Главная » » сторона 04

01:17

сторона 04

***

===

Книга была с ним повсюду. В камне, в тюрьме, на холме в земляном
убежище. В потайном нагрудном кармане он носил ее все эти дни, вынимая
только затем, чтобы коснуться ладонями переплета. Он сердцем чувствовал
исходящий от книги ток - слабый и теплый в редкие минуты покоя,
пронизывающий и острый, когда ему грозила опасность. Слова Фогеля и
тюремного постояльца Змеева о тайной силе, которая заключена в ней,
поначалу его мало задели. Но чем больше он думал о книге, чем больше
событий так или иначе с ней связанных происходили у него на глазах, тем
более он уверялся в значении этих слов. При обыске в следственном
изоляторе, когда у Князя проверили все карманы и отобрали папиросы,
спички, рюкзак с записями и едой, книгу словно и не заметили. Князь глазам
своим не поверил, увидев пустую ладонь сержанта, который его обыскивал. Он
смолчал, прикусив язык, и на нарах в тюремной камере все время ощупывал
выпирающий край переплета и вздрагивал, когда вспоминал пережитый из-за
нее испуг.
Она не далась им в руки. Она была его силой, его защитой и, может
быть, путеводной звездой. Почему это было так? Этого Князь не знал. "Все в
книге", - так говорил Фогель. "Она дает тебе над Тимофеевым власть", -
сказал ему в камере Змеев. Что значит "все"? И какую такую власть? Каковы
у нее границы? И знать бы, как этой властью пользоваться. Вопросы,
вопросы, и шум деревьев за земляными стенами, и шорохи, и вздохи в кустах,
и осыпающаяся земляная крошка, и опять - вопросы, вопросы и безответная на
сердце пустота.
Почему, обладая книгой, ему не дано было уберечься от хитрости
человека, заманившего его в каменный плен? Хотя пришедший на помощь Фогель
и обронил странную фразу об испытании камнем. И сколько еще испытаний ему
предстоит? Он вспомнил дорогу в огне и подумал, не намеренно ли ему было
послано и это страшное испытание.
А еще - глаза женщины, которую он обрел и которую у него отняли. Она
назвалась женой. Там, на шоссе, это сумасбродное имя, которым она
приказывала себя называть, было для Князя не более важным, чем все другие
слова, сказанные ему сгоряча. Тогда он не придал им значения. Сейчас,
когда тень Тимофеева разделила их, может быть, навсегда, эти слова молотом
ударяли по сердцу, глаз не давали сомкнуть, мучили и сводили с ума. Он
проклинал себя, что дал так легко отнять ее Тимофееву. Он вдвойне
проклинал себя, что сразу же по горячим следам не бросился за ними в
погоню. И теперь в землянке на склоне холма под стоны затихающей непогоды
он не находил себе места, мял и разглаживал подобранный лоскуток плаща,
единственное, что осталось от встречи.
Он не понимал, любовь это или что-то другое. Но сердце начинало
болеть, когда память вырывала из времени взгляд ее неподвижных глаз, и
ладонь вспоминала тепло прижавшегося в испуге тела. Может быть, это тело,
эта темная, непонятая душа были лишь эхом, тенью другого тела, другой
души, бывшей от Князя за тысячью гор и рек, за колдовскими болотами и
лесами, полными кровожадной нечисти, - родной души, до которой самолетом
лететь час от силы, и поездом - неполные сутки.
Может быть, это Галина Петровна, перелетев на волшебных крыльях,
таинственно вошла в новый образ, заглянула из дали дальней, и сердце Князя
и вздрагивает оттого, что в глазах встреченной на дороге отразились ее
глаза.
Князь поднялся на вершину холма. Крапленое звездами небо стояло над
ним высоко, пятно лунного света растекалось по одежде лесов и запутавшимся
в ночной полумгле дорогам. Он вдохнул холодного воздуха. Голова
закружилась, Князь присел на траву, чтобы набраться сил. Он сидел на
влажной земле и смотрел, как пробираются между глыбами леса освещенные
луной поезда. Как рождаются из ничего короткие брехи собак, и белые волны
тумана наплывают с востока на город. Начали зябнуть ноги. Князь поднялся и
перебрался на поросший мохом бугор. На какой-то миг он забылся, а когда
очнулся от забытья, почувствовал на губах сладкую табачную мякоть. Он
докурил сигарету и посмотрел на светящийся циферблат. Потом перевел взгляд
вниз и отчетливо разглядел, как по краю поляны движется человеческая
фигура.
Какое-то короткое время неясная тень внизу пробиралась по открытому
месту. Шаг ее был осторожен, ступал человек крадучись, пригнув плечи и
голову, и, пройдя с десяток шагов, растворился в темных кустах.
Склон холма, на котором укрылся Князь и на вершине которого он сейчас
находился, был покрыт низкорослым ельником. Справа, севернее по склону,
тянулся дремучий овраг, сзади холм обрывался и стеной уходил к болоту.
Только теперь Князь понял, в каком невыгодном положении оказался. Страха
он не испытывал. Слишком длинным было лезвие ножа, по которому он бежал
уже пятые сутки кряду. Он прислушался к шорохам леса и вздрогнул, когда
услышал далекий тепловозный гудок.
- "Стрела", - тихо сказали сзади.
- Что? - Князь обернулся. Он понять ничего не мог. Он стоял, тараща
глаза и от неожиданности опустив руки.
- Опаздывает на полтора часа, под Зубовкой обвалилась насыпь. Хорошо,
машинист заметил, а то бы - еще один гроб на колесах. - Человек сидел на
земле, поза его была мирной, как он прошел незамеченным - одному Богу
известно.
Князь смотрел на него настороженно, ожидая какого-нибудь подвоха. Он
молчал.
- Той весной с рельс сошел товарняк. И все под Зубовкой, будто им
железной дороги мало.
Человек помолчал, потом посмотрел на небо.
- Распогодилось, луна-то какая. Давно в наших краях не было такой
луны. А там, - он показал на город, - луны отродясь не видели. Хозяин
света не любит. Старый стал, раньше был не такой.
Человек усмехнулся, по лицу побежали тени и спрятались в морщинках на
лбу.
- Значит, в город собрался? А не страшно в город-то?
Князь проглотил слюну.
- Почему я должен бояться?
- Ну, вообще. В городе теперь неспокойно. Говорят, объявился один
лихой человек - дома поджигает, людей убивает, грабит...
- Уж не я ли?
- Ты - не ты, по бороде о человеке не скажешь.
- Как вы здесь оказались?
- Пришел.
- Для того, чтобы поговорить о луне?
- Луна - добрый знак. Кто собирается что-то сделать, должен
поторопиться. Пока на небе луна - всякое дело сладится.
- Кто вы? Что вам от меня нужно?
- Я? Прохожий. Шел, увидел тебя, дай, думаю, поговорю с человеком.
Князю надоели темные ответы пришельца.
- Послушайте, давайте прямо. Мне нужно найти Тимофеева. Как мне его
найти?
- Вопрос серьезный. Понимаю, зачем он тебе нужен. Только ничего у
тебя, брат, не получится. Ты прошел два испытания. Первое - испытание
камнем, второе - огнем. Остается еще одно. Не самое трудное, но без него
ты Тимофеева не достанешь.
- Еще испытание? Какое?
- Третье испытание - водой. Помнишь, Фогель тебе говорил про Мокрого?
Видишь, внизу болото? И тогда у камня за ивами было небольшое болотце. Не
забыл?
Он помолчал и вдруг на глазах у обомлевшего Князя стал странно
преображаться. Тело его расплылось, и будто мелкая рябь покрыла
изменившуюся фигуру. Потом он стал оседать, и на месте, где он только что
разговаривал с Князем, появилась продолговатая лужица с мерцающей под
луной водой. Князь и слова сказать не успел, как вода в лужице вздыбилась,
сделалась темной и плотной, и опять перед Князем стоял прежний человек и
смеялся:
- Я - Мокрый. Только не думай, что меня к тебе послал Тимофеев.
Хозяин мне не указчик. Думаешь, легко всю жизнь просидеть в вонючем
болоте? Чесать языком с пиявками да наказывать за грехи лягушек? У меня
тоже есть сердце. И оно, между прочим, чувствует, что вскорости ожидаются
перемены. Я еще там у камня это почувствовал. А когда появился Фогель,
почти и не сомневался, что все это с тобой неспроста.
Он вытащил из-за пазухи бутылку с мутной водой и протянул Князю.
- Вода из Змеиного Яра. Пей.
- Всю? - недоверчиво спросил Князь.
- Пей, сколько сможешь. Вообще-то положено утопить тебя на время в
болоте. Но раз ты сильно спешишь, придется ограничится этим.
Пока Князь морщился и пил из бутылки, Мокрый стоял перед ним и
тихонечко бормотал под нос. Князь кончил и вытер губы. Мокрый спрятал
бутылку.
- Теперь иди в город. О! - Он посмотрел на звезды. - Гляди, а ковш-то
перекосился. Полегчал медведицын ковшик, неплохо я тебя угостил.
Князь взглянул на ночное небо, но ничего особенного не заметил. Когда
он отвел взгляд от звезд, вершина холма опустела. На месте, где только что
стоял Мокрый, кроме примятой травы да поблескивающих на ней капель влаги,
уже никого не было.
- А Тимофеев? Где мне его искать? - сказал он неизвестно кому.
"Найдешь", - то ли прошелестело в траве, то ли сам по себе возник на
слуху ответ.
Князь чертыхнулся в сердцах и бегом заспешил по склону.

- Девочка, ты мне нравишься. Ты ведешь себя хорошо, и если так пойдет
дальше, я сделаю тебя царицей.
- Если так будет дальше, я к черту разнесу этот замок и обломками
завалю твой труп.
- Когда ты говоришь дерзко, ты нравишься мне еще больше.
- Я выжгу тебе глаза.
- Другие пробовали - не вышло.
- Я тебя ненавижу.
- Это неважно. Главное, ты охмурила нашего бородатого друга. Полдела
сделано.
- Я его ненавижу.
- А кого ты вообще любишь? Ну-ка, примерь ожерелье из младенческих
ноготков. Полюбуйся, тебе понравится. В каждый вставлено по бриллианту.
Звенит, как ангельский голос. А как играет!
- Убери свое поганое ожерелье.
- Я думал, у тебя тонкий вкус.
- Подари его своей полоумной сестрице. Пусть прикроет дохлую грудь.
Тень, притихшая у стены на помосте, отвалилась от раскрытого сундука.
Карандаш полетел в сторону, а сжавшаяся в кулак рука заходила над
трясущейся головой.
- Гадина! Сколько можно терпеть выходки подлой девки. Ее выпустили из
стеклянного гроба, а она вместо благодарности обливает нас грязью.
- Оставь, сестренка. Вспомни, какая сама была в молодости.
- Поучи ее лучше плетью.
- И плетью, и железными пауками. Это от нее не уйдет. А еще имеется
про запас один очень влюбчивый упырек. Лучшего любовника не придумаешь.
Бедняга совсем засох в одиночестве. То-то ему будет потеха.
Тимофеев щелкнул над головой пальцами, и в одной из множества ниш,
вырубленных в каменных стенах, возник мерцающий свет. Дверь бесшумно
открылась, и из тесного каменного мешка появилась высохшая фигура. Слепо
щурясь, словно со сна, существо вышло на середину зала и, увидев перед
собой Тимофеева, упало перед ним на колени.
- Вот наш жених. Скажи, чем не красавец? Покажи-ка девочке зубки. -
Тимофеев кивком головы показал на сидящую женщину.
Упырь послушно оскалился. С острых верхних клыков на камень упала
пена. Он боком стал подползать к женщине, все время озираясь на Тимофеева.
Тело его дрожало, и бледное неживое лицо покрылось темными пятнами.
Тимофеев смотрел, улыбаясь. Потом громко сказал: "Хватит", - и из
ниши, загородив проход, выглянул огромный паук. Он выбросил липкую нить,
она опутала упыря целиком, и паук, быстро перебирая лапами, втащил его
обратно в туннель. Тяжелая дверь захлопнулась, и Тимофеев кивнул головой.
- Не сердись, я ведь шучу. И на сестренку не обижайся, ты же знаешь
мою сестренку. Не пристало будущей царице сердиться. Ты только подумай,
какую власть я тебе дарю.
- Власть? Над этими полутрупами, которыми ты заселил город?
Пропившимися домовыми, которых ты согнал сюда силой? Беззубыми ведьмами?
Выжившими из ума колдунами? Такими дохляками, как этот? - Она показала на
нишу. - Что толку властвовать над отставной нечистью. Что они могут?
Заговаривать зубы прохожим?
- Они многое могут, если ими правильно управлять.
- Так я тебе и поверила, что ты поделишься со мной властью. У тебя
свое на уме.
- У тебя будет книга. У кого книга, у того и власть. Ты же давно
мечтаешь, как вернуть себе книгу.
- Ты сам когда-то хитростью выманил ее у меня. Тоже в любовь играл. Я
тебе поверила. Дура была.
- Но теперь-то ты поумнела. Да и я уже не тот, что был раньше. В мои
годы в любовь играть не приходится. Стар я стал для любви. Так что - книга
к тебе вернется, и теперь от тебя зависит, как ты поведешь себя с этим
бородатым ослом. Он уже в городе, мне только что сообщили. Я приказал,
чтобы его не трогали до поры. Он будет искать меня, чтобы совершить
благородный подвиг. Что может быть благороднее, чем вырвать из рук злодея
прекрасную даму. Я устрою так, чтобы он почувствовал себя героем. Пусть
спокойно совершает свой подвиг. Пусть тебя освободит. Я даже двух-трех
своих олухов не пожалею ради его тщеславия.
Он говорил, и пальцы его сжимались, как клещи.
- А пока мы с тобой расстанемся. Отдохни, детка, ты хорошо
поработала. А что, неужели тебе не понравилось ожерелье?
Он поднес ожерелье к пламени догорающей на столе свечи. На низком
сводчатом потолке дрогнули и зашевелились тени. Женщина отвела глаза.
Тимофеев с легким смешком подбросил его на ладони, а потом, размахнувшись
резко, швырнул в раскрытый сундук.
- Как хочешь.
Он опять щелкнул пальцами, и в зал, неслышно ступая, вошли два рослых
слуги.
- Проводите царицу в ее покои.
- Ну и что ты об этом думаешь? - спросил он сидящую у сундука на
помосте, когда женщину увели.
Та со злостью плюнула в пол.
- Я ей не верю. Смотри, братец, ты затеял игру с огнем. Видел, какое
нынче небо над городом? Когда-нибудь бывало такое, чтобы в небе над
городом открыто светила луна? А звезды? Да они над тобой смеются, эти
мерзкие светляки. Кругом все только и ждут, когда кончится твоя власть.
Только о том и мечтают.
- Не говори, сестра. Я и сам иногда просыпаюсь ночью в поту, будто и
не от камня родился. Мне тоже бывает страшно.
Тимофеев опустил плечи и уставился на холодный пол. Потом поднял
голову вверх.
- А звезды, - сказал он резко. - Звезды - это пустое. Луна, звезды -
все это ненадолго. Просто мне было не до того, сама знаешь.
Звякнули в сундуке монеты. Существо, сидящее на помосте опять
принялось за свой бесконечный счет. Так продолжалось долго. Свеча совсем
оплыла. Электрические светильники, спрятанные за резными пилястрами, почти
не давали света. Зыбкая полутьма наполняла пространство зала. Тускло
отсвечивали монеты, прозрачные пряди волос той, что склонилась над
сундуками, отливали мертвенной желтизной.
- Раньше ты был не таким, - раздался голос с помоста. - Раньше тебе
до всего было дело. Братец, - звон монет прекратился, - ты постарел.
Тимофеев с минуту молчал. Насупленным неподвижным взглядом он буравил
камень стены. Свеча погасла. Он примял пальцами дымящийся фитилек и
ответил, не поднимая глаз:
- Я - бессмертный, а бессмертные старыми не бывают. Я всегда был
таким, таким родился, всегда себя таким помню.
- Я не про тело. Кость у тебя крепкая, знаю. А там, под костью,
внутри?
- Ты о чем, сестра? Что-то я перестал тебя понимать.
- Последнее время мне стало казаться, что чем дольше мы с тобой живем
на земле, тем больше ты становишься мною. Что-то в нас поменялось местами.
Ты стал мягче и говоришь по другому.
- Ты разве не я? Разве ты не моя половина?
- Так было, но меняются не одни люди. Даже камень со временем
превращается в рыхлый песок.
- Сестренка, не надо меня пугать. Я камень, и буду камнем. Оставим
ненужный спор. Я устал и сейчас пойду. Скоро вся эта маета кончится.
Пришлому я дал отсрочку до вечера. Вечером мы устроим праздник - праздник
моей победы. Нашей победы, сестра.
С помоста донесся смешок, и громко зазвенели монеты.
- Бородатый сбрил бороду - думает, что без бороды его не узнают. Мои
слуги, черные муравьи, собрали все до последнего волоска. Здесь в ладанке
у меня клубок, скатанный из его волос. Я наполню его душу печалью, чтобы
приблизить вечер. Пусть умирает в печали.
===

===

Сначала ему подумалось, что плачет в деревьях ветер. Унылый,
протяжный звук, он сливался с шумом листвы, ветви пригибались к решетке, и
стук дерева о металл наполнял мелодию ритмом.
Князь быстро прошел вдоль ограды, пытаясь разглядеть сквозь стволы,
откуда доносится музыка. Он обогнул сад и двигался по тенистой улице с
низкими одинаковыми домами.
Город его встретил молчанием. Никто не набросился на него, а когда он
приглядывался к прохожим, люди не отводили взгляда, но смотрели
равнодушно, как в пустоту, и, не оборачиваясь, проходили мимо. Он дважды
заговаривал ни о чем, что-то ему отвечали, чиркали перед сигаретой
спичкой, а он все пытался понять, не уловка ли их спокойствие.
Непривычно было чувствовать на лице холодок и, ладонью разглаживая
подбородок, не находить ничего, кроме гладкой выбритой кожи и узкой
полоски пластыря, прикрывающей неосторожный порез.
Где искать Тимофеева, он не знал, а спрашивать у жителей не решался.
Уже час он бродил впустую, проходя по случайным улицам и медленно
приближаясь к центру. С утра небо заволокло облаками, они двигались по
широкому кругу, словно кто огромной мешалкой перемешивал в небесном котле,
взбивая мутную пену.
Князь миновал сад, музыка звучала не умолкая. Мелодия становилась
внятней, в ней ясно просвечивала печаль. Приглушенные голоса труб не
сыпали звонкой медью, а звучали будто из-под воды, скупо и напряженно
вытягивая ноту за нотой.
Он вспомнил, где мог слышать такое. Вспомнил и недовольно поморщился.
Князь не любил похорон. Он представил открытый кузов, заваленный неживыми
цветами, между которыми, словно змеи, затаились черные ленты; как машина,
едва вращая колесами, тащится впереди толпы; представил лица в толпе,
тужащиеся казаться скорбными, - унылые, постные лица; детей, которым
старухи ладонями позакрывали рты; оркестрантов в обшарпанных пиджаках -
как в паузах между игрой они выскребают перхоть и пованивают дешевыми
папиросами; и налившихся спиртом родственников, не знающих куда руки деть
и, забываясь, срывающихся на смех. И самого виновника торжества, с лицом
красивым и гладким - и фальшивым, как восковое яблоко.
Представив себе подобную оперетту, Князь хотел свернуть в переулок,
но почему-то не смог - не прислушавшись к спазмам души, ноги понесли его
сами, и через два квартала на площади у здания мэрии он и увидел то, чего
не хотел увидеть.
Не было открытого кузова - был длинный черный автомобиль с
занавешенными изнутри стеклами. Он медленно плыл среди луж, отсвечивая
лаковыми боками. Следом ехал другой, такой же длинный и черный, верх его
был открыт, за рулем сидела сгорбленная фигура шофера. А за ним - Князь
вздрогнул, когда увидел, - руки сложив на груди, высился человек в плаще.
Тимофеев сидел неподвижно, плащ его раздулся как парус, казалось, по
мокрой площади движется не автомобиль, а мимо пасмурно глядящих домов
проплывает погребальная лодка. На широком заднем сиденье, подобно живой
горе, развалилась тимофеевская собака.
Женщину он заметил не сразу. Скрытая за фигурой хозяина, она сидела
неестественно прямо, руки с силой вцепились в борт, глаз было не видно.
Ему и не нужно было их видеть, настолько живо и ясно стояли они перед ним.
Он пошел прямо по лужам, почти побежал, в висках колотилась кровь,
музыки он не слышал, только видел одинаковые затылки, плечи и черных птиц,
кружащихся над непокрытыми головами.
Процессия сворачивала в переулок. Князь быстро догнал последних и,
расталкивая локтями строй, стал пробираться к машине. Только сейчас,
окруженный молчаливой толпой прощающихся, он обратил внимание на лица.
Люди двигались, как слепые, у некоторых были закрыты глаза. Губы не
шевелились, щеки ввалились внутрь, от синих височных впадин расходились
йодистые круги. Они мерно передвигали ногами - шаг в шаг, послушно
поворачивали и стояли, когда поворачивали и стояли другие. Князю сделалось
не по себе. Хоть бы кто из них перемолвился словом. Хоть бы кто ругнулся
по-матерному или на ногу ему наступил. Князь смотрел на блеклые лица,
стараясь разглядеть среди них хотя бы одно живое.
Здесь не было ни детей, ни старух - одни одинаковые, словно по росту
подобранные фигуры. Они двигались под похоронную дудку, звуки музыки их
вели. Князь пытался рассмотреть оркестрантов, тянул голову над толпой, но
ни блеска труб, ни лоснящихся кож барабанов, как ни всматривался, не
увидел.
С площади, когда он приближался к процессии, ему показалось, что
людей, следующих за машинами, немного - не больше сотни. Теперь же, когда
Князь слился с толпой и упорно двигался, опережая идущих, бесконечное море
спин и вытертых неподвижных затылков никак не хотело кончаться. Он спешил,
работал локтями, обгонял одного, другого, а до машины и сидящей в ней
женщины расстояние не сокращалось.
Парус тимофеевского плаща, переливаясь металлом складок, отбрасывал
на толпу тень. Пес сидел неподвижно - дремал, спрятав голову под себя,
торчащее рыжеватое ухо было обращено к толпе и лениво вздрагивало, когда
глухо ударяли тарелки. Женщины увидеть не удавалось.
Так он шел и порядком устал, пробираясь в начало шествия. Мимо
проплывали дома. Из задернутых занавесками окон не выглядывали любопытные
лица. Балконы были пусты, не хлопали двери парадных. Деревья, заполнявшие
паузы в сером течении камня, уныло склоняли кроны, они словно стеснялись
своего зеленого цвета и старались казаться мертвыми, пока не кончится
шествие.
Однообразие навевало сон, от музыки холодело внутри. Одна и та же
долгая тягучая нота звучала и не хотела кончаться. Доходя до вздоха трубы,
она возвращалась к началу и снова начинала движение, однообразное, как
морская волна.
И вдруг музыка смолкла. Тимофеев встряхнул плащом и медленно повернул
голову. Тело его подалось назад, и длинная худая рука опустилась на
загривок собаки. Пес приподнял морду и преданно посмотрел на хозяина. Тот
ему что-то сказал, пес взглянул на идущих и оскалил красную пасть.
Князь пригнулся и спрятался за ближайшую спину. Шествие остановилось,
но многие, втянувшись в ходьбу, продолжали шагать на месте. Князь увидел,
что дома по сторонам кончились, а вместо них поднимаются к небу высокие
кладбищенские кресты.
Тимофеев смотрел на толпу и молча играл желваками. Пес привстал на
сиденье, и только теперь Князь заметил, что около его головы поднимается,
словно цветущая лилия, широкая труба граммофона. Так же молча Тимофеев
сошел с машины. Он обогнул ее спереди и открыл правую дверцу. Женщина
продолжала сидеть. Тогда Тимофеев с силой схватил ее за руку, она нехотя
поднялась и, покачиваясь, вышла из автомобиля. Опять заиграла музыка.
Князь видел квадратный ящик и блестящий коготь собаки, налегающий на
бегущий диск.
Лихой быстрый мотив сменил траурную мелодию. В воздухе запорхала
скрипка. Кашляющий басок саксофона пытался ее поймать. Он ловил ее, она
убегала. Костлявые пальцы пианиста бегали взапуски по клавишам, потом
кто-то сильный и наглый ударял играющего по рукам, и звуку оборвавшихся
струн вторил на ксилофоне дятел.
В толпе началось движение. Лица продолжали быть мертвыми, но
выражение их поменялось. Люди сменили маски, что-то похожее на веселость
выглядывало из уголков губ. Но что оставалось прежним - это глаза. Глаза
их были пустыми.
Тимофеев подвел свою спутницу, или пленницу, к той машине, что
возглавляла колонну. Он постучал о борт, и задняя стенка кузова откинулась
на скрытой пружине. Из темной и узкой полости медленно, как во сне, стал
выползать на свет обитый атласом гроб. Он выдвинулся наполовину, музыка
продолжала играть. Люди, столпившиеся возле машины, близко к гробу не
подходили. Они дергались в такт звукам, которые соскакивали с пластинки,
толкали Князя коленями, словно и его хотели втянуть в веселую
кладбищенскую игру - чужого сделать своим.
Когда гроб почти вылез из кузова и торчал, как пушечный ствол, из-за
машины показался хилый на вид человек с закатанными по локоть рукавами и в
топорщащемся клеенчатом фартуке. В одной руке он держал большой
продолговатый футляр, в другой коптила на ветерке наполовину скуренная
сигарета. Он бросил футляр на землю и, легко подхватив гроб, перенес его
от машины в сторону.
Тимофеев ему кивнул. Человек в фартуке затянулся и, выпустив струю
дыма, вытер о фартук руки. Потом он вернулся к машине и, покрякивая от
натуги, вытащил из раскрытого кузова толстый деревянный чурбан. Края у
чурбана были разбиты и сглажены, а на середине с торца темнела круглая
вмятина. Он поставил чурбан стоймя и поправил его подошвой. Поднял футляр,
положил его на чурбан и раскрыл. В свете бледного дня сверкнуло
полукруглое лезвие.
Князь смотрел насупленным взглядом на эти странные приготовления. Он
уже догадался, что за всем этим произойдет. По бледному лицу женщины он
понял, кто будет жертвой, и следил глазами за палачом, который серым
бруском водил по стальному лезвию.
Женщина стояла, не шелохнувшись. Казалось, она была равнодушна ко
всему, что творится вокруг. Глаза ее смотрели поверх крестов, поверх
приплясывающей толпы, и что в них скрывалось - боль, страх, надежда, -
Князю не дано было знать.
Наконец, приготовления закончились. Тимофеев вышел вперед, толкая
перед собой женщину. Он подвел ее к деревянной плахе. Палач стоял,
подбоченясь, топорище упиралось в колено, сигарета во рту погасла и
торчала, как ржавый клык.
- Последнее желание приговоренной? - кивком показав на женщину,
спросил он у Тимофеева. Голос у палача был мягкий, мягче, чем сталь
топора.
- Не будет, - сказал Тимофеев. - Хватит с нее желаний.
Палач пожал плечами и с безразличной улыбкой перебросил топор на
плечо.
- Цербер! - Тимофеев повернулся к машине. - Концерт окончен.
Пес убрал коготь с пластинки и ленивым движением лапы захлопнул на
граммофоне крышку.
Князь стоял как на иголках, он перебрался за спины переднего ряда и
смотрел на слепящий отблеск, застывший на лезвии топора.
Время словно остановилось. Люди в толпе молчали. На крестах, на
граните памятников, на обвислых ветвях деревьев, медленно поводя головами,
сидели жирные птицы. Они ждали.
И тут женщина закричала.
Птицы вздрогнули, с шумом поднялись, и небо над кладбищем почернело
от яростного мелькания крыльев.
Крик перешел в плач. Она стояла и плакала - все тише, тише, и когда
плач стал совсем неслышным, Тимофеев пригнул ее плечи к плахе и показал
палачу на топор.
Колени у женщины подогнулись, голова ее легла на чурбан, и на белой
полоске шеи затрепетали тени.
- Мучаешься? - Голос прозвучал громко, хотя говорили шепотом. - Из
пистолета стрелять умеешь? "Смит и Вессон", тридцать восьмой калибр. Из
такого не промахнешься.
Князь скосил глаза в сторону и увидел стоящего рядом незнакомого
человека в плаще. Он был непохож на других, лицо его было живым и узких
блестящих глазах прыгали зеленые огоньки.
Князь не успел удивиться, пистолет был уже у него. Большая круглая
рукоятка показалась горячей, как чайник.
- Сначала в собаку, а потом уж - по обстоятельствам. Только не
стреляй в Тимофеева. Проку не будет и пулю зря изведешь.
Князь сглотнул и ничего не ответил.
Палач уже заносил топор, на лице играла улыбка. Князь прицелился,
грохнул выстрел, руку с пистолетом тряхнуло. Пес взвизгнул и, вскинув
голову, удивленно посмотрел на толпу. Вздохнул и замер, уткнувшись мордой
в сиденье.
Вторым выстрелом он уложил палача. Тот тихо повалился на землю, и
улыбочка его из веселой сделалась пустой и печальной.
Растолкав стоящих людей, Князь выбежал на открытое место. Тело
женщины было легким, как воздух. Краем глаза он заметил мелькающий на фоне
крестов железный плащ Тимофеева. За Князем никто не гнался. По утоптанной
песчаной дорожке он бросился к раскрытым воротам. Поровнявшись с первой
машиной, он увидел, как из кабины высунулась чья-то рука. Знакомые зеленые
огоньки плясали в глазах шофера. Машина уже разворачивалась. Со спасенной
женщиной на руках Князь втиснулся в открытую дверцу.
За стеклом замелькали кресты, высокая арка ворот ударила по глазам
тенью. Резко затормозив на выезде, машина сделала еще один поворот -
колеса затряслись на камнях, стекла заволокло пылью. Выскочив из пыльного
облака, машина на полном ходу врезалась в фанерную будку, разворотила
цветник и, яростно завывая мотором, вырвалась на большую дорогу.

***

===

- Куда мы едем? - Князь не переставал тереть зудящую от пистолета
ладонь. Сердце все еще колотилось. Под веками жгло, и когда он пытался
закрыть глаза, опять и опять ему виделось падающее на землю тело.
- Едем. - Водитель пожал плечами.
- А потом?
- Она знает, куда мы едем.
Женщина сидела, зажатая между шофером и Князем. За всю дорогу она не
вымолвила и слова - сидела, смотрела вдаль, руки сложены на коленях, плечи
подняты, на лице - безразличие и усталость.
Водитель крутил по городу, срезая углы поворотов. Их кидало от борта
к борту, красные круги светофоров грозили им с перекрестков. Водитель
только посвистывал да поплевывал в щель кабины.
- Фогеля благодари. Если бы не старик, было бы сейчас здесь на одну
голову меньше.
Звук пощечины слился со скрипом шин. Князь смотрел на косой фонарь,
метнувшийся от обочины на машину, и заметил лишь промельк ладони и
подавшееся вперед плечо. Щека водителя покраснела. Он хмыкнул и облизнул
губы.
- Хватит, мне нужно выйти, - сказала она громко и резко.
- Ручка у тебя еще та, только с виду игрушечная. Как тебе нравится? -
Шофер обернулся к Князю. - Ее спасают от смерти, и тебя же за это по
морде.
- Я не люблю повторять. Останови машину. - Она потянулась к рулю, но
водитель локтем остановил ее руку.
- И куда же ты собралась идти? Обратно на кладбище? - На всякий
случай он отклонил голову, ожидая, что она ударит опять. - С тобой не
соскучишься. - Он ухмыльнулся и плюнул через плечо за стекло. - Ладно, раз
тебе очень надо, могу и остановиться. Бензин нынче дорогой.
Он подрулил к обочине, и машина, затормозив, встала.
- Ты, я так понимаю, с ней?
Князь посмотрел на женщину, потом на ухмыляющегося водителя и кивнул.
- Тогда верни пистолет, мне он еще пригодится.
Князь достал пистолет и осторожно, чтобы не задеть спутницу, протянул
его на вытянутой ладони. Шофер хотел его взять, но сидящая между ними
женщина, резко выбросив руку, выхватила у Князя оружие. Князь и выдохнуть
не успел, а водитель с развороченной грудью уже лежал на руле и кровь
заливала кабину. Вороненое дуло было нацелено в голову Князя. Он сидел
вполоборота к женщине, горький колючий ком стоял поперек горла.
- Я еще тогда, на шоссе, догадалась, что ты из этих. Слишком уж у
тебя получается роль счастливого избавителя.
- Зачем вы его так? - Князь слушал ее и не слышал. Он смотрел на тело
убитого, на алые пятна крови, забрызгавшей лобовое стекло. Второй раз за
сегодня он видел смерть человека.
- Ты, действительно, идиот? Или притворяешься? Думаешь, я и вправду
поверила, что ты пристрелил собаку?
Князь посмотрел на нее. Щека у женщины дергалась, и губы дрожали.

