Главная » 2022 » Февраль » 27 » Виконт де Бражелон. Александр Дюма. 019.12.ПЛАН СРАЖЕНИЯ.13.КАБАЧОК ПОД ВЫВЕСКОЙ «НОТР-ДАМ». 14. ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОЛЬБЕР!.15.Бриллиант...

22:04

Виконт де Бражелон. Александр Дюма. 019.12.ПЛАН СРАЖЕНИЯ.13.КАБАЧОК ПОД ВЫВЕСКОЙ «НОТР-ДАМ». 14. ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОЛЬБЕР!.15.Бриллиант...

---

Глава 12.
ПЛАН СРАЖЕНИЯ

Было далеко за полночь, когда аббат Фуке явился к брату в сопровождении Гурвиля. Три этих человека, встревоженные предстоявшими событиями, были похожи не на сильных мира сего, а скорее на трех заговорщиков, которых объединяла одна общая мысль о будущем преступлении. Фуке ходил по комнате взад и вперед, опустив взгляд и нервно потирая руки. Наконец, собравшись с духом, он произнес:
- Аббат, вы говорили мне сегодня о людях, которых содержите.
- Да.
- Скажите откровенно: что это за люди?
Аббат колебался.
- Не бойтесь и говорите прямо. Я не расположен ни грозить вам, ни шутить.
-Вы желаете знать правду? Хорошо. Эти сто двадцать человек-мои друзья и участники моих развлечений. Они преданы мне, как воры виселице.
-И вы вполне можете положиться - на них?
-Во всем.
-Они вас не выдадут?
-На меня никогда не падет подозрение.
-Это люди решительные?
-Они сожгут Париж, если им обещать, что сами они останутся целы.
-Моя просьба, аббат, заключается в следующем,-сказал Фуке, отирая выступивший на лбу пот.-В известный момент все ваши люди должны напасть на тех, кого я укажу. Это возможно?
-Они не в первый раз пойдут на подобное дело.
-Но если этой шайке придется столкнуться с вооруженной силой?
-И к этому им не привыкать.
-В таком случае соберите их всех в полном составе.
-Хорошо. Где?
-На Венсенской дороге, завтра, к двум часам.
-Чтобы отбить д'Эмери и Лиодо? Значит, будет схватка?
-Да, и серьезная. Вы боитесь?
-Не за себя, а за вас.
-Будут ли знать ваши люди, на что они идут?
-Они слишком умны, чтобы не догадаться. Однако министр, восставший «против короля… очень рискует.
-Что вам за дело до меня?.. Впрочем, мое падение будет и вашим падением.
-Было бы благоразумней, сударь, ничего не предпринимать: пусть король получит это маленькое удовольствие.
-Знайте, аббат, что заточение Лиодо и д'Эмери в Венсенский замок предвещает гибель и мне, и всем моим близким. Повторяю: если я буду арестован, то и вас бросят в тюрьму, или же я буду в тюрьме, а вас изгонят из Франции.
-Я в вашем распоряжении, сударь.Приказывайте.
-Я уже сказал: я хочу, чтобы завтра были вырваны из лап моих врагов два финансиста, которых хотят принести в жертву, хотя есть столько преступников, остающихся безнаказанными. Можете ли вы это сделать?
-Могу.
-Изложите мне ваш план действий.
-Он очень прост. Обычно стража при осужденных на казнь состоит из двенадцати человек.
Завтра их будет сто.
-Я учел это и допускаю даже, что их будет двести.
-Тогда вам мало ста двадцати человек.
– Простите, в стотысячной толпе зевак всегда найдется тысяч десять разбойников и головорезов, которым не хватает только подстрекателей.
– Что вы хотите этим сказать?
– А то, что завтра на Гревской площади, которую я избрал местом действия, найдется десять тысяч помощников моим ста двадцати молодцам.
Эти начнут дело, те докончат его.
– Хорошо, ну а что вы сделаете с узниками?
– Мы спрячем их в каком-нибудь доме на площади; страже придется осадить дом, чтобы отбить их… А вот еще лучше – некоторые дома имеют два выхода: один на площадь, другой – на одну из соседних улиц. Узники войдут в одну дверь, а выйдут в другую.
– Послушайте, – вдруг вскричал Фуке, – я придумал!.. Один из моих друзей, человек проверенный, дает мне иногда ключи от дома, который он снимает на улице Бодуайе. Обширный сад, примыкающий к этому дому, простирается до одного из домов на Гревской площади.
– Как раз то, что нам нужно, – сказал аббат. – А до какого дома?
– До довольно шумного кабачка под вывеской «Нотр-Дам».
– Я знаю его, – сказал аббат.
– Окна кабачка выходят на площадь, а задняя дверь во двор, где есть калитка в сад моего друга.
– Отлично!
– Вы войдете в кабачок вместе с узниками и будете защищать вход с площади, пока они не скроются через сад на улицу Бодуайе. Вы все поняли?
– Очень хорошо, монсеньер. Вы можете быть полководцем не хуже Конде.
– Сколько нужно денег, чтобы заплатить вашим бандитам и напоить их как следует?
– Ах, монсеньер, как вы выражаетесь! Хорошо, что они вас не слышат.
Между ними есть люди очень щепетильные.
– Я хочу сказать, что нужно довести их до такого состояния, когда море по колено. Ведь завтра я сражаюсь с королем, а когда я сражаюсь, то должен победить. Понимаете?
– Понимаю, монсеньер. Так дайте мне денег.
– Гурвиль, выдайте аббату сто тысяч ливров.
– Хорошо… значит, действовать, ничего не щадя?
– Ничего.
– В добрый час.
– Монсеньер, – возразил Гурвиль, – если об этом узнают, никому из нас не сносить головы.
– Ах, Гурвиль, как вам не стыдно! – вскричал Фуке, вспыхнув от гнева.
– Говорите о себе; что касается меня, то моя голова крепко сидит на плечах. Итак, решено, аббат?
– Решено, монсеньер.
– Завтра в два часа?
– Нет, лучше в двенадцать. Нужно исподволь подготовить наших сообщников.
– Вы правы, не жалейте вина в кабаке.
– Не стану жалеть ни вина, ни самого кабака! – со смехом отвечал аббат. – У меня есть отличный план; дайте мне привести его в исполнение, и вы увидите.
– А как же вы известите меня?
– Пришлю гонца; его лошадь будет стоять наготове в саду вашего друга.
Кстати, как имя вашего друга?
Фуке обменялся взглядом с Гурвилем. Тот сказал, чтобы выручить своего патрона:
– Этот дом очень легко узнать: кабачок спереди, единственный в квартале сад – сзади.
– Отлично, отлично. Я предупрежу своих солдат.
– Проводите его, Гурвиль, – сказал Фуке, – и выдайте ему деньги. Погодите минуту, аббат… Какой характер мы придадим этому похищению?
– Самый простой: бунт.
– По какому же поводу? Ведь парижская чернь всегда довольна королем, когда он вешает финансистов.
– Я все устрою, – сказал аббат. – У меня есть на этот счет одна мысль.
– Какая?
– Мои люди с криком: «Кольбер! Да здравствует Кольбер!» бросятся на узников, словно для того, чтобы разорвать их на части, считая виселицу слишком легкой казнью для них.
– В самом деле, какая удачная мысль! – сказал Гурвиль. – Что за воображение у вас, аббат!
– Я достойный член своего семейства, – с гордостью произнес аббат.
– Чудак! – проговорил Фуке. – План очень остроумен, – добавил он. Действуйте и постарайтесь не проливать крови!
Гурвиль и аббат уехали вместе, очень озабоченные, а министр откинулся на подушки. Мысль о зловещих событиях завтрашнего дня переплеталась у него с любовными грезами.

Глава 13.
КАБАЧОК ПОД ВЫВЕСКОЙ «НОТР-ДАМ»

К двум часам следующего дня тысяч пятьдесят зрителей собралось на Гревской площади вокруг двух виселиц, воздвигнутых одна против другой между Гревским мостом и мостом Пельтье, у самых перил набережной.
С раннего утра все парижские глашатаи ходили по улицам, рынкам и предместьям города, возвещая громкими голосами о великом акте правосудия, совершаемом королем над двумя ворами и изменниками, обиравшими народ. И граждане, интересы которых так оберегались, покидали лавки, мастерские и другие заведения, чтобы засвидетельствовать Людовику XIV свою признательность, словно гости, которые боятся проявить невежливость по отношению к хозяину, не явившись на его приглашение.
Приговор гласил, что два откупщика, грабителя, расхитители королевских денег, обманщики и взяточники, будут казнены на Гревской площади и имена их будут прибиты к виселицам.
Любопытство парижан достигло высшей точки. Огромная толпа с лихорадочным нетерпением ожидала часа казни. Повсюду распространилась весть, что узники, переведенные из тюрьмы в Венсенский замок, будут привезены оттуда на Гревскую площадь.
В этот день д'Артаньян, получив последние указания от короля и простившись с друзьями, которых представлял на этот раз один Планше, начертал себе план действий, распределил время, как подобает человеку занятому и деловому, у которого каждая минута на счету.
«Отъезд назначен на рассвете, в три часа; значит, у меня остается пятнадцать часов. Вычтем отсюда шесть часов на сон; ну, час на еду семь; час на свиданье с Атосом – восемь; два часа про запас, – всего десять. Остается пять часов. Ну-с, теперь час на то, чтобы получить деньги, лучше сказать – отказ от Фуке; еще час – сходить за деньгами к Кольберу, вытерпеть его вопросы и ужимки; час на осмотр и приведение в порядок вооружения, одежды, на чистку сапог. Итак, у меня еще остается два часа. О, да я богач!..»
Рассуждая так с самим собой, д'Артаньян испытывал прилив странной юношеской радости, опьяняющее благоухание далеких счастливых дней молодости.
«В эти два часа, – соображал мушкетер, – я успею получить четверть годовой платы за помещение кабачка „Нотр-Дам“. Триста семьдесят пять ливров! Недурная сумма, черт возьми! Удивительно! Если бы бедняк, у которого в кармане всего один ливр, получил несколько медяков, то это было бы вполне справедливо, но на долю бедняка никогда не выпадает такое счастье. А богач, напротив, всегда получает доходы с капиталов, которых он не трогает… Вот ведь эти триста семьдесят пять ливров мне как будто с неба свалились.
Итак, я пойду в кабачок «Нотр-Дам». Хозяин, наверное, поднесет мне стакан доброго испанского вина… Но прежде всего порядок, господин д'Артаньян… Наше время распределяется таким образом: 1. Атос. 2. Кабачок «Нотр-Дам». 3. Фуке. 4. Кольбер. 5. Ужин. 6. Одежда, сапоги, лошадь, снаряжение. 7 и последнее. Сон».
Сообразно с этой программой д'Артаньян прежде всего отправился к графу де Ла Фер, которому рассказал кое-что из вчерашних происшествий. Атос немного беспокоился о причине вызова д'Артаньяна к королю, но с первых же слов своего друга понял, что тревожился напрасно. Понял и то, что Людовик дал д'Артаньяну какое-то важное секретное поручение, и не пробовал даже расспрашивать о нем своего друга. Он только просил его беречь себя и предложил сопровождать его, если это возможно.
– Но, милый друг, я никуда не уезжаю, – сказал д'Артаньян.
– Как не уезжаете? Ведь вы пришли проститься со мной.
– О, я отправляюсь только для совершения одной покупки, – старался вывернуться покрасневший д'Артаньян.
– А, это другое дело. Тогда, вместо того чтобы сказать: «Берегитесь, чтобы вас не убили», – я скажу: «Берегитесь, чтобы вас не надули».
Д'Артаньян понял, что зашел чересчур далеко в своей таинственности, и счел неудобным совершенно умолчать о том, куда он собрался ехать.
– Я думаю съездить в Ман, – сказал он. – Как вы находите этот край?
– Превосходным, мой друг, – отвечал граф, стараясь забыть, что Ман лежит в той же стороне, что и Турень, и поэтому через два дня д'Артаньян мог бы ехать с ним вместе.
– Я еду завтра на рассвете, – прибавил д'Артаньян. – Рауль, хочешь побыть пока со мной?
– Очень, господин д'Артаньян, – отвечал юноша, – если только я не нужен графу.
– Нет, Рауль. Мне сегодня предстоит аудиенция у брата короля.
– Итак, до свидания, дорогой друг, – сказал д'Артаньян, заключая Атоса в объятия.
Атос крепко обнял друга. Мушкетер, оценив его сдержанность, шепнул ему на ухо:
– Государственное дело!
Атос ответил на это лишь многозначительным пожатием руки.
И они расстались.
Взяв Рауля под руку, д'Артаньян направился вместе с ним по улице Сент-Оноре.
– Я поведу тебя к богу Плутосу, – сказал он дорогой молодому человеку. – Приготовься целый день видеть груды золота. Боже мой, как я изменился!
– Что это? Какое множество народа! – заметил Рауль.
– Скажите, сегодня не крестный ход? – спросил д'Артаньян у прохожего.
– Нет, сударь, казнь, – был ответ.
– Как казнь? – изумился мушкетер. – На Гревской площади?
– Да, сударь.
– Черт бы побрал дурака, дающего повесить себя в тот самый день, когда мне нужно получить деньги за наем моего дома! – вскричал д'Артаньян.
– Рауль, видел ли ты когда-нибудь, как вешают преступников?
– Нет, слава богу, еще никогда не приходилось.
– Сразу видна молодость… Эх, если бы ты постоял часовым в траншее, как, бывало, я, когда какой-нибудь шпион… Впрочем, я мелю вздор, извини, Рауль… Да, ты прав, жутко смотреть, как вешают. Скажите, пожалуйста, сударь: когда состоится казнь?
– Кажется, в три часа, сударь, – учтиво ответил прохожий, довольный случаем побеседовать с военными.
– А сейчас только половина второго. Если мы прибавим шагу, Рауль, я успею получить свои триста семьдесят пять ливров, и мы уйдем до прибытия осужденного.
– Осужденных, – поправил прохожий. – Их двое.
– Очень вам признателен, сударь, – сказал д'Артаньян с утонченной вежливостью, которую он приобрел с годами.
И, увлекая за собою Рауля, он поспешно направился к Гревской площади.
Д'Артаньян шел впереди и так ловко работал плечами, локтями и руками, что толпа невольно расступалась под его натиском. Там, где встречалось особенно сильное сопротивление, он пускал в ход рукоятку шпаги, пользуясь ею как рычагом, чтобы разделить самые сплоченные группы. Но делал он это с такой непосредственностью, с такой обворожительной улыбкой, что у пострадавшего слова протеста замирали на устах.
Следуя за своим другом, Рауль старался щадить женщин, взоры которых привлекала его красота, и оказывал решительный отпор мужчинам, чувствовавшим силу его мускулов. Благодаря всему этому оба успешно продвигались вперед в густой толпе. Когда показались виселицы, Рауль с отвращением отвел глаза. Что касается д'Артаньяна, то он почти не заметил их, всецело поглощенный видом своего дома с резным коньком и окнами, полными любопытных.
Он увидел на площади и около домов много отставных мушкетеров, одних с женщинами, других с друзьями, ждавших начала церемонии.
У кабатчика, снимавшего помещение д'Артаньяна, не было отбоя от посетителей, не только заполнявших лавку и другие комнаты, но расположившихся даже во дворе. Трое прислуживавших сбились с ног, подавая всем.
Д'Артаньян, обратив внимание Рауля на такое стечение народа, заметил:
– Ну, теперь у плута не будет отговорок, чтобы не заплатить мне в срок. Посмотри-ка, Рауль, какая здесь компания. Черт возьми, да тут не найдешь себе места!
Д'Артаньяну удалось поймать хозяина за конец фартука.
– Ах, это вы, шевалье? – сказал одуревший от суеты кабатчик. – Ради бога, обождите минутку! Эта сотня сумасшедших готова перевернуть вверх дном мой погреб.
– Черт с ним, с вашим погребом, лишь бы был цел денежный сундук.
– О, не беспокойтесь, сударь, ваши тридцать семь с половиной пистолей отсчитаны и лежат наверху, в моей комнате; но там сидят тридцать молодчиков и приканчивают бочонок портвейна, который я недавно раскупорил для них. Прошу вас, обождите минутку!
– Ну, хорошо, хорошо…
– Я уйду отсюда, – шепнул Рауль Д'Артаньяну. – Это веселье отвратительно.
– Нет, сударь, – возразил Д'Артаньян сурово, – вы должны остаться.
Солдат должен приучать себя ко всяким зрелищам. Характер нужно закалять смолоду, и человек только тогда может быть добрым и великодушным, когда глаз его тверд, а сердце осталось мягким. К тому же, дружок, неужели ты способен оставить меня одного? Это было бы нехорошо… Постой, вон там во дворе есть дерево. Пойдем, сядем в тени. Там легче дышать, чем в этом чаду, насыщенном винными парами.
Расположившись на новом месте, Рауль и Д'Артаньян могли слышать нарастающий ропот толпы и наблюдать за посетителями кабачка, которые сидели за столами или ходили по комнатам.
Дерево, под которым уселся Д'Артаньян вместе с Раулем, совсем скрыло их своей густой листвой; это был развесистый каштан с ветвями, склонившимися почти до самой земли; под ним находился поломанный стол, за который не садился никто из посетителей. В ожидании своих тридцати семи с половиной пистолей Д'Артаньян от нечего делать занялся наблюдениями.
– Господин Д'Артаньян, – заметил Рауль, – вам надо поторопить хозяина. Сейчас привезут осужденных, и тогда начнется такая давка, что мы не сможем выбраться отсюда.
– Верно! – отвечал мушкетер. – Эй, кто-нибудь! Подите сюда!
Но сколько он ни кричал, никто не являлся. Он собирался уже отправиться на розыски хозяина, как вдруг калитка в стене расположенного позади сада отворилась, визжа на ржавых петлях, и во двор вошел щегольски одетый человек со шпагой. Не закрывая калитки, он направился к кабачку, бросив мимоходом на сидевших под деревом быстрый взгляд своих острых глаз.
– Вот как! Между домами есть сообщение, – сказал Д'Артаньян. – Вероятно, это какой-нибудь любопытный, пришедший посмотреть на казнь.
В эту минуту крики и шум в комнатах кабачка вдруг прекратились. Тишина в таких случаях поражает не меньше, чем удвоившийся шум. Д'Артаньяну захотелось узнать причину этого внезапного безмолвия.
Он заметил, что незнакомец в нарядной одежде, войдя в главную залу, обратился к присутствующим с речью; все слушали его с глубоким вниманием. Д'Артаньян мог бы разобрать и слова, если бы их не заглушал гомон уличной толпы. Впрочем, речь скоро закончилась, и все посетители стали небольшими группами покидать залу. Скоро в ней осталось всего шестеро, в их числе был человек со шпагой, который, отведя в сторону хозяина, видимо, старался занять его каким-то разговором, в то время как остальные разводили огонь в очаге, – непонятно для чего, при такой жаре.
– Странно, – сказал д'Артаньян Раулю. – Мне кажется, я знаю этих людей.
– Не находите ли вы, что пахнет дымом? – спросил Рауль.
– Нет, скорее тут пахнет заговором.
Не успел он договорить, как четверо из оставшихся в зале спустились во двор и стали на часах по сторонам калитки, бросая изредка на д'Артаньяна многозначительные взгляды.
– Черт возьми! Тут что-то не так, – шепнул он Раулю. – Тебе не интересно узнать, в чем дело?
– Не особенно, господин д'Артаньян.
– А меня, как старую кумушку, разбирает любопытство. Пройдем-ка наверх, оттуда видна вся площадь.
– Нет, господин д'Артаньян, я не в состоянии равнодушно смотреть на смерть этих несчастных.
– А я, по-твоему, дикарь, что ли? Мы вернемся сюда, когда придет время. Идем же!
Они вошли в дом и поместились у окна, которое все еще было незанятым, что показалось им не менее подозрительным, чем все прочее.
Двое оставшихся в комнате собутыльников, вместо того чтобы смотреть в окно, поддерживали огонь. Увидев д'Артаньяна и его спутника, они пробормотали:
– А, вот и подкрепление!
Д'Артаньян подтолкнул Рауля локтем.
– Да, братцы, подкрепление, – проговорил он. – Славный огонь развели вы тут. Что это вы собираетесь жарить?
Незнакомцы весело расхохотались и вместо ответа подбросили еще дров.
Д'Артаньян не спускал с них глаз.
– Вы, верно, посланы сказать нам, когда начинать? – спросил один из незнакомцев.
– Конечно, – отвечал д'Артаньян, надеясь выведать что-нибудь. – Для чего же я здесь, как не для этого?
– Ну, так становитесь у окна и следите.
Подавив улыбку, д'Артаньян сделал знак Раулю и с удобством расположился у окна.

Глава 14.
ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОЛЬБЕР!

Жуткое зрелище представляла собою Гревская площадь. Сплошное море голов, волнующихся, как колосья в поле. При каждом отдаленном шуме все эти головы приходили в движение, миллионы глаз сверкали: все сильнее бушевал этот живой океан, и волны его, точно волны прилива, бились о сплошную стену стрелков, окружавшую виселицы. Тогда рукоятки алебард опускались на головы и плечи подступавших смельчаков, и рядом с виселицей возникало свободное пространство, а задние ряды внезапным напором оттеснялись к самым перилам набережной Сены.
С высоты окна, из которого открывался вид на площадь, д'Артаньян с тайным удовольствием наблюдал, как находившиеся в толпе мушкетеры и гвардейцы успешно прокладывали себе дорогу, работая кулаками и рукоятками шпаг. Они образовали уже плотную группу человек в пятьдесят. Но не это привлекало внимание д'Артаньяна: вокруг виселиц и вдоль аркады Сен-Жан кипел настоящий живой водоворот. Среди тупых и равнодушных физиономий мелькали люди со смелыми, решительными лицами, которые обменивались друг с другом какими-то таинственными знаками. В одной из наиболее оживленных групп д'Артаньян заметил незнакомца, пришедшего из соседнего сада и державшего речь в кабаке. Теперь он, по-видимому, собирал людей и отдавал им приказания.
– Так и есть, – воскликнул д'Артаньян, – я не ошибся! Я знаю этого человека: это – Менвиль. Что он тут делает, черт побери?
Глухой шум, усиливавшийся с каждым мгновением, отвлек его внимание в другую сторону. Шум этот был вызван появлением осужденных. На углу площади показался шедший впереди отряд стрелков. Гул и говор толпы превратился в оглушительный рев.
Видя, что Рауль побледнел, д'Артаньян ударил его по плечу.
Стоявшие у очага люди, услышав крики, обернулись и спросили, в чем дело.
– Ведут осужденных, – отвечал д'Артаньян.
– Отлично! – сказали оба и принялись еще усерднее разжигать огонь.
Д'Артаньян поглядывал на них с беспокойством. Ему было ясно, что эти люди, разводившие без всякой надобности такой сильный огонь, затеяли что-то недоброе.
Между тем осужденные уже появились на площади.
Перед ними шел палач, а по сторонам по пятидесяти стрелков. Оба были одеты во все черное, – оба бледные, но спокойные.
Д'Артаньян заметил, что они почти на каждом шагу приподнимались на носках и нетерпеливо смотрели через головы толпы.
– Гм! – произнес он. – Как они стремятся поскорее увидеть виселицу.
Рауль отступил назад, не будучи, однако, в состояния совершенно покинуть окно. Ужасные зрелища также обладают притягательной силой.
– Смерть им! Смерть! – кричали пятьдесят тысяч глоток.
– Да, смерть им, смерть! – ревело несколько десятков особенно яростных голосов, точно отвечая толпе.
– Вздернуть их, вздернуть! Да здравствует король! – кричала толпа.
– Король? – пробормотал Д'Артаньян. – Удивительно! Я полагал, что не король, а Кольбер приказал их повесить.
В эту минуту в толпе началась давка; шествие осужденных остановилось.
Люди со смелыми, решительными лицами, которых заметил Д'Артаньян, так поспешно и энергично толкались, протискивались и напирали, что добрались почти до цепи стрелков. Процессия снова тронулась. Вдруг люди, приковавшие к себе внимание д'Артаньяна, с криком "Да здравствует Кольбер! " бросились на конвойных, которые тщетно старались от них отбиться. Позади надвигалась толпа.
Поднялся невообразимый шум и сумятица, слышались вопли ужаса, стук сабель, алебард и мушкетные выстрелы. Словом, наступил хаос, в котором Д'Артаньян уже ничего не мог разобрать. Однако вскоре среди этого хаоса начало выясняться какое-то определенное намерение, чья-то воля.
Осужденные оказались вдруг вырванными из цепи конвоя; их потащили к кабачку под вывеской «Нотр-Дам». Увлекавшие их кричали: «Да здравствует Кольбер!» Толпа колебалась, не зная, чью сторону принять: стрелков или зачинщиков драки. Ее смущало то, что кричавшие: «Да здравствует Кольбер!
– принялись также кричать: «Долой виселицы! В огонь их! В огонь! Сжечь живьем этих воров, сжечь кровопийц!»
Эти крики решили дело. Толпа собралась сюда смотреть на казнь, и вдруг у нее явилась возможность совершить казнь самой, а это большой соблазн! Поэтому в одну секунду вся толпа оказалась на стороне бунтарей и тоже стала вопить: «В огонь грабителей! Да здравствует Кольбер!»
– Черт возьми! – вскричал Д'Артаньян. – Дело, кажется, принимает серьезный оборот!
Один из людей, стоявших у очага, подошел к окну с горящей головней.
– Жарко становится! Ну, сигнал дан! – сказал он, обернувшись к товарищу, и вдруг поднес головню к деревянной обшивке стены. Дом был старый и вспыхнул в одно мгновение. Пламя с треском поднялось кверху.
К реву толпы присоединились крики поджигателей. Д'Артаньян, который ничего не заметил, потому что смотрел на площадь, почувствовал, что его душит дым и жжет пламя.
– Э, да вы устроили здесь пожар! – вскричал он, обернувшись. – С ума вы спятили, что ли, голубчики?
Оба незнакомца посмотрели на него с удивлением.
– Да ведь так было приказано, – сказали они.
– Приказано сжечь мой дом?! – загремел Д'Артаньян, вырывая из рук поджигателя головню.
Второй незнакомец поспешил было на помощь товарищу, но Рауль схватил его в охапку и выбросил в окно, в то время как Д'Артаньян спускал первого с лестницы. Рауль сорвал кусок загоревшейся обшивки и швырнул на пол.
Убедившись, что пожара нечего больше опасаться, Д'Артаньян снова подбежал к окну.
Сумятица на площади достигла предела. Вопли «В огонь!», «На костер!», «Да здравствует Кольбер!» – смешивались с криками «На виселицу!», «Да здравствует король!».
Толпа буянов, освободившая осужденных, тащила их к кабаку. Менвиль во главе этой шайки кричал громче всех:
– В огонь! В огонь! Да здравствует Кольбер!
Д'Артаньян начал понимать, что осужденных хотят сжечь живьем, а его дом превратить в костер для этого.
– Стой! – крикнул он, став одной ногой на подоконник и обнажив шпагу.
– Менвиль, что вы тут делаете?
– Дорогу, господин Д'Артаньян! Дорогу! – крикнул тот в ответ.
– В огонь, в огонь воров! Да здравствует Кольбер! – продолжала реветь толпа.
Эти крики наконец вывели д'Артаньяна из себя.
– Черт возьми, что за гнусность! – воскликнул он. – Сжечь живьем людей, приговоренных лишь к повешению!
Перед дверьми толпа зевак, притиснутая к стене, загородила путь Менвилю с его отрядом. Менвиль выбивался из сил.
– Дорогу, дорогу! – кричал он, угрожая пистолетом.
– Сжечь их! Сжечь! – ревела толпа. – В кабаке разведен костер. Сожжем воров вместе с кабаком!
Не оставалось больше сомнения: дом д'Артаньяна был избран для зверской расправы с осужденными.
Д'Артаньян припомнил старый боевой клич, всегда оказывавший свое действие, и крикнул громовым голосом, способным заглушить пушечную пальбу, рев моря – и вой бури:
– Ко мне, мушкетеры!
Ухватившись рукой за косяк, он прыгнул в самую середину толпы, которая в испуге шарахнулась от дома.
В один миг Рауль также очутился внизу. Оба обнажили шпаги. Мушкетеры, столпившиеся на площади, услышали призыв и, обернувшись, узнали д'Артаньяна.
– Наш капитан! Капитан! – закричали они в один голос.
Толпа расступилась под их дружным натиском, как расступаются волны перед кораблем. В этот момент Д'Артаньян и Менвиль очутились лицом к лицу.
– Дорогу, дорогу! – кричал Менвиль, видя, что до двери осталось каких-нибудь два шага.
– Стой! – отвечал Д'Артаньян.
– Погоди же! – крикнул Менвиль, целясь в него в упор.
Но прежде чем грянул выстрел, Д'Артаньян шпагой толкнул руку Менвиля и затем проткнул ему бок.
– Говорил я, чтобы ты вел себя смирно, – заметил д'Артаньян Менвилю, свалившемуся к его ногам.
– Дорогу, дорогу! – продолжали кричать товарищи Менвиля, которые пришли было в замешательство, но ободрились, увидев, что у них всего двое противников.
Однако эти двое оказались настоящими сторукими гигантами. Шпаги в их руках сверкали, точно огненный меч архангела: с каждым взмахом на землю падал человек.
– За короля! – кричал Д'Артаньян.
– За короля! – вторил ему Рауль.
Вскоре этот клич подхватили мушкетеры, присоединившиеся к д'Артаньяну.
Между тем стрелки после временного замешательства пришли в себя и ударили по бунтовщикам с тыла, сбивая и опрокидывая все на пути.
Толпа, видя сверкающие сабли и льющуюся кровь, шарахнулась назад, увеличивая давку.
Послышались крики о пощаде, вопли отчаяния: то были последние возгласы побежденных. Осужденные снова попали в руки стрелков.
Д'Артаньян, приблизившись к ним и видя, что они бледны и полумертвы от ужаса, сказал:
– Успокойтесь, бедняги, вы не подвергнетесь ужасной казни, которой угрожают вам эти негодяи. Король присудил вас к повешению, и вы будете только повешены… Пусть их повесят.
В кабачке водворилась полная тишина. За отсутствием воды огонь был залит двумя бочками вина. Заговорщики убежали через сад. Стрелки потащили осужденных к виселице.
С этой минуты дело быстро пошло вперед. Палач спешил кончить с казнью и, не заботясь о соблюдении всех формальностей, в одну минуту вздернул на виселицу обоих несчастных.
Д'Артаньяна обступили со всех сторон, осыпая поздравлениями. Он отер пот со лба, кровь со шпаги и пожал плечами, глядя, как Менвиль корчится в судорогах.
Рауль отвел глаза от тяжелого зрелища, а Д'Артаньян, указав мушкетерам на виселицы с казненными, проговорил:
– Бедняги! Надеюсь, они умерли, благословляя меня, что я избавил их от костра.
Эти слова долетели до Менвиля в ту минуту, когда он сам испускал последний вздох. Мрачная улыбка мелькнула на его губах; он хотел что-то сказать, но это усилие стоило ему жизни. Он скончался.
– О, как все это ужасно! – произнес Рауль. – Уйдемте отсюда, господин Д'Артаньян.
– Ты не ранен? – спросил его мушкетер.
– Нет, не беспокойтесь.
– Экий храбрец! У тебя голова отца, а руки Портоса. Эх, если бы Портос был здесь, ему было бы на что полюбоваться! Куда он мог запропаститься, черт побери! – пробормотал д'Артаньян.
– Пойдемте же, господин д'Артаньян, – настаивал Рауль.
– Одну минуту, мой друг. Я сейчас получу свои тридцать семь с половиной пистолей и затем буду к твоим услугам… Дом действительно доходный, – прибавил он, направляясь к кабаку, – но я предпочел бы иметь что-нибудь поспокойнее и в другой части города.

Глава 15.
О ТОМ, КАК БРИЛЬЯНТ Д'ЭМЕРИ ПОПАЛ В РУКИ Д'АРТАНЬЯНА

Пока на Гревской площади разыгрывалась вышеописанная кровавая сцена, несколько заговорщиков собрались у калитки, которая вела в соседний сад.
Вложив свои шпаги в ножны, они помогли одному из товарищей сесть на ожидавшую в саду лошадь, а потом, точно спугнутая стая птиц, разлетелись в разные стороны: кто перелез через забор, кто проскользнул в калитку.
Всадник вонзил шпоры в бока лошади с такой силой, что она чуть не перепрыгнула через стену; как молния, пронесся он через площадь Бодуайе, затем по улицам, опрокидывая и давя встречных. Через десять минут он очутился перед дверью главного казначейства, дыша так же тяжело, как и его конь.
Услышав стук копыт по мостовой, аббат Фуке поспешил к окну и, высунувшись, крикнул всаднику, еще не успевшему соскочить с лошади:
– Ну что, Даникан?
– Все кончено, – отвечал тот.
– Они спасены?
– Нет, напротив, повешены.
– Повешены! – повторил аббат, побледнев.
Внезапно отворилась боковая дверь, и в комнату вошел министр Фуке с бледным, искаженным от горя и гнева лицом. Остановившись на пороге, он прислушивался к разговору, который велся через окно.
– Негодяи! – вскричал аббат. – Так-то вы дрались!
– Мы дрались, как львы.
– Вернее, как трусливые псы!
– Сударь…
– Сто хорошо вооруженных бойцов стоят десяти тысяч стрелков, захваченных врасплох. Где Менвиль, этот хвастунишка, уверявший, что он или победит, или умрет?
– Он сдержал слово, господин аббат: он мертв.
– Мертв? Кто его убил?
– Какой-то демон в образе человека, гигант, у которого словно десять огненных мечей в руках. В одну минуту он потушил огонь, усмирил бунт и вызвал из-под земли сотню мушкетеров.
Фуке поднял голову, на лбу у него выступил пот.
– О, Лиодо! О, д'Эмери! – прошептал он. – Они умерли, и я обесчещен!
Аббат обернулся и, увидев брата в таком подавленном состоянии, сказал ему:
– Полно, не следует так убиваться, сударь. Это судьба! Раз не получилось, как мы хотели, значит, бог…
– Молчите, аббат, молчите! – воскликнул Фуке. – Ваши утешения – богохульство… Прикажите лучше этому человеку войти и рассказать, как совершилось это ужасное дело.
– Но, брат мой…
– Повинуйтесь, сударь!
Аббат сделал Даникану знак, и через минуту на лестнице послышались его шаги.
В это время за спиной Фуке появился Гурвиль. Приложив палец к губам, он старался удержать министра от слишком бурного проявления отчаяния.
Фуке, раздавленный горем, старался сохранить спокойствие.
В комнату вошел Даникан.
– Докладывайте, – обратился к нему Гурвиль.
– Сударь, – начал гонец, – нам было дано приказание похитить осужденных и кричать при этом: «Да здравствует Кольбер!»
– Похитить, чтобы сжечь их живьем, не так ли, аббат? – прервал Гурвиль.
– Да, таков был приказ, данный Менвилю, который понимал, что он означает. Но Менвиль убит.
Это известие скорее успокоило, чем опечалило Гурвиля.
– Чтобы сжечь их живьем? – повторил гонец, как будто сомневаясь в возможности подобного приказания, хотя сам участвовал в его исполнении.
– Ну, конечно, чтобы сжечь живьем! – грубо оборвал его аббат.
– Так, так, сударь, – сказал тот, стараясь по выражению лиц своих собеседников разгадать, в каком духе вести рассказ.
– Ну, рассказывайте же, – повторил Гурвиль.
– Осужденных, – продолжал Даникан, – привели на Гревскую площадь; тут народ как с цепи сорвался и стал кричать, чтобы их сожгли живьем, а не повесили.
– Народ имел на то свои основания, – заметил аббат. – Продолжайте.
– Стрелков было оттеснили; в доме, который должен был служить костром для осужденных, вспыхнул пожар, но тут, откуда ни возьмись, тот сумасшедший, тот дьявол, тот гигант, о котором я говорил, – он оказался хозяином этого самого дома, – с помощью еще какого-то молодого человека выбросил из окна поджигателей, кликнул из толпы мушкетеров, выпрыгнул сам из окна на площадь и принялся так работать шпагой, что стрелки взяли верх, Менвиль пал на месте, осужденных отбили и в три минуты казнили.
Несмотря на свое самообладание, Фуке не мог сдержать глухого стона.
– А как зовут хозяина этого дома? – спросил аббат.
– Не знаю, я его не видал; я все время оставался на страже в саду и знаю обо всем с чужих слов. Мне было приказано, как только все будет кончено, скакать к вам, чтобы рассказать, как было дело. И вот я здесь.
– Хорошо, больше нам ничего не нужно от вас, – сказал аббат, все более и более падавший духом при мысли, что он сейчас останется с глазу на глаз с братом.
– Вот вам двадцать пистолей, – сказал Гурвиль. – Ступайте и старайтесь впредь так же, как в этот раз, защищать подлинные интересы короля…
– Слушаю, сударь, – сказал гонец, кланяясь и пряча деньги в карманы.
Не успел он выйти из комнаты, как Фуке очутился между аббатом и Гурвилем.
Оба одновременно раскрыли рот, чтобы заговорить.
– Нет, не оправдывайтесь, – вскричал Фуке, – и не сваливайте вину на других! Если бы я был истинным другом д'Эмери и Лиодо, я никому не доверил бы заботы об их спасении. Виноват я один, и лишь я должен сносить все упреки и угрызения совести. Оставьте меня, аббат.
– Но, надеюсь, вы не помешаете мне разыскать негодяя, который, в угоду Кольберу, расстроил весь наш превосходно задуманный план? Благое дело – любить своих друзей, но не дурно, мне кажется, и преследовать врагов.
– Довольно, аббат, уйдите, прошу вас, и не являйтесь до новых приказаний. Я считаю, что мы должны вести себя крайне осторожно. У вас перед глазами ужасный пример. Господа, я запрещаю вам обоим всякие насилия.
– Никакие запрещения, – проворчал аббат, – не могут помешать мне отомстить врагу за оскорбление нашей фамильной чести.
– А я, – произнес Фуке тоном, не терпящим возражений, – при малейшем нарушении моей воли немедленно брошу вас в Бастилию. Примите это к сведению, аббат.
Аббат поклонился, покраснев.
Фуке сделал знак Гурвилю следовать за ним и направился к своему кабинету. Но в эту минуту, лакей громко доложил:
– Господин д'Артаньян.
– Это кто такой? – небрежно спросил министр у Гурвиля.
– Отставной лейтенант мушкетеров его величества, – тем же тоном ответил Гурвиль.
Не придав значения словам Гурвиля, Фуке двинулся дальше.
– Виноват, монсеньер, – сказал Гурвиль. – Я полагаю, что этот мушкетер, оставивший королевскую службу, пришел за получением пенсии.
– Черт с ним! – возразил министр. – Он явился совсем не вовремя.
– Позвольте, монсеньер, передать ему ваш отказ: я с ним знаком. Это такой человек, в лице которого нам при нынешних обстоятельствах лучше иметь не врага, а друга.
– Передавайте что хотите, – сказал Фуке.
– Передайте ему, – произнес аббат со злобой, присущей служителям церкви, – что денег нет, особенно для мушкетеров.
Но не успел он вымолвить эти слова, как полуоткрытая дверь распахнулась, и в комнату вошел д'Артаньян.
– О господин Фуке, я наперед знал, что для мушкетеров у вас нет денег. Я шел сюда с тем, чтобы получить не деньги, а отказ. Считаю, что уже получил его, благодарю и желаю вам всего доброго. Пойду теперь за деньгами к господину Кольберу.
И, довольно небрежно поклонившись, он вышел.
– Гурвиль, верните этого человека, – приказал Фуке.
Гурвиль догнал д'Артаньяна на лестнице. Услыхав за спиною шаги, д'Артаньян обернулся и узнал Гурвиля.
– Хороши порядки, сударь, у ваших господ финансистов, – сказал мушкетер. – Я прихожу к господину Фуке получить сумму, назначенную мне его величеством, а он встречает меня так, словно я нищий, явившийся просить милостыню, или жулик, готовый стянуть что-нибудь из серебра.
– Но вы, кажется, произнесли имя Кольбера, дорогой господин д'Артаньян? Вы сказали, что идете к нему?
– Да, я иду к нему, хотя бы для того, чтобы получить сведения о людях, которые поджигают чужие дома, крича: «Да здравствует Кольбер!»
Гурвиль насторожился.
– Ах, вы намекаете на то, что произошло на Гревской площади?
– Ну конечно.
– Но разве эти события как-нибудь коснулись вас?
– Кольбер превращает мой дом в костер, и это, по-вашему, не касается меня!
– Ваш дом… Ваш дом хотели сжечь?
– Ну да.
– Значит, это вы владелец кабачка под вывеской «Нотр-Дам»?
– Да, я стал им с неделю тому назад.
– Уж не вы ли тот отважный военный, который рассеял бунтовщиков, собиравшихся сжечь живьем осужденных?
– Поставьте себя на мое место, господин Гурвиль. Я – военный и в то же время домовладелец. Как военный, я должен содействовать исполнению приказа короля, как собственник – охранять свой дом от огня. Я и выполнил разом обе обязанности, отдав господ Лиодо и д'Эмери в руки стрелков.
– Так это вы выбросили кого-то из окна?
– Да, я, – скромно отвечал д'Артаньян.
– И убили Менвиля!
– Пришлось, к сожалению, – заявил мушкетер с поклоном, точно принимая поздравления.
– Словом, это вы были причиной того, что осужденные повешены?
– Да, вместо того чтобы быть заживо сожженными. И я горжусь этим, сударь. Я избавил этих несчастных от ужаснейших мучений. Понимаете ли, господин Гурвиль, их хотели сжечь заживо! Ведь это превосходит всякое воображение.
– Не стану вас больше задерживать, господин д'Артаньян, – сказал Гурвиль, желая избавить министра от встречи с человеком, нанесшим ему такой тяжелый удар.
– Нет, нет, – вмешался Фуке, стоявший все время за дверью и слышавший весь разговор. – Напротив, прошу вас войти, господин д'Артаньян.
– Простите, господин министр, – заговорил д'Артаньян, – но мне время дорого. Я должен еще побывать у господина Кольбера, чтобы переговорить с ним и получить следуемые мне деньги.
– Вы можете получить их здесь, сударь, – сказал Фуке.
Д'Артаньян с удивлением взглянул на министра.
– Вам дали здесь необдуманный ответ, я слыхал его, – продолжал Фуке.
– А между тем человек ваших достоинств должен быть известен всем.
Д'Артаньян поклонился.
– У вас есть ордер? – спросил Фуке.
– Да, господин министр.
– Я сам выдам вам деньги. Пройдите со мною.
Сделав Гурвилю и аббату знак остаться в комнате, он увел д'Артаньяна в свой кабинет.
– Сколько вам следует получить, сударь? – спросил он.
– Что-то вроде пяти тысяч ливров, монсеньер.
– Это, вероятно, оставшееся за казною жалованье?
– Нет, это жалованье за четверть года вперед.
– Вы получаете за четверть года пять тысяч ливров? – спросил министр, внимательно всматриваясь в мушкетера. – Значит, король назначил вам двадцать тысяч ливров в год?
– Да, монсеньер, я получаю в год двадцать тысяч ливров. Вы находите, что это слишком много?
– Я? – с горькой улыбкой возразил Фуке. – Если б я умел распознавать людей, если б во мне было побольше осторожности и рассудительности вместо легкомыслия и ветрености, – словом, если бы я, подобно иным людям, умел устраивать свою жизнь, вы получали бы не двадцать, а сто тысяч ливров в год и служили бы не королю, а мне.
Д'Артаньян слегка покраснел. В похвалах, в самом тоне льстеца всегда заключается тонкий яд, действующий даже на самых сильных духом людей.
Министр выдвинул ящик стола, достал четыре свертка монет и положил их перед мушкетером.
Гасконец развернул один из них.
– Здесь золото, – сказал он.
– Да, оно меньше обременит вас, сударь.
– Но ведь в этих свертках двадцать тысяч ливров, монсеньер, а мне нужно только пять.
– Я хочу избавить вас от труда являться в главное казначейство четыре раза в год.
– Монсеньер, вы подавляете меня своей любезностью.
– Я только исполняю свой долг, шевалье. Надеюсь, вы не сохраните дурного чувства ко мне под влиянием необдуманных слов моего брата. Это человек с очень вспыльчивым, своенравным характером.
– Монсеньер, – возразил д'Артаньян, – поверьте, меня огорчают только ваши извинения.
– Так я не буду больше извиняться, попрошу вас только оказать мне любезность.
– Любезность? О, монсеньер!
Фуке снял с пальца брильянтовый перстень, стоимостью, по крайней мере, в тысячу пистолей.
– Сударь, – обратился он к д'Артаньяну, – этот брильянт был подарен мне другом детства, человеком, которому вы оказали огромную услугу.
Голос его заметно дрогнул.
– Услугу? – с удивлением произнес д'Артаньян. – Я оказал услугу одному из ваших друзей?
– Да, и вы не могли еще позабыть о ней, так как сделали это не далее как сегодня.
– Как же звали вашего друга?
– Д'Эмери.
– Но ведь это один из казненных!
– Да, одна из жертв… Итак, господин д'Артаньян, в память услуги, оказанной вами Д'Эмери, прошу принять от меня этот перстень. Сделайте это из чувства расположения ко мне.
– Но, монсеньер…
– Примите, примите его, прошу вас. Сегодня у меня день глубокой печали… Позже, быть может, вы все узнаете. Сегодня я потерял друга и стараюсь найти нового.
– Но, господин Фуке…
– Прощайте, господин д'Артаньян, или, лучше сказать, до свиданья! воскликнул Фуке, чувствуя, что его сердце разрывается от скорби.
С этими словами министр вышел из кабинета, оставив д'Артаньяна с двадцатью тысячами ливров и с перстнем в руке.
– Гм! – в мрачном раздумье произнес мушкетер. – Ничего не могу понять… Одно могу сказать: это благородный человек… Пойду-ка теперь к Кольберу… Может быть, он объяснит мне что-нибудь.
И он направился к выходу.

---

Источник : https://librebook.me/the_vicomte_of_bragelonne__ten_years_later ===

---

Читать - Виконт де Бражелон. Александр Дюма. 001 - с начала...

Слушать аудиокнигу Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя : https://akniga.xyz/22782-vikont-de-brazhelon-ili-desjat-let-spustja-djuma-aleksandr.html