В этом году, используя заметки и черновики, которые я делала десять лет назад, закончила повесть "Затмение" - историю девушки Анны, которая запуталась в поисках любви и смысла жизни. Она неожиданно умирает, как полагают её друзья и близкие, от безответного чувства. Но возможна и другая причина... Анна настолько одинока, погружена в свой странный внутренний мир, что даже дневник ведёт в форме писем к возлюбленному. Только там - на бумаге - она может выразить свои настоящие переживания. Её мысли искренни и полны скрытого отчаянья, потому что серый мир, в котором она родилась и выросла, делает невозможным что-либо изменить к лучшему.           

 Вера Белявская (v_belyavskaya) 
***

Затмение. Глава 1
I

Рано утром раздался стук в дверь, настойчивый, беспардонный, словно кого-то совсем не беспокоило, что все ещё спали. Никита встрепенулся от глухого мерного звука и раздражённо перевернулся со спины на бок, накрывая голову подушкой, зажимая уши. Сперва стук затих, но вскоре послышался снова. «Кто-нибудь откроет… - подумал молодой человек. - Моя комната дальняя». Но никакого движения не было. Навязчивый звук не прекращался. «Наверное, у соседей, - снова пронеслось в голове, - если у нас никто не слышит». И действительно, в дверь стали бы звонить, а не стучать. Это ему всё просто показалось, как бывает спросонья: чужие звуки слышатся совсем рядом, а, на самом деле, они – где-то очень-очень далеко.

«Да что же такое, чёрт возьми?!» – не выдержал юноша, потому что монотонный ритм продолжал звучать, настигая, пробираясь в теплоту сонного утра, под одеяло к Никите. Уже не на шутку разозлившись, он рывком соскочил с постели. Да, ему не мерещилось – кто-то упорствовал и, точно уже ногами, долбил в дверь, взывая, требуя, чтобы ему немедленно открыли.

Никита натянул на себя, что попалось под руку, и выбежал в коридор – свет не горел и было тихо.

— Кто?!! – крикнул он, наскакивая на дверь квартиры, точно хотел раздавить её.

— У вас звонок не работает! – послышалось с другой стороны.

Никита открыл дверь и увидел невысокого, подтянутого человек, с прозрачными и противоестественно, как показалось сонному юноше, честными глазами; в отглаженном синем костюме. Причёсанный и гладко выбритый незнакомец стоял, не выдавая ни малейшего признака неловкости.

— Вы кто? Что вам надо?

— Это вам! – чётко произнёс незваный гость и протянул толстый жёлтый конверт.

— Что это ещё? Что всё это значит? – раздражённо спросил Никита.

— Это от Анны. Для вас! Берите!

— Анна? Какая ещё Анна?! Не знаю таких…

— Анна. Ваша бывшая невеста. – спокойно ответил человек.

«Ах, Анна! – вспыхнул Никита. – Уже кого-то подсылает вместо себя!» И уже собрался резко шагнуть назад, в квартиру, хлопнув дверью, как можно сильнее, как незнакомец остановил его за руку.

— Это от Анны – её последняя воля.

— Э-э-э! Полегче вы! Какая ещё воля?! У неё все воли последние! Она вас прислала? Так передайте же ей, чтобы оставила меня в покое – раз и навсегда!

«Ну, просто дурак какой-то!» – подумал аккуратный человек в синем костюме, а вслух сказал:

— Передать ничего от вас не могу, но осмелюсь пообещать – она вас не побеспокоит. Анны не стало. Снотворное.

— Что всё это значит? – повторил юноша. – Кто вас прислал?

— Закон, молодой человек! Берите и прощаемся…

С трудом поднимая руки, Никита наконец принял конверт.

— «Последняя воля» вы сказали? Снотворное? – понеслись куда-то несмелые слова, но гость уже скрылся из вида на следующем лестничном пролете.

Никита вернулся в квартиру, закрыл дверь и растерянный остался стоять в прихожей, держа в руках толстый жёлтый конверт, на котором одиноко, чёрными вензелями, было выписано его имя.

После короткого раздумья молодой человек прошёл в кухню и сел за стол, а в голове у него, вместо стука в дверь, забил другой ритм: «Анна. Анна. Анна…» Никита открыл конверт и заглянул внутрь. В глубине виднелись аккуратно сложенные, одна в другую, несколько купюр разного достоинства, белоснежная стопка бумаги, замутнённая с изнанки строчками печатного текста, и крошечная карточка, расписанная алыми сердцами. Сама собой она выскользнула из конверта и перевернулась светлой обратной стороной, свободной от узоров, на которой всё тем же, уже так знакомым, витиеватым почерком было написано: «Я люблю тебя, мой дорогой Никита. Я оставила тебе немного денег, которые у меня были. Мне они всё равно больше не понадобятся, а ты можешь сходить в кафе – угостить своих друзей, или – на концерт, когда любимая группа приедет в ваш город… Навсегда… твоя Анна».

«Что же это?..» – прошептал Никита, и перед ним возник образ этой странной, чудаковатой девушки, в которую совсем ненадолго он имел неосторожность влюбиться. Прошло, кажется, полгода, как они расстались, и память о ней с каждым днём занимала всё меньше места. Конечно, все эти месяцы обезумевшая бывшая возлюбленная пыталась вернуть его, но он пресекал любые попытки и не дал ни единого повода для ложной надежды.      

 ***                                                                 ***                                 II
Анна… Анна… Её больше нет… Снотворное… Никита вроде бы всё правильно понял, но почему-то не мог прийти в себя от неожиданного известия. Анна… Он опять воскресил её образ, их первую встречу и даже поёжился – такой соблазнительной она вновь показалась ему. Но потом всё стало сложно и слишком волнительно, когда её необузданная, неожиданно ошеломившая его привязанность, наскучила ему – столько раз пытался Никита разорвать с ней отношения и не мог. Уже начинал ненавидеть её за то, что когда-то она очаровала, окрутила его, заманила в свои сети, только для того, чтобы позже терзать этой приторной любовью, навязываться душой и телом, и он уже не знал, как отделаться от неё, какими ужасными грубыми словами порвать с ней так, чтобы она навсегда поняла, что он никогда не любил её – это было ошибкой, глупостью, а она – наивная домашняя дурочка, серая мышка – поверила, и теперь он уже не верил самому себе, что любил её. Она будоражила его, потому что была хороша собой и легко поддавалась веселью, им нравилась их пламенная страсть, но когда её обескураживающие признания и чудовищной силы чувство настигли его во всей полноте, он опешил, испугался – он и не предполагал, что женщина может сойти с ума от любви и пытать его, привязывая к себе.

Сколько раз он хотел расстаться с ней, но возвращался снова оттого, что чувство вины не отпускало его ночами, рисуя картины её самоубийства – она была способна на это, она могла убить себя, лишь чтобы доказать правдивость своих чувств. Он помнил самый первый раз, когда сказал ей «прощай». Он покидал её, у неё дома, оставляя плачущей на полу, омерзительной, полоумной – она ползала в его ногах, она молила, и его тошнило от неё. Он выбежал на улицу, и вдруг за его спиной раздался звук бьющегося стекла. «Всё! Выбросилась! Она это сделала!» – Никита боялся обернуться, боялся увидеть окровавленную Анну. Она могла – он знал. Но секундная агония отпустила и, оглянувшись на дом, он увидел лишь разбитые бутылки, которые кто-то бездумно выкинул в окно. Как сильно в этот миг забилось его сердце, ещё сильнее, чем если бы это была она, там на земле, под окном. Как испугался он, но не за неё, а за себя – он не хотел быть в ответе за эту чужую человеческую жизнь.

И вот теперь, пока он спал, всё и случилось. Это точно из-за него! Она выполнила своё обещание, она убила себя, но трусливо и тихо, не так героически, как клялась ему, умоляя вернуться. «Тоже мне Джульетта!» - злобно усмехнулся Никита. Поначалу одержимый ревностью и желанием страшной мести, он рисовал себе её смерть иначе. Он представлял, что она вскроет вены и будет лежать обнажённая в красной воде, или повесится рядом с его портретом, или прыгнет под поезд, но она – жалкая трусиха – просто уснула! Как могла она? Лгунья! Не было ничего доблестного в её смерти – побег трусишки, слабака! Она лишь уснула навсегда. О! Сколько мужества, наверное, понадобилось ей! И вдруг молодой человек испытал страшный приступ ярости. Всё оскорбилось у него внутри! Как клялась она в своих стихах и письмах, что вынесет ради него одного любые муки, что будет страдать, если потребуется, что согласна на всё, чтобы они были вместе, а сама – так подло – выбрала самую безболезненную смерть – обманщица! Теперь только Никита вспомнил, как часто Анна заговаривала об этом: о том, что, если ей будет нужен выход, она всегда хранила дома таблетки. А пока не имела их, обдумывала, как получить заветный рецепт, не вызвав подозрений, и не подставить бедного врача, который прописал бы ей лекарство. Сейчас юноша вспомнил, как тогда ещё смеялся над своей возлюбленной, над странным благородством её души, что, умирая, она боялась стать причиной чужих несчастий – ни в чём неповинных людей, как говорила Анна. Иногда она даже, точно забывшись, мечтала, как великие разведчики прошлого, иметь, вместо одного зуба капсулу с ядом, чтобы закончить всё в любой момент.

И вот её больше не было… Она закончила всё…

Анны больше не было. Никита наконец-то никогда уже не услышит о ней. И вдруг его охватило отчаянье, словно злоба и осуждение всего мира разом, в огромной волне, обрушились на него. Он вспомнил её глаза, заискивающие, молящие… И ему стало противно и стыдно. Как-то раз, несколько месяцев назад, он вместе с другом возвращался домой после игры в волейбол, уставший, голодный, но счастливый, потому что выиграла его команда. Уже на подходах к дому, в закатном свете, заливавшем всю улицу, он не поверил своим глазам, сгорала в розовом сиянии тонкая чёрная фигурка – это была Анна. Она покорно, не обращая внимания на прохожих, стояла у подъезда, щурясь от солнца, всматриваясь именно в ту сторону, откуда появился он, словно знала, по какой дороге он будет идти. Как давно они расстались на тот момент – месяц, а может быть, два – что делала она в его городе, откуда взялась? Он поморщился, понимая, что нет пути к отступлению – можно только кружить по соседним дворам, пока, возможно, она не устанет и не уйдёт. Его друг, Рома, знавший Анну, когда-то уважавший её, но совершенно изменивший к ней свои чувства после того, как Никита всё чаще рассказывал о навязчивости бывшей возлюбленной, о её ночных звонках и открытках, теперь лишь потешался над ней, крутя пальцем у виска. И вот, заметив поклонницу лучшего друга, он заулыбался клоунской, широкой улыбкой, предчувствуя кровавую, но сладостную сцену глумления.

Никита сжал кулаки, решив идти до конца. Приближаясь к подъезду, он заметил, как маленькая головка Анны поднялась, подбородок отделился от плеч, а глаза просияли, но потом смущённо потупились, чтобы только с новой разгоревшейся надеждой ещё раз обратиться к нему – предмету её обожания.

— Здравствуй… – тихо, но твёрдо произнес Никита, одновременно приветствуя девушку и заворачивая без промедления в открытую дверь подъезда.

— Здравствуй, Никита… – почти в спину юноше прошептала Анна и, пытаясь успеть, пока не захлопнулась дверь, проскользнула вслед за молодыми людьми. У лифта Анна, снова потупив взор, подошла совсем близко и протянула толстый жёлтый конверт – Никита не шевельнулся. Тогда она больно ткнула его в живот конвертом, потом ещё, как бы немым укором требуя, чтобы он принял посылку из её рук, и как только юноша машинально коснулся бумаги, побежала прочь из подъезда.

В лифте Рома разразился безудержным хохотом. «Как детка волновалась, просто умирала на месте!!! Ты видел её бледное личико?!! Просто умора! – сгибаясь пополам, захлёбываясь от смеха, выговаривал друг Никиты. – Открывай скорее!!! Что там?! Может, какие-то развратные признания, фото, как она жаждет тебя, чтобы ты обладал ею?!! Ну же! Давай!»

Никита молчал. Его руку жгло, точно огнём, он хотел выбросить этот бумажный пакет, никогда не знать, что в нём, никогда больше не видеть Анну – он уже почти боялся её. А Рома продолжал приставать, и, чтобы только неунывающий друг оставил его наконец-то в покое, Никита пообещал, что прочитает вслух и покажет всё, о чём шла речь в конверте, когда они встретятся выпить по кружечке пива.                                                                                     ***                                                                  III

Тогда же ночью, тайком, Никита вскрыл конверт, нашёл стихи и поздравительную открытку с днём рождения. Всё это вызвало в нём невыносимую досаду. Он спрятал стихи в стол, открытку порвал и выбросил, но через неделю, мать принесла из почтового ящика ещё один конверт – в нём оказалось письмо. Потом пришло ещё одно – его принесла младшая сестра. Она любопытно, как все романтичные девочки, улыбалась брату, в надежде услышать историю о красивой и грустной трагедии сердца. Девочке не терпелось расспросить, от кого её брат почти каждую неделю получал послания, но юноша лишь раздражённо отмахнулся от сестры, выхватил конверт и швырнул его в дальний угол своей комнаты. Боясь признаваться кому-либо, и даже себе, Никита прочитал всё-таки несколько первых стихотворений и одно из уцелевших в порыве гнева писем Анны. В самый первый раз её пламенные признания, излитые на бумагу, сотворили чудо – он ощутил себя властелином мира – никто и никогда так не признавался ему в любви – он чувствовал себя неотразимым. Вторая серия стихов снова потешила самолюбие, от третьей – он уже зевал, ну а потом все эти сообщения от Анны стали так привычны, что он выбрасывал их, не вскрывая конвертов, и, кончено же, ничего не отвечал.

И вот теперь все до одного потерянные навсегда, непрочитанные письма вереницей закружились у него перед глазами. Он уже совсем позабыл о них до этого злосчастного утра. Теперь же воспалённый разум, страшное чувство вины вернули ему память. Дрожащими руками Никита достал толстую стопку листов из жёлтого конверта и положил перед собой на столе. Набрав побольше воздуха, точно всё это возможно было одалеть на одном дыхании, он начал читать:

«27 марта
03:00

Дневники ведут по-разному…

А я хочу – в форме писем к тебе, Никита! Больная, правда? На всю голову!.. Что ж, от части, ты меня такой сделал, но это не упрёк, а констатация факта.

Итак, здравствуй, мой дорогой Никита!

Если ты думал, что я не поздравлю тебя с Днём Рожденья, то ошибся. Нет, конечно, примерно две недели назад это желание у меня действительно пропало и вернулось лишь 26 марта, в тот день я гуляла одна по городу. Многие советовали не поздравлять тебя: «Ну, как же! Разве можно поздравить человека с праздником, если до этого он сам не поздравил тебя с другим?» Практичный, «разумный», как принято считать многими, ход мыслей, но для меня – низкий, отдающий мелочной мстительностью! «Он тебя не поздравил с твоим днём рождения!» – не унимались они. «Это его право…» – подумала я и всё же решила поздравить тебя, когда обида прошла.

Сначала я действительно не хотела вспоминать о тебе в этот день – очень злилась, что ты не написал мне даже сухого, формального поздравления, так просто из приличия, из вежливости, хотя этого качества в тебе никогда и не было. Не подумай, что я обвиняю тебя в чём-то! По крайней мере, не в День Рождения (шучу-шучу!)! Не столько было важно само поздравление, сколько внимание и уважение, хотя бы в память о том, что было между нами – как маленькая дань этой памяти. Мы ведь всё-таки не чужие друг другу.

Знаешь, я долго пыталась понять, почему же ты так по-свински поступил со мной. Вариантов в голове было много, ну, например:

- ты настолько не уважаешь меня и совсем не считаешь за человека, что не мог удостоить своим вниманием в этот день;
- ты пытался показать, что таково твоё истинное отношение ко мне, а, значит, и надеяться уже не на что (логика хорошая, но неверная – не забывай, я не такая, как все);
- ты просто забыл («просто» и со вкусом);
- ты плохо воспитан (это же правда);
- ты просто ВРЕДИНА (ну, а почему бы и нет?);
- а может, у тебя деньги на счету закончились или телефон не работал? (что-то с трудом верится).

В любом случае, какая бы из этих причин ни оказалась настоящей, или была другая, известная только тебе, сейчас это неважно. Сейчас я оттаяла и больше не злюсь. А потом, если тебе безразлично моё поздравление, то всё хорошо (в смысле, у тебя), если же тебе это хоть в какой-то степени приятно, значит совсем хорошо (уже и для меня), ну, а если моё поздравление вызовет в тебе отвращение, просто выброси мою открытку или сожги. И то, и другое, и третье будет так на тебя похоже.

Я правда не злюсь, уже нет – просто поделилась болью. Да, мне было больно… тогда, в свой день рождения и ещё некоторое время после. Но сейчас это неважно… Сейчас я от всей души поздравляю тебя с Днём твоего Рождения, с твоим Девятнадцатилетнем! Не могла я забыть об этом дне, сам знаешь почему… Если честно, совсем не получается подобрать достойных слов поздравления! Просто, наверное, хочу, чтобы у тебя всё было хорошо, чтобы ты был счастлив (именно в твоём понимании этого слова), и, если что-то будет плохое в жизни (а от этого, к сожалению, никуда не деться), чтобы ты учился на своих ошибках, чтобы неудачи делали тебя сильнее, потому что то, что нас не убивает, делает нас сильнее…

P. S. Если, несмотря ни на что, у тебя вдруг возникнет недоумение, удивление и даже возмущение от того, что я всё-таки написала тебе, после столь понятного объяснения в нашем любимом кафе, после твоего ещё более красноречивого молчания в ответ на мои стихи и совсем уже ясного каждому глупцу «молчания» в мой день рождения, то я объясню. Нет, конечно, сначала попробуй догадаться сам, но, опять же, вариантов на выбор у меня много (извини за раскладывание по полочкам – издержки работы в библиотеке):

- она (в смысле, я в твоих мыслях) – полная дура, что до сих пор ничего так и не поняла, что на фиг мне не нужна (грубо, но по существу);
- у неё совсем нет гордости (она настоящая тряпка), если продолжает так унижаться (в принципе, то же, что и в первом пункте, только мягче);
- она совершенно чокнутая (возможные вариации: больная, ненормальная, двинутая и т. д. и т. п.);
- неужели она всё ещё любит меня (наиболее близкое к истине, при этом ты должен непременно сделать трагическое выражение лица, а ещё лучше – фальшиво прослезиться).

Другими словами! Что бы ты там себе ни подумал, я написала тебе, поздравила и вообще не забыла в этот день, потому что не хотела забывать. Не вижу причин для этого. Да, мы расстались (а вернее – ТЫ РАССТАЛСЯ СО МНОЙ!), но и это сейчас неважно.

Никита, ты сказал мне однажды, что надо говорить человеку о своих чувствах не для того, чтобы получить в ответ «я тоже тебя люблю», а просто, чтобы сказать, поделиться, безвозмездно… Просто оттого, что чувства есть… И они прекрасны… Это твои слова, и я запомнила их.  Я хочу делиться своим чувством, нужно оно тебе или нет, потому что тебя это совсем ни к чему не обязывает: ты можешь читать мои стихи и письма, можешь не читать – дело твоё, но я не могу задыхаться оттого, что эмоции переполняют меня – это уже моё право. Я научилась радоваться просто тому, что чувствую, даже если тебя нет рядом (нет рядом физически, но во мне ты есть всегда: в мыслях, в сердце, в душе).
Никита, знаешь, можно быть с кем-то, но при этом – совсем одной, а можно быть далеко от любимого человека, но не чувствовать себя одинокой… Понимаешь, о чём я? Вот для чего я всё это делаю – чтобы не быть одинокой без тебя.

