Дом Харконненов. Б.Герберт, К. Андерсон. Дюна 319 - 3 Июня 2023

Главная » » Дом Харконненов. Б.Герберт, К. Андерсон. Дюна 319

02:21

Дом Харконненов. Б.Герберт, К. Андерсон. Дюна 319

***

===

~ ~ ~
Таинство жизни — это не проблема, которую надо разрешить, а реальность, которую надо прожить.

Медитация Бифрост Эйри, буддисламический текст

За полтора года Абульурд Харконнен превратился в окончательно сломленного судьбой человека. Он прятал от окружающих лицо, сгорая от стыда за то, что сделал его родной сын. Абульурд принял на свои плечи бремя вины и ответственности за трагедию, но это не помогало ему смотреть в глаза честным людям Ланкивейля.

Как он и опасался, после бойни, учиненной Раббаном во фьорде, рыбаки и китобои покинули прибрежные деревни, и они стояли совершенно обезлюдевшие. Брошенные людьми деревянные здания стояли на скалистых берегах бухт, как безмолвные призраки.

Абульурд отпустил слуг, и они с Эмми покинули главную резиденцию, оставив ее на месте как могильный камень, напоминавший о былом идиллическом существовании. Супруги выехали из больших домов своей резиденции, надеясь, что настанет день, когда вернутся хорошие времена, и тогда Абульурд и Эмми снова поселятся в своем родовом замке. Теперь же они жили на маленькой уединенной даче, построенной на крошечном клочке земли, затерянном среди некогда окровавленных вод фьорда.

Эмми, крепкая и бодрая Эмми, с лица которой никогда не сходила добрая улыбка, а глаза сияли неподдельным весельем и здравым смыслом, сразу постарела и поникла, словно на ее плечи давило непосильное бремя преступлений, совершенных ее испорченным сыном. Эмми всегда прочно стояла на земле, словно непоколебимый утес, и вот теперь прочность ее связи с миром поколебалась.

Глоссу Раббану был уже сорок один год. Это был взрослый человек, несущий полную ответственность за свои действия, но Эмми и Абульурд обвиняли во всем происшедшем прежде всего себя, думая, что это они не дали сыну надлежащего воспитания. Это они не смогли внушить ему чувства чести и любви, столь необходимые для правителя…

Раббан лично руководил нападением на Бифрост Эйри. Абульурд видел, как его сын командовал солдатами, сбросившими в пропасть его собственного деда. В Тула-Фьорде это чудовище, действуя своими руками, уничтожило экономику целого побережья. От представителей ОСПЧТ Абульурд и Эмми знали о пытках и издевательствах, которыми упивался Раббан, творя суд и расправу в поселках рабов на Гьеди Первой.

Как мог мой сын стать таким человеком?

Живя на своей затерянной среди морских просторов даче, Абульурд и Эмми попытались зачать другого ребенка. Это было трудное решение, но чета Харконненов наконец поняла, что не может больше считать Глоссу Раббана своим сыном. Такое решение первой приняла Эмми, и Абульурд не стал перечить жене.

Они не могли ликвидировать ущерб, причиненный Раббаном, но надеялись воспитать другого сына не так, как первого. Хотя Эмми была совершенно здорова, годы давали себя знать, она вышла из детородного возраста, да, кроме того, в семьях рода Харконненов никогда не бывало много детей.

Виктория, жена Дмитрия Харконнена, родила ему только одного сына — Владимира. После скандального развода Дмитрий женился на юной красавице Дафнии, но их первый сын — Маротин — страдал тяжелой умственной отсталостью и умер в возрасте двадцати восьми лет, а второй — Абульурд — отличался ясным умом и стал любимцем отца. Он часто, смеясь, играл с сыном, читал ему книги. Дмитрий с детства преподавал Абульурду сложную науку управления, читая мальчику вслух исторические трактаты принца Рафаэля Коррино.

Дмитрий мало занимался воспитанием старшего сына, и этот пробел с лихвой восполнила Виктория, которая слишком многому научила Владимира. Владимир и Абульурд были такими разными, что с трудом верилось, что у них один отец. К сожалению, Раббан взял от барона больше, чем от собственных родителей…

Прошло несколько месяцев добровольной изоляции Абульурда и Эмми. Однажды они решили посетить рынок в окрестной деревне, так как на даче закончились зелень и рыба. Супруги сели в лодку и отплыли к побережью. На них были надеты грубые домотканые одежды и заплатанные рубашки. Правитель и его жена не стали надевать приличествующих их сану драгоценностей.

Когда Абульурд и его жена вошли на рынок, правитель надеялся, что с ними будут разговаривать как с простыми деревенскими обитателями, что люди не узнают их. Но люди Ланкивейла слишком хорошо знали своих правителей в лицо. Деревенские жители приветствовали Абульурда и Эмми с такой сердечностью, что у супругов стало тяжело на душе. Абульурд понял, что напрасно подверг себя добровольному изгнанию. Местные жители нуждались в нем не меньше, чем он в них. То, что произошло в Бифрост Эйри, было самой страшной трагедией в истории Ланкивейля, но Абульурд Харконнен не имел права окончательно терять надежду. В сердце его народа продолжал гореть праведный огонь. Радушие народа заполнило пустоту в душе Абульурда.

В последующие несколько месяцев Эмми много разговаривала с женщинами деревни, рассказывая им о своем желании иметь другого сына, которого они с мужем воспитают здесь и не как Харконнена. Эмми тоже не хотела сдаваться и терять надежду.

Странный случай произошел однажды, когда Абульурд и Эмми, приехав в очередной раз на рынок, принялись наполнять свои корзины свежей зеленью и копченой рыбой, завернутой в соленые водоросли. Проходя мимо торговых рядов и разговаривая с торговцами и резчиками по раковинам, Абульурд вдруг заметил старуху, стоявшую в конце ряда, у выхода с рынка. На плечи женщины была наброшена светло-голубая накидка буддисламской монахини, отороченная по краю вышивкой, на шее висело ожерелье из медных колокольчиков, говорившее о том, что эта женщина достигла высочайшего положения в своей религиозной общине. Старуха стояла неподвижно, как статуя, и хотя ростом она была не выше, чем все остальные женщины, она тем не менее приковывала к себе взгляды своей горделивой осанкой.

Эмми внимательно посмотрела на старую женщину своими темными глазами, испытывая волнение. На лице ее отразились ожидание чуда и безумная надежда.

— Мы много слышали о тебе, — сказала Эмми.

Абульурд удивленно воззрился на жену, не вполне понимая, чего она хочет от монахини.

Старуха откинула капюшон, обнажив наголо выбритый череп, покрытый розоватыми пятнами — кожа монахини была непривычна к жестокому климату побережья. Когда старуха нахмурила брови, ее длинное лицо сморщилось, покрывшись складками и напомнив смятый лист пергаментной бумаги. Однако, когда монахиня заговорила, ее голос оказался на удивление молодым и гипнотизирующим.

— Я знаю, чего вы желаете, как знаю и то, что буддисламские монахи иногда могут даровать благодеяния тому, кого Он сочтет достойным своей милости.

Старуха наклонилась к супругам, словно то, что она собиралась сказать, должно было остаться между ними. Колокольчики едва слышно звякнули.

— Ваши помыслы и совесть чисты, и сердца ваши достойны такой награду. Вы пережили очень жестокую боль. — В глазах монахини появилось жесткое, как у орла, выражение. — Но вы должны очень хотеть ребенка.

— Мы хотим, — в унисон ответили Абульурд и Эмми так дружно, что сами удивились такому единодушию. Они посмотрели друг на друга и нервно рассмеялись. Эмми судорожно сжала руку мужа.

— Да, я вижу, что вы говорите с неподдельной искренностью. Это очень важно для начала. — Старуха невнятно пробормотала благословение, и в это мгновение, словно сам Буддаллах изъявил свою милость, тучи рассеялись, и крыши деревенских домов на мгновение озарились солнечным светом. Все, кто был на рынке, посмотрели на Абульурда и Эмми взглядами, исполненными любопытства и надежды.

Монахиня порылась в складках голубой накидки и извлекла оттуда несколько маленьких пакетов. Она подняла их повыше, держа кончиками пальцев за края.

— Это экстракт морских раковин, — сказала женщина. — Перламутр, растертый вместе с алмазной пылью и с травами, растущими только в летнее солнцестояние на заснеженных полях. Это очень сильный экстракт. Используйте его с толком.

С этими словами монахиня протянула три пакетика Абульурду и три — Эмми.

— Заварите их с чаем и выпейте перед тем, как лечь в постель. Но смотрите, не потеряйте себя. Сверьте время по лунам или по картам, если облака затянут небо.

Старая монахиня подробно объяснила супругам, когда наступают самые сильные и благоприятные для зачатия фазы лун. Эмми с готовностью кивала головой, сжимая в руке пакетики, словно самое ценное на свете сокровище.

Абульурд был больше склонен к скептицизму. Он был наслышан о народных средствах и шаманских заклинаниях, нисколько в них не верил, но промолчал, не высказав своих сомнений, видя, как сияет надеждой лицо жены. В душе он пообещал себе, что ради Эмми сделает все, что предложила им странная старуха.

Совершенно спокойным тоном монахиня со всеми необходимыми подробностями объяснила супругам, что они должны делать, чтобы усилить сексуальное удовольствие и чтобы семя Абульурда наверняка оплодотворило яйцеклетку Эмми. Супруги внимательно выслушали старуху и пообещали сделать все, чему она их научила.

По дороге к лодке, прежде чем покинуть рынок, Абульурд не забыл купить карту лунных фаз у одного из торговцев.

* * *
На землю пала темная ночь. Абульурд и Эмми зажгли на своей даче все свечи и развели в очаге бушующий огонь, чтобы наполнить свой дом теплом и оранжевым светом. За окном стало тихо. Ветер улегся, словно погода на время затаила дыхание. Был виден фьорд, в темной водной глади которого, как в зеркале, отражались низкие облака. Берег окаймляли горы, пики которых, как задумчивые исполины, уходили в бездонную пропасть затянутого тучами неба.

Вдалеке виднелся мрачный силуэт покинутой ими резиденции: закрытые ставнями окна и наглухо заколоченные двери. В комнатах резиденции царил немыслимый холод, стены покрылись инеем, сиротливо стояли упакованные в чехлы кресла и пустые посудные шкафы. Брошенные дома деревни молчаливо напоминали о той деловой суете, которая оживляла окрестности до той поры, когда отсюда ушли меховые киты.

Абульурд и Эмми легли на резную, покрытую растительным узором кровать, в которой они когда-то провели свой медовый месяц, завернулись в шелковистый мех и не спеша предались любви. Такой страсти и наслаждения они не испытывали уже много лет. Горьковатый вкус травяного чая стоял в горле, наполняя их тела здоровым жгучим возбуждением, которое заставило их вновь почувствовать себя молодыми и полными неуемного желания.

