В Воеводской тюрьме содержатся прикованные к тачкам. Всех их здесь
восемь человек. Живут они в общих камерах вместе с прочими арестантами и
время проводят в полном бездействии. По крайней мере в "Ведомости о
распределении ссыльнокаторжных по родам работ" прикованные к тачкам показаны
в числе неработающих. Каждый из них закован в ручные и ножные кандалы {8};
от середины ручных кандалов идет длинная цепь аршина в 3-4, которая
прикрепляется ко дну небольшой тачки. Цепи и тачка стесняют арестанта, он
старается делать возможно меньше движений, и это, несомненно, отражается на
его мускулатуре. Руки до такой степени привыкают к тому, что всякое даже
малейшее движение сопряжено с чувством тяжести, что арестант после того уж,
как наконец расстается с тачкой и ручными кандалами, долго еще чувствует в
руках неловкость и делает без надобности сильные, резкие движения; когда,
например, берется за чашку, то расплескивает чай, как страдающий chorea
minor {9}. Ночью во время сна арестант держит тачку под нарой, и, чтобы это
было удобнее и легче сделать, его помещают обыкновенно на краю общей нары.
Все восемь человек - рецидивисты, которые на своем веку судились уже по
нескольку раз. Один из них, старик 60 лет, прикован за побеги, или, как сам
он говорит, "за глупости". Он болен, по-видимому, чахоткой, и бывший
смотритель тюрьмы из жалости распорядился поместить его поближе к печке.
Другой, когда-то служивший кондуктором на железной дороге, прислан за
святотатство и на Сахалине попался в подделке 25-рублевых бумажек. Когда
кто-то из ходивших вместе со мной по камерам стал журить его за то. что он
ограбил церковь, то он сказал: "Что ж? Богу деньги не нужны". И, заметив,
что арестанты не смеются и что эта фраза произвела на всех неприятное
впечатление, он добавил: "Зато я людей не убивал". Третий, бывший военный
матрос, прислан на Сахалин за дисциплинарное преступление: он бросился на
офицера с поднятыми кулаками. На каторге он точно так же бросался на
кого-то: в последний раз бросился на смотрителя тюрьмы, когда тот приказал
наказать его розгами. Его защитник на военно-полевом суде объяснял эту его
манеру бросаться на людей болезненным состоянием; суд приговорил его к
смертной казни, а барон А.Н. Корф заменил это наказание пожизненною
каторгой, плетьми и прикованием к тачке. Остальные все прикованы за
убийство.
Утро было сырое, пасмурное, холодное. Беспокойно шумело море. Помнится,
по дороге от старого рудника к новому мы на минутку остановились около
старика-кавказца, который лежал на песке в глубоком обмороке; два земляка
держали его за руки, беспомощно и растерянно поглядывая по сторонам. Старик
был бледен, руки холодные, пульс слабый. Мы поговорили и пошли дальше, не
подав ему медицинской помощи. Врач, который сопровождал меня, когда я
заметил ему, что не мешало бы дать старику хоть валериановых капель, сказал,
что у фельдшера в Воеводской тюрьме нет никаких лекарств. 1 Лет пять назад один важный человек, беседуя с поселенцами о сельском
хозяйстве и давая им советы, сказал, между прочим: "Имейте в виду, что в
Финляндии сеют хлеб по склонам гор". Но Сахалин - не Финляндия,
климатические, а главным образом почвенные условия исключают какую бы то ни
было культуру на здешних горах. Инспектор сельского хозяйства в своем отчете
советует завести овец, которые могли бы "с выгодою использовать те скудные,
но многочисленные выгоны по склонам гор, на которых крупный скот не
наедается". Но совет этот не имеет практического значения, так как овцы
могли бы "использовать" выгоны только в течение короткого лета, а в длинную
зиму они околевали бы с голоду.
2 Он говорил мне, что во время игры в штос у него "в жилах
электричество": от волнения руки сводит. Одно из самых приятных воспоминаний
у него то, как он когда-то в дни молодости вытащил часы у самого
полицеймейстера. Про игру в штос рассказывает он с азартом. Помню фразу -
"ткнешь, не туда попало!" - проговорил он с отчаянием охотника, сделавшего
промах. Для любителей я записал некоторые его выражения: транспорт скушан!
напе! наперипе! угол! по рублю очко маз! в цвет и в масть, артиллерия!
3 Я встречал немало раненых и страдающих язвами, но ни разу не слышал
запаха йодоформа, хотя на Сахалине ежегодно расходуется его больше полупуда.
4 У публики Дуэ пользуется преувеличенно дурною репутацией. На
"Байкале" мне рассказывали, что один пассажир, человек уже пожилой и
чиновный, когда пароход остановился на думском рейде, долго всматривался в
берег и наконец спросил:
- Скажите, пожалуйста, где же тут на берегу столб, на котором вешают
каторжников и потом бросают их в воду?
Дуэ - колыбель сахалинской каторги. Существует мнение, что мысль
избрать это место для ссыльной колонии пришла впервые самим каторжным: будто
бы некий Иван Лапшин, осужденный за отцеубийство и отбывавший каторгу в г.
Николаевске, попросил у местных властей позволения переселиться на Сахалин и
в сентябре 1858 г. был доставлен сюда. Поселившись недалеко от Дуйского
поста, он стал заниматься огородничеством и хлебопашеством и, по словам г.
Власова, отбывал тут каторжные уроки. Вероятно, он был доставлен на остров
не один, так как в 1858 г. уголь близ Дуэ добывался уже при участии
каторжных (см. "С Амура и
<с>
берегов Великого океана" в "Московских
ведомостях", 1874 г., э 207). Вышеславцев в своих "Очерках пером и
карандашом" пишет, что в апреле 1859 г. он застал в Дуэ около 40 человек и
при них двух офицеров и одного инженерного офицера, заведующего работами.
"Какие славные огороды, - восторгается он, - окружают их уютные, чистенькие
домики! А овощи вызревают два раза в лето".
Время возникновения настоящей сахалинской каторги относится к
шестидесятым годам, когда неустройства нашей депортационной системы достигли
своего высшего напряжения. Время было таково, что начальник отделения
департамента полиции исполнительной, коллежский советник Власов, пораженный
всем, что он встретил на каторге, прямо заявил, что строй и система наших
наказаний служат развитию важных уголовных преступлений и понижают
гражданскую нравственность. Приблизительное исследование каторжных работ на
месте привело его к убеждению, что их в России почти не существует (см. его
"Краткий очерк неустройств, существующих на каторге"). Главное тюремное
управление, давая в своем десятилетнем отчете критический обзор каторги,
замечает, что в описываемое время каторга перестала быть высшею карательною
мерой. Да, то была высочайшая мера беспорядка, какой когда-либо создавали
невежество, равнодушие и жестокость. Вот главные причины бывших неустройств:
а) Ни составители законов о ссыльных, ни исполнители их не имели ясного
представления о том, что такое каторга, в чем она должна заключаться, для
чего она нужна. И практика, несмотря на свою продолжительность, не дала не
только системы, но даже материала для юридического определения каторги. b)
Исправительные и уголовные цели наказания приносились в жертву разного рода
экономическим и финансовым соображениям. На каторжного смотрели как на
рабочую силу, которая должна была приносить Доход государственному
казначейству. Если его труд не давал выгоды или шел в убыток, то
предпочитали держать его в тюрьме без всякого дела. Убыточному безделью
отдавалось предпочтение перед убыточною работой. Приходилось также считаться
еще с колонизационными целями. с) Незнакомство с местными условиями и потому
отсутствие определенного взгляда на характер и сущность работ, что видно
хотя бы из недавно упраздненного деления на работы в рудниках, заводах и
крепостях. На практике бессрочный, приговоренный к работам в рудниках, сидел
без дела в тюрьме, приговоренный к четырехлетней каторге на заводах работал
в руднике, а в тобольской каторжной тюрьме арестанты занимались переноскою с
одного места на другое ядер, пересыпкой песка и т.п. В обществе и отчасти в
литературе установился взгляд, что настоящая, самая тяжкая и самая позорная
каторга может быть только в рудниках. Если бы в "Русской женщине" Некрасова
герой, вместо того чтобы работать в руднике, ловил для тюрьмы рыбу или рубил
лес, то многие читатели остались бы неудовлетворенными. d) Отсталость нашего
устава о ссыльных. На очень многие вопросы, ежедневно возбуждаемые
практикой, он совсем не дает ответа, отсюда широкое поле для произвольных
толкований и незаконных действий; в самых затруднительных положениях он
является часто совершенно бесполезною книгой, и отчасти поэтому, вероятно,
г. Власов в некоторых управлениях при каторжных тюрьмах совсем не нашел
устава. е) Отсутствие единства в управлении каторгой. f) Отдаленность
каторжных работ от Петербурга и полное отсутствие гласности. Официальные
отчеты стали печататься только недавно, со времени учреждения главного
тюремного управления. g) Немалою помехой к упорядочению ссылки и каторги
служило также настроение нашего общества. Когда у общества нет определенных
взглядов на что-нибудь, то приходится считаться с его настроением. Общество
всегда возмущалось тюремными порядками и в то же время всякий шаг к
улучшению быта арестантов встречало протестом, вроде, например, такого
замечания: "Нехорошо, если мужик в тюрьме или на каторге будет жить лучше,
чем дома". Если мужик часто живет дома хуже, чем на каторге, то по логике
такого замечания каторга должна быть адом. Когда арестантам давали в вагонах
вместо воды квас, то это называлось "нянчиться с убийцами и поджигателями" и
т.п. Впрочем, как бы в противовес такому настроению, у лучших русских
писателей замечалось стремление к идеализации каторжных, бродяг и беглых.
В 1868 г. был высочайше утвержден комитет, имевший целью изыскать и
указать меры для организации каторжных работ на более правильных началах.
Комитет признал, что необходимо "высылать тяжких преступников в отдаленную
колонию для употребления там в принудительные работы с преимущественною
целью водворения в месте ссылки". И, выбирая между отдаленными колониями,
комитет остановился на Сахалине. A priori он признал за Сахалином следующие
достоинства: 1) географическое положение, обеспечивающее материк от побегов;
2) наказание получает надлежащую репрессивную силу, так как ссылка на
Сахалин может быть признана безвозвратною; 3) простор для деятельности
преступника, решившего начать новую, трудовую жизнь; 4) с точки зрения
государственной пользы, сосредоточение ссыльных на Сахалине представляется
залогом для упрочения обладания нашего островом; 5) угольные залежи могут
быть с выгодою эксплуатируемы ввиду громадной потребности в угле.
Предполагалось также, что сосредоточение на острове всего контингента
ссыльно-каторжных сократит расходы на содержание их.
5 "Остров Сахалин, его каменноугольные месторождения и развивающаяся на
нем каменноугольная промышленность", 1875 г. Об угле, кроме г. Кеппена,
писали еще горные инженеры: Носов И. Заметки об острове Сахалине и
каменноугольных ломках, на нем производимых. - "Горный журнал", 1859 г., э
1. И.А. Лопатин. Извлечение из письма. Приложение к отчету Сибирского отдела
имп. Рус
<ского>
географ, общества за 1868 г. Его же. Рапорт к
генерал-губернатору Восточной Сибири. - "Горный журнал". 1870 г., э 10.
Дейхман. Остров Сахалин в горнопромышленном отношении. - "Горный журнал",
1871 г., э 3. К. Скальковский. Русская торговля в Тихом океане. 1883 г. О
качествах сахалинского угля писали в разное время командиры судов сибирской
флотилии в своих рапортах, которые печатались в "Морском сборнике". Для
полноты, пожалуй, можно упомянуть еще о статьях Я.Н. Бутковского: "Остров
Сахалин" - "Исторический вестник", 1882 г., X, и "Сахалин и его значение" -
"Морской сборник", 1874 г., э 4.
6 Штейгер - горный мастер. (П. Еремин)
7 ...как Фома в селе Степанчикове... - Имеется в виду Фома Фомич
Опискин, персонаж повести Ф.М. Достоевского "Село Степанчиково и его
обитатели"; приживальщик, ставший фактическим хозяином в доме, наглый
самодур и деспот. (П. Еремин)
8 Каждый из них закован в ручные и ножные кандалы... - В то время на
Сахалине были приняты ручные и ножные кандалы общим весом от 5 до 5,5 фунта
(от 2 до 2,25 кг). (П. Еремин)
9 малой хореей (лат.).
***
=== IX
Тымь, или Тыми. - Лейт. Бошняк. - Поляков. - Верхний Армудан. - Нижний
Армудан. - Дербинское. - Прогулка по Тыми. - Усково. - Цыгане. - Прогулка по
тайге. - Воскресенское.
Второй округ Сев<ерного> Сахалина находится по ту сторону
водораздельного хребта и называется Тымовским, так как большинство его
селений лежит на реке Тыми, впадающей в Охотское море. Когда из
Александровска едешь в Ново-Михайловку, то на переднем плане возвышается
хребет, загораживая собою горизонт, и та его часть, которая видна отсюда,
называется Пилингой. С высоты этой Пилинги открывается роскошная панорама, с
одной стороны на долину Дуйки и море, а с другой - на широкую равнину,
которая на протяжении более чем 200 верст к северо-востоку орошается Тымью и
ее притоками. Эта равнина во много раз больше и интереснее Александровской.
Богатство воды, разнообразный строевой лес, трава выше человеческого роста,
баснословное изобилие рыбы и залежи угля предполагают сытое и довольное
существование целого миллиона людей. Так бы оно могло быть, но холодные
течения Охотского моря и льдины, которые плавают у восточного берега даже в
июне, свидетельствуют с неумолимою ясностью, что когда природа создавала
Сахалин, то при этом она меньше всего имела в виду человека и его пользу.
Если бы не горы, то равнина была бы тундрою, холоднее и безнадежнее, чем
около Виахту.
Первый был на р. Тыми и описал ее лейт. Бошняк. В 1852 г. он был послан
сюда Невельским, чтобы проверить сведения насчет залежей каменного угля,
полученные от гиляков, затем пересечь поперек остров и выйти на берег
Охотского моря, где, как говорили, находится прекрасная гавань. Ему даны
были нарта собак, дней на 35 сухарей, чаю да сахару, маленький ручной компас
и вместе с крестом Невельского ободрение, что "если есть сухарь, чтобы
утолить голод, и кружка воды напиться, то с божией помощью дело делать еще
возможно". Проехавшись по Тыми до восточного берега и обратно, он кое-как
добрался до западного берега, весь ободранный, голодный, с нарывами на
ногах. Собаки отказывались идти дальше, так как были голодны. В самую Пасху
он притаился в уголке (гиляцкой) юрты, решительно выбившись из сил. Сухарей
не было, разговеться нечем, нога болела страшно. В исследованиях Бошняка
самое интересное, конечно, личность самого исследователя, его молодость, -
ему шел тогда 21-й год, - и его беззаветная, геройская преданность делу.
Тымь тогда была покрыта глубоким снегом, так как на дворе стоял март, но все
же это путешествие дало ему в высшей степени интересный материал для записок
{1}.
Серьезное и тщательное исследование Тыми, с научною и практическою
целью, было произведено в 1881 г зоологом Поляковым {2}. Направляясь из
Александровска, он 24 июля на волах, с большими трудностями, перевалил через
Пилингу. Были тут только пешеходные тропинки, по которым спускались и
поднимались каторжные, таскавшие тогда на своих плечах продовольствие из
Александровского округа в Тымовский. Высота хребта здесь две тысячи футов.
На притоке Тыми Адмво, ближайшем к Пилинге, стоял Ведерниковский Станок, от
которого уцелело теперь только одно - должность смотрителя Ведерниковского
Станка {3}. Притоки Тыми быстры, извилисты, мелководны и порожисты,
сообщение на лодках невозможно, и Полякову поэтому пришлось пробираться на
волах до самой Тыми. В селении Дербинском он со своими спутниками сел в
лодки и поплыл вниз по течению.
Утомительно читать описание этого его путешествия благодаря
добросовестности, с какою он пересчитывает все пороги и перекаты,
встреченные им на пути. На протяжении 272 верст от Дербинского он должен был
побороть 110 препятствий: 11 порогов, 89 перекатов и 10 таких мест, где
фарватер был запружен наносными деревьями и карчами. Значит, река средним
числом на каждых двух верстах мелководна или засорена. Около Дербинского она
имеет в ширину 20-25 саж., и чем она шире, тем мельче. Частые ее изгибы и
завороты, стремительность течения и мелководье не позволяют надеяться, что
она когда-нибудь будет судоходной в серьезном значении этого слова. По
мнению Полякова, она годится быть только сплавною рекой. Лишь на последних
70-100 верстах до устья, то есть там, где меньше всего следует рассчитывать
на колонизацию, она становится глубже и прямее, течение тут тише, порогов и
перекатов нет вовсе; здесь может ходить паровой катер и даже мелкосидящий
буксирный пароход.
Когда здешние богатейшие рыбные ловли попадут в руки капиталистов, то,
по всей вероятности, будут сделаны солидные попытки к очистке и углублению
фарватера реки; быть может, даже по берегу до устья пройдет железная дорога,
и, нет сомнения, река с лихвою окупит все затраты. Но это в далеком будущем.
В настоящем же, при существующих средствах, когда приходится иметь в виду
лишь ближайшие цели, богатства Тыми почти призрачны. Ссыльному, населению
она дает до обидного мало. По крайней мере тымовский поселенец живет так же
впроголодь, как и александровский.
Долина реки Тыми, по описанию Полякова, усеяна озерами, старицами,
оврагами, ямами: на ней нет ровных гладких пространств, заросших
питательными кормовыми травами, нет поемных заливных лугов и только изредка
попадаются луговины с осокой: это - заросшие травой озера. По склонам
гористого берега растет густой хвойный лес, на отлогом берегу - береза, ива,
ильма, осина и целые рощи из тополя. Тополь очень высок; у берега он
подмывается, падает в воду и образует карчи и запруды. Из кустарников здесь
черемуха, ивняк, шиповник, боярышник... Комаров тьма. 1 августа утром был
иней.
Чем ближе к морю, тем растительность беднее. Мало-помалу исчезает
тополь, ива обращается в кустарник, в общей картине, уже преобладает
песчаный или торфяной берег с голубикой, морошкой и мохом. Постепенно река
расширяется до 75-100 саж., кругом уже тундра, берега низменны и
болотисты... С моря подуло холодком.
Тымь впадает в Ныйский залив, или Тро, - маленькая водная пустыня,
служащая преддверием в Охотское море или, что все равно, в Тихий океан.
Первая ночь, которую Поляков провел на берегу этого залива, была ясная,
прохладная, и на небе сияла небольшая комета с раздвоенным хвостом. Поляков
не пишет, какие мысли наполняли его, пока он любовался на комету и
прислушивался к ночным звукам. Сон "превозмог" его. На другой день утром
судьба наградила его неожиданным зрелищем: в устье у входа в залив стояло
темное судно с белыми бортами, с прекрасною оснасткой и рубкой; на носу
сидел живой привязанный орел {4}.
Берег залива произвел на Полякова унылое впечатление; он называет его
типичным характерным образчиком ландшафта полярных стран. Растительность
скудная, корявая. От моря залив отделяется узкою длинною песчаною косой
дюнного происхождения, а за этою косой беспредельно, на тысячи верст,
раскинулось угрюмое злое море. Когда с мальчика, начитавшегося Майн-Рида,
падает ночью одеяло, он зябнет, и тогда ему снится именно такое море. Это -
кошмар. Поверхность свинцовая, над нею "тяготеет однообразное серое небо".
Суровые волны бьются о пустынный берег, на котором нет деревьев, они ревут,
и редко-редко черным пятном промелькнет в них кит или тюлень {5}.
В настоящее время, чтобы попасть в Тымовский округ, нет надобности
переваливать через Пилингу по крутизнам и ухабам. Я уже говорил, что в
Тымовский округ из Александровска ездят теперь через Арковскую долину и
меняют лошадей в Арковском Станке. Дороги здесь превосходные, и лошади ездят
быстро. В 16 верстах от Арковского Станка находится первое по тракту селение
Тымовского округа, с названием точно в восточной сказке - Верхний Армудан.
Оно основано в 1884 г. и состоит из двух частей, которые расположились по
склону горы около речки Армудан, притока Тыми. Жителей здесь 178: 123 м. и
55 ж. Хозяев 75 и при них совладельцев 28. Поселенец Васильев имеет даже
двух совладельцев. В сравнении с Александровским округом в большинстве
селений Тымовского, как увидит читатель, очень много совладельцев или
половинщиков, мало женщин и очень мало законных семей. В Верхнем Армудане из
42 семей только 9 законные. Жен свободного состояния, пришедших за мужьями,
только 3, то есть столько же, как в Красном Яре или Бутакове, существующих
не больше года. Этот недостаток женщин и семей в селениях Тымовского округа,
часто поразительный, не соответствующий общему числу женщин и семей на
Сахалине, объясняется не какими-либо местными или экономическими условиями,
а тем, что все вновь прибывающие партии сортируются в Александровске и
местные чиновники, по пословице "своя рубашка ближе к телу", задерживают
большинство женщин для своего округа, и притом "лучшеньких себе, а что
похуже, то нам", как говорили тымовские чиновники.
Избы в В. Армудане крыты соломой или корьем, в некоторых окна не
вставлены или наглухо забиты. Бедность воистину вопиющая. 20 человек не
живут дома, ушли на заработки. Разработанной земли на всех 75 хозяев и 28
совладельцев приходится только 60 дес.; посеяно зерна 183 пуда, то есть
меньше, чем по 2 пуда па хозяйство. Да едва ли можно рассчитывать здесь на
хлебопашество, сколько бы ни сеяли. Селение лежит высоко над уровнем моря и
не защищено от северных ветров; снег тает здесь на две недели позже, чем,
например, в соседнем селении Мало-Тымове. Ловить рыбу летом ходят за 20-25
верст к реке Тыми, а охота на пушного зверя имеет характер забавы и так мало
дает в экономии поселенца, что о ней даже говорить не стоит.
Хозяев и домочадцев я заставал дома; все ничего не делали, хотя
никакого праздника не было, и, казалось бы, в горячую августовскую пору все,
от мала до велика, могли бы найти себе работу в поле или на Тыми, где уже
шла периодическая рыба. Хозяева и их сожительницы, видимо, скучали и были
готовы посидеть, поговорить о том о сем. От скуки они смеялись и для
разнообразия принимались плакать. Это - неудачники, в большинстве
неврастеники и нытики, "лишние люди", которые все уже испробовали, чтобы
добыть кусок хлеба, выбились из сил, которых у них так мало, и в конце
концов махнули рукой, потому что нет "никакого способу" и не проживешь
"никаким родом". Вынужденное безделье мало-помалу перешло в привычное, и
теперь они, точно у моря ждут погоды, томятся, нехотя спят, ничего не делают
и, вероятно, уже не способны ни на какое дело. Разве вот только в картишки
перекинуться. Как это ни странно, в В. Армудане картежная игра процветает, и
здешние игроки славятся на весь Сахалин. За недостатком средств армуданцы
играют по очень маленькой, но играют зато без передышки, как в пьесе: "30
лет, или Жизнь игрока". С одним из самых страстных и неутомимых картежников,
поселенцем Сизовым, у меня происходил такой разговор:
- Отчего нас, ваше превосходительство, не пускают на материк? - спросил
он.
- А зачем тебе туда? - пошутил я. - Там, гляди, играть не с кем.
- Ну, там-то и игра настоящая.
- В штос играете? - спросил я, помолчав.
- Точно так, ваше превосходительство, в штос.
Потом, уезжая из В
<ерхнего>
Армудана, я спросил у своего
кучера-каторжного:
- Ведь они на интерес играют?
- Известно, на интерес.
- Но что же они проигрывают?
- Как что? Казенный пай, хлеб там или копченую рыбу. Харчи и одежу
проиграет, а сам голодный и холодный сидит.
- А что же он ест?
- Чего? Ну, выиграет - и поест, а не выиграет - и так спать ляжет, не
евши.
Ниже, на том же притоке, есть еще селение поменьше - Нижний Армудан.
Сюда я приехал поздно вечером и ночевал в надзирательской на чердаке, около
печного борова, так как надзиратель не пустил меня в комнату. "Ночевать
здесь нельзя, ваше высокоблагородие; клопов и тараканов видимо-невидимо -
сила! - сказал он, беспомощно разводя руками. - Пожалуйте на вышку" На вышку
пришлось взбираться в темноте по наружной лестнице, мокрой и скользкой от
дождя. Когда я наведался вниз за табаком, то увидел в самом деле "силу",
изумительную, возможную, вероятно, на одном только Сахалине. Стены и
потолок, казалось, были покрыты траурным крепом, который двигался, как от
ветра; по быстро и беспорядочно снующим отдельным точкам на крепе можно было
догадаться, из чего состояла эта кипящая, переливающаяся масса. Слышались
шуршанье и громкий шепот, как будто тараканы и клопы спешили куда-то и
совещались {6}.
Жителей в Нижнем Армудане 101: 76 м. и 25 ж. Хозяев 47 и при них
совладельцев 23. Законных семей 4, незаконных 15. Женщин свободного
состояния только 2. Нет ни одного жителя в возрасте 15-20 лет. Народ
бедствует. Только 6 домов покрыты тесом, остальные же корьем, и так же, как
в Верхнем Армудане, кое-где окна не вставлены вовсе или наглухо забиты. Я не
записал ни одного работника; очевидно, самим хозяевам делать нечего. Ушло на
заработки 21. Земли разработано под пашню и огороды с 1884 г., когда селение
было основано, только 37 десятин, то есть по 1/2 дес. на каждого хозяина.
Посеяно озимого и ярового хлеба 183 пуд. Селение совсем не похоже на
хлебопашескую деревню. Здешние жители - это беспорядочный сброд русских,
поляков, финляндцев, грузин, голодных и оборванных, сошедшихся вместе не по
своей воле и случайно, точно после кораблекрушения.
Следующее по тракту селение лежит на самой Тыми. Основано оно в 1880 г.
и названо Дербинским в честь смотрителя тюрьмы Дербина, убитого арестантом
за жестокое обращение. Это был еще молодой, но тяжелый, крутой и неумолимый
человек. По воспоминаниям людей, знавших его, он всегда ходил в тюрьму и по
улицам с палкой, которую брал с собой для того только, чтобы бить людей. Его
убивали в пекарне; он боролся и упал в квашню и окровянил тесто. Его смерть
вызвала среди арестантов всеобщую радость, и они собрали его убийце по
мелочам 60 рублей.
Прошлое у селения Дербинского вообще не радостное. Одна часть равнины,
на которой оно теперь стоит. узкая, была покрыта сплошным березовым и
осиновым лесом, а на другой части, более просторной, но низменной и
болотистой и, казалось бы, негодной для поселения, рос густой еловый и
лиственничный лес. Едва покончили с рубкой леса и раскорчевкой под избы,
тюрьму и казенные склады, потом с осушкой, как пришлось бороться с бедой,
которой не предусмотрели колонизаторы: речушка Амга в весеннее половодье
заливала все селение. Нужно было рыть для нее другое русло и давать ей новое
направление. Теперь Дербинское занимает площадь больше чем в квадратную
версту и имеет вид настоящей русской деревни. Въезжаешь в него по
великолепному деревянному мосту; река веселая, с зелеными берегами, с ивами,
улицы широкие, избы с тесовыми крышами и с дворами. Новые тюремные
постройки, всякие склады и амбары и дом смотрителя тюрьмы стоят среди
селения и напоминают не тюрьму, а господскую экономию. Смотритель все ходит
от амбара к амбару и звенит ключами - точь-в-точь как помещик доброго
старого времени, денно и нощно пекущийся о запасах. Жена его сидит около
дома в палисаднике, величественная, как маркиза, и наблюдает за порядком. Ей
видно, как перед самым домом из открытого парника глядят уже созревшие
арбузы и около них почтительно, с выражением рабского усердия, ходит
каторжный садовник Каратаев; ей видно, как с реки, где арестанты ловят рыбу,
несут здоровую, отборную кету, так называемую "серебрянку", которая идет не
в тюрьму, а на балычки для начальства. Около палисадника прогуливаются
барышни, одетые, как ангельчики; на них шьет каторжная модистка, присланная
за поджог {7}. И кругом чувствуются тихая, приятная сытость и довольство;
ступают мягко, по-кошачьи, и выражаются тоже мягко: рыбка, балычки,
казенненькое довольствие...
Жителей в Дербинском 739: 442 м. и 297 ж., а с тюрьмою будет всего
около тысячи. Хозяев 250 и при них совладельцев 58. Как по наружному виду,
так и по количеству семей и женщин, по возрастному составу жителей и вообще
по всем относящимся к нему цифрам, это одно из немногих селений на Сахалине,
которое серьезно можно назвать селением, а не случайным сбродом людей.
Законных семей в нем 121, свободных 14, и между законными женами значительно
преобладают женщины свободного состояния, которых здесь 103; дети составляют
треть всего населения. Но при попытке понять экономическое состояние
дербинцев опять-таки наталкиваешься прежде всего на разные случайные
обстоятельства, которые здесь играют такую же главную и подчиняющую роль,
как и в других селениях Сахалина. И здесь естественные и экономические
законы как бы уходят на задний план, уступая свое первенство таким
случайностям, как, например, большее или меньшее количество неспособных к
труду, больных, воров или бывших горожан, которые здесь занимаются
хлебопашеством только поневоле; количество старожилов, близость тюрьмы,
личность окружного начальника и т.д. - все это условия, которые могут
меняться через каждые пять лет и даже чаще. Те дербинцы, которые, отбыв
каторгу до 1880 г., селились тут первые, вынесли на своих плечах тяжелое
прошлое селения, обтерпелись и мало-помалу захватили лучшие места и куски, и
те, которые прибыли из России с деньгами и семьями, такие живут не бедно;
220 десятин земли и ежегодный улов рыбы в три тысячи пудов, показываемые в
отчетах, очевидно, определяют экономическое положение только этих хозяев;
остальные же жители, то есть больше половины Дербинского, голодны, оборваны
и производят впечатление ненужных, лишних, не живущих и мешающих другим
жить. В наших русских деревнях даже после пожаров не наблюдается такой
резкой разницы.
Когда я приехал в Дербинское и потом ходил по избам, шел дождь, было
холодно и грязно. Смотритель тюрьмы, за неимением места в его тесной
квартире, поместил меня в новом, недавно выстроенном амбаре, в котором была
сложена венская мебель. Мне поставили кровать и стол и приделали к дверям
завертку, чтобы можно было запираться изнутри. С вечера часов до двух ночи я
читал или делал выписки из подворных описей и алфавита. Дождь, не
переставая, стучал по крыше и редко-редко какой-нибудь запоздалый арестант
или солдат, шлепая по грязи, проходил мимо. Было спокойно и в амбаре и у
меня на душе, но едва я тушил свечу и ложился в постель, как слышались
шорох, шепот, стуки, плесканье, глубокие вздохи... Капли, падавшие с потолка
на решетки венских стульев, производили гулкий, звенящий звук, и после
каждого такого звука кто-то шептал в отчаянии: "Ах, боже мой, боже мой!"
Рядом с амбаром находилась тюрьма. Уж не каторжные ли лезут ко мне подземным
ходом? Но вот порыв ветра, дождь застучал сильнее, где-то зашумели деревья -
и опять глубокий, отчаянный вздох: "Ах, боже мой, боже мой!"
Утром выхожу на крыльцо. Небо серое, унылое, идет дождь, грязно. От
дверей к дверям торопливо ходит смотритель с ключами.
- Я тебе пропишу такую записку, что потом неделю чесаться будешь! -
кричит он. - Я тебе покажу записку!
Эти слова относятся к толпе человек в двадцать каторжных, которые, как
можно судить по немногим долетевшим до меня фразам, просятся в больницу. Они
оборваны, вымокли на дожде, забрызганы грязью, дрожат; они хотят выразить
мимикой, что им в самом деле больно, но на озябших, застывших лицах выходит
что-то кривое, лживое, хотя, быть может, они вовсе не лгут. "Ах, боже мои,
боже мой!" - вздыхает кто-то из них, и мне кажется, что мой ночной кошмар
все еще продолжается. Приходит на ум слово "парии", означающее в обиходе
состояние человека, ниже которого уже нельзя упасть. За все время, пока я
был на Сахалине, только в поселенческом бараке около рудника да здесь, в
Дербинском, в это дождливое, грязное утро, были моменты, когда мне казалось,
что я вижу крайнюю, предельную степень унижения человека, дальше которой
нельзя уже идти.
В Дербинском живет каторжная, бывшая баронесса, которую здешние бабы
называют "рабочею барыней". Она ведет скромную рабочую жизнь и, как говорят,
довольна своим положением. Один бывший московский купец, торговавший
когда-то на Тверской-Ямской, сказал мне со вздохом: "А теперь в Москве
скачки!" - и, обращаясь к поселенцам, стал им рассказывать, что такое скачки
и какое множество людей по воскресеньям движется к заставе по
Тверской-Ямской. "Верите ли, ваше высокородие, - сказал он мне,
взволнованный своим рассказом, - я бы все отдал, жизнь бы свою отдал, чтобы
только взглянуть не на Россию, не на Москву, а хоть бы на одну только
Тверскую". В Дербинском, между прочим, живут два Емельяна Самохвалова,
однофамильцы, и во дворе у одного из этих Емельянов, помнится, я видел
петуха, привязанного за ногу. Всех дербинцев, в том числе и самих Емельянов
Самохваловых, забавляет эта странная и очень сложная комбинация
обстоятельств, которая двух человек, живших в разных концах России и схожих
по имени и фамилии, в конце концов привела сюда, в Дербинское.
27 августа приехали в Дербинское ген. Кононович, начальник Тымовского
округа А.М. Бутаков и еще один чиновник, молодой человек, - все трое
интеллигентные и интересные люди. Они и я, вчетвером, совершили небольшую
прогулку, которая, однако, от начала до конца была обставлена такими
неудобствами, что, вышла у нас не прогулка, а как будто пародия на
экспедицию. Начать с того, что шел сильный дождь. Грязно, скользко; за что
ни возьмешься - мокро. С намокшего затылка течет за ворот вода, в сапогах
холодно и сыро. Закурить папиросу - это сложная, тяжелая задача, которую
решали все сообща. Мы около Дербинского сели в лодку и поплыли вниз по Тыми.
По пути мы останавливались, чтоб осмотреть рыбные ловли, водяную мельницу,
тюремные пашни. Ловли я опишу в своем месте; мельницу мы единогласно
признали превосходной, а пашни не представляют из себя ничего особенного и
обращают на себя внимание разве только своими скромными размерами: серьезный
хозяин назвал бы их баловством. Течение реки быстрое, четыре гребца и
рулевом работали дружно; благодаря быстроте и частым изгибам реки картины
перед нашими глазами менялись каждую минуту. Мы плыли по горной, тайговой
реке, но всю ее дикую прелесть, зеленые берега, крутизны и одинокие
неподвижные фигуры рыболовов я охотно променял бы на теплую комнату и сухую
обувь, тем более что пейзажи были однообразны, не новы для меня, а главное,
покрыты серою дождевою мглой. Впереди на носу сидел А.М. Бутаков с ружьем и
стрелял по диким уткам, которых мы вспугивали своим появлением.
По Тыми к северо-востоку от Дербинского пока основано только два
селения: Воскресенское и Усково. Чтобы заселить всю реку до устья, таких
селений с промежутками в десять верст понадобится по меньшей мере 30.
Администрация намерена основывать их ежегодно по одному - по два и соединять
их дорогою, в расчете, что со временем между Дербинским и Ныйским заливом
проляжет тракт, оживляемый и охраняемый целою линиею селений. Когда мы плыли
мимо Воскресенского, на берегу стоял навытяжку надзиратель, очевидно,
поджидая нас. А.М. Бутаков крикнул ему, что на обратном пути из Ускова мы
будем ночевать у него и чтоб он приготовил побольше соломы.
В ВАГОНЕ Разговорная перестрелка
-- Сосед, сигарочку не угодно ли?
-- Merci... Великолепная сигара! Почем такие за десяток?
-- Право, не знаю, но думаю, что из дорогих... га-ванна ведь! После
бутылочки Эль-де-Пердри, которую я только что выпил на вокзале, и после
анчоусов недурно выкурить такую сигару. Пфф!
-- Какая у вас массивная брелока!
... Читать дальше »
