Гридень 046 - 19 Августа 2025 - Персональный сайт

Главная » » Гридень 046

14:01

Гридень 046

***

===
===

Денис
Старый

Валерий
Гуров

---

Гридень 6. Собиратель земель
---

Глава 1

* * *
Два брата сидели друг напротив друга и не отрывали взгляда. Их обоих отец учил смотреть опасности в глаза, не отводить своего взора. Вот они и смотрели, и эта игра затягивалась. Никто не хотел уступать, не было найдено компромиссов, да и пролилась уже первая кровь, и пути назад без урона чести одного из братьев нет.
Не мог из-под стен Торжка уйти Ростислав Юрьевич, он, как старший брат, имел полное право владеть Ростово-Суздальским, уже ставшим Владимирским, княжеством. Не имел прав Андрей Юрьевич на княжение и по лествичному закону. Живет и почти здравствует дядька, родной брат Юрия Владимировича, Вячеслав Владимирович.
— Ты всегда был самым упрямым из братьев, — усмехнулся Ростислав Юрьевич, все-таки отвернув взгляд. — Но это ровным счетом ничего не решает. Я в своем праве, и отступать уже некуда. И это ты начал осаду, а после взял Торжок. Это ты даже не прислал весточки мне об убийстве отца. Это ты не нашел убийц, не наказал тех, кто лишил жизни нашего родителя, а должен бы не менее ста человек, лишь в назидание, казнить.
— Не смей! — прошипел Андрей, понимая, на что намекает старший брат. — Я не причастен к убийству отца. И ты сам понимаешь, что это мне было не выгодно. Отец желал отставить на меня Ростов. А вот тебе…
Разбились стеклянные бокалы выделки мастерской во Владово, полетели на землю кувшины и глиняные миски. Возмутившись до предела, Ростислав, обладавший внушительным весом, вставая, задел стол.
— Ты обвиняешь меня в убийстве отца? — прогремел голос Ростислава Юрьевича.
Сероватый шатер, в котором проходили переговоры братьев, вдруг, оказался слишком малым, оба брата обнажили свои мечи и направили острия клинков на…свою кровь, своего ближайшего родича. Еще вчера оба брата гнали от себя мысли, что все противостояние должно закончиться смертью одного из них. Сам факт, что, если совершенно чужой человек убьет брата, коробил, тем более, и вовсе лично заколоть родственника.Но сейчас они готовы убивать друг друга. И достаточно было только маленькой искорки, чтобы все изменилось и невозможное стало не только возможным, но и желанным.
— Вот, брат, мы и обнажили свои мечи, — с сожалением сказал Андрей, первый пришедший в нормальное состояние, отринув ярость.
— Ты видишь иной выход? — сказал Ростислав, пряча клинок в ножны.
— Признай Изяслава, брат, правь в Новгороде, начнем торговлю, все будет хорошо. Я могу отдать Городец на кормление нашему брату Борису, — озвучил уступку Андрей.
— Нет, брат, так уже не выйдет. Новгород… Ты же знаешь, что не князь там правит, а вечевой колокол. И новгородцы кипят возмущением, что Братство, столь тобой пестуемое, захватило городки в Пермской земле. Оттуда Новгород кормился. Один городок вернули благодаря предателю из Братства Богояру, иные — нет, — говорил Ростислав.
Андрею и самому не нравилось самоуправство воеводы Владислава Богояровича. Владимирский князь самолично хотел захватить пермские земли, богатые пушным зверем и с податными людишками-черемисами, которые охотно платят выход русичам. Но идти против Братства нельзя, уже нельзя. Это сила, да еще и превращенная в фактор влияния великого князя в регионе. Отец совершил ошибку, что позволил селиться Братству на его землях, теперь нужно как-то вопрос решать. Ноточно, что не сейчас.
— И что получается, брат? Ты призываешь меня просто уйти? Оставить все княжество, отстраиваемый великий град Владимир? Что взамен дашь? — ухмыляясь спрашивал Андрей Юрьевич.
Было понятно, что дать что-то равноценное взамен не получится. Новгородцы не хотят видеть у себя Андрея, который уже пустил Новгороду кровь, побил людишек в Торжке, да и пограбил селения новгородские рядом с этим городом. Голодом Андрей стал морить Новгород, который не мог производить достаточного количества еды, а этого вольные новгородцы точно не простят. У них практически стала торговля, город не живет, он нынче выживает.
Тот же Городец предлагал Ростислав своему брату, будто в издевку, но Андрей имел куда больше амбиций, чем просто доживать свой век в безвестности на окраине Руси в маленьком городишке. И не только это смущало и не позволяло искать компромиссы. Андрей привел пять тысяч войска. Своего, дружинного, мог бы еще семь тысяч вооружить из городских охочих людей. Но все добрые охочие уже ушли в Братство, а недобрых брать не стоит, это никчёмные воины. Да и не думал Андрей, что Ростислав приведет так много людей, все же две тысячи свеев сильно портят цифры противостоящих братьев.
И пяти тысяч хватило бы даже для усмирения Новгорода, пусть вольный город и выставил бы десять тысяч своих ополченцев. Дружина у Ростислава не более тысячи человек, и одеты они скудно относительно окольчуженных ратников Андрея.
Смоленский князь… Андрей Юрьевич уже был уверен, что Ростислав Смоленский приведет свою сильную дружину. В таком случае расклады были бы такими, что и не нужно разговаривать, можно бить и забирать свое силой. Но двоюродный брат, смоленский князь, отправился на встречу с Изяславом. Андрей был смышленым и понимал, что именно это значит. То, что в случае неповиновения его, владимирского князя, с ним будет то, что Ольговичами или Давидовичами — уничтожат.
И здесь расклады не в пользу даже объединенных сил, если соединить малую дружину князя без княжества, дядьки Вячеслава, дружины всех братьев Юрьевичей. Сильны стали южные княжества, а Изяслав Киевский еще и расставил повсеместно своих родичей или должников. Тот же галичский князь Иван Ростиславович, также дружину добрую имеет. У отца были хорошие связи с половцами, но нынче кипчаки, скорее, воевать станут за Изяслава или за Братство.
