Главная » » Двадцать лет спустя. Александр Дюма. 002. III ДВА СТАРИННЫХ ВРАГА. IV АННА АВСТРИЙСКАЯ В СОРОК ШЕСТЬ ЛЕТ.

15:08

Двадцать лет спустя. Александр Дюма. 002. III ДВА СТАРИННЫХ ВРАГА. IV АННА АВСТРИЙСКАЯ В СОРОК ШЕСТЬ ЛЕТ.

---

III

ДВА СТАРИННЫХ ВРАГА

Когда д'Артаньян подъехал к Бастилии, пробило половину девятого.
Он велел доложить о себе коменданту тюрьмы, который, узнав, что офи-
цер приехал с приказом от кардинала по его повелению, вышел встречать
посланца на крыльцо.
Комендантом Бастилии был в то время г-н дю Трамбле, брат грозного лю-
бимца Ришелье, знаменитого капуцина Жозефа, прозванного "Серым Кардина-
лом".
Когда во времена заключения в Бастилии маршала Бассомпьера, просидев-
шего ровно двенадцать лет, его товарищи по несчастью, мечтая о свободе,
говорили, бывало, друг другу: "Я выйду тогда-то", "А я тогда-то", - Бас-
сомпьер заявлял: "А я, господа, выйду тогда, когда выйдет и господин дю
Трамбле". Он намекал на то, что после смерти кардинала дю Трамбле неми-
нуемо потеряет свое место в Бастилии, тогда как он, Бассомпьер, займет
свое - при дворе.
Его предсказание едва не исполнилось, только в другом смысле, чем он
думал; после смерти кардинала, вопреки общему ожиданию, все осталось
по-прежнему: г-н Трамбле не ушел, и Бассомпьер тоже чуть не просидел в
Бастилии до конца своей жизни.
Господин дю Трамбле все еще был комендантом Бастилии, когда д'Ар-
таньян явился туда, чтобы выполнить приказ министра. Он принял его с
изысканной вежливостью; и так как он собирался как раз сесть за стол,
Яго пригласил и д'Артаньяна отужинать вместе.
- Я и рад бы, - сказал д'Артаньян, - но, если не ошибаюсь, на конвер-
те стоит надпись: "Очень спешное".
- Это правда, - сказал дю Трамбле. - Эй, майор, пусть приведут номер
двести пятьдесят шесть.
Вступая в Бастилию, узник переставал быть человеком и становился но-
мером.
Д'Артаньян невольно вздрогнул, услышав звон ключей; ему не захотелось
даже сойти с лошади, когда он увидел вблизи забранные решетками окна и
гигантские стены, на которые он глядел раньше только с той стороны рва и
которые однажды так напугали его лет двадцать тому назад.
Раздался удар колокола.
- Я должен вас оставить, - сказал ему дю Трамбле, - меня зовут подпи-
сать пропуск заключенному. До свидания, господин д'Артаньян.
- Черт меня побери, если я захочу еще раз с тобой свидеться! - про-
ворчал д'Артаньян, сопровождая это проклятие самой сладкой улыбкой. -
Довольно пробыть в этом дворе пять минут, чтобы заболеть. Я согласен
лучше умереть на соломе, что, вероятно, и случится со мной, чем получать
десять тысяч ливров и быть комендантом Бастилии.
Едва он закончил этот монолог, как появился узник. Увидев его, д'Артаньян невольно вздрогнул от удивления, но тотчас же подавил свои
чувства. Узник сел в карету, видимо не узнав д'Артаньяна.
- Господа, - сказал д'Артаньян четырем мушкетерам, - мне предписан
строжайший надзор за узником, а так как дверцы кареты без замков, то я
сяду с ним рядом. Лильбон, окажите любезность, поведите мою лошадь на
поводу.
- Охотно, лейтенант, - ответил тот, к кому он обратился.
Д'Артаньян спешился, отдал повод мушкетеру, сел - рядом с узником и
голосом, в котором нельзя было расслышать ни малейшего волнения, прика-
зал:
- В Пале-Рояль, да рысью.
Как только карета тронулась, д'Артаньян, пользуясь темнотой, царившей
под сводами, где они проезжали, бросился на шею пленнику.
- Рошфор! - воскликнул он. - Вы! Это действительно вы! Я не ошибаюсь!
- Д'Артаньян! - удивленно воскликнул Рошфор.
- Ах, мой бедный друг! - продолжал д'Артаньян. - Не видя вас пятый
год, я думал, что вы умерли.
- По-моему, - ответил Рошфор, - мало разницы между мертвым и погребенным, а меня уже похоронили или все равно что похоронили.
- За какое же преступление вы в Бастилии?
- Сказать вам правду?
- Да.
- Ну, так вот: я не знаю.
- Вы мне не доверяете, Рошфор!
- Да нет же, клянусь честью! Ведь невозможно, чтобы я действительно
сидел за то, в чем меня обвиняют.
- В чем же?
- В ночном грабеже.
- Вы ночной грабитель! Рошфор, вы шутите.
- Я вас понимаю. Это требует пояснения, не правда ли?
- Признаюсь.
- Дело было так: однажды вечером, после попойки у Рейнара, в Тюильри,
с Фонтралем, де Рие и другими, герцог д'Аркур предложил пойти на Новый
мост срывать плащи с прохожих; это развлечение, как вы знаете, вошло в
большую моду с легкой руки герцога Орлеанского.
- В ваши-то годы! Да вы с ума сошли, Рошфор!
- Нет, попросту я был пьян; но все же эту забаву я счел для себя не-
гожей и предложил шевалье де Рие быть вместе со мной зрителем, а не актером и, чтобы видеть спектакль как из ложи, влезть на конную статую.
Сказано - сделано. Благодаря шпорам бронзового всадника, послужившим нам
стременами, мы мигом взобрались на круп, устроились отлично и видели все
превосходно. Уж пять плащей было сдернуто, и так ловко, что никто даже
пикнуть не посмел, как вдруг один менее покладистый дуралей вздумал закричать: "Караул!" - и патруль стрелков тут как тут. Герцог д'Аркур,
Фонтраль и другие убежали; де Рие тоже хотел удрать. Я его стал удержи-
вать; говорю, что никто нас здесь не заметит; не тут-то было, не слушает, стал слезать, ступил на шпору, шпора пополам, он свалился, сломав
себе ногу, и, вместо того чтобы молчать, стал вопить благим матом. Тут
уж и я соскочил, но было поздно. Я попал в руки стрелков, которые отвез-
ли меня в Шатле, где я и заснул преспокойно в полной уверенности, что
назавтра выйду оттуда. Но миновал день, другой, целая неделя. Пишу кардиналу. Тотчас за мной приходят, отвозят в Бастилию, и вот я здесь пять
лет. За что? Должно быть, за дерзость, за то, что сел на коня позади
Генриха Четвертого, как вы думаете?
- Нет, вы правы, мой дорогой Рошфор, конечно, не за это. Но вы, по
всей вероятности, сейчас узнаете, за что вас посадили.
- Да, кстати, я и забыл спросить вас: куда вы меня везете?
- К кардиналу.
- Что ему от меня нужно?
- Не знаю, я даже не знал, что меня послали именно к вам
- Вы фаворит кардинала? Нет, это невозможно!
- Я фаворит! - воскликнул д'Артаньян. - Ах, мой несчастный граф! Я и
теперь такой же неимущий гасконец, как двадцать два года тому назад,
когда, помните, мы встретились в Менге.
Тяжелый вздох докончил его фразу.
- Однако же вам дано поручение...
- Потому что я случайно оказался в передней и кардинал обратился ко
мне, как обратился бы ко всякому другому; нет, я все еще лейтенант мушкетеров, и, если не ошибаюсь, уж двадцать первый год.
- Однако с вами не случилось никакой беды; это не так-то мало.
- А какая беда могла бы со мной случиться? Есть латинский стих (я его
забыл, да, пожалуй, никогда и на знал твердо): "Молния не ударяет в до-
лины". А я долина, дорогой Рошфор, и одна из самых низких.
- Значит, Мазарини по-прежнему Мазарини?
- Больше чем когда-либо, мой милый; говорят, муж королевы.
- Муж!
- Если он не муж ее, то уж наверное любовник.
- Устоять против Бекингэма и сдаться Мазарини!
- Таковы женщины! - философски заметил д'Артаньян.
- Женщины - пусть их; но королевы!..
- Ах, бог ты мой, в этом отношении королевы - женщины вдвойне.
- А герцог Бофор все еще в тюрьме?
- По-прежнему. Почему вы об этом спрашиваете?
- Потому что он был хорош со мной и мог бы мне помочь.
- Вы-то, вероятно, сейчас ближе к свободе; скорее вы поможете ему.
- Значит, война?
- Будет...
- С Испанией?
- Нет, с Парижем.
- Что вы хотите сказать?
- Слышите ружейные выстрелы?
- Да. Так что же?
- Это мирные горожане тешатся в ожидании серьезного дела.
- Вы думаете, они на что-нибудь способны?
- Они подают надежды, и если бы у них был предводитель, который бы их
объединил...
- Какое несчастье быть взаперти!
- Бог ты мой! Да не отчаивайтесь. Уж если Мазарини послал за вами,
значит, он в вас нуждается; а если он еще нуждается, то смею вас поздравить. Вот во мне, например, уже давно никто не нуждается, и сами видите,
до какого положения это меня довело.
- Вот еще, вздумали жаловаться!
- Слушайте, Рошфор, заключим договор...
- Какой?
- Вы знаете, что мы добрые друзья.
- Черт возьми! Эта дружба оставила следы на моем плече три удара шпа-
ги.
- Ну, так если вы опять будете в милости, не забудьте меня.
- Честное слово Рошфора, но с тем, что и вы сделаете тоже.
- Непременно, вот вам моя рука.
- Итак, как только вам представится случай поговорить обо мне...
- Я поговорю. А вы?
- Я тоже. А ваши друзья, о них тоже нужно позаботься?
- Какие друзья?
- Атос, Портос и Арамис. Разве вы забыли о них?
- Почти.
- Что с ними сталось?
- Совсем не знаю.
- Неужели?
- Клянусь, что так. Как вы знаете, мы расстались. Они живы - вот все,
что мне известно. Иногда получаю от них вести стороной. Но где они, хоть
убейте, не могу вам сказать. Честное слово! Из всех моих друзей остались
только вы, Рошфор.
- А знаменитый... как его звали, того малого, которого я произвел в
сержанты Пьемонтского полка?
- Планше?
- Вот, вот! Что же сталось со знаменитым Планше?
- Он женился на хозяйке кондитерской с улицы Менял; он всегда любил
сласти; и так как он сейчас парижский буржуа, то, по всей вероятности,
участвует в бунте. Вы увидите, что этот плут будет городским старшиной
раньше, чем я капитаном.
- Полноте, милый Д'Артаньян, не унывайте! Как раз в тот миг, когда
находишься в самом низу, колесо поворачивается и подымает тебя вверх.
Может быть, с сегодняшнего же вечера ваша судьба изменится.
- Аминь! - сказал Д'Артаньян и остановил карету.
- Что вы делаете? - спросил Рошфор.
- Мы приехали, а я не хочу, чтобы видели, как я выхожу из кареты: мы
с вами незнакомы.
- Вы правы. Прощайте.
- До свиданья; помните ваше обещание.
Д'Артаньян вскочил на лошадь и поскакал впереди.
Минут пять спустя они въехали во двор Пале-Рояля.
Д'Артаньян повел узника по большой лестнице через приемную в коридор.
Дойдя до дверей кабинета Мазарини, он уже хотел велеть доложить о себе,
когда Рошфор положил ему руку на плечо.
- Д'Артаньян, - сказал Рошфор, улыбаясь, - признаться вам, о чем я
думал всю дорогу, когда мы проезжали среди толпы горожан, бросавших
злобные взгляды: на вас и ваших четырех солдат?
- Скажите, - ответил д'Артаньян.
- Я думал, что мне стоило только крикнуть: "Помогите!", и вы с вашим
конвоем были бы разорваны в клочья, а я был бы на свободе.
- Почему же вы этого не сделали? - сказал д'Артаньян.
- Да что вы! - возразил Рошфор. - А наша клятва и дружба? Если бы не
вы, а кто-нибудь другой вез меня, тогда... -
Д'Артаньян опустил голову.
"Неужели Рошфор стал лучше меня?" - подумал он и велел доложить о се-
бе министру.
- Введите господина Рошфора, - раздался нетерпеливый голос Мазарини,
едва эти два имени были названы, - и попросите лейтенанта д'Артаньяна
подождать: он мне еще нужен.
Д'Артаньян просиял от этих слов. Как он только что говорил, он уже
давно никому не был нужен, и приказ Мазарини показался ему добрым предзнаменованием.
Что до Рошфора, то его эти слова заставили насторожиться. Он вошел в
кабинет и увидел Мазарини за письменным столом, в скромном платье, почти
таком же, как у аббатов того времени, - только чулки и плащ были фиолетовые.
Дверь снова закрылась. Рошфор искоса взглянул на Мазарини, и их
взгляды встретились.
Министр был все такой же, причесанный, завитой, надушенный, и благо-
даря своему кокетству казался моложе своих лет. Этого нельзя было ска-
зать о Рошфоре: пять лет, проведенные в тюрьме, состарили достойного
друга Ришелье; его черные волосы совсем побелели, а бронзовый цвет лица
сменился почти болезненной бледностью - так он был изнурен. При виде его
Мазарини слегка покачал головой, словно желая сказать: "Вот человек, ко-
торый, кажется, уже больше ни на что не пригоден". После довольно про-
должительного молчания, которое Рошфору показалось бесконечным, Мазарини
вытащил из пачки бумаг развернутое письмо и показал его Рошфору.
- Я нашел здесь это письмо, в котором вы просите возвратить вам сво-
боду. Разве вы в тюрьме?
Рошфор вздрогнул от гнева.
- Мне кажется, вашему преосвященству это известно лучше, чем кому бы
то ни было другому, - ответил он.
- Мне? Нисколько! В Бастилии множество людей, которых посадили еще
при кардинале Ришелье и даже имена которых мне неизвестны.
- Но со мной дело другое, монсеньер, мое-то имя вы знали, ведь именно
по приказу вашего преосвященства я был переведен из Шатле в Бастилию.
- Вы так полагаете?
- Я знаю наверное.
- Да, припоминаю, действительно. Не отказались ли вы некогда съездить
в Брюссель по делу королевы?
- А! - сказал Рошфор. - Так вот настоящая причина? А я пять лет ломал
себе голову. Какой же я глупец, что не догадался!
- Но я вовсе не говорю, что это причина вашего ареста. Поймите меня,
я спрашиваю вас, только и всего: не отказались ли вы ехать в Брюссель по
делу королевы, тогда как раньше согласились ехать туда по делу покойного
кардинала?
- Как раз по той причине, что я ездил туда по делам покойного карди-
нала, я не мог поехать туда же по делам королевы. Я был в Брюсселе в тя-
желую минуту. Это было во время заговора Шале. Я должен был перехватить
переписку Шале с эрцгерцогом, и меня, узнав там, чуть не разорвали на
куски. Как же я мог туда вернуться? Я погубил бы королеву, вместо того
чтобы оказать ей услугу.
- Ну вот видите, как иногда лучшие намерения истолковываются в дурную
сторону, мой, дорогой Рошфор! Королева увидела в вашем отказе только от-
каз, простой и ясный: ее величество имела много причин быть вами недо-
вольной при покойном кардинале!
Рошфор презрительно улыбнулся.
- Вы могли бы понять, монсеньер, что раз я хорошо служил Ришелье против королевы, то именно поэтому я мог бы отлично служить вам против все-
го света после смерти кардинала.
- Нет, Рошфор, - сказал Мазарини, - я не таков, как Ришелье, стремив-
шийся к единовластию: я простой министр, который не нуждается в слугах,
будучи сам служу королевы. Вы знаете, что ее величество очень обидчива:
услышав о вашем отказе, она прочла в нем объявление войны, и, помня, ка-
кой вы сильный, а значит, и опасный человек, мой дорогой Рошфор, она
приказала мне предупредить вас. Вот каким образом вы очутились в Басти-
лии.
- Ну что ж, монсеньер, мне кажется, - сказал Рошфор, - что если я по-
пал в Бастилию по недоразумению...
- Да, да, - перебил Мазарини, - все еще можно править; вы человек,
способный понять известные дела разобравшись в этих делах, с успехом до-
вести их до конца.
- Такого мнения держался кардинал Ришелье, и мое восхищение этим ве-
ликим человеком еще увеличивается оттого, что вы разделяете его мнение.
- Это правда, - продолжал Мазарини, - кардинал был прежде всего поли-
тик, и в этом он имел большое преимущество передо мной. А я человек
простой, прямодушный и этим очень врежу себе; у меня чисто французская
откровенность.
Рошфор закусил губу, чтобы не улыбнуться.
- Итак, прямо к делу! Мне нужны добрые друзья, верные слуги; когда я
говорю: мне нужны, это значит, что они нужны королеве. Я все делаю
только по приказу королевы, вы понимаете, а не так, как кардинал Ри-
шелье, который действовал по собственной прихоти. Потому-то я никогда не
стану великим человеком, как он, но зато я добрый человек, Рошфор, и,
надеюсь, докажу вам это.
Рошфор хорошо знал этот бархатный голос, в котором по временам слыша-
лось шипение гадюки.
- Готов вам поверить, монсеньер, - сказал он, - хотя по личному опыту
мало знаком с той добротой, о которой можно было упомянуть вашему преосвященству. Не забудьте, монсеньер, - продолжал Рошфор, заметив движение,
от которого не удержался министр, - не забудьте, что я пять лет провел в
Бастилии, и ничто так не искажает взгляда на вещи, как тюремная решетка.
- Ах, господин Рошфор, ведь я сказал вам, что я не виновен в вашем
заключении. Все это королева... Гнев принца и принцессы, понимаете сами!
Но он быстро проходит, и тогда все забывается...
- Охотно верю, что она все забыла, проведя пять лет Пале-Рояле, среди
празднеств и придворных, но я-то провел их в Бастилии...
- Ах, боже мой, дорогой господин Рошфор, не воображайте, будто жизнь
в Пале-Рояле такая уж веселая. Нет, что вы, что вы! У нас здесь тоже,
уверяю вас, немало бывает неприятностей. Но довольно об этом. Я веду
приятную игру, как всегда. Скажите: вы на нашей стороне, Рошфор?
- Разумеется, монсеньер, и ничего лучшего я не желаю, но ведь я ниче-
го не знаю о том, что делается. В Бастилии о политике приходится разговаривать лишь с солдатами да тюремщиками, а вы не представляете себе,
монсеньер, как плохо эти люди осведомлены о событиях. О том, что происходило, я знаю только со слов Бассомпьера. Кстати, он все еще один из
семнадцати вельмож?
- Он - умер, сударь, и это большая потеря. Он был предан королеве, а
преданные люди редки.
- Еще бы, - сказал Рошфор, - если и сыщутся, вы сажаете в Бастилию.
- Но, с другой стороны, - сказал Мазарини, - чем можно доказать пре-
данность?
- Делом! - ответил Рошфор.
- Да, да, делом! - задумчиво проговорил министр. - Но где же найти
людей дела?
Рошфор тряхнул головой.
- В них никогда нет недостатка, монсеньер, только вы плохо ищете.
- Плохо ищу? Что вы хотите сказать этим, дорогой господин Рошфор? По-
учите меня. Вас должна была многому научить дружба с покойным кардина-
лом. Ах, какой это был великий человек!
- Вы не рассердитесь на меня за маленькое нравоучение?
- Я? Никогда! Вы знаете, мне все можно говорить в лицо. Я стараюсь,
чтобы меня любили, а не боялись.
- Монсеньер, в моей камере нацарапана гвоздем на стене одна послови-
ца.
- Какая же это пословица? - спросил Мазарини.
- Вот она: каков господин...
- Знаю, знаю: таков лакей.
- Нет: таков слуга. Эту скромную поправку преданные люди, о которых я
только что вам говорил, внесли для своего личного удовлетворения.
- Что означает эта пословица?
- Она означает, что Ришелье умел находить преданных слуг, и целыми
дюжинами.
- Он? Да на него со всех сторон были направлены кинжалы! Он всю жизнь
только и занимался тем, что отражал наносимые ему удары.
- Но он все же отражал их, хотя иногда это были жестокие удары. У не-
го были злейшие враги, но были зато и преданные друзья.
- Вот их-то мне и нужно.
- Я знал людей, - продолжал Рошфор, подумав, что настала минута сдержать слово, данное д'Артаньяну, - я знал людей, которые были так ловки,
что раз сто провели проницательного кардинала; были так храбры, что одо-
лели всех его гвардейцев и шпионов; которые без гроша, одни, без всякой
помощи, сберегли корону на голове одной коронованной особы и заставили
кардинала просить пощады.
- Но ведь люди, о которых вы говорите, - сказал Мазарини, усмехаясь
про себя, потому что Рошфор сам заговорил о том, к чему клонил
итальянец, - совсем не были преданы кардиналу, раз они боролись против
него.
- Нет, потому что иначе они были бы лучше вознаграждены; к несчастью,
они были преданы той самой королеве, для которой вы сейчас ищете верных
слуг.
- Но откуда вы все это знаете?
- Я знаю все это потому, что эти люди в то время были моими врагами;
потому, что они боролись против меня; потому, что я причинил им столько
зла, сколько был в состоянии сделать; потому, что они с избытком платили
мне тем же; потому, что один из них, с которым у меня были особые дела,
нанес мне удар шпагой лет семь тому назад, - это был уже третий удар,
полученный мною от той же руки... Этим мы закончили наконец старые счеты.
- Ах, - с восхитительным простодушием вздохнул Мазарини, - как мне
нужны подобные люди!
- Ну, монсеньер, один из них уже более шести лет у вас под рукой, и
вы все шесть лет считали его ни на что не пригодным.
- Кто же это?
- Господин д'Артаньян.
- Этот гасконец! - воскликнул Мазарини с превосходно разыгранным
удивлением.
- Этот гасконец как-то спас одну королеву и заставил самого Ришелье
признать себя в делах хитрости, ловкости и изворотливости только подмастерьем.
- Неужели?
- Все так, как я сказал вашему преосвященству.
- Расскажите мне поподробней, дорогой господин де Рошфор.
- Это очень трудно, монсеньер, - ответил тот и с улыбкой.
- Ну, так он сам мне расскажет.
- Сомневаюсь, монсеньер.
- Почему?
- Потому что это чужая тайна; потому что, как я сказал вам, это тайна
могущественной королевы.
- И он один совершил этот подвиг?
- Нет, монсеньер, с ним были трое друзей три храбреца, помогавших
ему, три храбреца именно таких, каких вы разыскиваете...
- И эти люди были тесно связаны между собой, говорите вы?
- Связаны так, словно эти четыре человека составляли одного, словно
их четыре сердца бились в одной груди. Зато чего только не натворили они
вчетвером!
- Мой дорогой господин де Рошфор, вы до крайности раздразнили мое лю-
бопытство. Неужели вы не можете рассказать мне эту историю?
- Нет, но я могу рассказать вам сказку, чудесную сказку, монсеньер.
- О, расскажите же, господин де Рошфор. Я ужасно люблю сказки.
- Вы этого хотите, монсеньер, - сказал Рошфор, стараясь прочесть истинные намерения на этом хитром, лукавом лице.
- Да.
- В таком случае извольте. Жила была королева, могущественная короле-
ва владеющая одним из величайших в мире государств. Один великий министр
хотел ей сделать очень много зла, потому что прежде слишком желал ей
добра. Не трудитесь, монсеньер, вы все равно не угадаете имен. Все это
происходило задолго до того, как вы явились в государство, где царство-
вала эта королева. И вот является ко двору посланник, такой красивый,
богатый, изящный, что все женщины сходили по нем с ума, и даже сама ко-
ролева имела неосторожность подарить ему, - без сомнения, на память о
том, как он исполнял свои дипломатические поручения, - такое замечательное украшение, которое ничем нельзя было заменить. Так как оно было
подарено ей королем, то министр внушил последнему, чтобы он приказал королеве явиться на ближайший бал в этом украшении Ну, монсеньер, министр,
конечно, знал из достоверных источников, что украшение было у посланника, а сам посланник уехал уже далеко далеко за синие моря. Великая королева была на краю гибели, как последняя из своих подданных. Она должна
была пасть с высоты своего величия.
- Еще бы! - сказал Мазарини
- Так вот, монсеньер, четыре человека решили спасти ее. Эти четыре
человека не были ни принцы, ни герцоги, ни люди влиятельные, ни даже бо-
гачи: это были четыре солдата, у которых не было ничего, кроме храбрей-
шего сердца, сильной руки и длинной шпаги. Они отправились в путь. Ми-
нистр знал об их отъезде и расставил повсюду людей, чтобы помешать им
достигнуть цели. Трое из них были выведены из строя врагами, гораздо бо-
лее многочисленными, чем они; по один добрался до порта, убил или ранил
пытавшихся его задержать, переплыл море и привез королеве украшение, которое она в назначенный день могла приколоть к своему плечу. Это чуть не
погубило министра. Что вы скажете об этом подвиге, монсеньер?
- Великолепно! - проговорил Мазарини задумчиво.
- Я знаю за ним еще десяток таких дел.
Мазарини не отвечал: он размышлял
Прошло несколько минут
- У вас ко мне нет больше вопросов, монсеньер, - спросил Рошфор.
- Так д'Артаньян был одним из этих четырех людей, говорите вы?
- Он-то и вел все дело.
- А кто были другие?
- Монсеньер, позвольте мне предоставить д'Артаньяну самому назвать их
вам. Это были его друзья, а не мои; он один только был связан с ними, а
я даже не знаю их настоящих имен.
- Вы мне не доверяете, дорогой господин де Рошфор. Ну, все равно, я
буду откровенен до конца: мне нужны они, нужен он, нужны все.
- Начинайте с меня, монсеньер, раз вы послали за мной и я здесь, а
потом уж вы займетесь ими. Не удивляйтесь моему любопытству. Проведя
пять лет в тюрьме, станешь беспокоиться, куда тебя пошлют.
- Вы будете моим доверенным лицом, дорогой господин де Рошфор. Вы по-
едете в Венсен, где заключен герцог Бофор, и будете стеречь его, не
спуская глаз. Как! Вы, кажется, недовольны?
- Вы предлагаете мне невозможное, - ответил разочарованный Рошфор,
повесив голову.
- Как - невозможное? Почему же это невозможно?
- Потому, что герцог Бофор мой друг; или, вернее, я один из его дру-
зей; разве вы забыли, монсеньер, что он ручался за меня королеве?
- Герцог Бофор стал с тех пор врагом государства.
- Я это допускаю, монсеньер; но так как я не король, не королева и не
министр, то мне он не враг, и я не могу принять ваше предложение.
- Так вот что вы называете преданностью! Поздравляю вас. Ваша предан-
ность к немногому вас обязывает, господин Рошфор.
- И затем, монсеньер, вы сами понимаете, что выйти из Бастилии для
того, чтобы перебраться в Венсен, значит, только переменить одну тюрьму
на другую.
- Скажите сразу, что вы принадлежите к партии Бофора, - это будет, по
крайней мере, откровенно с вашей стороны.
- Монсеньер, я так долго сидел взаперти, что теперь хочу примкнуть
только к одной партии, к партии свежего воздуха. Пошлите меня с поручением куда хотите, назначьте мне какое угодно дело, но в чистом поле, если возможно.
- Мой милый господин де Рошфор, - сказал насмешливо Мазарини, - вы
увлекаетесь в своем усердии. Вы все еще воображаете себя молодым, благо
сердце ваше еще молодо; но сил у вас не хватит. Поверьте мне: все, что
вам теперь нужно, это отдых. Эй, кто-нибудь!
- Итак, вы ничего не решили насчет меня, монсеньер?
- Напротив, я уже решил.
Вошел Бернуин.
- Позовите стражника, - сказал он, - и будьте подле меня, - прибавил
он шепотом.
Вошел стражник. Мазарини написал несколько слов и отдал записку, по-
том, кивнув головой, сказал:
- Прощайте, господин де Рошфор.
Рошфор почтительно поклонился.
- Кажется, монсеньер, - сказал он, - меня опять отвезут в Бастилию?
- Вы очень догадливы.
- Я возвращаюсь туда, монсеньер, но, повторяю, вы делаете большую
ошибку, не воспользовавшись мной.
- Вами, другом моих врагов!
- Что прикажете делать? Вам следовало сделать меня врагом ваших вра-
гов.
- Уж не думаете ли вы, господин де Рошфор, что вы один на свете? Уве-
ряю вас, я найду людей получше вас.
- Желаю вам удачи, монсеньер.
- Хорошо, ступайте, ступайте. Кстати: бесполезно писать мне, господин
де Рошфор, - ваши письма все равно затеряются.
- Оказывается, я таскал каштаны из огня для других, а не для себя, -
проворчал, выходя, Рошфор. - Уж если д'Артаньян не останется мной доволен, когда я расскажу ему сейчас, как расхвалил его, то, значит,
трудно ему угодить. Черт, куда это меня ведут?
Действительно, Рошфора повели по узенькой лестнице, вместо того чтобы
провести через приемную, где ожидал д'Артаньян. На дворе он увидел каре-
ту и четырех конвойных, но между ними не было его друга.
"Ах, так! - подумал Рошфор. - Это придает делу совсем другой оборот.
И если на улицах все так же много народу, то мы постараемся доказать Ма-
зарини, что мы, слава богу, еще способны на нечто лучшее, нежели сторо-
жить заключенных".
И он так легко вскочил в карету, словно ему было двадцать пять лет.

АННА АВСТРИЙСКАЯ В СОРОК ШЕСТЬ ЛЕТ

Оставшись вдвоем с Бернуином, Мазарини просидел несколько минут в
раздумье; теперь он знал многое, однако еще не все. Мазарини плутовал в
игре; как удостоверяет Бриенн, он называл это "использовать свои преиму-
щества". Он решил начать партию с д'Артаньяном не раньше, чем узнает все
карты противника.
- Что прикажете? - спросил Бернуин.
- Посвети мне, - сказал Мазарини, - я пойду к королеве.
Бернуин взял подсвечник и пошел вперед.
Потайной ход соединял кабинет Мазарини с покоями королевы; этим коридором кардинал в любое время проходил к Анне Австрийской.
Дойдя по узкому проходу до спальни королевы, Бернуин увидел там г-жу
Бове. Она и Бернуин были поверенными этой поздней любви. Г-жа Бове пошла
доложить о кардинале Анне Австрийской, которая находилась в своей молельне с юным королем Людовиком XIV.
Анна Австрийская сидела в большом кресле, опершись локтем на стол, и,
склонив голову на руку, смотрела на царственного ребенка, который, лежа
на ковре, перелистывал толстую книгу о войнах и битвах. Анна Австрийская
была королевой, умевшей скучать с царственным величием; иногда она на
целые часы уединялась в своей спальне или молельне и сидела там, не чи-
тая и не молясь.
В руках короля был Квинт Курций, история Александра Македонского, с
гравюрами, изображающими его великие дела.
Госпожа Бове с порога молельни доложила о кардинале Мазарини.
Ребенок приподнялся на одно колено, нахмурил брови и спросил у мате-
ри:
- Почему он входит, не испросив аудиенции?
Анна слегка покраснела.
- В такое трудное время, как теперь, - сказала она, - нужно, чтобы
первый министр мог в любой час докладывать королеве обо всем, что тво-
рится, не возбуждая любопытства и пересудов придворных.
- Но Ришелье, кажется, так не входил, - настаивал ребенок.
- Как вы можете знать, что делал Ришелье? Вы бы - ли тогда совсем ма-
леньким, вы не можете этого помнить.
- Я и не помню, но я спрашивал других, и мне так сказали.
- А кто вам это сказал? - спросила Анна с плохо скрытым неудо-
вольствием.
- Кто? Я знаю, что не надо никогда называть тех, кто отвечает на мои
расспросы, - ответил ребенок, - не то мне никто больше ничего не скажет.
В эту минуту вошел Мазарини. Король встал, захлопнул книгу и, положив
ее на стол, продолжал стоять, чтобы заставить стоять и кардинала.
Мазарини зорко наблюдал эту сцену, пытаясь на основании ее разгадать
предшествующую. Он почтительно склонился перед королевой и отвесил коро-
лю низкий поклон, на который тот ответил довольно небрежным кивком голо-
вы. Но взгляд матери упрекнул его за это проявление ненависти, которою
Людовик XIV с детства проникся к кардиналу, и, в ответ на приветствие
министра, он заставил себя улыбнуться.
Анна Австрийская старалась прочесть в лице Мазарини причину его неп-
редвиденного посещения; обычно кардинал приходил к ней, лишь когда она
оставалась одна.
Министр сделал едва заметный знак головой. Королева обратилась к г-же
Бове.
- Королю пора спать, - сказала она. - Позовите Ла Порта.
Королева уже раза два или три напоминала маленькому Людовику, что ему
время уходить, но ребенок ласково просил позволения остаться еще. На
этот раз он ничего не сказал, только закусил губу и побледнел.
Через минуту вошел Ла Порт.
Ребенок пошел прямо к нему, не поцеловав матери.
- Послушайте, Луи, почему вы не простились со мной? - спросила Анна.
- Я думал, что вы на меня рассердились, ваше величество: вы меня про-
гоняете.
- Я не гоню вас, но у вас только что кончилась ветряная оспа, вы еще
не совсем оправились, и я боюсь, что вам трудно засиживаться поздно.
- Не боялись же вы, что мне будет трудно сегодня идти в парламент и
подписывать эти злосчастные указы, которыми народ так недоволен.
- Государь, - сказал Ла Порт, чтобы переменить разговор, - кому при-
кажете передать подсвечник?
- Кому хочешь, Ла Порт, лишь бы не Манчини, - ответил ребенок громко.
Манчини был маленький племянник кардинала, определенный им к королю;
последний и на него перенес часть свой ненависти к министру.
Король вышел, не поцеловав матери и не простившись с кардиналом.
- Вот это хорошо! - сказал Мазарини. - Приятно видеть, что в короле
воспитывают отвращение к притворству.
- Что это значит? - почти робко спросила королева.
- Мне кажется, что уход короля не требует пояснений; вообще его вели-
чество не дает себе труда скрывать, как мало он меня любит. Впрочем, это
не мешает мне быть преданным ему, как и вашему величеству.
- Прошу вас извинить его, кардинал: он еще ребенок ж не понимает,
сколь многим вам обязан.
Кардинал улыбнулся.
- Но, - продолжала королева, - вы, без сомнения, пришли по какому-ни-
будь важному делу? Что случилось?
Мазарини сел или, вернее, развалился в широком кресле и сказал пе-
чально:
- Случилось то, что, по всей вероятности, мы будем вынуждены вскоре
разлучиться, если, конечно, вы не решитесь из дружбы последовать за мной
в Италию.
- Почему? - спросила королева.
- Потому что, как поется в опере "Тисба", - отвечал Мазарини.
Весь мир враждебен нашей страсти нежной.
- Вы шутите, сударь! - сказала королева, пытаясь придать своему голо-
су хоть немного прежнего величия.
- Увы, ваше величество, я вовсе не шучу, - ответил Мазарини. - По-
верьте мне, я скорее готов плакать; и есть о чем, потому что, как я уже
вам сказал:
Весь мир враждебен нашей страсти нежной. А так как и вы часть этого
мира, то, значит, вы тоже покидаете меня.
- Кардинал!
- Ах, боже мой, разве я не видел, как вы на днях приветливо улыбались
герцогу Орлеанскому пли, вернее, тому, что он говорил вам?
- А что же он мне говорил?
- Он говорил вам, ваше величество: "Ваш Мазарини - камень преткнове-
ния. Удалите его, и все будет хорошо".
- Чего же вы от меня хотите?
- О, ваше величество! Вы ведь королева, насколько я знаю.
- Хороша королевская власть! Тут распоряжается любой писарь из Па-
ле-Рояля, любой дворянчик!
- Однако вы достаточно сильны для того, чтобы удалять от себя людей,
которые вам не нравятся.
- Скажем лучше, не правятся вам! - воскликнула королева.
- Мне?
- Конечно! Не вы ли удалили госпожу де Шеврез, которая двенадцать лет
терпела гонения в прошлое царствование?
- Интриганка! Ей хотелось продолжать против меня козни, начатые про-
тив Ришелье.
- А кто удалил госпожу Отфор, мою верную подругу, которая отвергла
ухаживания короля, чтобы только сохранить мое расположение?
- Ханжа. Она каждый вечер, раздевая вас, твердила, что вы губите свою
душу, любя священника, как будто кардинал и священник одно и то же.
- Кто велел арестовать Бофора?
- Бофор - мятежник, который так прямо и говорил, что надо убить меня!
- Вы отлично знаете, кардинал, - сказала королева, - что ваши враги -
мои враги.
- Этого мало, ваше величество. Надо еще, чтобы ваши друзья были и мо-
ими друзьями.
- Мои друзья... - покачала королева головой. - Увы! У меня нет больше
друзей.
- Как может не быть друзей в счастье, когда они были у вас в дни ва-
ших невзгод?
- Потому что я в счастье забыла своих друзей. Я поступила, как Мария
Медичи, которая, возвратясь из первого своего изгнания, презрела пострадавших за нее, а потом, изгнанная вторично, умерла в Кельне, оставленная
всеми, даже собственным сыном, потому что теперь все ее презирали, в
свою очередь.
- Но, быть может, еще есть время, - сказал Мазарини, - исправить
ошибку? Поищите между вашими прежними друзьями.
- Что вы хотите сказать?
- Только то, что сказал: поищите.
- Увы, сколько я ни смотрю вокруг себя, я не вижу никого, кем я могла
бы располагать. Дядей короля, герцогом Орлеанским, как всегда, управляет
фаворит: вчера это был Шуазн, сегодня Ла Ривьер, завтра кто-нибудь дру-
гой. Принц Конде послушно идет за своим коадъютором, а тот - за госпожою
де Гемене.
- Но я вам советовал искать среди прежних, а не среди нынешних дру-
зей.
- Прежних? - повторила королева.
- Да, например, среди тех, которые помогали вам бороться с Ришелье и
даже побеждать его...
"На что он намекает?" - подумала королева, с опаской поглядывая на
кардинала.
- Да, - продолжал он, - при некоторых обстоятельствах, с помощью дру-
зей вы умели, пользуясь тонким и сильным умом, присущим вашему величест-
ву, отражать нападения этого противника.
- Я! - воскликнула королева. - Я терпела, и только.
- Да, - сказал кардинал, - терпели, подготовляя месть, как истинная
женщина. Но перейдем к делу. Помните вы Рошфора?
- Рошфор не был в числе моих друзей: напротив, он мой заядлый враг,
верный слуга кардинала. Я думала, что это вам известно.
- Настолько хорошо известно, - ответил Мазарини, - что мы приказали
засадить его в Бастилию.
- Он вышел оттуда? - спросила королева.
- Будьте покойны, он и теперь там; я заговорил о нем только для того,
чтобы перейти к другому. Знаете ли вы д'Артаньяна? - спросил Мазарини,
глядя на королеву в упор.
Удар пришелся в самое сердце.
- Неужели гасконец проболтался? - прошептала Анна Австрийская.
Потом прибавила громко:
- Д'Артаньян? Подождите, да, в самом деле, это имя мне знакомо. Д'Артаньян, мушкетер, который любил одну из моих камеристок? Ее, бедняжку,
потом отравили.
- Только и всего? - сказал Мазарини.