.
Я попал в прошлое и оказался на Руси в сложнейшее время. На дворе середина XII века, князья воюют помеж собой, обильно сдабривая Землю-матушку русской кровью. Брат идет на брата на потеху и усладу вражинам заморским.
Нет, не гоже Русь изнутри терзать! Не зря меня судьба сюда забросила - мне и наряд держать.
А что князья? Как говорится, не хотят - заставим, не умеют - научим. Степняков и германцев это тоже касается. А еще Византия живет в своем быстро затухающем величии, уступая место молодым европейским хищникам. Вот только я младший ратник и отроду мне 16 годков. Сладится ли сделать Русскую Землю сильнее, чтобы выстоять перед всеми напастями? Коли хотеть и делать, все получится.
Африка. Наши дни
Мы гнали, шли бойко, понимали, что каждое промедление — это жизни товарищей, сражающихся в окружении. По ходу движения старались следить за местностью. Птица в жарком негостеприимном небе Африки натужно трудилась. Казалось, что контролируем пространство. Но вот птичка покачнулась и стала, словно сокол, пикировать. Жаль, что это пике было фатально для дрона.
— Вторую птицу, быстро! Всем стоп! — сориентировался наш командир Миней.
Не так часто в этой холмистой пустынной местности враг использовал РЭБ. Если подобные приблуды есть, да еще за десять километров до окруженной группы, то засада комбинированная.
Миней быстро, не сомневаясь, раздавал приказы. С ним было комфортно воевать, если вообще стоит использовать слово «комфорт» относительно войны. Миней словно чувствовал положение. Вот и сейчас он приказал направить три из шести крупнокалиберных пулеметов в одну сторону, отчего-то на юг, где, казалось, находятся спокойные земли.
Первые две «Тойоты», появившиеся именно с юга, расстреляли с ДШК, еще одну парни сожгли быстро выставленным «Корнетом», а после посыпались черные карандаши. Черныши словно обдолбались, чего не стоило исключать, перли и перли, как будто хотели лишить нас всех боеприпасов, унося их, правда, недалеко в собственных телах.
— Отход! — приказал Миней, посчитав, что просто объедет эту засаду, чтобы по другой дороге выдвинуться к ребятам.
С юга более не показывались пикапы, можно было рассчитывать на то, что в том направлении можно уходить.
Ну, не могут же черныши еще и третью ловушку организовать. Ну, а то, что ждали именно здесь, нужно разбираться. Сильно разбираться, кто эта тварь, что сливает нас.
— Взув! Взув! — из-за небольшого холма, достаточного, чтобы только спрятать пару машин, пошли отлеты.
Это было плохо. Обычно такие вот кустарные РСЗО бьют «в ту степь», но, видимо, сегодня на кнопочки нажимал знающий враг.
— Твою дивизию, стоп машина!!! — заорал Миней, когда в машины прилетело.
Нужно забрать своих. Более не должно было быть ракет, потому и остановились. Но просчитались… Очередной залп ракет уходит чуть в сторону, но осколки долетают до русских бойцов.
Вижу, как командир выпрыгивает из машины, за ним повторяют действия Минея иные бойцы. Что-то с транспортом.
— Всем уход! — скомандовал командир, видимо, желая принять свой последний бой.
— Миней, держитесь! — последнее, что слышу, когда перестает фурычить рация.
Мой транспорт рвется исполнять приказ, но я на ходу спрыгиваю с машины. Внимание на переломанную левую руку не обращаю. Она же левая! А я правша. Добегаю до своего автомата, который выкинул чуть раньше, чем сам вывалился из машины. Калашников — знак качества. В нем песка… а он стреляет!
Враги, не будь дураками, залегают и действуют перебежками. У них не менее трех снайперов, которые контролируют ДШК, не давая к нему подобраться. Гады, брать хотят живыми.
— Вжих, — просвистела пуля.
— Ахр! — захрипел командир.
Минею прилетело куда-то в грудь, пуля, выпущенная из снайперской винтовки, пробила-таки бронежилет. Пытаюсь приподняться, рывком преодолеть те шесть метров, что отделяют меня от командира.
— Вжих, — новая пуля, прямо около меня по направлению рывка.
Командир не жилец. Скорее всего, пробито легкое. Была бы рядом помощь. Но вот в чем специфика. Нам тут не на кого особо надеяться. На правительственные силы? Они придут, но, может, завтра, а для верного послезавтра. А наши… Будут всеми силами стараться, но, похоже, тут столько чернышей и их хозяев, что затея обречена. Основные наши силы далековато.
— Куда? — кричу я, замечая, как из-за моей спины в сторону командира только лишь пригнувшись побежал Кобра.
То ли снайпер проспал, то ли не такой он уж и профи, но снайперская пуля лишь вырвала кусок мяса на бедре одного из самых молодых бойцов в нашей группе. Витька-Кобру развернуло и в этот момент по нему открыли огонь из автоматов. Парня отшвырнуло обратно в мою сторону, ближе к кювету возле уже подбитого нашего транспорта.
— Витек, я с тобой, брат, — шевелю Кобру за колено, не давая закрыть глаза. — Куда тебя?
Быстро осматриваю, но не нахожу иных ранений, кроме как на бедре. Быстро обрабатываю ее, насколько это можно сделать. Черныши беспорядочно стреляют и дело только времени, чтобы они подошли или же решили потратить пару труб гранатометов.
Я осматриваюсь. Есть маленький шанс еще спастись. Могли ребята не уйти, но и заехать за ближайшие холмы. Мы такой маневр отрабатывали. Нужно только показать, что есть живые, что намерены уходить и тогда оставшиеся откроют огонь, дадут шанс.
Хочется вытащить пацана, на гражданке у него двое детей, красавица жена, вроде бы как на шестом месяце, — это как-то Витек на недельку домой заявился. Нормальный он парень. Ему еще сыновей правильно воспитывать.
Меня же никто не ждёт. Жена ушла еще пять лет назад, а детей у нас так и не получилось завести. Потому, когда стариков-родителей похоронил, сразу пошел Родину защищать. Взяли со скрипом, все-таки пятьдесят четыре года землю топчу.
Витька держится правой рукой за медвежонка, которого ему прислала старшая дочь. Хрипит. Терпит, сцепив зубы. То, что броник пулю взял на себя, не значит, что такой удар проходит бесследно. Ребрышки мог и поломать себе. Ничего, промедол должен вот-вот подействовать, потом ему станет легче. Я тоже уже ранен — осколок попал в левое бедро, артерия не задета, жгут наложен, а ногу как отняло. Но о сдаче нет мыслей, нет их и о том, чтобы покориться судьбе. Сильные сами решают «быть или не быть».
— О моих позаботятся? — шипит Витька.
— Позаботятся, Вить, ты только не вздумай сдаваться. Мне еще на свадьбе у твоей старшей Ритки отплясывать. Они хотят нас взять живыми, потому не спешат, думают, что нет шансов. Всегда, Вить, всегда, есть чертов шанс! — тянул я своего товарища, разговаривая с ним
— Русские не сдаются? Ведь правда? — не умолкаю я.
Раздаются автоматные очереди, кто-то из наших оказывается еще остался, ему и удалось отвлечь на себя чернышей.
Вот он шанс.
— Ходу в кювет! Всю волю в кулак и к тем холмам! — кричал я, подгоняя Витьку.
Скоро автомат с наших позиций замолчал и черныши всерьез взялись за нас. Мы упали, не имея возможности поднять голову.
— Все нормально, Кобра, все нормально, — подбадривал я себя, но все же в первую очередь парня.
Я позволил себе чуточку приподнять голову. Я улыбался, отчего у Витька также появилась улыбка на потрескавшихся от жары губах. Дарите людям улыбки, они улыбнуться в ответ. А врагам дарите пули, лучшего сувенира для них не найдется.
Стрельба почти стихла. Все же брать нас хотят живыми, чтобы отчитаться, чтобы унизить. Нет, не будет этого.
— Слушай меня внимательно, не перебивай, и исполняй приказ старшего по званию. Я стану прикрывать, а ты ползи, ползи, что есть силы, ползи ради своих детей, ради того, чтобы правильные парни становились отцами, чтобы сильные люди были в России, — я позволил себе произнести пафосную речь.
Кобра принимал мои слова, а я должен был сказать напоследок что-то важное.
На покрытой песком щеке парня образовалась дорожка. Слезинка скатилась с серьезного, еще молодого лица Витька.
— Возьми, командир, самое дорогое, что есть сейчас у меня! — сказал Витька и подал мне фотографию, на которой была изображена его семья.
Красавица, та, которая красива без хирургических ножей, жена, счастливые два сына. Все правильно я сделал.
— Эй, сдаваться будешь? Или в героя поиграешь? — кто-то кричал со стороны дороги.
— Пошел! Быстро! — скомандовал я и Витька пополз вдоль дороги в кювете.
Отлично, они думают, что я один. Значит, шансы Витька увеличиваются.
— Все! Выхожу! — кричал я. — А здорово негры научились разговаривать на великом и могучем, а? Так скоро вся Африка на русском заговорит.
Две гранаты с выдернутыми чеками, зажаты у меня под мышкой.
— Руки в гору! — скомандовал явно славянской внешности «туарег».
— Как скажешь! — усмехнулся я и поднял руки.
Рычаги гранат разжались и…
«Правильно ухожу», — успел подумать я
И, словно в замедленном действии увидел, что фотография со счастливой русской семьей также падала, словно собой хотела накрыть гранату.
Взрывы… небытие.
Глава 2
Город Берлада
14 апреля 1145
— Фомка говорите кличут? — спросил мужик.
— Фомкой, как есть, — ответил писклявый бабский голосок. — Молчать стал! Обет за грехи взял при храме… — сквозь пелену слышу разговор.
Почему я не умер? Это как? Голова раскалывается, как тисками виски сжали. И… Ноги, руки, все на месте?
Звуки становились более отчетливее.
— Поднимите его! — скомандовал зычный голос. — Страшное мне поведали вы про дела сего отрока. Но, тем русская земля и живет нынче, раздираемая половцами али клобуками, да и самими же князьями.
— Так и ты на усобицу кличешь людишек за своего князя, — возразил кто-то из толпы, когда три мужика меня поднимали.
— У князя моего вотчину забрали. Он первый по праву в Галиче! — отрезал обладатель зычного голоса, после посмотрел на меня, а я на него своим мутным взглядом.
Получилось чуть приоткрыть глаз. Он был словно на фестивале реконструкции, но… Нет, реальность была иной, не фестивальной.
Наконец, получилось более или менее пошевелить конечностями. Руки чувствовались так, словно я спал на них, плохо поддавались контролю. Все равно усилием воли стал ощупывать себя. Хмурюсь — целый, живой.
Я стал щипать себя, но только добавил еще чуточку болезненных ощущений от сжатий кожи на боку, к слову, явно опаленному некогда.
А что вообще происходит? Я погиб, точно же должен быть мертв. Не в коме, а мертв… после такого не выживают.
Словно архивированными пакетами стала приходить или, правильнее сказать, возвращалась память. Все тело ощущало боль, словно тысячи иголок впились в кожу. Я терпел, и не такое приходилось переживать. Лишь головная боль действительно доставляла неудобства, так как не позволяла осмыслить происходящее.
Резко пришло осознание того, что меня могут узнать и это принесет беду. Мужик передо мной среднего роста, с густой черной бородой, лишь отдающей рыжеватым оттенком. Такой вот чернявый, голубоглазый… точно — десятник Мирон! Мысль как обухом по голове припечатала.
И он…. НАСТОЯЩИЙ. Быть такого не может, но это так. И меч с красным камнем на эфесе, и эта кольчуга со вставками пластин — все настоящее. И он нисколько не низкий, как мне показалось сначала. Я осознал, что Мирон, напротив, очень даже высок в сравнении с другими людьми.
Я закрыл глаза, подождал, вновь открыл, ничего не изменилось. Я — Владислав, сын Богояра, известный в Берладе, как Фомка, давший обет молчания. Похоже вооруженные парни начинают об этом догадываться.
Новый архив данных распаковывается у меня в голове и я уже менее болезненно воспринимаю очередную порцию информации. Я в Берладе — это город рядом с Дунаем, то есть где-то в современной мне Молдове или где-то там. Берладники же — это, словно казаки, люди, которые по разным причинам бежали со своих ранее насиженных мест. И я, судя по всему, туда же…
— Бери куну серебром, божий человек! Но не грех-то убить убивцев, а дело наше христианское оборонить единоверцев, — сказал Мирон, продолжая меня пристально осматривать.
Он протянул мне какой-то обломок металла похожий на серебро, но его быстро перехватила какая-то баба.
Я избегаю его взгляда, так как у Мирона, так его называли, могут быть ко мне вопросы, до конца мне не понятные, видимо, еще не распаковался нужный архив данных. А вот писклявую Бабу Ягу я рассмотрел. Вспомнил советские сказки, в которых образ не всегда злой бабки, но всегда крайне некрасивой, отыгрывал актер Георгий Миллер. Была и бородавка на носу, фу, и еще одна под левым глазом.
Баба… Пришло понимание, кто передо мной. Улка, так зовут эту тварь. Что удивительно, ей нет сорока лет, а я бы дал все восемьдесят с гаком годиков. Она чаще всего просит у людей милостыню для меня. Именно так. По мере «распаковки архивов» я все больше осознавал себя личностью, которая прямо сейчас формируется из двух людей.
— Вот на том, спаси Бог тебя, вот енто так, по-христиански сирому немому помочь, — запричитала она, часто кланяясь.
— Сюда отдай! — вырвалось у меня.
Чуть ли не выворачивая руку бабе, я забрал у нее кусочек серебра.
Тело будто само среагировало, похоже, злобы на эту бабульку скопилось через край.
Уже чуть меньше ощущались уколы, я смог пошевелить даже пальцем на ноге. Однако, говорить о том, что полностью овладел своим телом, рано.
В толпе разом повисла тишина, как будто молния в поляну ударила. А потом все зашептались:
— Заговорил… Фомка заговорил.
У Мирона же лицо вытянулось, он стал переглядываться с другими ратниками. Явно был чем-то удивлен.
Вокруг меня было человек… несколько сотен было точно. Разношерстная публика. Были те, кто не многим отличался облачением от князя, правда, таких мало. Стояли вокруг и люди без оружия, скорее всего, ремесленники и купцы. У них были добротные пояса, которые провисали от тяжести калит, толстых мешочков, где наряду с русскими гривнами могли храниться и ромейские монеты. Это также пришло в голову, как только я подумал, что может находиться в мешках на ремнях.
Чуть в стороне стояли и другие люди. Вот это была, по всей видимости, городская беднота. Крайне заляпанные, часто порванные одежды из ткани, более всего похожей на мешковину. У них не было ни ремней, роль которых выполняли веревки, ни каких-то предметов, по которым можно было определить род занятия людей.
Берлада — своего рода отстойник, куда стекаются те, кто по разным причинам стал неугодным власти и месту, где до того проживал. Или же Берлада — это дом для тех, кто бежал от других и от себя самого. От чего бежал я?
— И когда ты молвить стал? Все же мычал, да рычал! — обомлел мужик с мордой кирпичом, оказавшийся ближе остальных.
Да это, с позволения сказать, «лицо» точно просило кирпича. Вот взять стереотипную внешность бандюгана, срастить ее с образом конченого пропойцы и выйдет такой вот персонаж. Но все ждут от меня ответа.
— А вот сейчас и стал разговаривать, — отвечал я, стараясь быстро размышлять о своем положении.
— Люди вот мне сказывали, что ты, прежде, чем в скит идти, отбился от половецкого отряда, один во всей дружине выжил. Правда то али какой вымысел люда острого на язык? — спросил Мирон… ага, вспомнил, он десятник в дружине князя без княжества, Ивана Ростиславича.
Почему-то в памяти всплыла и такая информация. Я знал, что Мирон только что прибыл в Берладу.
И тут «распаковался» очередной информационный пакет. Удалось проломить барьер. Чье-то сознание внутри меня, наверняка, реципиента, тщетно сопротивлялось именно подобной информации.
Каленое железо мне в бок, жар, приторный запах подпаленного человеческого мяса, моего мяса, ухмыляющиеся, веселящиеся…. Степняки… Я ненавижу Степь. На поляне сидели шесть степных разбойников, людоловов. Возможно, это были половцы-кипчаки. Скорее всего, они, но также могут выглядеть и клобуки, и даже мадьяры. Эти степные тати, придерживая кости, жадно откусывали большие жирные куски мяса, не заботясь о том, что жир капает на халат. Они даже хвастались друг перед другом тем, насколько просаленные халаты.
А еще возник образ, как я разбиваю череп одного из разбойников и его мозг, разлетаясь, измазывает мое лицо, как уже раненный в ногу стрелой кидаю камень в лучника и попадаю ему в грудь, отчего тот заваливается…
Воспоминания все еще накатывали и было бы время, то я разбирался бы с этим вдумчиво, но от меня ждали ответа на вопрос.
— Правда, — ответил я, еще не придя в себя от тех эмоций, что успел пережить во вспышке воспоминаний.
Чужих воспоминаний.
— Десяток то был али поболе половцев? — не отставал любопытный мужик, продолжая меня сверлить своим тяжелым взглядом.
«Все же половцы. Да, это были половцы, » — приходит понимание, что за разбойники были тогда.
— А я врага не считаю… — расплывчато ответил я.
Виски снова сжало от воспоминаний. Девочка, неоднократно изнасилованная и уже мертвая. Я впадаю в неистовство и убиваю даже тех, кто просит о пощаде. Я… Он… Мы… Злость и желание убивать — вот что завладело мной. Я понял и осознал, что есть тут, в этом мире, мои враги.
— Ох ты ж! Етить! — посыпались возмущения и реакция людей на то, что со мной происходило.
Я сам понял, что выгляжу устрашающе. Мой лоб наморщился, взгляд стал звериным, готовым преступать все нормы морали и правил, верхняя губа чуть приподнялась и могло сложиться впечатление, что я скалюсь.
— Я же говорю тебе, княжий человек, бес в него вселился, ни в какую дружину ему нельзя… Вона и обет свой порушил. В храм его нужно вести. И пусть силен и велик он, но не воин, — высказал мужик, который был ближе всего ко мне, это тот, что морда кирпичом.
Ратники князя, тоже присутствовавшие здесь, пялились на меня. Я не отворачивал глаза, узнавал некоторых из них.
— Это он, братья — с придыханием заключил Мирон. — Влад, сын Богояра. Никакой не Фома.
— Неа. Путаешь его видать с кем-то, — сказал один из мужиков, прижимая чепчик, или то, что у меня ассоциируется с этим головным убором, к груди. — То дело наше, круговое. Обет нарушил свой же, что немым ходить станет. В храм нужно его, да помолиться, в водице освещенной искупать.
— Розойдись, люд честной, дорогу! — кричали в стороне.
В мою сторону приближался еще один персонаж. Новый пакет данных… Это Илья, местный священник. И… мой мучитель? Сразу же появилось негативное отношение к этому человеку. Захотелось его взять и этим самым слитком серебра, что даровал ратник, по голове приложить.
Илья подошел ко мне вплотную и…
— Ты где, су… Ай, что творишь, бесноватый! — кричал поп.
Возмущение лжепопа, а без приставки «лже» я не мог рассматривать этого человека, было вызвано тем, что он попытался в своем обыкновении дать мне подзатыльник, ну, а я перехватил его руку и заломил ее.
— Тот, того мы отшукали, наш сей отрок, — довольный, вместе с тем несколько озадаченный, говорил Мирон.
— Нашли, не нашли, — задумчиво ответил лжепоп. — В храме рабу божиему, порушившему обет, самое место, знамо быть.
— Ты, Мирон, не слухай, Фомка хлусню, стало быть ерунду говорит. В храме его моем, окропим водицей… — закудахтала баба.
Дюжие руки начали теперь заламывать меня. Я сопротивлялся, но еще не мог нормально управлять своими конечностями. Только это и позволило двум мужикам, бабе Улке, не без помощи и самого лжепопа скрутить меня.
— Э! Руки! — продолжал я возмущаться.
Но тело плохо слушалось и те мои потуги, которые обязательно привели бы к тому, что я бы я вырвался, не сработали.
Княжеские люди схватились было за мечи и топоры, но не рискнули против церкви идти. Был бы свидетелем всего происходящего князь, так обязательно рассудил бы.
— Я князю все поведаю, — подтвердил мои мысли Мирон.
— Так ты и поведай, ратник, то твое дело, а покуда будет Фомка розгами получать за то, что обет нарушил, а еще за то, что к сребру притронулся, что даровано было на храм, — нетерпеливо бурчал мужик. — Уводите его!
Верило. И этого скота я вспомнил.
Было видно, как лицо Мирона изменилось, он побледнел и, лихо вскочив в седло, он уже скакал прочь.
— Рыпнешься, и получишь каленое железо под бок, — зашипел Верила — Чудить вздумал?
Я почувствовал, как тела коснулось что-то острое.
Меня поволокли… Вонь, что слепила глаза от аммиачных смрадов, грубые доски. Люди… Это же нужно было специально искать такие типаж,и и не найдешь в том количестве, что попадались по дороге. Мужики: низкие, но кряжистые, жилистые, как правило, с сильно развитыми плечами и руками. У них еще и ладони у всех мозолистые, такое гримом не намажешь.
Но из тех, кто встречался нам на пути, когда меня волокли к церкви, мне были многие симпатичны вопреки их внешнему виду. Дело было в том, что я получал немало слов поддержки.
— Да оставь ты отрока! Илья! Мало ль серебра он принес тебе? — кричали вслед делегации с лжепопом и мной, почти обездвижимым.
— Отлучу! — периодически выкрикивал Илья, но люди продолжали бурчать и говорить нелицеприятные вещи вслед лжепопу.
Бурчали, говорили, но никто не делал попытки помочь мне. В то же время меня вели, как обычно ведут заключенных. Мои руки были вытянуты за спиной и постоянно ощущали давление, заставляя горбиться. Я пока не собирался вступать в противостояние, стараясь оценить последствия, но оставлять такое отношение к себе точно не буду. Еще поквитаемся.
*…………..*………….*
Мирон проскакал сто шагов в сторону военного лагеря князя, что располагался за воротами Берлады, и оглянулся вслед странной компании, которая уводила могучего высокого парня. Десятник еще немного сомневался в том, что это Владислав. В последний раз его видели чуть меньше двух лет назад и тогда отрок выглядел несколько иначе…
— Он? — спросил Мирон у Воисвета, самого старого воина в его десятке.
— Да это он, сын предателя Богояра. И я не знаю, как поступить. Супротив попа идти негоже, — Воисвет со вздохом развел руками.
— А я не ведаю! Никто еще не ведает, был ли Богояр предателем и кто тогда отправлял вестовых поведать князю Владимирко, что наш Иван Ростиславович сел в Галиче, — Чуть не выкрикнул Мирон. — К тому же князь сказал, что хочет его видеть!
— Не нужно было именем князя покрываться. Князь, мол, разберется, — отчитывал Воисил Мирона. — Кто ж князя без княжеского стола слушать станет? Может, только его дружина и все.
Эта тема была очень болезненной для всей дружины Ивана Ростиславовича. Почти два года назад галичские бояре и купцы запросили Ивана сесть за стол в Галиче, обещая, что станут крепки в своих клятвах верности новому князю, ну, а он, Иван Ростиславович, обещал поборы уменьшить. Да и имел права на галицской стол нынешний князь-изгой.
Но не срослось, и сын бывшего князя Перемышля, Иван, бежал от гнева Владимирко Галичского. То была не трусость. Дружина Владимирко сильно больше была, а галичане так и не помогли тому князю, которого сами же к себе и звали. Нельзя управлять теми, кто тебя предает сразу же при первой опасности.
— Ты же знаешь, что тогда не хватило времени Ивану Ростиславовичу, дабы собрать больше войска и дождаться помощи от киевского князя, укрепить стены Галича, — прошипел Мирон, который и слушать не хотел о поражении, а все случившееся списывал на промысел божий.
— Знаю, что Владимирко, уйдя из города с дружиной надолго, быстро развернулся и прибыл под стены своего же города. А мы отступили из Галича. А вот к Богояру вопросы есть… — припечатал Воисил. — Нету более никого, кто мог предать. Да и когда мы прорывались из Галича, соратники наши из сотни Богояра бились на стороне Владимирко.
— А самого Богояра не было! — настаивал на своем Мирон.
Могло сложится впечатление, что разговаривают или равные в своем статусе люди, или же простой воин старшей дружины, Воислав, указывает своему же командиру, нарушая наряд в дружине. Однако, таков был Воеслав — пожилой воин, немало повидавший, многомудрый. К его мнению прислушивались многие, даже старший сотник. А получать назначение Воеслав никогда не хотел, сообщая, что он лишь воин, того и хватит.
Для Мирона тема с предательством Богояра была сложна по многим причинам. Здесь и без женщины не обошлось, ну и сотник Богояр был ранее непосредственным командиром Мирона. И десятник сейчас испытывал бурю эмоций, противоречащих друг другу. Это была и ненависть, и признательность, желание убить и желание обнять и простить.
И все же Мирон верил в то, что сотник Богояр, не был виноват, значит, нужно помочь его сыну. Если сотник погиб, что весьма вероятно, то Мирон был готов принять опеку над сыном своего командира, пусть даже другие будут против. К тому же сейчас он выполнял приказ князя.
А еще была одна тайна у Мирона, его личная тайна, любил он мать Влада, Агату. Видел, как Богояр к ней плохо относится и тихо любил, о чем знала и женщина.
— Князь едет, — Воисвет первым заприметил полсотни ратников, которые приближались к площади, где уже закончилась агитация вступать в дружину к Ивану Ростиславовичу.
Старик Воисвет только притворялся пожилым и болезненным, на самом деле, его зрению могли позавидовать многие молодые воины, а его ловкость во владении топором могла бы соперничать с умениями самого князя. Старик никогда не стремился быть командиром, он вообще хотел бы сесть на землю, но и оставить Ивана Ростиславовича не мог, сдерживаемый клятвами, как на кресте православном, так и на капище Перуновом. Может, были еще какие причины, что не позволяло старику закончить свою карьеру воина.
— Князь, ты поговорил с Геркулом? Он с нами? — спросил Воисил у подскакавшего Ивана Ростиславовича.
Именно к этому сотнику, старому товарищу многих дружинников князя, отправился с поляны Иван Ростиславович, потому не видел, как уводят отрока, облик коего был знаком князю.
Князь лишь покачал в отрицании головой. Ему было неприятно понимать, что после того, как он лишился и Галича, и своего Звенигорода, в котором ранее сидел, не многие будут видеть в нем силу. Важно же попасть в дружину того князя, который на земле сидит, да кормит своих воинов не только походами, но и с земли. А еще семьи… Многие дружинники лишились своих семей, когда отправились за князем. Геркул, видимо, так не хотел.
— Мирон, сколь люда решили пойти за мной? — спросил князь, не спешиваясь, гарцуя на своем коне.
— Меней трех десятков, князь, и… — Мирон замялся.
— Ну же, Мирон, чай не девица в мужской мыльне, сказывай! — потребовал князь, находящийся не в самом лучшем расположении духа.
Город Берлада, как и его сельскохозяйственная округа и ряд небольших городков, управлялись Кругом. По сути, это были самые знатные купцы вольных земель, а также командиры самых больших отрядов берладников, свободных воинов. Нанять такие отряды считалось немалой удачей, умели здесь люди воевать. Вот только Берладе сейчас было не интересно вступать в новую междоусобицу. На их отряды и торговые поезда в отместку за активность берладников нападали половцы и черные клобуки, потому сумма, которую запросили берладники за свои услуги, была невозможной для Ивана Ростиславовича.
Вот и расстроился князь, что не получится хотя бы забрать свой Звенигород. Сто восемь воинов у Ивана Ростиславовича, это те, кто решил быть со своим князем до конца, кто не нарушил клятву, не загинул во время отчаянной атаки для прорыва кольца осады Галича. Прибавится к этому числу еще тридцать воинов — хорошо, пусть решительно это не изменит ситуацию.
— Ну же, Мирон! — потребовал Иван Ростиславович и в голове князя было уже немало раздражения.
— Сын Богояра, Владислав, он тут, — сказал Мирон.
Князь сверкнул молнией из своих голубых глаз. Казалось, что окладистая, постриженная борода Ивана Ростиславовича встопорщилась. Так князь гневался.
— Пошто имя предателя поминаешь при мне? — выкрикнул князь.
— Прости, князь, думал, что… — Мирону не дали договорить.
Князь потребовал все пересказать.
— За космы того попа привести ко мне! — вспылил князь.
После начались увещевания, просьбы смиловаться. Да и сам Иван Ростиславович понимал, что поспешил приказывать бить попа.
— Я приду на вечернюю службу в храм, там видно будет, — принял для себя компромиссное решение князь.
Иван Ростиславович пустил своего коня в голоп, уходя в степь порезвиться.
Следом за князем направились и другие воины. Только Мирон вновь собирался направиться в Берладу, ожидая прихода новых будущих воинов дружины Ивана Ростиславовича. На самом деле, просились не двадцать семь человек, а сильно больше. Но Мирону было сказано брать только самых-самых, у дружины были высокие требования, здесь собрались добрые воины.
— Иди, Воеслав, да приведи Влада! — приказал Мирон
— А князь? Не веришь, что он вызвалит? — усмехнулся Воисил.
— Я приказ дал тебе, ратник! — резко нахмурился десятник.
— Не кручинься, десятник, все правильно, по праву и справедливости, — сказал Воеслав и отправился на поиск того отрока, которого зовут Влад.
Забрать отрока из цепких рук настоятеля храма может оказаться непростым делом.
— А ты до конца разумеешь, для чего князю потребен Влад? Отрока не жалко? — спросил, уже уходя Воислав.
...
Читать дальше ...
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
Источник --- https://knigi.ebooker.online/book/44219772-kniga-griden.-nachalo
===
Я оказался в прошлом, на Руси, в один из самых трудных её периодов. На дворе середина XII века: князья рвут друг друга на части, обильно поливая родную землю русской кровью. Брат идёт на брата — к радости и потехе заморских вражин.
