Главная » 2022 » Февраль » 24 » Двадцать лет спустя. Александр Дюма. 037. XXXVIII БЛАГОДАРНОСТЬ АННЫ АВСТРИЙСКОЙ. XXXIX МАЗАРИНИ В РОЛИ КОРОЛЯ. XL МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ.
04:32
Двадцать лет спустя. Александр Дюма. 037. XXXVIII БЛАГОДАРНОСТЬ АННЫ АВСТРИЙСКОЙ. XXXIX МАЗАРИНИ В РОЛИ КОРОЛЯ. XL МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ.
---
Арамис остановился.
- О! - сказал он, взглянув на камень. - Это дело рук Аякса, Теламона
или Портоса. Спешимся, граф, и рассмотрим этот камень.
Они сошли с коней. Камень был положен с очевидной целью загородить
путь всадникам; сначала он, по-видимому, лежал поперек дороги, а затем
какие-то всадники отодвинули его в сторону.
Оба друга стали разглядывать камень со всех сторон, но не могли ниче-
го в нем открыть необыкновенного. Подозвав к себе Блезуа и Гримо, они
вчетвером перевернули камень; на стороне его, обращенной к земле, была
надпись:
"За нами гонятся восемь всадников. Если нам удастся доехать до
Компьена, мы остановимся в гостинице "Коронованный павлин". Хозяин - наш
друг".
- Вот это уже нечто определенное, - сказал Атос. - Так или иначе мы
сможем сообразить, что нам делать. Едем скорее в гостиницу "Коронованный
павлин".
- Хорошо, - сказал Арамис, - но если мы хотим добраться до нее, нам
надо дать передохнуть лошадям, а то они совсем замучились.
Арамис говорил правду.
Друзья сделали привал у первого встречного кабачка, засыпали лошадям
двойную порцию овса, смоченного вином, дали им отдохнуть три часа и сно-
ва двинулись в путь. Всадники и сами изнемогали от усталости, но надежда
окрыляла их.
Шесть часов спустя Атос и Арамис въехали в Компьен и осведомились о
том, где находится гостиница "Коронованный павлин". Им указали вывеску с
изображением бога Пана с венком на голове [28].
Оба друга сошли с лошадей, не задерживаясь перед дурацкой вывеской,
которую в другое время Арамис непременно бы высмеял. Навстречу им вышел
хозяин гостиницы, лысый и пузатый, как китайский божок. Они спросили у
него, не останавливались ли здесь двое дворян, за которыми гнались кава-
леристы.
Не говоря ни слова в ответ, хозяин гостиницы вошел в дом и достал из
сундука половину лезвия сломанной рапиры.
- Вам знакома эта вещь? - сказал он.
Взглянув на лезвие, Атос воскликнул:
- Это шпага д'Артаньяна!
- Высокого или того, что пониже? - спросил хозяин гостиницы.
- Того, что пониже, - ответил Атос.
- Теперь я вижу, что вы друзья этих господ.
- Что же случилось с ними?
- Они въехали ко мне во двор на совершенно заморенных конях, и, прежде чем успели запереть ворота, вслед за ними въехало восемь всадников,
которые их преследовали.
- Восемь! - сказал Атос. - Меня удивляет, что такие храбрецы, как
д'Артаньян и Портос, не могли справиться с восемью противниками.
- Это правда, сударь, только эти восемь человек никогда не схватили
бы их, если бы не призвали к себе на помощь два десятка солдат из королевского итальянского полка, стоявшего в городе гарнизоном; так что
друзья ваши были буквально подавлены числом врагов.
- Значит, они арестованы? - спросил Атос. - Вы не знаете за что?
- Нет, сударь, их тотчас же увезли, и они ничего не успели сказать
мне. Только когда они уже ушли, я, перетаскивая два трупа и пять или
шесть человек раненых, нашел на месте битвы этот обломок шпаги.
- А с ними самими ничего худого не случилось?
- Нет, сударь, кажется, ничего.
- Ну что же, - сказал Арамис, - можно хоть этим утешиться.
- Не знаете ли вы, куда их повезли? - спросил Атос.
- По направлению к Лувру.
- Оставим здесь Блезуа и Гримо - они возвратятся завтра в Париж с на-
шими лошадьми, а сами возьмем почтовых, - сказал Атос.
- Да, конечно, возьмем почтовых, - согласился Арамис.
Пока ходили за лошадьми, всадники наскоро пообедали, после чего тот-
час отправились в Лувр, надеясь получить там какие-нибудь сведения.
В Лувре был только один трактир, где приготовляли уже тогда ликер,
славящийся и поныне.
- Заедем сюда, - сказал Атос. - Я уверен, что д'Артаньян сумел оста-
вить там какой-нибудь знак.
Они вошли в гостиницу и, подойдя к буфету, спросили два стаканчика
ликера, как это, без сомнения, сделали и Портос с д'Артаньяном. Прилавок
буфета был покрыт оловянной доской, на которой было нацарапано толстой
булавкой:
"Рюэй, Д."
- Они в Рюэе! - сказал Арамис, увидевший эту надпись.
- Так едем в Рюэй, - сказал Атос.
- Это все равно что лезть прямо в пасть волку, - возразил Арамис.
- Если бы Иона был мне таким другом, как д'Артаньян, - сказал Атос, -
то я последовал бы за ним даже во чрево кита, и вы сделали бы то же,
Арамис.
- Положительно, дорогой граф, мне кажется, что вы думаете обо мне
лучше, чем я того стою. Если бы я был один, не знаю, отправился ли бы я
в Рюэй, не приняв особых мер предосторожности. Но куда вы, туда и я.
