной комнате не советую. Предчувствует потопы, землетрясение, войну, конечное падение нравственности и собственную смерть от какой-нибудь ужасной болезни. Умирает от пороков сердца, лечения знахарей и зачастую от ипохондрии.

Женщина-меланхолик -- невыносимейшее, беспокойнейшее существо. Как жена -- доводит до отупения, до отчаяния и самоубийства. Тем только и хороша, что от нее избавиться нетрудно: дайте ей денег и спровадьте ее на богомолье.

Холерико-меланхолик
. Во дни юности был сангвиником. Черная кошка перебежала дорогу, чёрт ударил по затылку, и сделался он холерико-меланхоликом. Я говорю о известнейшем, бессмертнейшем соседе редакции "Зрителя". Девяносто девять процентов славянофилов -- холерико-меланхолики. Непризнанный поэт, непризнанный pater patriae {отец отечества (лат.).}, непризнанный Юпитер и Демосфен... и т. д. Рогатый муж. Вообще всякий крикливый, но не сильный.

===

В ВАГОНЕ

Почтовый поезд номер такой-то мчится на всех парах от станции "Веселый Трах-Тарарах" до станции "Спасайся, кто может!". Локомотив свистит, шипит, пыхтит, сопит... Вагоны дрожат и своими неподмазанными колесами воют волками и кричат совами. На небе, на земле и в вагонах тьма... "Что-то будет! что-то будет!" -- стучат дрожащие от старости лет вагоны... "Огого-гого-о-о!" -- подхватывает локомотив... По вагонам вместе с карманолюбцами гуляют сквозные ветры. Страшно... Я высовываю свою голову в окно и бесцельно смотрю в бесконечную даль. Все огни зеленые: скандал, надо полагать, еще не скоро. Диска и станционных огней не видно... Тьма, тоска, мысль о смерти, воспоминания детства... Боже мой!
-- Грешен!! -- шепчу я. -- Ох, как грешен!..
Кто-то лезет в мой задний карман. В кармане нет ничего, но все-таки ужасно... Я оборачиваюсь. Предо мной незнакомец. На нем соломенная шляпа и темно-серая блуза.
-- Что вам угодно? -- спрашиваю я его, ощупывая свои карманы.
-- Ничего-с! Я в окно смотрю-с! -- отвечает он, отдергивая руку и налегая мне на спину.
Слышен сиплый пронзительный свист... Поезд начинает идти всё тише и тише и наконец останавливается. Выхожу из вагона и иду к буфету выпить для храбрости. У буфета теснится публика и поездная бригада.
-- Гм... Водка, а не горько! -- говорит солидный обер-кондуктор, обращаясь к толстому господину. Толстый господин хочет что-то сказать и не может: поперек горла остановился у него годовалый бутерброд.
-- Жиндаррр!!! Жиндаррр!!! -- кричит кто-то на плацформе таким голосом, каким во время оно, до потопа, кричали голодные мастодонты, ихтиозавры и плезиозавры... Иду посмотреть, в чем дело... У одного из вагонов первого класса стоит господин с кокардой и указывает публике на свои ноги. С несчастного, в то время когда он спал, стащили сапоги и чулки...
-- В чем же я поеду теперь? -- кричит он. -- Мне до Ррревеля ехать! Вы должны смотреть!
Перед ним стоит жандарм и уверяет его, что "здесь кричать не приходится"... Иду в свой вагон No 224. В моем вагоне всё то же: тьма, храп, табачный и сивушный запахи, пахнет русским духом. Возле меня храпит рыженький судебный следователь, едущий в Киев из Рязани... В двух-трех шагах от следователя дремлет хорошенькая... Крестьянин, в соломенной шляпе, сопит, пыхтит, переворачивается на все бока и не знает, куда положить свои длинные ноги. Кто-то в углу закусывает и чамкает во всеуслышание... Под скамьями спит богатырским сном народ. Скрипит дверь. Входят две сморщенные старушонки с котомками на спинах...
-- Сядем сюда, мать моя! -- говорит одна. -- Темень-то какая! Искушение да и только... Никак наступила на кого... А где Пахом?
-- Пахом? Ах, батюшти! Где ж это он? Ах, батюшти!
Старушонка суетится, отворяет окно и осматривает плацформу.
-- Пахо-ом! -- дребезжит она. -- Где ты? Пахом! Мы тутотко!
-- У меня беда-а! -- кричит голос за окном. -- В машину не пущают!
-- Не пущают? Который это не пущает? Плюнь! Не может тебя никто не пустить, ежели у тебя настоящий билет есть!
-- Билеты уже не продают! Касс заперли!
По плацформе кто-то ведет лошадь. Топот и фырканье.
-- Сдай назад! -- кричит жандарм. -- Куда лезешь? Чего скандалишь?
-- Петровна! -- стонет Пахом.
Петровна сбрасывает с себя узел, хватает в руки большой жестяной чайник и выбегает из вагона. Бьет второй звонок. Входит маленький кондуктор с черными усиками.
-- Вы бы взяли билет! -- обращается он к старцу, сидящему против меня. -- Контролер здесь!
-- Да? Гм... Это нехорошо... Какой?.. Князь?
-- Ну... Князя сюда и палками не загонишь...
-- Так кто же? С бородой?
-- Да, с бородой...
-- Ну, коли этот, то ничего. Он добрый человек.
-- Как хотите.
-- А много зайцев едет?
-- Душ сорок будет.
-- Ннно? Молодцы! Ай да коммерсанты!
Сердце у меня сжимается. Я тоже зайцем еду. Я всегда езжу зайцем. На железных дорогах зайцами называются гг. пассажиры, затрудняющие разменом денег не кассиров, а кондукторов. Хорошо, читатель, ездить зайцем! Зайцам полагается, по нигде еще не напечатанному тарифу, 75% уступки, им не нужно толпиться около кассы, вынимать ежеминутно из кармана билет, с ними кондуктора вежливее и... всё что хотите, одним словом!
-- Чтоб я заплатил когда-нибудь и что-нибудь!? -- бормочет старец. -- Да никогда! Я плачу кондуктору. У кондуктора меньше денег, чем у Полякова!
Дребезжит третий звонок.
-- Ах, матушки! -- хлопочет старушонка. -- Где ж это Петровна? Ведь вот уж и третий звонок! Наказание божие... Осталась! Осталась бедная... А вещи ее тут... Што с вещами-то делать, с сумочкой? Родимые мои, ведь она осталась!
Старушонка на минуту задумывается.
-- Пущай с вещами остается! -- говорит она и бросает сумочку Петровны в окно.
Едем к станции Халдеево, а по путеводителю "Фрум -- Общая Могила". Входят контролер и обер-кондуктор со свечой.
-- Вашшш... билеты! -- кричит обер-кондуктор.
-- Ваш билет! -- обращается контролер ко мне и к старцу.
Мы ёжимся, сжимаемся, прячем руки и впиваемся глазами в ободряющее лицо обер-кондуктора.
-- Получите! -- говорит контролер своему спутнику и отходит. Мы спасены.
-- Ваш билет! Ты! Ваш билет! -- толкает обер-кондуктор спящего парня. Парень просыпается и вынимает из шапки желтый билетик.
-- Куда же ты едешь? -- говорит контролер, вертя между пальцами билет. -- Ты не туда едешь!
-- Ты, дуб, не туда едешь! -- говорит обер-кондуктор. -- Ты не на тот поезд сел, голова! Тебе нужно на Живодерово, а мы едем на Халдеево! Вааазьми! Вот не нужно быть никогда дураком!
Парень усиленно моргает глазами, тупо смотрит на улыбающуюся публику и начинает тереть рукавом глаза.
-- Ты не плачь! -- советует публика. -- Ты лучше попроси! Такой здоровый болван, а ревешь! Женат небось, детей имеешь.
-- Вашшш... билет!.. -- обращается обер-кондуктор к косарю в цилиндре.
-- Га?
-- Вашшш... билеты! Поворачивайся!
-- Билет? Нешто нужно?
-- Билет!!!
-- Понимаем... Отчего не дать, коли нужно? Даадим! -- Косарь в цилиндре лезет за пазуху и со скоростью двух с половиною вершков в час вытаскивает оттуда засаленную бумагу и подает ее контролеру.
-- Кого даешь? Это паспорт! Ты давай билет!
-- Другого у меня билета нету! -- говорит косарь, видимо встревоженный.
-- Как же ты едешь, когда у тебя нет билета?
-- Да я заплатил.
-- Кому ты заплатил? Что врешь?
-- Кондухтырю.
-- Какому?
-- А шут его знает какому! Кондухтырю, вот и всё... Не бери, говорил, билета, мы тебя и так провезем... Ну, я и не взял...
-- А вот мы с тобой на станции поговорим! Мадам, ваш билет!
Дверь скрипит, отворяется, и ко всеобщему нашему удивлению входит Петровна.
-- Насилу, мать моя, нашла свой вагон... Кто их разберет, все одинаковые... А Пахома так и не впустили, аспиды... Где моя сумочка?
-- Гм... Искушение... Я тебе ее в окошко выбросила! Я думала, что ты осталась!
-- Куда бросила?
-- В окно... Кто ж тебя знал?
-- Спасибо... Кто тебя просил? Ну да и ведьма, прости господи! Что теперь делать? Своей не бросила, паскуда... Морду бы свою ты лучше выбросила! Аааа... штоб тебе повылазило!
-- Нужно будет со следующей станции телеграфировать! -- советует смеющаяся публика.
Петровна начинает голосить и нечестиво браниться. Ее подруга держится за свою суму и также плачет. Входит кондуктор.
-- Чьи веш-ш-ш...чи! -- выкрикивает он, держа в руках вещи Петровны.
-- Хорошенькая! -- шепчет мне мой vis-a-vis старец, кивая на хорошенькую. -- Г-м-м-м... хорррошенькая... Чёрт подери, хлороформу нет! Дал бы ей понюхать, да и целуй во все лопатки! Благо все спят!..
Соломенная шляпа ворочается и во всеуслышание сердится на свои непослушные ноги.
-- Ученые... -- бормочет он. -- Ученые... Небось, против естества вещей и предметов не пойдешь!.. Ученые... гм... Небось не сделают так, чтоб ноги можно было отвинчивать и привинчивать по произволению!
-- Я тут ни при чем... Спросите товарища прокурора! -- бредит мой сосед-следователь.
В дальнем углу два гимназиста, унтер-офицер и молодой человек в синих очках при свете четырех папирос жарят в картеж...
Направо от меня сидит высокая барыня из породы "само собою разумеется". От нее разит пудрой и пачулями.
-- Ах, что за прелесть эта дорога! -- шепчет над ее ухом какой-то гусь, шепчет приторно до... до отвращения, как-то французисто выговаривая буквы г, н и р. -- Нигде так быстро и приятно не бывает сближение, как в дороге! Люблю тебя, дорога!
Поцелуй... Другой... Чёрт знает что! Хорошенькая просыпается, обводит глазами публику и... бессознательно кладет головку на плечо соседа, жреца Фемиды... а он, дурак, спит!!
Поезд останавливается. Полустанок.
-- Поезд стоит две минуты... -- бормочет сиплый, надтреснутый бас вне вагона. Проходят две минуты, проходят еще две... Проходит пять, десять, двадцать, а поезд всё еще стоит. Что за чёрт? Выхожу из вагона и направляюсь к локомотиву.
-- Иван Матвеич! Скоро ж ты, наконец? Чёрт! -- кричит обер-кондуктор под локомотив.
Из-под локомотива выползает на брюхе машинист, красный, мокрый, с куском сажи на носу...
-- У тебя есть бог или нет? -- обращается он к обер-кондуктору. -- Ты человек или нет? Что подгоняешь? Не видишь, что ли? Ааа... чтоб вам всем повылазило!.. Разве это локомотив? Это не локомотив, а тряпка! Не могу я везти на нем!
-- Что же делать?
-- Делай что хочешь! Давай другой, а на этом не поеду! Да ты войди в положение...
Помощники машиниста бегают вокруг неисправного локомотива, стучат, кричат... Начальник станции в красной фуражке стоит возле и рассказывает своему помощнику анекдоты из превеселого еврейского быта... Идет дождь... Направляюсь в вагон... Мимо мчится незнакомец в соломенной шляпе и темно-серой блузе... В его руках чемодан. Чемодан этот мой... Боже мой!

***

Источники :

https://traumlibrary.ru/page/chekhov-pss30-01.html

https://fb2.top/rasskazy-povesti-yumoreski-1880-1882-112091/read

http://az.lib.ru/c/chehow_a_p/text_0010.shtml

https://libcat.ru/knigi/proza/russkaya-klassicheskaya-proza/248926-anton-chehov-tom-1-rasskazy-povesti-yumoreski-1880-1882.html

https://ru.wikisource.org/wiki/Рассказы,_повести,_юморески_1880-1882_гг_(Чехов)

***

...

Чехов, Антон Павлович — Википедия

***

---

***

Курс русской истории

***

002 ВРЕМЕНА ГОДА

003 Шахматы

004 ФОТОГРАФИИ МОИХ ДРУЗЕЙ

005 ПРИРОДА

006 ЖИВОПИСЬ

007 ТЕКСТЫ. КНИГИ

008 Фото из ИНТЕРНЕТА

009 На Я.Ру с... 10 августа 2009 года

Страницы на Яндекс Фотках от Сергея 001

***

Антон Павлович Чехов. Рассказы. 004

В ВАГОНЕ
Разговорная перестрелка
- Сосед, сигарочку не угодно ли?
- Merci... Великолепная сигара! Почем такие за десяток?
- Право, не знаю, но думаю, что из дорогих... га-ванна ведь! После
бутылочки Эль-де-Пердри, которую я только что выпил на вокзале, и после анчоусов недурно выкурить такую

- Какая у вас массивная брелока!
... Читать дальше »

***

...

---

***

---

***

---

===

Через миллиард лет. Роберт Силверберг.

...Мы работаем день и ночь и очень торопимся. Поэтому я молчал все это время, Лори, просто не успевал делать записи. Теперь постараюсь ввести тебя в курс дела. Приготовься к длинному
и скучному монологу.
Самое главное - теперь мы со всеми ключицами, коленными чашечками, душами, потрохами и прочими пустяками полностью посвятили себя осуществлению моего бредового проекта...
... Читать дальше »

***