Не погасли Солнца. Не потемнело небо. Не прозвучал на весь мир торжественный реквием. И действительно: во имя чего? Погибла одна из красивейших женщин Монии. Но на огромной планете каждую секунду умирают и рождаются сотни людей, и, может, именно в этот момент появилась та, которая станет со временем еще более красивой, чем Майола.
Отдельные люди в противоположных враждебных лагерях — как клетки в телах воинов, что вышли на поединок. Гибель одной или даже многих клеток — неважно. Значительно важнее, как слаженно и на полную ли мощность работают все остальные. Победа или поражение зависит не от одиночек, а от миллионов, хоть значение имеют и самые малые, и великие.
Девятого дня Второго месяца Шестнадцатого года Атомной эры Пирейи на весы истории было положено все.
Далеко-далеко от Монии, на крошечном островке посреди Бушующего океана, взбешенный изверг нажал на роковую кнопку втайне от всех. Он претворил в жизнь свой гнусный замысел.
Существовала только одна возможность бороться против баллистических ракет: пустить навстречу им такие же ракеты-перехватчики, — противоракеты, чтобы ядерные взрывы произошли где-то далеко в стратосфере. Если бы это произошло хотя бы годом позже — может, удалось бы использовать новый вид защиты, чудесные излучатели резонансных лучей. Тогда бы водородные бомбы просто распались бы на атомы. Если бы даже на несколько месяцев позже — ракеты-перехватчики были бы оборудованы зарядами из антивещества. Тогда при столкновении двух видов материи произошел бы еще более сильный взрыв, но после него не осталось бы смертельной для всего живого радиоактивной тучи.
Однако атомные резонансные излучатели только проходили первую стадию испытаний, а ракет с антивеществом в СКГ было всего около двухсот.
Все, все взвешивалось на весах истории того знаменательного дня: бдительность и трудолюбие, талантливость и честность, храбрость и хитрость.
Мистер Кейз-Ол принял самые строгие меры предосторожности, чтобы никто не подслушал и не перехватил сигнал начала операции «Молния». Недаром Мэй стремилась быть рядом с триллионером в тот миг, когда он вознамерится нажать на кнопку. Если даже не удалось бы помешать этому, девушка послала бы по радио короткий условный знак — крайне необходимый, потому что баллистические ракеты мчатся с космической скоростью, и радиолокаторы зафиксируют их слишком поздно. Майола подать этот сигнал не успела. Зато его подал профессор Эйр Литтл.
Нет, Литтл все-таки имел основание присвоить себе полушутливый титул «советника по высшей технике»! Именно у него возникла блестящая мысль: пристально следить за часовым механизмом одной из стартовых установок, чтобы узнать определенный момент атаки заранее. Рано утром девятого числа вместе со своим другом, профессором Мэтти, Литтл помчался к радиорелейной линии центра А, за десять миль от Дайлерстоуна. Это была самая главная станция, которая соединяла Генеральный штаб Монии с Уранией, — объект, который намечался к подрыву в первую очередь. Профессор Литтл едва успел помешать этому. По его приказу дружинники выбросили вон из подкопа уже заложенную взрывчатку, быстро пробили пол в аппаратной. В узкий проем храбро полез профессор Мэтти, за ним — Литтл и остальные дружинники.
Мистер Кейз-Ол слишком боялся людей и слишком полагался на машины. Они действительно слепо и безжалостно уничтожили бы всякого, кто пошел бы против них напролом. Но против сообразительности человека автоматы защиты выстоять не могли.
Конечно, если бы не профессор Мэтти, Эйр Литтл ничего не понял бы в том хаосе проводов и радиодеталей, что заполняли почти весь бункер. А тот сразу же нашел нужное: нажал на какую-то кнопку.
— Линия Генерального штаба выключена… Ну?
Даже теперь, в эти решающие минуты, профессор Мэтти еще не верил, что Кейз-Ол способен начать войну.
— Не спеши иронизировать, друг мой! — мрачно отозвался Литтл. — Лучше скажи, где эти реле времени?
— Смотри!
Они долго сидели молча, неподвижно, не сводя глаз с окошка, в котором виднелось — 00.00. Сколько прошло так времени? Час? Десять? Литтл и Мэтти ждали.