Ты, кажется, сказал тогда, 25 февраля, в кафе, когда мы встретились первый и единственный раз после самого последнего расстояния, чтобы ещё раз поговорить, что скоро всё пройдёт, что я забуду тебя через месяц. Не суди по себе или не думай обо мне так плохо. Если ты и в правду так решил, то значит: совсем не знаешь меня!
Но, что-то я слишком долго рассуждала…

Я ещё раз поздравляю тебя с Днём Рожденья…

Твоя Анна, влюблённая
и необратимо чокнутая                                                      ***                                                                                                   IV

2 апреля
21:41

Знаешь, я давно уже не вела дневник – последняя запись датирована бог знает каким числом ещё в нашей любимой Усадьбе. То не было времени, то желания, то – ни первого, ни второго одновременно. А теперь есть, потому что, как никто другой, меня сейчас понимает только бумага, а точнее печатная машинка: она не осудит, не посмеётся жестоко, не причинит боли, не скажет грубого слова, она будет слушать долго – столько, сколько захочу я. Конечно, есть мама, но она не очень-то любит говорить о тебе, есть моя новая подруга Анна – да, моя тёзка – мы познакомились в библиотеке. Анна заканчивает школу, но глядя на неё, так и не подумаешь – настолько взрослой выглядит эта девочка. Она всегда приходит к самому открытию и берёт стихи: Бродского, Пастернака, Мандельштама. Она, наверное, единственная из моего окружения способна понять меня настолько тонко и глубоко, как хотелось бы мне, но она – прожжённая пессимистка, которая саркастично смеется, когда я говорю ей, что счастлива от того, что ты мне снился, или, что сегодня я была в твоём городке. Иногда мне кажется, что она считает меня наивной дурой и такие мысли очень неприятны, поэтому я стараюсь гнать их от себя – виной всему, наверное, моя мнительность. Я не осуждаю Анну, потому что, если бы то, о чём я ей рассказываю, происходило бы с ней и человеком, который дорог ей, то её радости не было бы предела – она бы всем об этом рассказывала – и над ней тоже потешались бы. Да, Анна понимает меня, как никто, разве что, ещё ты меня так понимал… раньше. 

У нас вообще с ней много общего (именно общего, не значит «похожего»): мы обе Анны, как ты уже понял, обе, как она говорит, чокнутые, обе пишем стихи, готовы сорваться хоть в самую тёмную ночь и поехать к чёрту на рога, если настроение соответствует, да мало ли что ещё, у нас даже почерки почти одинаковые… Но не об этой Анне сейчас речь…

Была сегодня в твоём городе, и вчера была… Удивительно…

Уезжала из дома, а в твой город приехала, словно домой – всё родное и знакомое до боли, как будто и не было этих двух месяцев. Всё, как и раньше, только здание, строящееся, стало больше, и крыша над голубым мостом появилась, а машина твоя такая же грязная, как и всегда. Но и она очень родная – не поверишь, хотелось подойти и дотронуться. 

Первого числа приехала рано утром, в 7 с чем-то. Невозможно описать, что я чувствовала. Внутри творился какой-то дурдом. Я боялась, хотела увидеть тебя и одновременно не могла, потому что не знала бы, что сказать при встрече. Боялась вопроса «а что ты здесь делаешь?», боялась встретиться с тобой глазами, боялась найти в них призрение, ненависть, а ещё хуже – жалость, гадкую, ужасную жалость. Лучше ненавидь меня, призирай, но не жалей! 

Иногда мне кажется, что, если после такой долгой разлуки увижу тебя вновь – умру на месте. 

3 апреля
00:32

…почти два месяца, как ты бросил меня… Больно.

Да, о чём это я писала?! Умру, если увижу тебя… Не знаю – просто ощущение такое. Встреча с тобой кажется чем-то настолько сказочным, что, если это случится неожиданно, просто не представляю, что от радости будет со мной. 
Шла от станции и ощущала дрожь во всём теле: что делаю, куда иду, зачем иду? Безумие, сплошное безумие! А потом – в институт! Да какая учёба, я сейчас с ума сойду! Опущу письмо и сойду, а если ещё Никиту встречу, так просто умру (зато тогда в институт ехать не придётся – там всё одно каждый день – тоже плюс). 

Вообще, во всём нужно искать положительное, даже в самом ужасном («ужасное» – не в смысле моя смерть, а в глобальном смысле). 

С великим трудом дошла до твоего подъезда. Очень боялась, что сменили код, или, что встречу кого-то из твоих родных, а ещё хуже – боялась, что почтовый ящик может оказаться сломанным, или, что ошибусь с номером квартиры (хотя, нет, всё-таки 250-ая!).                                             Читать                        дальше       ...        

              ***