Они взяли лошадей и двинулись в Рюэй. Атос, сам того не сознавая, дал
Арамису прекрасный совет. Депутаты парламента только что прибыли в Рюэй
для знаменитого совещания, которое, как известно, продолжалось три не-
дели и привело к тому жалкому миру, результатом которого был арест принца Конде.
Рюэй был наводнен парижскими адвокатами, президентами суда, всевозможными стряпчими, а со стороны двора туда прибыли дворяне и гвардейские офицеры. Поэтому в такой толпе нетрудно было затеряться любому, кто не хотел быть узнанным.
Кроме того, благодаря совещанию наступило перемирие, и никто не ре-
шился бы арестовать двух дворян, будь они даже главарями Фронды.
Обоим друзьям тем не менее казалось, что все заняты вопросом, который
волновал их самих. Вмешавшись в толпу, они рассчитывали услыхать что-ни-
будь о д'Артаньяне и Портосе, но оказалось, что все были заняты только
изменением статей закона. Атос был того мнения, что надо идти прямо к
министру.
- Друг мой, - возразил на это Арамис, - то, что вы говорите, - прекрасно, но берегитесь; мы в безопасности только потому, что нас здесь не
знают. Если мы чем-нибудь обнаружим, кто мы такие, то сразу попадем вслед
за нашими друзьями в каменный мешок, откуда нас сам дьявол не вызволит.
Постараемся соединиться с ними другим путем. По прибытии в Рюэй они, ве-
роятно, были допрошены кардиналом, а затем отосланы в Сен-Жермен.
Они не в Бастилии, так как Бастилия теперь в руках фрондеров и комендант ее - сын Бруселя. Они не умерли, потому что смерть д'Артаньяна на-
делала бы слишком много шуму. Что касается Портоса, то, по-моему, он
бессмертен, как бог, хотя и менее терпелив. Поэтому не будем приходить в
отчаяние. Останемся в Рюэе: я убежден, что они здесь. Но что с вами? Вы
побледнели?
- Помнится, - ответил Атос дрогнувшим голосом, - что на рюэйском замке Ришелье приказал устроить ужаснейшую подземную темницу.
- О, будьте спокойны, - сказал Арамис, - Ришелье был дворянин, равный
нам по рождению и выше нас по положению. Он мог, как король, снести с
плеч голову любому из первых сановников. Но Мазарини - выскочка и способен, самое большее, хватать нас за шиворот, как полицейский. Успокой-
тесь, мой друг, я уверен, что д'Артаньян и Портос в Рюэе и целы и невре-
димы.
- В таком случае нам надо получить от коадъютора разрешение участвовать в совещании, тогда мы сможем остаться в Рюэе.
- Со всеми этими ужасными стряпчими? Что вы говорите, мой друг? Неужели вы полагаете, что они обсуждают вопрос об аресте или освобождении
д'Артаньяна и Портоса? Нет, нет, по-моему, надо придумать средство по-
лучше.
- Тогда, - продолжал Атос, - вернемся к моей первой мысли: я не знаю
другого средства, как прямо и открыто пойти не к Мазарини, а к королеве
и сказать ей: "Государыня, возвратите нам двух ваших слуг и наших дру-
зей".
Арамис покачал головой.
- Это - последнее средство, к нему мы всегда можем прибегнуть, Атос;
но поверьте мне, к нему стоит прибегнуть лишь в самом крайнем случае. А
пока будем продолжать наши поиски.
И оба друга стали продолжать свои расспросы и розыски. Продолжая допытываться, под разными предлогами, один хитрее другого, у всех встреч-
ных, они наконец напали на кавалериста, уверившего их, что он был в от-
ряде, который доставил д'Артаньяна и Портоса в Рюэй. Без этого указания
они не знали бы, попали ли их друзья действительно в Рюэй. Атос упорно
настаивал на своей мысли повидаться с королевой.
- Чтобы увидеться с королевой, - сказал ему Арамис, - надо сначала
увидеться с кардиналом" А как только мы увидимся с ним, мы тотчас увидимся с нашими друзьями, но только не так, как нам бы этого хотелось.
Признаюсь, такая перспектива мне мало улыбается. Будем действовать на
свободе, чтобы скорее достигнуть цели.
- Я повидаюсь с королевой, - сказал Атос.
- Ну что ж, мой друг, если уж вы решились совершить это безумие, предупредите меня, пожалуйста, об этом за день.
- Для чего?
- Потому что я воспользуюсь этим обстоятельством, чтобы съездить с
визитом.
- К кому?
- Гм! Почем я знаю... Может быть, к госпоже де Лонгвиль. Она там все-
сильна; она поможет мне. Только дайте мне знать через кого-нибудь, если
вас арестуют; тогда я сделаю все возможное.
- Почему вы не хотите рискнуть вместе со мною, Арамис? - спросил
Атос.
- Благодарю покорно.
- Арестованные вчетвером и все вместе, мы, я думаю, ничем не рискуем:
не пройдет и суток, как мы будем на свободе.
- Милый друг, с того дня, как я убил Шатильона, этого кумира сен-жерменских дам, я окружил свою особу слишком ярким блеском, чтобы не бо-
яться тюрьмы еще больше. Королева способна последовать в этом случае со-
вету Мазарини, а он - посоветует отдать меня под суд.
- Значит, вы думаете, Арамис, что она любит этого итальянца так
сильно, как об этом говорят?
- Любила же она англичанина.
- Э, друг мой, она женщина!
- Нет, Атос, вы ошибаетесь: она королева.
