За последним 098 - 10 Января 2024 - Персональный сайт

Главная » 2024 » Январь » 10 » За последним 098

21:06

За последним 098

***

---

===

***

===

Глава 11

Допрос Мирона Зверева протекал без всяких варварских пыток — Драгана вколола ему какой-то секретный алхимический препарат, после чего он стал радостно и подробно рассказывать всё, о чём бы его ни спросили, и даже то, о чём не спрашивали. Однако для меня никакой новой информации, по сути, не добавилось. Да, он подтвердил, что главный счетовод работал на него, но об этом и без него можно было догадаться. Да, именно он отдал приказ на захват Киры, но это мы и так знали, и даже причины были вполне понятны. Хоть завербованный счетовод и не знал, на кого работает, он мог сообщить нам приметы и какие-нибудь мелкие детали, которые могли нас вывести на Мирона. Вот Зверев и запаниковал, причём совершенно напрасно — приметы его у нас действительно были, но под эти приметы подпадал каждый десятый прохожий. Не прикажи он захватить Киру, мы бы в жизни его не нашли, о чём я ему с удовольствием и сообщил.
Целью всей этой затеи действительно было смещение Драганы, однако это тоже не было новостью. Единственное, что оказалось полезным, так это список газет, которые были прикормлены Зверевым, и которые должны были раскручивать кампанию против Драганы. К этому всё давно было готово — сигналом к началу должна была послужить внеочередная налоговая проверка мастерской. Кто должен был организовать проверку, и каким образом, Мирон не знал.
К проверке мы подготовились — Драгана срочно погасила все задолженности, причём большей частью из своего кармана, что вполне предсказуемо не добавило ей настроения. Теперь при упоминании Горана лицо у неё непроизвольно приобретало хищное выражение — не знаю, что там у них за отношения, но оказаться на месте Горана я бы определённо не хотел.
Что же касается газет, то подчинённые Антона Кельмина немедленно посетили все редакции из списка Зверева. Их добрые лица легко убедили редакторов, что клеветнические статьи не красят честных журналистов. Редакторы всячески выразили полное понимание и тут же пояснили, что они как раз и есть те самые честные журналисты, которые о клеветнических статьях и помыслить не могут. Думаю, снимки сваленных в кучу трупов, которые они сами на днях наперебой публиковали, тоже немного поспособствовали — так-то у журналистов всё строго по ценнику, а здесь никто даже и не заикнулся про оплату.
Одним словом, Зверев не сообщил мне практически ничего. Но это только по тем вопросам, которые интересовали меня. Княжьим людям он явно рассказал гораздо больше. Правда, в этом я уже не участвовал — когда Драгана перешла на тему дел государственных, я вышел из комнаты и пригласил войти вместо себя Курта Гессена. В государственную политику я лезть категорически не хотел. Князь вне всякого сомнения поинтересуется у Гессена с Драганой, что именно я слышал, вот пусть они и засвидетельствуют, что ничего.
Пробыли в допросной они довольно долго, и вышли в полном обалдении. Я сразу же обрадовался, что оттуда ушёл. По их виду было понятно, что я бы там услышал слишком много того, чего мне знать совсем ни к чему.
Нельзя сказать, что я чувствовал удовлетворение от того, как закончилась эта часть истории — очень уж много неясных моментов осталось за кадром, но лезть глубже мне совсем не хотелось, так что пришлось довольствоваться этим. По крайней мере, было хотя бы ясно, что опасности с этой стороны можно уже не ждать. Однако хватало и других сторон, и об этом я как раз и размышлял, когда внезапно гора, так сказать, сама пришла к Магомету. На столе ожил переговорник и раздался голос Миры:
— Господин, с вами хочет поговорить Филип Роговски. Это начальник департамента специальных лицензий.
— Помню я его, Мира, как раз сейчас его вспоминал. Соединяй — послушаем, что он хочет сказать.
В трубке щёлкнуло, и послышался знакомый голос:
— Господин Кеннер, здравствуйте.
— Здравствуйте, почтенный Филип. Чем могу быть полезен?
— Господин Кеннер, я бы хотел с вами побеседовать, но это разговор не для телефона. Можем ли мы встретиться?
— Не вижу препятствий, почтенный. Вы знаете, как меня найти?
— Господин Кеннер, нельзя ли нам встретиться приватно? У меня есть серьёзные основания беспокоиться за свою безопасность.
— Даже так, — удивился я. — Ну что же, давайте встретимся приватно. Вы знаете ресторан «Ушкуйник»?
— Конечно, знаю, — подтвердил Филип.
— Это самое подходящее место для встречи. Сообщите на входе, что встречаетесь со мной, и что вам нужен приватный кабинет. Вас проводят туда через отдельный ход, никто вас не увидит. Сейчас как раз обеденное время, вот и пообедаем вместе.
Минут через сорок я подъехал я на набережную Кземли[11], где и располагался «Ушкуйник». «Вас ожидают, позвольте проводить», — немедленно заявила девушка-администратор, как только я зашёл в небольшой вестибюль — такой, впрочем, маленький и уютный, что я скорее назвал бы его прихожей. Она, разумеется, знала, кто я такой, но правилами было запрещено обращаться к посетителям приватных кабинетов по именам, да и вообще считалось нежелательным хоть как-то показывать, что их узнали.

