18:11 Принц 012 | |
*** *** === Знакомство свидетелей со светлым образом владельца сети аптек было запланировано Вереснем как раз на сегодня, но явление немки спутало все планы, о чем Боря тут же поведал капитану. – Я уже извинился, слышь, – пробухтел Литовченко. – Сделаешь это завтра – и все решение проблемы. – Сделать-то сделаю. Но что-то мне подсказывает, что дон Карлеоне из «Викинга» и Бартош – разные люди. – Почему? – Слишком запоминающаяся физиономия у этого визитера. Об этом все говорят в один голос. Если Бартош, действительно, замешан в похищении и убийстве Лоденбаха, он не стал бы так глупо светиться. – А если он просто связан с утопленником по работе? Такое может быть? – Может. Правда, мы не знаем, чем занимался Лоденбах… – А немка на что? – Литовченко, очевидно, вспомнив о прелестях фройляйн комиссарши, скорчил гримасу отвращения. – Надеюсь, она нас просветит. – И я надеюсь. Но даже если предположить, что они связаны по работе… Оставлять письмо в гостинице вместо того, чтобы без хлопот отправить заказным или вручить при личной встрече… Это нелогично, ты не находишь? – Отправлять заказным – тот еще геморрой, Боря. – Обычно поручения подобного рода выполняет секретарь. А я видел секретаршу Бартоша. Такая все пентагоновские секретные файлы за пять минут выкрадет и не поморщится. А уж письмо отправить для нее – плевое дело. – А если это конфиденциальное письмо? – Литовченко не собирался сдаваться. – Или того хуже – приватное… э-э… пикантного характера. Секретарше подобные вещи не доверишь. – Секретарше не доверишь, а левому портье на стойке – вполне? – Портье – лицо незаинтересованное. – Ладно. Допустим, Бартош во всей этой истории – человек случайный… И появился в «Викинге только для того, чтобы получить письмо неизвестного нам содержания. Но тогда выходит, что донов Карлеоне было два. – Два? – капитан едва не поперхнулся рыбьей костью. – Мужчина, который арендовал бээмвэ-кабриолет в фирме «Ложкин-Авто», тоже смахивал на мафиози и тоже щеголял в дорогом костюме и начищенных ботинках. И если письмо с ресэпшена еще можно считать безобидным совпадением, то аренду автомобиля по подложным правам и паспорту давно умершего человека… Сам понимаешь. Преступный умысел. Не станет уважаемый бизнесмен в этом мараться. В крайнем случае, пошлет какого-нибудь подручного, гораздо менее заметного. – Вот ты и выясни все про этого бизнесмена. А я попробую зайти с другого конца. – Это с какого же? – насторожился Вересень. – Тело держали в бассейне, так? Значит, нужно найти бассейн! – И как ты собираешься искать? – Для начала отсечем те, в которых Лоденбах не мог бы залечь ни при каких обстоятельствах. А это места, где постоянно тусуется народ. Спорткомплексы, олимпийский резерв, лягушатники при школах и институтах, аквапарки. Что еще? – Дельфинарий. – Опять же! Остаются частные искусственные водоемы на территории загородных вилл и поместий. – Ну, это нереально, – Вересень поцокал языком. – Почему еще? – Сколько загородных домов в Ленинградской области? Ты их все шерстить собираешься? И как понять, есть ли на территории участка бассейн или нет? – Гугл-мэпс нам в помощь. Просканируем пригороды, выделим подходящие объекты и начнем обход, помолясь. – Да тебя дальше ворот никто не пустит! И корочки не помогут. Частную собственность еще никто не отменял. – М-да, – Литовченко поскреб подбородок. – Без ордера на обыск соваться бессмысленно… – Именно. – Но можно проникнуть в интересующие нас дома под видом работников службы по благоустройству территорий. – Или садовниками прикинуться, – улыбнулся Вересень. – Тогда уж лучше водопроводчиками. При упоминании о водопроводчиках, мысль Литовченко заработала в направлении, далеком от магистральной темы, и разговор принял совершенно другой оборот: – А кошечка там надолго? – Наверное, уже имеет смысл побеспокоить. – Да? – Я так думаю. Вересень поднялся со стула и двинулся по направлению к комнате. Капитан последовал за ним. И лишь на пороге, уже ухватившись за дверную ручку, Боря обернулся к Литовченко и тихим шепотом произнес: – Вообще-то, там немка. – Кто? – опешил и.