- Мой друг, я приношу себя в жертву и иду просить аудиенции у Анны
Австрийской.
- Прощайте, Атос, я иду собирать армию.
- Зачем это?
- Чтобы осадить Рюэй.
- Где же мы встретимся...
- Под виселицей кардинала.
И оба друга расстались: Арамис - чтобы вернуться в Париж, а Атос -
чтобы подготовить себе аудиенцию у королевы.
XXXVIII
БЛАГОДАРНОСТЬ АННЫ АВСТРИЙСКОЙ
Проникнуть к Анне Австрийской Атосу стоило гораздо меньше труда, чем
он предполагал. При первой же его попытке все устроилось, и на следующий
день ему была назначена желанная аудиенция, сейчас же после выхода королевы, на котором его знатность давала ему право присутствовать.
Огромная толпа наполнила сен-жерменские покои. Ни в Лувре, ни в Па-
ле-Рояле не было у Анны Австрийской такого количества придворных; но
только здесь находилась второразрядная аристократия, тогда как все пер-
вые вельможи Франции примкнули к принцу Конти, к герцогу Бофору и к коадъютору.
Впрочем, и при этом дворе царило веселье. Особенность этой войны была
та, что в ней не столько стреляли, сколько сочиняли куплеты. Двор высмеивал в куплетах парижан, парижане - двор; и раны, наносимые ядовитой
насмешкой, были если и не смертельны, то все же весьма болезненны.
Однако среди этого веселья и притворного легкомыслия в душе каждого
таилась глубокая тревога. Всех занимал вопрос: останется ли министром и
фаворитом Мазарини - этот человек, как туча явившийся с юга, или же он
будет унесен тем же ветром, который принес его сюда. Все этого ждали,
все этого желали, и министр ясно чувствовал, что все любезности, весь
почет, которые его окружали, прикрывали собой ненависть, замаскированную
из страха или расчета. Он чувствовал себя плохо, не зная, на кого рассчитывать, на кого положиться.
Даже сам принц Конде, сражавшийся за него, не пропускал случая уни-
зить его или посмеяться над ним. И даже разок-другой, когда Мазарини хо-
тел показать свою власть перед героем Рокруа, принц дал ему понять, что
если он и поддерживает его, то не из убеждений и не из пристрастия к не-
му.
Тогда кардинал бросался искать поддержки у королевы, но и там он
чувствовал, что почва начинает колебаться у него под ногами.
В час, назначенный для аудиенции, графу де Ла Фер было сообщено, что
он должен немного подождать, так как королева занята беседой с Мазарини.
Это была правда. Париж прислал новую депутацию, которая должна была на-
конец постараться сдвинуть переговоры с мертвой точки, и королева сове-
щалась с Мазарини насчет приема этих депутатов.
Все высшие сановники были крайне озабочены. Атос не мог выбрать худ-
шей минуты, чтобы ходатайствовать о своих друзьях - ничтожных пылинках,
затерявшихся в этом вихре.
Но Атос обладал непреклонным характером. Приняв какое-нибудь решение,
он никогда его не менял, если решение это, по его мнению, согласовалось
с совестью и чувством долга; он настоял на том, чтобы его приняли, ска-
зав при этом, что хотя он и не является депутатом Конти, или Бофора, или
герцога Бульонского, или д'Эльбефа, или коадъютора, или госпожи де Лонг-
виль, или Бруселя, или парламента, а пришел по личному делу, ему тем не
менее надо сообщить ее величеству о вещах первостепенной важности.
Кончив беседу с Мазарини, королева пригласила Атоса в свой кабинет.
Его ввели туда. Он назвал свое имя. Оно слишком часто доходило до слуха
королевы и слишком много раз звучало в ее сердце, чтобы Анна Австрийская
могла забыть его. Однако она осталась невозмутимой и только посмотрела
на графа де Ла Фер таким пристальным взглядом, какой позволителен только
женщинам - королевам по крови или по красоте.
- Вы желаете оказать нам какую-нибудь услугу, граф? - спросила Анна
Австрийская после минутного молчания.
- Да, сударыня, еще одну услугу, - сказал Атос, задетый тем, что ко-
ролева, казалось, не узнала его.
Атос был человеком с благородным сердцем, а значит, плохой придворный. Анна нахмурилась. Мазарини, сидевший у стола и перелистывавший ка-
кие-то бумаги, словно какой-нибудь простой секретарь, поднял голову.
- Говорите, - сказала королева.
Мазарини опять стал перелистывать бумаги.
- Ваше величество, - начал Атос, - двое наших друзей, двое самых смелых слуг вашего величества, господин д'Артаньян и господин дю Валлон,
посланные в Англию господином кардиналом, вдруг исчезли в ту минуту,
когда они ступили на французскую землю, и неизвестно, что с ними ста-
лось.
- И что же? - спросила королева.
- Я обращаюсь к вашему величеству с покорной просьбой сказать мне,
что сталось с этими шевалье, и, если понадобится, просить у вас правосудия.
- Сударь, - ответила Анна Австрийская с той надменностью, которая, по
отношению к некоторым лицам, обращалась у нее в грубость, - так вот ради
чего вы нас беспокоите среди великих забот которые волнуют нас? Это по-
лицейское дело! Но, сударь, вы прекрасно знаете или должны, по крайней
мере, знать, что у нас нет больше полиции с тех пор, как мы не в Париже.
- Я полагаю, - сказал Атос, холодно кланяясь, - что вашему величеству
незачем обращаться к полиции, чтобы узнать, где находятся д'Артаньян и
дю Валлон, и если вашему величеству угодно будет спросить об этом господина кардинала, то господину кардиналу достаточно будет порыться в своей
памяти, чтобы ответить.