[11 — Левобережный приток Волхова. В нашем мире древнее название этой речки «Кземль» постепенно трансформировалось в «Гзень».]

Роговски вяло ковырял какую-то закуску, демонстрируя прискорбное отсутствие аппетита.
— Здравствуйте, почтенный, — жизнерадостно приветствовал я его. — Уже заказали что-нибудь?
— Здравствуйте, господин Кеннер, — он приподнялся со стула. — Нет, пока ничего не заказывал.
— Ирина Стоцкая настаивает, что здесь нужно заказывать исключительно рыбные блюда. Вы, кстати, с ней случайно не знакомы?
— Случайно знаком, — отозвался Роговски с кислым выражением лица. — Чрезвычайно деятельная дама. Рыбные так рыбные.
— У меня все слуги деятельные, — улыбнулся я ему. — И всё у них получается.
Филип кивнул, явно не горя желанием обсуждать эту тему. Возможно, Ирина на чём-то его зацепила — она как опытный рыбак, подсекает умело и сразу. Не поэтому ли он захотел со мной встретиться? Впрочем, зачем гадать? Скоро узнаю.
Говорить о делах до десерта у нас не принято — разумный обычай, кстати. Если уж случится разругаться с собеседником и гордо уйти, то по крайней мере, не уйдёшь голодным. Вот мы и отдали должное местным рыбным блюдам, которые и в самом деле были хороши. Во всяком случае, осетрина на пару оказалось не хуже, чем та, что я пробовал в Итиле, а это о многом говорит.
Наконец, пришло время для десерта и кофе.
— Прошу меня понять, господин Кеннер, — наконец перешёл к делу Роговски, — я был вынужден общаться с вами именно так, как общался. Мне были даны строжайшие инструкции, как разговаривать с вами, и за выполнением этих инструкций внимательно следили.
Ну, положим, не нужно быть гигантом мысли, чтобы догадаться, что он не сам вдруг решил стать таким храбрым и побороться с Драганой. Интересно только, почему он не попросил о встрече сразу, а ждал чуть ли не неделю? Посмотрел, с какой лихостью мы разделались с владимирцами, и испугался? Вряд ли. Он прекрасно понимает, что физическая расправа ему не грозит — даже не представляю, что он может такого сделать, чтобы предоставить нам подобную возможность. Стало быть, случилось что-то такое, отчего он решил, что быть храбрым для здоровья всё-таки неполезно.
— Я-то понимаю и надеюсь, что сиятельная Драгана это тоже понимает, — сказал я сочувственно. — Она была изрядно раздражена результатом нашего с вами разговора.
Роговски почувствовал себя неуютно.
— Даже не буду повторять вам то, что она сказала, — добавил я, глядя на него с искренней жалостью. — Женщины, ну вы понимаете, почтенный, они такие эмоциональные. Сделают что-нибудь, а потом пожалеют, но ничего уже не исправить. Так сказать, что умерло, то умерло.
Роговски вспотел. Он попытался что-то сказать, но замолчал, собираясь с мыслями.
— Я был бы вам очень признателен, господин Кеннер, — наконец сказал он умоляюще, — если бы вы сообщили сиятельной, что я не в силах решить этот вопрос. Даже если я сейчас своей властью приму решение о выдаче лицензии, оно будет недействительным без подписи господина Остромира.
— Без подписи господина Остромира Грека, начальника Работного приказа? — уточнил я.
— Совершенно верно, — подтвердил Филип.
— То есть выдача этих лицензий контролируется непосредственно Греком, — задумчиво сказал я. — И с каких пор у вас установлен такой порядок?
— С недавних, — ответил Роговски. — Буквально за день до того, как к нам поступил ваш запрос на выдачу лицензии, было издано распоряжение, что все решения о выдаче лицензий четвёртой группы подлежат обязательному визированию.
— Ну что же, почтенный, — сказал я, — я вижу, что и в самом деле источник проблем вовсе не в вас, и готов походатайствовать за вас перед сиятельной Драганой. Но услуга за услугу — расскажите мне, что вас подвигло на эту встречу. Ещё несколько дней назад вас ничего не беспокоило. Только честно, пожалуйста — я чувствую ложь, так что не отнимайте у меня время глупыми историями.
Роговски заколебался. Он потел, мычал, и находился на грани паники.
— Я гарантирую вам конфиденциальность, — торжественно добавил я, и он решился.
— Дело в том, господин Кеннер, что господин Остромир потребовал от меня вести себя определённым образом, но при этом обещал мне полную защиту. Я не мог отказаться, поймите! — он почти выкрикнул это, сделав несчастное лицо. — Но вчера я совершенно случайно услышал обрывок разговора… в общем, господин Остромир обеспокоен последними событиями. Я проанализировал те намёки, что проскользнули в этом разговоре, и понял, что меня специально впутали в это дело, чтобы сделать жертвой.
— Вы имеете в виду, подставить вас сиятельной в качестве виноватого, — уточнил я, — так, чтобы потом поставить ей в вину то, что она из своих личных интересов расправилась с честным и принципиальным чиновником?
— Именно так, господин Кеннер, — закивал тот. — Вы поняли всё совершенно правильно. Причём такая расправа ничего бы не изменила, потому что тот, кто меня сменит, точно так же не сможет решить вопрос с лицензией.
— Вот сейчас картина окончательно прояснилась, почтенный, — отметил я. — Кстати, вы не поняли с кем разговаривал Грек? Нет? Жаль. Но неважно. Я поговорю с сиятельной о вас, и попробую её убедить, что вы наш друг. А нам с вами встречаться больше не стоит, это может привлечь к вам нежелательное внимание. В случае чего будем держать связь через Стоцкую. Она вас предупредит, если возникнет какая-либо опасность. И вообще, обращайтесь к ней в случае любых трудностей, мы вам обязательно поможем.
А ещё Стоцкая гораздо лучше меня умеет использовать завербованных агентов, кем с этого момента и является Филип Роговски, честный и принципиальный чиновник Работного приказа.
* * *
Наконец-то эта безумная неделя закончилась, и я с облегчением встретил выходной. Вообще-то, в выходные разные пакости случаются с неменьшей частотой, но всё равно подсознательно воспринимаешь выходной как день отдыха, в том числе и от житейских проблем.
В этот выходной мы, наконец, смогли устроить давно обещанную вечеринку-новоселье для своих. Под «своими» подразумевались наши компаньоны по путешествию Алина с Драганой. Я бы позвал ещё и Стефу Ренскую, но мама воспротивилась, сказав, что к Стефе она относится в принципе хорошо, но пока не готова принимать Ренских в близком кругу. Я не стал настаивать, поскольку так и предполагал — мама очень трудно прощает свои обиды, и наверное, потребуются годы, прежде чем Ренские снова станут для неё своими. А что касается сроков возможного примирения с Ольгой, то я даже гадать не рискну. Скорее всего, никогда.
Как положено, гости принесли подарки на новоселье. Стандартные подарки вроде пылесоса или чайника в нашем кругу не были приняты, так что они ограничились предметами искусства, а именно скульптурой. Гана подарила небольшую статуэтку — как она объяснила, греческую скульптуру ранней архаики. Не особо в этом разбираюсь, но Ленка изрядно возбудилась. С моей точки зрения, скульптура выглядела весьма примитивной, но моим мнением не поинтересовались, а я ещё в прошлой жизни научился держать своё мнение при себе, когда его не спрашивают.
Меня больше поразил подарок Алины, который она создала сама — веточка ландыша, на верхнем изгибе которой сидела, скрестив ножки, фея с прозрачными крылышками и лицом Ленки. Это было сделано из какого-то материала, окрашенного в нежные пастельные тона, и накрыто прозрачным стеклянным колоколом. Искусность работы и проработанность деталей потрясала, а лепестки цветков были такими тонкими, что почти просвечивали насквозь.
— Лина, из чего это сделано? — поражённо спросил я. — И как это хранить? Это же может сломаться от малейшей тряски.
— Нет, от тряски не сломается, — улыбнулась Алина. — Это монокристаллический лёд с небольшими примесями для цвета. Ронять не стоит, конечно, но если обращаться осторожно, то всё будет нормально.
— А этот лёд не растает?
— Не растает, это не водяной лёд.
— Невероятная работа, — совершенно искренне сказал я. — Ты настоящий талант, Лина.
— Мало кто может сравниться со мной в работе со льдом, — пожала она плечами. — Аспект сильно ограничивает, но и многое даёт взамен.
Гостей я провёз по поместью, хотя у нас пока похвастаться было особо нечем, разве что нашей усадьбой да посёлком слуг. Святилище — это только для членов семьи, базу охраны посторонним видеть ни к чему, а больше у нас ничего и не было. Прочая территория ещё только благоустраивалась, и работы там было ещё на пару лет, прежде чем рабочие проложат все дорожки и аллейки, и поставят многочисленные беседки и павильоны.
Так что гулять мы не стали, тем более что недолгие осенние солнечные дни уже закончились, и зарядили бесконечные мелкие дожди. Погода стояла совсем не для прогулок, и экскурсия быстро закончилась в малой гостиной.
— Где ваша Кира-то? — полюбопытствовала Алина.
— Я отправил её на курорт, — ответил я. — Приказал найти там пару горячих парней и как следует оттянуться.
— Как бы ей хуже не стало от твоего доморощенного лечения, — поморщилась мама и пояснила для Алины: — У нас есть прекрасный психолог, я предлагала её Кеннеру, но он решил по-своему.
— Я уверен, что девушка в её возрасте вполне способна справиться со своими психологическими проблемами без чужой тётки, которая копалась бы у неё в душе, — фыркнул я. — Немного отвлечётся, первоначальный шок уйдёт, и вся влюблённость рассеется как дым.
— Не знаю, может быть, ты и прав, — вздохнула мама. — Я в своё время очень тяжело переживала. Если бы меня Ната Менцева не поддержала, не знаю, как бы я всё это перенесла.
А ведь и в самом деле, Борис Ярин её тоже по сути предал — сразу же отказался от неё, как только Ольга её выгнала. С отцом мне действительно не повезло — такими папашами не гордятся. Хорошо ещё, что он осознал ситуацию и от нашей семьи держится подальше, а то ведь я мог бы не выдержать и взять на душу грех.
— Тебе надо было к нам прийти, — заметила Алина. — Мы бы тебя приняли. Я ведь даже не знала, что у тебя так с Ольгой получилось. Узнала гораздо позже, когда у тебя уже немного жизнь наладилась.
— Да я после Хомских подумала, что если уж я родственникам не нужна, то кому-то другому и подавно.
— А мы тебе разве не родственники? — возмутилась Алина.
— Родственники, Лина, — улыбнулась мама. — Ни к чему опять об этом начинать — дело прошлое, да и кончилось всё хорошо. Кто знает, может мне как раз через это и надо было пройти, чтобы в конце концов возвыситься.
Алина только молча кивнула.
Постепенно общие посиделки с плюшками перешли в общение по интересам. Мама с Ленкой и Алиной довольно оживлённо обсуждали какой-то модный дамский роман, относительно которого мнения в обществе разделились и страсти кипели вовсю. А мы с Драганой в другом конце гостиной негромко говорили о своём.
— Знаешь, Гана, я вот до сих пор так и не понял, что у тебя там творится. То есть исполнителей определить не так сложно, но вот кто и зачем всё это затеял — совершенно непонятно. Кто-то, как паук, сидит в центре этой паутины и дёргает за ниточки. И ничего с этим неясно, ясно только, что это большая политика, раз уж даже князь Воислав Владимирский там отметился. И мне последнее время не даёт покоя вопрос: может ли такое быть, что ты всё это знала, и осознанно меня в это втянула?
— Нет, Кеннер, — категорически отказалась Драгана. — Клянусь, что у меня не было мысли тебя подставить. Я же понимаю, что после такого о хороших отношениях можно было бы забыть навсегда. На самом деле я даже близко не представляла масштаб проблем. В пересказе Горана это выглядело чем-то вроде мелкой аферы. Что кто-то потерял страх, решил, что я не заступлюсь за Горана, и собрался немного пограбить мастерскую.
— Очень хорошо, — кивнул я. — В общем-то, я и не думал, что ты сознательно меня подставила, но этот вопрос необходимо было прояснить.
— Но надо сказать, — продолжила Драгана, — я рада, что к тебе обратилась. Я бы точно это не распутала, а вот ты, я уверена, сможешь.
— Не будь слишком уверена, — поморщился я. — Я уже начинаю подозревать, что моих возможностей может и не хватить. Слишком серьёзные фигуры маячат где-то там, в тени, и я даже не представляю, как к ним подступиться. А ты ведь мне так ничего и не рассказала про текущие расклады. Например, что имеет против тебя Остромир Грек, глава Работного приказа? Да и в деле Мирона Зверева для меня осталось очень много неясного. Или взять хотя бы Горана Ивлич — я постепенно склоняюсь к мысли, что его роль в этой истории совсем не пассивная. Если говорить конкретно, я сильно сомневаюсь, что он такой наивный дурачок, чтобы поверить счетоводу, который рассказал ему какую-то глупую сказку о том, что можно просто не платить налоги, и ничего за это не будет. Или что он исключительно по глупости подписал кабальный договор с четвёртым механическим. Мы, кстати, нашли ещё один сомнительный подрядный договор, где мастерская заказывает упрочняющую алхимическую обработку деталей по пятикратной цене. Возможно, обнаружится ещё что-нибудь, мы пока далеко не закончили с проверкой документации. Я мог бы поверить в единичный случай неосторожности, но Горан, как хорошая свинья, отметился в каждой навозной куче.
Драгана покивала, напряжённо что-то прикидывая.
— И кстати говоря, я совершенно не понимаю твои отношения с прочими Ивличами. Кто тебе Горан, и почему он вообще управляет мастерской?
— Долгая история, — вздохнула Драгана.
— Мы торопимся?
— Нет, не торопимся, — улыбнулась она. — Ладно, раз уж ты так хочешь, слушай. Когда отец умер и оставил мне мастерскую, братья остались этим очень недовольны. Они знали, что мне мастерская не очень нужна, и считали, что она должна была отойти им. Мне она и в самом деле была не особо интересна, но у меня к тому времени уже был сын. Он неодарённый, и я считала, что он как раз и продолжит семейное дело. Если бы братья попробовали решить это миром, по-семейному, я бы дала им долю, я так с самого начала и собиралась сделать. Но они даже не попытались поговорить со мной, а вместо этого начали сочинять какие-то пакостные истории обо мне и взялись судиться. Не знаю, почему так выходит, но никто не обольёт тебя грязью сильнее, чем родственники. Может, у них в результате что-то и получилось бы, подошли они к делу очень серьёзно, но я как раз тогда взяла седьмой ранг и получила наследственное дворянство. Поэтому дело уже безусловно пошло в Суд дворянской чести, а там сидят не сутяги из Мещанского суда. Всё враньё сразу же вылезло наружу. Я бы могла в отместку сделать братцев нищими, но пожалела. Они всё-таки мои братья, и пусть они повели себя как свиньи, но не уподобляться же им.
Драгана поморщилась — было заметно, что разговор о родственниках удовольствия ей не доставляет.
— Я им вместо этого стала отчислять небольшую долю с мастерской, но они никаких выводов так и не сделали. Всё так же исходили ядом и говорили, что я их обокрала. Из их семей я общалась только с Ладой, моей племянницей, дочерью Радоша, младшего. Она вышла замуж и с семьёй практически порвала. А её дочь, Милица, у меня с детства постоянно гостила — она мне хоть и двоюродная внучка, но всё равно что родная. Вот Милице большей частью отчисления с мастерской и идут.
— А Горан здесь при чём? — спросил я. — Почему ты племяннице с внучкой мастерскую не передала?
— Да какие с них управленцы? — махнула она рукой. — К тому же что ни говори, а жена — это тень мужа. Передать мастерскую Ладе — это значит, передать её Меткову, её мужу, а он мне был никто, и отношения у меня с ним были не особо хорошие. Не плохие, просто никакие.
— Это не объясняет твоё слишком хорошее отношение к Горану, он же тебе тоже никто, — заметил я. — Ты извини меня за эти вопросы, но раз мне пришлось волей-неволей влезть в твои семейные дела, то хотелось бы ясно представлять ваши взаимоотношения.
— Я понимаю, Кен, — вздохнула Гана. — Да мне и самой надо было сразу тебе всё это рассказать, но кто же знал, что там вскроется такая клоака. В общем, что я могу сказать насчёт Горана… знаешь, когда смотришь со стороны, всё выглядит очень просто, и судить легко. Когда сам оказываешься в такой ситуации, всё становится гораздо сложнее. Поначалу мастерской управлял мой внук. С его женой, Марикой, у меня отношения были прекрасные, жили мы тогда вместе, и жили душа в душу. И вот когда умер Деян, что мне нужно было сделать — выкинуть его вдову на улицу? А когда она вышла замуж второй раз и родила сына, она назвала его Гораном в честь моего сына, своего свёкра. Глядя со стороны, они мне никто, но на самом деле уже образовались какие-то связи, и они мне хоть и не родственники, но уже и не никто, понимаешь?
— Понимаю, — кивнул я. — Действительно, не всё так просто. Но мне всё же непонятно твоё отношение к Горану применительно к текущей ситуации.
— Отношение к Горану? — она надолго задумалась. — Сама ещё не могу понять. Ну, скажем так: если выяснится, что Горан во всём этом замешан, то убить я его ради Марики не убью, но они станут мне чужими окончательно. Может, просто порву все связи, а может, и дворянство отберу. Они же дворяне лишь потому, что я не подала в реестр разъяснение, что они мне не родственники, и в мою семью не входят. В общем, там видно будет, всё зависит от того, что выяснится насчёт Горана.