Главная » 2019 » Апрель » 1 » Вячеслав Леонидович Кондратьев. ОТПУСК ПО РАНЕНИЮ. Повесть. 007
15:13
Вячеслав Леонидович Кондратьев. ОТПУСК ПО РАНЕНИЮ. Повесть. 007

***

Отпуск по ранению. Театр. 1983 год. Воспоминания театральные 011

***

Не сговариваясь, они оба повернули к Октябрьскому вокзалу и вошли в зал ожидания... Вокзальная предотъездная суета взбудоражила их, и они долго бродили по залам, прошлись по перрону... И пыхтение паровозов, их протяжные гудки, дым, пахнувший разлуками, лязганье буферов, нервные, приглушенные разговоры отъезжающих погрузили Володьку в то томительное, не всегда радостное, но всегда значительное предощущение дороги, которое неизменно испытывал он на вокзалах и станциях, каких немало было в его короткой жизни... Не важно, что предстоящие ему дороги была дорогами в неизвестное, дорогами, может быть, в никуда, дорогами последними, но они всегда тревожили и возбуждали...

Они подошли к расписанию и узнали, что на Калинин идет только один поезд, днем. С ним-то и должна уехать Юлька, а оттуда, как сказал им майор, поедут они машиной до места... На вокзале Юлька затихла, и ее рука, до которой дотронулся Володька, была холодной.

- Не знаю, стоит ли тебе меня провожать завтра? Боюсь разреветься...

- Но-но, товарищ красноармеец, это не положено, - попытался пошутить Володька.

До Матросской Тишины они шли почти не разговаривая... У казармы Володька поцеловал Юльку, но ее губы были холодны, и она не ответила на поцелуй. Возбужденность, с которой она пришла к ним в дом, видимо, прошла - Юлька как-то завяла, будто очень и очень устала... Он долго смотрел ей вслед, как дошла она до проходной, как перекинулась несколькими словами с постовым, как оглянулась и улыбнулась Володьке такой же жалкой, вымученной улыбкой, как и у призывного пункта...

Володька постоял еще немного, потом вынул из кармана черный футлярчик смертного медальона, развернул его, вынул вложенную туда бумажку, прочел Степанов жил где-то у Крестьянской заставы.

* * *

Он долго бродил по каким-то переулкам с одноэтажными деревянными домами, прежде чем нашел нужный. Долго стоял перед дверью, не зная, что ему говорить и как вести себя, если Степанова еще не получила похоронку, и так, ничего не придумав, постучал.

Открыла ему девочка лет двенадцати, поглядела на него и, ничего не спросив, убежала в темноту коридора.

- Мама, мама! К нам дяденька с фронта...

Володька сделал шаг... Навстречу ему шла женщина, на ходу вытирая мокрые руки.

- Вы к нам? - спросила, остановившись перед ним и глядя холодноватыми, настороженными глазами.

- Вы - Степанова? - Она кивнула в ответ. - Тогда к вам.

- От мужа? - спросила она сдавленным голосом, и он почувствовал, как напряглась она вся.

- Мы вместе воевали...

- Он жив? - задала она самый главный и страшный вопрос, но каким-то странно равнодушным голосом.

- Вы ничего не получили? - проклиная штабную канцелярию, пробормотал Володька.

- Нет, ничего, - мертво ответила она и перестала вытирать руки, которые плетьми упали вдоль тела.- Ну, проходите же, чего мы тут, в коридоре. - Она открыла дверь комнаты и пропустила Володьку.

В довольно большой комнате - простой стол, три кровати, славянский шкаф с зеркалом, в беспорядке расставленные венские стулья. На одной из кроватей, прижавшись друг к другу, сидели девочка, открывшая ему дверь, и мальчуган лет семи. Они смотрели на Володьку как-то очень серьезно, без обычного детского любопытства.

- Садитесь, - сказала женщина, подвигая ему стул, и сама села напротив.

- Спасибо, - поблагодарил он и взглянул на ребят - говорить при них было нельзя.

- Маша, пойдите прогуляйтесь, - поняла женщина его взгляд.

- Да, мама, - сразу согласилась девочка, взяла брата за руку, и они вышли из комнаты.

Женщина стала скручивать цигарку из филичевого табака, пачка которого лежала на столе. Руки ее дрожали. Володька вытащил папиросы и предложил. Она взяла, поблагодарив.

- Никак не научусь крутить, - сказал она, бросив изорванную бумажку на стол. - Да и табак этот - одно название. - Володька зажег спичку. - Вы давно... оттуда-то?

- Третьего мая меня ранило... Отпуск у меня к концу идет, - поспешил добавить он.

Женщина молчала. Молчал и Володька. Оба оттягивали неизбежное.

- Вы, наверное, тот самый лейтенант, о котором муж с Урала писал?                      ***        - Он писал?

- Да. О взводном.

- Тогда обо мне. Что же писал?

- Могу показать письмо, если хотите.

- Покажите. - Женщина поднялась, нашла письмо, протянула Володьке. Он стал читать:

"Командир наш взводный вроде ничего, только больно горяченький да молоденький. Правда, хорошо, что не из новоиспеченных - служил кадровую, дело вроде знает. Но боюсь, дров наломать может. Нас гоняет на тактических, жмет на рукопашный, а будет-то на фронте совсем не так: и тактика эта не пригодится, а уж рукопашный тем более. Намекал я ему, что, дескать, это все ни к чему, что отдохнуть людям надобно. Уж я-то знаю, сколько силенок передок потребует, но впустую намеки мои. Пока сам этого хлебова не попробует - не поймет. Нога моя совсем зажила, но когда лейтенант все бегом и бегом - чувствую боль, и трудно мне это..."

Сжало у Володьки горло запоздалой жалостью, вспомнил, как гонял ребят по сугробам, как доводил их со штыковым боем... И верно, не пригодилось ничего. Положил он письмо и дрогнувшим голосом сказал:

- Да, про меня это...

И опять тягостное молчание придавило обоих.

- Ну, чего уж больше тянуть, - сказала наконец женщина. - Поняла я сразу, как вас увидела. Когда убило-то?

- В апреле.

- Чего ж похоронку не присылают? Вы точно знаете, что убило?

- На моих глазах... Вот, - достал он смертный медальон. - Сам из кармана вынул, чтоб адрес узнать. Он говорил: "Ты, землячок, если в Москву таким случаем попадешь, зайди ко мне непременно и расскажи, как мы на этом болотном пятачке помирали. Ну, а я, ежели живой останусь, к твоим зайду".

И опять потянулось тягостное молчание... Женщина не плакала, не всплескивала в отчаянии руками, только лицо окаменело и чуть подрагивали руки, когда подносила ко рту папиросу.

- Трудно было ко мне идти?

- Да.

- Вижу. Сколько времени не решались. Понимаю, что такую весть приносить и врагу не пожелаешь... Но я-то, я этот час давно поджидала. И приготовилась. Не было у меня надежды, с самого начала не было. Как письмо его с дороги получила, так в сердце что-то и ударило - не увижу больше. Я вам, наверное, бесчувственной кажусь? А я эту минуту в своей душе не один раз уже пережила... Другие как-то надеются все, до последнего... Похоронку получат - и то все надеются... А я как письма перестала получать, так и поняла: все. Так что не удивляйтесь. Все у меня было - и слезы и отчаяние, все.

- Я пришел... - стал выдавливать из себя Володька. - Я должен... должен рассказать вам, как все это...

- Не надо, - прервала его она. - Скажите только, захоронили где? Может, после войны удастся на могилу съездить.

И опять ударило Володьку по сердцу. Не может же он сказать, что оставили они Степанова на поле, что еле-еле раненых вытащили, живых, что не до мертвых было, когда немец не переставал разметывать их огнем до тех пор, пока ни одного человека не осталось на поле.

- Я... я не знаю точно. В похоронке должны написать. Ну, - а место, где находились мы, могу назвать. Это от Ржева километров двадцать на северо-запад... Три деревни там - Погорелое, Черново, Усово... За Черново лес большой, там наш передний край проходил. В лесу мы и хоронили.

- В общей могиле, значит?

- Да, в общей... - ответил он, а сам подумал: потому и похоронку не присылают пока, что надо в ней место захоронения указать, а убрали ли с поля убитых или нет? Видно, не убрали еще. Да и как их уберешь? Пробовали. Посылали по четыре человека ночью, а возвращались три. За каждого мертвого по одному живому отдавать приходилось. И оставили. Но и этого не скажешь женщине.

- Надо бы помянуть Василия... Есть у меня пайковая бутылка, да для продажи приготовила... Но ладно уж, - Она медленно поднялась и пошла к буфету.

- Не надо, - быстро остановил ее Володька. - Дети у вас...

- Да, дети... Не обессудьте тогда. - Она вернулась к столу, села. - Ну, вот все... Настоящая я теперь вдова.

- Я все же должен рассказать вам... - начал опять Володька.

- Что? Почему вы живым остались, а он мертвый? Про это хотите? Так я не виню вас... Каждому своя судьба.

- Но я... я виноват. Не послушал его тогда, в том бою...

Женщина подняла голову, прошлась глазами по его лицу, и еле заметная горькая усмешка тронула ее губы.

- Наломали-таки дров?

- Наломал... - опустил глаза он и весь сжался.

Женщина долго молчала, потом, вздохнув, сказала тихо:

- Бог вам судья. Не хочу я ничего знать.

- Но я должен... должен объяснить вам, что по-другому поступить я не мог. Понимаете, не мог!

- Хотите, чтоб полегчало вам? А обо мне подумали? Каково мне будет думать - кабы не этот мальчишка-лейтенант, живым мог остаться муж мой? Этого хотите? Не надо ничего, - устало закончила она и лишь через некоторое время продолжала: - Что ж, возненавидеть мне вас? А вам через несколько дней опять на войну. Нет, не говорите ничего. Одна война во всем виновата. Только скажите: мучился перед смертью Василий?

- Нет.

- Вот это самое главное. Ребятам, наверное, не скажу пока, - в раздумье проговорила она. - Пусть надеются. Скажу, что ранен сильно отец, писать не может... Не проговоритесь, когда уходить будете.

- Да, конечно...

- Ну, ладно, - поднялась она. - Даже не знаю, что и сказать вам. Благодарить за то, что такое известие принесли, как-то слова не выговариваются... Ну, а что зашли, все же хорошо, наверное. Исполнили последний наказ Васин... Отпускаю я вам вину вашу, если и есть она какая. Ну, прощайте, - протянула она руку.

- Спасибо вам, - пожал Володька холодную, безжизненную руку, и вдруг то, что сжимало ему горло все это время, прорвалось - он опустился на стул, закрыл лицо и зарыдал.

Женщина положила ладонь на его вздрагивающее плечо, потом перенесла на голову и стала тихо поглаживать.

- Ну, будет вам, будет... Мальчик вы еще совсем... Ну, будет...

А он, бывший отчаянный ротный лейтенант Володька, не позволивший себе ни единой слезинки на передовой, сейчас не мог совладать с собой и бился в всхлипах, ощущая, как горячие слезы пробивались сквозь пальцы и тяжело падали на стол.

- Ну, будет вам, идите, а то и мне держаться невмочь уже. - Она отвела его руки от лица и взяла за плечо.

Володька поднялся и, пошатываясь, вышел из комнаты. Женщина проводила его по коридору, придерживая за плечо и повторяя:

- Ну, будет вам, будет...