- Но позвольте, сударь, - сказала Анна Австрийская с той презри-
тельной миной, которая была ей так свойственна, - мне кажется, вы спрашиваете его сами.
- Да, ваше величество, и я почти имею на это право, потому что дело
идет о господине д'Артаньяне, о господине д'Артаньяне! - повторил он,
стараясь всколыхнуть в королеве воспоминания женщины.
Мазарини почувствовал, что пора прийти на помощь королеве.
- Граф, - сказал он, - я сообщу вам то, что неизвестно ее величеству,
а именно, что сталось с этими двумя шевалье. Они выказали неповиновение
и за это сейчас арестованы.
- Я умоляю ваше величество, - сказал Атос, все так же невозмутимо, не
отвечая Мазарини, - освободить из под ареста господина д'Артаньяна и гос-
подина дю Валлона.
- То, о чем вы меня просите, вопрос дисциплины, и он меня не касается, - ответила королева.
- Господин д'Артаньян никогда так не отвечал, когда дело шло о том,
чтобы оказать услугу вашему величеству, - сказал Атос, кланяясь с достоинством и отступая на два шага в направлении двери.
Мазарини остановил его.
- Вы тоже из Англии, граф? - спросил он, делая знак королеве, которая
заметно побледнела, готовая уже произнести суровое слово.
- Да, и я присутствовал при последних минутах короля Карла Первого, -
ответил Атос. - Бедный король! Он был только слабохарактерен и за это
был слишком строго наказан своими подданными. Троны в наши дни расшатались, и преданным сердцам стало опасно служить государям. Д'Артаньян ездил в Англию уже во второй раз. В первый раз ради чести одной великой
королевы; во второй раз - ради жизни великого короля.
- Сударь, - сказала Анна Австрийская, обращаясь к Мазарини тоном, истинный смысл которого был ясен, несмотря на то что вообще королева хоро-
шо умела притворяться, - нельзя ли сделать что-нибудь для этих шевалье?
- Я сделаю все, что будет угодно приказать вашему величеству, - ответил Мазарини.
- Сделайте то, чего желает граф де Ла Фер, ведь так вас зовут, сударь?
- У меня есть еще одно имя, сударыня. Меня зовут Атос.
- Ваше величество, - сказал Мазарини с улыбкой, ясно говорившей, что
он все понял с полуслова, - вы можете быть спокойны. Ваше желание будет
исполнено.
- Вы слышали? - спросила королева.
- Да, я не ожидал меньшего от правосудия вашего величества. Итак, я
увижусь с моими друзьями, не так ли, ваше величество? Я верно понял ваши
слова?
- Вы их увидите, сударь. Кстати, вы тоже фрондер?
- Я служу королю.
- Да, по-своему.
- Мой способ службы тот, который принят всеми истинными дворянами.
Другого я не знаю, - ответил Атос высокомерно.
- Идите, сударь, - сказала королева, отпуская Атоса движением руки, -
вы получили то, что желали получить, и мы узнали то, что желали узнать.
Когда портьера опустилась за Атосом, она обратилась к кардиналу:
- Кардинал, прикажите арестовать этого дерзкого шевалье, прежде чем
он выйдет из дома.
- Я думал об этом, - сказал Мазарини, - и я счастлив, что вы, ваше
величество, даете мне приказание, о котором я намеревался просить. Эти
головорезы, воскрешающие традиции прежнего царствования, чрезвычайно для
нас вредны. Двое из них уже арестованы, - присоединим к ним третьего.
Королеве не удалось вполне обмануть Атоса. В тоне ее слов было
что-то, поразившее его, словно какая-то угроза.
Но он не был человеком, способным отступить из-за простого подозрения, в особенности когда ему было ясно сказано, что он увидится со свои-
ми друзьями. Он стал ждать в одной из смежных с приемной комнат, рассчитывая, что к нему приведут сейчас д'Артаньяна и Портоса или что за ним
придут, чтобы отвести его к ним.
В ожидании он подошел к окну и стал смотреть во двор. Он видел, как в
него вошли парижские депутаты, которые явились, чтобы засвидетельствовать свое почтение королеве и прийти договориться о месте, где будет
происходить совещание. Тут были советники парламента, президенты, адвокаты, среди которых затерялось несколько военных. За воротами их ожидала
внушительная свита.
Атос стал вглядываться в эту толпу, потому что ему показалось, будто
он кого-то узнает, как вдруг он почувствовал чье-то легкое прикосновение
к своему плечу.
Он обернулся.
- А, Коменж! - воскликнул он.
- Да, граф, это я, и с поручением, за которое заранее прошу вас извинить меня.
- Какое же это поручение? - спросил Атос.
- Будьте добры отдать мне вашу шпагу, граф.
Атос улыбнулся и отворил окно.
- Арамис! - крикнул он.
Какой-то человек обернулся - тот самый, которого Атос узнал в толпе.
Это был Арамис. Он дружески кивнул графу.
- Арамис, - сказал Атос, - я арестован.
- Хорошо, - хладнокровно ответил Арамис.
- Сударь, - сказал Атос, оборачиваясь к Коменжу и вежливо протягивая
ему свою шпагу эфесом вперед, - вот моя шпага. Будьте добры сберечь мне
ее, чтобы снова возвратить, когда я выйду из тюрьмы. Я ею дорожу. Она
была вручена моему деду королем Франциском Первым. В былое время рыцарей
вооружали, а не разоружали... А теперь куда вы поведете меня?
