Главная » » Двадцать лет спустя. Александр Дюма. 014. XXX ЧЕТВЕРО ДРУЗЕЙ ГОТОВЯТСЯ К ВСТРЕЧЕ. XXXI КОРОЛЕВСКАЯ ПЛОЩАДЬ. XXXII. ПАРОМ НА УАЗЕ.

16:25

Двадцать лет спустя. Александр Дюма. 014. XXX ЧЕТВЕРО ДРУЗЕЙ ГОТОВЯТСЯ К ВСТРЕЧЕ. XXXI КОРОЛЕВСКАЯ ПЛОЩАДЬ. XXXII. ПАРОМ НА УАЗЕ.

---

Тотчас же на улице раздался крик: "Да здравствует Брусель! Да
здравствует коадъютор!"
Господин де Лонгвиль почувствовал ревность и тоже подошел к окну.
- Да здравствует Лонгвиль! - закричали в толпе.
- Друзья мои, - сказал герцог, делая приветственный знак рукой, - разойдитесь с миром. Не нужно таким беспорядком радовать наших врагов.
- Хорошо сказано, господин герцог, - сказал Брусель, - вот настоящая
французская речь.
- Да, господа парижане, - произнес принц де Конти, тоже подходя к ок-
ну за своей долей приветствий. - Господин Брусель просит вас разойтись.
К тому же ему необходим покой, и шум может повредить ему.
- Да здравствует принц де Конти! - кричала толпа.
Принц поклонился.
Все три посетителя простились с советником, и толпа, которую они рас-
пустили именем Бруселя, отправилась их провожать. Они достигли уже набе-
режной, а Брусель с постели все еще кланялся им вслед.
Старая служанка была поражена всем происшедшим и смотрела на хозяина
с обожанием. Советник вырос в ее глазах на целый фут.
- Вот что значит служить своей стране по совести, - удовлетворенно
заметил Брусель.
Врачи после часового совещания предписали класть на ушибленные места
примочки из соленой воды.
Весь день к дому подъезжала карета за каретой. Это была настоящая
процессия. Вся Фронда расписалась у Бруселя.
- Какой триумф, отец мой! - восклицал юный сын советника. Он не пони-
мал истинных причин, толкавших их людей к его отцу, и принимал всерьез
всю эту демонстрацию.
- Увы, мой милый Жак, - сказал Брусель, - боюсь, как бы не пришлось
слишком дорого заплатить за этот триумф. Наверняка господин Мазарини
составляет сейчас список огорчений, доставленных ему по моей милости, и
предъявит мне счет.
Фрике вернулся за полночь: он никак не мог разыскать врача.

XXX

ЧЕТВЕРО ДРУЗЕЙ ГОТОВЯТСЯ К ВСТРЕЧЕ

- Ну что? - спросил Портос, сидевший во дворе гостиницы "Козочка", у д'Артаньяна, который возвратился из Пале-Рояля с вытянутой и угрюмой физиономией. - Он дурно вас принял, дорогой д'Артаньян?
- Конечно, дурно. Положительно, это просто скотина! Что вы там едите, Портос?
- Как видите, макаю печенье в испанское вино. Советую и вам делать то же.
- Вы правы. Жемблу, стакан!
Слуга, названный этим звучным именем, подал стакан, и д'Артаньян уселся возле своего друга. - Как же это было?
- Черт! Вы понимаете, что выбирать выражения не приходилось. Я вошел, он косо на меня посмотрел, я пожал плечами и сказал ему: "Ну, монсеньер,
мы оказались слабее". - "Да, я это знаю, расскажите подробности". Вы понимаете, Портос, я не мог рассказать детали, не называя наших друзей; а назвать их - значило их погубить.
"Еще бы! Монсеньер, - сказал я, - их было пятьдесят, а нас только двое". - "Да, - ответил он, - но это не помешало вам обменяться выстрелами, как я слышал". - "Как с той, так и с другой стороны потратили немного пороху, вот и все". - "А шпаги тоже увидели дневной свет?" - "Вы хотите сказать, монсеньер, ночную тьму?" - ответил я. "Так, - продолжал кардинал, - я считал вас гасконцем, дорогой мой". - "Я гасконец, только когда мне везет, монсеньер". Этот ответ, как видно, ему понравился: он
рассмеялся. "Впредь мне наука, - сказал он, - давать своим гвардейцам лошадей получше. Если бы они поспели за вами и каждый из них сделал бы
столько, сколько вы и ваш друг, - вы сдержали бы слово и доставили бы мне его живым или мертвым".
- Ну что ж, мне кажется, это неплохо, - заметил Портос.
- Ах, боже мой, конечно, нет, дорогой мой. Но как это было сказано!Просто невероятно, - перебил он свой рассказ, - сколько это печенье поглощает вина. Настоящая губка! Жемблу, еще бутылку!
Поспешность, с которой была принесена бутылка, свидетельствовала об уважении, которым пользовался д'Артаньян в заведении.
Он продолжал:
- Я уже уходил, как он опять подозвал меня и спросил: "У вас три лошади были убиты и загнаны?" - "Да, монсеньер". - "Сколько они стоят?"
- Что же, это по-моему, похвальное намерение, - заметил Портос.
- Тысячу пистолей, - ответил я.
- Тысячу пистолей! - вскричал Портос. - О, это чересчур, и если он
знает толк в лошадях, он должен был торговаться.
- Уверяю вас, ему этого очень хотелось, этому скряге. Он подскочил на месте и впился в меня глазами. Я тоже посмотрел на него. Тогда он понял и, сунув руку в ящик, вытащил оттуда билеты Лионского банка.
- На тысячу пистолей?
- Ровно на тысячу, этакий скряга, ни на пистоль больше.
- И они при вас?
- Вот они.
- Честное слово, по-моему, он поступил как порядочный человек, - сказал Портос.
- Как порядочный человек? С людьми, которые не только рисковали из-за
него своей шкурой, но еще оказали ему большую услугу!
- Большую услугу, какую же? - спросил Портос.
- Еще бы, я, кажется, задавил ему одного парламентского советника.
- Как! Это тот черный человечек, которого вы сшибли с ног у кладбища?
- Именно, мой милый. Понимаете ли, он очень мешал ему. К несчастью, я
не раздавил его в лепешку. Он, по-видимому, выздоровеет и еще наделает
кардиналу неприятностей.
- Вот как! А я еще осадил мою лошадь, которая чуть было не смяла его.
Ну, отложим это до следующего раза...
- Он должен был, скупец, заплатить мне за этого советника!
- Но ведь вы не совсем его задавили? - заметил Портос.
- А! Ришелье все равно сказал бы: "Пятьсот экю за советника!" Но до-
вольно об этом. Сколько вам стоили ваши лошади, Портос?
- Эх, друг мой, если б бедный Мушкетон был здесь, он назвал бы вам
точную цену в ливрах, су и денье.
- Все равно, скажите хоть приблизительную, с точностью до десяти экю.
- Вулкан и Баярд мне стоили каждый около двухсот пистолей, и если
оценить Феба в полтораста, то это, вероятно, будет полный счет.
- Значит, остается еще четыреста пятьдесят пистолей, - сказал д'Ар-
таньян удовлетворенно.
- Да, - ответил Портос, - но не забудьте еще сбрую.
- Это правда, черт возьми! А сколько стоит сбруя?
- Если положить сто пистолей на три лошади, то...
- Хорошо, будем считать, сто пистолей, - прервал д'Артаньян. - У нас
остается еще триста пятьдесят.
Портос кивнул головой в знак согласия.
- Отдадим пятьдесят хозяйке в счет нашего содержания и поделим между
собой остальные триста.
- Поделим, - согласился Портос.
- В общем, грошовое дело, - пробормотал д'Артаньян, пряча свои биле-
ты.
- Гм... - сказал Портос, - это уж всегда так. Но скажите-ка...
- Что?
- Он совершенно обо мне не спрашивал?
- Ну как же! - воскликнул д'Артаньян, боясь обескуражить своего друга
признанием, что кардинал ни словом о нем не обмолвился. - Он сказал...
- Что он сказал? - подхватил Портос.
- Подождите, я хочу припомнить его подлинные слова. Он сказал: "Пере-
дайте вашему другу, что он может спать спокойно".
- Отлично, - сказал Портос. - Ясно как день, что все-таки он собира-
ется сделать меня бароном.
В этот момент на соседней церкви пробило девять часов.
Д'Артаньян вздрогнул.
- В самом деле, - сказал Портос, - бьет девять, а в десять, как вы
помните, у нас свидание на Королевской площади.
- Молчите, Портос, - нетерпеливо воскликнул д'Артаньян, - не напоми-
найте мне об этом. Со вчерашнего дня я сам не свой. Я не пойду.
- Почему? - спросил Портос.
- Потому что мне очень тяжело видеть снова двух людей, по вине кото-
рых провалилось наше предприятие.
- Но ведь ни тот, ни другой не одержали над нами верх. Мой пистолет
был еще заряжен, а вы стояли оба лицом к лицу со шпагами в руке.
- Да, - сказал д'Артаньян, - но не кроется ли в свидании...
- О, вы так не думаете, д'Артаньян.
Это была правда. Д'Артаньян не считал Атоса способным на обман, а
просто искал предлога, чтобы увильнуть от свидания.
- Надо идти, - сказал великолепный сеньор де Брасье. - Иначе они по-
думают, что мы струсили. Ах, мой друг, раз мы бесстрашно выступили вдво-
ем против пятидесяти противников на большой дороге, то мы можем смело
встретиться с двумя друзьями на Королевской площади.
- Да, да, - сказал д'Артаньян, - я это знаю; но они примкнули к пар-
тии принцев, не предупредив нас о том. Атос и Арамис провели меня, и это
меня тревожит. Вчера мы узнали правду. А вдруг сегодня откроется еще
что нибудь?
- Вы в самом деле не доверяете им? - спросил Портос
- Арамису - да, с тех пор как он стал аббатом. Вы представить себе не
можете, мои дорогой, чем он теперь стал. По его мнению, мы загораживаем
ему дорогу к сану епископа, и он, пожалуй, не прочь нас устранить.
- Арамис - другое дело; тут я не удивился бы, - сказал Портос.
- Пожалуй, господин де Бофор вздумает захватить нас.
- Это после того, как мы были у него в руках и он отпустил нас на
свободу? Впрочем, будем осторожны, вооружимся и возьмем с собой Планше с
его карабином.
- Планше - фрондер, - сказал д'Артаньян.
- Черт бы побрал эту гражданскую войну! - воскликнул Портос - Ни на
кого нельзя положиться: ни на друзей, ни на прислугу. Ах, если бы бедный
Мушкетон был здесь! Вот кто никогда бы меня не покинул.
- Да, пока вы богаты. Эх, мой друг, не междоусобные войны разъединяют
пас, а то, что мы больше не двадцатилетние юноши, то, что благородные
порывы молодости угасли, уступив место голосу холодного расчета, внушениям честолюбия, воздействию эгоизма Да, вы правы, Портос; пойдем на это
свидание, по пойдем хорошо вооруженные. Если мы не пойдем, они скажут,
что мы струсили Эй, Планше! - крикнул д'Артаньян.
Явился Планше
- Вели оседлать лошадей и захвати карабин.
- Но, сударь, на кого же мы идем?