Очнулся он на улице, когда, щелкнув английским замком, закрылась за ним входная дверь. Его еще пошатывало, еще били беззвучные рыдания, но он чувствовал, как с каждым толчком его сердца выбивалась из него та холодная тяжесть, которую носил он все дни отпуска и которая мешала ему ощущать и радость возвращения, и радость свидания с близкими, и радость любви к Тоне...

Он глубоко и как-то свободно вздохнул. Огляделся - золотое закатное небо с медленно поднимающимися лиловыми тенями аэростатов заграждения висело над уже окутанными синей предвечерней дымкой московскими домами...

Когда он добрался до Садовой, было уже около десяти вечера и ехать к Тоне вроде бы поздно, да и хотелось ему сегодня побыть одному. Он подошел к телефону-автомату и набрал Тонин номер.

- Куда ты пропал? Я звоню тебе целый вечер. Приезжай немедленно. - Голос Тони и вправду был измучен. - Что произошло?

Володька, поразившийся женской интуиции, ответил не сразу.

- Ничего не произошло, Тоня. Я сейчас далеко от Зубовской, пока доеду... Я приду к тебе завтра утром.

- Нет, приезжай сейчас. Володька, я прошу тебя - приезжай немедленно, иначе я не знаю, что со мной будет... Слышишь - немедленно.

- Хорошо, Тоня, еду.

Пока троллейбус тащился по Садовой, Володька думал, говорить ли Тоне об отъезде Юльки и о посещении им вдовы Степанова. Но так и не решил...

Тоня, открыв ему дверь, сразу же спросила:

- Что случилось?

- Ничего не случилось. Тоня, - ответил он, опять удивившись женской догадливости.                ***            - Случилось... Я вижу по твоему лицу. Говори, Володька, и не мучай меня.

- Приходила Юля...

- Ну и что?

- Приходила прощаться... Завтра она уезжает на фронт.

- Господи, - упавшим голосом прошептала Тоня. - Ты пойдешь ее провожать?

- Нет, она не хочет... Она уверена, что мы встретимся на фронте.

- Но ты же знал, она рано или поздно должна уехать...

- Да, знал... Принеси воды, пожалуйства, - попросил он.

Тоня принесла воды, которую Володька жадно выпил, и положила руку ему на голову.

- Я понимаю, Володя... Это несколько неожиданно для тебя. Ну ничего, вряд ли их пошлют на передовую. У вас же не было девушек-связисток?

- У нас не было...

- Ты хочешь есть? Сейчас я разогрею консервы... Без тебя я даже этого не могу. За весь день - ни кусочка. - Не дожидаясь Володькиного ответа, она вышла на кухню, а возвратившись, обняла его. - Ты помнишь, когда мы каждый вечер прощались в прихожей, я говорила, что мне страшно того последнего вечера, после которого ты уже не придешь?

- Помню.

- Сейчас у меня нет этого страха... Пока папина часть недалеко от Москвы, он сможет, наверно, посылать тебя в командировки. И твой приезд будет всегда неожиданным - вдруг звонок, и лейтенант Володька появляется на пороге, и я буду умирать от счастья. Ведь здорово?

- Да, - пробормотал Володька, а сердце сжалось оттого, что скоро - нет, не сегодня, сегодня нельзя - должен он будет разрушить все Тонины надежды. Юлькин отъезд на фронт, да еще на Калининский, добавил ту последнюю каплю, которая и перевесила чашу весов, - все стало на свое место. Выбор был сделан, и после этого уже было не так трудно идти к Степановой.

- Разогрелось, - сказала Тоня, сходив на кухню и принеся еду.

- Что-то не хочется...

- Это мясные консервы, - с ударением на "мясные" произнесла она и поставила перед Володькой сковородку, а потом вдруг, вскинув на него глаза, вздрогнула и прошептала: - Что произошло еще, Володя?

