Главная » » Двадцать лет спустя. Александр Дюма. 011. XXIII АББАТ СКАРРОН. XXIV СЕН-ДЕНИ.

01:22

Двадцать лет спустя. Александр Дюма. 011. XXIII АББАТ СКАРРОН. XXIV СЕН-ДЕНИ.

---

XXIII

АББАТ СКАРРОН

На улице Турнель был один дом, который в Париже знали все носильщики
портшезов и все лакеи. А между том хозяин его не был ни вельможа, ни бо-
гач. Там не давали обедов, никогда не играли в карты и почти не танцевали.
Несмотря на это, все высшее общество съезжалось туда, и весь Париж
там бывал.
Это было жилище маленького Скаррона.
У остроумного аббата время проводили весело. Можно было вдоволь наслушаться разных новостей, которые так остро комментировались, разбирались по косточкам и превращались в басни, в эпиграммы, что каждому хоте-
лось провести часок-другой с маленьким Скарроном, послушать, что он ска-
жет, и разнести его слова по знакомым. Многие стремились сами вставить
словечко, и если словечко было забавно, они становились желанными гостями.
Маленький аббат Скаррон (кстати сказать, он назывался аббатом только
потому, что получал доход с одною аббатства, а вовсе не потому, что был
духовным лицом) в молодости жил в Мансе и был одним из самых щеголеватых
пребендариев. Раз, во время карнавала, Скаррон раздумал потешить этот
славный город, душой которого он был. Он велел своему лакею намазать се-
бя с головы до ног медом, потом распорол перину и, вывалявшись в пуху,
превратился в какую-то невиданную чудовищную птицу. В этом странном костюме он отправился делать визиты своим многочисленным друзьям и приятельницам. Сначала прохожие с восхищением смотрели на него, потом послы-
шались свистки, потом грузчики начали его бранить, потом мальчишки стали
швырять в него камнями, и, наконец, Скаррон, спасаясь от обстрела, обратился в бегство; по стоило ему побежать, как все кинулись за ним в пого-
ню. Его окружили со всех сторон, стали мять, толкать, и он, чтобы спас-
тись от толпы, кинулся в реку. Скаррон плавал, как рыба, но вода была
ледяная. Он был в испарине, простудился, и его, едва он вышел на берег,
хватил паралич.
Были испробованы все известные средства, чтобы восстановить подвижность его членов. В конце концов доктора так измучили его, что он выгнал
их всех, предпочитая страдать от болезни, чем от лечения. Затем он пере-
селился в Париж, где о нем уже составилось мнение как о замечательно умном человеке. Тут он заказал себе кресло своего собственного изобретения, и раз, когда он в этом кресле явился с визитом к Анне Австрийской,
она, очарованная его умом, спросила, не желает ли он получить какой-нибудь титул.
- Да, ваше величество, - ответил он, - есть один титул, который я бы
очень желал получить.
- Какой же? - спросила Анна Австрийская.
- Титул "больного вашего величества".
Желание Скаррона было исполнено. Его стали называть "больным короле-
вы" и назначили ему пенсию в полторы тысячи ливров. С тех пор маленький
аббат, которому уже нечего было беспокоиться о будущем, зажил весело,
проживая без остатка все, что получал.
Но однажды один из близких кардиналу людей намекнул Скаррону, что ему
не следовало бы принимать у себя коадъютора.
- Почему? - спросил Скаррон. - Кажется, он достаточно высокого происхождения?
- О, конечно!
- Любезен?
- Несомненно.
- Умен?
- К несчастью, даже чересчур.
- Так почему же вы хотите, чтобы я не принимал его?
- Из-за его образа мыслей.
- Какого? О ком?
- О кардинале.
- Как! - воскликнул Скаррон. - Я не прекращаю знакомства с Жилем Депрео, который плохого мнения обо мне, а вы хотите, чтобы я не принимал
коадъютора, потому что он плохого мнения о ком то другом! Это невозможно
На этом разговор кончился, и Скаррон из духа противоречия стал еще
чаще видеться с г-ном де Гонди.
В тот день, до которого мы дошли в нашем рассказе, Скаррону надо было
получить свою пенсию за три месяца. Он, как всегда, дал лакею расписку и
послал его в казначейство. Но на этот раз там заявили, что "у госу-
дарства пет больше денег для аббата Скаррона".
Когда лакей вернулся с этим ответом, у Скаррона сидел герцог де Лонг-
виль, тотчас же предложивший выплачивать ему пенсию вдвое больше той,
которую отнял у пего Мазарини. Но хитрый инвалид предпочел отказаться и
сделал так, что к четырем часам пополудни весь город знал о поступке
кардинала. Это было как раз в четверг - приемный день у аббата. К нему
повалили толпой, и весь город бешено "фрондировал".
Атос нагнал на улице Сент-Опоре двух незнакомцев, ехавших по тому же
направлению, что и он. Они были, как и он, верхом и тоже в сопровождении
лакеев. Один из них снял шляпу и обратился к Атосу:
- Представьте себе, сударь, этот негодяй Мазарини лишил пенсии бедно-
го Скаррона.
- Возмутительно! - сказал Атос, тоже снимая шляпу.
- Сразу видно, что вы благородный человек, сударь, - продолжал всад-
ник, вступивший в разговор с Атосом. - Этот Мазарини прямо язва.
- Увы, сударь, - ответил Атос, - именно так!
И они разъехались, любезно раскланявшись.
- Очень удачно вышло, что мы будем у аббата Скаррона именно сегодня
вечером, - сказал Атос Раулю. - Мы выразим бедняге наше соболезнование.
- Кто такой этот Скаррон, что из-за него волнуется весь Париж? -
спросил Рауль. - Какой-нибудь министр в опале?
- О нет, виконт, - ответил Атос. - Это просто маленький дворянин, по
с большим умом. Он попал в немилость к кардиналу за то, что сочинил на
него четверостишие.
- Разве дворяне пишут стихи? - наивно спросил Рауль. - Я полагал, что
это унизительно для дворянина,
- Да, если стихи плохи, мой милый виконт, - смеясь, ответил Атос, -
если же нет, то они доставляют славу. Возьмем к примеру Ротру. И все-та-
ки, - добавил он тоном человека, подающего добрый совет, - лучше, пожа-
луй, совсем не писать их
- Значит, аббат Скаррон поэт? - спросил Рауль.
- Да, имейте это в виду, Рауль. Следите хорошенько за собой у него в
доме. Объясняйтесь больше жестами, а всего лучше - просто слушайте.
- Хорошо, сударь.
- Мне придется вести продолжительный разговор с одним из моих старин-
ных друзей. Это аббат д'Эрбле, о котором я не раз говорил вам.
- Да, я помню.
- Подходите к нам время от времени как бы затем, чтобы вмешаться в
наш разговор, но на самом деле ничего не говорите, а главное, не слушай-
те. Эта игра необходима для того, чтобы никто из посторонних не мешал
нам.
- Хорошо, граф, я в точности исполню ваше желание.
Атос сделал еще два визита, а в семь часов отправился вместе с Раулем
к аббату Скаррону. Множество экипажей, портшезов, лакеев и лошадей тес-
нилось на улице Турнель. Атос проложил себе дорогу и в сопровождении Ра-
уля вошел в дом.
Прежде всего им бросился в глаза Арамис, стоявший около большого, ши-
рокого кресла на колесах. В этом кресле под шелковым балдахином, прикры-
тый парчовый одеялом, сидел маленький человечек, еще не старый, с весе-
лым, смеющимся лицом, которое иногда бледнело, причем, однако, глаза
больного не теряли выражения живости, ума и любезности. То был аббат
Скаррон, всегда веселый, насмешливый, остроумный, всегда страдающий и
почесывающийся маленькой палочкой.
Вокруг этого подобия кочевой кибитки толпились мужчины и дамы. Комна-
та была чисто прибрана, недурно обставлена. Длинные шелковые занавеси,
затканные цветами, когда-то яркими, а теперь несколько полинявшими, зак-
рывали окна. Обивка стен, хоть и скромная, отличалась большим вкусом.
Два вежливых, благовоспитанные лакея почтительно прислуживали гостям.
Увидав Атоса, Арамис двинулся к нему навстречу, взяв его за руку,
представил Скаррону, который очень радушно и с большим уважением встре-
тил нового гостя, а к виконту обратился с остроумным приветствием. Рауль
не произнес в ответ ни слова: он не осмелился состязаться с королем ост-
роумия. Но поклон его был, во всяком случае, грациозным. Потом Арамис
познакомил Атоса с двумя-тремя из своих приятелей, и, после того как тот
обменялся с ними несколькими любезными словами, легкое замешательство,
вызванное его приходом, изгладилось, и разговор снова стал общим.
Через несколько минут, в течение которых Рауль успел освоиться и ра-
зобраться в топографии общества, дверь снова отворилась, и лакеи доложил
о мадемуазель Поле.
Атос прикоснулся к плечу виконта.
- Обратите на нее внимание, Рауль, - сказал он. - Это историческая
личность. Генрих Четвертый был убит в то время, когда ехал к пей.
Рауль вздрогнул. За последние дни перед ним уже несколько раз припод-
нималась завеса, скрывающая героическое прошлое. Эта женщина, еще моло-
дая и красивая, знала Генриха IV и говорила с ним!
Все столпились около мадемуазель Поле, так как она и сейчас пользова-
лась большой известностью. Это была высокая женщина с тонкой, гибкой та-
лией и густыми рыжевато-золотистыми волосами, какие так любил Рафаэль и
какими Тициан наделял своих Магдалин. За этот цвет волос, а может быть,
за первенство среди других женщин ее прозвали "львицей". Да будет из-
вестно нашим очаровательным современницам, которые претендуют на этот
фешенебельный титул, что он происходит не из Англии, как они, может
быть, думают, по от их прекрасной и остроумной соотечественницы - маде-
муазель Поле.
Мадемуазель Поле, не обращая внимания на шепот, поднявшийся со всех
сторон ей навстречу, подошла прямо к Скаррону.
- Итак, вы обеднели, мой милый аббат? - сказала она спокойно. - Мы
узнали об этом сегодня утром у госпожи Рамбулье. Нам сообщил это госпо-
дин де Грасс.
- Да, по зато государство обогатилось, - ответил Скаррон. - Нужно
уметь жертвовать собой для блага отечества.
- Теперь кардиналу можно будет увеличить свой ежегодный расход на духи и помаду на полторы тысячи ливров, - заметил какой-то фрондер, в ко-
тором Атос узнал всадника, встретившегося ему на улице СентОноре.
- Да, но что скажет на это муза, - заметил Арамис самым медовым голо-
сом, - которая любит золотую середину? Потому что
Si Virgilio puer aut tolerabile desit
Hospitium, caderent onmes a crimbus hydrae [12],
- Отлично! - сказал Скаррон, протягивая руку мадемуазель Поле. - Но
хоть я и лишился моей гидры, при мне, по крайней мере, осталась львица.
В этот вечер все еще более обычного восхищались остротами Скаррона.
Все-таки хорошо быть притесняемым. Г-н Менаж приходил от слов Скаррона
прямо в неистовый восторг.
Мадемуазель Поле направилась к своему обычному месту, но, прежде чем
сесть, окинула всех присутствующих взглядом королевы и на минуту остано-
вила его на Рауле.
Атос улыбнулся.
- Мадемуазель Поле обратила на вас внимание, виконт, - сказал он. -
Пойдите, приветствуйте ее. Будьте тем, что вы есть на самом деле, то
есть простодушным провинциалом. Но смотрите не вздумайте заговорить с
нею о Генрихе Четвертом.
Виконт, краснея, подошел к "львице" и вмешался в толпу мужчин, тес-
нившихся вокруг нее.
Таким образом составились две строго разграниченные группы: одна из
них окружала Менажа, другая - мадемуазель Поле. Скаррон присоединялся то
к той, то к другой, лавируя между гостями в своем кресле на колесикам с
ловкостью опытного лоцмана, управляющего судном среди рифов.
- Когда же мы поговорим? - спросил Атос у Арамиса.
- Подождем. Сейчас еще мало народу, мы можем привлечь внимание.
В эту минуту дверь отворилась, и лакей доложил о приходе г-на коадъютора.
Все обернулись, услыхав это имя, которое уже становилось знаменитым.
Атос тоже взглянул на дверь. Он знал аббата Гонди только по имени.
Вошел маленький черненький человечек, неуклюжий, близорукий, не знаю-
щий, куда девать руки, которые ловко справлялись только со шпагой и пистолетами, - с первого же шага он наткнулся на стол, чуть не опрокинув
его. И все же, несмотря на это, в лице его было нечто величавое и гор-
дое.
Скаррон подъехал к нему на своем кресле. Мадемуазель Поле кивнула ему
и сделала дружеский жест рукой.
- А! - сказал коадъютор, наскочив на кресло Скаррона и тут только за-
метив его. - Так вы попали в немилость, аббат?
Это была сакраментальная фраза. Она повторялась сто раз в продолжение
сегодняшнего вечера, и Скаррону приходилось в сотый раз придумывать но-
вую остроту на ту же тему. Он едва не растерялся, но собрался с силами и
нашел ответ:
- Господин кардинал Мазарини был так добр, что вспомнил обо мне, -
сказал он.
- Великолепно! - воскликнул Мепаж.
- Но как же вы теперь будете принимать нас? - продолжал коадъютор. -
Если ваши доходы уменьшатся, мне придется сделать вас каноником в соборе
Богоматери.
- Нет, я вас могу подвести!
- Значит, у вас есть какие-то неизвестные нам средства?
- Я займу денег у королевы.
- Но у ее величества нет ничего, принадлежащего лично ей, - сказал
Арамис. - Ведь имущество супругов нераздельно.
Коадъютор обернулся с улыбкой и дружески кивнул Арамису.
- Простите, любезный аббат, вы отстали от моды, и мне придется вам
сделать подарок.
- Какой? - спросил Арамис.
- Шнурок для шляпы.
Все глаза устремились на коадъютора, который вынул из кармана шнурок,
завязанный каким-то особым узлом.
- А! - воскликнул Скаррон. - Да ведь это праща!
- Совершенно верно, - сказал коадъютор. - Теперь все делается в виде
пращи - а ла фронда [13], Для вас, мадемуазель Поле, у меня есть веер а
ла фронда, вам, д'Эрбле, я могу рекомендовать своего перчаточника, кото-
рый шьет перчатки а ла фронда, а вам, Скаррон, своего булочника, и при-
том с неограниченным кредитом. Он печет булки а ла фронда, и превкусные.
Арамис взял шнурок и обвязал им свою шляпу.
В эту минуту дверь отворилась, и лакей громко доложил:
- Герцогиня де Шеврез.
При имени герцогини де Шеврез все встали.
Скаррон торопливо подкатил свое кресло к двери, Рауль покраснел, а
Атос сделал Арамису знак, и тот сейчас же отошел в амбразуру окна.
Рассеянно слушая обращенные к ней со всех сторон приветствия, герцо-
гиня, по-видимому, искала кого-то или что-то. Глаза ее загорелись, когда
она увидела Рауля. Легкая тень задумчивости легла на ее лицо при виде
Атоса, а когда она заметила Арамиса, стоящего в амбразуре окна, она
вздрогнула от неожиданности и прикрылась веером.
- Как здоровье бедного Вуатюра? - спросила она, как бы стараясь отог-
нать нахлынувшие мысли. - Вы ничего не слыхали о нем, Скаррон?
- Как! Вуатгор болен? - спросил дворянин, беседовавший с Атосом на
улице Сент-Оноре. - Что с ним?
- Он сел играть в карты, - сказал коадъютор, - по обыкновению, разго-
рячился, но не мог переменить рубашку, так как лакей не захватил ее. И
вот бедный Вуатюр простудился и лежит при смерти.
- Где он играл?
- Да у меня же. Нужно вам сказать, что Вуатюр поклялся никогда не
прикасаться к картам. Через три дня он не выдержал и явился ко мне, что-
бы я разрешил его от клятвы. К несчастью, у меня в это время был наш лю-
безный советник Брусель, и мы были заняты очень серьезным разговором в
одной из самых дальних комнат. Между тем Вуатюр, войдя в приемную, уви-
дал маркиза де Люинь за карточным столом в ожидании партнера. Маркиз об-
ращается к нему и приглашает сыграть. Вуатюр отказывается, говоря, что
не станет играть до тех пор, пока я не разрешу его от клятвы. Тогда Лю-
инь успокаивает его обещанием Припять грех на себя. Вуатюр садится за
стол, проигрывает четыреста экю" выйдя на воздух, схватывает сильнейшую
простуду и ложится в постель, чтобы уже больше не встать.
- Неужели милому Вуатюру так плохо? - спросил Арамис из-за оконной
занавески.
- Увы, очень плохо! - сказал Менаж. - Этот великий человек, по всей
вероятности, скоро покинет нас - deseret orbem [14].
- Ну, он-то не умрет, - резко проговорила мадемуазель Поле, - и не
подумает даже. Он, как турок, окружен султаншами. Госпожа де Санто при-
летела к нему кормить его бульоном, госпожа Ла Ренадо греет ему просты-
ни, и даже наша приятельница, маркиза Рамбулье, посылает ему какие-то
отвары.
- Вы, однако, не любите его, моя дорогая парфянка, - сказал, смеясь,
Скаррон.
- Какая ужасная несправедливость, мой милый больной! - воскликнула
мадемуазель Поле. - У меня к нему так мало ненависти, что я с удо-
вольствием закажу обедню за упокой его души.
- Недаром вас прозвали львицей, моя дорогая, - сказала герцогиня де
Шеврез. - Вы пребольно кусаетесь.
- Мне кажется, вы слишком презрительно относитесь к большому поэту,
сударыня, - осмелился заметить Рауль.
- Большой поэт... Он?.. Сразу видно, что - как вы сами сейчас призна-
вались - вы приехали из провинции, виконт, и что никогда не видали его.
Он большой поэт? Да в нем и пяти футов не будет.
- Браво! Браво! - воскликнул высокий, худощавый и черноволосый чело-
век с лихо закрученными усами и огромной рапирой. - Браво, прекрасная
Поле! Пора указать этому маленькому Вуатюру его настоящее место. Я ведь
кое-что смыслю в поэзии и заявляю во всеуслышание, что его стихи мне
всегда казались преотвратительным.
- Кто этот капитан, граф? - спросил Рауль.
- Господин де Скюдерп.
- Автор романов "Клелия" и "Кир Великий"?
- Добрая половина которых написана его сестрой. Вот она разговаривает
с хорошенькой девушкой, там, около Скаррона.
Рауль обернулся и увидал двух новых, только что вошедших посети-
тельниц. Одна из них была прелестная хрупкая девушка с грустным выраже-
нием лица, прекрасными черными волосами и бархатными глазами, похожими
на лиловые лепестки ивана-да-марьи, среди которых блестит золотая чашеч-
ка; другая, под покровительством которой, по-видимому, находилась моло-
дая девушка, была сухая, желтая, холодная женщина, настоящая дуэнья или
ханжа.
Рауль дал себе слово не уходить от аббата Скаррона, не поговорив с
хорошенькой девушкой с чудными бархатными глазами, которая, по какому-то
странному сочетанию мыслей, напомнила ему - хотя внешнего сходства по
было никакого - бедную маленькую Луизу. Она лежала теперь больная в зам-
ке Лавальер, а он, среди всех этих новых лиц, чуть не забыл о ней.
Между тем Арамис подошел к коадъютору, который, смеясь, шепнул ему на
ухо несколько слов. Несмотря на все свое самообладание, Арамис невольно
вздрогнул.
- Смейтесь же, - сказал г-н де Рец, - на нас глядят.
И он отошел к герцогине де Шеврез, около которой составился большой
кружок.
Арамис притворно засмеялся, чтоб отвести подозрения каких-нибудь до-
сужих наблюдателей. Увидав, что Атос стоит в амбразуре окна, из которой
он сам недавно вышел, он обменялся несколькими словами кое с кем из при-
сутствующих и незаметно присоединился к нему.
Между ними тотчас же завязался оживленный разговор.
Рауль, как было условленно с Атосом, подошел к ним.
- Аббат декламирует мне рондо Вуатюра, - громко сказал Атос. - По-мо-
ему, оно несравненно.
Рауль постоял около них несколько минут, потом отошел к группе, окру-
жавшей герцогиню де Шеврез, к которой присоединились, с одной стороны,
мадемуазель Поле, а с другой - мадемуазель Скюдери.
- Ну-с, - сказал коадъютор, - а я позволю себе не согласиться с мне-
нием господина Скюдери. Я нахожу, напротив, что Вуатюр - поэт, но при
этом только поэт. Политические идеи ему совершенно несвойственны.
- Итак?.. - шепотом спросил Атос.
- Завтра, - быстро ответил Арамис.
- В котором часу?
- В шесть.
- Где?
- В Сен-Мандэ.
- Кто вам сказал?
- Граф Рошфор.
Тут к ним подошел кто-то из гостей.
- А философские идеи? - сказал Арамис. - Их тоже нет у бедного Вуатю-
ра. Я совершенно согласен с господином коадъютором: Вуатюр - чистый по-
эт.
- Да, в этом отношении он, конечно, замечателен, - заметил Менаж, -
но потомство, воздавая ему должное, поставит ему в упрек излишнюю
вольность стиха. Он, сам того не сознавая, убил поэзию.
- Убил! Вот настоящее слово! - воскликнул Скюдери.
- Зато его письма - верх совершенства, - заметила герцогиня де Шев-
рез.
- О, в этом отношении он вполне заслуживает славы, - согласилась ма-
демуазель Скюдери.
- Совершенно верно, но только когда он шутит, - сказала мадемуазель
Поле. - В серьезном эпистолярном жанре он просто жалок. И согласитесь,
что, когда он не груб, он пишет попросту плохо.
- Признайтесь все же хоть в том, что шутки его неподражаемы.
- Да, конечно, - сказал Скюдери, крутя ус. - Я нахожу только, что у
него вымученный юмор, а шутки пошловаты. Прочитайте, например, "Письмо
карпа к щуке".
- Уж не говоря о том, что лучшие его произведения обязаны своим про-
исхождением отелю Рамбулье, - заметил Менаж. - "Зелида и Альсидалея",
например.
- А я, с своей стороны, - сказал Арамис, подходя к кружку и почти-
тельно кланяясь герцогине де Шеврез, которая отвечала ему любезной улыб-
кой, - а я, с своей стороны, ставлю ему в вину еще то, что он держит се-
бя чересчур свободно с великими мира сего. Он позволил себе слишком бес-
церемонно обращаться с принцессе и, с маршалом д'Альбре, с господином де
Шомбером и даже с самой королевой.
- Как, с королевой! - воскликнул Скюдери и, словно ожидая нападения,
выставил вперед правую ногу. - Черт побери, я не знал этого! Каким же
образом оказал он неуважение ее величеству?
- Разве вы не знаете его стихотворения "Я думал"?
- Нет, - сказала герцогиня де Шеврез.
- Нет, - сказала мадемуазель Скюдери.
- Нет, - сказала мадемуазель Поле.
- Правда, королева, по всей вероятности, сообщила его очень немногим,
- заметил Арамис, - по я получил его из верных рук.
- И вы знаете это стихотворение?
- Кажется, могу припомнить.
- Так прочтите, прочтите! - закричали со всех сторон.
- Вот как было дело, - сказал Арамис. - Однажды Вуатюр катался вдвоем
с королевой в коляске по парку Фонтенбло. Он притворился, будто задумал-
ся, и сделал это для того, чтобы королева спросила, о чем он думает. Так
оно и вышло. "О чем вы думаете, господин де Вуатюр? - спросила она. Вуа-
тюр улыбнулся, помолчал секунд пять, делая вид, будто импровизирует, и в
ответ произнес:
Я думал: почести и славу
Дарует вам сегодня рок,
Вознаграждая вас по праву
За годы скорби и тревог,
Но, может быть, счастливой были
Вы тогда, когда его..
Я не хотел сказать - любили,
Но рифма требует того.
Скюдери, Менаж и мадемуазель Поле пожали плечами.
- Погодите, погодите, - сказал Арамис. - В стихотворении три строфы.
- Или, вернее, три куплета, - заметила мадемуазель Скюдери. - Это
просто песенка.
Арамис продолжал:
Я думал, резвый Купидон,
Когда-то ваш соратник смелый,
Сложив оружье, принужден
Покинуть здешние пределы,
И мне ль сулить себе успех,
Задумавшись близ вас, Мария,
Когда вы позабыли всех,
Кто был вам предан в дни былые.
- Не берусь решать, соблюдены ли все правила поэзии в этом куплете, -
сказала гергогиня де Шеврез, - но прошу к нему снисхождения ради его
правдивости: Госпожа де Отфор и госпожа Сеннесе присоединятся ко мне, в
случае надобности, не говоря уже о герцоге де Бофоре.
- Продолжайте, продолжайте, - сказал Скаррон - Теперь мне все равно.
С сегодняшнего дня я уже не "больной королевы".
- А последний куплет? Давайте послушаем последний куплет! - попросила
мадемуазель Скюдери.
- Извольте. Тут уж прямо поставлены собственные имена, так что никак
не ошибешься:
Я думал (ибо нам, поэтам,
Приходит странных мыслей рой):
Когда бы вы в бесстрастье этом,
Вот здесь, сейчас, перед собой
Вдруг Бекингэма увидали,
Кто из двоих бы в этот миг
Подвергнут вашей был опале:
Прекрасный лорд иль духовник?
По окончании этой строфы все в один голос принялись осуждать дерзость
Вуатюра.
- А я, - вполголоса проговорила молодая девушка с бархатными глазами,
- имею несчастье находить эти стихи прелестными.
То же самое думал и Рауль. Он подошел к Скаррону и, краснея, обратил-
ся к нему:
- Господин Скаррон, я прошу вас оказать мне честь и сообщить, кто эта
молодая девушка, которая не согласна с мнением всего этого блестящего
общества?
- Ага, мой юный виконт! - сказал Скаррон. - Вы, кажется, намерены
предложить ей наступательный и оборонительный союз?
Рауль снова покраснел.
- Я должен сознаться, что стихи Вуатюра понравились и мне, - сказал
он.
- Они на самом деле хороши, но не говорите этого: у поэтов не принято
хвалить чужие стихи.
- Но я но имею чести быть поэтом, и я ведь спросил вас...
- Да, правда, вы спрашивали, кто эта прелестная девушка, не так ли?
Это прекрасная индианка.
- Прошу прощения, сударь, - смущенно сказал Рауль, - но я все-таки не
понимаю, увы, ведь я провинциал.
- Или, иначе сказать, вы еще не научились говорить тем высокопарным
языком, на каком теперь объясняются все. Тем лучше, молодой человек, тем
лучше. И не старайтесь изучить его: не стоит труда. А к тому времени как
вы его изучите, никто, надеюсь, уже не будет так говорить.
- Итак, вы прощаете меня, сударь, и соблаговолите объяснить, кто эта
дама, которую вы называете прекрасной индианкой?
- Да, конечно. Это одно из самых очаровательных существ на свете. Ее
зовут Франсуаза д'Обинье.
- Она родственница Агриппы, друга Генриха Четвертого?
- Его внучка. Она приехала с острова Мартиника, и потому-то я называю
'ее прекрасной индианкой.
Рауль с удивлением взглянул на молодую девушку. Глаза их встретились,
и она улыбнулась.
Между тем разговор о Вуатюре продолжался.
- Скажите, сударь, - сказала Франсуаза д'Обинье, обращаясь к Скаррону
словно для того, чтобы вмешаться в его разговор с виконтом, - как вам
нравятся друзья бедного Вуатюра? Послушайте, как они отделывают его,
расточая ему похвалы. Один отнимает у него здравый смысл, другой - поэ-
тичность, третий - оригинальность, четвертый - юмор, пятый - самостоя-
тельность, шестой... Боже мой, что же они оставили этому человеку, впол-
не заслужившему славу, как выразилась мадемуазель Скюдерп?
Скаррон и Рауль рассмеялись. Прекрасная индианка, по-видимому, не
ожидала, что ее слова произведут такой эффект. Она скромно опустила гла-
за, и лицо ее стало опять простодушно.
"Она очень умна", - подумал Рауль.
Атос, все еще стоя в амбразуре окна, с легкой усмешкой наблюдал эту
сцепу.
- Позовите мне графа де Ла Фер, - сказала коадъютору герцогиня де
Шеврез. - Мне нужно поговорить с ним.
- А мне нужно, чтобы все считали, что я с ним не разговариваю, - ска-
зал коадъютор. - Я люблю и уважаю его, потому что знаю его былые дела,
некоторые по крайней мере, но поздороваться с ним я рассчитываю только
послезавтра утром.
- Почему именно послезавтра утром? - спросила г-жа де Шеврез.
- Вы узнаете завтра вечером, - ответил, смеясь, кондъютор.
- Право же, любезный Гонди, вы говорите, как Апокалипсис, - сказала
герцогиня. - Господин д'Эрбле, - обратилась она к Арамису, - не можете
ли вы сегодня оказать мне еще одну услугу?
- Конечно, герцогиня. Сегодня, завтра, когда угодно, приказывайте.
- Так позовите мне графа де Ла Фер, я хочу с ним поговорить.
Арамис подошел к Атосу и вернулся вместе с ним к герцогине.
- Вот то, что я обещала вам, граф, - сказала она, подавая Атосу
письмо. - Тому, о ком мы хлопочем, будет оказан самый любезный прием.
- Как он счастлив, что будет обязан вам, герцогиня.
- Вам нечего завидовать ему, граф: ведь я сама обязана вам тем, что
узнала его, - сказала герцогиня с лукавой улыбкой, напомнившей Атосу и
Арамису очаровательную Мари Мишон.
С этими словами она встала и велела подать карету. Мадемуазель Поле
уже уехала, мадемуазель Скюдери собиралась уезжать.
- Виконт, - обратился Атос к Раулю, - проводите герцогиню де Шеврез.
Попросите ее, чтобы она, спускаясь по лестнице, оказала вам честь опе-
реться на вашу руку, и по дороге поблагодарите ее.
Прекрасная индианка подошла проститься со Скарроном.
- Вы уже уезжаете? - спросил он.
- Я уезжаю одной из последних, как видите. Если вы будете иметь из-
вестия о господине де Вуатюре, и в особенности если они будут хорошие,
пожалуйста, уведомьте меня завтра.
- О, теперь он может умереть, - сказал Скаррон.
- Почему? - спросила девушка с бархатными глазами.
- Потому что ему уже готов панегирик.
Они расстались, оба смеясь, но девушка еще раз обернулась и с участи-
ем взглянула на бедного паралитика, который провожал ее любовным взором.
Мало-помалу толпа поредела. Скаррон как будто но замечал, что некоторые из его гостей таинственно шептались о чем-то, что многим из них при-
носили письма и что, казалось, вечер устроен с какой-то тайной целью, а
совсем не для разговоров о литературе, хотя все время и толковали о ней.
Но теперь Скаррону было все равно. Теперь у него в доме можно было фрон-
дировать сколько угодно. С этого утра, как он сказал, он перестал быть
"больным королевы".
Рауль проводил герцогиню де Шеврез и помог ей сесть в карету. Она дала ему поцеловать свою руку, а потом, под влиянием одного из тех безумных порывов, которые делали ее такой очаровательной и еще более опасной,
привлекла его к себе и, поцеловав в лоб, сказала:
- Виконт, пусть мои пожелания и мои поцелуй принесут вам счастье.
Потом оттолкнула его и велела кучеру ехать в особняк Люппь. Лошади
тронулись. Герцогиня еще раз кивнула из окна Раулю, и он, растерянный и
смущенный, вернулся в салон.
Атос понял, что произошло, и улыбнулся.
- Пойдемте, виконт, - сказал он. - Пора ехать. Завтра вы отправитесь
в армию принца. Спите хорошенько - это ваша последняя мирная ночь.
- Значит, я буду солдатом! - воскликнул Рауль. - О, благодарю, благо-
дарю вас, граф, от всего сердца!
- До свидания, граф, - сказал аббат д'Эрбле. - Я отправляюсь к себе в
монастырь.
- До свидания, аббат, - сказал коадъютор. - Я завтра говорю проповедь
и должен еще просмотреть десятка два текстов.
- До свидания, господа, - сказал Атос, - а я лягу и просплю двадцать
четыре часа кряду: я на ногах не стою от усталости.
Они пожали друг другу руки и, обменявшись последним взглядом, вышли
из комнаты.
Скаррон украдкой следил за ними сквозь занавеси своей гостиной.
- И ни один-то из них не сделает того, что говорил, - усмехнувшись
своей обезьяньей улыбкой, пробормотал он. - Ну что ж, в добрый час,
храбрецы. Как знать! Может быть, их труды вернут мне пенсию... Они могут
действовать руками, это много значит. У меня же, увы, есть только язык,
по я постараюсь доказать, что и он коечего стоит. Эй, Шампепуа! Пробило
одиннадцать часов, вези меня в спальню. Право, эта мадемуазель д'Обинье
очаровательна.
И несчастный паралитик исчез в своей спальне. Дверь затворилась за
ним, и вскоре огни, один за другим, потухли в салоне на улице Турнель.

XXIV

СЕН-ДЕНИ

Рано утром, едва начало светать, Атос встал с постели и приказал по-
дать платье. Он был еще бледнее обыкновенного и казался сильно утомлен-
ным. Видно было, что он не спал всю ночь. Во всех движениях этого твер-
дого, энергичного человека чувствовалась теперь какая-то вялость и нере-
шительность.
Атос был озабочен приготовлениями к отъезду Рауля и хотел выиграть
время. Прежде всего он вынул из надушенного кожаного чехла шпагу,
собственноручно вычистил ее, осмотрел клинок и попробовал, крепко ли
держится эфес.
Потом он положил в сумку Рауля кошелек с луидорами, позвал Оливена
(так звали слугу, приехавшего с ними из Блуа) и велел ему уложить дорож-
ный мешок, заботливо следя, чтобы тот не забыл чего-нибудь и взял все,
что необходимо для молодого человека, уходящего в поход.
В этих сборах прошло около часа. Наконец, когда все было готово, Атос
отворил дверь в спальню Рауля и тихонько вошел к нему.
Солнце уже взошло, и яркий свет лился в комнату через большие, широ-
кие окна: Рауль вернулся поздно и забыл опустить занавеси. Он спал, по-
ложив руки под голову. Длинные черные волосы спускались на лоб, влажный
от испарины, которая, подобно крупным жемчужинам, выступает на лице ус-
талых детей.
Атос подошел и, наклонившись, долго с нежной грустью смотрел на юно-
шу, который спал с улыбкой на губах, с полуопущенными веками, под покро-
вом своего ангела-хранителя, навевавшего на него сладкие сны. При виде
такой щедрой и чистой юности Атос невольно замечтался. Перед ним пронес-
лась его собственная юность, вызывая в его душе полузабытые сладостные
воспоминания, подобные скорее запахам, чем мыслям. Между его прошлым и
настоящим лежала глубокая пропасть. Но полег воображения - полет ангелов
и молний. Оно переносит через моря, где мы чуть не погибли, через мрак,
в котором исчезли наши иллюзии, через бездну, поглотившую наше счастье.
Первая половина жизни Атоса была разбита женщиной; и он с ужасом думал о
том, какую власть могла бы получить любовь и над этой нежной и вместе с
тем сильной натурой.
Вспоминая о пережитых им самим страданиях, он представлял себе, как
будет страдать Рауль, и нежная жалость, проникшая в его сердце, отрази-
лась во влажном взгляде, устремленном на юношу.
В эту минуту Рауль очнулся от своего безоблачного сна без всякого
ощущения тяжести, тоски и усталости: так просыпаются люди нежного душев-
ного склада, так просыпаются птицы. Глаза его встретились с глазами Ато-
са. Он, должно быть, понял, что происходило в душе этого человека, под-
жидавшего его пробуждения, как любовник ждет пробуждения своей любовни-
цы, потому что и во взгляде Рауля выразилась бесконечная любовь.
- Вы были здесь, сударь? - почтительно спросил он.
- Да, Рауль, я был здесь, - сказал граф.
- И вы не разбудили меня?
- Я хотел, чтобы вы дольше поспали, мой друг. Вчерашний вечер затя-
нулся, и вы, наверно, очень утомились.
- О, как вы добры! - воскликнул Рауль.
Атос улыбнулся.
- Как вы себя чувствуете? - спросил он.
- Отлично. Совсем отдохнул и очень бодр.
- Ведь вы еще растете, - продолжал Атос с пленительной отеческой за-
ботливостью зрелого человека к юноше. - В ваши годы особенно устают.
- Извините меня, граф, - сказал Рауль, смущенный такой заботливостью,
- я сейчас оденусь.
Атос позвал Оливена, и в самом деле, через десять минут, с той пунк-
туальностью, которую Атос, привыкший к военной службе, передал своему
воспитаннику, молодой человек был совершенно готов.
- А теперь, Оливен, - сказал молодой человек лакею, - уложите мои ве-
щи.
- Они уже уложены, Рауль, - сказал Атос. - Я смотрел сам, как сумку
укладывали, у вас будет все необходимое. Ваши вещи уже во вьюках, мешок
лакея тоже, если только мои приказания исполнены.
- Все сделано, как изволили приказать, сударь, - ответил Оливен. -
Лошади ждут у крыльца.
- А я спал! - воскликнул Рауль. - Спал в то время, как вы хлопотали и
заботились обо всех мелочах. О, право же, вы слишком добры ко мне!
- Значит, вы любите меня немножко? Я надеюсь, по крайней мере... -
сказал Атос почти растроганно.
- О, - задыхающимся голосом проговорил Рауль, стараясь сдержать охва-
тивший его порыв нежности, - бог свидетель, что я глубоко люблю и уважаю
вас!
- Посмотрите, не забыли ли вы чего-нибудь, - сказал Атос, озираясь по
сторонам, чтобы скрыть свое волнение.
- Кажется, ничего, - ответил Рауль.
- У господина виконта нет шпаги, - нерешительно прошептал Оливен, по-
дойдя к Атосу. - Вы приказали мне вчера вечером убрать ту, что он носил
всегда.
- Хорошо, - ответил Атос, - об этом я позабочусь сам.
Рауль не обратил внимания на этот краткий разговор и, сходя с лестни-
цы, несколько раз поглядел на Атоса, чтобы узнать, не настало ли время
для прощания. Но Атос не смотрел на него.
У крыльца стояли три верховые лошади.
- Значит, и вы поедете со мной? - воскликнул Рауль, просияв.
- Да, я провожу вас немного, - ответил Атос.
Глаза юноши радостно заблестели, и он легко вскочил на свою лошадь.
Атос не спеша сел на свою, предварительно шепнув несколько слов ла-
кею, который, вместо того чтобы следовать за ними, снова вошел в дом.
Рауль, радуясь тому, что граф будет сопровождать его, не заметил или
притворился, будто не заметил происшедшего.
Путники проехали Новый мост, свернули на набережную или, вернее, на
ту дорогу, которая в те времена называлась Пепиповым Водопоем, и поехали
вдоль стен Большого замка. Около улицы Сен-Дени лакей нагнал их.
Разговор не вязался. Рауль с болью чувствовал, что минута разлуки
приближается. Граф еще накануне переговорил с ним обо всем и сделал все
нужные распоряжения. Но взгляд его становился все нежнее, а в тех немно-
гпх словах, которые он произносил, слышалось все больше любви. Время от
времени он обращался к Раулю с каким-нибудь советом или замечанием, в
которых проступала вся его заботливость о нем.
Когда они, выехав из города через заставу Сен-Дени, поравнялись с
обителью францисканцев, Атос взглянул на лошадь Рауля.
- Смотрите, Рауль, - сказал он, - я вам уже не раз говорил, и вы не
должны этого забывать, так как только плохой наездник не помнит об этом.
Вы видите, ваша лошадь утомлена и уже вся в мыле, а моя так свежа, как
будто ее только что вывели из конюшни. Она станет тугоуздой, вы слишком
крепко натягиваете поводья. Заметьте, что от этого вам будет гораздо
труднее управлять лошадью. А очень часто жизнь всадника зависит от быст-
роты, с какой его слушается лошадь. Подумайте только, что через неделю
вы будете ездить уже не в манеже, а на поле битвы... Посмотрите-ка сюда,
- прибавил он, чтобы сгладить мрачный характер своего замечания, - вот
поле, где было бы хорошо поохотиться на куропаток.
Рауль поспешил воспользоваться уроком, данным ему Атосом. Его в осо-
бенности тронула деликатность, с какой тот его преподал.
- Кстати, я заметил кое-что, - сказал Атос. - Когда вы стреляете из
пистолета, вы чересчур вытягиваете руку, а при таком положении трудно
добиться меткости выстрела. Вот почему вы недавно промахнулись три раза
из двенадцати.
- А вы попали все двенадцать раз, - улыбаясь, сказал Рауль.
- Да, потому что я сгибал руку так, что для кисти получалась точка
опоры в локте. Вы понимаете, что я хочу сказать, Рауль?
- Да, сударь. Я потом сам пробовал стрелять по вашему совету и достиг
полного успеха.
- Да, вот еще, - сказал Атос. - Фехтуя, вы сразу начинаете с нападе-
ния. Я понимаю, что этот недостаток свойствен вашему возрасту; но от
движения тела шпага при нападении всегда несколько отклоняется в сторону, и если ваш противник окажется человеком хладнокровным, ему нетрудно
будет сразу же остановить вас простым отводом или даже прямым ударом.
- Да, вы не раз побивали меня таким ударом, сударь. Но далеко не вся-
кий обладает вашей ловкостью и смелостью.
- Какой, однако, свежий ветер! - сказал Атос. - Это уже предвестник
зимы. Кстати, если вы будете в сражении, а это, наверное, случится, так
как молодой главнокомандующий, ваш будущий начальник, любит запах поро-
ха, помните, что если лам придется биться с противником один на один
(это случается сплошь да рядом, в особенности с нашим братом кавалеристом), никогда не стреляйте первый. Тот, кто стреляет первый, почти всегда делает промах, так как стреляет из страха остаться безоружным перед
вооруженным противником. А в то время как он будет стрелять, поднимите
свою лошадь на дыбы: этот прием несколько раз спасал мне жизнь.
- Я непременно воспользуюсь им, хотя бы из признательности к вам.
- Что там такое? - сказал Атос. - Кажется, поймали браконьеров?.. Так
и есть. Еще одно очень важное обстоятельство, Рауль. Если вас ранят во
время нападения и вы упадете с лошади, то старайтесь, насколько хватит
сил, отползти в сторону от пути, которым проходил ваш полк. Он может по-
вернуть обратно, и тогда вы погибнете под копытами лошадей. Во всяком
случае, если будете ранены, немедленно же напишите мне или попросите ко-
го-нибудь написать. Мы люди опытные, знаем толк в ранах, - с улыбкой до-
бавил он.
- Благодарю вас, сударь, - ответил растроганный Рауль.
- А, вот и Сен-Дени! - пробормотал Атос.
Они подъехали к городским воротам, около которых стояло двое часовых.
- Вот еще молодой господин; должно быть, тоже едет в армию, - сказал
один из них, обращаясь к товарищу.
Атос обернулся. Все, что хотя бы косвенно касалось Рауля, интересовало его.
- Почему вы так думаете? - спросил он.
- Я сужу по его виду, сударь, - отвечал часовой. - Да и годы его под-
ходящие. Это уже второй сегодня.
- Значит, сегодня здесь проехал такой же молодой человек, как я? -
спросил Рауль.
- Да, очень важный и в богатом вооружении. Должно быть, из какой-ни-
будь знатной семьи.
- Вот у меня и попутчик, сударь, - сказал Рауль, - но, увы, он не заменит мне того, с кем я расстаюсь.
- Не думаю, чтобы вам удалось догнать его, Рауль, - сказал Атос. - Он
успеет порядком опередить вас, так как мы некоторое время задержимся
здесь: мне нужно поговорить с вами.
- Как вам будет угодно, сударь.