— Ну, хорошо, хочешь, так Москву тебе отдам. Это хорошее место, будешь иметь доход от торговли, там и добрая землица имеется на прокорм, уже вспаханная, — озвучил свою уступку Ростислав Юрьевич
Москва была заманчивым куском от пирога. Вот только Андрей уже владел всем пирогом, и ограничиваться кусочком не желал. Ему придется распустить две трети своей дружины, сильно поистратиться на строительство у Москвы дополнительных оборонительных линий, привлекать людей в свой город. А кто поедет к князю-неудачнику?
— Нет, брат, так не выйдет, — с сожалением отвечал Андрей.
Братья замолчали. Оба понимали, что сражению остается только одна альтернатива — поединок. Они должны выяснить, кто сильнее, за кого стоит Бог. Был уже разговор, что нельзя терять попусту воинов, что они пригодятся для того, чтобы прочно стоять над отцовским наследством, разбазаривать которое не следует. С этим согласился и Андрей, который все равно пестовал идею в будущем провозгласить Владимирское княжество великим, встав вровень с Киевом.
— Будем драться мы с тобой или сечу устроим? — спросил Ростислав Юрьевич.
— Да, придется скрестить мечи нам. Не хочу я, чтобы немцы били русичей. Ты пошто привел свеев, брат? Они чужие в нашем споре и только того и хотят, чтобы русские земли оскудели на ратных людей, — согласился на поединок Андрей Юрьевич.
— А кем мне перебить усиливающийся юг, да и твою большую дружину? А свеи пришли по первому зову. И что с того? Наши предки приводили варягов, — сказал Ростислав Новгородский.
Две тысячи шведов серьезно усилили позиции Ростислава и остальных родичей, ставших на его сторону. Андрей и не решился на битву, потому как шведы оказались неучтенным фактором. Если бы подождать ещемесяц-другой, то Андрей Юрьевич мог бы сильно укрепиться за счет Братства. Но воевода Владислав не спешит на помощь, да и неким ему спешить.
Андрей прекрасно знал, что происходит в Братстве, у него были там свои люди, которые исправно предоставляли информацию. Знал князь, что основное войско Братства нынче где-то у Галича остановилось на пути из Византии, они просто не успеют прийти под Торжок. Нет более месяца у Андрея, чтобы дождаться дельной поддержки, а не всего сотни, пусть и отличных воинов-ангелов, которых прислало Братство.
Знал и понимал расклады и Ростислав. Потому спешил. Если не получилось сразу договориться, то и переговоров больше новгородский князь не желал. Братство уже зарекомендовало себя, как столь внушительную силу, с которой не только стоит считать, которую нужно опасаться. Потому время Андрею более он не хотел давать. Ростислав Юрьевич считал, что Братство, как отдельная сила не идет в сравнение с княжескими дружинами, но вот, как подспорье, очень даже.
В целом, учитывая то, как пытается Братство влезть в торговлю даже на Балтике, оно становилось если не врагом, то соперником купеческой элиты Новгорода. Именно эти купчины и оплачивают содержание всего войска Ростислава, их интересы он и представляет прежде всего.
Владимирский князь Андрей мог попробовать укрыться за стенами Торжка, но тогда он лишался и маневренности, да и физически не получилось бы закрыться в городке. Если выгнать всех жителей Торжка, то место еще будет, пусть и не протолкнуться станет в тесном городке, но припасов нет, а все пути подвоза обозов Ростислав перекрыл. Неминуем голод, причем, уже очень скоро. Так что битва, или поединок — вот то, что нужно выбрать, если не рассматривать вариант позорного бегства.
— Так зачем тут немцы, ты желаешь обряд сменить на латинянский? — спросил Андрей в надежде, что сейчас брат подтвердит его догадки.
Для чего? А чтобы обвинить Ростислава в желании сменить веру. Тогда оставался шанс на то, что часть войск из православных воинов, которых привел с собой новгородский князь станет колебаться. А при наилучшем варианте развития событий, так и вовсе некоторые отряды отколются от Ростислава.
Мало того, всеми доступными методами, вплоть до того, чтобы отпускать схваченных ранее новгородцев, Андрей Юрьевич старался донести до рядовых воинов то, что Владимирский князь выступает за единство Руси и за сильное православие, что действует с благословления митрополита Климента Смолятича. Выходило так, что пришедшие с Ростиславом, чуть ли не еретики.
— Хватит стращать моих воинов, я знаю, что ты пробуешь меня обвинить в латинянстве. Зря, я православный. Давай уже скорее решим наш спор, — сказал Ростислав, встал с лавки и, смахнув слезу, предательски скатывающуюся по щеке, сказал чуть дрожащим голосом. — Я люблю тебя, брат, будет тяжело, но я убью тебя, чтобы жили другие люди, чтобы не были лишены своих столов иные наши родичи. Повинись, есть еще время. Уйди в монастырь, может это твой путь.
— Когда я убью тебя, брат, но твоя семья останется жить и будет мною обласкана, — проникнувшись моментом откровений, сказал Андрей Юрьевич.
Через два часа оба брата стояли друг напротив друга, изготовившись решить вопрос престолонаследия раз и навсегда. Андрей пошел навстречу желанию Ростислава сражаться на мечах, хотя выбрал бы лучше конный бой, в котором более был умелым.
Все воины были предупреждены о том, что в случае смерти одного из братьев к выжившему переходит его дружина. Предупреждены, это, да, но ратник, не давший клятву при смерти своего князя, ничем не обязан другому князю.
Конечно же, было много тех ратников, которые не пойдут на службу к чужому князю. Кто-то по локоть замарался в крови противника, иные испытывали непреодолимую ненависть, к примеру, за то, что в боях уже были убиты со-ратники. А еще, в дружине Андрея Юрьевича чуть ли ни половина воинов считала, что князь новгородский Ростислав Юрьевич еретик и склонен сменить обряд на латинянский. Если на чужих воинов пропаганда не повлияла, то свои, владимирские, частью в нее поверили.
Похожая ситуация была и в противоположном лагере. Ростислав более всего выражал интересы новгородского купечества, которые хотели бы наложить свои лапы на скупку зерна, это прежде всего, ну и остальные продукты, которые производятся на территории Владимирского княжества. Случись так, что победит Андрей Юрьевич лишь часть личной дружины его брата перейдет к владимирскому князю. И уж точно новгородцы не согласятся подчиняться владимировцам.
— Начнем, брат! — сказал Ростислав и первым нанес удар, нацеленный в голову Андрея.
Владимирский князь не без труда отвел удар старшего брата. Все же Ростислав был и ростом выше и физически крепче, при этом никак не казался увальнем, несмотря на некоторый лишний вес, напротив, и ловкостью, и скоростью движения, как и быстротой принятия решений, новгородский князь был на уровень выше Андрея.
Этот разрыв стал очевидным с первым же ударом Ростислава. Но, поединок — это не только про то, кто более подготовлен к бою, это еще и о том, чью жизнь хочет сохранить Господь. Это Суд Божий. Так что первые атаки новгородского князя, не увенчавшись успехом, сменились уже натиском со стороны Андрея.
Владимирский князь попробовал закрутить несколько финтов, которым научился от воинов Братства. Почему-то именно в этой организации складывалась особая школа фехтования и Андрею удалось немного потренироваться с сотником, иноком-братом Братства.
Ростислав был не готов к таким вывертам своегобрата и пропустил один из прямых ударов в корпус и скользящий в голову. Броня сдержала, однако, кольчуга на правом боку новгородского князя чуть порвалась, и удар пришелся на стеганку. Это обстоятельство заставило задуматься Ростислава. Впервые он ощутил неуверенность в быстрой победе и начал осторожничать.
И все же опыт — сын ошибок трудных. У Ростислава было больше возможностей участвовать в битвах, немало случалось у старшего сына Юрия Долгорукого и поединков. Андрей же молод, ему только семнадцатый год, организм еще не до конца сформировался. И пусть он мудр не по годам, но мудрость эта чужая, не та, что набивается собственными шишками и синяками.
Андрей вошел в кураж и стал все чаще атаковать, заставляя Ростислава пятиться. Еще три удара от владимирского князя прошло, и кровь новгородского князя уже начала напитывать стеганку Ростислава.
— Хех, ха! — отведя очередной выпад Андрея, Ростислав сделал два шага навстречу к брату, чуть ли не обнимая его.
Андрей не ожидал такого хода от брата, не сумел сориентироваться, а Ростислав уже нанес перекрестьем своего меча два удара в шлем владимирского князя. Андрей «поплыл». Ростислав делает шаг назад, отстраняясь от брата, и со всей своей мощи наносит удар в сторону ключицы Андрея Владимирского. Панцирь с наклепанными на него пластинами выдерживает этот удар, как и три последующих.
В голову, вновь в ключицу, в голову… Шлем Андрея чуть смялся, из-под него проступили два ручейка из пота, замешанного на крови. Ростислав же пробовал ударить в шею, но панцирное плетение доспеха брата держало всякий удар. Человек внутри брони уже опустил руки и не мог сопротивляться, у него кружилась голова, немела рука, но броня не была проломлена ни в одном месте, кроме как помятый шлем говорил о вероятном проигрыше в поединке.
Но шлем не был выделки Бронной мастерской в Воеводино, в отличие от остального доспеха.
Держась на бок, с которого все больше саднила кровь, Ростислав склонился над братом и стал расстегивать застежки на панцире Андрея. Когда получилось освободить от доспеха часть груди Андрея Юрьевича, новгородский князь решительно подсунул свой меч под панцирь брата и пронзил плоть ближайшего родственника.
— Добрая бронь, слишком добрая, — сказал Ростислав, облокачиваясь на свой меч.
Ростислав Новгородский, только что получивший приставку к своему имени «Владимирский», не ощущал угрызений совести, чего больше всего боялся, пока не скрестил свой меч с клинком младшего брата Андрея. Напротив, он почувствовал облегчение. Все же страсть к власти оказывалась намного сильнее родственных уз.
У каждого из братьев было по-разному, у Ростислава, достаточно давно ушедшего от отца на собственные княжения, который не видел, как взрослел Андрей Юрьевич, не ощущалось сильной привязанности к брату. Так, неожиданно для самого Ростислава Юрьевича, оказалось.
Стоявшие в по периметру образовавшегося круга воины стали извлекать свое оружие. Первыми среагировали ближние дружинники Андрея Юрьевича, ныне лежавшего мертвым на чуть промозглой земле.
— Более крови не потерплю! — закричал Ростислав, вкладывая в силу голоса не только требование прекратить изготавливаться к бою, но и собственную боль.
Не душевную, ею Ростислав не болел, но, как оказалось, он был ранен и достаточно серьезно. В бою, на адреналине, почти не чувствовал боли, сейчас же понимал, как близок был Андрей к победе. Только абсолютно нечитаемые действия позволили Ростиславуостаться в живых.
— Я призову сотников моего брата. Не уходите, и тогда ваше имущество останется с вами, и более того получите от меня, — сказал Ростислав, все еще опираясь на меч и чувствуя головокружение.
«А брони такие я отберу, знаю, что в Братстве их выделывают, на моей земле, с моей руды», — подумал Ростислав Юрьевич, князь Новгородский и уже князь Владимирский.

Глава 2

— Корачун, пошли быстро людей в войско брата моего, пусть придут сотники и тысяцкие брата моего, решившего умереть за лжу и крамолу свою, — приказал Ростислав, все так же опираясь на меч.
У него кружилась голова, кровь не останавливалась, уже вся нижняя часть стеганки была сильно пропитана влагой и отяжелела, еще больше склоняя Ростислава к земле.
— Рано мне помирать, не дам такую радость Изяславу, по ошибке зовущемуся Киевским, — бормотал Ростислав Владимирский, не без помощи взбирающийся на телегу.
Через полчаса часть сотников убитого, что играло ключевое значение, в честном бою, Андрея Юрьевича, присутствовала на встрече с раненым Ростиславом Юрьевичем. Новый владимирский князь Ростислав был слаб от ранения, но прекрасно понимал, что показывать это новым своим воинам нельзя, потому набрался терпения и говорил почти ровным голосом.
— Сколько сотников убежало, а сколько пленены, дабы бегства не допустить? — спросил Ростислав, наблюдая у своего большого шатра не более тридцати человек.
И пусть в войске Андрея сотни измерялись, скорее, в двести человек, все равно, здесь были далеко не все.
— Двенадцать сотников ушли, князь. Они могут вернуться, но неизвестность сильно гнетет. Мы, пойми правильно, должны услышать тебя, прежде чем клятву давать. Понять нужно, как собираешься править нами, как наряжать, — вперед вышел тысяцкий Емельян, по прозвищу Лисий Хвост.
Тысяцкий Андрея Юрьевича был хитрым, отличался быстротой принятия решений, при этом, что удивительно, ни разу не было повода упрекнуть Лисьего Хвоста в предательстве или нарушении клятвы. Он каждый свой поступок мог объяснить и оправдать. Ранее он объяснил Ростиславу, почему выбрал его младшего брата своим князем, теперь он готов объяснить, почему выбирает службу Ростиславу.
— Стол в Ростове и Суздале, как и во Владимире — это детище отца моего, Юрия Владимировича. Я не намерен отдавать вотчины отцовские киевскому князю, которого не считаю над собой великим. Со мной Новгород, много чухонцев, мне помогают свеи, как предкам моим, которые и создали русскую державу, — пафосно отвечал Ростислав.
Наступила почти абсолютная тишина. Для многих присутствующих такие заявления — это нарушение клятвы. Они же клялись не только в верности Андрею Юрьевичу, но и в клятвах своих признавали верховенство великого князя Изяслава. Однако, если человек ищет оправдания своим низменным намерениям, он их обязательны сыщет, чаще даже не в себе, чтобы думать, что чистенький и невиновный, а в других. Так что виноват именно Андрей Юрьевич, что проиграл и спровоцировал сложный выбор и не важно, что мертв.
Напряглись сотники, еще более напряглись ближние гридни Ростислава во главе с тысяцким Карачуном. Но сказал Лисий Хвост:
— Мы князю клянемся, а не решаем, какое правление на Руси будет. Малы мы такое решать, не княжеского роду, не следует и головы свои ломать. Я с тобой, Ростислав Юрьевич.
После этих слов почти все присутствующие сотники заверили, что они с Ростиславом и что, да, нечего голову ломать, как Русь строить, важнее свое. Многие сотники были с семьями и уже получили и земли, и довольствие, и дома себе поставили в городах Владимирского княжества. Лишаться всего этого, никто не хотел.
Да, оставался вариант пойти в Братство. Многие первоначально шли туда, но в итоге оказывались в дружине погибшего Андрея Юрьевича. Вместе с тем, присутствующие понимали, что в Братство и так многие попробуют влиться. К примеру, те сотники, которые были замечены в противостоянии с новгородцами, особенно в атаках на обозы Ростислава, не верили в прощение. Вот они и убежали, частично или полностью увлекая за собой вверенные им сотни.
— Сотник от Братства тут? — спросил Карачун, когда Ростиславу оказалось уже слишком тяжело говорить.
— Я инок-брат-сотник, Весняном кличут, но Михаил во крещении, — вперед вышел молодой человек, почти отрок.
Карачун рассмеялся. Он знал, что в Братстве много отроков занимают посты, которые в пору иметь только лишь мудрым мужам. Но одно дело знать, иное видеть перед собой чуть ли не подростка. Вот только у этого парня был такой набор броней, что Карачун лишь мог облизываться на доспех. А кони! Они сильные, выносливые, лучшие на Руси.
— Ты чего не сбежал, Веснячок? — тысяцкий Ростислава Юрьевича, исковеркивав имя сотника, оскорбил парня, который пусть и не мог похвастаться большим опытом командования, но участвовал уже в трех сражениях, неустанно тренировался и был физически развит куда лучше самого Карачуна, имевшего явно лишний вес.
— Тысяцкий, а ты готов встать со мной в Круг? Или не мечом владеешь, а языком и лишь брехать умеешь? — решительно ответил на оскорбление Веснян.
— Ты? Скот! — разъярился Карачун.
— А-ну погодь, тысяцкий! — через боль, дрожащим голосом потребовал Ростислав Юрьевич. — А ты, сотник, у меня пока гостем. Можем две тризны справить и по брату моему, также неразумному юнцу, и по тебе.
— Прости, князь. Но разве же то, как выглядит воин, определяет, каким ратником он является? Вот Карачун — толстый, обрюзгший, более чревоугодничает, чем тренируется, но он же добрый воин, несмотря на то, что и двигается, как увалень, — успокоиться Весняну не удалось и он все равно сказал то, что хотел, а еще он жаждал встретится в круге с тысяцким.
Веснян был назначен сотником в Братстве и потому, что смог выстоять некогда против своего воеводы Владислава Богояровича. Не победить даже, но не проиграть воеводе, с честью, не сильно уступая. А после были проверки, как слушают команды сотника, как он отдает приказы.
— Вы отдадите все свои брони, ангелы братские, — потребовал князь. — То будет платой за то, что встали супротив меня.
— Нет, князь, это невозможно. Моя сотня уже ушла. Мы не давали клятв ни Андрею, ни тебе, так что в своем праве, — отвечал Веснян. — И сотня моя не принимала участие в боевых действиях, была лишь наблюдателем.
— И ты, стало быть, пришел в простой кольчуге, а не в бронях Братства. Думал, что и не отпущу? — несколько удивленно говорил князь. — А что по тому, что Братство не участвовало… Так в моем войске не было сотни от твоего воеводы. А живете на моих землях. Потому выход вам положу сильный, не гоже моим воинам ходить в худших бронях. Так что сомнения твои, что не отпущу понятны.
Так и есть. Веснян уже знал, как именно относится Ростислав Юрьевич к Братству. Достаточно было бы уже того, что из Новгорода в Братство приходили только лазутчики, так что оттуда скоро и не брали ратников в послушники.
— Ты под арестом. А я найду, кого отправить за твоим воеводой. Пора бы с ним поговорить, — сказал князь, после обратился к Карачуну. — Бить будешь этого Веснянку, но, чтобы все было целым, не сломай ни руки, ни ноги, ни носа. Иначе не сможешь, так и не бей его.
— Сделаю, как ты повелел, князь, — сказал Карачун и тут же Весняна взяли под руки ратники Ростислава и увели прочь.
Парень мог бы сопротивляться, он даже был полон решимости. Но понимание того, что сейчас дело не только в его чести, а политическое, и что решать придется воеводе, решил покориться, дабы не усложнять работу Владиславу Богояровичу.
В это время Ростислав пристально смотрел за реакцией пришедших к нему сотников дружины погибшего брата. Отметил для себя нескольких командиров, которые чуть дернулись в сторону Весняна, будто на выручку, но вовремя остановились. Эти сотники отправятся служить в Новгород, и не будут принимать участия в процессе утверждения власти Ростислава Юрьевича на Владимирское княжество.
А что до Братства, то тут вариантов в понимании Ростислава Юрьевича мало: либо они покоряются и начинают платить серьезный выход, или же… Князь знал, что войско Братства далеко, что сейчас во Владово и Воеводино нет и пяти сотен воинов. Так что… Но князь все же хотел видеть Братство под своим контролем.
* * *
Гуляли три дня. Для периода сезонных работ, когда день год кормит — это роскошь на грани допустимого. Но все должны были проникнуться, стать соучастниками моей радости.
В прошлой жизни многие знали, казалось, что прописную истину, когда друг познается в беде. Но я несколько подвергал этот постулат сомнению, или, что вернее верного, дополнял. По мне, друг познается и в радости. Если человек искренне радуется твоим успехам, готов бросить все, чтобы приехать и сказать, насколько он рад твоему счастью — вот искренняя дружба.
И вообще умение искренне сопереживать, радоваться за других — великое дело. Подобным это время, этот мир, сильно отличается от того, что я покинул. Не всегда, на войне люди менее лукавы, там чаще всего можно понять кто есть кто, и крысы быстро выявляются, как и настоящие люди. И порой внешняя оболочка даже противоречит внутреннему наполнению.
В средневековье, где каждая минута жизни — это не комфорт у экрана телевизора или телефона, это не безделие, а борьба за жизнь. Тут людям нет откуда учиться лукавости, хитрости. Нет книг, нет сериалов, примеров лжи. Они более открыты и умеют радоваться больше, чем разбалованные развлечениями интернето-человеки.
Так мне казалось, когда каждый старался выкрикнуть здравицу, когда выставляли на столы все, что было лучшего в домах. Мне даже не пришлось особенно разоряться, оказывалось, что некоторый жирок люди уже нарастили. И жир этот не на брюхе, или ляжках, нет, с этим все в порядке, так как работаем много, калории сжигаем, а жирок в сундуках и подвалах в виде серебра, одежд, тканей, съестных припасов.
То, какой эта земля была до моего прибытия и то, что я наблюдаю сейчас — это не просто большая разница, это иной уровень развития цивилизации, пусть каменные, скорее кирпичные, здания еще только строим. И от этого проступали слезы… или слезоточивость глаз произошла от хмельного, выпить которого мне за три дня довелось столько, сколько за все время пребывания в этом мире ранее?
Но могу и я слезу пустить, не все же время душить в себе эмоции. Тем более, что в этом мире слезы, даже мужские, на удивление, но нормальная реакция, не осуждаемая даже в воинском коллективе. Осуждается бездействие. А если ты делаешь то, что следует, так не важно, со слезами или без них, главное — делать.
Но всем гулянкам приходит конец, если живешь правильно, а не пропиваешь свою жизнь. Я, смею утверждать, живу правильно, так что закончил великую забаву на Руси, то есть питие, и погнал всех на поля, в мастерские, на тренировочные площадки и стрельбища. Пусть в первый день многие и выглядели, как пленные румыны, но с криками, похожими по смыслу на возгласы «водка, водка, выходи!», все дружно включились в работу.
Я так же тренировался, понимая, что сейчас именно тот момент, когда нужно показывать собственным примером, как нужно разделять гулянки и рабочие будни. Упор делал на фехтование, отработку приемов противодействия саблей мечу. И, к моему вящему удовлетворению, немалое получалось. Для соперника-мечника в поединках смогу предоставить немало сюрпризов.
Маша чувствовала себя все более хорошо, кормилицу подобрали добротную и чистоплотную женщину, так что и для Сашка все должно быть нормальным. Пусть цицки мнет дородной бабе, привыкает к женскому телу, а то я и от внуков не откажусь в будущем. Сын выглядел здоровым карапузом, требовательным правда сильно, чуть что не по его, грудь вовремя не предоставили, так крику столько, что на весь терем слышно. Но так и нужно. Если пока кроме как криком добиться нужного не можешь, так кричи, главное, своего добивайся.
Поля засевались споро и пока даже не было необходимости отправлять большое количество воинов на помощь аграриям. Правда, приходилось ратникам отбывать строительную повинность, но от этого никуда не уйти. Строиться приходилось постоянно. Рос воинский контингент, приходили все новые и новые рекруты, много из радимичей и вятичей, которые, увидев своих родичей одетыми, сытыми, с трофейными приобретениями, смекнули, как можно пристраивать свою молодежь. Пехота разрасталась сильно быстрее, чем конные соединения. Но не это важно, а то, сколько нужно казарм строить, причем это еще с учетом, что и в других регионах Братства стройки не заканчиваются.
А вчера меня снова военные дела заставили оставить в покое плуг и старост, и вернуться к делам войска. Прибыл Арон с Лисом. У них было очень важное задание.
Пусть помощь вендам — это даже не среднесрочная перспектива, а игра в долгую, может и на пятьдесят лет вперед, но нельзя отдавать важнейший регион немцам, а после мучительно столетиями лить кровь за эти земли. Это я про Прибалтику, которая должна быть под Русью, ане под крестоносцами.
Вопрос же наиважнейший, во всех плоскостях лежит: торговые отношения с Европой, контроль восточной части Балтийского моря, распространение латинской веры и подрыв православия, а после может появиться Литва, которая была почти что Русью, но стала полонизированной и опять же латинской. Нет, нужно крестить ливов, латгалов и всех остальных в православие, правда делать это хитрее, без католического фанатизма и натиска, чтобы сработать в идеологическом плане на контрасте.
— Дозволь поздравить тебя, воевода, — начал с поздравлений наш Совет Арон.
Я дозволил. Минут десять потребовалось для того, чтобы выслушать здравицы и запить их квасом, хмельного за столом больше не было, хватит уже.
— Говори, Арон, что слышно у западных славян, как поживает вождь Никлот! Сколько воинов ты привел? — наметил я план военно-политического Совета Братства.
Не то, чтобы я не могу принимать решение единолично, нет, Совет не для того и не потому, что я теряюсь и не могу брать на себя ответственность. Для меня такое собрание мало того, что обозначение значимости приближенных ко мне людей, которые должны чувствовать сопричастность к делам, а еще это мозговой штурм. Иногда идеи, что высказывают другие, либо корректируют мои решения, либо вовсе позволяют находить более изящное, или выверенное решение.
Арон степенно, разложив все по полочкам, со своими суждениями и наблюдениями, повествовал в красках о своем путешествии и его итогах. Это был именно рассказ, а не доклад. Арону можно писать книги, насколько порой образно он описывал и быт и настроения у северо-западных славян.
Если подытожить то, о чем рассказал Арон, а после сжато и по-армейски содержательно доложил Лис, можно сделать вывод, что я поторопился налаживать союзные отношения. Славяне-язычники не только не видят полноту угрозы, что нависла над ними. Для них то, что саксонцы и мекленбургцы начали боевые действия — всего лишь усобица, которая не несет стратегического значения. Тем более, что Щетин Никлоту удалось взять, отчего у славян царят шапкозакидательские настроения. Руяне так бьют во всю немюцев на море, пиратствуют очень даже удачно.
Однако, «натиск на Восток» начался и уже либо биться на дальних подступах к русским землях, и чужими руками, или же сражаться на своих землях. Разница существенная и в ресурсах, и в вопросе демографии.
Но все это видел я, а никто иной. В другой реальности полоцкий князь разрешит создать авантюристу епископу Альбрехту миссию католиков в устье Двины, рассчитывая на торговлю с Европой. Но очень скоро там возникла крепость Рига, и она стала наполняться крестоносцами, начавшими экспансию. В этом мире я такого допустить не мог. Потому и хотел начать коллаборацию с вендами, чтобы они не только подольше продержались, но и оттянули на себя удар немцев, предоставляя возможность Руси усилиться на землях балтских племен.
Вместе с тем, экономическая составляющая моего предложения была столь заманчива для относительно плохо развитых в металлургии вендов, оценена и принята, что при отсутствии политической дальновидности, сыграла роль жажда заполучить задешево многое. Как же! Отдать бедняков, которых будут учить и одевать за счет Братства — весьма привлекательно. Вот и были присланы для затравки пять сотен молодых парней, которых нужно еще полгода откармливать и прививать правильные физические нагрузки, прежде чем начать обучение военному делу, тому, что есть в Братстве.
Но и на том спасибо. И главное, что предложение прозвучало. Начнутся проигрыши славян, они будут знать, к кому обратиться за помощью, а нам стоит не прогадать. Начнется полномасштабная немецкая экспансия, а тут уже подготовленные вендские воины, обученные составлять вагенбурги, вооруженные арбалетами, с мечами и в кольчугах. И даже пять сотен — это сила. Ведь известно, что пятьсот опытных воинов к которым присоединяются пять сотен новобранцев, уже скоро превращаются в тысячу опытных бойцов.
— Что по граду на Двине? — спросил я, когда стало понятно с помощью вендам со стороны Братства.
Это будет малая поддержка, пока вендов «петух не клюнет» за причинное место. А вот крепость на Двине нужно уже ставить, чтобы столбить за собой не только западный отрезок, на самом деле, более удобный, из «варяг в греки», но и не пустить туда крестоносцев. Если поставить цепь замков, то вполне под силу обложить балтские племена данью. Пусть это сделает Полоцкое княжество, если только оно будет оставаться в полном подчинении Киева, но для всей Руси только выгода.
— Руяне хотят в этом участвовать, — с большим энтузиазмом, чем говорил прежде, сказал Арон. — Если мы создадим крепость и место для их кораблей, то готовы и строить корабли у нас и отдавать гребцов в Братство, даже с принятием православной веры. Руяне в вопросе веры более сговорчивы.
— Хорошо. Как решиться вопрос с престолонаследием Юрьевичей, срочно отправляем туда свои отряды и незамедлительно строим крепости. Сразу три, — озвучил я решение.
Что еще даст Рига, или Славгород, как в этой реальности будет называться город? По крайней мере, ослабление Новгорода и, как следствие, менее кровавое его вхождение в русское государство. Пока Великий Новгород выбивался из системы русской государственности. Мало того, неровен час, так новгородцы войдут в орбиту внимания папы Римского. Я знал, что в иной реальности этого не произошло, несмотря на то, что всякой ереси в Новгороде хватало. Но быть уверенным, что подобного не случится сейчас, нельзя.
А вот наличие такого конкурента, как Славгород, Новгород не выдержит, если торговать через Двину. Вот тогда и можно «бросать кость» новгородцам. Да они уже просчитают ситуацию, как только узнают о строительстве крепостей в том регионе. Поймут, что к чему, так как в Новгороде мало кто болел скудоумием.
— Так значит… — я посмотрел на всех собравшихся. — Лис, ты забираешь себе на учение пять сотен вендов. Пока только легкие упражнения, но выдай им одежду и копья. Кормить вдвойне от остальных. Доходяги нам не нужны. Поселить их пока в ратных палатах пешцев, что ушли в поход. Арон, ты занимаешься расчетами на производствах. Мне нужны четкие данные сколько товара есть, сколько мы заработаем, если будем продавать на Руси, что выиграем при торгах в Византии и Венгрии.
Раздав приказы, нагрузив всех работой, я отправился проведать своих родных. Но… вот будто Господь не дает мне наслаждаться жизнью, а постоянно указывает на то, какое именно у меня предназначение и чтобы не расслаблялся больше дозволенного.

Глава 3

— Воевода, прибыл десяток от Весняна, сотника крылатых, что пошли с Андреем Юрьевичем под Торжок, — доложил десятник пограничной стражи.
— Подробности! — потребовал я, понимая, что произошло нечто важное.
— Сказали, что должны сами с тобой говорить, — пожал плечами десятник.
Все же забежав в спальню к жене и сыну, а также пяти мамок и кормилицы, которые так же тут уже и дневали, и ночевали, поцеловав своих родных, я отправился навстречу к десятку от Весняна, к посту. Все равно думал отправиться во Владово, это будет почти по дороге от того поста стражи, где меня ожидают.
Веснян был одним из тех молодых, да ранних, которого я прочил не только в сотники, он и так уже таковым являлся, а собирался наделить званием витязя-брата. Если все срастется, и Боброк через год-два станет все же тысяцким, ну, а на витязей у меня нет лимита, нужно подтягивать кадры, которые всем мне обязаны, а не переданы «в наследство» от Ивана Ростиславовича Берладника. Или первоначально не были серьезными командирами, пришедшими в Братство целым сплоченным отрядом.
Я знал, что просто так отправлять десяток сотник Веснян не станет, здесь либо произошла битва, либо что-то иное неординарное. По сути, его сотня лишь обозначала присутствие в войске Андрея Юрьевича, подтверждая то, что Братство за него. Но наделять Владимирского князя еще большим количеством братьев и послушников я не хотел, да и не имел полноценной возможности.
Младший воевода Никифор мог бы иначе поступить, пользуясь моим отсутствием, когда нужно было принимать окончательное решение о степени поддержки Андрея Юрьевича. Но, нет, Никифор все правильно сделал. Вообще, кем бы он не был, этот мой заместитель, пусть даже остался, чтобы шпионить для Ивана Ростиславовича Берладника, он оказывается более чем полезным и нужно давать ему большое направление, чтобы не отвлекаться. Например… Славгород? Или Пермский край?
Но сейчас думать о больших перспективах как-то не хотелось, что-то не давало развернуться в фантазиях и прикидках. Все больше в голове возникали мысли, на что я могу надеяться в случае силового давления на Братство. Именно сейчас, так как при подходе основного войска, я становлюсь весьма сильным игроком в любой партии.
Максимум, на что я мог бы рассчитывать сейчас в своих землях — это чуть более двух тысяч ратных, из которых более тысячи — это пришлые, среди которых крайне мало тех, кого можно было бы уже сейчас определить в опытные воины. Поток иноков-воинов почти иссяк, а приходят лишь неимущие, часто плохо физически развитые и почти не умеющие обращаться с оружием. Научим, откормим, но нужно время.
Я отправлял письмо митрополиту Клименту Смолятичу. Не то, чтобы жаловался на то, что о Братстве все забыли, но напомнил, что мы работаем, делаем немало, а предстоит еще больше и все во благо церкви нашей Православной и величия единой Руси. А еще там же я указывал и о своей роли в том, чтобы митрополита Климента не дергали византийцы с его самовыдвижением на митрополичий стол. Мало того, изложил и свое видение становления на Руси патриархии. Уверен, деятельный Климент сейчас разошлет чуть ли не призыв к Крестовому походу. Не то, чтобы в благодарность, а как нужное для его дел. Жду ответа.
— Доклад! — потребовал я, как только добрался до пограничного поста и застал там десяток из сотни Весняна.
— Сотника схватил князь Ростислав Новгородский… — начал доклад десятник.
Выслушав порцию информации, я направил коня в сторону, не хотел, чтобы подчиненные видели на моем лице сомнения. А я сомневался. Человеку свойственно ошибаться, и я уже совершил ряд ошибок, играя в политические игры. Благо, что здравых и правильных решений все же оказалось больше и сейчас у меня хотя бы оставался выбор.
Можно подчиниться, а я уверен, что Ростислав Новгородский, ставший Владимирским князем, будет меня прогибать. Что это даст? Время, которое для меня сейчас играло важнейшую роль. Расклады сильно поменяются, когда прибудет мое основное войско.
С другой же стороны, я и сейчас не мальчик для битья. Если собрать воедино все силы, что имеются, выйдет до двух тысяч ратных с разной степенью подготовки, но неизменно хорошо вооруженных. Это все же хорошо, что много из трофейного оружия было оставлено на складах и не продано, не переплавлено в сельскохозяйственный инвентарь, как планировалось ранее.
В пользу второго варианта развития событий, в условиях силового развития событий, говорило и то, что даже среди селян ни в одной деревне владений Братства на Ростово-Суздальской земле, нет тех, кто не знает принципы владения оружием и что такое арбалет. Есть и вполне профессиональные артели охотников, которые владеют луком со стрелами.
В пользу сопротивления может говорить и тот факт, что и на землях, отданных Никифору, и во Владово, и в других местах, есть крепости. Они не смогут вместить всех людей, и женщин с детьми придется отправлять в лес, где есть заимки и шалаши, что не разрушены после попытки восстания местных черемисов. Есть еще отряд союзных черемисов, правда, рассчитывать на то, что их придет больше трех сотен, не приходится.
Эти крепости могут выдержать атаки и даже иметь возможность проводить вылазки, поражать врага многочисленными, а у нас еже более пятидесяти пороков, катапультами и даже из конструкций по типу требуше. Есть порох. И можно очень быстро еще больше его наделать, так как часть ингредиентов я из Византии привез, а тут, на месте, уже наладили выпаривание селитры.
Так что, кажется, что вариант сопротивляться — вполне перспективный. Но это не так.
Нужно учитывать степень подготовки воинов. Больше половины вообще новички, много и тех, кто тренируется менее года. Условные горожане с крестьянами могут взять копье в руки, могут пустить арбалетный болт в сторону противника, однако, сопутствующие потери из числа ремесленников и крестьян меня не устраивают совсем. Ремесленники — это уже обладатели уникальных технологий и смерть того же мастера Маски-Михаила, главного специалиста по инвентарю и инструменту, — это откат в развитии назад, серьезный откат. Тоже самое и крестьяне, которых научили использовать новаторские инструменты с инвентарем, они уже несколько освоили новые принципы обработки земли. Кем мне потом землю возделывать?
Мало того, меня сильно беспокоил именно политический момент. Тут, как сказали бы шахматисты, может образоваться «вилка», то есть любой мой ход способен оказаться проигрышным и требовать фигуру. Некроется ли здесь первая попытка скинуть Братство, как это должно произойти в будущем с тамплиерами? Не ждет ли меня «костер правосудия»?
Вот оно, казалось, что очевидное решение — сопротивляться Ростиславу Владимирскому! Но Изяслав заключает со старшим сыном Юрия Долгорукого союзное соглашение, и тогда я… Вне закона. Ату его, воеводу, как и все Братство! Забирают мои производства, воинов, все растаскивают, укрепляясь для новой усобицы. Пусть даже я выигрываю сражение, и не одно. Но дальше что? Никаких перспектив. Князем не стать.
Или я иду на поклон к Ростиславу Владимирскому. Вот так ломаю себя через колено, свой характер, гордость, и кланяюсь Юрьевичу… Неприятно, но ради большого дела, пойду и не на такое. Но, что могу получить взамен? Обвинение со стороны Изяслава, что я за его спиной заключаю какие-то союзы, усиливаю его врагов.
Так что действовать нужно нелинейно, так, чтобы для местных элит не было привычным. И благо, есть некоторые задумки. И для этого мне и пригодятся старые наработки, которые еще закладывались на заре становления Братства, еще до бунта Степана Кучки.
— Бумагу и перо с чернилами! — выкрикнул я, будучи уверенным, что на пограничном посту будет все это.
И все нужные принадлежности, действительно, нашлись. Дело в том, что дежурный десятник обязан был записывать все имена прибывающих на мои земли, как и убывающих из них, переписывать имущество и цели поездки. Может быть, я и развожу излишний бюрократизм, но так выявляются многие статистические данные, получается старостам держать на контроле торговлю, а также мы уже словили с десяток разных шпионов, что стремились попасть на мои земли именно при пересечении границы. Не ожидавшие даже примитивных форм и методов проверки, местные «Штирлицы» сыплются на мелочах.
— Десятник, ты берешь свой десяток, одвуконьбыстро, четыре дня тебе для этого, спешишь в Любечь… Нет, еще два десятка возьмешь. И письмо лично в руки великому князю отдашь. Задание ясно? — сказал я.
— Не поспею, — с сомнением сказал десятник.
— Тогда найду того, кто успеет, а ты послужишь в рядовых ратниках, — жестко припечатал я.
Лицо служивого скривилось в испуге.
— Не серчай, воевода, я понял тебя. Нынче же все сделаю. Спать не буду, коней лучших возьму в сотне, — спешно говорил десятник.
Я оставил пост и поехал во Владово. Уже не так сильно гнал коня, потому как нужно было узнать подробности и психологическую подоплеку произошедшего у сопровождающего меня десятника сотни Весняна. И здесь я получил новые вводные, которые несколько изменяли обстановку. Хотя, нет, существенного изменения не случилось, лишь только сильно увеличивались масштабы ситуации.

Отрадно было слышать то, что часть ратников из бывшей дружины, как и ближние гридни убитого Андрея Юрьевича, в ближайшее время прибудут ко мне и, возможно, усилят Братство. Я прекрасно знал не только об уровне подготовки немалого количества бойцов дружины Андрея, но мог говорить и о личных качествах многих из этих воинов.
Не сказать, что все гладко и все такие идейные, мягкие и пушистые. Вместе с тем, они управляемые и профессионалы. А еще им идти некуда, многим из них. К Изяславу? Вряд ли, они там будут на последних ролях, как, впрочем, и у Ростислава Юрьевича. А я найду, чем заманить. У меня должностей и званий в резерве хватает.
Получалось, что я смогу усилиться до нескольких тысяч профессиональных воинов, что должно было вселить уверенность. Но…
— Сколько? Сколько? — переспросил я.
— Более десяти тысяч ратных, — повторил цифры десятник из сотни Весняна.
Эй, историки! Те, которые говорили, что Русь не могла собирать более тридцати тысяч воинов суммарно со всех княжеств. Как вам такие цифры? Всего-то Новгород, пусть и с двумя тысячами шведов — уже десять тысяч воинов. И я не хочу уже силового варианта. Нужно постараться сохранить эти силы, направить их в нужное русло. Это будет Пиррова победа, если победа и случится.
Я ехал во Владово, хотя логичнее было бы в Воеводино, там сейчас должен быть Ефрем, там центр принятия решений. Но мне нужен неожиданный ход и за ним я ехал.
— Что это? — удивленно спрашивал я, когда подъезжали к Владово.
— Не могу знать, — по-уставному отвечал мне сопровождающий десятник.
Мой вопрос не требовал ответа, по крайней мере, от тех людей, которые постоянно были со мной и не могли знать, что такое может происходить на церковном подворье, к слову, также небольшой крепости.
А там кругами, вокруг новой деревянной церкви, рядом со строящимся каменным храмом, ходили люди в монашеских одеяниях. Причем, половина всех людей в рясах были женщины. И это смущало еще больше. Монахинь я встречал пока только в Киеве. А, нет, приезжали через мои земли какие-то женщины в Суздаль. Но они не монахини, а только стремящиеся ими стать.
Подъехав к воротам церковного подворья, я спешился, хотя обычно делал это у терема. Непонятные гости одним своим присутствием не допускали вольностей, ранее уже ставшими правилом.
— Почему мне не доложили? — прошипел на первого же десятника, которого встретил у ворот подворья. — И что происходит? Кто эти люди?
— Так отправили к тебе, воевода, посыльного. А эти пришли со стороны Москвы, к нам шли, — растерялся служивый. — Главная у них баб… матушка-монахиня.
— Воевода! — закричал дьячок, один из трех, которые служили теперь при отце Спиридоне.

На меня все сразу обратили внимание. Вперед вышла женщина, явно в годах, если судить по морщинам на лице, рядом с ней были три монаха, на которых ряса смотрелась, как могла бы и балетная пачка, то есть, несуразно. Это были воины. Рослые, с волчьими внимательными взглядами. Они, казалось, во всех видят угрозу для этой женщины, то есть ведут себя ровно так, как должны действовать телохранители.
Я пошел навстречу делегации, стараясь демонстрировать свободные руки, мол, без умысла. Поймал себя на мысли, что ситуация забавляла. Я — хозяин всех этих земель, глава всех людей в округе более чем на пятьдесят верст у себя же дома действую будто чужой человек. И, как только разберусь в ситуации, поспешу изменить положение дел. Если я не покажу, что хозяин, то имею ли право так называться?
Но кто эта женщина? У митрополита Климента также есть охрана, вот в таких же рясах ходит, что и сопровождение старухи, а под этими одеяниями у митрополичьих псов панцири с пластинами, да мечи булатные. Кстати, бойцы знатнейшие, просил даже митрополита, чтобы парочку таких прибыли ко мне для, так сказать, обмена опытом.
— Не признал ты меня, воин? — с усмешкой спросила…
Кто? Кого я должен был узнать? Если какая княгиня, так одежда на ней была бы иной. А еще крест… Женщине передали полуметровый крест, он был в золоте, с драгоценными камнями, наверняка тяжелый, но в руках на вид хрупкой женщины, тяжесть предмета стиралась.
— Не признал, матушка, — сказал я, теряясь, как именно обращаться к этой даме в монашеском одеянии.
— Аль не слыхал ты обо мне, вьюнош? — спросила женщина, все же настаивая на том, чтобы я назвал ее имя.
И как относиться к тому, что меня назвали юношей? От мужика такое обращение терпеть нельзя, я, как-никак, но глава могущественной организации. Да я уже отец!
— Не серчай, воевода, для меня ты вьюнош ибо не ты так уж сильно молод, но я сильно стара, — женщина улыбнулась.
И от этой улыбки повеяло какой-то теплотой, я бы даже сказал… святостью, прости Господи. Так и было, будто от матери шла любовь.
— Матушка, так кто ты? — спросил я после некоторой паузы.
— Ефросинья я, порой Полоцкой матушкой кличут, — представилась женщина.

Я поклонился в пояс. И этот поклон никак не мог быть расценен, как-то, что я роняю честь. Ефросинья Полоцкая была той, кого еще при жизни считали, если не святой, то праведной женщиной. Она, внучка славного полоцкого князя Всеслава Брячиславовича, не только имела серьезный вес в церкви, но влияла на принятие решений в политике. То, что ее в иной реальности канонизировали, я знал, но то, что она заинтересуется Братством, не подумал. А нужно было и подумать.

...

***