И вдруг защелкали переключатели, замелькали сигнальные лампочки. Профессор Мэтти побледнел, схватился. Сказал тихо:
— Двадцать четыре семьдесят пять… Литтл, беги!
Через три минуты назад Единый центр Монии подал условный сигнал, и сразу же все боевые дружины отправились против врага.
Не было штыковой атаки с победным «ура». Не взбирались на бастион вражеской крепости первые храбрецы, чтобы водрузить флаг победы. Эта битва мало походила на битвы давних времен.
Уже в первые минуты хорошо спланированного наступления удалось обезвредить более трети стартовых установок. Не обошлось, конечно, и без неудач. В нескольких случаях план Единого центра был нарушен непредвиденными обстоятельствами. Некоторые из боевых групп попали под огонь не выявленных вовремя автоматов защиты. И все же, в воздух вместо трех тысяч трехсот баллистических ракет способны теперь подняться лишь две тысячи сорок.
«24.75 — 2040» — летят над планетой старательно зашифрованные сигналы радиопередатчиков. А в Генеральном штабе Монии до сих пор даже не подозревают, что сигнал начала операции «Молния» подан. Спят солдаты, дремлют офицеры, молчат двигатели бомбардировщиков. Радиорелейные линии повреждены дружинниками. Приказ начинать войну не будет получен.
Спасибо вам, дорогие друзья, славные соратники! Вы сделали действительно много! Но и двух тысяч ядерных бомб более чем достаточно, чтобы уничтожить жизнь на планете.
Угрюмо смотрит в пространство профессор Эйр Литтл. Как никто в мире, он знает, что постигнет Пирейю, когда эти бомбы взорвутся.
Кейз-Ол недаром грозился утащить за собой в гроб все человечество. Для него невыносимой была сама мысль, что после его гибели кто-то будет смеяться, радоваться, жить. Если погибать, то пусть гибнут все, вместе с Уранией!
Нет, он не собирался умирать, но предполагал возможность покушения или несчастного случая, поэтому принял меры, чтобы осуществить свой дьявольский замысел любой ценой. Когда Кейз-Ол нажал на кнопку, включились не только радиорелейные линии стартовых установок. Одновременно щелкнули и реле часовых механизмов атомных фугасов, заложенных под хранилищами ядерного топлива. Обычная предосторожность Кейз-Ола! Достаточно Кейз-Олу будет сказать хоть слово перед первым попавшимся микрофоном — и сразу же выключатся механизмы, взрыва не произойдет. Если мистер забудет это сделать, то за полчаса до рокового срока включится тревожная сирена. Если же нужная команда не будет подана и после этого — Уранию уже не спасет ничего.
Никто не знал эту величайшую тайну Урании, кроме Стун-Айя. Может, именно за нее он и поплатился жизнью.
Как только прозвучал сигнал боевой тревоги, от Зари Надежды беззвучно отчалила ракетоплан и, таща за собой длинные пламенные хвосты, помчался вниз, к планете.
Четверть часа назад связисты искусственного спутника СКГ перехватили сообщение: открытым текстом несколько радиостанций Монии предупреждали человечество о смертельной опасности, которая нависла над ним.
На «Звезде Надежды», собственно, это сообщение не было новостью: уже несколько дней искусственный спутник находился в состоянии боевой готовности, и все же до последнего момента еще теплилась надежда, что бедствия повезет избежать.
А потом радисты перехватили еще одну передачу, адресованную командиру «Звезды Надежды».
Урания в руках повстанческого комитета… Кейз-Ол арестован… Повстанческий комитет просит командира Звезды Надежды немедленно отправить ракетоплан за преступником Кейз-Олом…
Передача повторялась и повторялась — видимо, повстанцы уже потеряли надежду получить ответ…
Управляемый Румом ракетоплан не успел преодолеть и половины расстояния до планеты, как радиолокаторы «Звезды Надежды» зафиксировали у северного побережья Монии первую группу баллистических ракет, мчавшихся в направлении Союза Коммунистических Государств. Одновременно с этим пост наблюдения доложил, что начала атаку и «Звезда Кейз-Ола»: одна часть ракет движется по направлению к «Звезде Надежды», а вторая — снижается на Пирейю.
Куда направить ракеты-перехватчики из антивещества? Как целесообразнее и эффективнее контратаковать искусственный спутник врага? Ни один из величайших полководцев всех эпох Пирейи не смог бы решить этот вопрос. Просто не хватило бы времени на обдумывание, не удалось бы учесть множество обстоятельств. Но то, что выходило за пределы возможности человека, очень легко в течение нескольких десятков секунд сделал Главный кибернетический центр СКГ — гигантская электронновычислительная машина, надежно скрытая в стальных бункерах глубоко под землей.
Многочисленными радиорелейными линиями умчались группы радиосигналов. И по этим сигналам включались сирены атомной тревоги, останавливались заводы и машины, распахивались двери бомбоубежищ. По этим сигналам срывались со стартовых установок баллистические ракеты и неслись навстречу движущимся целям.
Невероятно ужасные были эти минуты, когда от двух континентов помчались и начали сближаться две шеренги смертоносных ракет!
Стальные сигары не избегают друг друга, а, наоборот, ищут встречи.
Еще несколько десятков секунд — и грянут взрывы.
— Быстрее, друзья, быстрее! — кричит в мегафон Рум, высунувшись из дверей ракетоплана. Он не может подвести самолет ближе: на рифах у острова Праздника отплясывает бешеный прибой.
Похожая на «Малютку» Дэйва металлическая машина, которая направляется к ракетоплану, не приспособлена к плаванию и поэтому двигается очень медленно. На нее раз за разом обрушиваются тяжеленные валы, и сердце у Рума тревожно замирает: как бы не смыло тех, кто вцепились в кабину вездехода.
— Доктор, ну, что там?
Тот смотрит в бинокль, но и ему еще плохо видно.
— Их пятеро. Трое мужчин и две женщины. Одна, вероятно, ранена, и ее держат на руках.
— Дайте, я взгляну! — Рум протянул руку, чтобы взять бинокль, но в этот момент включился экран телевизора, на нем появилось бледное, сосредоточенное лицо капитана «Звезды Надежды».
— Рум, немедленно стартуйте! С максимальным ускорением — выше вверх! — академик запнулся, схватился рукой за грудь. — Взрыв… произошел!
Несколько следующих минут выпали из памяти Рума. В сознании осталось только бледное лицо Майолы, ее залитое кровью розовое платье.
Рум очнулся только тогда, когда ракетоплан, преодолевая звуковой барьер, на мгновение завибрировал. Рефлекторные привычки пилота взяли верх над всем: чрезвычайно большую перегрузку надо было прекратить, ибо это грозило гибелью.
Рум снял ногу с педали управления. Стрелка указателя ускорения поползла с деления «G6» вниз. От груди сразу же отхлынула невыносимая тяжесть. Но мозг еще работал вяло.
Машинально Рум взглянул в иллюминатор. Посреди безграничной синевы Бурного океана виднелось пятно — остров Праздника.
— Будь проклята, Урания! — он в бессильной ярости погрозил кому-то кулаком. — О… — и запнулся.
На месте темного пятна вспыхнул невыносимо яркий свет. На глазах он превратился в светящийся гриб, который с каждой секундой увеличивался. Его яркость приобрела зловещую окраску. Черное с красным — атомный взрыв!
Рум обвел взглядом кабину.
Мертвая Майола. Врач в полуобмороке. Тесси Торн и двое незнакомцев…
Погибла самая дорогая женщина в мире. Гибнет весь мир. Кто виноват в этом?
Вот он — виновник, мерзкий выродок Кейз-Ол! Связанный, преступник лежит в углу кабины и оглядывается вокруг хищными, волчьими глазами.
— Как вы себя чувствуете, Рум?.. — послышался обеспокоенный голос капитана «Звезды Надежды». — Немедленно переведите устройства на дистанционное управление. К вам приближается первая взрывная волна.
Рум выполнил приказ и взглянул в правый иллюминатор кабины. Фазы атомного взрыва над Уранией развивались дальше. Масштабы явления были просто невероятные: пламя уже охватило полнеба. Но когда Рум взглянул в противоположную сторону, он увидел еще более страшное зрелище: с севера шел черно-багровый вал, которому не было конца и края. Он впитывал в себя облака и воду, закрывая собой весь Бурный океан…
Рум удобнее устроился в кресле, закрыл глаза. Он был бессилен бороться против взрывной волны. Единственная надежда — на автоматы управления.
Еще несколько секунд — и вдруг ракетоплан качнулся… Невыносимая боль ослепила глаза Рума, ледяным холодом пронзила мозг. Навалилась тьма — тяжелая, непроницаемая.
И, наконец, все исчезло.
Когда планета вскрикнула
Поблек, погас экранчик биоскопа. Павел Седых вскочил, обвел безумным взглядом кабину.
Увиденное и прочувствованное все еще стояло перед глазами, жгло в груди, врывалось в мозг отчаянным: «Зачем? Почему?»
Трагедия далекой планеты была не абстрактным зрелищем, она заставляла задумываться, а не может ли случиться так и на Земле?
Там, на Пирейе, обстоятельства сложились весьма неблагоприятно. Союз Коммунистических Государств вышел на арену истории очень поздно, когда концентрация капитала в Монии достигла наивысшего предела, а Кейз-Ол стал некоронованным самодержцем. На Земле все по-другому. Именно Советский Союз проложил дорогу в Космос и этим продемонстрировал свою мощь, величие своей науки и техники. Лагерь социализма монолитный, лагерь империалистов раздирают внутренние противоречия. Да и трудящиеся капиталистических стран умнее и смелее рабочих Монии. Против войны выступают самые широкие круги людей.
Это были трезвые рассуждения, опиравшиеся на вполне реальные факты. И все же беспокойство Павла Седых не исчезло полностью. Разве мало есть безумцев и на Земле, что хотели бы потянуть за собой в гроб весь мир? Как обезоружить этих маньяков, как навсегда установить мир?
Юноша пытался осмыслить суть трагедии Пирейи, проанализировать, где и когда защитники мира проиграли битву. В его памяти вновь и вновь мелькали кадры биофильма, и теперь все события воспринимались и оценивались совсем по-другому.
В своем биофильме пирейцы с безжалостной правдивостью раскрыли причины ошибок и неудач. Слишком поздно спохватились сторонники мира на планете, слишком распылены были их усилия. Не один год строилась «Звезда Кейз-Ола», не за одну ночь были установлены стартовые площадки с водородными бомбами, а те, кто мог бы помешать этому — Торн и Кольридж, Айт и Литтл, и еще тысячи и миллионы других, — смотрели и чего-то ждали.
Не как сторонний наблюдатель, а как суровый судья, Павел Седых взвешивал все увиденное и услышанное, вновь и вновь возвращаясь к земной действительности. Да, на Земле все по-другому. На Земле нет всемогущего Кейз-Ола, который нажатием на кнопку смог бы поднять в воздух тысячи баллистических ракет. Но войну может вызвать взрыв даже одной-единственной водородной бомбы… Поэтому надо раз и навсегда вырвать из рук безумцев атомное оружие и ни на минуту не прекращать борьбы за мир…
Павел Седых оценивал и взвешивал, даже не подозревая, что этот его процесс анализа оценивается и взвешивается электронным мозгом кибернетического вездехода пирейцев. Прошел почти месяц с того времени, как металлическая машина захватила в плен юношу, что выпрыгнул из кабины вертолета в лесу вблизи Северска. Еще в первые дни представитель человечества сдал экзамен на звание разумного существа и получил право просматривать биофильм. Но именно с тех пор и начался процесс изучения его психологии, убеждений и стремлений. Инопланетная машина фиксировала каждую реакцию Павла Седых на увиденное, записывала биотоки его мозга, изменение частоты дыхания и пульса, процентное содержание химических веществ в крови. Экзамены продолжались. Электронный мозг вездехода строго следил за тем, чтобы нервная система подопытного не разрушилась. Вот и сейчас возбуждение, которое охватило юношу, постепенно спадало, тело сковало сладкое оцепенение. Павел еще пытался рассуждать и анализировать, но глаза его невольно слипались.
На этот раз он спал более пяти суток. Открыв глаза, Павел сразу вспомнил все.
Что же дальше? Юноша наклонился к экранчика биоскопа, нажал на кнопку…
В тот же миг все вокруг охватило безумное пламя. Оно распространялось, наползало, душило грудь, жгло мозг.
«Я снова на Пирейе… — сверкнула мысль в голове Павла. — Итак, трагедия еще не закончилась».
Пламя постепенно развеивалось. Вместо него проступало изображение звездного неба. Раздался тихий хрустальный звон. И одновременно кто-то сказал: «Пирейя погибает!»
Гибла большая, красивая планета, полная силы и творческого буйства. Она уже пережила возраст своего детства. И на ней появились существа, невзрачные с виду, слабосильные, зато вооруженные самым мощным оружием из всего, что может дать природа, — умом.
На свой вкус и усмотрение они начали перекраивать родную планету, разрушали горы, останавливали реки, создавали новые моря и высушивали старые. Люди поднимались в заоблачные выси и опускались на дно океанов, штурмовали стратосферу и атомное ядро. Порой они уже и смеялись над планетой, называли ее «старушкой», «крошечной», «немощной», потому что их самолеты облетали вокруг света за несколько часов, их заводы создавали несуществующие в природе вещества, а их ученые вызывающе поглядывали в Космос. Так, наука и техника на Пирейе достигли небывалого расцвета, но только для того, чтобы погубить своих создателей.
Настоящие люди Пирейи на основе точных законов развития общества доказывали, что капитализм — обречен, но пусть лучше он погубит себя сам, только чтобы не вспыхнула Третья всепирейская война. Настоящие люди предлагали: хватит играться с ядерной бомбой! Это игрушка, которая может испепелить весь мир. Настоящие люди Пирейи организовали величайшее в истории человечества движение сторонников мира. К нему были привлечены люди всех рас и убеждений; бок о бок стали и те, кто был в обычной жизни врагами, идейными противниками, — ссоры и споры — потом!
Нет, Третья Всепирейская война не вспыхнула, мир победил, ни одна бомба не упала ни на СКГ, ни на Монию. Да только мало было радости от этого мира, ибо планета погибала.
Планета молчала, когда по ней стучали сапоги всевозможных завоевателей. Даже породив жизнь, она оставалась безжизненной, поэтому безразлично всасывала кровь, пролитую в бессмысленных битвах.
Планета терпела, когда ее поверхность начали сотрясать взрывы. Она не имела нервов, и ей было все равно, что аммонал выбрасывает грунт из котлована будущей электростанции, или, может быть, тротиловая бомба крушит человеческие жилища.
И только когда над Бурным океаном более чем две тысячи межконтинентальных ракет с водородными бомбами встретились с таким же количеством баллистических ракет-перехватчиков, планета вскрикнула.
Страшный это был «крик»! Он прокатился, обогнув Пирейю несколько раз, медленно затихая. От этого крика сдвинулись с мест горы, полегли леса, высохли реки. Гигантские волны океана неистово мчались по суше, смывая то, что пощадил ураган, а за ним медленно ползли радиоактивные облака, чтобы завершить уничтожение.
Долго, долго не прекращался этот стон мертвой материи! Он был слышен в грохоте пробудившихся от сна вулканов, в реве рек, что прорезали себе новые русла, в свисте бурь, которые разгулялись над планетой.
Затем над Пирейей воцарилась страшная тишина.
Нет, человечество не погибло. И даже число жертв было невелико по сравнению с масштабами катастрофы. Родная планета закрывала людей каждой своей морщинкой, спасала в каждой впадине. Люди, как кроты, зарывались поглубже в грунт. Но на поверхности погибло все. Разбитые, обгоревшие деревья уже не могли подняться. Высохла и пожелтела трава. Не стало зверей и птиц.
То, что осталось живым, было обречено. В атмосфере собралась такое количество радиоактивных изотопов, в первую очередь изотопов углерода и стронция, что гибель жизни на Пирейе была только вопросом времени.
Можно было дышать, работать — никто не чувствовал ничего, потому что общая доза радиоактивности была не смертельной. Но изотопы накапливались постепенно и незаметно отравляли организм. Первое поколение пирейцев могло дожить до своего возраста свободно, второе родилось бы болезненным и неполноценным. Третье поколение стало бы последним.
Звучали колокола храмов в Монии: «Покайтесь, грешники! Наступил конец света!»
Ревели джазы в Монии: «Живите сегодняшним днем! После нас — хоть потоп!»
Закрывались в Монии школы, потому что никто не хотел ни учиться, ни учить. Зачем?
Останавливались монийские заводы, что остались невредимыми. Разбежались остатки монийской армии.