После этого, когда они лежали, заключив друг друга в объятия, Абульурд молча вслушивался в тишину ночи. Ему показалось, что за рокотом прибоя он слышит тихую, доносящуюся издалека призывную песнь одиноких меховых китов бьондакс, столпившихся у входа в бухту Тула-Фьорда.

Абульурд и Эмми восприняли это как доброе предзнаменование.

* * *
Закончив свою миссию, Преподобная Мать Элен Гайус Мохиам сбросила накидку буддисламской монахини, сняла с шеи медные колокольчики и упаковала все в сумку. Голова чесалась, но это было не страшно: волосы скоро отрастут снова.

После этого Мохиам вынула из глаз контактные линзы, изменявшие до неузнаваемости цвет радужки, смыла с лица макияж, который делал ее старше на много лет, и нанесла на кожу, продубленную жестокими ветрами Ланкивейля, смягчающий лосьон.

Она пробыла на этой планете почти месяц, собирая необходимые данные об Абульурде и его жене. Однажды, когда они были в отъезде, отправившись на рынок, Мохиам, которая первым делом изучила привычки супружеской четы, проникла на дачу, чтобы найти там волосы, остриженные ногти, отшелушившуюся кожу и все прочее, что могло бы нести в себе необходимую биохимическую информацию об обмене веществ Абульурда и Эмми. И действительно, все эти вещи предоставили ей необходимые сведения и позволили действовать дальше.

Эксперты Общины Сестер проанализировали все возможности и определили способ, каким можно с наибольшей вероятностью увеличить шансы Абульурда Харконнена зачать ребенка мужского пола. Селекционная программа, результатом которой должно было стать рождение Квисац Хадераха, требовала генетического материала Абульурда, но Раббан был столь неуправляем — не говоря уже о том, что он был слишком стар, — что представлялся слишком ненадежным партнером для девочки, которая родится у Джессики от Лето Атрейдеса. Бене Гессерит нужен был альтернативный ребенок мужского пола из линии Харконненов.

Мохиам отправилась в космопорт и стала ждать ближайшего челнока на борт лайнера Гильдии. Несмотря на то что Мохиам в свое время пришлось хитростью и шантажом заставить барона Харконнена оплодотворить ее самое, она испытывала отвращение к такого рода принуждению. Абульурд и его жена страстно желали иметь ребенка, и Мохиам была счастлива, что может помочь им использовать для этого весь богатый опыт, накопленный Общиной Сестер.

Новорожденному младенцу, младшему брату Глоссу Раббана, было уготовано очень важное поприще.

***

===

~ ~ ~
Работа, которой мы посвятили себя, заключается в освобождении воображения и одновременно в его обуздании, что и приводит в конечном счете к раскрытию способностей к физическому творчеству.

Фредре Гиназ. «Философия Оружейного Мастера»

На одном из следующих островов Школы, покрытом полосами пологих зеленых холмов, на заросших травой и усеянных вулканическими валунами склонах которых паслись стада коров, наступил вечер. Крытые перевязанной соломой хижины были похожи на белые утесы, окруженные волнующимся на ветру морем степной травы. На низких берегах сушились каноэ. На горизонте, окаймлявшем синие воды лагуны, виднелись белые точки дальних парусов.

Рыбацкие лодки заставили сжаться сердце Дункана Айдахо. Он вспомнил о Каладане, своем родном доме.

Оставшиеся в Школе курсанты проводили дни в изучении тонкостей боевых искусств. Сегодня они отрабатывали искусство сохранять равновесие. Ученики сражались друг с другом короткими ножами, стоя в узком коридоре из острых, как бритва, побегов бамбука, воткнутых в землю. Двое курсантов получили серьезные ранения, упав на острые колья. Дункан сильно поцарапал руку, но не стал обращать внимания на острую жгучую боль. Эта пустячная рана заживет сама.

— Раны учат лучше, чем лекции, — без всякого сочувствия заметил Оружейный Мастер, проводивший занятие.

К вечеру курсанты сделали перерыв и пошли получать почту. Окружив высокий деревянный помост, молодые люди слушали, как Дже-Ву, один из первых учителей, стоя на помосте, выкликал имена и вручал курсантам цилиндры с письмами и нульэнтропийные пакеты с посылками. Влажность была страшной, и заплетенные в косы черные волосы Дже-Ву сосульками обрамляли его лицо, похожее на морду игуаны.

Прошло два года с той страшной дождливой ночи, когда Трин Кронос и другие курсанты с Груммана были изгнаны из Школы Гиназа. Из разрозненных и нерегулярно поступавших сообщений курсанты знали, что император Шаддам и многие члены Ландсраада так и не пришли к согласию относительно введения санкций против Дома Моритани за похищение и убийство членов семьи эрцгерцога Эказа. Почувствовав безнаказанность, виконт стал еще громче бряцать оружием. Более того, некоторые его союзники начали закулисную возню, чтобы признать Моритани потерпевшей стороной в споре с Эказом.

Многие курсанты со все большим восхищением произносили в этой связи имя герцога Атрейдеса. Вначале Лето выступал как посредник, стараясь погасить династическую ссору, но в последнее время он стал безоговорочно поддерживать эрцгерцога Эказского и пытался провести в Ландсрааде договор, имевший целью обуздать агрессию Груммана. Дункан, испытывая чувство гордости за своего герцога, хотел как можно больше знать, что происходит на галактических просторах империи. Самым страстным его желанием было вернуться на Каладан и встать рядом с герцогом, чтобы участвовать в его борьбе.

За годы, проведенные в Школе, Дункан сблизился с Хием Рессером, единственным из грумманцев, имевшим смелость публично выступить против злодеяний Дома Моритани, который с тех пор порвал все связи с мятежным курсантом. Виконт расценил его поведение, как предательство. Обучение Рессера оплачивалось теперь из резервного имперского фонда, а приемный отец Хия публично отказался от своего пасынка.

Дункан стоял рядом с рыжеволосым, понимая, что Рессеру неоткуда ждать письма или посылки.

— Может быть, тебя все же ожидает сюрприз, Хий? У тебя не было подруги, которая черкнет тебе пару строк, невзирая ни на что?

— После шести лет разлуки? Вряд ли.

После исключения грумманских курсантов Дункан и Рессер стали проводить вместе почти все свое свободное время, играя в шахматы и в покер, или бродя по окрестностям, или плавая в море. Дункан даже написал герцогу Лето письмо, предложив взять грумманца на службу при дворе Дома Атрейдесов.

Рессер, как и Дункан, осиротел, когда ему не исполнилось десяти лет, и был усыновлен Арстеном Рессером, одним из главных советников виконта Хундро Моритани. Отношения между приемным сыном и отчимом не складывались, особенно когда Хий стал подростком. Следуя семейной традиции чередования поколений, Рессер отправил рыжеволосого на Гиназ; Арстен был убежден, что суровые условия Школы выбьют дух противоречия из мятежного юнца. Но вместо этого Гиназ лишь укрепил этот дух.

Услышав свое имя, Дункан выступил вперед и принял из рук Дже-Ву тяжелый пакет.

— Меланжевый кекс от мамочки? — поддразнил Дункана Оружейный Мастер.

Случись такое раньше, Айдахо набросился бы на Дже-Ву и выдрал из его головы косицы одну за другой, как побеги сельдерея, но годы тренировки закалили его характер. Он ограничился словесным ответом:

— Мою мать убил на Гьеди Первой Глоссу Раббан. Дже-Ву сконфузился, сразу поняв, что допустил бестактность. Рессер положил руку на плечо Дункана и потянул друга в строй.

— Тебе что-то прислали из дома? — спросил он, тронув пакет. — Это так хорошо, что о тебе кто-то заботится. Дункан посмотрел на Рессера.

— Каладан стал моим домом после того, что сделали со мной Харконнены. — Дункан вспомнил слова, сказанные ему Лето во время прощального завтрака, когда герцог подарил ему чудесную шпагу. — Никогда не забывай о сострадании.

Дункан порывисто вытянул руку с пакетом вперед, рассматривая печать с герцогским ястребом.

— Считай, что это твое, — сказал он Рессеру. — По крайней мере еда. Все остальное — голограммы и письмо — мои.

Рессер, улыбаясь, взял посылку. Дже-Ву продолжал выкрикивать имена.

— Может быть, я поделюсь с тобой, а может быть, и нет.

— Не провоцируй меня на дуэль, проиграешь, — отпарировал Дункан.

— Конечно, конечно, — пробормотал его друг. Они сели на ступеньки казармы, глядя на рыбацкие лодки, снующие по лагуне. Рессер вскрыл пакет с любопытством, какого Дункан от него не ожидал. Вытащив из пакета один из прозрачных контейнеров, Рессер принялся разглядывать его содержимое: тонкие оранжевые ломтики какого-то фрукта.

— Что это?

— Параданская дыня! — Дункан хотел было схватить контейнер, но Рессер проворно отпрянул и принялся скептически рассматривать дыню. — Ты когда-нибудь слышал о них? Это самая сладкая вещь в империи. Мой любимый фрукт. Если бы я знал, что мне пришлют именно его… — Рессер протянул другу посылку, и Дункан вскрыл контейнер. — Я не ел дыню целый год. В прошлом году сильно разросся планктон, и урожай был невелик.

Айдахо протянул ломтик Рессеру; тот откусил кусок и с трудом проглотил.

— На мой вкус, эта штука слишком приторна.

Дункан жадно откусил еще кусок, потом съел еще два ломтя, прежде чем закрыть контейнер. Чтобы не обидеть Рессера, он отдал ему булочки из коричневого риса пунди, обернутые в коржи из пряности.

Потом Дункан достал из пакета письма в пергаментных пакетах, запечатанных печатями с изображением герба Дома Атрейдесов. Одно письмо было от Ромбура, который ободрял Дункана, чтобы тот не терял надежды; второе от Туфира Гавата, который спал и видел, что Дункан вернется и разделит с Туфиром тяготы охраны герцогского дома; третье письмо было от Лето. Герцог обещал подумать о назначении Рессера в герцогскую гвардию, при условии, конечно, что тот удовлетворительно пройдет курс Школы.

На глазах Рессера выступили слезы, когда он прочитал письмо Лето, и он отвернулся, чтобы скрыть их от Дункана.

Обняв товарища за плечи, Дункан сказал:

— Не важно, что творит Дом Моритани, ты все равно найдешь себе достойное место. И кто осмелится бросить вызов Дому Атрейдесов, если у нас будет два Оружейных Мастера?

Этой ночью Дункан так скучал по дому, что долго не мог уснуть. Не выдержав, он взял с собой шпагу старого герцога, вышел во двор и начал упражняться при свете ярких звезд, сражаясь с воображаемым противником. Прошло так много времени с тех пор, как он последний раз видел катящиеся волны синих морей Каладана. Но Дункан хорошо помнил о своей новой родине и о том, сколь многим он обязан Дому Атрейдесов.

***

===

~ ~ ~
В своей неизреченной мудрости природа, не спеша, перебирая варианты, создала замечательно тонкую субстанцию Пряности. Нам дано знамение, призванное внушить людям, что только божественное провидение способно создать вещество, которое, с одной стороны, продлевает человеческую жизнь, а с другой — открывает ворота души, ведущие к чудесам Времени и Творения.

Хайдар Фен Аджидика. Запись в лабораторном журнале о природе меланжи

Директор подземной лаборатории Ксуттуха Хайдар Фен Аджидика, стоя в зале вылетов космопорта, смотрел, как челнок Фенринга взлетел со дна каньона — широкой расщелины в коре планеты. Очень эффектное зрелище, особенно если наблюдать его сверху. Какая-то узкая с виду трещина скрывает доступ к целому тайному миру. Корабль, уносивший Фенринга, мгновенно превратился в точку на фоне холодного синего неба.

Слава Богу, избавились! Аджидика каждый раз по-детски надеялся, что однажды вечно сующий свой нос в его дела граф взорвется в своем корабле. Но нет, Фенринг и на этот раз благополучно добрался до лайнера.

Аджидика вызвал лифт и направился на один из самых нижних уровней подземного города. На сегодня хватит. Он уже по горло сыт свежим воздухом и зрелищем чистого неба над головой.

Незапланированный визит министра пряности отнял два дня. Пустая трата времени, во всяком случае для мастера-исследователя. Он горел желанием вернуться к своим стратегическим работам по созданию синтетической пряности, тем более что они уже вступили в решающую стадию и были близки к завершению. Но как я могу работать, если этот человек постоянно дышит мне в затылок?

Но и это еще не все. Через неделю сюда прибудет инспектор с Тлейлаксу. Такое впечатление, что Аджидике перестали доверять и на родине. Священный кехль, высший духовный совет его священной родины, и так каждую неделю собирается на заседания, чтобы обсудить продвижение работ. Но они решили, что этого мало, и теперь начнут докучать проверками и инспекционными поездками, только мешая делу.

Но ведь я уже и так почти достиг цели…

Повинуясь точным указаниям мастера-исследователя, сотрудники лаборатории произвели важную модификацию в строении аксолотлевых чанов, этих священных биологических сосудов, в которых выращивались различные варианты искусственной пряности. Теперь, после внесения в систему нужных усовершенствований, он сможет перейти к следующей стадии работы: тестированию и производству амаля.

В наглухо изолированном от внешнего мира лабораторном корпусе Хайдар Фен Аджидика и его команда добились гораздо большего, чем он открывал министру с мордочкой хорька или даже своим землякам. Еще год, самое большее два, и он сможет разрешить сложнейшую головоломку. А потом Хайдар выполнит свой план, шестеренки которого уже запущены: он похитит секрет амаля и начнет пользоваться им в своих интересах.

Наступил момент, когда его не смогут остановить никакие легионы сардаукаров, расквартированные на планете. Прежде чем они смогут что-либо понять, он, Аджидика, ускользнет с Ксуттуха, предварительно уничтожив лаборатории. Искусственная пряность станет его личной наградой.

Были, конечно, обстоятельства, которые могли помешать Аджидике, причем эти обстоятельства были пока неизвестны. На Ксуттухе было полно шпионов. Сардаукары и собственная служба безопасности тлейлаксов нашли и обезвредили около дюжины таких соглядатаев, присланных Великими Домами. Ходили слухи, что в лабораторию тайно проникла дама из Бене Гессерит. Лучше бы эти ведьмы занимались своими делами, а не совали нос в чужие.

В рельсовом вагоне мастер вернулся в лабораторию и сунул в рот красную облатку — лекарство, уменьшавшее его клаустрофобию. Хайдар боялся долго находиться под землей. Лекарство отдавало тухлым мясом слиньи, выращенной в прогнившем чане. Ну почему фармакологи делают свои лекарства такими невкусными? Неужели в их распоряжении нет каких-нибудь нейтральных добавок?

Впереди показался лабораторный павильон, состоявший из пятнадцати белых зданий, соединенных между собой надземными переходами, лентами транспортеров и дорожками. Весь комплекс был защищен сложными механизмами, не говоря о том, что по периметру круглосуточно несли охрану сардаукары.

Аджидика сумел приспособить для генетических исследований и производства своей сложной и технологичной продукции производственные здания, оставшиеся на планете после того, как отсюда был изгнан Дом Верниусов. Победители использовали по своему усмотрению горы местного сырья, а то, чего не хватало, доставляли с других планет по первому требованию мастера-исследователя. В обмен на сохранение жизни неоценимую помощь в переоборудовании заводов оказали иксианские ученые и менеджеры.

Вагон мягко остановился у стен лабораторного комплекса. Пройдя систему безопасности, Аджидика ступил на чистую белую платформу. Отсюда он поднялся на лифте в самое большое помещение, в святая святых, туда, где в чанах испытывались новые «кандидаты» на звание пряности. Каждый иксианец отдал бы все на свете, лишь бы узнать, что происходит за стенами этой сверхсекретной лаборатории. Но они могли питаться лишь слухами и догадками, не имея никаких доказательств. Такое незнание только усиливало страх.

В исследовательском павильоне было сконцентрировано самое совершенное оборудование, которое только существовало в империи. Здесь были самые совершенные системы транспортировки образцов. Экспериментальная природа работ по выполнению плана «Амаль» требовала огромного количества дорогих реактивов и редких веществ, а также утилизации невероятно токсичных продуктов реакций, но Аджидика сумел преуспеть и в этом, с невиданной доселе эффективностью используя эти отходы. Хайдар не имел доступа к таким передовым технологиям даже дома, на родной планете.

Аджидика прошел через дверь, снабженную системой биологического распознавания, и вошел в гигантскую комнату, где рабочие вчерне монтировали к полу новые, еще живые чаны, лишь недавно доставленные в лабораторию.

Мои опыты должны быть продолжены. Когда я познаю эту тайну, то обрету власть над пряностью, и вот тогда-то я уничтожу всех зависимых от нее дьяволов.

***

===

~ ~ ~
Свобода — неуловимое понятие. Некоторые люди всю жизнь остаются узниками, хотя могут делать то, что им нравится, и идти, куда им угодно, в то время как другие остаются свободными, даже скованные цепью.

Дзенсунни. «Мудрость странника»

Гурни Халлек намеренно сломал лопатки, мешавшие содержимое куба, где в густой вонючей жиже плавали куски синего обсидиана. В результате произошла поломка самого контейнера. Полировочная жидкость разлилась по грязной площадке. Гурни отступил в глубь ямы, готовясь принять неизбежное наказание.

То был первый шаг в исполнении расчетливого, задуманного в отчаянии плана бегства.

Как он и ожидал, охранники бросились вперед, доставая на ходу электрические дубинки и потрясая затянутыми в перчатки кулаками. За два месяца, прошедших после убийства Бхет, подручные Харконненов удостоверились в том, что сумели усмирить светловолосого узника и подавить в нем дух сопротивления. Гурни мог только гадать, почему его не убили. Во всяком случае, не из-за того, что враги прониклись уважением к его несгибаемому характеру или твердости. Нет, напротив, они получали садистское удовольствие, мучая его и наблюдая, как он снова и снова напрашивается на новые пытки.

Теперь ему надо было получить травму достаточно тяжелую для того, чтобы попасть в лазарет. Гурни хотелось, чтобы охранники избили его сильнее, чем обычно, и сломали ему пару ребер. Тогда его точно отволокут в лазарет и бросят его там, дожидаясь, пока он поправится. Вот тогда-то Гурни и приведет в исполнение свой план.

Когда охранники приблизились, Гурни сам бросился на них. Он яростно бил их кулаками, царапал ногтями. Другой узник на его месте сразу бы сдался, но если бы Халлек поступил так, то палачи могли бы заподозрить неладное. Он яростно сопротивлялся, но охранники, естественно, победили. Попинав его ногами, они в конце концов ударили непокорного головой о землю.

Боль и черная тьма окутали Гурни тошнотворным покрывалом, но охранники, обозленные его упорством, никак не желали успокаиваться. Затрещали кости, Гурни начал харкать кровью.

Теряя сознание, он подумал, что переусердствовал и что сегодня они, пожалуй, действительно убьют его.

* * *
В специальных ямах рабы целыми днями грузили в транспортные корабли партии синего обсидиана. Вот и сейчас, в ожидании отлета, на поле стоял огороженный корабль, стальные плиты обшивки которого были покрыты многочисленными отметинами от столкновений с космическими излучениями. Охранники следили за кораблями, но без особого усердия. Ни один нормальный человек никогда не подходил близко к ямам, в которых работали и жили рабы, а охранники были убеждены, что ни один, даже самый жадный, вор не осмелится близко подойти к этим сокровищам.

На этот раз заказ на большую партию обсидиана сделал торговцам Хагала не кто иной, как герцог Лето Атрейдес. Даже Гурни знал, что Атрейдесы на протяжении многих поколений являются смертельными врагами Дома Харконненов. Раббан и барон получали, должно быть, большое удовольствие, продавая партию обсидиана своему заклятому противнику.

Гурни заботило только одно — когда отправляется груз и сумеет ли он вместе с ним выбраться наконец из рабского узилища.

Гурни очнулся от своего мучительного беспамятства на койке лазарета. Простыни были покрыты пятнами крови, оставленными предыдущим пациентом. Врачи прилагали мало усилий для сохранения жизни своих больных. Лечить их было невыгодно. Если узник поправлялся сам, то его отправляли работать, а если умирал… Если он умирал, то достаточно было провести новую облаву и доставить на предприятие свежую замену.

Полностью придя в сознание, Гурни продолжал неподвижно лежать на топчане, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. Рядом стояла другая койка, на которой лежал больной, кричавший от невыносимой боли. Скосив прищуренные глаза, Гурни рассмотрел правую руку, обернутую бинтами, пропитанными кровью. Интересно, почему доктора продолжают возиться с этим беднягой. Как только толстобрюхий управляющий видел искалеченного заключенного, он немедленно отдавал приказ о его ликвидации.

Человек кричал то ли от боли, то ли оттого, что знал, какая судьба его ожидает. Подошли два фельдшера и ввели какое-то лекарство. Это был не просто транквилизатор. Через несколько мгновений больной затих. Полчаса спустя вошли двое солдат в форме и, напевая воинственный марш, привычно вынесли тело из лазарета.

Над Гурни склонился врач, осмотрел его, пощупал. Гурни издавал приглушенные стоны и немного шевелился, но продолжал симулировать беспамятство. Доктор удовлетворенно фыркнул и отошел. За несколько лет медики уже привыкли к Гурни Халлеку и его бесконечным травмам и лечили его постольку, поскольку он мог поправиться сам.

Когда наступила ночь, погасили свет и ямы с рабами погрузились во тьму, в запертом лазарете тоже наступила мертвая тишина. Врачи, привыкшие за годы безделья к наркотикам, кололи себе семуту и другие сильнодействующие лекарства. Напоследок один из врачей осмотрел все еще находящегося в беспамятстве пациента. Гурни стонал, притворяясь, что спит и видит кошмарные сны. Врач склонился над ним со шприцем в руке, желая, видимо, сделать укол болеутоляющего или скорее всего успокаивающего, но потом передумал, махнул рукой и отошел. Решил, наверное, — пусть Гурни сам проснется среди ночи в холодном поту…

Как только медики ушли, Гурни открыл глаза и потрогал бинты, стараясь определить, насколько тяжелы его травмы. На нем был надет только больничный холщовый халат, грязный, заплатанный и покрытый коркой, как тело самого Гурни.

Он увидел несколько кровоподтеков и неумело зашитых ран и порезов. Сильно болела голова. Перелом черепа или по меньшей мере тяжелое сотрясение мозга. Но даже в пылу драки Гурни расчетливо берег конечности. И сейчас он понял, что способен двигаться.

Гурни сел и свесил босые ноги с кровати. Потом встал на холодный грязный, покрытый пылью и песком пол лазарета. К горлу на секунду подступила тошнота, но прошла. При глубоком вдохе в сломанных ребрах вспыхивала острая жгучая боль. Но это он переживет.

Шатаясь, он сделал несколько шагов. На всякий случай медики оставили включенным тусклый ночной свет. Больные стонали и храпели во сне, но никто не заметил Гурни. В шраме, оставленном бичом из чернильного дерева, появилось подергивание, предвестник приступа боли, но Гурни не обратил на него внимания. Сейчас не время.

Остановившись возле медицинского шкафа с лекарствами, он увидел коробку с кираром, лекарством, которое Раббан ввел ему, чтобы Гурни неподвижно сидел и смотрел, как насилуют и убивают его сестру. Гурни запер дверь процедурного кабинета и сорвал задвижку с дверцы шкафа, стараясь не слишком сильно ломать ее, чтобы врачи не сразу обнаружили, что он сделал.

Он не знал, какую дозу надо вводить, поэтому взял из шкафа пригоршню желтоватых ампул. Каждая из них была похожа на осу, сделанную из гладкой полимерной пластмассы. Гурни застыл на месте и огляделся. Если кто-нибудь обнаружит взломанный шкаф и похищенные ампулы, то сразу догадается, что задумал Гурни. Поэтому он прихватил и другие сильнодействующие препараты — обезболивающие, транквилизаторы и галлюциногены, которые он тотчас выбросил в мусоросжигающий контейнер, оставив себе только немного болеутоляющих средств. Они могли понадобиться. Врачи и надзиратели подумают, что кто-то украл разные лекарства, а не только кирар.

Он поискал одежду и нашел заляпанную кровью хирургическую форму, решив, что это все же лучше, чем отвратительная больничная пижама. Поминутно дергаясь от боли в избитом теле, он оделся, потом нашел несколько энергетических капсул, хотя и не смог обнаружить настоящей еды. Гурни проглотил овальную капсулу, думая о том, сколько их потребуется для длительного поддержания сил, потом пригнулся, силой открыл дверь лазарета и выскользнул во тьму — тень среди теней.

Гурни миновал брызжущие электрическими искрами системы охраны, предназначенные больше для устрашения, чем для реальной защиты. Все барьеры были легко преодолимы. Прожектора заливали ярким светом взлетную полосу, но расположены они были неграмотно и оставляли целые острова мрака.

Перебегая от одного темного пятна к другому, Гурни добрался до массивных, никем не охраняемых контейнеров, наполненных обсидианом. Открыв скрипнувший люк, Гурни застыл на месте. Но любое промедление могло лишь привлечь внимание охраны, и он, не раздумывая больше, нырнул внутрь. Оказавшись в контейнере, Гурни осторожно опустил люк.

Скользнув по шероховатому металлическому лазу и разодрав одежду, Гурни почти упал на груду обсидиана. Куски его были остры как бритвы, но Гурни меньше всего боялся получить еще пару порезов и царапин. После того, что он пережил, это были сущие пустяки. Однако следовало позаботиться о том, чтобы порезы не были слишком глубокими.

Он поглубже зарылся в обсидиан. Каждый кусок был не больше его кулака, но форма их была не правильной, а края — острыми. Куски лежали, образуя большой сверкающий конгломерат. Контейнер был еще не полон, и завтра рабочая команда загрузит его доверху, прежде чем отправить на космический корабль. Гурни старательно прикрыл себя обсидианом, чтобы не быть обнаруженным грузчиками.

Гурни зарылся в кучу стекловидных камней с головой и ощутил их давящую тяжесть. Обсидиан сжимал грудь и мешал дышать. Ссадины и порезы горели, как огонь, но Гурни продолжал зарываться все глубже, пока не забился в угол и не ощутил с двух сторон гладкий металл. Он попытался так расположить ближайшие камни, чтобы вес груза давил на них. Завтра контейнер заполнят целиком, и на беглеца будет давить двойной груз. Ничего, как-нибудь он выживет, а если нет… Халлек был готов принять и такой исход. Лучше умереть, пытаясь бежать, чем жить под сапогом Харконненов.

Он насыпал мелкие куски обсидиана на плоскую большую плиту и успокоился. Пожалуй, этого достаточно. Он ничего не видел, даже голубоватого сияния камней. Дышать было почти невозможно. С трудом протянув руку к карману формы, он извлек оттуда желтую ампулу с кираром и глубоко вдохнул, стараясь наполнить легкие воздухом.

Одна доза парализует его, но не погрузит в кому, а три, наверное, убьют. Зажав в кулаке две ампулы, он одновременно вонзил их в мякоть бедра. Остальные ампулы остались лежать рядом на случай, если в дороге ему потребуется дополнительная доза.

Паралич разлился по телу мгновенно, обжигая расслабляющиеся мышцы. Лекарство погрузит его в спячку, сократит потребность в кислороде, но одновременно поставит на грань смерти. Если Гурни повезет, то кирар сохранит ему жизнь…

Хотя герцог Лето Атрейдес не подозревал, что на борту судна с его заказом окажется безбилетный пассажир, Гурни Халлек будет обязан своим избавлением от гнета Харконненов правителю Каладана, врагу барона.

Если ему удастся выжить до прилета на Хагал, то Гурни надеялся бежать, когда обсидиан будут перегружать для отправки на фабрику, где обсидиан шлифовали и придавали ему окончательную форму. Если понадобится, Гурни найдет способ переправиться еще на какую-нибудь планету. Проведя столько лет на Гьеди Первой, он сомневался, что в империи существуют места хуже его родины.

Гурни попытался представить себе образ своего невольного благодетеля, герцога Дома Атрейдесов, и успел улыбнуться, прежде чем впасть в глубокую пропасть парализующей спячки.

***

===

~ ~ ~
Небеса — это звук падающей воды.

Фрименская поговорка

Через три года после того, как они с Варриком случайно наткнулись на базу контрабандистов, Лиет Кинес вернулся туда, но уже один. Теперь, утратив всякую надежду завоевать женщину, которую любил, Лиет понял, что ему нечего терять. Лиет рассчитывал получить с Доминика Верниуса обещанную плату. Он попросит главаря контрабандистов увезти его на другую планету, подальше от проклятой Дюны.

Еще до того, как гордый улыбающийся Варрик вернулся из Пещеры Птиц вместе с новоиспеченной красавицей женой, Лиет, хотя и охваченный отчаянием, решил первым от всей души поздравить чету. Когда наблюдатели увидели с хребта приближающегося червя с двумя седоками, Лиет удалился в свою комнату, чтобы медитировать и молиться. Он любил своего кровного брата и Фарулу и не питал к ним никаких злых чувств. У фрименов есть поговорка: «Если тебе явилась мимолетная злая мысль, отбрось ее сразу, пока она не пустила корни».

У водонепроницаемых ворот сиетча Красной Стены Лиет сердечно обнял Варрика, покрытого дорожной пылью и пахнущего потом после долгого путешествия на спине червя. Глаза друга буквально излучали свет счастья.

Фарула выглядела довольной, но приветствовала Лиета со сдержанностью, приличной для замужней женщины. Лиет улыбался, но его поздравления потонули в потоках безудержных восхвалений, которые сыпались на новую чету со всех сторон. К этому хору присоединил свой хриплый голос и Хейнар — отец невесты и наиб сиетча.

Лиет Кинес редко пользовался славой отца в своих корыстных целях, но на этот раз он преподнес молодым по случаю брачной церемонии корзину благоухающих фруктов из оранжереи Гипсового Бассейна: апельсины, финики и фиги, а также кисловатые ягоды ли с планеты Бела Тегез. Лиет поставил корзину в пустых покоях, куда придут молодые после совершения церемонии бракосочетания и праздничного вечера.

Впрочем, это потрясение сделало Лиета сильнее.

Однако месяц шел за месяцем, а Лиет так и не научился делать вид, будто ничего не изменилось. У его друга появились новые заботы и привязанности. У него была жена и — да будет на то милость Шаи Хулуда — скоро появятся дети. Варрик уже не мог проводить все свое время в набегах на Харконненов и в молодецких забавах.

Прошел уже почти год, но сердечная боль не унималась. Лиет все еще желал Фарулу больше, чем другую женщину, и сомневался, что сможет жениться на другой, потеряв дочь наиба. Если Лиет останется в сиетче Красной Стены, то грусть может превратиться в горечь — а он не желал чувствовать зависть по отношению к лучшему другу.

Фриет хорошо понимала состояние сына и его чувства.

— Лиет, я вижу, что тебе надо на время уехать отсюда. Молодой человек согласно кивал и думал о путешествии в южные полярные районы.

— Будет лучше, если я посвящу себя другому делу. Лиет добровольно вызвался отвезти очередную взятку Рондо Туэку, опасное путешествие, на которое редко кто отваживался по доброй воле.

— Говорят, что эхо воспринимают не только ухом, — говорила Фриет. — Эхо памяти отзывается в сердце.

Улыбаясь, мать положила тонкую руку на плечо сына.

— Иди туда, куда зовет тебя долг. Я сама все объясню твоему отцу.

Лиет попрощался с сиетчем, с Варриком и Фарулой. Другие фримены чувствовали, что в поведении юноши появились беспокойство и тревожность.

— Сын уммы Кинеса хочет отправиться в хадж, — говорили люди, считая его путешествие чем-то вроде религиозного паломничества. Вероятно, это действительно было попыткой заглянуть в себя, найти покой и мир для души. Лишившись Фарулы, Кинес должен был найти другой предмет, который сделал бы его столь же одержимым.

До сих пор юноша жил в тени Пардота Кинеса. Планетолог хотел воспитать сына своим преемником, но молодой человек до сих пор не разведал тропинки, следуя которой, он должен был пройти по жизни.

***