- Гм... сначала в мою комнату, - сказал Коменж. - Позже королева назначит вам местопребывание.
Не сказав более ни слова, Атос последовал за Коменжем.
XXXIX
МАЗАРИНИ В РОЛИ КОРОЛЯ
Арест Атоса не наделал никакого шума, не произвел скандала; он почти
даже не был замечен. Он ничем не нарушал течения событий, и депутации,
посланной городом Парижем, было торжественно объявлено, что ее сейчас
введут к королеве. Королева приняла ее, молчаливая и надменная, как
всегда; она выслушала просьбы и мольбы депутатов, но когда они кончили
свои речи, лицо Анны Австрийской было до такой степени равнодушно, что
никто не мог бы сказать, слышала она их или нет.
В противоположность ей Мазарини, присутствовавший на аудиенции, прекрасно слышал все, о чем просили депутаты: они просто-напросто требовали
его отставки.
Когда речи кончились, а королева все продолжала оставаться безмолвной, он заговорил:
- Господа, я присоединяюсь к вам, чтобы умолять ее величество прекратить бедствия ее подданных. Я сделал все, что мог, чтобы смягчить их;
тем не менее народ, как вы говорите, приписывает их мне - бедному чуже-
земцу, которому не удалось расположить к себе французов. Увы, меня не
поняли, это потому, что я явился преемником величайшего человека, который когда-либо поддерживал скипетр французских королей. Воспоминания о
Ришелье делают меня ничтожным. Если бы я был честолюбив, я попытался бы
(наверное, тщетно!) бороться против этих воспоминаний; но я не честолюбив и хочу сейчас это доказать. Я признаю себя побежденным и сделаю то,
чего желает народ. Если парижане и виновны, - за кем нет вины, господа!
- то Париж уже наказан: довольно было пролито крови, достаточно бедствий
постигло город, лишенный короля и правосудия. Не мне, частному лицу,
становиться между королевой и ее страной. Так как вы требуете, чтобы я
удалился, - ну что ж... я удалюсь...
- В таком случае, - шепнул Арамис на ухо своему соседу, - мир заключен и совещание излишне. Остается только препроводить Мазарини под креп-
кой стражей на какую-нибудь дальнюю границу и следить за тем, чтобы он
где-нибудь не перешел ее обратно.
- Погодите, погодите, - сказал судейский, к которому обратился Арамис.
- Как вы, люди военные, всегда торопитесь! Надо еще договориться о потерях и убытках.
- Господин канцлер, - сказала королева, обращаясь к нашему старому
знакомому Сегье, - вы откроете совещание, которое состоится в Рюэе. Слова господина кардинала глубоко взволновали меня, - вот почему я не отвечаю вам более пространно. Что касается того, оставаться ему или уходить,
то я слишком многим обязана господину кардиналу, чтобы не предоставить
ему полной свободы действий. Господин кардинал поступит так, как ему бу-
дет угодно.
На секунду бледность покрыла умное лицо первого министра. Он тревожно
взглянул на королеву. Но лицо ее было так бесстрастно, что он, как и
другие, не мог догадаться, что происходит в ее сердце.
- А пока, - добавила королева, - в ожидании решения господина Мазари-
ни, каково бы оно ни было, мы займемся только вопросом, касающимся одно-
го короля.
Депутаты откланялись и удалились.
- Как! - воскликнула королева, когда последний из них вышел из комна-
ты. - Вы уступаете этим крючкам адвокатам?
- Для блага вашего величества, - сказал Мазарини, устремив на короле-
ву пронизывающий взгляд, - нет жертвы, которой бы я не принес.
Анна опустила голову и впала, как с ней бывало часто, в глубокую задумчивость. Ей припомнился Атос, его смелая осанка, его твердая и гордая
речь. И те призраки, которые он воскресил в ней одним словом, напомнили
ей опьяняющее поэтическое прошлое, - молодость, красоту, блеск любви в
двадцать лет, жестокую борьбу ее приверженцев и кровавый конец Бекингэма, единственного человека, которого она действительно любила, а также
героизм ее защитников, которые спасли ее от ненависти Ришелье и короля.
Мазарини смотрел на нее.
В эту минуту, когда она полагала, что она одна и что ей нет надобности опасаться толпы врагов, шпионящих за ней, он читал на ее лице так же
ясно, как видишь на гладкой поверхности озера отражение бегущих в небе
облаков.
- Так, значит, надо смириться перед грозой, заключить мир и терпели-
во, с надеждой дожидаться лучших дней? - проговорила Анна.
Мазарини горько улыбнулся на этот вопрос, доказывавший, что она при-
няла за чистую монету предложение министра.
Анна сидела, опустив голову, и потому не видела этой улыбки, но, за-
метив, что на вопрос не последовало ответа, она подняла голову.
- Что же вы не отвечаете мне, кардинал? О чем вы думаете?
- Я думаю о том, что этот дерзкий шевалье, которого мы велели Коменжу
арестовать, намекнул вам на Бекингэма, которого вы позволили убить, на
госпожу де Шеврез, которую вы позволили сослать, и на господина Бофора,
которого вы велели заключить в тюрьму. Но если он намекнул вам на меня,
то только потому, что не знает, кто я для вас.
Анна Австрийская вздрогнула, как бывало всегда, когда она чувствовала, что гордость ее уязвлена; она покраснела и, чтобы сдержаться, вонзи-
ла ногти в ладони своих прекрасных рук.
- Он хороший советчик, человек умный и честный, не говоря уже о том,
что у него решительный характер. Вам это хорошо известно, ваше величество. Я ему объясню, - и этим окажу ему особую честь, - в чем он ошибся
относительно меня. От меня требуют почти отречения, а над отречением
стоит поразмыслить.
- Отречения? - проговорила Анна. - Я полагала, что только одни короли
отрекаются от престола.
- Так что ж? - продолжал Мазарини. - Разве я не почти что король? Чем
я не король Франции? Уверяю вас, сударыня, что ночью моя сутана министра, брошенная у королевского ложа, мало чем отличается от королевской
мантии.
Таким унижениям Мазарини часто подвергал ее, и каждый раз она склоня-
ла перед ним голову.
Только Елизавета Английская и Екатерина II умели быть и любовницами и
государынями для своих фаворитов.
Анна Австрийская почти со страхом посмотрела на угрожающую физиономию
кардинала, который в таких случаях бывал даже величествен.
- Кардинал, - проговорила она, - разве вы не слышали, как я сказала
этим людям, что предоставляю вам поступить, как вам будет угодно?
- В таком случае, - сказал Мазарини, - я думаю, что мне угодно будет
остаться. В этом не только моя выгода, но, смею сказать, и ваше спасе-
ние.
- Оставайтесь же, я ничего другого не желаю. Но только не позволяйте
оскорблять меня.
- Вы говорите о претензиях бунтовщиков и о тоне, которым они их выс-
казывали? Терпение! Они избрали почву, на которой я более ловкий боец,
чем они: переговоры. Мы их изведем одной медлительностью. Они уже голо-
дают, а через неделю им будет еще хуже.
- Ах, боже мой! Да, я знаю, что все кончится этим. Но речь идет не
только о них, не одни лишь они наносят мне ужасные оскорбления.
- А, понимаю вас! Вы говорите о воспоминаниях, которые пробуждают в
вас эти три или четыре дворянина? Но мы заключили их в тюрьму, и они
провинились вполне достаточно, чтобы мы могли продержать их в заключении
столько, сколько нам заблагорассудится. Правда, один из них еще не в на-
ших руках и насмехается над нами. Но, черт возьми, мы сумеем и его отправить к друзьям. Нам, кажется, удавались дела и потруднее этого. Я
прежде всего позаботился засадить в Рюэе, около себя, под моим надзором,
двоих самых несговорчивых. А сегодня к ним присоединился и третий.
- Пока они в заключении, мы можем быть спокойны, - сказала Анна
Австрийская, - но в один прекрасный день они выйдут из тюрьмы.
- Да, если ваше величество дарует им свободу.
- Ах! - воскликнула Анна Австрийская, отвечая на собственные мысли. -
Как здесь не пожалеть о Париже!
- А почему именно?
- Потому что там есть Бастилия, которая так безмолвна и надежна.
- Ваше величество, переговоры дадут нам мир; вместе с миром мы полу-
чим Париж, а с Парижем и Бастилию. Наши четверо храбрецов сгниют в ней.
Анна Австрийская слегка нахмурилась в то время, как Мазарини целовал
у нее на прощание руку, полупочтительно, полугалантно. После этого он
направился к выходу. Она провожала его взглядом, и, по мере того как он
удалялся, губы ее складывались в презрительную усмешку.
- Я пренебрегла, - прошептала она, - любовью кардинала, который ни-
когда не говорил "я сделаю", а всегда "я сделал". Тот знал убежища более
надежные, чем Рюэй, более мрачные и немые, чем Бастилия. О, как люди
мельчают!
XL
МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ
Расставшись с Анной Австрийской, Мазарини отправился к себе домой в
Рюэй. Мазарини всегда сопровождала сильная охрана, а иногда, в тревожное
время, он даже переодевался; и мы уже говорили, что кардинал, одетый в
военное платье, казался очень красивым человеком.
Во дворе старого замка он сел в экипаж и доехал до берега Сены у Ша-
ту. Принц Конде дал ему конвой в пятьдесят человек, не столько для охра-
ны, сколько для того, чтобы показать депутатам, как генералы королевы
могут легко располагать войсками и распоряжаться ими по своей прихоти.
Атос, под надзором Коменжа, верхом и без шпаги, молча следовал за
кардиналом. Гримо, оставленный своим барином у решетки замка, слышал,
как Атос крикнул о своем аресте из окна; по знаку графа он, не говоря ни
слова, направился к Арамису и стал рядом с ним, точно ничего особенного
не случилось.
Надо сказать, за те двадцать два года, что Гримо прослужил у своего
господина, он столько раз видел, как тот благополучно выходил целым и
невредимым из всяких приключений, что теперь уже подобные вещи его не
смущали.
Тотчас же по окончании аудиенции депутаты выехали в Париж, другими
словами, они опередили кардинала шагов на пятьсот. Поэтому Атос, следуя
за кардиналом, мог видеть спину Арамиса, который своей золотой перевязью
и горделивой осанкой резко выделялся из толпы; он привлекал взор Атоса
еще и потому, что тот, по обыкновению, рассчитывал на успешную помощь
Арамиса, а кроме того, просто из чувства дружбы, которую Атос питал к
нему.
Арамис, напротив, нисколько, казалось, не думал о том, едет ли за ним
Атос или нет. Он обернулся только один раз, когда достиг дворца. Он
предполагал, что Мазарини, может быть, оставит своего пленника в этом
маленьком дворце-крепости, который охранял мост и которым управлял один
капитан, приверженец королевы. Но этого не случилось. Атос проехал Шату
следом за кардиналом.
На перекрестке дорог, ведущих в Париж и в Рюэй, Арамис снова обернул-
ся. На этот раз предчувствие не обмануло его. Мазарини повернул направо,
и Арамис мог видеть, как пленник исчез за деревьями. В эту минуту в го-
лове Атоса мелькнула, по-видимому, та же мысль, которая пришла в голову
Арамису; он оглянулся назад. Оба друга обменялись простым кивком головы,
и Арамис поднес палец к шляпе, как бы в виде приветствия. Атос один
только понял этот знак: его друг что-то придумал.
Через десять минут Мазарини въезжал во двор замка, который другой
кардинал, его предшественник, выстроил в Рюэе для себя.
В ту минуту, когда он сходил с лошади возле подъезда, к нему подошел
Коменж.
- Монсеньер, - спросил он его, - куда прикажете поместить господина
де Ла Фер?
- В оранжерейный павильон, против военного поста. Я желаю, чтобы гос-
подину де Ла Фер оказывали почтение, несмотря на то что он пленник ее
величества.
- Монсеньер, - осмелился доложить Коменж, - он просит, если это воз-
можно, поместить его вместе с господином д'Артаньяном, который находит-
ся, согласно приказанию вашего преосвященства, в охотничьем павильоне,
напротив оранжереи.
Мазарини задумался.
Коменж видел, что он колеблется.
- Это место надежное, оно находится под охраной сорока испытанных
солдат, - прибавил он. - Они почти все немцы и поэтому не имеют никакого
отношения к Фронде.
- Если мы поместим всех троих вместе, Коменж, - сказал Мазарини, -
нам придется удвоить охрану, а мы не настолько богаты защитниками, чтобы
позволить себе такую роскошь.
Коменж улыбнулся. Мазарини увидел эту улыбку и понял ее.
- Вы их не знаете, Коменж, но я их знаю, во-первых, по личному знакомству, а кроме того, и понаслышке. Я поручил им оказать помощь королю
Карлу. Чтобы спасти его, они совершили чудеса, и только злая судьба по-
мешала дорогому королю очутиться здесь среди нас, в полной безопасности.
- Но если они такие верные слуги, то почему вы держите их в тюрьме?
- В тюрьме? - повторил Мазарини. - С каких пор Рюэй стал тюрьмой?
- С тех пор, как в нем находятся заключенные, - ответил Коменж.
- Эти господа не узники, Коменж, - сказал Мазарини, улыбнувшись своей
лукавой улыбкой, - они мои гости, такие дорогие гости, что я велел сделать решетки на окнах и запоры на дверях из опасения, как бы они не лишили меня своего общества. И хотя они кажутся узниками, я их глубоко
уважаю и в доказательство этого желаю сделать визит господину де Ла Фер
и побеседовать с ним с глазу на глаз, а для того, чтобы нашей беседе не
помешали, вы отведете его, как я уже вам сказал, в оранжерейный па-
вильон. Вы знаете, я там обычно гуляю. Так вот, совершая эту прогулку, я
зайду к нему, и мы побеседуем. Несмотря на то что все считают его моим
врагом, я чувствую к нему расположение, а если он будет благоразумен,
мы, может быть, с ним поладим.
Коменж поклонился и вернулся к Атосу, который с виду спокойно, но на
самом деле с тревогой ожидал результата переговоров.
- Ну что? - спросил он лейтенанта.
- Кажется, - ответил Коменж, - это дело невозможное.
- Господин Коменж, - сказал Атос, - я всю свою жизнь был солдатом и
знаю, что значит приказание, но вы можете оказать мне услугу, не нарушая
этого приказания.
- Готов от всего сердца, - ответил Коменж. - Мне известно, кто вы та-
кой и какую услугу вы некогда оказали ее величеству. Я знаю, как вам
близок молодой человек, который так храбро вступился за меня в день
ареста старого негодяя Бруселя, и поэтому я всецело предан вам во всем,
- не могу только нарушить полученного приказания.
- Благодарю вас, большего я и не желаю. Я прошу вас об одной услуге,
которая не поставит вас в ложное положение.
- Если даже она до некоторой степени и поставит меня в неприятное по-
ложение, - возразил, улыбаясь, Коменж, - я все-таки окажу вам ее. Я не
больше вашего люблю Мазарини. Я служу королеве, а потому вынужден служить и кардиналу; но ей я служу с радостью, а ему против воли. Говорите
же, прошу вас; я жду и слушаю.
- Раз мне можно знать, что господин д'Артаньян находится здесь, то, я
полагаю, не будет большой беды в том, если он узнает, что я тоже здесь.
- Мне не дано никаких указаний на этот счет.
- Тогда сделайте мне удовольствие, засвидетельствуйте д'Артаньяну мое
почтение и скажите ему, что я его сосед. Передайте ему также и то, что
сейчас сообщили мне, а именно, что Мазарини поместил меня в оранжерейном
павильоне и намеревается навестить меня там, а я собираюсь воспользоваться этой честью и выхлопотать смягчение нашей участи в заключении.
- Но заключение это не может быть продолжительным, - сказал Коменж. -
Кардинал сам сказал мне, что здесь не тюрьма.
- Но зато тут есть подземные камеры, - сказал Атос с улыбкой.
- А, это другое дело, - сказал Коменж. - Да, я слышал кое-что об
этом. Но человек низкого происхождения, как этот итальянец-кардинал,
явившийся во Францию искать счастья, не осмелится дойти до подобной
крайности с такими людьми, как мы с вами: это было бы чудовищно. Во времена его предшественника, прежнего кардинала, который был аристократ и
вельможа, многое было возможно, - но Мазарини! Полноте! Подземные камеры
- королевская месть, и на нее не решится такой проходимец, как он. О вашем аресте уже стало известно, об аресте ваших друзей тоже скоро узнают,
и все французское дворянство потребует у Мазарини отчета в вашем исчез-
новении. Нет, нет, будьте покойны, подземные темницы Рюэя уже лет десять
как обратились в детскую сказку. Не тревожьтесь на этот счет. С своей
стороны, я предупрежу господина д'Артаньяна о вашем прибытии сюда. Кто
знает, не заплатите ли вы мне подобной же услугой через две недели?
- Я?
- Ну, конечно. Разве не могу я, в свою очередь, оказаться пленником
коадъютора?
- Поверьте мне, - сказал Атос с поклоном, - я употреблю тогда все
старания, чтобы быть вам полезным.
- Не окажете ли вы мне честь отужинать со мною? - спросил Коменж.
- Благодарю вас, но я в мрачном настроении и могу испортить вам ве-
чер. Благодарю.
Коменж отвел графа в комнату, помещавшуюся в нижнем этаже павильона,
непосредственно примыкавшего к оранжерее; в эту оранжерею можно было
проникнуть, только пройдя через двор, наполненный солдатами и придворными. Двор имел вид подковы. В центре его помещались апартаменты Мазарини;
по одну сторону их находился охотничий павильон, где был заключен д'Артаньян, по другую сторону находилась оранжерея, в которую отвели Атоса.
Позади этих зданий раскинулся парк.
Войдя в отведенную ему комнату, Атос увидел в окно, тщательно заделанное решеткой, какие-то стены и крышу.
- Что это за здание? - спросил он.
- Это задняя стена павильона, в котором заключены ваши друзья, - от-
ветил Коменж. - К несчастью, все окна в этой стене были заделаны еще во
времена покойного кардинала, так как здание это уже много раз служило
тюрьмой, и Мазарини, заключив вас сюда, только вернул ему его прежнее
назначение. Если бы окна эти не были заделаны, вы могли бы утешаться,
переговариваясь знаками с вашими друзьями.
- А вы наверное знаете, Коменж, что кардинал почтит меня своим посещением? - спросил Атос.
- По крайней мере, он так сказал мне.
Атос со вздохом взглянул на свое решетчатое окно.
- Да, правда, - сказал Коменж, - это почти тюрьма: нет недостатка ни
в чем, даже в решетках. Но я не понимаю одного: что за странная мысль
пришла вам в голову, - вам, с вашим умом, отдать свою храбрость и пре-
данность на службу такому делу, как Фронда! Уверяю вас, граф, если бы
мне пришлось когда-нибудь искать друга среди королевских офицеров, я
прежде всего подумал бы о вас. Вы фрондер! Вы, граф де Ла Фер, в партии
Бруселя, Бланмениля и Виоля! Поразительно!
- Что же мне было делать? - сказал Атос. - Приходилось сделать выбор:
стать мазаринистом или фрондером. Я долго сопоставлял эти два слова и в
конце концов выбрал второе: по крайней мере, оно французское. И, кроме
того, ведь я не только с Бруселем, Бланменилем и Виолем, но и с Бофором,
с д'Эльбефом, с принцами. Да и что служить кардиналу? Взгляните на эту
стену без окон, Коменж: она красноречиво свидетельствует о благодарности
Мазарини.
- Да, вы правы, - рассмеялся Коменж. - Особенно если бы она смогла
повторить все те проклятия, которыми вот уже неделю осыпает ее д'Артаньян.
- Бедный д'Артаньян! - сказал Атос с оттенком мягкой грусти. - Такой
храбрый, такой добрый и такой грозный для врагов своих друзей. У вас два
очень опасных узника, Коменж, и я жалею вас, если эти два неукротимых
человека вверены вам, под вашу личную ответственность...
- Неукротимых! - сказал, улыбаясь, Коменж. - Полноте пугать меня. В
первый же день своего заключения д'Артаньян оскорблял всех солдат и всех
офицеров, без сомнения в надежде получить в руки шпагу. Это продолжалось
два дня, а затем он успокоился и стал тих, как ягненок. Теперь он распевает гасконские песни, от которых мы умираем со смеху.
- А дю Валлон? - спросил Атос.
- О, этот - дело другое. Признаюсь, это страшный человек. В первый
день он выломал плечом все двери, и, право же, я ждал, что он выйдет из
Рюэя, как Самсон из Газы. Но затем настроение его так же изменилось, как
у д'Артаньяна. Теперь он не только привык к своему заточению, но даже
подшучивает над ним.
- Тем лучше, - сказал Атос, - тем лучше.
- А вы ожидали чего-нибудь другого? - спросил Коменж, который, сопоставляя слова графа де Ла Фер с тем, что ему говорил Мазарини об этих
двух узниках, начинал испытывать некоторое беспокойство.
Со своей стороны, Атос подумал, что такая перемена в настроении его
друзей была, может быть, вызвана каким-нибудь планом, зародившимся у
д'Артаньяна. Поэтому, боясь им повредить, он ответил спокойно:
- Это две горячие головы: один гасконец, другой пикардиец. Они оба
быстро воспламеняются и так же быстро остывают. То, что вы мне рассказа-
ли о них, только подтверждает мое мнение.
Таково же было мнение и Коменжа, и он, успокоенный, удалился. Атос
остался один в просторной комнате, где, согласно приказанию кардинала, с
ним обращались вполне почтительно. Но чтобы составить себе точное понятие о своем положении, он стал терпеливо ждать обещанного посещения Мазарини.
