Главная » 2019 » Февраль » 2 » Трудно быть богом. Аркадий, Борис Стругацкие... 009
12:57
Трудно быть богом. Аркадий, Борис Стругацкие... 009

                       ***

***                                  - Вну-утрь? - король надулся и откинулся в кресле. - Я не желаю внутрь. Растирай. 
     - Как угодно, ваше величество, - покорно сказал Будах. - Но осмелюсь предупредить, что от растирания пользы не будет никакой. 
     - Почему-то все растирают, - брюзгливо сказал король, - а тебе обязательно надо вливать в меня эту гадость. 
     - Ваше величество, - сказал Будах, гордо выпрямившись, - это лекарство известно одному мне! Я вылечил им дядю герцога Ируканского. Что же касается растирателей, то ведь они не вылечили вас, ваше величество... 
     Король посмотрел на дона Рэбу. Дон Рэба сочувственно улыбнулся. 
     - Мерзавец ты, - сказал король лекарю неприятным голосом. - Мужичонка. Мозгляк паршивый. - Он взял кубок. - Вот как тресну тебя кубком по зубам... - Он заглянул в кубок. - А если меня вытошнит? 
     - Придется повторить, ваше величество, - скорбно произнес Будах. 
     - Ну ладно, с нами бог! - сказал король и поднес было кубок ко рту, но вдруг так резко отстранил его, что плеснул на скатерть. - А ну, выпей сначала сам! Знаю я вас, ируканцев, вы святого Мику варварам продали! Пей, говорят! 
     Будах с оскорбленным видом взял кубок и отпил несколько глотков. 
     - Ну как? - спросил король. 
     - Горько, ваше величество, - сдавленным голосом произнес Будах. - Но пить надо. 
     - На-адо, на-адо... - забрюзжал король. - Сам знаю, что надо. Дай сюда. Ну вот, полкубка вылакал, дорвался... 
     Он залпом опрокинул кубок. Вдоль стола понеслись сочувственные вздохи - и вдруг все затихло. Король застыл с разинутым ртом. Из глаз его градом посыпались слезы. Он медленно побагровел, затем посинел. Он протянул над столом руку, судорожно щелкая пальцами. Дон Рэба поспешно сунул ему соленый огурец. Король молча швырнул огурцом в дона Рэбу и опять протянул руку. 
     - Вина... - просипел он. 
     Кто-то кинулся, подал кувшин. Король, бешено вращая глазами, гулко глотал. Красные струи текли по его белому камзолу. Когда кувшин опустел, король бросил его в Будаха, но промахнулся. 
     - Стервец! - сказал он неожиданным басом. - Ты за что меня убил? Мало вас вешали! Чтоб ты лопнул! 
     Он замолчал и потрогал колено. 
     - Болит! - прогнусавил он прежним голосом. - Все равно болит! 
     - Ваше величество, - сказал Будах. - Для полного излечения надо пить микстуру ежедневно в течение по крайней мере недели... 
     В горле у короля что-то пискнуло. 
     - Вон! - взвизгнул он. - Все вон отсюда! 
     Придворные, опрокидывая кресла, гурьбой бросились к дверям. 
     - Во-о-он!.. - истошно вопил король, сметая со стола посуду. 
     Выскочив из зала, Румата нырнул за какую-то портьеру и стал хохотать. За соседней портьерой тоже хохотали - надрывно, задыхаясь, с повизгиванием. 

     6 
   
 На дежурство у опочивальни принца заступали в полночь, и Румата решил зайти домой, чтобы посмотреть, все ли в порядке, и переодеться. Вечерний город поразил его. Улицы были погружены в гробовую тишину, кабаки закрыты. На перекрестках стояли, позвякивая железом, группы штурмовиков с факелами в руках. Они молчали и словно ждали чего-то. Несколько раз к Румате подходили, вглядывались и, узнав, так же молча давали дорогу. Когда до дому оставалось шагов пятьдесят, за ним увязалась кучка подозрительных личностей. Румата остановился, погремел ножнами о ножны, и личности отстали, но сейчас же в темноте заскрипел заряжаемый арбалет. Румата поспешно пошел дальше, прижимаясь к стенам, нашарил дверь, повернул ключ в замке, все время чувствуя свою незащищенную спину, и с облегченным вздохом вскочил в прихожую. 
     В прихожей собрались все слуги, вооруженные кто чем. Оказалось, что дверь уже несколько раз пробовали. Румате это не понравилось. "Может, не ходить? - подумал он. - Черт с ним, с принцем". 
     - Где барон Пампа? - спросил он. 
     Уно, до крайности возбужденный, с арбалетом на плече, ответил, что "барон проснулись еще в полдень, выпили в доме весь рассол и опять ушли веселиться". Затем, понизив голос, он сообщил, что Кира сильно беспокоится и уже не раз спрашивала о хозяине. 
     - Ладно, - сказал Румата и приказал слугам построиться. 
     Слуг было шестеро, не считая кухарки, - народ все тертый, привычный к уличным потасовкам. С серыми они, конечно, связываться не станут, испугаются гнева всесильного министра, но против оборванцев ночной армии устоять смогут, тем более что разбойнички в эту ночь будут искать добычу легкую. Два арбалета, четыре секиры, тяжелые мясницкие ножи, железные шапки, двери добротные, окованы по обычаю железом... Или, может быть, все-таки не ходить? 

     Румата поднялся наверх и прошел на цыпочках в комнату Киры. Кира спала одетая, свернувшись калачиком на нераскрытой постели. Румата постоял над нею со светильником. Идти или не идти? Ужасно не хочется идти. Он накрыл ее пледом, поцеловал в щеку и вернулся в кабинет. Надо идти. Что бы там ни происходило, разведчику надлежит быть в центре событий. И историкам польза. Он усмехнулся, снял с головы обруч, тщательно протер мягкой замшей объектив и вновь надел обруч. Потом позвал Уно и велел принести военный костюм и начищенную медную каску. Под камзол, прямо на майку, натянул, ежась от холода, металлопластовую рубашку, выполненную в виде кольчуги (здешние кольчуги неплохо защищали от меча и кинжала, но арбалетная стрела пробивала их насквозь). Затягивая форменный пояс с металлическими бляхами, сказал Уно: 
     - Слушай меня, малыш. Тебе я доверяю больше всех. Что бы здесь ни случилось, Кира должна остаться живой и невредимой. Пусть сгорит дом, пусть все деньги разграбят, но Киру ты мне сохрани. Уведи по крышам, по подвалам, как хочешь, но сохрани. Понял? 
     - Понял, - сказал Уно. - Не уходить бы вам сегодня... 
     - Ты слушай. Если я через три дня не вернусь, бери Киру и вези ее в сайву, в Икающий лес. Знаешь, где это? Так вот, в Икающем лесу найдешь Пьяную Берлогу, изба такая, стоит недалеко от дороги. Спросишь - покажут. Только смотри, у кого спрашивать. Там будет человек, зовут его отец Кабани. Расскажешь ему все. Понял? 
     - Понял. А только лучше вам не уходить... 
     - Рад бы. Не могу: служба... Ну, смотри. 
     Он легонько щелкнул мальчишку в нос и улыбнулся в ответ на его неумелую улыбку. Внизу он произнес короткую ободряющую речь перед слугами, вышел за дверь и снова очутился в темноте. За его спиной загремели засовы. 
     Покои принца во все времена охранялись плохо. Возможно, именно поэтому на Арканарских принцев никто никогда не покушался. И уж в особенности не интересовались нынешним принцем. Никому на свете не нужен был этот чахлый голубоглазый мальчик, похожий на кого угодно, только не на своего отца. Мальчишка нравился Румате. Воспитание его было поставлено из рук вон плохо, и поэтому он был сообразителен, не жесток, терпеть не мог - надо думать, инстинктивно - дона Рэбу, любил громко распевать разнообразные песенки на слова Цурэна и играть в кораблики. Румата выписывал для него из метрополии книжки с картинками, рассказывал про звездное небо и однажды навсегда покорил мальчика сказкой о летающих кораблях. Для Руматы, редко сталкивавшегося с детьми, десятилетний принц был антиподом всех сословий этой дикой страны. Именно из таких обыкновенных голубоглазых мальчишек, одинаковых во всех сословиях, вырастали потом и зверство, и невежество, и покорность, а ведь в них, в детях, не было никаких следов и задатков этой гадости. Иногда он думал, как здорово было бы, если бы с планеты исчезли все люди старше десяти лет. 
     Принц уже спал. Румата принял дежурство - постоял рядом со сменяющимся гвардейцем возле спящего мальчика, совершая сложные, требуемые этикетом движения обнаженными мечами, традиционно проверил, все ли окна заперты, все ли няньки на местах, во всех ли покоях горят светильники, вернулся в переднюю, сыграл со сменяющимся гвардейцем партию в кости и поинтересовался, как относится благородный дон к тому, что происходит в городе. Благородный дон, большого ума мужчина, глубоко задумался и высказал предположение, что простой народ готовится к празднованию дня святого Мики. 
     Оставшись один, Румата придвинул кресло к окну, сел поудобнее и стал смотреть на город. Дом принца стоял на холме, и днем город просматривался отсюда до самого моря. Но сейчас все тонуло во мраке, только виднелись разбросанные кучки огней - где на перекрестках стояли и ждали сигнала штурмовики с факелами. Город спал или притворялся спящим. Интересно, чувствовали ли жители, что сегодня ночью на них надвигается что-то ужасное? Или, как благородный дон большого ума, тоже считали, что кто-то готовится к празднованию дня святого Мики? Двести тысяч мужчин и женщин. Двести тысяч кузнецов, оружейников, мясников, галантерейщиков, ювелиров, домашних хозяек, проституток, монахов, менял, солдат, бродяг, уцелевших книгочеев ворочались сейчас в душных, провонявших клопами постелях: спали, любились, пересчитывали в уме барыши, плакали, скрипели зубами от злости или от обиды... Двести тысяч человек! Было в них что-то общее для пришельца с Земли. Наверное, то, что все они почти без исключений были еще не людьми в современном смысле слова, а заготовками, болванками, из которых только кровавые века истории выточат когда-нибудь настоящего гордого и свободного человека. Они были пассивны, жадны и невероятно, фантастически эгоистичны. Психологически почти все они были рабами - рабами веры, рабами себе подобных, рабами страстишек, рабами корыстолюбия. И если волею судеб кто-нибудь из них рождался или становился господином, он не знал, что делать со своей свободой. Он снова торопился стать рабом - рабом богатства, рабом противоестественных излишеств, рабом распутных друзей, рабом своих рабов. Огромное большинство из них ни в чем не было виновато. Они были слишком пассивны и слишком невежественны. Рабство их зиждилось на пассивности и невежестве, а пассивность и невежество вновь и вновь порождали рабство. Если бы они все были одинаковы, руки опустились бы и не на что было бы надеяться. Но все-таки они были людьми, носителями искры разума. И постоянно, то тут, то там вспыхивали и разгорались в их толще огоньки неимоверно далекого и неизбежного будущего. Вспыхивали, несмотря ни на что. Несмотря на всю их кажущуюся никчемность. Несмотря на гнет. Несмотря на то, что их затаптывали сапогами. Несмотря на то, что они были не нужны никому на свете и все на свете были против них. Несмотря на то, что в самом лучшем случае они могли рассчитывать на презрительную недоуменную жалость... 
     Они не знали, что будущее за них, что будущее без них невозможно. Они не знали, что в этом мире страшных призраков прошлого они являются единственной реальностью будущего, что они - фермент, витамин в организме общества. Уничтожьте этот витамин, и общество загниет, начнется социальная цинга, ослабеют мышцы, глаза потеряют зоркость, вывалятся зубы. Никакое государство не может развиваться без науки - его уничтожат соседи. Без искусств и общей культуры государство теряет способность к самокритике, принимается поощрять ошибочные тенденции, начинает ежесекундно порождать лицемеров и подонков, развивает в гражданах потребительство и самонадеянность и в конце концов опять-таки становится жертвой более благоразумных соседей. Можно сколько угодно преследовать книгочеев, запрещать науки, уничтожать искусства, но рано или поздно приходится спохватываться и со скрежетом зубовым, но открывать дорогу всему, что так ненавистно властолюбивым тупицам и невеждам. И как бы ни презирали знание эти серые люди, стоящие у власти, они ничего не могут сделать против исторической объективности, они могут только притормозить, но не остановить. Презирая и боясь знания, они все-таки неизбежно приходят к поощрению его для того, чтобы удержаться. Рано или поздно им приходится разрешать университеты, научные общества, создавать исследовательские центры, обсерватории, лаборатории, создавать кадры людей мысли и знания, людей, им уже неподконтрольных, людей с совершенно иной психологией, с совершенно иными потребностями, а эти люди не могут существовать и тем более функционировать в прежней атмосфере низкого корыстолюбия, кухонных интересов, тупого самодовольства и сугубо плотских потребностей. Им нужна новая атмосфера - атмосфера всеобщего и всеобъемлющего познания, пронизанная творческим напряжением, им нужны писатели, художники, композиторы, и серые люди, стоящие у власти, вынуждены идти и на эту уступку. Тот, кто упрямится, будет сметен более хитрыми соперниками в борьбе за власть, но тот, кто делает эту уступку, неизбежно и парадоксально, против своей воли роет тем самым себе могилу. Ибо смертелен для невежественных эгоистов и фанатиков рост культуры народа во всем диапазоне - от естественнонаучных исследований до способности восхищаться большой музыкой... А затем приходит эпоха гигантских социальных потрясений, сопровождающихся невиданным ранее развитием науки и связанным с этим широчайшим процессом интеллектуализации общества, эпоха, когда серость дает последние бои, по жестокости возвращающие человечество к средневековью, в этих боях терпит поражение и уже в обществе, свободном от классового угнетения, исчезает как реальная сила навсегда. 
     Румата все смотрел на замерзший во мраке город. Где-то там, в вонючей каморке, скорчившись на жалком ложе, горел в лихорадке изувеченный отец Тарра, а брат Нанин сидел возле него за колченогим столиком, пьяный, веселый и злой, и заканчивал свой "Трактат о слухах", с наслаждением маскируя казенными периодами яростную насмешку над серой жизнью. Где-то там слепо бродил в пустых роскошных апартаментах Гур Сочинитель, с ужасом ощущая, как, несмотря ни на что, из глубин его растерзанной, растоптанной души возникают под напором чего-то неведомого и прорываются в сознание яркие миры, полные замечательных людей и потрясающих чувств. И где-то там неведомо как коротал ночь надломленный, поставленный на колени доктор Будах, затравленный, но живой... Братья мои, подумал Румата. Я ваш, мы плоть от плоти вашей! С огромной силой он вдруг почувствовал, что никакой он не бог, ограждающий в ладонях светлячков разума, а брат, помогающий брату, сын, спасающий отца. "Я убью дона Рэбу". - "За что?" - "Он убивает моих братьев". - "Он не ведает, что творит". - "Он убивает будущее". - "Он не виноват, он сын своего века". - "То есть, он не знает, что он виноват? Но мало ли чего он не знает? Я, я знаю, что он виноват". - "А что ты сделаешь с отцом Цупиком? Отец Цупик многое бы дал, чтобы кто-нибудь убил дона Рэбу. Молчишь? Многих придется убивать, не так ли?" - "Не знаю, может быть и многих. Одного за другим. Всех, кто поднимет руку на будущее". - "Это уже было. Травили ядом, бросали самодельные бомбы. И ничего не менялось". - "Нет, менялось. Так создавалась стратегия революции". - "Тебе не нужно создавать стратегию революции. Тебе ведь хочется просто убить". - "Да, хочется". - "А ты умеешь?" - "Вчера я убил дону Окану. Я знал, что убиваю, еще когда шел к ней с пером за ухом. И я жалею только, что убил без пользы. Так что меня уже почти научили". - "А ведь это плохо. Это опасно. Помнишь Сергея Кожина? А Джорджа Лэнни? А Сабину Крюгер?" Румата провел ладонью по влажному лбу. Вот так думаешь, думаешь, думаешь - и в конце концов выдумываешь порох... 
     Он вскочил и распахнул окно. Кучки огней в темном городе пришли в движение, распались и потянулись цепочками, появляясь и исчезая между невидимыми домами. Какой-то звук возник над городом - отдаленный многоголосый вой. Вспыхнули два пожара и озарили соседние крыши. Что-то заполыхало в порту. События начались. Через несколько часов станет понятно, что означает союз серых и ночных армий, противоестественный союз лавочников и грабителей с большой дороги, станет ясно, чего добивается дон Рэба и какую новую провокацию он задумал. Говоря проще: кого сегодня режут. Скорее всего началась ночь длинных ножей, уничтожение зарвавшегося серого руководства, попутное истребление находящихся в городе баронов и наиболее неудобных аристократов. Как там Пампа, подумал он. Только бы не спал - отобьется... 
     Додумать ему не удалось. В дверь с истошным криком: "Отворите! Дежурный, отворите!" - забарабанили кулаками. Румата откинул засов. Ворвался полуодетый, сизый от ужаса человек, схватил Румату за отвороты камзола и закричал трясясь: 
     - Где принц? Будах отравил короля! Ируканские шпионы подняли бунт в городе! Спасайте принца! 
     Это был министр двора, человек глупый и крайне преданный. Оттолкнув Румату, он кинулся в спальню принца. Завизжали женщины. А в двери уже лезли, выставив ржавые топоры, потные мордастые штурмовики в серых рубахах. Румата обнажил мечи. 
     - Назад! - холодно сказал он. 
     За спиной из спальни донесся короткий задавленный вопль. Плохо дело, подумал Румата. Ничего не понимаю. Он отскочил в угол и загородился столом. Штурмовики, тяжело дыша, заполняли комнату. Их набралось человек пятнадцать. Вперед протолкался лейтенант в серой тесной форме, клинок наголо. 
     - Дон Румата? - сказал он, задыхаясь. - Вы арестованы. Отдайте мечи. 
     Румата оскорбительно засмеялся. 
     - Возьмите, - сказал он, косясь на окно. 
     - Взять его! - рявкнул офицер. 
     Пятнадцать упитанных увальней с топорами не слишком много для человека, владеющего приемами боя, которые станут известны здесь лишь три столетия спустя. Толпа накатилась и откатилась. На полу осталось несколько топоров, двое штурмовиков скрючились и, бережно прижимая к животам вывихнутые руки, пролезли в задние ряды. Румата в совершенстве владел веерной защитой, когда перед нападающим сплошным сверкающим занавесом крутится сталь и кажется невозможным прорваться через этот занавес. Штурмовики, отдуваясь, нерешительно переглядывались. От них остро тянуло пивом и луком. 
     Румата отодвинул стол и осторожно пошел к окну вдоль стены. Кто-то из задних рядов метнул нож, но промахнулся. Румата опять засмеялся, поставил ногу на подоконник и сказал: 
     - Сунетесь еще раз - буду отрубать руки. Вы меня знаете... 
     Они его знали. Они его очень хорошо знали, и ни один из них не двинулся с места, несмотря на ругань и понукания офицера, державшегося, впрочем, тоже очень осторожно. Румата встал на подоконник, продолжая угрожать мечами, и в ту же минуту из темноты, со двора, в спину ему ударило тяжелое копье. Удар был страшен. Он не пробил металлопластовую рубашку, но сшиб Румату с подоконника и бросил на пол. Мечей Румата не выпустил, но толку от них уже не было никакого. Вся свора разом насела на него. Вместе они весили, наверное, больше тонны, но мешали друг другу, и ему удалось подняться на ноги. Он ударил кулаком в чьи-то мокрые губы, кто-то по-заячьи заверещал у него под мышкой, он бил и бил локтями, кулаками, плечами (давно он не чувствовал себя так свободно), но он не мог стряхнуть их с себя. С огромным трудом, волоча за собой кучу тел, он пошел к двери, по дороге наклоняясь и отдирая вцепившихся в ноги штурмовиков. Потом он ощутил болезненный удар в плечо и повалился на спину, под ним бились задавленные, но снова встал, нанося короткие, в полную силу удары, от которых штурмовики, размахивая руками и ногами, тяжело шлепались в стены; уже мелькало перед ним перекошенное лицо лейтенанта, выставившего перед собой разряженный арбалет, но тут дверь распахнулась, и навстречу ему полезли новые потные морды. На него накинули сеть, затянули на ногах веревки и повалили. 
     Он сразу перестал отбиваться, экономя силы. Некоторое время его топтали сапогами - сосредоточенно, молча, сладострастно хакая. Затем схватили за ноги и поволокли. Когда его тащили мимо раскрытой двери спальни, он успел увидеть министра двора, приколотого к стене копьем, и ворох окровавленных простынь на кровати. "Так это переворот! - подумал он. - Бедный мальчик..." Его поволокли по ступенькам, и тут он потерял сознание. 
   
 7 
   
 Он лежал на травянистом пригорке и смотрел на облака, плывущие в глубоком синем небе. Ему было хорошо и покойно, но на соседнем пригорке сидела колючая костлявая боль. Она была вне его и в то же время внутри, особенно в правом боку и в затылке. Кто-то рявкнул: "Сдох он, что ли? Головы оторву!" И тогда с неба обрушилась масса ледяной воды. Он действительно лежал на спине и смотрел в небо, только не на пригорке, а в луже, и небо было не синее, а черно-свинцовое, подсвеченное красным. "Ничего, - сказал другой голос. - Они живые, глазами лупают". Это я живой, подумал он. Это обо мне. Это я лупаю глазами. Но зачем они кривляются? Говорить разучились по-человечески? 
     Рядом кто-то зашевелился и грузно зашлепал по воде. На небе появился черный силуэт головы в остроконечной шапке. 
     - Ну как, благородный дон, сами пойдете или волочь вас? 
     - Развяжите ноги, - сердито сказал Румата, ощущая острую боль в разбитых губах. Он попробовал их языком. Ну и губы, подумал он. Оладьи, а не губы. 
     Кто-то завозился над его ногами, бесцеремонно дергая и ворочая их. Вокруг переговаривались негромкими голосами: 
     - Здорово вы его отделали... 
     - Так как же, он чуть не ушел... Заговоренный, стрелы отскакивают... 
     - Я одного знал такого, хоть топором бей, все нипочем. 
     - Так то небось мужик был... 
     - Ну, мужик... 
     - То-то и оно. А это благородных кровей. 
     - А, хвостом тя по голове... Узлов навязали, не разберешься... Огня дайте сюда! 
     - Да ты ножом. 
     - Ай, братья, ай, не развязывайте. Как он опять пойдет нас махать... Мне мало что голову не раздавил. 
     - Ладно, небось не начнет... 
     - Вы, братья, как хотите, а копьем я его бил по-настоящему. Я же так кольчуги пробивал. 
     Властный голос из темноты крикнул: 
     - Эй, скоро вы там? 
     Румата почувствовал, что ноги его свободны, напрягся и сел. Несколько приземистых штурмовиков молча смотрели, как он ворочается в луже. Румата стиснул челюсти от стыда и унижения. Он подергал лопатками: руки были скручены за спиной, да так, что он даже не понимал, где у него локти, а где кисти. Он собрал все силы, рывком поднялся на ноги, и его сейчас же перекосило от страшной боли в боку. Штурмовики засмеялись. 

     - Небось не убежит, - сказал один. 
     - Да, притомились, хвостом тя по голове... 
     - Что, дон, не сладко? 
     - Хватит болтать, - сказал из темноты властный голос. - Идите сюда, дон Румата. 
     Румата пошел на голос, чувствуя, как его мотает из стороны в сторону. Откуда-то вынырнул человечек с факелом, пошел впереди. Румата узнал это место: один из бесчисленных внутренних двориков министерства охраны короны, где-то возле королевских конюшен. Он быстро сообразил - если поведут направо, значит в Башню, в застенок. Если налево - в канцелярию. Он потряс головой. Ничего, подумал он. Раз жив, еще поборемся. Они свернули налево. Не сразу, подумал Румата. Будет предварительное следствие. Странно. Если дело дошло до следствия, в чем меня могут обвинять? Пожалуй, ясно. Приглашение отравителя Будаха, отравление короля, заговор против короны... Возможно, убийство принца. И, разумеется, шпионаж в пользу Ирукана, Соана, варваров, баронов, святого ордена и прочее, и прочее... Просто удивительно, как я еще жив. Значит, еще что-то задумал этот бледный гриб. 
     - Сюда, - сказал человек с властным голосом. 
     Он распахнул низенькую дверь, и Румата, согнувшись, вошел в обширное, освещенное дюжиной светильников помещение. Посередине на потертом ковре сидели и лежали связанные, окровавленные люди. Некоторые из них были уже либо мертвы, либо без сознания. Почти все были босы, в рваных ночных рубашках. Вдоль стен, небрежно опираясь на топоры и секиры, стояли красномордые штурмовики, свирепые и самодовольные - победители. Перед ними прохаживался - руки за спину - офицер при мече, в сером мундире с сильно засаленным воротником. Спутник Руматы, высокий человек в черном плаще, подошел к офицеру и что-то шепнул на ухо. Офицер кивнул, с интересом взглянул на Румату и скрылся за цветастыми портьерами на противоположном конце комнаты. 
     Штурмовики тоже с интересом рассматривали Румату. Один из них, с заплывшим глазом, сказал: 
     - А хорош камушек у дона! 
     - Камушек будь здоров, - согласился другой. - Королю впору. И обруч литого золота. 
     - Нынче мы сами короли. 
     - Так что, снимем? 
     - Пр-рекратить, - негромко сказал человек в черном плаще. 
     Штурмовики с недоумением воззрились на него. 
     - Это еще кто на нашу голову? - сказал штурмовик с заплывшим глазом. 
     Человек в плаще, не отвечая, повернулся к нему спиной, подошел к Румате и встал рядом. Штурмовики недобро оглядывали его с головы до ног. 
     - Никак, поп? - сказал штурмовик с заплывшим глазом. - Эй, поп, хошь в лоб? 
     Штурмовики загоготали. Штурмовик с заплывшим глазом поплевал на ладони, перебрасывая топор из руки в руку, и двинулся к румате. Ох, и дам я ему сейчас, подумал Румата, медленно отводя назад правую ногу. 
     - Кого я всегда бил, - продолжал штурмовик, останавливаясь перед ним и разглядывая человека в черном, - так это попов, грамотеев всяких и мастеровщину. Бывало... 
     Человек в плаще вскинул руку ладонью вверх. Что-то звонко щелкнуло под потолком. Ж-ж-ж! Штурмовик с заплывшим глазом выронил топор и опрокинулся на спину. Из середины лба у него торчала короткая толстая арбалетная стрела с густым оперением. Стало тихо. Штурмовики попятились, боязливо шаря глазами по отдушинам под потолком. Человек в плаще опустил руку и приказал: 
     - Убрать падаль, быстро! 
     Несколько штурмовиков кинулись, схватили убитого за ноги и за руки и поволокли прочь. Из-за портьеры вынырнул серый офицер и приглашающе помахал. 
     - Пойдемте, дон Румата, - сказал человек в плаще. 
     Румата пошел к портьерам, огибая кучу пленных. Ничего не понимаю, думал он. За портьерами в темноте его схватили, обшарили, сорвали с пояса пустые ножны и вытолкнули на свет. 
     Румата сразу понял, куда он попал. Это был знакомый кабинет дона Рэбы в лиловых покоях. Дон Рэба сидел на том же месте и в совершенно той же позе, напряженно выпрямившись, положив локти на стол и сплетя пальцы. А ведь у старика геморрой, ни с того, ни с сего с жалостью подумал Румата. Справа от дона Рэбы восседал отец Цупик, важный, сосредоточенный, с поджатыми губами, слева - благодушно улыбающийся толстяк с нашивками капитана на сером мундире. Больше в кабинете никого не было. Когда Румата вошел, дон Рэба тихо и ласково сказал: 
     - А вот, друзья, и благородный дон Румата. 
     Отец Цупик пренебрежительно скривился, а толстяк благосклонно закивал. 
     - Наш старый и весьма последовательный недруг, - сказал дон Рэба. 
     - Раз недруг - повесить, - хрипло сказал отец Цупик. 
     - А ваше мнение, брат Аба? - спросил дон Рэба, предупредительно наклоняясь к толстяку. 
     - Вы знаете... Я как-то даже... - Брат Аба растерянно и детски улыбнулся, разведя коротенькие ручки. - Как-то мне, знаете ли, все равно. Но, может быть, все-таки не вешать?.. Может быть, сжечь, как вы полагаете, дон Рэба? 
     - Да, пожалуй, - задумчиво сказал дон Рэба. 
     - Вы понимаете, - продолжал очаровательный брат Аба, ласково улыбаясь Румате, - вешают отребье, мелочь... А мы должны сохранять у народа уважительное отношение к сословиям. Все-таки отпрыск древнего рода, крупный ируканский шпион... Ируканский, кажется, я не ошибаюсь? - Он схватил со стола листок и близоруко всмотрелся. - Ах, еще и соанский... Тем более! 
     - Сжечь так сжечь, - согласился отец Цупик. 
     - Хорошо, - сказал дон Рэба. - Договорились. Сжечь. 
     - Впрочем, я думаю, дон Румата может облегчить свою участь, - сказал брат Аба. - Вы меня понимаете, дон Рэба? 
     - Признаться, не совсем... 
     - Имущество! Мой благородный дон, имущество! Руматы - сказочно богатый род!.. 
     - Вы, как всегда, правы, - сказал дон Рэба. 
     Отец Цупик зевнул, прикрывая рот рукой, и покосился на лиловые портьеры справа от стола. 
     - Что ж, тогда начнем по всей форме, - со вздохом сказал дон Рэба. 
     Отец Цупик все косился на портьеры. Он явно чего-то ждал и совершенно не интересовался допросом. Что за комедия? - думал Румата. Что это значит? 
     - Итак, мой благородный дон, - сказал дон Рэба, обращаясь к Румате, - было бы чрезвычайно приятно услышать ваши ответы на некоторые интересующие нас вопросы. 
     - Развяжите мне руки, - сказал Румата. 
     Отец Цупик встрепенулся и с сомнением пожевал губами. Брат Аба отчаянно замотал головой. 
     - А? - сказал дон Рэба и посмотрел сначала на брата Аба, а потом на отца Цупика. - Я вас понимаю, друзья мои. Однако, принимая во внимание обстоятельства, о которых дон Румата, вероятно, догадывается... - Он выразительным взглядом обвел ряды отдушин под потолком. - Развяжите ему руки, - сказал он, не повышая голоса. 
     Кто-то неслышно подошел сзади. Румата почувствовал, как чьи-то странно мягкие, ловкие пальцы коснулись его рук, послышался скрип разрезаемых веревок. Брат Аба с неожиданной для его комплекции резвостью извлек из-под стола огромный боевой арбалет и положил перед собой прямо на бумаги. Руки Руматы, как плети, упали вдоль тела. Он почти не чувствовал их.                                 
 
      Читать     дальше    ...     

 

***

***

***

 

***      Быть... Богом, легко ли... Вопросы и ответы Стругацких...                        

***         Трудно быть богом. Аркадий, Борис Стругацкие... 002  

***         Трудно быть богом. Аркадий, Борис Стругацкие... 003

***    Трудно быть богом. Аркадий, Борис Стругацкие... 004 

***          Трудно быть богом. Аркадий, Борис Стругацкие... 005   

***         Трудно быть богом. Аркадий, Борис Стругацкие... 006

***      Трудно быть богом. Аркадий, Борис Стругацкие... 007

***          Трудно быть богом. Аркадий, Борис Стругацкие... 008  

***           Трудно быть богом. Аркадий, Борис Стругацкие... 009

***    Трудно быть богом. Аркадий, Борис Стругацкие... 010

***     Трудно быть богом. Аркадий, Борис Стругацкие... 011              ***   Трудно быть богом. Аркадий, Борис Стругацкие... 012  

***      Трудно быть богом. Аркадий, Борис Стругацкие... 013                                                                                                                                                         ***                                                                                                                                                              ПОДЕЛИТЬСЯ

 

***    *********

******

***

***

***

***

ПОДЕЛИТЬСЯ

Яндекс.Метрика 

---

***

К дождю...

Падают капли, там,
В заоконном пространстве.
… Стук их падения
Слышен…

Лужи
Пузырясь
Внимают


вчерашним
Следам,
Хмуро толкуя
О постоянстве.

Время в будильнике
Ждёт
Озарения,
Срок отмеряя,
что вышел…
=== Пасмурно, хмуро, сыро и мрачно... - https://stihi.ru/2022/04/21/5082 ===
 

Наши авторы и теги:

Прикрепления: Картинка 1

***

***

---

Голова профессора Доуэля. Александр Беляев. 01. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА. ТАЙНА ЗАПРЕТНОГО КРАНА. ГОЛОВА ЗАГОВОРИЛА. СМЕРТЬ ИЛИ УБИЙСТВО?

---

Александр Беляев. Голова профессора Доуэля

                       Константиновне Беляевой

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

 - Прошу садиться.
     Мари Лоран опустилась в глубокое кожаное кресло.
Пока профессор Керн  вскрывал  конверт  и  читал  письмо,  она  бегло
осмотрела кабинет.
     Какая мрачная комната! Но заниматься здесь хорошо: ничто не отвлекает внимания.  Лампа  с  глухим  абажуром освещает  только  письменный  стол, заваленный  книгами,  рукописями,  корректурными  оттисками.   Глаз   едва
различает солидную мебель черного дуба.  Темные  обои,  темные  драпри.  В полумраке поблескивает только золото тисненых переплетов в тяжелых шкафах. Длинный маятник старинных стенных часов движется размеренно и плавно.
Переведя взгляд на Керна, Лоран невольно  улыбнулась:  сам  профессор целиком  соответствовал  стилю  кабинета.  Будто  вырубленная   из   дуба, тяжеловесная, суровая фигура Керна  казалась  частью  меблировки.  Большие очки в черепаховой оправе напоминали два циферблата часов.  Как  маятники, двигались его глаза серо-пепельного цвета, переходя со  строки  на  строку письма.  Прямоугольный  нос,  прямой  разрез  глаз,  рта   и   квадратный, выдающийся вперед подбородок придавали лицу вид стилизованной декоративной маски, вылепленной скульптором-кубистом.
"Камин украшать такой маской", - подумала Лоран.
- Коллега Сабатье говорил уже о вас.  Да,  мне  нужна  помощница.  Вы медичка? Отлично. Сорок франков  в  день.  Расчет  еженедельный.  Завтрак, обед. Но я ставлю одно условие...
 ... Читать дальше »

***

***

 

---

***

***

Продавец воздуха. Александр Беляев. 

В экваториальной зоне ветры, дующие обычно от востока и к экватору, начали отклоняться на север, и чем далее к северу, тем это отклонение замечалось сильнее. Синоптические карты обнаружили, что в области Верхоянска образовался какой-то центр, куда и направляются ветры, как лучи, собираемые в огромный фокус. Это повлекло за собою (правда, еще малозаметное) изменение средней температуры: на экваторе она несколько понизилась, на севере повысилась. Такое явление вполне понятно, если иметь в виду, что холодные ветры с Южного полюса начали направляться к экватору, а экваториальные, теплые, — на север. Замечались и другие странные явления, пока обнаруженные лишь точными физическими инструментами да некоторыми инженерами, наблюдавшими за работой пневматических машин. Эти наблюдения говорили о том, что атмосферное давление несколько понижено. О том же говорили и наблюдения над ослаблением силы звука, в особенности на высотах (летчики жаловались на перебои мотора уже на высоте двух тысяч метров).

Люди и животные, по-видимому, еще ничего опасного и вредного в этих метеорологических изменениях не чувствовали и не замечали, но ученые, бодрствовавшие за своими инструментами, были обеспокоены и, еще не волнуя общественного мнения, изыскивали меры к выяснению причин всех этих странных явлений. На мою долю выпала честь принять участие в этой работе.
И пока в Верхоянске заведующий хозяйственной частью экспедиции заканчивал последние приготовления и покупал лошадей и собак, я решил отправиться налегке, чтобы точнее определить направление нашего пути. В этих широтах ветер дул с запада на восток сильно и равномерно, так что даже с моими несложными инструментами можно было довольно точно ориентироваться. Наш путь лежал к отрогу Верхоянского хребта.
Мой спутник и проводник Никола был типичным якутом: у него были длинные тонкие руки, маленькие кривые ноги, медлительные и тяжеловатые движения. Его идеалом было ничего не делать, много есть и разжиреть. Но, несмотря на этот «идеал», он был отличный, исполнительный работник и неутомимый ходок. Природа наградила его большой жизнерадостностью: без нее Никола едва ли выжил бы в «окаянном краю».

 ... Читать дальше »

***

***

***

***

***

***

***

***

***

 

---

---

 Писатель Генри Каттнер

---

Ночная битва. Генри Каттнер. 

---

---

Одержимость. Генри Каттнер.

---

Фотоистория в папках № 1

 002 ВРЕМЕНА ГОДА

 003 Шахматы

 004 ФОТОГРАФИИ МОИХ ДРУЗЕЙ

 005 ПРИРОДА

006 ЖИВОПИСЬ

007 ТЕКСТЫ. КНИГИ

008 Фото из ИНТЕРНЕТА

009 На Я.Ру с... 10 августа 2009 года 

010 ТУРИЗМ

011 ПОХОДЫ

012 Точки на карте

014 ВЕЛОТУРИЗМ

015 НА ЯХТЕ

017 На ЯСЕНСКОЙ косе

018 ГОРНЫЕ походы

Страницы на Яндекс Фотках от Сергея 001

---

---

Жил-был Король,
Познал потери боль…

---

---

---

---

О книге -

На празднике

Поэт  Зайцев

Художник Тилькиев

Солдатская песнь 

Шахматы в...

Обучение

Планета Земля...

Разные разности

Новости

Из свежих новостей

Аудиокниги

Новость 2

Семашхо

***

***

***

***

***

***

***

Прикрепления: Картинка 1
Просмотров: 568 | Добавил: iwanserencky | Теги: философия, размышления, легко ли..., Аркадий и Борис Стругацкие, Стругацкие, литература, Трудно быть богом, Быть... Богом, Вопросы и ответы Стругацких..., фантастика | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: