Святослав 012. Скляренко С.Д. - 5 Ноября 2021

Главная » » Святослав 012. Скляренко С.Д.

09:28

Святослав 012. Скляренко С.Д.

***

— Так вот зачем три месяца держал нас Константин на Суде! — гневно произнесла она. — Нет, не только честь и гордость нашу хотел бы поразить император, смерти нашей на белых островах жаждет он…

— Матушка княгиня, — раздалось сразу множество голосов, -отколе ездим из Киева в греки, так и допрежь было: стоим на Суде — тяжела гостежба наша, в море идем — души не чуем.

— Ну, подождите, — зло промолвила княгиня, глядя в окно, - приедете вы в Киев, постоите у меня на Почайне, якоже аз на Суде…

Но какой вес могли иметь эти слова княгини Ольги не в Киеве, на Почайне, а здесь, в чужом, враждебном Константинополе, в монастыре св. Мамонта над Судом?

— Надо нам что-то делать, — сказала княгиня. — Я уже много дней думаю и вижу, что ехать нам придется не морем…

В келье все замерли.

— Если император хотел отрядить нас в море ныне, в октябре, — продолжала княгиня, — то пускай едет сам… Вы же, купцы мои и послы, продайте лодии тут, на Суде, купите коней и колесницы, и поедем мы на Русь через землю Болгарскую.

— Наши лодии они с руками вырвут, — зашумели купцы и послы, — коней и колесницы" возьмем у них на торге, а путь через Болгарскую землю нам знаком. Ходили по нему не раз.

— Так и сделайте, — закончила княгиня Ольга. — Побывали мы в Византии — поедем еще и в Болгарию. Не нашли счастья здесь — поищем в другом месте.

Но княгиня Ольга не сказала, какое именно счастье она собирается искать.

***

В Большом дворце внимательно следили за каждым шагом княгини Ольги и потому сразу узнали, что киевские гости не требуют ни месячного, ни слебного, ни ветрил и харчей на дорогу. А вместо этого продают на Суде свои лодии, на торге в Перу покупают лошадей и колесницы. Император Константин сам вызвал эпарха города, Льва, долго разговаривал с ним, полюбопытствовал, какую цену запрашивают киевские гости за свои лодии, сколько коней и колесниц желают купить.

— Они требуют за свои лодии очень высокую цену, — отвечал эпарх, — но наши купцы рвут их из рук: в Константинополе знают, что эти дубовые лодии вечны и очень удобны. Что же касается коней и колесниц — гости не скупятся, платят за них, сколько запросят, хотят только, чтобы кони были выносливыми, а колесницы — удобными.

— Киевская княгиня очень осторожна и хитра, — сказал император Константин паракимомену Василию, когда эпарх ушел из дворца. — Разумеется, она решила возвращаться в свою землю не морем.

— Жаль, — вздохнул паракимомен. — К печенегам давно уже выехали с богатыми подарками наши послы, и, я уверен, те хорошо бы встретили княгиню.

— Конечно, жаль, что она едет не морем, — согласился император. — Я тоже был уверен, что она, повидав Константинополь, не увидит Киева. Однако, Василий, меня беспокоит не то, что княгиня нас перехитрила, а то, что она поедет на Русь через землю проклятых болгар, что грызут сырую кожу.

— О василевс! — воскликнул паракимомен Василий. — Пока дочь императора Льва сидит в Преславе рядом с кесарем Петром, мы можем быть спокойны за Болгарию…

— Если бы киевская княгиня имела в Болгарии дело только с кесарем Петром, я был бы спокоен. Не он, так василисса Мария всегда нам поможет. Но в Преславе есть не только кесарь, есть там и бояре во главе с Сурсувулом, на западе Болгарии стоят непокорные комиты.

— Я думаю, что, прежде чем колесницы киевской княгини доедут до Преславы, туда должны прибыть наши василики с богатыми дарами…

— Именно об этом я и хотел сказать, — согласился император. — Что ж, отправим еще раз приданое василиссе Марии.

— Это приданое, — тяжело вздохнул паракимомен Василий, — а мы посылаем его каждый год, — стоит нам очень дорого. То мы шлем приданое василиссе Марии, чтобы Болгария не браталась с уграми, то платим им за то, чтобы они отреклись от печенегов. А казна наша не так уж богата.

— Лучше взять из казны последние солиды и бросить их псам болгарам, — произнес император Константин, — чем ждать, пока они накинутся на нас и искусают… А сейчас я согласен отдать и всю казну — не с уграми или печенегами могут побрататься болгары, а с русами. А Болгария и Русь совокупно с ними — это смерть для Византии. Константинополь уже видел у своих стен войско кесаря Симеона и князя Игоря. Наша империя спаслась тогда только чудом.

Император Константин задумался, потом сказал:

— Пока мы ссорим между собою Болгарию и Русь, в Константинополе можно спать спокойно. Если же они, сохрани Боже, сумеют объединиться, нам не устоять даже за стенами Юстиниана… поэтому не следует жалеть ни денег, ни оружия, ни людей. Мы должны их ссорить, разделять и властвовать.

Это говорил уже не тот император Константин, который так мягко, спокойно беседовал в Большом дворце с киевской княгиней Ольгою. Что-то хищное, яростное было в его лице и глазах.

— Я понимаю, что тебя беспокоит, Василий, — закончил он. — Деньги, деньги. Да, империи нашей сейчас очень тяжко, подати, установленные нами, крайне велики. Ты говоришь, что всюду начинаются восстания. Знаю! Но что поделаешь, империя велика, империя сильна, и тот, кого она защищает своим знаменем, должен за это платить. Хлебом, деньгами, кровью!…

В эту же ночь в саду над Пропонтидою, там, где беседовали император Константин и княгиня Ольга, только гораздо позже, когда уже заснул весь Большой дворец и спал на своем ложе император Константин, состоялась еще одна встреча и еще одна беседа, только никто ее не слышал.

Неудивительно, что паракимомен Василий не мог спать в этот поздний ночной час и очутился в саду у моря: как постельничий, он был обязан бодрствовать, когда почивали императоры.

Удивительно было то, что именно в это время и в том же самом месте очутилась Феофано. Кто-кто, а она могла и должна была спать рядом с мужем — молодым императором Романом.

Но Феофано не спала. Выйдя в сад, она долго стояла на одной из его аллей, заметила в конце ее темную фигуру человека и мгновенно прижалась к стволу кипариса. Долго и напряженно ждала, пока человек приближался к ней, слышала шаги, дыхание, потом внезапно выступила вперед, прошептала:

— Я тут, Василий… Жду!

Они покинули аллею, вошли в тень. Там стояла скамья, их никто не мог видеть.

— О, если бы ты знала, Феофано, — сказал, опустившись на скамью, паракимомен Василий, — как мне тяжело…

— Отчего? — склонилась она к нему.

Где— то над Галатой время от времени раздавался гром, и эхо его глухо гудело над морем. В свете зарниц Феофано увидела перекошенное мукой, сухое, безбородое лицо постельничего.

— Они сделали из меня получеловека, — шептал он. — У меня есть голова, сердце, но тело мое мертво…

— Неужели у тебя ничего не осталось?

— У меня осталась месть, — вырвалось у него. — Если я достигну своего, тогда, может, и успокоится моя душа…

— Если ты достигнешь своего, — поощрила она его, — тогда ты захочешь жить, у тебя появятся желания…

— Ты говоришь правду?

— Да, Василий! И желания, и страсть…

— Ты принесла, что обещала?

— Да. Это порошки из Египта, они действуют очень медленно, но неумолимо — конец, смерть!

— Дай мне!… Сколько их тут? Два? Ты говорила, что будет три.

— Третий я оставила для себя… Но я дам тебе и его, если будет нужно…

***

Очень скоро, намного раньше, чем могла прибыть туда со свитой княгиня Ольга, в столице Болгарии Преславе появились василики императора Константина.

Странным, правда, было то, что, явившись в Преславу, они не добивались приема у кесаря-василевса Болгарии Петра, а сразу, похлопотав, были приняты женою Петра, василиссою Ириною.

Василисса Ирина имела греческое имя Мария, она была дочерью императора Христофора, внучкой Романа I Лекапина и, наконец, стала женою болгарского кесаря Петра, Ириной.

Появлению василиссы Ирины в Преславе предшествовало много событий, ибо с тех пор, как на узком полуострове над Пропонтидой и Судом появился Новый Рим — Константинополь и Византия, — между ним и болгарами, жившими на Балканах, на протяжении столетий шли жестокие войны. Не Болгария стремилась покорить Византию, нет! Славянские племена и болгары, ославянившиеся среди них, гораздо раньше, чем Византия, обосновались, жили, трудились на Балканах. У них и в мыслях не было нападать или тем более порабощать Византию, но Византия всегда стремилась поработить и уничтожить Болгарию.

Уже император Константин IV Погонат воевал с болгарами, но победить их не смог. Позднее воевал с каганом Терве-лем Юстиниан, воевал император Константин V. А император Никифор I залил кровью всю Болгарию и сжег ее древнюю столицу Плиску.

Но болгары не покорялись Византии. В ответ на жестокую расправу Никифора каган Крум собрал большое войско, подняв всю Болгарию, окружил войско Никифора, уничтожил его, а из черепа императора велел сделать чашу для вина.

Особенно же ненавидел ромеев и люто мстил им за все их злодеяния и убийства каган Болгарии Симеон. Всю свою жизнь этот кесарь посвятил борьбе с римскими императорами, всю свою жизнь он и вместе с ним его зять, болярин Георгий Сурсувул, водили болгар на Византию. В этой борьбе соратником кагана Симеона был и киевский князь Игорь. То Симеон, то Игорь вешали свои щиты на воротах Царьграда.

И каган Симеон добился своего, он доказал, что и небольшой народ может победить в борьбе против хищной империи.

Сам каган Симеон был высокообразованным человеком, знал языки, изучал множество наук, наполнил палаты своих теремов книгами, творениями искусства, сам оставил грядущим поколениям ряд произведений, перевел на болгарский язык лучшие книги того времени, в том числе и греческие.

Но он ненавидел тех греков и их императоров, которые на протяжении столетий порабощали Болгарию, хотели отнять у этого малого народа его богатства, мечтали после покорения Болгарии двинуться дальше — на север и восток.

В многочисленных битвах болгары неизменно громили войска ромеев. И хотя императоры похвалялись, что им помогает Бог, на этот раз и он не мог помочь, ибо болгары боролись за свою землю, а у императоров было наемное войско.

Каган Симеон со своим войском бил ромеев под Адрианополем, подчинил себе солунскую, драчскую и адрианополь-скую фему Византии, войско его стояло под самыми стенами Константинополя, дошло до Босфора.

И тогда каган Симеон провозглашает себя кесарем болгар и греков, болгарские епископы объявляют болгарскую церковь независимою от константинопольского патриарха и выбирают своего, болгарского, патриарха, а сам Симеон готовится к новому походу, чтобы добить императоров.

Но как раз тогда, когда кесарь Симеон готовится окончательно разгромить императоров и научить их уважать другие народы, он перед своим дворцом падает мертвый с коня. Яд? Возможно, что и так. Кто? Это оставалось тайной Константинополя.

Георгий Сурсувул, главный болярин, зять и близкий друг Симеона, повел войско нового кесаря — сына Симеона Петра -на Константинополь. Кони уже мчались по Фракии и Македонии, уже близка была победа…

Но вдруг войско болгар останавливается. Императоры шлют молодому кесарю Петру богатую дань, и он ее принимает. Затем кесарь Петр объявляет, что он женится на дочери императора Христофора Марии, а немного спустя кесарь прибывает в Константинополь, стоит перед престолом церкви на Влахерне, которую жег его отец Симеон, венчается с Марией, ей даже нарекают новое имя — Ирина, что означает — мир. Императоры обещают впредь жить в мире и любви с болгарами, ежегодно давать василиссе Ирине приданое — дань Болгарии.

***

Василисса Ирина радушно принимала в своем китоне васи-ликов из Константинополя.

Это была уже не та восемнадцатилетняя стройная, прямая, гибкая, как кипарис, гречанка, владевшая сердцами многих и настолько пленившая молодого кесаря Болгарии Петра, что он забыл заветы отца, продал свой народ и изменил отчизне.

Василиков из Константинополя принимала теперь стареющая женщина, с длинной шеей и тонкими руками, некрасивая, к тому же больная — василисса Ирина страдала в этой горной стране от зоба.

Но она была и осталась гречанкой — говорила только по-гречески, читала книги, написанные в Константинополе, заботилась о том. чтобы в Большом дворце болгарских кесарей все напоминало Константинополь.

Иногда это выглядело смешно. В Большом дворце в Пре-славе, как и в Константинополе, были свои Магнавра, Ороло-гия, Левзиак, Ипподром, китоны, тут все так же сверкало мрамором, золотом, серебром. Но все это было каким-то мелким, недозрелым, как листва на дереве, растущем на голой скале.

За тридцать лет, проведенных василиссой Марией в Пре-славе, она добилась того, что здесь были заведены порядки византийского двора. Тут, как и в Большом дворе Константинополя, кесаря называли василевсом, а ее — василиссою; их окружал синклит, который денно и нощно славословил обоих; синклит этот получал от кесаря щедрые подарки, владел Пре-славою, а по всей Болгарии кметы и топархи старались во всем подражать Преславе. И теперь, когда василики императора Константина явились в китон василиссы Ирины,-она принимала их, как и в Константинополе, а возможно, еще сердечнее и теплее, расспрашивала, как идет жизнь в Большом дворце, интересовалась, как поживают ее брат и сестры.

Василики, разумеется, первым делом отдали василиссе свои дары. Это были ценные ткани, изделия из кости и эмали, золотое оружие — меч, щит, шлем, вина и благовония из южных стран, золото и серебро в слитках и монетах с изображением императора Константина.

Василисса Ирина просила передать императору Константину ее искреннюю благодарность за эти дары — очередное приданое. Ткани она возьмет себе и раздаст придворным, чтобы они были одеты, как в Константинополе, оружие и вино василики пусть преподнесут кесарю Петру, золото и серебро она употребит на украшение Большого дворца Преславы.

Василики рассказали и о том, что заставило их в ненастье добираться до далекой Преславы.

— У нас в Константинополе все это время была киевская княгиня Ольга, — сказали они василиссе Ирине.

— Что понадобилось северной княгине в Константинополе? -сразу заинтересовалась она.

— О, северная княгиня очень хитра, — отвечали василики. -Ей хотелось бы иметь много льгот… Больше, чем у ее соседей и у Болгарии…

— Чего же именно хотела эта княгиня? — поджала губы ва-силисса Ирина.

— Она хотела бы, Чтобы ее купцы без ограничений торговали в Константинополе, возмущалась, что мы помогли хозарам построить город Саркел на Итиль-реке, удивлялась, что императоры породнились с хозарскими каганами, и, как видно, была бы не прочь, чтобы сын ее Сфендослав обвенчался с одной из девиц царского рода…

— Ого! — засмеялась василисса Ирина. — Северная княгиня знает, чего хочет, а хочет она немалого. Породниться с императором ромеев, женить Сфендослава на одной из василисс?! Надеюсь, император Константин ответил этой эллинке как следовало?

— Император Константин проучил северную княгиню: несколько месяцев держал ее с послами в монастыре Мамонта, потом принял и выслушал. Но ничего ей не дал и не пообещал. Что может быть общего между богоспасенной Византией и некрещеной Русью?

— Ха-ха-ха! — долго смеялась василисса Ирина. — Несколько месяцев в монастыре, а потом отказ? Похоже на императора Константина, он хороший политик.

— Однако, — продолжали василики, — княгиня Ольга, поскольку разговор с императором Константином ничего ей не дал, решила ехать и уже едет домой через Болгарию…

— Через Болгарию? — искренне удивилась василисса. — Что ей здесь, у нас, нужно?

— Именно поэтому мы и приехали сюда, — хором отвечали василики. — Насколько мы понимаем, княгиня Ольга, уехав несолоно хлебавши из Константинополя, хочет навязать Болгарии то, что ей не удалось навязать Византии…

— Кто знает! — отвечали василики. — В прошлом каган Симеон и князь киевский Игорь, побратавшись между собою, причинили Византии очень много зла. Каган Симеон тогда же, как нам хорошо известно, послал на Русь немало своих священников, дал им книги, и многие русы ходили сюда, в Болгарию… Еще бы — они друг друга понимают, у них схожие обычаи…— Ха-ха-ха! — снова расхохоталась василисса Ирина, отчего ее зоб, грудь и все дородное тело содрогалось. — Ну, скажите, какая любовь и дружба может быть у нас с Русью?

— Довольно! — крикнула василисса Ирина. — То, что было в Болгарии при кагане Симеоне, больше никогда не повторится. Болгария теперь такова, какой ее хочет видеть Константинополь.

И василисса Ирина закончила:

— Пусть княгиня Ольга приезжает в Преславу, мы примем ее тут так же, как принял ее Константинополь.

***

Кесарь Болгарии Петр долго беседовал со старшим болярином, или, как часто называла его василисса Ирина, паракимоменом Георгием Сурсувулом.

Стар был болярин Сурсувул, поседели его волосы, глубокие морщины изрезали лоб, густые седые брови низко нависли над острыми темными глазами. Только длинные усы сохранили почему-то свой прежний темный цвет.

Впрочем, болярин Сурсувул все же сохранил со времен молодости статную фигуру воеводы, глаза у него были зоркие, пытливые, исполненные беспокойства, тревоги.

— В покоях василиссы опять гости из Византии, — сказал он сердито, входя в светлицу кесаря.

— Знаю, — спокойно отвечал кесарь Петр. — Что ж, это неплохо. Они привезли приданое василиссе — дань.

— К чему нам эта дань? — недовольно махнул рукою Сурсувул. — Кости с царского стола… Но они привезли не только дань, но и весть о том, что в Преславу скоро прибудет киевская княгиня Ольга.

— И это знаю, — уже раздраженно процедил Петр. — Что ж, пусть приезжает, дороги наши и на восход и на заход солнца открыты.

— Я думаю, — возразил Сурсувул, — что княгиня Ольга не только проедет через Болгарию, но и остановится в Преславе. Если же она не собирается это сделать, так, может, кесарь, мы постараемся, чтобы она тут остановилась, и поговорим с нею…

Кесарь Петр поднял брови и удивленно посмотрел на своего старшего болярина.

— С какой это стати стал бы я просить, чтобы княгиня Ольга останавливалась в Преславе, а тем более разговаривала с нами? — спросил он у него.

Болярин Сурсувул ответил не сразу, он раздумывал, что-то вспоминал, что-то взвешивал, и тень сомнения, казалось, пробегала по его лицу.

— Кесарь Петр! — наконец сказал он. — Я хочу сегодня говорить с тобою откровенно и прямо, как говорили мы, когда умер твой отец, каган Симеон, когда шли мы с тобою против ромеев, когда советовались, брать ли тебе в жены дочь императора Христофора.

— Послушай, Георгий! — удивился кесарь Петр. — Ты не только мой старший болярин, но и родной дядя, и мы, казалось бы, никогда ни в чем не таились друг от друга.

— Ты сказал правду, — ответил на это Сурсувул. — Мы, кесарь, ни в чем не таились друг от друга, ибо никогда мы с тобою и не беседовали откровенно. Поэтому слушай, кесарь! Тридцать лет тому Болгария заключила мир с Византией, и все эти тридцать лет…

— Все эти тридцать лет, — перебил его кесарь Петр, — Болгария не вела ни одной войны, не пролила ни одной капли крови.

Сурсувул с сожалением покачал головою.

— Да, кесарь, — сказал он, — за эти тридцать лет Болгария действительно не вела ни разу войны и не пролила ни одной капли крови, но за это время потеряла так много, как не теряла ни в одной войне: она обливается кровью…

— Как ты смеешь так говорить! — крикнул кесарь Петр. -Да ведь тогда, тридцать лет тому, сразу после внезапной смерти отца, ты сам говорил мне, что нужно заключить с Византией мир — и немедленно…

— Да, — согласился Сурсувул, — тогда, тридцать лет тому, я сказал тебе, что нужно заключить с Византией мир. Но разве я мог дать иной совет? Когда умер кесарь Симеон, против тебя пошел и мог захватить престол брат твой Михаил, нам угрожали сербы, хорваты, печенеги, угры, всех их ссорила с нами и науськивала на нас Византия. Я видел тогда, что народу нашему угрожает смерть, и советовал тебе и сам делал все для того, чтобы помириться с Византией… на некоторое время, пока мы не наведем порядок в своем государстве, пока не заключим мир с сербами и хорватами — нашими же братьями, пока не получим помощи от русов. Но тогда пришла сюда ва-силисса Ирина — и погиб наш мир с сербами и хорватами. Это Ирина ссорит нас с русами, из-за Византии уже тридцать лет гибнет Болгария…

— Болгария гибнет! — засмеялся кесарь Петр. — Ты ослеп, Георгий! Открой глаза, посмотри, что творится в Болгарии! Мы исправно получаем дань от Византии, живем не в какой-то там Плиске, а построили нашу славную Преславу. Все тут напоминает Константинополь, мы воздвигли множество храмов, соборов, монастырей, у нас расцветают науки и искусство.

— Это ложь! — крикнул кесарь Петр. — Наш посол сидит в Константинополе выше посла императора Оттона, наши купцы торгуют со всеми землями и с Византией. Богомилы, те, которые молятся под открытым небом, — еретики, не познавшие истинной веры. И я, и кметы мои, и топархи имеем сильные дружины. Д когда у меня возникала или, сохрани Бог, возникнет надобность — на помощь мне всегда придет Византия…— У нас, кесарь, расцветает вражда и распри, — возразил на это Сурсувул. — И никогда, никогда еще Болгария не была такой нищей, раздробленной, бесславной, как теперь. Слушай, кесарь! Все эти тридцать лет, с тех пор как мы заключили мир, Византия крепнет, расширяет свои владения, копит богатства, готовит и уже имеет сильные войско и флот. А Болгария все эти тридцать лет беднеет, у нас в селах царит голод, Население стонет от чрезмерных податей, люди проклинают христианскую веру и молятся Богу под открытым небом. Да и кметы наши и топархи не только не верят нам, но и враждуют друг с другом.

Болярин Сурсувул все ниже и ниже опускал голову.

— Какая польза от того, — сказал он, — что наш посол сидит за столом в Константинополе на первом месте? И кто он, наш посол? Он даже не болгарин, а брат василиссы Ирины. Какой прок, что купцы наши торгуют с Византией? У них берут только то, что нужно ромеям, а нам продают то, что им без надобности, а нам в тягость. Ты говоришь, кесарь, богомилы -еретики, не познавшие истинной веры. На самом же деле все наши богомилы были христианами. Но они прозрели, увидели, к чему стремятся император константинопольский и патриарх, и отказались — не хотят константинопольского креста; они — враги Византии; сам наш патриарх Дамиан против Византии, он не хочет жить в Преславе, а сидит в Доростоле. Еще говоришь ты, кесарь, что тебе на помощь уже приходила, а когда будет надобность, опять придет Византия… Да, Византия приходила нам на помощь со своим войском, но лишь для того, чтобы оторвать от нас сербов, хорватов и другие племена, чтобы раздробить Болгарию. Да и сейчас ромейское войско стоит в городах над Дунаем. Зачем мы пустили их в свой дом?

— Ты хочешь меня запугать? — крикнул кесарь. — Все это ложь, ложь, ложь… Я не хочу, не могу тебе верить, Сурсувул. Я верю в Христа, я ре хочу войн, я люблю тишину и мир, я хочу под конец мой жизни принять постриг и уйти в монастырь…,

— Сын императора Симеона, заставлявшего трепетать ромеев и стоявшего у стен Константинополя, слушай меня! -сказал Сурсувул. — Неужто ты совсем забыл наказ своего отца, неужто ты не видишь, куда идет Болгария и до чего она дойдет?

— Значит, ты хочешь войны? — подозрительно посмотрел на него кесарь Петр. — Ну, говори, говори: хочешь, чтобы я воевал с Византией? Говори же!

Сурсувул тяжело вздохнул и с презрением посмотрел на кесаря Петра.

— Нет! — ответил сын. — Куда Болгарии, куда тебе, кесарь, воевать с Византией! Но императоры ромеев были бы рады начать с болгарами войну и добить нас! Но пока что не смеют, ибо, благодарение богу, за нами стоят угры, нам на помощь могут прийти печенеги. Верю я — и это знают императоры, -если Болгарии придется тяжко, нам поможет Русь… Только поэтому Болгария еще живет на свете, только потому Византия платит нам дань. — И пока, кесарь, мы в мире с уграми и русами, до тех пор мы можем еще жить. Только это хотел я сказать тебе, кесарь!

— Но ты не договорил, — насмешливо процедил кесарь, -что же мне, брататься с русской княгиней, заключать мир, договариваться о союз против Византии?

— Я уверен, что русская княгиня и не станет этого добиваться. Между нами и Русью издавна царят мир и любовь; каган Симеон и киевский князь Игорь не заключали договоров, но они верили и всегда приходили на помощь друг другу. Я думаю, кесарь, нужно, чтобы княгиня Ольга почувствовала это… Может, будет случай еще как-нибудь иначе скрепить наш мир. Русские люди, я знак» очень правдивы, слово держат.

***

До столицы Болгарии Преславы поезд княгини Ольги добирался больше десяти дней. Пока колесницы катились по утрамбованным дорогам Фракии и Македонии, все шло хорошо. На передках колесшШ сидели рулевые с лодий — знающие, бывалые морские вой. Они берегли лошадей, подкармливали их на каждой даже самой маленькой стоянке. Если колесницы увязали — не жалея рук и ног, вытаскивали. Делал так и рулевой Супрун, бывший возницей у княгини Ольги.

Но чем дальше они ехали, тем сильнее становилось бездорожье: перед ними все выше и выше поднималась Планина, путь пересекали реки и горные потоки, на крутых перевалах воям и всей свите приходилось вставать и подталкивать колесницы. Порой путь вился среди облаков над такими ущельями и безднами, что кружилась голова.

Но все же ни княгиня Ольга, ни ее спутники не жалели, что поехали через горы. Это была прекрасная земля, в ее долинах и на равнинах они встречали людей, говоривших на понятном им языке, одевавшихся так же, как одевались у них в Приднепровье. Их песни были так же печальны, как русские. Все было иначе, чем в разноплеменной, многоязычной Византии. Если бы не горы и перевалы, можно было подумать, что они едут по Полянской, Северской либо другой родной земле.

Преслава предстала перед ними ранним утром, когда они одолели еще один, пожалуй самый трудный, перевал. Остановившись, вышли из колесниц, долго любовались городом, напоминавшим гнездо орла среди гор. На фоне гор, там и сям уже покрытых снегом, город как на ладони стоял перед ними — на крутых скалах, с высокими каменными стенами вокруг теремов и церквей, с башнями, на которых ветер развевал знамена. Казалось, до нево было совсем близко.

Однако колесницы петляли по склонам гор еще целый день. И только когда солнце уже касалось вершин далеких гор, а в долине начали подниматься туманы, они очутились перед высокой каменной стеною, которая утром казалась такой близкой, у моста и ворот Преславы.

В Преславе в Золотой палате болгарских кесарей все блестит и сверкает. Палата и в самом деле напоминает Магнавру — Золотую палату византийских императоров. В восточной части, как и там, стоит позолоченный трон, над ним в конхе — образ Христа, перед троном — кресла для членов семьи кесаря, слева — серебряные ворота, через которые входит кесарь, справа — завесы, за ними во время церемоний стоит хор, в глубине — завеса и дверь, через которую входят после того, как дозволит кесарь.

И разве только эта палата напоминает в Преславе Византию? Все в Преславе делается, как в Византии; кесарь хочет быть похожим на византийского императора, его окружают боляре, кметы,топархи, он щедро раздает им земли, леса, париков.

В Золотой палате было полно боляр, кметов. Они, как столбы, стояли у стен, заносчиво, искоса поглядывали на княгиню Ольгу. А в конце палаты, на высоком помосте, сидел в кресле, окованном золотом, кесарь Болгарии Петр — в пурпурной мантии, перехваченной широким красным поясом, в багряных башмаках, — а рядом с ним в белом, украшенном золотом платье, с красным корзном на плече и в царских башмачках — василисса Ирина.

Княгиня Ольга вошла, как полагалось по русскому обычаю, гордо, смело, в сопровождении нескольких жен и послов, низко поклонилась кесарю и василиссе, а жены и послы положили перед престолом кесаря дары — меха, белый зуб, серебряное оружие для кесаря, киевские эмали для василиссы Ирины. В это время за завесой запел хор из преславского собора девы Марии, славивший кесаря и василиссу.

Потом кесарь спросил у княгини Ольги, как ехала она из Константинополя, как ее здоровье, куда думает направиться дальше.

Княгиня Ольга ответила и в свою очередь пожелала здоровья ему, василиссе и детям.

Тогда кесарь поблагодарил княгиню за ее пожелания и пригласил отобедать с его семьей. Все было гак же, как в Константинополе, с тою разве только разницей, что кесарь не задерживал княгиню в Преславе, а, наоборот, поскорее хотел покончить с нею все дела.

И обед у Петра напоминал Константинополь. Там, правда, за столами сидело несколько сот человек, а тут всего двадцать — тридцать. Во время обеда княгиня Ольга хорошо рассмотрела кесаря Петра: всем обликом своим, длинными волосами, бородой, тихим голосом, осторожными движениями, — словом, всем существом своим он напоминал священника или монаха. После каждого слова упоминал имя Христово, очень часто складывал персты для крестного знамения.

Зато жена его, василисса Ирина, являла полную противоположность кесарю. Одетая в царские одежды, отягощенная всевозможными регалиями, висевшими у нее на шее и на груди, с перстнями и браслетами на руках, она казалась собранием ценностей, царской казной, которую выставили людям напоказ.

Все эти вещи и драгоценности тяжелым бременем лежали на ней, сковывали ее, и василисса сидела, тяжело дыша, позеленевшая от болезни и усталости.

Впрочем, было заметно, что она внимательно следит за всем, что происходит за столом, прислушивается к каждому слову, особенно же следит за княгинею Ольгою. Изредка Ирина вмешивалась в разговор, бросала кесарю одно-два греческих слова.

Разговор за столом шел вяло. Но, собственно, на иное нельзя было и надеяться: тут сидели кесарь и василисса, старший болярин Сурсувул, он доводился, как сказали княгине Ольге, родным дядей кесарю, три дочери кесаря и двое его сыновей, несколько родственниц василиссы, дальние родственники кесаря, несколько молчаливых боляр и кметов, а со стороны Ольги были две княгини — ее родственницы, три купца, три посла да еще священник Григорий.

Вероятно, княгиня Ольга, ее купцы и послы были самыми разговорчивыми за столом; они пытались заводить беседу и о торге, и о старинной дружбе болгар и русов, и даже припомнили, как когда-то ходили вместе на Константинополь. Но в этой небольшой светлице, где принимал их кесарь, все было гласом вопиющего в пустыне, в пропасти, где голос звучит громко, но никогда не вырвется наверх, не пробьет твердых каменных скал.

Правда, к беседе один и другой раз присоединялся старший болярин Сурсувул. Он, как оказалось, еще при князе Игоре бывал в Киеве, встречался с покойным князем, хорошо помнил его. Княгиня Ольга вздрогнула, услыхав эти слова. Она бы слушала Сурсувула без конца, но, заметив, что кесарю и василиссе не слишком по душе рассказ старого воеводы, принялась расспрашивать Сурсувула о другом.

Обед закончился. Все молча благодарили кесаря и василиссу, вставали из-за стола, а где-то далеко, в сенях дворца, хор пел протяжную молитву.

Но княгиня Ольга сочла бы свою поездку в Болгарию бессмысленной, если бы не смогла с глазу на глаз поговорить с кесарем. И поэтому, вставая из-за стола, сказала кесарю, что приехала в Преславу, чтобы поговорить с ним.

— Да ведь мы как будто обо всем уже поговорили, — виновато ответил кесарь, ища глазами василиссу.

Но василиссы в светлице уже не было, она вышла из-за стола, как только окончила обед, следом за нею поспешно вышли все ее дети и родственницы. Боляре и кметы еще немного потоптались у дверей и тоже поспешили уйти. Потому случилось так, что в светлице остались только кесарь с болярином Сурсувулом и княгиня Ольга со своими родственницами, купцами и послами.

— Нет, кесарь, — резко произнесла княгиня Ольга, — я приехала в Преславу издалека и хотела поговорить с тобою, но пока еще ничего не сказала.

— Так говори! — неохотно промолвил кесарь Петр и сел в кресло у стола. — I

— Вы ступайте! — приказала княгиня своей свите и, когда? все вышли, села напротив кесаря…

Теперь они были вдвоем — кесарь и княгиня, да еще боля-рин Сурсувул стоял поодаль. Он хотел было уйти, но не успел и теперь уже должен был оставаться подле своего кесаря.

— Я, кесарь, хотела сказать, — начала княгиня Ольга, — что ехала сюда с великими надеждами, как приезжали сюда когда-то князь Олег и Игорь, как всегда приходили сюда русские люди…

Хор, певший вдалеке, умолк; за окнами вечерело; синие сумерки вползали в светлицу, где сидели кесарь и княгиня, и лица их погружались в темноту.

— Я хотела сказать, — продолжала княгиня, не услышав ответа кесаря, — что в прежние времена наши люди были связаны между собою, наши князья и ваши каганы любили и почитали друг друга, и тогда никакие враги нам не были страшны, все боялись Руси и Болгарии…

— Болгарии и теперь боятся, — гордо заявил кесарь Петр, -на Болгарию никто не нападает, мы тоже бережем мир и любовь…

— Русь тоже ни на кого не нападает, — усмехнувшись, ответила княгиня Ольга, — и на Русь ныне никто идти не смеет -мы бережем мир и любовь… Но, кесарь Петр, ныне мир не таков, каким был когда-то, и чем дальше, тем больше он будет меняться. Сейчас я объехала много земель и вижу, что на свете есть вражда, вижу, что у Руси и Болгарии нет доброго мира с Византией…

— Византия тридцать лет живет в мире с болгарами, мы получаем с нее дань…

— Я хотела бы, — возразила, вздохнув, княгиня Ольга, -чтобы Болгария жила в мире с Византией не тридцать, а триста лет, но чтобы и между нами был прочный мир. И Болгария й Русь хотят мира. Но что будет, кесарь, если кто-нибудь нападет на Болгарию или на Русь?

— Я не хочу войны, я тридцать лет… — твердил кесарь.

— А если кто-нибудь нападет на Болгарию или на Русь? -повторила свой вопрос княгиня Ольга.

Кесарь молчал, и тогда княгиня Ольга сказала:

— Памятуя дружбу отцов наших, я приехала сюда, чтобы утвердить ее ныне и заключить уговор: аще кто нападет на Болгарию — Русь защитит ее, аще нападет на Русь — болгары будут моими союзниками и друзьями…

— У Болгарии ни с кем нет договоров. Я не хочу войны… Я тридцать лет не воевал… Нет, княгиня, нет…

— А может, кесарь Петр приехал бы, вот как я в Преславу, к нам на Русь?

— Нет! — громко крикнул, вскочив со стула, кесарь Петр. -Я не воевода, я болен, я молюсь… и никуда не поеду.

— Тогда прощай, кесарь Петр, — закончила княгиня Ольга, вставая. — Пойду. Болят мои кости и сердце.

Она поклонилась кесарю и тихими шагами вышла из светлицы в сени, где дожидалась ее свита. Кесарь Петр стоял и смотрел ей вслед. В светлице темнело. Сурсувул подошел и остановился против кесаря.

— Болгария вовеки будет жалеть, — сказал он, — что ее кесарь Петр так говорил с киевскою княгинею.

— Что ты сказал?

— Я сказал и вижу, что, если камень брошен в пропасть, его угке ничто не может остановить. Горе Болгарии, кесарь Петр!

, После приема русской княгини кесарь Болгарии Петр направился с женою Ириною в свои покои. Час был поздний, спала Преслава; затих шум во дворце, пора отдохнуть и васи-левсам.

Кесарь Петр знал, что это за чаша: покойный отец его, кесарь Симеон, не раз говорил сыну, что каган Болгарии Крум сделал чашу из черепа императора Никифора, который, пытаясь уничтожить Болгарию, залил ее кровью, но сам погиб, аки пес, у Анхилоя… В тяжелые минуты своей жизни — а жизнь его была почти всегда тяжелой, ибо он либо отбивал нападение ромеев, либо сам наступал на них, — кесарь Симеон пил только из этой чаши.И вот они остались вдвоем. В опочивальне горели светильники. Это давняя опочивальня каганов Болгарии; вдоль ее стен на коврах развешено оружие, на полках стоит посуда, среди которой тускло поблескивает окованная серебром чаша, сделанная из человеческого черепа.

«И ты, сын, когда тебе будет тяжко, пей из этой чаши», -говорил сыну каган Симеон.

Но кесарь Петр давно забыл про чашу, и стоит она, покрытая пылью, на полке в опочивальне, не играет, как бывало, серебром, а тускло блестит в углу среди пыли.

Забыл кесарь Петр и о книгах, написанных рукою его отца, — они лежат рядом с черепом, на той же полке. В этих книгах написано, как Византия веками хотела покорить болгар и как каганы боролись с императорами. Этих книг кесарь Петр давно не перелистывает, он забыл слова своего отца.

Ныне он внимательно прислушивается к речам жены своей Ирины. С тех пор как она здесь — а прошло уже много лет, — все делается в Преславе так, как скажет василисса.

И теперь, сбрасывая свою пурпурную мантию и такие же башмаки, кесарь внимательно следит за выражением ее лица, ждет, что она скажет о приеме русской княгини.

Но василисса пока ничего не говорит, — наоборот, она сама обращается к Петру с вопросом:

— Что же говорила тебе эта княгиня?

— О, — тихо отвечает кесарь, поняв, что Ирина и в самом деле не знает, о чем он беседовал с княгинею, — она говорила о дружбе, что спокон веку существует между болгарами и руса-ми, напомнила о совместных походах моего отца и киевского князя Игоря на Константинополь…

---

003. Скляренко С.Д. Святослав.

---

КНИГА ВТОРАЯ

НАД МОРЕМ РУССКИМ

017. СВЯТОСЛАВ. С. Скляренко.

---

037. Святослав. Скляренко С.Д.

038. СВЯТОСЛАВ. СКЛЯРЕНКО СЕМЕН ДМИТРИЕВИЧ. КРАТКИЙ ПОЯСНИТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ, КОММЕНТАРИИ, ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА

---

В начало, читать