Володька поднял голову, столкнулся с Тониным вопрошающим взглядом и уткнулся в сковородку. "У человека не одно "надо" - вспомнились ему слова Сергея.

- Я был у Степановой, - с трудом произнес он.

- Зачем?! Я же просила тебя!

- Это было необходимо, Тоня.

- Стало легче? - спросила Тоня.

- Не знаю, - пожал плечами Володька. - Наверно.

- Тогда - слава богу.

Володька посмотрел на часы и резко поднялся.

- Мне пора.

- Нет, нет! Не уходи! - бросилась она к нему. - Ты так мало был у меня!

- Я все оставшиеся дни буду только у тебя, Тоня... Только у тебя. И вообще... спасибо тебе. Без тебя мой отпуск прошел бы пусто, скучно, а с тобой было хорошо... очень хорошо. Ну, и я пойду. Я все время буду у тебя, все время... - Володька медленно отступал к двери.

- Володька! - остановила его Тоня. - Поклянись мне, что никакого сумасбродства. Поклянись! Иначе не отпущу! - Тоня схватила его руку и крепко держала.

- Да, Тоня, никакого сумасбродства... Я приду утром и буду весь день, приду...

До Зубовской он бежал... Троллейбус, на который он сел, был пуст. Видимо, последний. Синие лампы еле-еле освещали салон неприятным мертвым светом. От Самотеки Володька пробирался дворами, благо они стали проходными - все заборы были сожжены зимой москвичами, - наступил уже комендантский час, и он боялся наткнуться на патруль.

Домой он вернулся в первом часу.

- Я думала, ты уже не придешь, - встретила его мать вздохом облегчения. Будешь пить чай? Я тоже выпью с тобой.

Володьке показалось, что матери хочется поговорить с ним, и он согласился. За столом она часто поглядывала на него тем мучительным вопрошающим взглядом, от которого Володьке было не по себе. Он знал, о чем спросит его сейчас мать, и он внутренне сжался.

- Володя, отъезд Юли... - начала мать.

- Не знаю, мама, не знаю, - резко прервал Володька и поднялся.

* * *

На другой день отправился Володька на Домниковку - надо с Егорычем проститься, да и с Надюхой. Неудобно получилось - не заходил к ней с того раза...

Егорыч сидел во дворе на скамеечке - сумрачный, вялый, смолил самокрутку.

- А, лейтенант... - как-то равнодушно поприветствовал он Володьку. - Чего не заходил? Поминала тебя Надюха...

- Дома она? - спросила Володька.

- Нет, на работе.

- Передай ей привет тогда.

- Что привет? Зашел бы, приласкал... Пожалела она тогда...

- Понимаешь, Егорыч, не успею я... А потом... Ты передай ей, что встретил я... ну, одну свою девушку... Она поймет.

- Чего не понять - побаловался и в сторону. Нехорошо, браток. Она ж не такая, чтоб с каждым... Значит, понравился ты ей.

- Ты передай, она поймет...

- Поймет - не поймет, мое дело маленькое, передам... - Егорыч затянулся и выплюнул цигарку. - Знаешь, не вышло у меня с этой торговлей, черт бы ее подрал. Из-за нее, проклятой, привык к стаканам... День не выпью - сам не свой. Вот какое дело, браток, получилось. - Он подрагивающей рукой вынул платок, отер пот со лба. - На работу сейчас устраиваюсь. Хоть какое дело, но буду делать. Когда уезжаешь-то?

- На днях...

- Ну что ж, бывай... Хочешь, я тебе про один канал расскажу? На прощальный вечерок водочки-то нужно достать... Так вот, иди в бывший Елисеевский и прямо к директору - так и так, пришел конец отпуску, а выпить на дорожку нечего. Он тебя сразу - платите в кассу шестьдесят рубликов, ну, а когда ты чеки выбьешь, он тебе из собственного сейфа две бутылки. Понял? Мировой мужик... Только по второму разу не вздумай - прогонит.

Володька поблагодарил за "канал", хотя знал, что никакой водки добывать он не будет: не до нее как-то. Попрощался с Егорычем, который напоследок расчувствовался, жал Володькину руку и приговаривал:

- Ты поосторожней там... Что ни говори, а береженого и бог бережет, хотя и понимаю - от судьбы не уйдешь. Но ты все же подумай и о себе, и о ребятках своих... Наобум и на авось воевать негоже.

- Я понял это, Егорыч... Понял...

* * *

Осталось до перекомиссии пять дней... Рана на Володькиной руке давно затянулась, пальцы работали, правда, чуть больновато было, когда кисть сильно сожмешь, но врач сказал, что отпуск ему не продлят - годен Володька к дальнейшей войне.

Начальник штаба Тониного отца должен был приехать сегодня вечером. Так как никто не знал, когда он поедет обратно, - вероятно, что завтра утром и уедет, то прощальный вечер Тоня решила устроить сегодня.

Володька лежал в своей маленькой комнатке при кухне с раскалывающейся от боли головой. Уже второй день ломило голову, видать, оттого, что мучило Володьку - как он скажет матери и Тоне о принятом решении. Не думал он, что будет это таким трудным. И не раз всплывали в памяти слова Сергея о том, что у человека не одно "надо".

Из кухни, где хозяйничали мать и Тоня, до Володьки доносилась часть разговора.

- Знаете, Ксения Николаевна, мне сейчас даже хочется, чтоб Володя поскорей уехал к отцу. Меня не пугает разлука, лишь бы он был там. Все время кажется что-то случится, что-то случится...

- Что может случиться, Тоня? - успокаивала мать.

- Не знаю... не приедет папин сослуживец или еще что-нибудь...

Для Володьки каждое слово - будто удар по голове, и он закрывал уши руками...

Потом он слышал, как пришел Сергей, поздоровался, спросил, где Володька, передал что-то из продуктов, бросив: "Тут кое-что к столу", - а затем, видно, присел на кухне и со вздохом сказал:

- Вот и пролетели сорок дней...

- Именно пролетели, Сережа... И они были очень нелегкими и для меня и для Володи. Он так ничего и не рассказал мне о фронте, но я о многом догадалась сама... - Мать тоже вздохнула.

- В Володьке слишком много психологии, - заметил Сергей.

- Это хорошо или плохо? - спросила Тоня.

- Увы, мы все воспитаны на святой русской литературе, а в ней слишком много психологии.

- Этим она и хороша, - сказала мать.                       ***       - Для мужчины много психологии, наверно, плохо, - заявила Тоня уверенно.

- Браво, Тоня! Для дочери военного такое заключение вполне естественно. Я согласен - плохо. - Сергей засмеялся.

- Сережа, вы сами не верите в то, что говорите.

- Возможно, Ксения Николаевна, возможно... - небрежно бросил Сергей.

Потом они говорили еще о чем-то. Володька не прислушивался - голову толчками била боль, но когда Тоня завела разговор о Степановой, он напрягся.

- Какой Степановой? - спросила мать.

- Это жена... точнее, вдова его однополчанина, - ответила Тоня. - Когда он пришел от нее, я еле-еле вырвала у него клятву не совершать сумасшедших поступков...

- Расскажите подробней, Тоня. Я ничего об этом не знаю, - взволнованно попросила мать.

- Ну, Володька, выполняя приказ, не послушал этого Степанова... В общем, почему-то он считает себя виноватым в его гибели...

- Опять психология, - бросил Сергей.

- А может, это совесть, - не сразу и очень тихо произнесла мать.

- Глупость! - быстро вступил Сергей. - В суматохе боя совершенно невозможно рассчитать последствия своих поступков. Володька ни в чем не виноват!

- Что вы еще знаете? - так же тихо спросила мать, но тут раздались звонки в дверь, и она пошла открывать. - К тебе пришли, Володя.

Володька с трудом поднялся, вышел из комнаты - в кухне стояли Витька-"бульдог" и Шурка-"профессор".

- Проститься пришли, Володь... В училище нас берут. Меня в артиллерийское, а Витьку в пехотное, - сказал Шурка.

- Прекрасно, что в училище! - бодро произнес Сергей. - Через три месяца лейтенанты.

- Нам сказали - шесть месяцев, - уточнил Витька.

Володька смотрел на этих мальчишек и думал, что действительно через шесть месяцев они будут командирами, будут распоряжаться жизнью и смертью десятков людей, и нет у них за плечами даже тех лет срочной службы, которым он придавал такое значение.

- Как настроение? - таким же бодрым голоском спросил Сергей.

- Хорошее, - ответили они разом.

- Витька, ты хоть знаешь, сколько бойцов в стрелковом взводе? - как-то уныло задал вопрос Володька.

- Пока не знаю... Но подучат нас, Володь...

- Подучат, подучат, - подтвердил Сергей.

У Володькиной матери повлажнели глаза. Она подошла к ребятам, провела рукой по остриженным их головам и прошептала:

- Мужества вам, мальчики, мужества.

Потом ребята простились со всеми за руки, особенно трясли Володькину, и вышли тихо, чинно, как и вошли.

- Господи, - пробормотала мать. - Такие мальчики - и будут воевать.

- Я таким же был на финской, - пожал Сергей плечами, вынул папиросы, закурил.

Затем они пошли в комнату, сели за стол. Володька тер голову и морщился от боли.

- К нашему счастью, - начал Сергей, - сегодняшний прощальный вечер не должен быть уж очень печальным. Конечно, фронт есть фронт, но будем надеяться, Володька, что твоя дальнейшая служба будет немного полегче и тебе не придется больше хлебнуть того, что довелось подо Ржевом. Мне хочется поблагодарить Тонечку, которая, как я уже говорил не раз, прямо-таки ангелом-хранителем пришла в этот дом... Но хочу напомнить, - добавил он шутливо - без меня вашей встречи не произошло бы. Салют!

Надо сейчас и сказать, думал Володька, надо сейчас и сказать... Рубить так сразу! Чем дальше, тем трудней будет это. Он измученным взглядом обвел всех, и когда встретился с глазами матери - та вздрогнула, сжалась, отвела глаза, а потом вдруг выпрямилась и сказала тихо, но очень отчетливо:

- По-моему, мы все заблуждаемся... Володя... Володя... кажется, принял другое решение...

- Мама! - вырвалось у Володьки облегченно, и сразу же прошла боль, сдавливавшая его голову.

- Володька! - вскрикнула Тоня.

Сергей каким-то мертвым голосом, глухо спросил:

- Это правда, Володька?

- Мама... значит, ты поняла... Тоня... Простите меня, но по-другому я не могу. Я должен... должен к своим ребятам... Ждут же меня... Им, только им я должен доказать... Понимаете? Должен!

- Нет, нет! Володька! Ксения Николаевна! Сергей! Да скажите же ему! Нельзя так, нельзя! Он ни о ком не подумал - ни обо мне, ни о матери! Ни о ком!

- Он и обо мне не подумал, - странно усмехнувшись, сказал Сергей.

- Вы-то здесь при чем? - почти грубо и в упор спросила Тоня.

- Во мне тоже есть эта... психология, - он пожал плечами. - И я тоже воспитан на этой самой... святой... - Он оглядел всех с той же непонятной усмешкой, а потом, буркнув "Салют!" - быстро вышел из комнаты.

Володька бросился за Сергеем, но в коридоре уже хлопнула входная дверь, и он вернулся. Не входя в комнату, он услышал, как мать что-то говорила Тоне...

Он повернулся и пошел в свою комнату, бросился на кушетку вниз лицом. Самое главное позади. Он закрыл глаза, и перед ним поплыла дорога... Замелькали телеграфные столбы, побежали поля, перелески, березовые рощи, бедные серые деревни - русская, родная, политая потом и кровью земля, которую должен он во что бы то ни стало защитить и спасти...

И покой, особенно ощутимый после разлада и разброда последних дней, сошел на него: он возвращается "на круги своя", на свой, выбранный им самим путь, путь, по которому идет его народ, и ему остается только одно - пройти этот путь достойно, без тех ошибок и недогадок, которые допустил по неопытности и по мальчишеству...

Он сразу словно вырубил себя из московской жизни... Он был уже там, подо Ржевом, рядом со своими ребятами.                   Читать с начала ....                       ***                 

***  Отпуск по ранению. Театр. 1983 год. Воспоминания театральные 013

Отпуск по ранению. Театр. 1983 год. Воспоминания театральные 012

Отпуск по ранению. Театр. 1983 год. Воспоминания театральные 011

Отпуск по ранению. Театр. 1983 год. Воспоминания театральные 010

Отпуск по ранению. Театр. 1983 год. Воспоминания театральные 009

Отпуск по ранению. Театр. 1983 год. Воспоминания театральные 008

Отпуск по ранению. Театр. 1983 год. Воспоминания театральные 007

Отпуск по ранению. Театр. 1983 год. Воспоминания театральные 006

Отпуск по ранению. Театр. 1983 год. Воспоминания театральные 005

Отпуск по ранению. Театр. 1983 год. Воспоминания театральные 004

Отпуск по ранению. Театр. 1983 год. Воспоминания театральные 003

Отпуск по ранению. Театр. 1983 год. Воспоминания театральные 002

Отпуск по ранению. Театр. 1983 год. Воспоминания театральные 001
 

*** Вячеслав Леонидович Кондратьев. ОТПУСК ПО РАНЕНИЮ. Повесть. 001 

***   Вячеслав Леонидович Кондратьев. ОТПУСК ПО РАНЕНИЮ. Повесть. 002

***    Вячеслав Леонидович Кондратьев. ОТПУСК ПО РАНЕНИЮ. Повесть. 003  

***     Вячеслав Леонидович Кондратьев. ОТПУСК ПО РАНЕНИЮ. Повесть. 004  

***         Вячеслав Леонидович Кондратьев. ОТПУСК ПО РАНЕНИЮ. Повесть. 005  

***            Вячеслав Леонидович Кондратьев. ОТПУСК ПО РАНЕНИЮ. Повесть. 006 

***       Вячеслав Леонидович Кондратьев. ОТПУСК ПО РАНЕНИЮ. Повесть. 007   Отпуск по ранению. Театр. 1983 год. Воспоминания театральные 006

***               Книга. Вячеслав Кондратьев. Повесть "Сашка" 

***              Страницы книги. Сашка. Повесть. Вячеслав Кондратьев. 001 

***          Вячеслав Кондратьев. ... Стихи... 

***          Сашка. 001. Повесть.Вячеслав Кондратьев 

***       Кондратьев Вячеслав - "Отпуск по ранению" Театр на Малой Бронной

***          Правда Вячеслава Кондратьева 

***

***

***

 


Вячеслав Леонидович Кондратьев

***        Встречи на Сретенке. Повесть. Книга. Сороковые. Вячеслав Кондратьев. Страницы книги

***

***            

***

***

***

***

***

***

***

***

***       

***

***

*** ПОДЕЛИТЬСЯ

 

***

***   

***

     

***  Сашка. Повесть. Вячеслав Кондратьев. 020. Иллюстрации  002    ..   Ещё о...  »     

***          

***

Просмотров: 672 | Добавил: iwanserencky | Теги: текст, Отпуск по ранению, повесть, Великая Отечественная Война, литература, проза, Вячеслав Кондратьев, Вячеслав Леонидович Кондратьев | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: