Главная » 2022 » Февраль » 25 » Двадцать лет спустя. Александр Дюма. 040. XLIX ПЕРО И УГРОЗА ИНОГДА...(Про-ние). L ИНОГДА КОРОЛЯМ БЫВАЕТ... . LI ИНОГДА КОРОЛЯМ...(Пр-е).
01:30
Двадцать лет спустя. Александр Дюма. 040. XLIX ПЕРО И УГРОЗА ИНОГДА...(Про-ние). L ИНОГДА КОРОЛЯМ БЫВАЕТ... . LI ИНОГДА КОРОЛЯМ...(Пр-е).
***
- Хорошо! Я ограничусь тем, что велю вас арестовать.
- И этого нельзя делать, ваше величество, потому что мой арест так же
предусмотрен, как и попытка к освобождению господина кардинала. Если
завтра в назначенный час я не вернусь, послезавтра утром кардинал будет
препровожден в Париж.
- Видно, что по своему положению вы живете вдали от людей и дел. В
противном случае вы знали бы, что кардинал раз пять-шесть был в Париже,
после того как мы из него выехали, и что он виделся с господином Бофо-
ром, герцогом Бульонским, коадъютором и д'Эльбефом, и никому из них в
голову не пришло арестовать его.
- Простите, ваше величество, мне все это известно. Потому-то друзья
мои и не повезут господина кардинала к этим господам: каждый из них
преследует в этой войне свои собственные интересы, и кардинал, попав к
ним, сможет дешево отделаться. Нет, они доставят его в парламент. Прав-
да, членов этого парламента можно подкупить в розницу, но даже господин
Мазарини недостаточно богат, что подкупить их гуртом.
- Мне кажется, - сказала Анна Австрийская, бросая на д'Артаньяна
взгляд, который у обычной женщины мы назвали бы презрительным, а у королевы - грозным, - мне кажется, вы мне угрожаете, мне, матери вашего ко-
роля!
- Ваше величество, - сказал д'Артаньян, - я угрожаю, потому что вынужден к этому. Я позволяю себе больше, чем следует, потому что я должен
стоять на высоте событий и лиц. Но поверьте, ваше величество, так же
верно, как то, что в груди у меня - сердце, которое бьется за вас, - вы
были нашим кумиром, и - бог мой, разве вы этого не знаете? - мы двадцать
раз рисковали жизнью за ваше величество. Неужели вы не сжалитесь над ваши-
ми верными слугами, которые в течение двадцати лет оставались в тени, ни
словом, ни вздохом не выдав той великой, священной тайны, которую они
имели счастье хранить вместе с вами? Посмотрите на меня, - на меня, ко-
торый говорит с вами, - на меня, которого вы обвиняете в том, что я возвысил голос и говорю с вами угрожающе. Кто я?.. Бедный офицер без
средств, без крова, без будущего, если взгляд королевы, которого я так
долго ждал, не остановится на мне хоть на одну минуту. Посмотрите на
графа де Ла Фер, благороднейшее сердце, цвет рыцарства: он восстал против королевы, вернее, против ее министра, и он, насколько мне известно,
ничего не требует. Посмотрите, наконец, на господина дю Баллона - вспомните его верную душу и железную руку: он целых двадцать лет ждал одного
слова из ваших уст, - слова, которое дало бы ему герб, давно им заслуженный. Взгляните, наконец, на ваш народ, который должен же что-нибудь
значить для королевы, на ваш народ, который любит вас и вместе с тем
страдает, который вы любите и который тем не менее голодает, который ни-
чего иного не желает, как благословлять вас, и который иногда... Нет, я
не прав: никогда народ ваш не будет проклинать вас, ваше величество.
Итак, скажите одно слово - и всему настанет конец, мир сменит войну,
слезы уступят место радости, горе - счастью.
Анна Австрийская с удивлением увидела на суровом лице д'Артаньяна
странное выражение нежности.
- Зачем не сказали вы мне все это прежде, чем начали действовать? -
сказала она.
- Потому что надо было сначала доказать вашему величеству то, в чем
вы, кажется, сомневались: что мы все же кое-чего стоим и заслуживаем не-
которого внимания.
- И, как я вижу, вы готовы доказывать это всякими средствами, не отс-
тупая ни перед чем? - сказала Анна Австрийская.
- Мы и в прошлом никогда ни перед чем не отступали, - зачем же нам
меняться?
- И вы, пожалуй, способны, в случае моего отказа и, значит, решимости
продолжать борьбу, похитить меня самое из дворца и выдать меня Фронде,
как вы хотите теперь выдать ей моего министра?
- Мы никогда об этом не думали, ваше величество, - сказал д'Артаньян,
со своим ребяческим гасконским задором. - Но если бы мы вчетвером решили
это, то непременно бы исполнили.
- Мне следовало это знать, - прошептала Анна Австрийская. - Это же-
лезные люди.
- Увы, - вздохнул д'Артаньян, - ваше величество только теперь начина-
ет судить о нас верно.
- А если бы я вас теперь наконец действительно оценила?
- Тогда ваше величество по справедливости стали бы обращаться с нами
не как с людьми заурядными. Вы увидели бы во мне настоящего посла, достойного защитника высоких интересов, обсудить которые с вами мне было
поручено.
- Где договор?
- Вот он.
XLIX
ПЕРО И УГРОЗА ИНОГДА ЗНАЧАТ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ШПАГА И ПРЕДАННОСТЬ (Продолжение)
Анна Австрийская пробежала глазами договор, поданный ей д'Артаньяном.
- Здесь я вижу одни только общие условия: требования де Конти, Бофо-
ра, герцога Бульонского, д'Эльбефа и коадъютора. Где же ваши?
- Ваше величество, мы знаем себе цену, но не преувеличиваем своего
значения. Мы решили, что наши имена не могут стоять рядом с столь высокими именами.
- Но вы, я полагаю, не отказались от мысли высказать мне на словах
ваши желания?
- Я считаю вас, ваше величество, за великую и могущественную короле-
ву, которая сочтет недостойным себя не вознаградить по заслугам тех, кто
возвратит в Сен Жермен его преосвященство.
- Конечно, - сказала королева. - Говорите же.
- Тот, кто устроил это дело (простите, ваше величество, что я начинаю
с себя, но мне приходится выступить вперед, если не по собственному по-
чину, то по общей воле всех других), чтобы награда была на уровне королевских щедрот, должен быть, думается мне, назначен командиром какой-ли-
бо гвардейской части - например, капитаном мушкетеров.
- Вы просите у меня место Тревиля!
- Эта должность вакантна; вот уже год, как Тревиль освободил ее, и
она до сих пор никем не замещена.
- Но это одна из первых военных должностей при королевском дворе!
- Тревиль был простым гасконским кадетом, как и я, ваше величество, и
все же занимал эту должность в течение двадцати лет.
- У вас на все есть ответ, - сказала Анна Австрийская.
И, взяв со стола бланк патента, она заполнила его и подписала.
- Это, конечно, прекрасная и щедрая награда, ваше величество, - ска-
зал д'Артаньян, взяв его с поклоном. - Но все непрочно в этом мире, и
человек, впавший в немилость у вашего величества, может завтра же поте-
рять эту должность.
- Чего же вы хотите еще? - спросила королева, краснея от того, что ее
так хорошо разгадал этот человек, такой же проницательный, как и она сама.
- Сто тысяч ливров, которые должны быть выплачены этому бедному капи-
тану в тот день, когда его служба станет неугодна вашему величеству.
Анна колебалась.
- А ведь парижане обещали, по постановлению парламента, шестьсот ты-
сяч ливров тому, кто выдаст им кардинала живого или мертвого, - заметил
д'Артаньян, - живого - чтобы повесить его, мертвого - чтобы протащить
его труп по улицам.
- Вы скромны, - сказала на это Анна Австрийская, - вы просите у королевы только шестую часть того, что вам предлагает парламент.
И она подписала обязательство на сто тысяч ливров.
- Дальше? - сказала она.
- Ваше величество, мой друг дю Валлон богат, и поэтому деньги ему не
нужны. Но мне помнится, что между ним и господином Мазарини была речь о
пожаловании ему баронского титула. Припоминаю даже, что это было ему
обещано.
- Человек без рода, без племени! - сказала Анна Австрийская. - Над
ним будут смеяться.
- Пусть смеются, - сказал д'Артаньян. - Но я уверен, что тот, кто над
ним раз посмеется, второй раз уже не улыбнется.
- Дадим ему баронство, - сказала Анна Австрийская.
И она подписала.
- Теперь остается еще шевалье, или аббат д'Эрбле, как вашему вели-
честву больше нравится.
- Он хочет быть епископом?
- Нет, ваше величество, его удовлетворить легче.
- Чего же он хочет?
- Чтобы король соблаговолил быть крестным отцом сына госпожи де Лонг-
виль.
Королева улыбнулась.
- Герцог де Лонгвиль - королевской крови, ваше величество, - сказал
д'Артаньян.
- Да, - сказала королева. - Но его сын?
- Его сын... наверное, тоже, раз в жилах мужа его матери течет королевская кровь.
- И ваш друг не просит ничего больше для госпожи де Лонгвиль?
- Нет, ваше величество, так как он надеется, что его величество, бу-
дучи крестным отцом этого ребенка, подарит матери не менее пятисот тысяч
ливров, предоставив, конечно, при этом его отцу управление Нормандией.
- Что касается управления Нормандией, то на это я могу согласиться;
но вот относительно пятисот тысяч ливров не знаю, - ведь кардинал беспрестанно повторяет мне, что наша казна совсем истощилась.
- С разрешения вашего величества мы вместе поищем денег и найдем их.
- Дальше?
- Дальше, ваше величество?
- Да.
- Это все.
- Разве у вас нет четвертого товарища?
- Есть, ваше величество: граф де Ла Фер.
- Чего же он требует?
- Он ничего не требует.
- Ничего?
- Ничего.
- Неужели есть на свете человек, который, имея возможность требовать,
ничего не требует?
- Я говорю о графе де Ла Фер, ваше величество. Граф де Ла Фер - не
человек.
- Кто же он?
- Граф де Ла Фер - полубог.
- Нет ли у него сына, молодого родственника, племянника? Мне помнит-
ся, Коменж говорил мне о храбром юноше, который вместе с Шатильоном при-
вез знамена, взятые при Лансе.
- Вы правы, ваше величество, у него есть воспитанник, которого зовут
виконт де Бражелон.
- Если дать этому молодому человеку полк, что скажет на это его опе-
кун?
- Он, может быть, согласится.
- Только может быть?
- Да, если ваше величество попросит его.
- Это действительно странный человек! Ну что же, мы подумаем об этом
и, может быть, попросим его. Довольны вы теперь?
- Да, ваше величество. Но вы еще не подписали...
- Что?
- Самое главное: договор.
- К чему? Я подпишу его завтра.
- Я позволю себе доложить вашему величеству, что если ваше величество
не подпишет этого договора сегодня, то после у нас, возможно, не найдет-
ся для этого времени. Умоляю ваше величество написать под этой бумагой,
написанной целиком, как вы видите, рукой Мазарини: "Я согласна утвердить
договор, предложенный парижанами".
Анна была захвачена врасплох. Отступить было некуда: она подписала
договор.
Но здесь оскорбленная гордость королевы бурно прорвалась наружу: она
залилась слезами.
Д'Артаньян вздрогнул, увидав эти слезы. С того времени королевы стали
плакать, как обыкновенные женщины.
Гасконец покачал головой. Слезы королевы, казалось, жгли ему сердце.
- Ваше величество, - сказал он, становясь на колени, - взгляните на
несчастного, который у ваших ног; он умоляет вас верить, что одного знака вашей руки достаточно, чтобы сделать для него возможным все. Он верит
в себя, верит в своих друзей; он хочет также верить и в свою королеву, и
в доказательство того, что он ничего по боится и не хочет пользоваться
случаем, он готов возвратить Мазарини вашему величеству без всяких условий. Возьмите назад, ваше величество, бумаги с вашей подписью; если вы
сочтете своим долгом отдать их мне, мы это сделаем. Но с этой минуты они
ни к чему вас не обязывают.
И д'Артаньян, не вставая с колен, со взглядом, сверкающим гордой смелостью, протянул Анне Австрийской все бумаги, которые добыл у нее с таким трудом.
Бывают минуты (так как на свете не все плохое, а есть и хорошее),
когда в самых черствых и холодных сердцах пробуждается, орошенное слеза-
ми только что пережитого глубокого волнения, благородное великодушие,
которою уже не могут заглушить расчет и оскорбленная гордость, если его
с самого начала не одолеет другое враждебное чувство. Анна переживала
подобную минуту. Д'Артаньян, уступив собственному волнению, совпадавшему
с тем, что происходило в душе королевы, совершил, сам того не сознавая,
искуснейший дипломатический ход. И он тотчас же был вознагражден за свою
ловкость и за свое бескорыстие - смотря по тому, что читателю угодно
больше в нем оценить: ум или доброту сердца.
- Вы правы, - сказала Анна, - я вас не знала. Вот бумаги, подписанные
мною, я даю их вам добровольно. Ступайте и привезите ко мне скорее кар-
динала.
- Ваше величество, - сказал д'Артаньян, - двадцать лет тому назад (у
меня хорошая память) за такой же портьерой в ратуше я имел честь поцеловать одну из этих прекрасных рук.
- Вот другая, - сказала королева, - и чтобы левая была не менее щед-
ра, чем правая (с этими словами она сняла с пальца кольцо с бриллиантом), возьмите это кольцо и носите его на память обо мне.
- Ваше величество, - проговорил д'Артаньян, поднимаясь с колен, - у
меня теперь только одно желание: чтобы первое ваше требование ко мне бы-
ло требование пожертвовать жизнью.
И той легкой походкой, которая лишь ему была свойственна, д'Артаньян
вышел из кабинета королевы.
"Я не понимала этих людей, - сказала про себя Анна Австрийская, провожая взором д'Артаньяна, - а теперь уже слишком поздно воспользоваться
их услугами: через год король будет совершеннолетний".
Пятнадцать часов спустя д'Артаньян и Портос привезли Мазарини к королеве и получили: один - свой патент на чин капитана мушкетеров, другой -
свой диплом барона.
- Довольны ли вы? - спросила Анна Австрийская.
Д'Артаньян поклонился, но Портос нерешительно вертел в руках свой
диплом, поглядывая на Мазарини.
- Что еще? - спросил министр.
- Монсеньер, недостает еще ордена...
- Но, - сказал Мазарини, - вы же знаете, что для получения ордена
нужны особые заслуги.
- О, - сказал Портос, - я не для себя, монсеньер, просил голубую лен-
ту.
- А для кого же? - спросил Мазарини.
- Для моего друга, графа де Ла Фер.
- О, это другое дело, - сказала королева. - Он достаточно отличился.
- Так он получит его?
- Он его уже получил.
В тот же день был подписал договор с парижанами; рассказывали, что
кардинал безвыходно просидел у себя три дня, чтобы хорошенько его обсудить.
Вот что получил каждый:
Конти получил Данвилье и, доказав на деле свои военные способности,
добился возможности остаться военным и не становиться кардиналом. Кроме
того, пущен был слух о его женитьбе на одной из племянниц Мазарини; слух
этот был благосклонно принят принцем, которому было все равно, на ком
жениться, лишь бы жениться.
Герцог Бофор вернулся ко двору, получив при этом все возмещения за
нанесенные ему обиды и все почести, подобающие его рангу. Конечно, дали
полное прощение всем, кто помогал его бегству. Кроме того, он получил
чин адмирала, по наследству от своего отца, герцога Вандомского, и де-
нежное вознаграждение за свои дома и замки, разрушенные по приказу Бре-
тонского парламента.
Герцог Бульонский получил имения, равные по ценности его Седанскому
княжеству, возмещение доходов за восемь лет и титул принца для себя и
своего рода.
Герцогу де Лонгвилю было предложено губернаторство Пон-де-л'Арша,
пятьсот тысяч ливров - его жене, а также было обещано, что его сына
крестить будут юный король и молодая Генриетта Английская.
Арамис выговорил при этом, что на церемонии будет служить Базен, а
конфеты поставит Планше.
Герцог д'Эльбеф добился выплаты сумм, которые должны были его жене,
ста тысяч ливров для старшего сына и по двадцати пяти тысяч каждому из
остальных.
Один только коадъютор не получил ничего; ему, правда, было обещано
похлопотать перед папой о предоставлении ему кардинальской шляпы, но он
знал цену обещаниям королевы и Мазарини. В противоположность г-ну де
Конти, он, не имея возможности стать кардиналом, принужден был оста-
ваться военным.
Поэтому, в то время как весь Париж ликовал по поводу возвращения ко-
роля, которое было назначено на послезавтра, один Гонди среди общего ве-
селья был в таком дурном расположении духа, что послал за двумя людьми,
которых он призывал обыкновенно, когда на него нападала мрачность. Это
были: граф де Рошфор и нищий с паперти св. Евстафия.
Они явились к нему со своею обычной точностью, и коадъютор провел с
ними часть ночи,
L
ИНОГДА КОРОЛЯМ БЫВАЕТ ТРУДНЕЕ ВЪЕХАТЬ В СТОЛИЦУ, ЧЕМ ВЫЕХАТЬ ИЗ НЕЕ
Пока д'Артаньян и Портос отвозили кардинала в Сотт Жермен, Атос и Ара-
мис, расставшись с ними в Сен-Дешл, вернулись в Париж.
Каждый из них должен был сделать по визиту.
Едва скинув дорожные сапоги, Арамис полетел в ратушу к госпоже де
Лонгвиль. Услышав о том, что мир заключен, прекрасная герцогиня раскричалась: война делала ее королевой, мир лишал ее этого сана. Она заявила,
что никогда не подпишет договора и что она желает вечной войны. Но когда
Арамис представил ей этот мир в его настоящем свете, со всеми его выгодами, когда он предложил ей, взамен спорного и непрочного королевства в
Париже, подлинное вице-королевство в Пон-де-л'Арше, то есть власть над
всей Нормандией, когда герцогиня услышала о пятистах тысячах, обещанных
ей кардиналом, и о чести, которая ей будет оказана молодым королем, обещавшим быть крестным отцом ее сына, - г-жа де Лонгвиль уже только для
виду, по привычке всех хорошеньких женщин, продолжала возражать, чтобы
затем весьма охотно сдаться.
Арамис делал вид, что верит в искренность ее гнева, и продолжал убеж-
дать, чтобы не отказать себе в приятном сознании, будто убедил ее.
- Герцогиня, - сказал он ей, - вы желали одержать победу над принцем,
вашим братом, - величайшим полководцем наших дней, а когда выдающаяся
женщина захочет чего-либо, то всегда достигнет цели. Вы победили принца
Конде: он вынужден прекратить войну. Теперь привлеките его в нашу пар-
тию. Восстановите его понемногу против королевы, которую он не любит, и
Мазарини, которого он презирает. Фронда - комедия, в которой мы сыграли
только первый акт. Посмотрим, какой будет Мазарини при развязке, то есть
тогда, когда принц, благодаря вам, отвернется от двора.
Госпожа де Лонгвиль была побеждена. Фрондирующая герцогиня была нас-
только уверена в могуществе своих прекрасных глаз, что нисколько не сомневалась в их влиянии даже на принца Конде; и скандальная хроника того
времени гласит, что эта задача оказалась ей вполне по силам.
Атос, расставшись с Арамисом на Королевской площади, отправился к
г-же де Шеврез. Эту фрондирующую особу тоже надо было убедить; но уговорить ее было труднее, чем ее молодую соперницу. В договор ее имя внесено
не было, г-н де Шеврез не назначался губернатором никакой провинции, и,
если бы даже королева согласилась быть крестной матерью, то разве что
внука или внучки герцогини.
Поэтому при первых же словах о мире г-жа де Шеврез нахмурила брови
и, несмотря на логичные доводы Атоса, доказывавшего, что дальнейшая вой-
на невозможна, она настаивала на ее продолжении.
- Прелестный друг мой, - сказал Атос, - позвольте мне сказать вам,
что все устали от войны, и, кроме вас и коадъютора, все, я полагаю, жаж-
дут мира. Вы только опять добьетесь ссылки, как то было при Людовике
Тринадцатом. Поверьте мне, эпоха успешных интриг для нас кончилась, и
вашим прекрасным глазам не суждено потухнуть, оплакивая Париж, в котором, пока вы будете в нем, всегда будут две королевы.
- О! - воскликнула герцогиня. - Я не могу вести войну одна, но я могу
отомстить этой неблагодарной королеве и ее властолюбивому фавориту, и...
клянусь честью, я отомщу.
- Герцогиня, - сказал Атос, - умоляю вас, не портите будущее Бражелону. Сейчас карьера его устраивается; принц Конде благоволит к нему, он
молод, - дадим утвердиться молодому королю! Увы, простите мою слабость,
для каждого человека настает пора, когда он начинает жить в своих детях.
Герцогиня улыбнулась полунасмешливо, полунежно.
- Граф, - сказала она, - я опасаюсь, что вы стали приверженцем двора.
Нет ли у вас уже голубой ленты в кармане?
- Да, герцогиня, у меня есть лента ордена Подвязки, пожалованная мне
королем Карлом Первым за несколько дней до его смерти.
Граф говорил правду: он не знал о просьбе Портоса, и ему не было еще
известно, что у него есть еще одна.
- Итак, надо становиться старухой, - сказала герцогиня задумчиво.
Атос взял ее руку и поцеловал. Она вздохнула, глядя на него.
- Граф, - сказала она, - Бражелон, должно быть, прекрасное поместье.
Вы человек со вкусом; там, должно быть, лес, вода, цветы.
Она снова вздохнула и подперла свою прелестную голову кокетливо изог-
нутой рукой, все еще восхитительной формы и белизны.
- Герцогиня, что вы говорите? Вы еще никогда но выглядели моложе и
прекраснее.
Она покачала головой.
- Виконт де Бражелон остается в Париже? - спросила она.
- Вы о нем думаете?
- Оставьте его мне.
- Ни за что. Если вы забыли историю Эдипа, то я хорошо ее помню.
- В самом деле, вы очень милы, граф, - сказала она после минутного
раздумья, - и я с удовольствием погостила бы месяц в Бражелоне.
- А вы не боитесь, что у меня будет много завистников? - спросил любезно Атос.
- Нет, я поеду туда инкогнито, под именем Мары Мишон.
- Вы очаровательны.
- Но не удерживайте Рауля при себе.
- Почему?
- Потому что он влюблен.
- Он еще ребенок!
- Он и любит ребенка.
Атос задумался.
- Вы правы, герцогиня, эта странная любовь к семилетней девочке может
со временем сделать его несчастным. Предстоит война во Фландрии; он поедет туда.
- А когда он вернется, вы его пришлете ко мне; я дам ему броню против
любви.
- Увы, сударыня, - сказал Атос, - в любви, как и на войне, броня ста-
ла бесполезным предметом.
В эту минуту в комнату вошел Рауль. Он пришел сообщить графу и герцогине, со слов своего друга, графа де Гиша, что торжественный въезд короля, королевы и министра назначен на завтра.
На следующий день действительно двор с утра стал готовиться к переезду в Париж.
Королева еще накануне вечером призвала к себе д'Артаньяна.
- Меня уверяют, - сказала она ему, - что в Париже не совсем спокойно.
Я боюсь за короля; поезжайте вы у правой дверцы моего экипажа.
- Ваше величество можете быть спокойны, - сказал д'Артаньян. - Я отвечаю за короля.
И, поклонившись королеве, он вышел. Дорогой он встретил Бернуина, ко-
торый сообщил ему, что кардинал хочет его видеть по важному делу.
Он тотчас отправился к кардиналу.
- Говорят, - сказал ему тот, - что в Париже возмущение. Я буду по ле-
вую руку от короля, и так как опасность всех больше угрожает мне, то вы
держитесь возле левой дверцы.
- Ваше преосвященство можете быть спокойны, - сказал д'Артаньян. - Не
тронут ни одного волоса на вашей голове.
"Черт возьми, - подумал он, уходя, - как теперь выйти из положения?
Не могу же я, в самом деле, быть в одно время по правую и по левую сто-
рону кареты. Вот что: я стану охранять короля, а Портосу предоставлю ох-
рану кардинала".
Такое решение удовлетворило всех, что не часто случается. Королева
вполне доверяла мужеству д'Артаньян, которое она хорошо знала, а карди-
нал - силе Портоса, которую он испытал на самом себе.
Процессия тронулась в Париж в заранее установленном порядке. Гито и
Коменж ехали впереди во главе гвардии; далее следовал королевский экипаж, по правую сторону которого ехал верхом д'Артаньян, по левую Портос,
а сзади мушкетеры - старые друзья д'Артаньяна, который был двадцать два
года их товарищем, двадцать - лейтенантом и стал их капитаном со вчерашнего дня.
Когда кортеж приблизился к заставе, он был встречен восторженными
возгласами: "Да здравствует король!", "Да здравствует королева!".
Кое-кто крикнул: "Да здравствует Мазарини!", но крик этот тотчас же заг-
лох.
Процессия направилась к собору Богоматери, где должна была быть отс-
лужена месса.
Все население Парижа высыпало на улицу. Швейцарцы были расставлены по
всему пути от Сен-Жермена до Парижа. Но путь был длинный, швейцарцы сто-
яли шагах в шести - восьми друг от друга, так что представляли весьма
недостаточную защиту, и цепь нередко разрывалась от напора толпы, после
чего сомкнуться ей было не так-то легко.
Каждый раз как толпа прорывалась сквозь цепь, с самыми добрыми
чувствами, из желания взглянуть поближе на короля и королеву, которых
парижане не видали целый год, Анна Австрийская с тревогой поглядывала на
д'Артаньяна, по тот успокаивал ее улыбкой.
Мазарини, израсходовавший тысячу луидоров на то, чтобы народ кричал:
"Да здравствует Мазарини!", и слышавший этих возгласов не больше чем на
двадцать пистолей, тоже с тревогой поглядывал на Портоса, но его ги-
гантский телохранитель отвечал ему великолепным басом: "Будьте спокойны,
монсеньер", и Мазарини в конце концов успокоился.
У Пале-Рояля толпа стала еще гуще. Она хлынула на площадь из всех
прилегающих улиц, и весь этот народ, стремившийся к королевской карете,
походил на широкую бурную реку, шумно текущую но улице Сент-Оноре. Когда
кортеж показался на площади, она огласилась криками: "Да здравствуют их
величества!" Мазарини высунулся из экипажа; два или три голоса крикнули:
"Да здравствует кардинал!", но их тотчас же заглушили свистки и гиканье,
раздававшиеся со всех сторон. Мазарини побледнел и поспешил откинуться в
глубину кареты.
- Канальи! - проворчал Портос.
Д'Артаньян ничего не сказал, а только покрутил свой ус особенным жес-
том, означавшим, что хорошее гасконское настроение начинает покидать
его.
Анна Австрийская нагнулась к молодому королю и шепнула ему на ухо:
- Скажите несколько милостивых слов господину д'Артаньяну, сын мой.
Молодой король высунулся из экипажа.
- Я сегодня еще не поздоровался с вами, господин Д'Артаньян, - сказал
он, - но я узнал вас. Вы стояли за пологом моей кровати, когда парижане
хотели посмотреть, как я сплю.
- И если ваше величество мне разрешит, я всегда буду возле вас, когда
вам будет угрожать какая-нибудь опасность.
- Барон, - сказал Мазарини Портосу, - что сделаете вы, если эта толпа
ринется на вас?
- Я перебью столько людей, сколько смогу, монсеньер.
- Гм! - пробормотал Мазарини. - При всей вашей храбрости и силе, вы
не сможете перебить всех.
- Это правда, - сказал Портос, привставший на стременах, чтобы лучше
видеть толпу, - их слишком много.
"Тот, другой, был бы, пожалуй, лучше", - сказал про себя Мазарини. И
он откинулся в глубь кареты.
Королева и ее министр, во всяком случае последний, имели основание
испытывать тревогу. Толпа, хотя и обнаружила почтение к королю и регентше, все же начинала волноваться; в ней поднимался глухой ропот, который,
пробегая по волнам, предвещает бурю, а зарождаясь в толпе, - возмущение.
Д'Артаньян обернулся к мушкетерам и сделал им глазами знак, неприметный для толпы, но хорошо понятный этим отборным храбрецам. Ряды лошадей
сомкнулись, и легкий трепет пробежал среди людей.
У заставы Сержантов процессии пришлось остановиться. Коменж, выступавший во главе процессии, повернул назад и подъехал к королевской каре-
те. Королева вопросительно взглянула на д'Артаньяна. Д'Артаньян ответил
ей также взглядом.
- Поезжайте дальше, - сказала королева.
Коменж опять занял свое место. Войска решительно двинулись вперед, и
живая преграда была прорвана.
В толпе послышался недовольный ропот, относившийся на этот раз не
только к кардиналу, но и к королю.
- Вперед! - крикнул д'Артаньян во весь голос.
- Вперед! - повторил за ним Портос.
Толпа словно ждала этого вызова и забушевала; враждебные чувства сразу прорвались наружу, и со всех сторон раздались крики: "Долой Мазари-
ни!", "Смерть кардиналу!".
Одновременно с двух смежных улиц, Гренель-Сент Оноре и Петушиной, хлы-
нул двойной поток народа, прорвавший слабый ряд швейцарцев и докативший-
ся до лошадей д'Артаньяна и Портоса.
Эта новая волна была опаснее прежних, так как состояла из людей вооруженных, и гораздо лучше, чем в таких случаях бывает вооружен народ.
Видно было, что это нападение никак не являлось делом случая, скопившего
в одном месте группу недовольных, но предпринято было по хорошо обдуман-
ному враждебному плану и кем-то организовано.
У каждой из этих двух мощных групп было по вожаку. Один, видимо, принадлежал не к народу, а к почтенной корпорации нищих; в другом, несмотря
на его старания выглядеть простолюдином, легко было признать дворянина.
Но оба действовали, казалось, по одинаковому побуждению.
Натиск был так силен, что отозвался даже в королевской карете; затем
раздались тысячи криков, слившихся в сплошной рев, среди которого зазвучали выстрелы.
- Ко мне, мушкетеры! - крикнул д'Артаньян.
Конвой построился в две линии: одна по правую, другая по левую сторону кареты; одна в помощь д'Артаньяну, другая Портосу.
Произошла свалка, тем более ужасная, что она была бесцельна, так как
никто не знал, ни за кого, ни за что дерется.
LI
ИНОГДА КОРОЛЯМ БЫВАЕТ ТРУДНЕЕ ВЪЕХАТЬ В СТОЛИЦУ, ЧЕМ ВЫЕХАТЬ ИЗ НЕЕ (Продолжение)
Как всякое движение народных толп, натиск этот был страшен.
Малочисленные и кое-как выстроившиеся мушкетеры не могли управлять
как следует лошадьми, и многие из них были смяты. Д'Артаньян хотел опус-
тить занавески кареты, по молодой король вытянул руку со словами:
- Нет, господин д'Артаньян, я хочу видеть.
- Если вашему величеству угодно видеть, смотрите, - проговорил д'Артаньян.
И, обернувшись к толпе с яростью, делавшей его таким опасным, он об-
рушился на вожака бунтовщиков, который с пистолетом в одной руке и со
шпагой в другой старался проложить себе путь к карете, борясь с двумя
мушкетерами.
- Дорогу, черт побери, дорогу! - крикнул д'Артаньян.
При звуке этого голоса человек с пистолетом и шпагой поднял голову,
но было уже поздно: шпага д'Артаньяна пронзила ему грудь.
- Ах, черт побери! - вскричал д'Артаньян, тщетно стараясь сдержать
свой удар. - Зачем вы здесь, граф?
- Должна же свершиться моя судьба, - ответил Рошфор, падая на одно
колено. - Я три раза оправлялся от ударов вашей шпаги, но от четвертого
уже не оправлюсь.
- Граф, - сказал д'Артаньян с волнением, - я не видел, что это вы.
Мне будет тяжело, если вы умрете с чувством ненависти ко мне.
Рошфор протянул д'Артаньяну руку.
Д'Артаньян взял ее. Граф хотел что-то сказать, но кровь хлынула у не-
го горлом, по телу прошла последняя судорога, и он испустил дух.
- Назад, канальи! - крикнул д'Артаньян. - Ваш вожак умер. Вам нечего
больше здесь делать.
Действительно, граф Рошфор был душой этого возмущения; толпа, увидев
его смерть, дрогнула и обратилась в беспорядочное бегство. Правая сторона королевского экипажа почти очистилась от нее. Д'Артаньян с двадцатью
мушкетерами бросился в Петушиную улицу, и весь отряд смутьянов рассеялся
как дым, рассыпавшись по площади Сен-Жермен-л'Оксеруа в направлении на-
бережной.
Д'Артаньян направился к Портосу, чтобы в случае надобности помочь
ему.
Но Портос столь же хорошо справился со своей задачей, очистив от тол-
пы бунтовщиков левую сторону королевского экипажа, где уже отдернулась
занавеска, которую Мазарини, менее воинственно настроенный, чем король,
велел опустить.
Портос был задумчив и даже печален.
- У вас странный вид для человека, одержавшего победу, - сказал ему
д'Артаньян.
- Да и вы, мне кажется, чем-то взволнованы, - ответил ему Портос.
- Мне есть от чего: я только что убил старого Друга.
- Неужели! - сказал Портос. - Кого же?
- Бедного графа Рошфора.
- Мне тоже пришлось убить человека, который мне показался знакомым. К
несчастью, удар пришелся в голову, и кровь тотчас же залила ему лицо.
- И он ничего не сказал, падая?
- Нет, он сказал: "Ох"
- Понимаю, - сказал д'Артаньян не в силах удержаться от смеха. - Если
он больше ничего не сказал, то вы узнали не очень много.
- Ну что? - спросила королева.
- Ваше величество, - сказал д'Артаньян, - дорога свободна. Если вам
угодно, мы можем продолжать наш путь.
Действительно, кортеж беспрепятственно проехал дальше до самого собора Богоматери, где он был встречен духовенством, с коадъютором во главе,
приветствовавшим короля, королеву и министра, за благополучное возвращение которых он служил сегодня благодарственную мессу.
Во время мессы, почти перед самым концом ее, в собор вбежал запыхавшийся мальчик; быстро войдя в ризницу, он надел платье певчего и, про-
тискавшись затем сквозь наполнявшую собор толпу, приблизился к Базену,
который, в голубой рясе и с палочкой для зажигания свеч в руке, вели-
чественно стоял против швейцарца у входа, ведшего на хоры.
Почувствовав, что кто-то дергает его за рукав, Базен опустил глаза,
благоговейно поднятые к небу, и узнал Фрике.
- Что такое? Как ты смеешь мешать мне при исполнении моих обязанностей? - спросил мальчугана Базен.
- Маняр, податель святой воды на паперти святого Евстафия...
- Ну, что с ним?
- ...во время свалки на улице получил сабельный удар в голову, - от-
ветил Фрике. - Его ударил вот этот гигант, который вон там стоит, видите, в золотом шитье.
- Да? Ну, в таком случае ему не поздоровилось, - сказал Базен.
- Он умирает и хотел бы перед смертью исповедаться у господина коадъютора, который, как говорят, может отпускать самые тяжкие грехи.
- И он воображает, что господин коадъютор обеспокоит себя для него?
- Да, потому что господин коадъютор будто бы обещал ему это.
- А кто тебе это сказал?
- Сам Майяр.
- Ты его видел?
- Конечно, я был там, когда он упал.
- А что ты там делал?
- Я кричал: "Долой Мазарини! Смерть кардиналу! На виселицу итальянца!" Ведь вы сами учили меня так кричать.
- Замолчи, обезьяна! - сказал Базен, с тревогой оглядываясь по сторонам.
- Бедняга Майяр сказал мне: "Беги за коадъютором, Фрике, и если ты
приведешь его ко мне, я сделаю тебя своим наследником". Подумайте
только, дядя Базен, наследником Майяра, подателя святой воды с паперти
святого Евстафия! Теперь моя будущность обеспечена! По я готов и даром
оказать ему услугу. Что вы скажете?
- Пойду передам это господину коадъютору, - сказал Базен.
И, подойдя медленно и почтительно к прелату, он шепнул ему на ухо
несколько слов, на которые тот ответил утвердительным кивком головы.
- Беги к раненому, - сказал Базен мальчику, - и скажи ему, чтобы он
немного потерпел: монсеньер будет у него через час.
- Хорошо, - сказал Фрике, - теперь судьба моя обеспечена.
- Кстати, - сказал Базен, - куда отнесли его?
- В башню святого Иакова.
В восторге от успеха своего посольства, Фрике, не снимая певческого
костюма, в котором ему еще легче было пробираться сквозь толпу, поспешил
к башне св. Иакова.
Как только месса кончилась, коадъютор, выполняя свое обещание и даже
не сняв церковного облачения, отправился в старую башню, которую так хорошо знал. Он поспел вовремя. Хотя раненый с каждой минутой становился
все слабее и слабее, он был еще жив. Коадъютору открыли дверь комнаты,
где лежал умирающий.
Через несколько минут Фрике вышел оттуда, держа в руках тугой кожаный
мешок; он тотчас же открыл его и, к своему великому удивлению, увидел,
что мешок был набит золотом.
Нищий сдержал слово: он сделал его своим наследником.
- Ах, мать Наннета! - воскликнул Фрике, задыхаясь. - Ах, мать Нанне-
та!
Больше он ничего не мог сказать. Но если у него не было сил говорить,
то ноги сохранили всю свою силу. Он опрометью помчался по улицам и, как
марафонский гонец, павший на афинской площади с лаврами в руках, вбежал
в дом советника Бруселя и в изнеможении грохнулся на пол, рассыпая из
мешка свои луидоры.
Мать Наннета сначала подобрала золотые монеты, потом подняла Фрике.
В это время королевский кортеж въезжал в Пале Рояль.
- Господин д'Артаньян очень храбрый человек, матушка, - сказал моло-
дой король.
- Да, мой сын. Он оказал большие услуги вашему отцу. Будьте с ним по-
ласковей - он вам пригодится.
- Господин капитан, - сказал д'Артаньяну юный король, выходя из каре-
ты, - королева поручила мне пригласить вас отобедать сегодня с нами,
вместе с вашим другом, бароном дю Валлоном.
Это была великая честь для д'Артаньяна и Портоса. Последний был в
восторге. Однако в продолжение всего обеда достойный дворянин казался
сильно озабоченным.
- Что с вами, барон? - спросил д'Артаньян, спускаясь с ним по лестнице Пале-Рояля. - У вас был такой озабоченный вид за обедом.
- Я все вспоминал, где я видел того нищего, которого убил.
- И не можете вспомнить?
- Нет.
- Так подумайте об этом хорошенько, мой друг. Когда припомните, ска-
жите мне. Хорошо?
- Еще бы! - отвечал Портос.