***

Источники :

https://thelib.ru/books/etoev_aleksandr/obratnaya_storona_zemli-read.html

https://lib.ru/ETOEV/kniaz.txt

https://www.rulit.me/books/obratnaya-storona-zemli-read-43524-1.html

https://mybook.ru/author/aleksandr-etoev/obratnaya-storona-zemli/read/

https://teleserial.club/knigi/98561-obratnaya-storona-zemli/chitat-besplatno/

https://fantlab.ru/work47599

https://fantlab.ru/autor1135

Александр Етоев

Страна:	Россия
Родился:	9 января 1953 г.

Жанры:

Фантастика	60%
	ещё >>

Александр Васильевич Етоев — писатель, редактор, критик. Родился 9 января 1953 года в Ленинграде. Окончил Ленинградский механический институт по специальности «инженер-механик». Два года работал в проектном институте, затем в течение двенадцати лет работал в хозяйственной части Эрмитажа.

В 1991-2000 гг. был редактором издательства «Terra Fantastica», вёл многие знаковые для издательской политики тех лет проекты, например, Собрание сочинений Роберта Хайнлайна.

С июля 2000 по февраль 2001 работал на «ОЗОНЕ» в должности выпускающего редактора. Непродолжительное время работал в издательстве «Нева-Олма-пресс», а с 2001 года работает ответственным редактором в Петербургском издательстве «Домино».

Член Союза писателей Санкт-Петербурга (с 1999 года). Публиковался в журналах и коллективных сборниках, автор более десяти книг для детей и взрослых, нескольких сборников стихов, огромного количества статей и книжных обзоров на «ОЗОНЕ». Женат, отец троих детей — Георгия, Михаила, Ульяны.

Александр Етоев — лауреат литературных премий: «Интерпресскон», «Странник», «Малый Золотой Остап», премии им. Н. В. Гоголя, «Алиса», АБС-премии, премии им. С.Я. Маршака.

Творчество Александра Етоева не поддается какому-либо строгому, однозначному определению. Оно находится всегда между. Между реальностью и фантастикой. Между миром детства и миром людей взрослых. Между чётким военным строем и безалаберным шутовским хороводом. И так далее. Не всегда понятно, где писатель шутит, а где пишет серьёзно. Где лукавит, а где говорит правду. Себя Александр Етоев относит к питерской литературной школе, хотя на вопрос, что такое «питерская литературная школа», сам он вам наверняка не ответит. О первом сборнике А. Етоева в аннотации говорится так: «Книга Александра Етоева повествует о всевозможных бегствах, полётах и прочих неестественных проявлениях человеческого характера, без которых жизнь человека была бы сухой и скучной, как пальма в привокзальном буфете». И, пожалуй, это определение относится ко всем книгам писателя.

Борис Стругацкий, писатель: «Ясность и точность слога. Изящество выдумки. Безграничная доброта героев... Повести и рассказы Александра Етоева способны удовлетворить самый взыскательный литературный вкус».

Михаил Успенский, писатель: «Проза Александра Етоева — питерская в лучшем смысле этого слова: чёткая, ироничная и в то же время неистребимо романтическая. И уж подавно стоит времени, затраченного на её прочтение».

Вячеслав Курицын, журналист, литературный критик, писатель: «Истории из Истории, пусть даже и выдуманной, сложнейший жанр. Трудно обойтись без эскалации экзотики и доморощенной геополитики. Александр Етоев сочиняет такие истории удивительно легко...»

Андрей Лазарчук, писатель: «Клянусь, никогда ещё я не встречал такого чистого и детски-непосредственного восприятия мира, как у Александра Етоева...»

Примечание к биографии:

Так же на сайте можно посмотреть страничку Етоева как переводчика.

Сайты и ссылки:

etoev.livejournal.com