- Ни на кого. Это простая мера предосторожности на случай, если мы
подвергнемся нападению
- Знаете ли вы, сударь, что было покушение на доброго советника Бру-
селя, этого отца народа?
- Ах, в самом деле? - спросил д'Артаньян.
- Да, но он вполне вознагражден: народ на руках отнес его домой. Со
вчерашнего дня дом его битком набит. Его посетили коадъютор, Лонгвиль,
принц де Копти; герцогиня де Шеврез и госпожа де Вандом расписались у
него в числе посетителей Теперь стоит ему захотеть.
- Ну что он там захочет?
Планше запел:
Слышен ветра шепот,
Слышен свист порой
Эго Фронды ропот
"Мазарини долой!"
- Нет ничего странного, что Мазарини было бы более по сердцу, если бы
я совсем задавил его советника, - хмуро бросил д'Артаньян Портосу.
- Вы понимаете, сударь, что если вы просите меня захватить мой кара-
бин для какого-нибудь предприятия вроде того, какое замышлялось против
господина Бруселя.
- Нет, нет, будь спокоен. Но откуда у тебя все эти подробности?
- О, я получил их из верного источника - от Фрике.
- От Фрике? - сказал д'Артаньян. - Это имя мне знакомо.
- Это сын служанки Бруселя, молодец парень; за него можно поручиться
- при восстании он своего не упустит.
- Не поет ли он на клиросе в соборе Богоматери? - спросил д'Артаньян.
- Да, ему покровительствует Базен.
- Ах, знаю, - сказал д'Артаньян, - и он прислуживает в трактире на
улице Лощильщиков.
- Совершенно верно.
- Что вам за дело до этого мальчишки? - спросил Портос.
- Гм, - сказал д'Артаньян, - я уж раз получил от него хорошие сведения, и при случае он может доставить мне и другие.
- Вам, когда вы чуть не раздавили его хозяина!
- А откуда он это узнает?
- Правильно.
В это время Атос и Арамис приближались к Парижу через предместье
Сент-Антуан. Они отдохнули в дороге и теперь спешили, чтобы не опоздать
на свидание. Базен один сопровождал их. Гримо, как помнят читатели, ос-
тался ухаживать за Мушкетоном, а затем должен был ехать прямо к молодому
виконту Бражелону, направляющемуся во фландрскую армию.
- Теперь, - сказал Атос, - нам нужно зайти в какую-нибудь гостиницу,
переодеться в городское платье, сложить шпаги и пистолеты и разоружить
нашего слугу.
- Отнюдь нет, дорогой граф. Позвольте мне не только не согласиться с
вашим мнением, но даже попытаться склонить вас к моему.
- Почему?
- Потому что свидание, на которое мы идем, - военное свидание.
- Что вы хотите этим сказать, Арамис?
- Что Королевская площадь - это только продолжение Вандомской проезжей дороги и ничто другое.
- Как! Наши друзья...
- Стали сейчас нашими опаснейшими врагами, Атос... Послушайтесь меня,
не стоит быть слишком доверчивым, а в особенности вам.
- О мой дорогой д'Эрбле!..
- Кто может поручиться, что д'Артаньян не винит нас в своем поражении
и не предупредил кардинала? И что кардинал не воспользуется этим свида-
нием, чтобы схватить нас?
- Как, Арамис, вы думаете, что д'Артаньян и Портос приложат руку к
такому бесчестному делу?
- Между друзьями, вы правы, Атос, это было бы бесчестное дело, но по
отношению к врагам это только военная хитрость.
Атос скрестил руки и поник своей красивой головой.
- Что поделаешь, Атос, - продолжал Арамис, - люди уж так созданы, и
не всегда им двадцать лет. Мы, как вы знаете, жестоко задели самолюбие
д'Артаньяна, слепо управляющее его поступками. Он был побежден. Разве вы
не видели, в каком он был отчаянии на той дороге? Что касается Портоса,
то, может быть, его баронство зависело от удачи всего дела. Но мы встали
ему поперек пути, и на этот раз баронства ему не видать. Кто поручится,
что пресловутое баронство не зависит от нашего сегодняшнего свидания?
Примем меры предосторожности, Атос.
- Ну а если они придут безоружными? Какой позор для пас, Арамис?
- О, будьте покойны, дорогой мой, ручаюсь вам, что этого не случится.
К тому же у нас есть оправдание: мы прямо с дороги, и мы мятежники.
- Нам думать об оправданиях! Об оправданиях перед д'Артаньяном и Пор-
тосом! О Арамис, Арамис, - сказал Атос, грустно качая головой. - Клянусь
честью, вы делаете меня несчастнейшим из людей. Вы отравляете сердце,
еще не окончательно умершее для дружеских чувств. Поверьте, лучше бы у
меня его вырвали из груди. Делайте, как хотите, Арамис. Я же пойду без
оружия, - закончил он.
- Нет, вы этого не сделаете. Я не пущу вас так. Из за вашей слабости
вы можете погубить не одного человека, не Атоса, не графа де Ла Фер, но
дело целой партии, к которой вы принадлежите и которая на вас рассчитывает.
- Пусть будет по-вашему, - грустно ответил Атос. И они продолжали
свой путь.
Едва только по улице Па-де-ла-Мюль подъехали они к решетке пустынной
площади, как заметили под сводами, около улицы Святой Екатерины, трех
всадников.
Это были д'Артаньян и Портос, закутанные в плащи, из-под которых тор-
чали их шпаги. За ними следовал Планше с мушкетом через плечо.
Увидев их, Атос и Арамис сошли с лошадей.
Д'Артаньян и Портос сделали то же самое. Д'Артаньян, заметив, что Ба-
зен, вместо того чтобы держать трех лошадей на поводу, привязывает их к
кольцам под сводами, приказал и Планше сделать так же.
Затем - двое с одной стороны и двое с другой, сопровождаемые слугами,
они двинулись навстречу друг другу и, сойдясь, вежливо раскланялись.
- Где угодно будет вам, господа, выбрать место для нашей беседы? -
сказал Атос, заметив, что многие прохожие останавливаются и глядят на
них, словно ожидая, что сейчас разыграется одна из тех знаменитых дуэлей, воспоминание о которых еще свежо было в памяти парижан, в особенности живших на Королевской площади.
- Решетка заперта, - сказал Арамис, - но если вы любите тень деревьев
и ненарушаемое уединение, я достану ключ в особняке Роган, и мы устроим-
ся чудесно.
Д'Артаньян стал вглядываться в темноту, а Портос даже просунул голову
в решетку, пытаясь разглядеть что нибудь во мраке.
- Если вы предпочитаете другое место, - своим благородным, чарующим
голосом сказал Атос, - выбирайте сами.
- Я думаю, что если только господин д'Эрбле достанет ключ, лучше это-
го места не найти.
Арамис сейчас же пошел за ключом, успев, однако, шепнуть Атосу, чтобы
он не подходил очень близко к д'Артаньяну и Портосу; по тот, кому он по-
дал этот совет, только презрительно улыбнулся и подошел к своим прежним
друзьям, не двигавшимся с места.
Арамис действительно постучался в особняк Роган и скоро вернулся
вместе с человеком, говорившим:
- Так вы даете мне слово, сударь?
- Вот вам, - сказал Арамис, протягивая ему золотой.
- Ах, вы не хотите дать мне слово, сударь! - сказал привратник, качая
головой.
- В чем мне ручаться? - отвечал Арамис. - Я вас уверяю, что в настоя-
щую минуту эти господа - наши друзья.
- Да, конечно, - холодно подтвердили Атос, д'Артаньян и Портос.
Д'Артаньян слышал разговор и понял, в чем дело.
- Вы видите? - сказал он Портосу.
- Что такое?
- Он не хочет дать слово.
- В чем?
- Этот человек просит Арамиса дать слово, что мы явились на площадь
не для поединка.
- И Арамис не захотел дать слово?
- Не захотел.
- Так будем осторожны.
Атос не спускал с них глаз, пока они говорили. Арамис открыл калитку
и посторонился, чтобы пропустить вперед д'Артаньяна и Портоса. Входя,
д'Артаньян зацепил эфесом шпаги за решетку и принужден был распахнуть
плащ. Под плащом обнаружились блестящие дула его пистолетов, на которых
заиграл лунный свет.
- Вы видите? - сказал Арамис, дотрагиваясь одной рукой до плеча Атоса
и указывая другой на арсенал за поясом д'Артаньяна.
- Увы, да! - сказал Атос с тяжелым вздохом.
И он пошел за ними. Арамис вошел последним и запер за собой калитку.
Двое слуг остались на улице и, словно тоже испытывая недоверие, держа-
лись подальше друг от друга.

XXXI

КОРОЛЕВСКАЯ ПЛОЩАДЬ

В молчании все четверо направились на середину площади. В это время
луна вышла из-за туч, и так как на открытом месте их легко было заме-
тить, они решили свернуть под липы, где тень была гуще.
Кое-где там стояли скамейки. Они остановились около одной из них. По
знаку Атоса д'Артаньян и Портос сели. Атос и Арамис продолжали стоять.
Наступило молчание; каждый испытывал замешательство перед неизбежным
объяснением.
- Господа, - заговорил Атос, - наше присутствие на этом свидании до-
казывает силу нашей прежней дружбы. Ни один не уклонился, значит, ни од-
ному из нас не в чем упрекнуть себя.
- Послушайте, граф, - ответил д'Артаньян, - вместо того чтобы говорить комплименты, которых, быть может, не заслуживаем ни мы, ни вы, лучше объяснимся чистосердечно.
- Я ничего так не желаю, - ответил Атос. - Я говорю искренне, скажите
же откровенно и вы: можете ли вы в чем-нибудь упрекнуть меня или аббата
д'Эрбле?
- Да, - сказал д'Артаньян. - Когда я имел честь видеться с вами в вашем замке Бражелон, я сделал вам предложение, которое было хорошо вами
понято. Но, вместо того чтобы ответить мне, как другу, вы провели меня,
как ребенка, и этой восхваляемой вами дружбе был нанесен удар не вчера,
когда скрестились наши шпаги, а раньше, когда вы притворялись у себя в
замке?
- Д'Артаньян, - с кротким упреком проговорил Атос.
- Вы просили меня быть откровенным, - продолжал д'Артаньян, - из-
вольте. Вы спрашиваете меня, что я думаю, и я вам это говорю. А теперь я
обращаюсь к вам, господин аббат д'Эрбле. Я говорил с вами, как говорил с
графом, и вы так же, как он, обманули меня.
- Поистине, вы странный человек, - сказал Арамис. - Вы явились ко мне
с предложениями, но разве вы их мне сделали? Нет, вы старались выведать
мои секреты - и только. Что я вам тогда сказал? Что Мазарини ничтожество
и что я не буду ему служить. Вот и все. Разве я вам сказал, что не буду
служить никому другому? Напротив, я, как мне кажется, дал вам понять,
что я на стороне принцев. Насколько мне помнится, мы с вами даже превесело шутили над возможностью такого вполне вероятного случая, что карди-
нал поручит вам арестовать меня. Принадлежите вы к какой-нибудь партии?
Бесспорно, да. Почему же и нам тоже нельзя примкнуть к другой партии? У
вас была своя тайна, у нас - своя. Мы не поделились ими; тем лучше, это
доказывает, что мы умеем хранить тайны.
- Я ни в чем не упрекаю вас, - сказал д'Артаньян, - и если коснулся
вашего образа действий, то только потому, что граф де Ла Фер заговорил о
дружбе.
- А что вы находите предосудительного в моих действиях? - надменно
спросил Арамис.
Кровь сразу бросилась в голову д'Артаньяну. Он встал и ответил:
- Я нахожу, что они вполне достойны питомца иезуитов.
Видя, что д'Артаньян поднялся, Портос встал также. Все четверо стояли
друг против друга с угрожающим видом.
При ответе д'Артаньяна Арамис сделал движение, словно хотел схватиться за шпагу.
Атос остановил его.
- Д'Артаньян, - сказал он, - вы пришли сюда сегодня, еще не остыв
после нашего вчерашнего приключения. Я надеялся, д'Артаньян, что в вашем
сердце найдется достаточно величия духа и двадцатилетняя дружба устоит
перед минутной обидой самолюбия. О, скажите мне, что это так! Можете ли
вы упрекнуть меня в чем-нибудь? Если я виноват, я готов признать свою
вину.
Глубокий, мягкий голос Атоса сохранил свое прежнее действие на д'Артаньяна, тогда как голос Арамиса, становившийся в минуты дурного настроения резким и крикливым, только раздражал его. В ответ он сказал Атосу:
- Я думаю, граф, что еще в замке Бражелон вам следовало открыться мне
и что аббат, - оказал он на Арамиса, - должен был сделать это в своем
монастыре; тогда я не бросился бы в предприятие, в котором вы должны бы-
ли стать мне поперек дороги. Но из-за моей сдержанности не следует считать меня глупцом. Если бы я захотел выяснить, какая разница между
людьми, которые к аббату д'Эрбле приходят по веревочной лестнице, и те-
ми, которые являются к нему по деревянной, я бы заставил его говорить.
- Как вы смеете вмешиваться! - воскликнул Арамис, бледнея от гнева
при мысли, что, может быть, д'Артаньян подглядел его с г-жой де Лонг-
виль.
- Я вмешиваюсь в то, что меня касается, и умею делать вид, будто не
замечаю того, до чего мне нет дела. Но я ненавижу лицемеров, а к этой
категории я причисляю мушкетеров, изображающих из себя аббатов, и абба-
тов, прикидывающихся мушкетерами. Вот, - прибавил он, указывая на Портоса, - человек, который разделяет мое мнение.
Портос, не произносивший до сих пор ни звука, ответил одним словом и
одним движением. Он сказал: "Да", и взялся за шпагу.
Арамис отскочил назад и извлек из ножен свою. Д'Артаньян пригнулся,
готовый напасть или защищаться.
Тогда Атос свойственным ему одному спокойным и повелительным движением протянул руку, медленно взял свою шпагу вместо с ножнами, переломил
ее на колене и отбросил обломки в сторону.
Затем, обратившись к Арамису, он сказал:
- Арамис, сломайте вашу шпагу.
Арамис колебался.
- Так надо, - сказал Атос и прибавил более тихим в мягким голосом: -
Я так хочу.
Тогда Арамис, побледнев еще больше, но покоренный этим жестом и голо-
сом, переломил в руках гибкое лезвие, затем скрестил на груди руки и
стал ждать, дрожа от ярости.
То, что они сделали, принудило отступить д'Артаньяна и Портоса. Д'Артаньян совсем не вынул шпаги, а Портос вложил свою обратно в ножны.
- Никогда, - сказал Атос, медленно поднимая к небу правую руку, - ни-
когда, клянусь в этом перед богом, который видит и слышит нас в эту торжественную ночь, никогда моя шпага не скрестится с вашими, никогда я не
кину на вас гневного взгляда, никогда в сердце моем по шевельнется нена-
висть к вам. Мы жили вместе, ненавидели и любили вместе. Мы вместе про-
ливали кровь, и, может быть, прибавлю я, между нами есть еще другая
связь, более сильная, чем дружба: мы связаны общим преступлением. Потому
что мы все четверо судили, приговорили к смерти и казнили человеческое
существо, которое, может быть, мы не имели права отправлять на тот свет,
хотя оно скорее принадлежало аду, чем этому миру. Д'Артаньян, я всегда
любил вас, как сына. Портос, мы десять лет спали рядом, Арамис так же
брат вам, как и мне, потому что Арамис любил вас, как я люблю и буду лю-
бить вас вечно. Что значит для вас Мазарини, когда мы заставляли посту-
пать по-своему такого человека, как Ришелье! Что для нас тот или иной
принц, для нас, сумевших сохранить королеве ее корону! Д'Артаньян, простите, что я скрестил вчера свою шпагу с вашей. Арамис просит в том же
извиненья у Портоса. После этого ненавидьте меня, если можете, но кля-
нусь, что, несмотря на вашу ненависть, я буду питать к вам только
чувство уважения и дружбы. А теперь вы, Арамис, повторите мои слова. И
затем, если наши старые друзья этого желают и вы желаете того же, расстанемся с ними навсегда.
Наступила минута торжественного молчания, которое было прервано Ара-
мисом.
- Клянусь, - сказал он, глядя спокойно и прямо, хотя голос его дрожал
еще от недавнего волнения, - клянусь, я не питаю больше ненависти к моим
былым товарищам. Я сожалею, что бился с вами, Портос. Клянусь далее, что
не только шпага моя никогда не направится на вашу грудь, но что даже в
самой сокровенной глубине моего сердца не найдется впредь и следа непри-
язни к вам. Пойдемте, Атос.
Атос сделал движение, чтобы уйти.
- О нет, нет! Не уходите! - вскричал Д'Артаньян, увлекаемый одним из
тех неудержимых порывов, в которых сказывалась его горячая кровь и при-
родная прямота души. - Не уходите, потому что я тоже хочу произнести
клятву. Клянусь, что я отдам последнюю каплю моей крови, последний живой
лоскут моей плоти, чтобы сохранить уважение такого человека, как вы,
Атос, и дружбу такого человека, как вы, Арамис.
И он бросился в объятия Атоса.
- Сын мой, - произнес Атос, прижимая его к сердцу.
- А я, - сказал Портос, - я не клянусь ни в чем, но я задыхаюсь от
избытка чувств, черт возьми! Если бы мне пришлось сражаться против вас,
мне кажется я скорее дал бы себя проткнуть насквозь, потому что я никогда никого не любил, кроме вас, в целом свете.
И честный Портос, заливаясь слезами, бросился в объятия Арамиса.
- Друзья мои, - сказал Атос, - вот на что я надеялся, вот чего я ждал
от таких сердец, как ваши. Да, я уже сказал и повторяю еще раз: судьбы
наши связаны нерушимо, хотя пути наши и разошлись. Я уважаю ваши взгляды, Д'Артаньян, я уважаю ваши убеждения, Портос. Хотя мы сражаемся за
противоположные цели, - останемся друзьями! Министры, принцы, короли,
словно поток, пронесутся и исчезнут, междоусобная война погаснет, как
костер, но мы, останемся ли мы теми же? У меня есть предчувствие, что
да.
- Да, - сказал Д'Артаньян, - будем всегда мушкетерами, и пусть нашим
единственным знаменем будет знаменитая салфетка бастиона Сен-Жерве, на
которой великий кардинал велел вышить три лилии.
- Да, - сказал Арамис, - сторонники ли мы кардинала или фрондеры, не
все ли равно? Останемся навсегда друг другу добрыми секундантами на дуэ-
лях, преданными друзьями в важных делах, веселыми товарищами в веселье.
- И всякий раз, - сказал Атос, - как нам случится встретиться в бою,
при одном слове "Королевская площадь!" возьмем шпагу в левую руку и про-
тянем друг другу правую, хотя бы это было среди кровавой резни.
- Вы говорите восхитительно! - сказал Портос.
- Вы величайший из людей и целой головой выше нас всех! - вскричал
д'Артаньян.
Атос улыбнулся с несказанной радостью.
- Итак, решено, - сказал он. - Ну, господа, ваши руки. Христиане ли
вы хоть сколько-нибудь?
- Черт побери! - воскликнул Д'Артаньян.
- Мы будем ими на этот раз, чтобы сохранить верность нашей клятве, -
сказал Арамис.
- Ах, я готов поклясться кем угодно, хоть самим Магометом, - сказал
Портос. - Черт меня подери, если я когда-нибудь был так счастлив, как
сейчас.
И добрый Портос принялся вытирать все еще влажные глаза.
- Есть ли на ком-нибудь из вас крест? - спросил Атос.
Портос и д'Артаньян переглянулись и покачали головами, как люди, застигнутые врасплох.
Арамис улыбнулся и снял с шеи алмазный крестик на нитке жемчуга.
- Вот, - сказал он.
- Теперь, - продолжал Атос, - поклянемся на этом кресте, который нес-
мотря на алмазы, все-таки крест, - поклянемся, что бы ни случилось, веч-
но сохранять дружбу. И пусть эта клятва свяжет не только нас, но и наших
потомков. Согласны вы на такую клятву?
- Да, - ответили все в один голос.
- Ах, предатель! - шепнул д'Артаньян на ухо Арамису. - Вы заставили
нас поклясться на кресте фрондерки!

XXXII

ПАРОМ НА УАЗЕ

Мы надеемся, что наши читатели не совсем забыли молодого путешественника, оставленного нами по дороге во Фландрию. Потеряв из виду своего
покровителя, который, стоя перед старинной церковью, провожал его глаза-
ми, Рауль пришпорил лошадь, чтобы избавиться от грустных мыслей и скрыть
от Оливена волнение, исказившее его лицо.
Все же одного часа быстрой езды оказалось достаточно, чтобы рассеять
печаль, омрачавшую живое воображение молодого человека. Неведомое досе-
ле наслаждение полной свободой, наслаждение, которое имеет свою прелесть
даже для того, кто никогда не тяготился своей зависимостью, золотило для
него небо и землю, в особенности же тот отдаленный горизонт жизни, который мы зовем своим будущим. Все же после нескольких попыток завязать
разговор с Оливеном юноша почувствовал, что долгое время вести такую
жизнь ему будет очень скучно. Разглядывая проездом разные города, он
вспоминал ласковые, поучительные, глубокие беседы графа: теперь никто не
сообщит ему об этих городах таких ценных сведений, какие получил бы он
от Атоса, образованнейшего и занимательнейшего собеседника.
Еще одно воспоминание печалило Рауля. Подъезжая к городку Лувру, он
увидел прятавшийся за стеною тополей маленький замок, который до того
напомнил ему замок Лавальер, что он остановился и смотрел на него минут
десять, затем, грустно вздохнув, поехал дальше, не ответив Оливену, поч-
тительно осведомившемуся о причинах такого внимания к незнакомому дому.
Вид внешних предметов - таинственный проводник, который сообщается с
тончайшими нитями нашей памяти и иногда, помимо пашей воли, пробуждает
ее. Эти нити, подобно нити Ариадны, ведут нас по лабиринту мыслей, где
мы иногда теряемся, гоняясь за тенями прошлого, именуемыми воспоминания-
ми. Так, вид этого замка отбросил Рауля на пятьдесят миль к западу и
заставил его припомнить всю свою жизнь, от момента прощания с маленькой
Луизой до того дня, когда он увидел ее впервые. Каждая группа дубков,
каждый флюгер на черепичной крыше напоминал ему, что он не приближается,
а, наоборот, с каждым шагом все больше и больше удаляется от друзей сво-
его детства и, может быть, покинул их навсегда.
Наконец, не умея справиться со своей подавленностью и печалью, он
спешился, велел Оливену отвести лошадей в небольшой трактир, видневшийся
впереди при дороге на расстоянии мушкетного выстрела от них. Он сам ос-
тался подле красивой группы каштанов в цвету, вокруг которых жужжали рои
пчел, и приказал Оливену прислать ему с трактирщиком бумагу и чернил на
стол, точно нарочно здесь для этого поставленный.
Оливен покорно поехал дальше, и Рауль сел, облокотясь, за стол, уст-
ремив рассеянный взгляд на чудесный пейзаж, на зеленые поля и рощи и от
времени до времени стряхивая с головы цвет каштана, падавший, точно
снег. Рауль просидел так минут десять и уж совсем углубился в мечты,
когда вдруг он заметил странную фигуру с багровым лицом, с салфеткой
вместо передника и с другой салфеткой под мышкой, поспешно приближающую-
ся к нему с бумагой, пером и чернилами в руках.
- Ах, ах, - сказало это видение, - видно, у вас, дворян, у всех одни
и те же мысли. Не больше четверти часа назад молодой господин на такой
же красивой лошади и такого же барского вида, как вы, и, наверное, ваше-
го возраста, остановился около этих деревьев, велел принести сюда стол и
стул и пообедал здесь вместе с пожилым господином, должно быть своим
воспитателем. Они съели целый паштет без остатка и выпили до дна бутылку
старого маконского вина. Но, по счастью, у нас есть еще запасной паштет
и такое же вино, так что, если вашей милости угодно приказать...
- Нет, друг мой, - сказал Рауль, улыбаясь, - в настоящий момент мне
нужно лишь то, о чем я просил. Мне только хотелось бы, чтобы чернила бы-
ли черные, а перо хорошее. В таком случае я готов заплатить за перо
столько, сколько стоит вино, а за чернила - сколько стоит паштет.
- Тогда я отдам вино и паштет вашему слуге, - отвечал трактирщик, - а
перо и чернила вы получите в придачу.
- Делайте, как хотите, - сказал Рауль, только еще начинавший знако-
миться с этой особой породой людей, которые состояли раньше в содружест-
ве с разбойниками большой дороги, а теперь, когда разбойники повывелись,
с успехом их заменили.
Хозяин, успокоившись насчет платы, поставил на стол чернила, перо и
бумагу. Перо случайно оказалось сносным, и Рауль принялся за письмо. Хо-
зяин продолжал стоять перед ним, с невольным восхищением глядя на это
очаровательное лицо, такое кроткое и вместе с тем строгое. Красота всег-
да была и будет великой силой.
- Этот не таков, как тот, что сейчас проехал, - сказал хозяин Оливе-
ну, который подошел осведомиться, не нужпо ли чего-нибудь Раулю. - У ва-
шего хозяина совсем нет аппетита.
- Три дня тому назад у него был аппетит, но что поделаешь, с позавче-
рашнего дня он потерял его.
Оливен и хозяин направились в трактир. Оливен, по обычаю слуг, до-
вольных своим местом, рассказал трактирщику все, что, по его мнению, мог
рассказать о молодом дворянине.
Рауль между тем писал следующее:
"Сударь, после четырех часов езды я остановился, чтобы написать вам,
ибо каждую минуту я чувствую ваше отсутствие и беспрестанно готов обер-
нуться, чтобы ответить вам, как если бы вы были здесь и говорили со
мной. Я был так потрясен отъездом и так огорчен нашей разлукой, что мог
только весьма слабо выразить вам всю ту любовь и благодарность, которые
я питаю к вам. Вы прощаете меня, не правда ли, ведь ваше великодушное
сердце поняло все, что происходило в моем. Пишите мне, прошу вас: ваши
советы - часть моего существования. Кроме того, осмелюсь вам сказать, я
очень обеспокоен: мне кажется, вы сами готовитесь к какому-то опасному
предприятию, о котором я не решился вас расспрашивать, раз вы сами мне о
нем ничего не сказали. Вы видите, мне крайне необходимо получить от вас
письмо. С тех пор как вас нет здесь, подле меня, я каждую минуту боюсь
наделать ошибок.
Вы были мне могущественной опорой, и сейчас, клянусь вам, я очень
одинок.
Не будете ли вы так добры, сударь, если получите известия из Блуа,
сообщить мне несколько слов о моей маленькой подруге мадемуазель де Ла-
вальер, здоровье которой накануне нашего отъезда, как вы помните, внуша-
ло опасения.
Вы понимаете, мой дорогой воспитатель, как мне дороги и ценны воспо-
минания о времени, проведенном вместе с вами. Я надеюсь, что и вы изред-
ка вспоминаете обо мне, и если вам иногда меня недостает, если вы хоть
немного сожалеете о моем отсутствии, - я буду счастлив узнать, что вы
почувствовали мою любовь и преданность и что я сумел показать их вам,
когда имел радость жить с вами вместе".
Окончив письмо, Рауль почувствовал, что на душе у него стало спокой-
нее. Убедившись, что ни Оливен, ни хозяин за ним не подсматривают, он
запечатлел на письме поцелуй - немая и трогательная ласка, о которой
способно было догадаться сердце Атоса, когда он станет распечатывать
конверт.
Тем временем Оливен съел свой паштет и выпил бутылку вина. Лошади то-
же отдохнули. Рауль знаком подозвал хозяина, бросил на стол экю, вскочил
на лошадь и в Сен-Лисе сдал письмо на почту.
Отдых, подкрепивший как всадников, так и лошадей, позволил им продол-
жать путь без остановок. В Вербери Рауль велел Оливену справиться о мо-
лодом дворянине, который, по словам трактирщика, ехал впереди них. Тот,
оказывается, проехал всего лишь три четверти часа тому назад, но у него
была отличная лошадь, и он ехал очень быстро.
- Постараемся догнать его, - сказал Рауль Оливену. - Он едет, как и
мы, в армию и будет мне приятным спутником.
Было четыре часа, когда Рауль приехал в Компьеп, Здесь он пообедал с
большим аппетитом и снова принялся расспрашивать о молодом путешествен-
нике. Подобно Раулю, тот останавливался в гостинице "Колокол и бутылка",
лучшей в Компьене, и, уезжая, говорил, что заночует в Нуайоне.
- Едем ночевать в Нуайон, - сказал Рауль.
- Сударь, - почтительно заявил Оливен, - разрешите мне заметить вам,
что мы уже сегодня утром сильно утомили наших лошадей. Я думаю, лучше
будет переночевать здесь и выехать завтра рано утром. Десять миль для
первого перехода достаточно.
- Граф де Ла Фер желает, чтобы я торопился, - возразил Рауль, - и
чтобы я догнал принца на четвертый день утром. Доедем до Нуайона, это
будет такой же переезд, какие мы делали, когда ехали из Блуа в Париж. Мы
прибудем туда в восемь часов. Лошади будут отдыхать целую ночь, а завтра
в пять часов утра поедем дальше.
Оливен не посмел противоречить и последовал за Раулем, ворча сквозь
зубы:
- Ладно, ладно, тратьте весь ваш пыл в первый день. Завтра вместо
двенадцати миль вы сделаете десять, послезавтра пять, а дня через три
окажетесь в постели. Придется-таки вам отдохнуть. Все вы, молодые люди,
хвастунишки.
Видно, Оливен не прошел школы, в которой воспитались Планше и Гримо.
Рауль и в самом деле чувствовал усталость, но ему хотелось проверить
свои силы. Воспитанный в правилах, Атоса и много раз слышавший от него о
переездах в двадцать пять миль, он и тут желал походить на своего нас-
тавника. Д'Артаньян, этот железный человек, казалось, созданный из нер-
вов и мускулов, также пленял его воображение.
И он все погонял и погонял своего коня, несмотря на доводы Оливена.
Они свернули на живописную проселочную дорогу, которая, как им сказа-
ли, на целую милю сокращала путь к парому. Въехав на небольшой холм, Ра-
уль увидел перед собой реку. На берегу виднелась группа всадников, гото-
вившихся к переправе. Не сомневаясь, что это молодой дворянин со своей
свитой, Рауль окликнул их, но было еще слишком далеко, чтобы они могли
его услышать. Тогда, несмотря на усталость лошади, Рауль погнал ее гало-
пом. Однако пригорок скоро скрыл от его взора всадников, а когда он
взобрался на возвышенность, то паром уже отчалил и направился к противо-
положному берегу.
Видя, что он опоздал и ему не удастся переправиться вместе с другими
путешественниками, Рауль остановился, поджидая Оливена.
В эту минуту с реки донесся крик. Рауль обернулся в ту сторону, откуда он послышался, и прикрыл рукой глаза от слепящих лучей заходящего
солнца.
- Оливен! - крикнул он. - Что там случилось?
Раздался второй крик, еще громче первого.
- Канат оборвался, сударь, - ответил Оливен, - и паром понесло по те-
чению. Но что это там в воде? Как будто барахтается что-то.
- Ясно, - воскликнул Рауль, всматриваясь в поверхность реки, ярко ос-
вещенной солнцем, - это лошадь и всадник!
- Они тонут! - крикнул Оливен.
Он не ошибся. У Рауля тоже не оставалось сомнений - на реке случилось
несчастье, и какой-то человек тонул. Он отпустил поводья и пришпорил ло-
шадь, которая, почувствовав одновременно боль и свободу, перескочила че-
рез перила, огораживавшие пристань, и бросилась в реку, далеко разбрызгивая воду и пену.
- Что вы делаете! - вскричал Оливен. - Боже мой!
Рауль направил лошадь прямо к утопавшему. Впрочем, это было для него
дело привычное. Он вырос на берегах Луары, был взлелеян, можно сказать,
ее волнами и сотни раз переправлялся через нее верхом и вплавь. Атос,
желая сделать в будущем из виконта солдата, поощрял такие забавы.
- О, боже мой, - в отчаянии кричал Оливен, - что сказал бы граф, если
бы он вас видел!
- Граф поступил бы, как я, - ответил Рауль, изо всех сил понукая свою
лошадь.
- А я, а я! - кричал побледневший Оливен, в отчаянии мечась по бере-
гу, - Как же я-то переправлюсь?
- Прыгай, трус, - ответил ему Рауль, продолжая плыть.
Затем он крикнул путешественнику, который в двадцати шагах от него
барахтался в воде:
- Держитесь, держитесь! Я спешу к вам на помощь!
Оливен подъехал к берегу, оробел, осадил лошадь, повернул назад, но
наконец, устыдившись, тоже бросился вслед за Раулем, хоть и твердил в
страхе:
- Я пропал, мы погибли.
А тем временем паром несся по течению. С него раз - давались крики
людей.
Мужчина с седыми волосами бросился с парома в воду и бодро плыл к то-
нувшему. Он подвигался медленно, потому что ему приходилось плыть против
течения.
Рауль уже подплывал к гибнущему. Но лошадь и всадник, с которых он не
спускал глаз, быстро погружались в воду. Только ноздри лошади были еще
видны над водою, а всадник выпустил поводья и, закинув голову, протяги-
вал руки. Еще минута, и они исчезнут.
- Мужайтесь! Смелей! - крикнул Рауль. - Смелей!
- Поздно, - проговорил молодой человек, - поздно!