16:12 Нил Саймон. Билокси-блюз 005 | ||||||||
*** *** *** Юджин. Твой отец писатель? Это невероятно, ведь я сам хочу стать писателем. Послушай, ты не обидишься, если я скажу, что ты очень хорошенькая. Дэзи. Да нет, не обижусь, зачем? Приятно, что мальчики так о тебе думают. Юджин. И много мальчиков считают тебя хорошенькой? Дэзи. Надеюсь. Но они не всегда это высказывают, потому что они меня стесняются. Папа утверждает, что я отпугиваю мальчиков моего возраста. Я рада, что тебя я не отпугнула. Юджин. О нет, конечно. Я сказал тебе, что я из Нью-Йорка. Дэзи. О чем ты хочешь писать? Юджин. Еще сам не знаю. Пока вот написал несколько рассказов и свои мемуары. У меня есть тетрадь, куда я записываю все, что думаю и чувствую. Я это делаю с самого детства. Дэзи. Мой отец тоже последние годы вел дневник. Это побудило его написать книгу. Где-то я прочла о том, как полезно вести дневник — это формирует писателя. Юджин. Совершенно верно. Кое-кто читал мои мемуары, и они произвели неизгладимое впечатление. Дэзи. Сестра Мария строго на меня посмотрела. Это значит, что я должна идти. Надо пригласить еще кого-нибудь потанцевать. (Встает). Мне было очень приятно побеседовать с вами, Юджин Моррис Джером. Постараюсь полностью запомнить ваше имя на случай, если оно когда-нибудь мне попадется в печати. Юджин. Но вы не дали мне своего полного имени, на случай, если я когда-нибудь захочу написать письмо в женскую гимназию Святой Марии в Галфпорте. Дэзи. Ханниген. Дэзи Ханниген. Юджин. Дэзи Ханниген. Прекрасное имя. Скотт Фицджеральд должен был бы подумать, прежде чем остановиться на имени Бьюкенен. Дэзи. Я позволю вам использовать его. Не возражаю, если вы его увековечите. (Протягивает ему руку.) До свидания, Юджин. Юджин. До свидания, Дэзи… О боже: всякий раз когда я произношу это имя, мне кажется, что я сочиняю роман. Дэзи. Вы говорите очень милые вещи. И во время всей нашей беседы вы не допустили ни одного промаха… До свидания, Юджин. ДЭЗИ уходит, ЮДЖИН смотрит ей вслед. Юджин (в зал). Наконец-то у меня появилась девушка, ради которой стоит жить! Дэзи Ханниген!.. Повторите насколько раз это имя и вы почувствуете; что влюбились… Я знал, что должен ее еще раз увидеть. Когда она мне улыбнулась, я ощутил нечто вроде сердечного приступа, от которого, правда, не умирают, но от которого у тебя кружится голова. Дэзи Ханнинген! Дэзи Ханниген! (Уходит, танцуя в старомодном стиле.) ***
Туми. Пей. Арнольд. Я не пью. Туми. Сегодня ты должен выпить. Арнольд. Почему? Туми (вынимая пистолет). Потому что я так сказал. (АРНОЛЬД пьет и отплевывается.) Арнольд. Спасибо. Туми. Эпштейн, ведь ты ненавидишь армию, не так ли? Арнольд. Так точно, сержант. Туми. Что ж, я не осуждаю тебя за это. Армия так же сильно тебя ненавидит. Когда они тебя подобрали, они подобрали кусок дерьма из навозной кучи. Ты, Эпштейн, дерьмо!.. Не возражаешь, что я это тебе говорю? Ведь ты знаешь, что ты есть. Дерьмо! Арнольд. Коли вы так говорите… Туми. И я говорю правильно… Я говорю так, потому что у меня в руке заряженный пистолет… И я вдребезину пьян. И если я; вдребезину пьяный сержант, зарядил пистолет и приставил его к голове, набитой дерьмом, которую этот вдребезину пьяный сержант презирает и ненавидит, как бы ты, Эпштейн, оценил данную ситуацию? Арнольд. Как деликатную… Весьма деликатную. Туми. А я бы сказал так: «Ситуация, когда человек от страха может наложить в штаны». (Смеется, пьет.) Эпштейн, я буду с тобой откровенен. Сегодня я вызвал тебя к себе с намерением вложить пистолет в твое ухо и всадить пулю в твой черепок. Арнольд. Что ж, мне очень жаль. Туми. Еще бы… На твоем месте я бы сказал: «Тревожные вести из дома…» (Нагнулся к нему, говорит ехидно.) Ну, а как теперь идет война? Небось, жалеешь, сукин сын, что когда-то поддел меня? Арнольд. Всякое бывает. Туми. Когда ты наступаешь на человека, никогда не трогай его сильное место. А мое самое сильное место — дисцыплина. Я был вскормлен дисциплиной. Я впитал ее о молоком матери и когда мне было пять лет, отец пропечатал ее медной прямой своего армейского ремня на моей голой заднице. И я был ему благодарен за это… Потому что он сделал меня сильным… Дьявольски сильным. Он сделал меня лидером. Он заставил меня презирать собственную слабость, слабость, которая мешает человеку достичь своей цели в жизни. А цель моей жизни, Эпштейн, побеждать. Будь то моральная победа, духовная, победа над искушением, победа на поле сражения или победа в этих казармах Билокси на Миссисипи. Вот чему меня научил мой отец, Эпштайн. А чему научил тебя твой отец? Арнольд. Немногому… Пожалуй, двум вещам… Достоинству и состраданию. Туми (недоверчиво.) Достоинству и состраданию??? Ты опять издеваешься надо мной, Эпштейн? Арнольд. Кусок дерьма никогда не будет издеваться над вдребезину пьяные сержантом, у которого в руках заряженный пистолет. Туми (приставив пистолет к виску Арнольда). Не испытывай меня, Эпштейн. Я похороню тебя по достоинству, но без особого сострадания… Какого черта ты всегда издеваешься надо мной, парень? Но я преодолею тебя, переплюну тебя, переживу тебя, и ты это знаешь. Арнольд. Да, знаю, сержант, Туми. А ты знаешь, Эпштейн, в чем состоит парадокс ситуации? Ты Эпштейн или Эпстайн? Арнольд. Это как вам угодно, сержант. И то и другое правильно. Туми. Вся ирония в том, Эпштейн или Эпстайн, что хотя ты ненавидишь каждую клеточку моего тела, насквозь пропитанную дисциплиной; ты будешь тосковать обо мне, когда я уеду… Как тоскует ребенок по груди своей матери. Арнольд. Вы куда-нибудь уезжаете, сержант? Туми. А разве я тебе не оказал, что я уезжаю с базы? Арнольд. Нет, сержант, первый раз слышу. И когда же? Туми. Третьего апреля 1943 года в семь ноль-ноль… То есть, завтра утром… Я знаю, как вам, ребятам; будет меня недоставать… Но… никакого шума по этому поводу. Никаких подарков, ты меня понимаешь? Если хочешь, можешь в мою честь надраить несколько унитазов и это все. Арнольд. Куда же вы отправляетесь? Туми. Это меня отправляют в госпиталь для ветеранов в Дикерсон, штат Вирджиния… Думаю, что в знак благодарности начальство заменит мою стальную пластинку серебряной… Вот тогда я смогу заложить свою голову в любом ломбарде. Что ты на это скажешь? Арнольд. А надолго вы уезжаете, сержант? Туми. Ну и тупой же ты, сукин ты сын. Я ведь тебе сказал, что меня отравляют в госпиталь для ветеранов. Оттуда обратно дороги нет. Ты становишься ветераном. Гуляешь в синем махровом халате, вечерами слушаешь радио или сражаешься в шашки с другими ветеранами, которые тоже коротают время, занимаясь плетением корзин… Я же долблю тебе, унитазная ты голова, что моя служба в армии США закончена. Арнольд. Мне очень жаль, сержант. Туми. Снова поднимая пистолет. А я не нуждаюсь ни в твоем сожалении, ни в сострадании, Эпштейн… Сострадание может только купить тебе звезду Давида — ее присобачат к твоей плите на Арлингтонском кладбище. Арнольд. Да, сержант. Туми. Пусть они забьют в мою голову 65 фунтов болтов и гаек, пусть выдадут мне спецодежду газовщика, я все равно останусь незабываемым и неповторимым старшим сержантом, которого тебе никогда не видать в твоей недолгой, но сладкой жизни, Эпштейн или Эпстайн. Арнольд. Я в этом уверен, сержант. Туми. Однажды ночью я услышал из своей комнаты, как вы играли в какую-то игру, и как Джером спрашивал каждого о его последнем желании в последнюю неделю его жизни… И я тоже играл вместе с вами, я тоже положил свои пять долларов в банк. (Вынимает бумажку.) Вот они, мои денежки. Скажи: выиграл бы я эту игру? Арнольд. Но игра закончена, сержант. Туми. Нет, погоди, паренек. Она еще не закончена. Ну, ладно. Ты знаешь; что я бы сделал в последнюю неделю своей жизни на этой земле? Арнольд. Что, сержант? Туми. Я бы взял одного новобранца, самого большого кретина, который во всем идет против меня, недотепу, сукиного сына и сделал бы из него послушного, дисциплинированного солдата, которым бы гордилась армия. Это была бы моя победа. Вот ты, Эпштейн, и есть тот недотепа, недоделыш, и клянусь богом, прежде чем я отсюда уеду, я этого добьюсь и тогда я заберу свои пять долларов, ты меня слышишь? Арнольд, Но ведь никто из нас в действительности ничего не сделал. Это была просто игра. Туми, Игра? Но только не со мной, солдат. Смирно, Эшптейн! Арнольд. Сержант, вы не в том состоянии, чтобы… Туми. СТОЯТЬ! СМИРНО! АРНОЛЬД вытягивается в струнку. Сегодня ночью в этой комнате было совершено преступление, Эпштейн. Нарушение армейского устава. Сержант из младшего командного состава, без всякой на то причины или провокации, угрожал жизни рядового, приставив к его виску заряженный пистолет. Вышеизложенный акт был учинен пьяным командиром взвода во время его дежурства… Я и есть тот командир, Эпштейн. И твой прямой долг отрапортовать начальству об этом скандальном случае… Арнольд. Зачем… все это, сержант? Туми. А затем, что я вдрызг пьян и опасен. И твой прямой долг, Эпштейн, отобрать у меня заряженное оружие. Арнольд. Мне и в голову не приходило, что вы хотите застрелить меня; сержант. Туми. ОТБЕРИ У МЕНЯ ОРУЖИЕ, ЧЕРТ ТЕБЯ ПОБЕРИ! Арнольд. Что вы говорите? Как я смею отобрать у вас оружие? Туми. ПОТРЕБУЙ его у меня, жалкий ублюдок, или я вышибу твои тухлые мозги! Арнольд (успокаивая его). Ну хорошо… хорошо… Я могу взять у вас ружье, сержант? Туми. ПИСТОЛЕТ, болван! Арнольд. Я могу взять ваш пистолет, сержант? Туми. Бери его силой из моей руки. Арнольд. Брать силой? Туми. Выворачивай мою кисть! Если можешь! АРНОЛЬД начинает выкручивать руку, в которой зажат пистолет, после некоторой борьбы Туми разжимает руку. Молодец! Арнольд. Уф. Благодарю. А теперь вам нужно хорошо поспать и… Туми. Для того, чтобы меня обвинить по всей форме, тебе требуются специальные свидетели… Позови взвод! Арнольд. Взвод?.. Вы хотите… в присутствии всего взвода?.. Туми. ЗОВИ США ВСЕХ, СОЛДАТ!!! Арнольд (вздохнув, открывает дверь). Эй, ребята! Немедленно давайте сюда. (Туми.) Но все равно ничего между нами не изменит, сержант. Все так же глупо и нелогично как раньше. Туми. Ну и что? Главное, ты выполнил устав. Раз ты подчинился уставу, Эпштейн, значит, я выиграл. В нижнем белье появляются ВИК, СЭЛ, КАРНИ, ЮДЖИН в форме. Все смущены. Ребята, как вы видите, я пьян и дошел до ручки. Я только что угрожал Эпштейну выбить мозги из его черепка… Рядовой Эпштейн силой отобрал у меня оружие, а меня самого объявил арестованным. Все вы свидетели. Все присутствующие с недоумением переглядываются. Рядовой Эпштейн сейчас поведет своего арестованного в штаб, где он выдвинет против него обвинение… Со своей стороны я бы хотел добавить, что рядовой Эпштейн проявил исключительное мужество и выполнил свой долг как образцовый солдат. Я представляю его к награде. На его лице торжествующая улыбка. Солдат, я готов … Не будем терять время, Эпштейн, пошли. Эпштейн. Я не пойду. Я не собираюсь вас обвинять. Туми. Вспомни, чему тебя учил твой отец, Эпштейн… прояви это к человеку, который завтра уезжает в Вирджинию. Арнольд. Пусть наказание будет таким же, какое мы все получаем. Туми. Делай как хочешь. Но только пусть оно будет заслуженным и справедливым. Арнольд. Сержант Туми… Туми. Хо! Арнольд. Я снимаю с вас жалобы и обвинения при условии, что вы сделаете 200 выжиманий. Туми. Я принимаю, Эпштейн, твое предложение, в нем есть сострадание к Туми. Твое предложение принято, Эпштейн. В нем есть сострадание. Арнольд. Благодарю. Сержант Туми, пожалуйста, на пол. Открывайте счет!!! Туми. Слушаюсь, рядовой Эпштейн. Валится на пол, начинает делать выжимания. Сначала медленно, потом все быстрее. Раз-два-три-четыре-пять… Сэл. Это невероятно, просто какая-то мистификация. Туми. Девять-десять-одиннадцать — двенадцать… Сцена уходит в темноту. ТУМИ продолжает выжимания. На авансцене ЮДЖИН. Юджин. Эпштейн был абсолютным победителем в этой игре — ведь именно его фантазия реально осуществилась… В каком-то смысле оба они победили — Туми также удалось на один момент превратить Арнольда в самого послушного солдата нашего взвода. На следующий день Туми отбыл в госпиталь для Ветеранов в Вирджинию, и мы никогда его больше не видели…Наш новый сержант был человек разумный, логичный и порядочней, но через месяц учений под его началом, мы поняли, как нам не хватало сержанта Туми… Никогда нельзя недооценивать тот стимул, который нам дает эксцентричный, непредсказуемый характер… Мы с Дэзи три раза в неделе обменивались письмами, и я дважды навестил ее в Галфпорте, но во время нашей встречи мы только держались за руки. То ли я был чересчур скромен, то ли она была чересчур католичкой… И, наконец наступил наш последний день в Билокси. Курс подготовки закончился, и нас должны были отправить за океан. 11 эпизод Юджин. Привет? Дэзи. Привет! Протягивают друг другу руки и не размыкают их. Юджин. А у тебя руки холодные. Дэзи. А у тебя — теплые, Юджин. Хочешь, давай пойдем куда-нибудь? Хочешь, к озеру? Или в Отель Овертон? Там танцы до полуночи… Или хочешь, просто погуляем? Дэзи. Не могу. У меня только десять минут. Мне надо бежать обратно в школу. И вообще мне нельзя было выходить. Юджин. ДЕСЯТЬ МИНУТ??? Нет, ты шутишь! Ведь я проделал столь дальний путь из Билокси! Дэзи. Я знаю. Но сегодня Страстная Пятница. Юджин. Ну и что? Это же праздник. Дэзи. Что ты! В этот день умер Христос. Нельзя ходить ни в кино, ни на танцы, ни на свидания. Это день молитв и печали. Юджин. О, для меня сейчас это настоящий день печали… Десять минут! Бог мой! Нет, не могу поверить! Дэзи. Прости, моя вина. Я должна была предупредить тебя в последнем письме. Давай встретимся в следующую пятницу? Юджин. Я не уверен, что буду еще здесь в ту пятницу, Вчера мы закончили основную подготовку. В любой день нас могут отсюда отправить. Дэзи. Отправить? Куда? Юджин. В Европу. Или на Тихий океан. Нам еще ничего не оказали. Дэзи. На Тихий океан? Так скоро? Юджин. Они же не могут нас здесь вечно держать. Армии требуется подкрепление. А мы и так уже потеряли одного рядового и одного сержанта, хотя еще не были на фронте. Ну, пожалуйста, Дэзи, задержись, ну совсем немного… Думаю, что Христос ничего не будет иметь лично против тебя. Дэзи. Я не могу, Юджин. Я не могу изменить своей вере. Юджин. А мне ты можешь? Дэзи. Я не изменяла тебе ни разу. Я даже в клуб не ходила на танцы. Ни с кем не хочу танцевать. Только с тобой. Юджин. На самом деле? Дэзи. Вот те крест. (Хочет перекреститься.) Юджин. Не надо. Твоя религия опять стоит у нас на пути. Я тебе и так верю. Дэзи. Юджин, ты какой-то особенный. Хочешь, я буду писать тебе часто-часто. Юджин. Конечно, хочу. Хочу, чтобы ты писала мне каждый день. И еще я хочу твою фотографию. Ведь у меня ее нет. Дэзи. А какую же фотографию? Юджин. Такую, где я мог бы потрогать твою кожу. Дэзи. А мне бы хотелось такую, чтобы я смогла пожать твою руку. Юджин …Нет, честное слово, я выстрелю себе в ногу… я не хочу уезжать отсюда. Дэзи. Я рада, Юджин, что ты разделяешь мои чувства. Юджин. Ты же знаешь, что я прилетел бы сюда даже на ПЯТЬ минут, чтобы побыть с тобой… Дэзи… я… я… Дэзи. Что, Юджин? Юджин. Я хочу тебе что-то сказать, но никак не подберу слова. Дэзи. Юджин!.. Ты писатель. Юджин. Но сейчас-то я не пишу. Я говорю… Дэзи, я только хотел сказать… О, черт, почему же я не могу это сказать??? О, прости! Как-то нечаянно вырвалось. Я знаю, Страстная Пятница Юджин. Нет, не старайся. На меня молитвы не действуют. Дэзи. Что же ты хотел мне сказать? Юджин. О, Дэзи, ты сама знаешь. Этого я никогда не говорил ни одной девочке… Даже не знаю, как это будет звучать. Дэзи. А ты скажи, и я тебе скажу, как это будет звучать. Юджин (сделав глубокий вздох). …Я люблю тебя, Дэзи. (Выдыхает.) О, опять как-то не так. Мне хотелось сказать это иначе. Дэзи. Еще никогда не слышала, чтобы это звучало так прекрасно. Юджин. И многие тебе это говорили? Дэзи. Никто. Я вспомнила кинофильмы. Никто: ни Тайрон Пауэр, ни Роберт Тейлор; ни даже Кларк Гэйбл не мог это так сказать, как ты. Юджин. Потому что они получают за это деньги. А у меня частная инициатива. Дэзи (рассмеялась). Я помню все, что ты мне сказал. У меня дневник, и я все записываю. А потом повторяю, когда мне без тебя грустно. Юджин. Если ты тоже пишешь мемуары, то не забудь запирать свой шкафчик. Я не хочу стать посмешищем всей школы Святой Марии. Колокольный звон. Дэзи. Восемь часов. Мне пора. Юджин. А ты мне еще не сказала. Дэзи. Что я тебя люблю? Юджин. Ну, разве так говорят? Это какая-то скороговорка… Надо глубоко вздохнуть, осмыслить, ну а потом уж сказать. Дэзи. Хорошо. (Делает вздох.) Я сделала вздох… Теперь осмысливаю… А сейчас скажу. Я люблю тебя, Юджин. (Хочет поцеловать.) Но целоваться нельзя. Сегодня Страстная Пятница. Юджин. А теперь непременно надо поцеловаться, раз ты сказала «Я люблю тебя». Господь бог тебя за это простит. Дэзи. Хорошо…Я люблю тебя, Юджин. (Слегка целует его в губы). Мне нужно идти. Юджин. Это самый важный момент в нашей жизни. Мы с тобой любим впервые. Такое бывает только один раз. Сегодня вечером я уезжаю, И я не знаю, встретимся мы когда-нибудь. Дэзи. Не говори так, Юджин. Прошу тебя, не говори. Юджин. Все возможно Буду молиться, чтобы ничего не случилось; но все возможно… Мне нужен настоящий поцелуй, Дэзи. Поцелуй на память об этом вечере, который я буду помнить всю жизнъ… А на обратном пути в автобусе я сто раз повторю за тебя: «Пресвятая Дева Мария; помилуй нас..» Согласна? Она улыбается, кивает головой. Он заключает ее в объятия, целует страстно и нежно… Она слабеет в его объятиях. ДЭЗИ убегает. Эпилог Итак, исполнились два моих сокровенных желания: Я потерял невинность и я влюбился. Теперь осталось лишь выжить и стать писателем… Тогда мы все очень нервничали, когда ехали в Билокси… А теперь, когда поезд уносил нас в порт на побережье Атлантического океана, все мы испытывали страх… Я закрыл свой дневник и попытался уснуть. Закрывает книжку …Прошло два года, прежде чем я открыл его. Я перечитал все написанное и убедился в том, настолько точными были мои предсказания, которые зачитал Виковокий в ту ночь, когда он проник в мой сундук. Рэй Сэлридж попал на французский фронт, принимал участие во всех боевых операциях, получил звание сержанта, был отправлен в Билокси, чтобы обучать новобранцев. Он заставлял своих ребят делать по триста выжиманий в день… Виковский был ранен в Арихейме осколком шрапнели. Ему ампутировали правую ногу до самого бедра. Медали за Храбрость — он не получил, но был занесен в список тех, кто отличился мужеством в сражении… Дон Карни после шести месяцев, проведенных под непрерывным огнем, попал в госпиталь с нервным расстройством и тяжелой депрессией. Теперь он уже больше не поет. Арнольд Эпштейн числился в списках пропавших без вести… Но тело его найдено не было. Арнольд — человек тонкого ума. Возможно, он жив и преподает курс философии в Греции. Он не любил поступать так, как этого требовал армейский устав… Дэзи Ханниген вышла замуж за доктора из Нового Орлеана. Теперь она Дэзи Хорвиц. Она посылает мне открытку каждый раз, когда у нее рождается новый ребенок… Ну а мне пороха так и не пришлось понюхать. В первый день прибытия в Англию я попал со своим джипом в аварию, получил тяжелую травму позвоночника и меня даже хотели отправить домой, но вместо этого взяли военным корреспондентом в газету «Старз энд страйпс». Меня все еще мучают угрызения совести, так как своим успехом на журналистском поприще я обязан Второй мировой войне. И скажу вам еще: я рад, что в ту ночь, когда поезд уносил нас из Билокси в чужие места и в неведомое, я ничего всего этого не знал. Занавес *** Источник : https://www.rulit.me/books/biloksi-blyuz-read-417241-18.html Читать с начала ... *** ***
*** Нил Саймон Билокси-блюз Армейская история в двух частях. Перевод с английского Ирина Головня Действующие лица: Рой Селдридж. Джозеф Виковский. Дон Карни. Юджин Морис Джером. Арнольд ... Читать дальше » ***
*** Туми. Я даю тебе возможность как следует отоспаться, но только… когда ты отмоешь; надраишь и наведешь блеск на все унитазы, стульчаки, писсуары в уборной. И если они не заблестят и не заиграют к нашему возвращению, то дополнительно будут наказаны Виковский и Сэлридж. Двести выжиманий с каждого! Это примирит их с тобой, Эпштейн. Кто еще хочет остаться сегодня вечером в казарме?.. Тогда начнем собираться. В двадцать четыре ноль-ноль с вещевыми мешками строимся у казармы, по всей форме. А НУ, ЖИВО, МАРШ!!! (Все вскакивают, кроме Эпштейна.) СТОЙ! ЧЕРТ ВАС ДЕРИ! (Все замирают) НИКТО, ни один человек не выйдет отсюда, пока он не съест, не доест, не проглотит эту высококалорийную жвачку, отпущенную в ... Читать дальше » *** ***
Неделю спустя. 4 эпизод Сэл. Увольнительная — сорок восемь часов! Вот уж под-жару! Интересно, сколько девчонок можно пропустить, если, скажем, на одну четыре часа? Это значит… ... Читать дальше » ***
*** Виковский. ЛИЧНЫЕ И ТАЙНЫЕ МЕМУАРЫ ИЙИНА ЭМ.ДЖЕРОМА. Хеннеси, Он позволил тебе их читать? Виковский. Нет, но когда мы закончим чтение, мы спросим его, считает ли он свой поступок порядочным? Хеннеси. Ты не имеешь права читать. Это все равно, что вскрывать чужие письма. < ... Читать дальше » *** *** ***
*** *** *** ПОДЕЛИТЬСЯ
*** *** *** ***
Детство в кинофильме***
*** Наталья Седых *** *** *** ***
*** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** | ||||||||
|
| ||||||||
| Всего комментариев: 0 | |