Наступало самое страшное бедствие — деградация половины всего человечества.
И в это тяжелое время, когда, казалось, не было уже никакой надежды на спасение, когда в Монии разрушилось все, что создавалось веками, раздался над Пирейей твердый, уверенный голос:
— Человечество не погибло! Оно будет жить!
…Где же вы, «мудрейшие»? Кейз-Ол предлагал вам акции спасения, обещал за определенную плату обеспечить каждому из вас райскую жизнь в краю обетованном, в неприступной Урании.
Ах-ах, развеялась Урания радиоактивным пеплом. Прахом пошли и все ваши ожидания. Из могучих вы стали бессильными, из грозных — жалкими. Никто вам не подчиняется, никто не уважает вас. Наверху вас держали только деньги. А деньги потеряли для Монии любую ценность. Ни за какие деньги вы не купите для своих потомков жизнь и здоровье.
Коммунистическая партия Монии предложила всем другие акции спасения — акции, за которые придется платить единственной подлинно устойчивой валютой: собственным трудом.
Полусуточный рабочий день. Полнейшая дисциплина. Строгое нормирование продуктов и сжиженного кислорода… За все это рабочий получает антирадиационный скафандр, а его дети — место в антирадиоактивных глубинных убежищах.
Законы чрезвычайного положения — жестокие. Многим они пришлись не по вкусу. Бывшие «мудрейшие» пытались игнорировать их. Но когда на разрушенную Монию стал приходить голод, когда уже негде было взять жидкий кислород для антирадиоактивных скафандров, невольно пришлось покориться и им.
Генерал Крайн держался долго. Как человек предусмотрительный, он заранее оборудовал на большой глубине комфортабельный бункер и сделал запасы продуктов, воды и жидкого кислорода. Злорадно посмеиваясь, генерал сидел в своем хранилище и дописывал «Историю Второй Всепирейской войны» — просто так, для себя.
Но вот до бункера добрались бойцы народной милиции. Они конфисковали запасы Крайна. Зря генерал что-то лепетал о своих былых заслугах перед Монией, ссылался на болезнь жены. У бойцов были на все готовы ответы: сейчас речь идет не о прошлом, а о будущем; жена должна обратиться к врачебной комиссии; генерал Крайн по разнарядке местного комитета партии назначается чернорабочим на строительство кислородного завода. Конечно, гражданин Крайн может отказаться — это его дело. Но в таком случае он не получит продуктовых и кислородных карточек.
Волей-неволей пришлось пойти на работу. И вот там, впервые в жизни взяв в руки лопату, бывший генерал Крайн и встретился с Комиссаром антирадиационного надзора при Центральном комитете коммунистической партии Монии, профессором Эйром Литтлом.
Они сразу же узнали друг друга, ибо оба были без скафандров: людям старшего возраста повышенная радиоактивность воздуха уже не причиняла особого вреда.
Литтл взглянул заинтересованным взглядом на грязное, потное лицо Крайна, на его руки с кровавыми мозолями и усмехнувшись, обернулся к своему спутнику — мужчине в легкой антирадиационной маске, из-под которой выбивались непокорные пряди белокурых волос:
— Хочешь, Люстиг, увидеть того, кто подтолкнул меня на путь справедливой борьбы, к членству в Коммунистической партии?
— Конечно, хочу! — послышался сквозь резину маски приглушенный голос Люстига. — Где он?
— А вон, копает! — Литтл кивнул головой. — Бывший генерал Крайн!
— Не понимаю… — сквозь стекло маски видно было, как Люстиг наморщил лоб, припоминая.
— Да это же тот мерзавец, что устроил взрыв атомной бомбы на полуострове Койтерс! Если бы не он, ураган не обрушился бы на Сан-Клей, Тесси не остановила бы твой рефрижератор, и…
Литтл внезапно умолк. Он увидел, как болезненно скривилось лицо Люстига, и уже по-другому, с искренним сочувствием в голосе спросил:
— Ну, кто у нее?
— Сын.
— И…
— …назвали его Люстигом… — Люстиг глубоко вздохнул, покачал головой. — В мою честь…
Он быстро пошел вперед, а профессор из чувства такта задержался.
Нет, жизнь на планете не умерла! А там, где есть жизнь, всегда будет и любовь с ее радостями и болями, будут счастливые и несчастливые. Люстиг до сих пор не может забыть Тесси Торн. Но он еще молодой и красивый. И впоследствии, вероятно, найдет себе жену, не хуже, чем Тесси.
Не хуже?.. Профессор грустно покачивает головой. Он сам немного влюблен в Тесси и чувствует: лучше нее нет в целом мире. Ах-ах, поздно спохватился, дедушка, слишком поздно вспоминаешь о любви! Да и какая тут любовь. Просто глубокая симпатия… И на старика вдруг повеяло тихой грустью, знакомым запахом пожелтевших осенних листьев.
— Люстиг! Люстиг! — профессор Литтл семенит вслед за товарищем. — Слушай-ка, что мне пришло в голову. Тебе, как члену Центрального Комитета партии, следует побывать на заводе кибернетических машин. Я давно не проверял уровень радиации в том районе.
Оба прекрасно понимают друг друга: на заводе кибернетических машин главным конструктором работает инженер Айт, там же он и живет вместе с семьей.
— Гм… А как же с атомной электростанцией у Крутого порога?
— Осмотрим ее завтра.
— Ну, ладно. Полетели.
Медленно и почти бесшумно летит над Монией маленький вертолет. Проползают под ним черные пепелища, пустые нивы, где уже начинают разрастаться липкими красными прядями ядовитые для всего живого всеядные гвианы.
Вдоль пустынных автострад безумный ветер гонит коричневые облака пыли. Скалились выщербленными зубами в небо разрушенные железнодорожные мосты.
Все произошло так, как и предсказывал профессор Эйр Литтл более восемнадцати лет назад, когда произошли первые два взрыва атомных бомб.
Но тогда прогноз Литтла на будущее был совершенно бесперспективен, а сейчас все выглядит значительно оптимистичнее.
Планета не такая безлюдная, как кажется на первый взгляд. Кое-где клубятся дымы — это начинают работать восстановленные заводы. Видно, как врезаются в грунт ковши шагающих экскаваторов. Скорее всего, это строится новое антирадиационное жилье. В небе пролетают самолеты и вертолеты.
Но профессор Литтл не обращает внимания на эти радостные приметы. Он думает о чем-то своем.
— Мне кажется, Люстиг, что следовало бы зайти в первую очередь к Тесси. Поздравить ее с сыном, ну и… Послушай, но как же с подарком? Не захватил ты чего с собой?
Люстиг сделал свой подарок сам: долгие часы он потратил на то, чтобы из куска крепчайшей стали выпилить и отшлифовать фигуру девушки с планетой в одной руке и горящим факелом в другой.
— Прекрасно, Люстиг! — восторженно восклицает Эйр Литтл, любуясь статуэткой. — Этот скульптурный портрет переживет века! И сходство — чрезвычайное!
Люстиг только вздыхает в ответ.
Вертолет опустился возле огромного приземленного сооружения без окон.
Медленно открываются тяжелые герметичные двери, вторые, третьи.
Длиннющий светлый коридор, заставленный домашними цветами. Многочисленные двери — как на пароходе. Большинство из них открыты, и оттуда доносятся детские голоса, смех и плач, убаюкивающее: «А-а-а…» и грозное: «Не трогай!»
Это — Царство детей, Дом для детей. Малыши носятся по коридору, ползают по комнатам, что-то мастерят в холле. Здесь им вольготно и уютно; ни один из них не заболеет лучевой болезнью. Но растут они при свете искусственных солнц, и наружу им придется выходить только в тяжеленных, неуклюжих антирадиоактивных скафандрах.
Вот и знакомые двери. Они также открыты. В крохотной комнатке возле детской кровати сидит Тесси Торн. Она не замечает того, что на нее смотрят. Глаза у нее светятся таким счастьем и теплом, что у Люстига даже перехватывает дыхание.
Протянув руку, он тихонько ставит свой подарок на тумбочку возле двери и, сделав знак Литтлу, идет к выходу.
А из комнаты все еще слышится счастливый голос:
— Папа сделает для тебя большую-большую ракету. Ты полетишь в звездные миры, мой черноглазый. А я тебя буду ждать. Ну, спи, мой сыночек!
Жизнь на планете не погибла. Она развивалась.