о. начальника убойного отдела. – Комиссарша. В до-мандариновскую эпоху Литовченко обязательно разразился бы целым потоком отборного мата, но теперь (после непродолжительного молчания) от него прилетело вполне вегетарианское: – Ну, ты и гад, Вересень! Какого черта… Что она там делает? – Изучает оперативные данные. А ты что подумал? – Насчет комиссарши – ничего. Предупреждать надо! – Вот. Предупреждаю. – Может, я пойду тогда? – Нет уж. – А с немкой мы завтра встретимся. На оперативном совещании. К чему торопить события? – А Мандарин? – выкатил последний, непобиваемый аргумент Вересень. – Ведь расстроится животное, когда узнает, что приходил его дружбан Литовченко. А к нему так и не заглянул. – Думаешь, расстроится? – Да голову даю на отсечение, – для пущей убедительности, Вересень провел по шее большим пальцем. – Ну тогда ладно. Задержусь, пожалуй. Поскребшись для проформы в дверь, Вересень тут же распахнул ее. И замер на пороге. А, следом за ним, застыл и Литовченко: картина, которая открылась им, была воистину удивительной. Нет-нет, в самой комнате ничего не изменилось; все вещи, включая магнитную доску, стояли, лежали и висели на своих местах. И даже фройляйн комиссар никуда не делась, она всё так же сидела на стуле, – вот только теперь к ней прибавился Мандарин. Дурацкий парень оккупировал колени Миши, его передняя лапа была приподнята и опиралась на предплечье немки. А ее рука касалась лопаток Мандарина – и, боже, – что это была за рука! Тонкая, изящная, с длинными пальцами, каждый из которых жил своей жизнью. Если при первой встрече Миша Нойманн предстала перед Вереснем в образе Юдифи, то теперь это была классическая, освещенная теплым внутренним светом «Дама с горностаем». Даже лицо фройляйн комиссар – прежде некрасивое – преобразилось, а недостатки вдруг стали достоинствами. Но главным, все же, был свет, который шел от Миши. Ни одна женщина на памяти Вересня не светилась так. Отвести взгляд от этой – внезапно открывшейся ему красоты – было невозможно. И Боря смотрел на комиссара полиции, как зачарованный. Сходные чувства испытывал и капитан Литовченко. Вряд ли в голову опера пришла высокохудожественная ассоциация с шедевром Леонардо, скорее – что-то более приземленное, связанное с супермоделями, рекламирующими духи и концепт-кары. Но сути дела это не меняло: капитан, так же, как и Вересень, оказался застигнут врасплох Мишиной, так неожиданно открывшейся, привлекательностью. Позже, когда к Вересню вернулась способность размышлять, он решил, что виной неожиданного преображения дурнушки в красавицу был никто иной, как дурацкий парень. Своим кошачьим (а лучше сказать – инопланетным) чутьем он понял о немке главное и постарался донести это главное до всех остальных. Оно заключалось в том, что Миша была, прежде всего, необыкновенным человеком: умным, добрым, надежным и честным, и – не очень-то счастливым. Определенно, она заслуживала большего, чем имела на сегодняшний день. И Вересень вдруг подумал, что тот, кто увидит россыпи превосходных качеств, заложенных во фройляйн Нойманн, и останется рядом с ней – вытащит лотерейный билет на миллион. Неизвестно, о чем подумал Литовченко, но он покраснел, покашлял, прочищая горло, а потом выдавил из себя: – Добрый вечер! – Добрый вечер, – откликнулась бывшая дурнушка, голос которой тоже претерпел существенные изменения. Он больше не скрипел, как несмазанная телега, и в нем появилась едва заметная обаятельная хрипотца. Задействованы были в основном нижние регистры, отвечающие за чувственность и провокационность. Если бы Миша исполнила сейчас песню «All my tomorrows» из репертуара Ширли Хорн, Вересень нисколько бы не удивился. Удивил его лишь Литовченко, ведущий разговор в несвойственной ему почтительной манере. – Я встречал вас в аэропорту. Сегодня утром. – Я помню. – Уже работаете, да? – Да. Как зовут? Вопрос был адресован Вересню, но и.о. начальника убойного отдела опередил Борю. – Капитан Литовченко. – Как зовут вашего кота? – Мандарин! – хором ответили опер и следователь. Услышав свое имя, дурацкий парень дернул ухом, и Миша тотчас же погладила его. – Мандарин… это как фрукт? – Почти. Только лучше, – сказал Вересень. – Тот еще фрукт, ага! – сказал Литовченко. Вересню на секунду показалось, что и.о. начальника убойного отдела хочет примазаться к Мандарину или, во всяком случае, как можно дольше не говорить немке, кто является его истинным хозяином. Но «тот еще фрукт» сам расставил точки на «i», спрыгнув с колен Миши и переместившись на шею Вересню. Самое удивительное, что, после того, как дурацкий парень отделился от нее, привлекательность Миши нисколько не уменьшилась. И Вересень понял, что отныне они будут существовать в новой, сотворенной Мандарином реальности. Реальности, которая включает в себя попершую из всех щелей красоту фройляйн комиссара. Как эта реальность скажется на умственных способностях и профессиональной хватке капитана Литовченко – большой вопрос. – Простите, фройляйн комиссар… Я могу называть вас Мишей? – Да. – А я – Виктор. Буду вести дело вместе с вами. И вот он, – Литовченко кивнул в сторону Вересня. – Тоже. – Я знаю, – Миша выжидательно посмотрела на капитана. – Ну, а поскольку нам предстоит долгая работа… Не мешало бы получше узнать друг друга. В неформальной обстановке. – Вас ист дас… неформальная обстановка? – По-дружески, – подсказал Вересень. – Именно, – поддержал Вересня Литовченко. – Посидеть, поговорить. О жизни, а не только о работе. Сблизить позиции. – В чем? – Во взглядах. – Взгляды должны быть здесь, – указательный палец Миши ткнул в доску. – Само собой, – капитан вздохнул. – Но для начала нужно понять, кто он такой – ваш соотечественник. Мы о нем ничего не знаем. Мы даже не знаем толком, как он выглядел при жизни. Комиссар задумалась и закусила губу, как будто решала для себя что-то важное, а дурацкий парень повел себя странно: он соскользнул с шеи Вересня, потерся о ноги Литовченко и принялся нарезать круги вокруг стула, на котором сидела Миша. Радиус кругов все время сокращался, и в конечном итоге Мандарин остановился прямо перед немкой. И уставился на нее немигающим взглядом небесно-голубых глаз. А потом приоткрыл пасть и что-то сказал Мише; именно – сказал, а не промяукал и не проорал в своей обычной манере «титаник-лайт». Неизвестно, поняла или нет новоиспеченная красотка сказанное Мандарином. Но через минуту она заговорила сама – ровным и отстраненным голосом: примерно такими голосами вводят в заблуждение навигаторы доверчивых автомобилистов. – Вернер Лоденбах. Тридцать два года. Работал в фармацевтических компаниях. Подозревался в промышленном шпионаже. Имеет связи в Юго-Восточной Азии. В последний год его активность была минимальной. – Фармацевтика – это хорошо, – после секундной паузы откликнулся Вересень. – Это – в точку, – добавил Литовченко. И лишь Мандарину не понравилась выданная фройляйн комиссаром информация. Он забегал вокруг стула, сжимая круги. И, закончив маневр, снова уселся перед Мишей и заголосил. Литовченко и Вересень переглянулись. – Чего это с ним? – Литовченко яростно поскреб подбородок, что обычно означало крайнюю степень удивления. – Понятия не имею. – Было еще одно дело, – снова включился навигатор. – Крайне неприятное. Эйне бюзе гешихте[13]… Сеть педофилов во Франкфурте. – Он и в этом… извиняюсь… дерьме замешан? Немка на секунду прикрыла глаза: – Никаких прямых доказательств. Только свидетельские показания о знакомстве кое с кем из фигурантов. – А дело распутали? – продолжал наседать Литовченко. – Дело до сих пор не раскрыто. Мише был явно неприятен этот разговор, и Вересень, со свойственной ему деликатностью, тотчас поспешил на выручку фройляйн: – У нас такое тоже случается. Ничего удивительного. В комнате на мгновение повисла тишина, а потом все трое посмотрели на Мандарина. Дурацкий парень молчал. – Какой странный кот, – не выдержала Миша. – Почему он так на меня смотрит? – Вы ему нравитесь, – Литовченко повернулся к Вересню. – Правда, Боря? – Ну… да. – Надо бы выпить… За знакомство, по русской традиции. Робкое предложение капитана растворилось в воздухе, где-то в районе картины, запечатлевшей двух наркобаронов и их прихихешек. – Айгентумлих… Странный, странный кот. И это говорила женщина, для которой Мандарин сделал больше, чем для любого другого человека в мире! Вересень почувствовал себя уязвленным. – Между прочим, кот – член команды. – Команды? – Мы – команда. А теперь и вы. И он тоже. – Не понимаю, – немка перевела взгляд с Вересня на дурацкого парня, и неизвестно чего в этом взгляде было больше – страха или восхищения. Мандарин сделал вид, что сказанное его совершенно не касается. Он подошел к стулу, на котором сидела Миша, с явным намерением запрыгнуть к ней на колени, но в самый последний момент передумал – и принялся бить лапой по висевшей на спинке сумке. – Не понимаю… – снова повторила фройляйн комиссар. А потом, повернувшись вполоборота, вытащила из сумки уже знакомый Вересню талмуд и достала из него какую-то фотографию. Через несколько секунд фотография заняла на доске центральное место – прямо под именем Вернера Лоденбаха. И первой, кого Вересень увидел на этой фотографии, была… Катя. Катя Азимова, убийц которой он так и не нашел. Происходящее казалось невероятным, немыслимым; пространство вокруг Вересня сжалось до размеров стереоскопической трубы – с Катей на противоположном ее конце. Живая и здоровая, девушка улыбалась Боре, а в ее руке был зажат бокал. – Привет! – сказала Вересню Катя, не разжимая губ. – Привет, – прошептал он. – Забыл про меня? – Нет. – Врешь. Я ведь больше не снюсь тебе. – Это ничего не значит. Ничего. «они сядут на коней, один белый, другой каурый, и поскачут далеко-далеко, ураганный вихрь подхватит их и унесет в самое красивое место на свете, туда, где никто не бывал, и никто не знает, как там красиво, и растут там неведомые цветы с необычайным ароматом, и неизвестно, что будет, если вдохнешь этот аромат, – может, обернешься цветком, и райская птица, раскинув крылья, садится и опускает клюв в самый нектар, крылья хлопают, и она взмывает высоко-высоко, унося лучшее, что есть у меня, мой нектар уносит в нежном клюве райская птица, ее пышные причудливые перья сверкают на солнце, но еще ярче сверкают они в лунном свете, и птица несет меня высоко-высоко, оттуда взору открываются наконец и поля, и леса, и реки – это буквы, которыми написано то, что я хочу знать, хочу знать больше всего на свете». О, да. В груди у Вересня остро закололо, но источником боли оказалось не его растерянное сердце, а коготь Мандарина, снова перекочевавшего на грудь хозяину. Дурацкий парень вернул следователя к реальности, где Катя Азимова была лишь отпечатком, фигурой на снимке – одной из трех. Две других – мужские – обсуждали сейчас Литовченко и Миша. – Это и есть Лоденбах? – спросил Литовченко. – Тот, что в центре? Нет, это Гвидо Россетти, экс-чемпион по стендовой стрельбе. Мы выходили на него… В рамках дела о педофилах. Но допросить Россетти не удалось – он был застрелен. А Лоденбах – второй. Стоит за спиной Россетти. – У вас с его изображениями тоже негусто. – Все, что есть. – Эти двое как-то связаны? – Прямых доказательств знакомства не установлено. – А девушка? – Возможная спутница Лоденбаха. – Подружка? – продолжал наседать капитан. – Что говорит подружка? – Я сказала – возможная спутница, – Миша нахмурилась. – Это не одно и то же. Мы не знаем, кто эта девушка. – Катя Азимова. Голос Вересня прозвучал, как гром среди ясного неба. Литовченко и фройляйн комиссар синхронно повернули к нему головы. – Двадцать три года. Уроженка Челябинска. Работала в модельном бизнесе, в том числе – в Европе. Убита два года назад. Капитан присвистнул: – Не многовато ли трупов для одной фотографии? – Катu, – прошептала Миша. – Лоденбах упоминал о русской девушке по имени Кати. Она была его возлюбленной. – На случайность это не похоже. Реплика Литовченко осталась без ответа. Сейчас Мишу интересовал только Вересень и его история о Кате Азимовой. – Расскажите мне о ней, Борис. Она жила во Франкфурте? – Она работала в Амстердаме и Лондоне. Последний ее контракт был связан с Мадридом, там возникли сложности. – Сложности? – Ей пришлось выплатить неустойку за отказ от сотрудничества. – А Франкфурт? – У меня нет сведений по Франкфурту. – Не понимаю, в чем затык? – снова напомнил о себе Литовченко. – Европа-то маленькая. Из Амстердама во Франкфурт метнуться – все равно что за колбасой в магазин сбегать. Занимает то же время, я хочу сказать. – В принципе, Франкфурт возможен, – поддержал капитана Вересень. – Гипотетически. – Если она была любовницей нашего утопленника – то «гипотетически» отпадает. Все так и было. Занятная получается история. Занятной история могла показаться только человеку со стороны, каким являлся Литовченко. Для Вересня же она была мучительной. Вересень – никто другой, должен был найти убийц Кати, но он не сделал этого. Беззащитная при жизни, девушка оказалась беззащитной и в смерти, неотомщенной. Вересню стоило больших трудов перестать думать об этом ежеминутно, но тоска, подступавшая временами, была такой сильной, что от нее перехватывало дыхание. Объективности ради – жизнь брала свое, и приступы тоски становились все реже. А в последнее время (не без помощи дурацкого парня) Вересень и вовсе стал приходить в норму. И вот, пожалуйста, – является комиссар полиции из далекого Франкфурта с фотографией совершенно другого человека – и мертвые воскресают! Наверное, сходные чувства испытывала и Миша. Она как-то по особенному сморщилась, когда капитан обозвал Катю любовницей Лоденбаха, – и вовсе не потому, что была ханжой. Тоска – вот что читалось во взгляде Миши. Зеркальное отражение его, Вересневской, тоски. Дневные догадки Вересня о том, что в убийстве неизвестного ему Лоденбаха есть что-то глубоко личное для фройляйн комиссар, переросли в уверенность. – Что произошло с этой девушкой? – спросила Миша. – Я ведь уже сказал – она была убита. Здесь, в Петербурге. – Это как-то связано с ее работой в Европе? – Прямой связи нет. К тому времени она уже ушла из агентства и новых контрактов не заключала. Мы отследили большинство ее связей. Коллеги, друзья, поклонники… У нее было множество поклонников. И у всех нашлось алиби. На заказное убийство тоже не похоже – действовали с особой жестокостью, ее тело буквально растерзали. Наемные убийцы обычно работают… менее экспрессивно. – Преступление на сексуальной почве? – Исключено. – Убийц не нашли? – Нет. Видите, комиссар… Не только у вас бывают проколы. – Если мы найдем того, кто убил Лоденбаха, возможно – выйдем и на убийц этой девушки. Удивительно, но Миша озвучила ровно то, о чем сам Вересень думал последние несколько минут. И лишь сторонний наблюдатель Литовченко выразил сомнение в успехе: – Не факт, Боря, не факт. Ну, была она подружкой покойного, а потом разошлись, как в море корабли – дело житейское. За это не убивают, так? – Допустим. – Нет, может мы чего-то не знаем, и Лоденбах был ревнивым мужиком. И даже вынашивал планы мести. Но ехать в другую страну только для того, чтобы порвать на части свою бывшую и смыться… Это как-то стрёмно. Миша нахмурилась: – Что есть «стремно»? – Ну-у… Как вариант – опасно. И идея ничего хорошего не предвещает. – Вы ошибаетесь, капитан. Вернер Лоденбах не был ревнивым. Он просто использовал женщин. Всегда. Лицо Миши исказила гримаса гадливости – как будто она раздавила слизняка или мокрицу и теперь была озабочена только тем, чтобы стряхнуть мерзкую слизь с ботинка. Лучше это делать без свидетелей, – подумал про себя Вересень; особенно, без таких, как и.о. начальника убойного отдела, – капитан пялился на Мишу самым бесстыдным образом. – Была еще одна женщина, – сказал Вересень. – Та, что забрала его вещи у портье в квартире на Марата. Завтра намереваюсь отправиться по адресу, хотя не уверен, что из этого что-то выгорит. Слишком явные следы, как правило, ведут совсем не туда, куда нужно. – Вот и сходи. А мы с фройляйн комиссар займемся другими неотложными делами. Если вы не возражаете, Миша. Фройляйн комиссар коротко кивнула, и окрыленный капитан продолжил: – А собираться можно здесь. Подбивать итоги дня. Если, конечно, такой стиль работы вас устроит. И снова последовал короткий кивок комиссара, а Вересню ничего не оставалось, как согласиться с большинством. После этого Литовченко вызвался проводить Мишу до дома, а Вересень с дурацким парнем остались вдвоем. Или, вернее, втроем – с Катей Азимовой, улыбавшейся следователю с фотографии. – Видишь, брат, – грустно улыбнулся Вересень, поглаживая Мандарина по жесткой коротенькой шерсти. – От судьбы не уйдешь. Все возвращается в исходную точку, и мне дается еще один шанс. Нам с Катей дается шанс. На справедливость. В самый разгар исполненной тихого пафоса речи Вересня зазвонил телефон. Уже в который раз за сегодняшний день на дисплее высветился номер Литовченко. – Слушай, Вересень… У меня к тебе просьба. Большая. Если вдруг зайдет разговор о Мандарине… Ну, мало ли… Скажи, что кота тебе я подарил. – Это как? – изумился Вересень. – Ну, как-как… Как котов дарят? – Понятия не имею. – Тебе сложно, что ли? Сказать, что Мандарина тебе подарил твой друг, капитан Литовченко? Это было что-то новенькое. Великий и ужасный капитан Литовченко, гроза преступников, дамский угодник и легенда районного сыска назвался Вересневским другом. Сам. Просьба выглядела странной и ставила Вересня в двусмысленное положение. Согласиться на нее означало бы – переписать истинную историю Мандарина и отсечь кота от Додика, Рузанны и Ануш, истинных его благодетелей и прекрасных во всех отношениях людей. Неизвестно, как к этому отнесется дурацкий парень, а Вересню все это не улыбается. С другой стороны, не так уж часто люди, подобные Литовченко, обращаются к кому-то с просьбами… – Я подумаю. – Чего тут думать? Я же у тебя не прошу закрыть глаза на тонну кокаина, которая застряла на таможне… – А что, на нашей таможне застряла тонна кокаина? В Пулково или в Торфяновке? – Ну, ты даешь! Это же того… Фигура речи. – Ладно. Если речь зайдет – скажу, – сдался Вересень, искренне надеясь, что речь о появлении в его доме дурацкого парня не зайдет никогда. – И еще. Требуется уточнение. – Давай. – «Фройляйн» ведь означает, что девушка не замужем? – Совсем уже? – Просто ответь. – Была бы замужем – откликалась бы на «фрау». – Вот! Что и требовалось доказать. – Больше вопросов нет? – Остальные – по мере поступления. – Зато у меня есть. Что это ты вдруг решил к немке приклеиться? Ты же с утра от нее, как черт от ладана, бегал. – Сам же сказал – это был мой косяк. Теперь исправляюсь понемногу. – Ну-ну, – успел саркастически хмыкнуть Вересень до того, как капитан повесил трубку. *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** Источники : https://royallib.com/read/platova_viktoriya/zmei_i_lestnitsi.html https://libcat.ru/knigi/detektivy-i-trillery/policejskij-detektiv/114394-viktoriya-platova-zmei-i-lestnicy.html https://knigkindom.ru/books/detektivy/45670-viktoriya-platova-zmei-i-lestnicy.html https://www.litres.ru/book/viktoriya-platova/zmei-i-lestnicy-9527384/ https://topliba.com/books/586266 https://akniga.org/platova-viktoriya-zmei-i-lestnicy https://knigavuhe.org/book/zmei-i-lestnicy/ *** *** *** Слушать - https://audiokniga.one/13187-zmei-i-lestnicy.html === https://audiobukva.ru/platova-viktoriya-zmei-i-lestnicy === *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** --- ---
--- --- *** --- 009 На Я.Ру с... 10 августа 2009 года Страницы на Яндекс Фотках от Сергея 001 --- ***
--- - Читать в книгах или газетах – это одно, — резко отвечает отец.— И совсем другое – видеть, как казнят «тёмных». Слышать, как они боятся, чувствовать их мерзкую волшбу, покидающую тело! Понимать - что грозит вам за нарушение вековых запретов! Когда-нибудь вы станете правителями собственных земель. Возможно, вам придётся самим приводить в исполнение подобный приговор. Надеюсь, этот день не настанет никогда. По крайней мере, я всё для этого сделаю, но хочу, чтобы вы были готовы к подобному! Разговор затихает - мы останавливаемся у большого помоста, спешиваемся, передаём поводья подбежавшим слугам и поднимаемся по скрипящим ступеням. - Господин, господин приехал! - Слава генералу Слэйту! - Счастья вам и вашей семье! Отовсюду несутся приветственные крики. Народ машет нам, волнуется, свистит и радуется, будто наступил праздник зимнего солнцестояния. Роберт и Норман упиваются вниманием, а вот мне оно не особо нравится. На высоких деревянных креслах первого ряда сидит мэр города, его жена и заместитель, писарь с почерневшими от чернил пальцами. На втором - несколько самых зажиточных купцов, их я распознаю по богатым одеждам. Мерзавцы не стесняются выглядеть богаче самого главы города. Распустил он их… Хотя, сам не лучше, оделся так, словно решил ослепить всю площадь! В толпе, заполонившей пространство, то тут, то там, я вижу множество детей, ещё совсем маленьких. Ялайская гниль, их-то зачем брать на такое событие?! Пока я разглядываю окруживших помост людей, отец с мэром обмениваются негромкими фразами. Закончив, правитель городка громогласно командует: - Ведите осуждённого! Капитан Грегор делает знак своим людям. Только сейчас я замечаю, что рядом с помостом стоит стальная клетка. Двое солдат, отперев её, выводят оттуда измождённого худого мужчину в порванной рубашке, некогда белой, а теперь просто грязной. Он закованн в тёмные, поглощающие свет кандалы. Длинные грязные патлы закрывают его лицо, руки и ноги покрыты синяками и кровоподтёками, и я непроизвольно тру ключицу, ощупываю скрытый тканью синяк.
Толпа, и без того шумная, взрывается осуждающими выкриками, свистом, гоготом и проклятиями. - Сдохни, малефик! - Тёмная тварь! - Ялайское отродье, сгниёшь в бездне! Люди настолько озлоблены, настолько желают этому человеку смерти, что мне становится слегка не по себе. Гомон закладывает уши. Из толпы летят гнилые овощи, камни, комки грязи. Когда мужчину заводят на помост палача и ставят на колени перед колодой, отец встаёт со своего места и поднимает руку, успокаивая народ, а затем предоставляет слово заместителю мэра. Толстяк в шёлковых одеждах, лишь слегка уступающих одеяниям мэра и гораздо более вычурным чем у нас, грузно поднимается со своего места и обращается к толпе: — Добрые жители Гроулонда! Сегодня мы собрались здесь, чтобы казнить чернокнижника Кьянти Белло. Скрываясь под личиной добропорядочного гражданина, он больше года практиковал запрещённую магию, о чём признался на допросе, как и во всех своих прочих злодеяниях! Осуждённый виновен в следующих преступлениях: наведение порчи на две почтенные семьи Гроулонда, после которой трое человек умерли в страшных муках и ещё шестеро оказались заражены дымной чахоткой; осквернение могил на городском кладбище и их разграбление; проведение запретных тёмных ритуалов с использованием запрещённых в Империи ингредиентов; тёмная волшба; растление честных и добропорядочных горожанок; падёж скота; и наконец, самое главное – убийство четырёх стражников с помощью тёмной магии! Тому есть более десятка свидетелей, и по каждому пункту обвинения доказательства неоспоримы! Народ снова шумит, откуда-то из толпы в стоящего на коленях малефика прилетает несколько помидоров и комьев земли, люди заводят себя, готовые разорвать человека, который обманывал их, а сам в это время творил запрещённую магию и пил из них силы, обманывал и… Убивал ради одному ему известных целей! «Проклятые тёмные!» — проносится у меня мысль – «Что за демоны в вас поселились, раз вы способны на такое!» - Посему! — толстяк срывает голос, перекрикивая толпу. — Кьянти Белло приговаривается к казни путём отсечения головы! Приговор приведёт в исполнение владетель наших земель, господин Кристиан Слэйт! Когда отец встаёт со своего места и направляется к эшафоту, народ выкрикивает слова одобрения, вскидывает руки в осеняющих святых жестах. Я чувствую неладное, когда родитель начинает спускаться по ступенькам. Каким-то внутренним чувством ощущаю – сейчас что-то произойдёт. Внутри будто сжимается пружина, готовая вот-вот распрямиться… И в этот момент худой, измождённый чернокнижник, ещё секунду назад стоявший на коленях и ждущий своей смерти, вскидывает голову, шарит по толпе мутными взором… и вдруг останавливает его на мне. Наши взгляды сталкиваются, я успеваю заметить, как глаза приговорённого загораются алым светом. Он растягивает губы в жуткой улыбке… и кивает мне, будто сообщнику! А через мгновение три солдата, охраняющих пленника с хрипом хватаются за голову. Их лица искажает судорога, а затем они выпрямляются как по струнке. Вскинув арбалеты, направляют их на моего отца, братьев - и нажимают на спусковые скобы. ---
АудиокнигиНовость 2Семашхо*** *** | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |