14:08 Сашка. 002. Повесть.Вячеслав Кондратьев | |
*** *** Тут немец кинул случайно взгляд на поляну, покачал головой и залопотал что-то по-своему, из чего только "шлехт... зэр шлехт" Сашке было понятно. Сам знает Сашка, что плохо, но нету силенок ребят хоронить, нету... Ведь себе, живым, окопчика вырыть не в силах. Но немцу об этом не скажешь, он и так нагляделся предостаточно на то, на что ему глядеть не положено. А немец, подняв две веточки с земли, обломил их, соединил крестом, показывая Сашке, как хоронят они своих. Знает это Сашка! Видал в Малоярославце, как всю площадь центральную березовыми крестами немцы украсили. Озлился Сашка и, вспомнив немецкое слово "генуг", прервал немца резко: - Генуг! Хватит болтать! Не твоего ума дело! - Немец сразу осекся, умолк. - Ты мне скажи, чего с моим напарником, что в плен к вам попал, делать будете? Шиссен, наверное? Иль пытать будете? Немец, кроме "генуг", ничего, конечно, не понял, но при слове "шиссен" вздрогнул, сжался, лицо побелело... И тут понял Сашка, какая у него сейчас страшная власть над немцем. Ведь тот от каждого его слова или жеста то обмирает, то в надежду входит. Он, Сашка, сейчас над жизнью и смертью другого человека волен. Захочет - доведет до штаба живым, захочет - хлопнет по дороге! Сашке даже как-то не по себе стало... И немец, конечно, понимает, что в Сашкиных руках находится полностью. А что ему про русских наплели, одному богу известно! Только не знает немец, какой Сашка человек, что не такой он, чтоб над пленным и безоружным издеваться. Вспомнил Сашка, был у них в роте один больно злой на немцев, из белорусов вроде. Тот бы фрица не довел. Сказал бы, при попытке к бегству, и спросу никакого. И стало Сашке как-то не по себе от свалившейся на него почти неограниченной власти над другим человеком. - Ладно уж, - сказал он, - кури спокойно. Раухен. Немец сразу в лице изменился, оживел, бледнота сошла... Курил он мелкими неглубокими затяжками, не как они - взахлеб, вдыхая дым что есть мочи, чтобы продрало до самого нутра. Интересно, доволен фриц, что в плен попал, что отвоевался? Или переживает? В плену, ясно, не радость, но живым-то останется. Что касается самого Сашки, то он плена не представлял. Лучше руки на себя наложить. Но можно и не успеть. А если раненый да без сознания? Вот замешкался бы он утром с этими валенками, мог бы и прозевать немцев, могли бы и прихватить его. Даже дрожь пробежала по телу - бр-бр... - Ты кем был? Арбайтер или бауэр? - Штудент. - Вот оно что... - протянул Сашка. Значит, вроде ротного их. Выходит, грамотный немец, а в Гитлере не разобрался. - Эх ты... штудент, а пошел с фашистами. - Их бин нихт фашист, - как-то устало перебил его немец. - Это я уже слыхал. Ну ладно, отдохнули, и хватит, - поднялся Сашка. Пошли. Как ни старался Сашка вести немца так, чтоб не попадались убитые, нет-нет да натыкались они на них, и опять стыдно было Сашке, что незахороненные, словно сам в чем-то виноватый. При подходе к Чернову, где штаб расположен, увидел Сашка на опушке свежую могилку настоящую, закиданную лапником и даже с венком из еловых веток. Звезды фанерной, правда, не было (не успели, видно), но могилка как могилка, будто в мирное время. Приостановился Сашка. Кого же похоронили так? Ладно, дойдем, узнаем у ребят... В деревне было пусто... И верно, расхаживать по ней днем не очень будешь. На пригорке она и прямо напротив Усова, что немцем занято, и просматривается оттуда куда хорошо. Каждый раз, приходя сюда то с донесением, то когда раненых помогал приносить, примечал Сашка, как уменьшалась и без того малая эта деревенька... Вот и сейчас увидел: не стало сарая, где они первую ночь укрывались, дома крайнего тоже нет, одни головешки, ну и воронок поприбавилось. Всю дорогу, пока вел сюда немца, где-то на самом краешке души затаенная хоронилась у Сашки надежда: а вдруг его с немцем в штаб бригады отправят? Далеко это, за Волгой, туда-обратно целый день протопаешь, но могла быть у него тогда встреча, о которой мечтал и в глубине сердца держал все эти месяцы. Поэтому сейчас, подходя к штабу, где могло все решиться, Сашка забеспокоился. Хоть и не любил он ни у кого ничего просить, тут решил даже попроситься, как бы в награду за то, что немца полонил. Изба, в которой штаб батальона находился, была пока целехонькая, только рядом две воронки здоровые - это, наверно, после бомбежки самолетной, что недавно была. На крыльце сидел боец с винтовкой, покуривал, греясь на солнышке. Увидев Сашку и немца, вскочил: - Гляди, ребя, фриц! Из дома выскочили несколько человек связистов, уставились. - Это ты его? - спросил один. - Ну я, - вроде неохотно, но с достоинством ответил Сашка. - Мне к начштаба. Тут он? - Нет никого. Всех в штаб бригады вызвали. - Куда же мне его? - кивнул Сашка на немца. - Ждать придется... Или к комбату веди, он у себя. Только, понимаешь, больной он сейчас, не в себе... - сказал один. - Знаешь, где блиндаж его? - Знаю. - А может, не стоит капитана тревожить? - вступил другой. - Несчастье вышло: убило вчера Катеньку нашу. Переживает комбат... - Значит, ее могилка на опушке? - спросил Сашка упавшим голосом. Жалость-то какая... - Ее. Когда хоронили, страшно на комбата глядеть было - все губы покусал, почернел весь... Вспомнил Сашка, как на марше, когда они с ротным подтягивали отстающих в хвосте колонны, подъезжал комбат на белом жеребце, сам в белом полушубке, к штабным саням и ласково справлялся, не замерзла ли, сидевшую там сестренку из санроты... Катей ее вроде звали. Эх, жалко дивчину! Очень жалко. И зачем только берут их на войну? Неужели без них не обойтись? Каково им среди мужиков-то? Хорошо, что остальные девчата в тылу, за Волгой, но и там может всякое приключиться. Засосало у Сашки под ложечкой - ничего он про Зину не знает... Последний раз на разгрузке свиделись, попрощались, и все... А времени два месяца прошло - для войны время огромное. - Ладно, поведу к комбату, - решил Сашка. У комбатовского блиндажа, не особо крепкого, тоже, видать, на скорую руку сделанного, сидел на бревнышке, полуразвалясь, комбатов связной - парень расторопный, но нахальный (знал его Сашка, из одной дальневосточной части они были). Лицо красное, загорелое, наверно, часто на солнышке припухает, глаза полузакрытые и будто хмельные. Поднялся он лениво, поправил на груди автомат, скользнул взглядом по немцу небрежно (словно видал их каждый день) и процедил: - Привет. - Здорово, - ответил Сашка, уязвленный немного равнодушием связного к его немцу. - К комбату, что ли? - К нему. - Нельзя! - резанул тот и сделал шаг к двери. - Я ж с немцем, разве не видишь? - Нельзя! - Чего заладил? Пойди доложи. Разведка немецкая сегодня на нас нагрянула. Выбили мы их и вот фрица взяли. Доложи. - Не велел комбат никого пускать. Понял? - Понял. Знаю, что у вас. Но куда мне с фрицем? Может, его в бригаду вести надо? Так я отведу. Только комбат приказать должен. - Ты его, что ли, взял? - А кто же? - Кроме тебя, народу на передке нет, что ли, чудило? - Я самолично. Только под конец ротный подмогнул. - Герой, - усмехаясь и, видно, завидуя, процедил связной. - Может, и не герой, а повозиться пришлось. Я ж его с пустым диском брал, в рукопашной. Ну, иди доложи. - Фриц-то не из здоровых, - оглядывая немца, сказал тот. - Такого не велико дело взять. Сашка озлился, хотел было съязвить насчет мурла, которое наел тот на тыловых харчах, да раздумал. - Иди доложи. - Уж очень надеялся Сашка, что пошлет его комбат в бригаду немца вести, потому и настаивал. - Уж так и быть, - снизошел связной и стал спускаться в блиндаж. Немец что-то забеспокоился, вытащил свои сигареты, быстро прикурил, жадно затянулся несколько раз. Дал сигарету и Сашке. - Ты не робей, - решил подбодрить немца Сашка. - Комбат у нас мировой мужик. В последнее наступление сам ходил. Красиво шел. Понял? Немец, разумеется, не понял, но одернул мундир, подтянул пояс, поправил пилотку, а лицо его, несмотря на суетливость движений, наоборот, как-то поспокойнело, отвердилось, хоть и побледнело. Губы упрямо сжались, на лбу складка наметилась. - Проходите, - не поднимаясь, а снизу пригласил связной. В блиндаже было совсем темно, только керосиновая лампа с разбитым стеклом тускло мерцала в углу стола. После света Сашка не сразу и разглядел комбата, сидевшего в глубине в наброшенной на плечи шинели. И, разглядев, не узнал. Всегда чисто выбритый, подтянутый, в белом подворотничке, сейчас комбат имел вид другой - обросший, со спутанными волосами, лезшими ему на лоб, в расстегнутой гимнастерке, согнутый, с отвисшей нижней губой и черными кругами около глаз, необычный и страшноватый. - Докладывайте, - приказал он негромко, взглянув на Сашку и немца мертвыми, пустыми глазами. Сашка вытянулся, набрал воздуху, но что-то мешало ему... Он откашлялся, скользнул взглядом по столу, а там разбросанные окурки, куски черного хлеба, бутылка водки, кружка, банка консервов початая, раскрытая планшетка с картой, и понял, что вот этот беспорядок на столе и вид самого комбата мешают ему начать. - Я слушаю. - Комбат отпил из кружки. Сашка вздохнул еще раз и громко начал с того, как обрушили на них немцы утром огонь невиданной силы, как... - Тише, - перебил капитан, поморщившись. Это сбило Сашку, и он скомкал все остальное - как навалилась неожиданно немецкая разведка, как пришлось, опасаясь окружения, отойти за овсянниковский овраг... Тут комбат позвал к столу и велел показать на карте, откуда пришла разведка. Сашка показал и, закончив доклад, передал рапорт ротного. Комбат прочитал записку, вскинулся вдруг, поднялся резко во весь рост, стукнувшись головой о потолок, выругался и, ударив кулаком по столу, закричал: - Разини! Своего проморгали! А вы тут заливаете - выбили, отбили, в плен взяли... А своего упустили! Судить буду ротного! Судить! - Он опустился на стул, хлебнул еще из кружки, сминая беломорину, сломал ее, взял другую, закурил и уставился на немца. Тот вытянулся по-солдатски и вначале глядел на комбата прямо, но потом, не выдержав упорного, тяжелого капитанова взгляда, вздрогнул, потупился и отвел глаза. Капитан тем временем поднялся, вышел из-за стола и медленно надвигался на немца. Сашка глянул на комбата, на побелевшие его глаза, на сведенные губы, и пробрала его дрожь - такого взгляда не видел он у людей никогда. - Немец... - прохрипел капитан, подойдя вплотную. - Вот ты каков, немец... - Тот отшатнулся. Комбат не переставал смотреть на немца немигающими мутными глазами, пока тот не отступил назад, прижатый взглядом капитана к стене блиндажа. - Сейчас ты мне все расскажешь, фашист, все... - продолжал капитан. Толик! Где разговорник? - Ординарец бросился к топчану, вынул из-под матраца русско-немецкий словарь и подал комбату. Тот отошел к столу, сел и буркнул: Выйдите оба! Сашка вышел из блиндажа, мало сказать, расстроенный, а прямо-таки ошарашенный. Не так все вышло, как думалось. А думалось, порадуется комбат "языку", похвалит Сашку, поблагодарит. Не исключал он и стопочку преподнесенную и обещание награды... Ан нет, по-другому все обернулось. И за ротного беспокойно стало, неужто и вправду судить будут? Сержант же подвел, не смог с перепугу людей сосчитать. Кабы хватились сразу, разве отдали бы? Поднялись бы в атаку, отбили бы Сашкиного напарника... Да... и комбат нехорош сегодня... Начальство Сашка уважал. И не только потому, что большинство командиров были старше его по возрасту, но и потому, что понял он за два года кадровой в армии без этого нельзя. И теперь ему было неловко за комбата, что не в своем он виде, хотя горе его понимал... Понимал он и ненавидящий взгляд комбата, сверливший немца, хотя у самого Сашки ненависть к фашистам почему-то не переносилась на этого вот пленного... Вот когда поднялись они из-под взгорка - серые, страшные, нелюди какие-то, это были враги! Их-то Сашка готов был давить и уничтожать безжалостно! Но, когда брал он этого фрица, дрался с ним, ощущая тепло его тела, силу мышц, показался он Сашке обыкновенным человеком, таким же солдатом, как и он, только одетым в другую форму, только одураченным и обманутым... Потому и мог разговаривать с ним по-человечески, принимать сигареты, курить вместе... Привалившись на бревнах около блиндажа, опять Сашка почувствовал, как сморила его усталость - обмякло тело, залипли веки, зазевалось. И захотелось ему растянуться прямо тут и вздремнуть хоть минутно. Сказались и ночь неспаная, и напряг во время обстрела, и драка с немцем из последних сил... Чуток попротивившись сну, он все же не выдержал, прикрыл глаза и провалился, ушел от тягомотины этого утра. Очнулся он, когда тряхнул его за плечо комбатовский ординарец: - Слушай! Хватит дрыхнуть! Не говорит твой немец ничего. Понял? Ни номера части, ни расположения. Ничего, сука, не говорит. Из блиндажа неясно раздавался хриплый капитанов голос, кричавший на немца. Сашка протер глаза. - Он и ротному ничего не сказал. Такой немец... - проговорил Сашка, подавляя зевоту. - Ничего, - продолжал Толик. - У капитана заговорит. А не расколется - к стенке! - Чего городишь? - уже проснувшись окончательно, встревожился Сашка. - А чего с ним цацкаться? Раз молчит, туда ему и дорога. - А ты бы заговорил, если бы в плен попал? - Чего равняешь? - Так он тоже присягу небось принимал. - Кому? - возмутился Толик. - Гитлеру-гаду! Ты что-то запутался, герой, он снисходительно похлопал Сашку по спине. - Нельзя нас с ними равнять. Понял? - Именно, - сказал Сашка. - Раз они гады, значит, и мы такими должны быть? Так, что ли, по-твоему? Ты листовки наши для немцев читал? - Нет. - То-то и оно. А там написано: обеспечена жизнь и возвращение на родину после войны. Вот так. - Так это если добровольно сдастся, если расскажет все. А этого ты в бою взял, и говорить он, сука, ничего не желает. - Ладно, дай покурить лучше. Труха у меня одна, - попросил Сашка, а у самого зависло в сердце что-то тяжелое от этого разговора. - Держи, - Толик протянул туго набитый кисет с вышитой надписью "Бей фашистов". - У вас тут с табачком, видать, получше. Сашка оторвал газетки побольше и махры прихватил не стесняясь. Цигарка свернулась на славу, раза три можно прикладываться. - Фриц сигаретами угощал, но не тот табачок, до души не доходит, - добавил Сашка, затянувшись во всю силу, и, выдыхнув дым, спросил: - Откуда кисет такой? - Подарок из тыла. Прислали тут посылочки с Урала. - До нас что-то не дошло, - заметил Сашка, возвращая кисет, а потом спросил: - Много капитан выпил? - По нему не поймешь. Как Катю вчера утром похоронили, так и начал. И ночью не спал, небось подкреплялся. - Как убило-то? - Шла из штаба в блиндаж, и убило... У нас здесь тоже потерь хватает. - Ну, с нашими-то не сравнить. - Не скажи... Вы сами виноваты, капитан говорит, окопов вырыть не можете. - Тебя бы туда. Рассуждать легко, а мы еле ноги таскаем, не до рытья, стало Сашке обидно. Что они, враги себе? Кабы могли, разве не выкопали бы? Никто на передовой особо в душу к Сашке не лез, никто особо не интересовался, что чувствует, что переживает рядовой боец Сашка, не до того было. Только одно и слышал: Сашка - туда, Сашка сюда! Сашка, бегом в штаб с донесением! Сашка, помоги раненого нести! Сашка, этой ночью придется в разведку! Сашка, бери ручной пулемет! Только ротный, бывало, перед тем как приказать что-нибудь, хлопал Сашку по плечу и говорил: "Надо, Сашок. Понимаешь, надо". И Сашка понимал - надо, и делал все, что приказано, как следует. Но на все, что тут делалось и делается, было у него свое суждение. Видел он - не слепой же - промашки начальства, и большого и малого, замечал и у ротного своего, к которому всей душой, и ошибки, и недогадки... И с распутицей этой, на которую теперь все валят, что-то не так. Разве весна негаданная пришла? Разве зимой припасов нельзя было заготовить? Просто худо пока все, недохват во всем, и воевать, видать, не научились еще. Но в том, что вскорости все изменится к лучшему, Сашка ни на минуту не сомневался. От дыма, что глотал густо, кружило в голове, и хотелось ему сейчас только одного - поскорей бы с немцем все кончилось и отпустили бы его обратно в роту. На то, что в штаб бригады направят, уже не надеялся - не та обстановка сложилась. - Может, идти мне можно? Разберетесь тут с немцем без меня, - спросил он у Толика. - Разобраться-то разберемся, будь спок, - насмешливо осклабясь, ответил тот. - Но не отпускал тебя капитан. Жди. Возможно, какие приказания твоему ротному с тобой отправит. - Муторно что-то, - вздохнул Сашка. Из блиндажа слышался только комбатов голос, а немца словно и не было. Молчит, зараза! А чего молчит? Рассказал бы все, выложил начистоту, и отпустил бы его капитан. Упрямый немец. Зло на него поднялось у Сашки - все задумки из-за него, гада, пошли прахом. И вообще неурядь вышла - и дивчину эту убило, и комбат из-за этого не в себе, и в штабе никого, и немец не раскалывается... Все к одному. Наконец затихло в блиндаже и потянулась тишина... Сашка уж полцигарки искурить успел, а оттуда ни слова. Думает комбат чего-то... - Ко мне! - расколол тишину капитанов голос. И Сашка с ординарцем, слетев мигом с лестницы, оказались опять в полутьме блиндажа. Желтый свет керосиновой лампы освещал капитана сбоку, резко обозначая морщины у губ и прямую складку у переносицы. На столе лежал русско-немецкий разговорник и зловеще поблескивал вороненым металлом капитанов пистолет. Немец стоял в тени, и когда Сашка, проходя вперед, коснулся его плеча, то почувствовал, как бьет немца дрожь. У капитана ходили желваки на скулах и играли руки. Он стоял - большой, в свалившейся с одного плеча шинели и оттого какой-то скособоченный, странно непохожий на себя прежнего, прямого и собранного. Он грузно опустился на табуретку, вытирая пот со лба и откидывая одновременно назад волосы, и тихо, словно бы через силу, выдавил: - Немца - в расход. У Сашки потемнело в глазах и поплыло все вокруг - и стены блиндажа, и лампа, и лицо комбата, даже качнулся Сашка... Но потом, придя в себя, бросился к немцу, схватил того за грудки и закричал: - Да говори ты, гад! Говори! Убивать же будут! Понимаешь? Говори, чего капитан спрашивает! Говори, зараза! Немец, обмякший, недвижный, только мотнул головой и закусил губу. - Не понимаешь? Шиссен будут! Тебя шиссен! Говори... - Прекратить! Не ломайте комедии! - крикнул капитан и, размяв чуть дрожащими пальцами папиросу, уже спокойно добавил: - Выполняйте приказание. - Вы мне, товарищ капитан? - упавшим голосом спросил Сашка, отпуская немца. - Вам, - негромко сказал капитан, а Сашке показалось, будто гром с неба. По исполнении доложить. Толик, пойдешь с ними, проверишь. - Есть проверить! - вытянулся тот. - Товарищ капитан... - начал заикаться Сашка. - Товарищ капитан... Я ж обещался ему... Я листовку нашу ему показывал, где все сказано... Где у тебя листовка? - подался он опять к немцу. - Где папир, которую тебе дал? Покажи капитану! Немец, возможно, и понял, но даже рукой не шелохнул, чтоб достать листовку. Тогда Сашка рванул карман его мундира, выхватил оттуда сложенную аккуратно бумажку и ринулся к комбату: - Вот она, товарищ капитан! Там сказано... Вы ж по-немецки читаете... Вот она! Комбат листовку не взял, отстранил ее от себя будто брезгливо, и обескураженный, растерянный Сашка сунул ее опять в карман немцу. - Сколько у вас в роте было человек? - спросил капитан, упершись в Сашку тяжелым взглядом. - Сто пятьдесят, товарищ капитан. - Сколько осталось? - Шестнадцать... - И ты гада этого жалеешь? - гаркнул капитан, переходя на "ты". - Я... я... не жалею... - У Сашки сметало рот, занемели губы, и он еле-еле выдавливал слова. И сказал он неправду. Жалел он немца. Может, не столько жалел, сколько не представлял, как будет вести его куда-то... К стенке, наверно, надо (читал он в повестях о гражданской войне, что к стенке всегда водили расстреливать), и безоружного, беспомощного стрелять будет... Много, очень много видал Сашка смертей за это время - проживи до ста лет, столько не увидишь, - но цена человеческой жизни не умалилась от этого в его сознании, и он пролепетал: - Не могу я, товарищ капитан... Ну, не могу... Слово я ему давал, - уже понимая, что ни к чему его слова, что все равно заставит его капитан свой приказ исполнить, потому как на войне они, на передовой и приказ начальника закон. - Какое право имел обещать что-то? И кому - фашисту! - Он не фашист, - вырвалось у Сашки. - Выпить бы ему, товарищ капитан, перед этим, - осторожно вмешался Толик, чуть побледневший и наглость свою малость утративший. Но капитан оставил это без внимания - и Сашкин возглас, и предложение Толика. Глядя на Сашку в упор, отчеканил: - Повторите приказание! Сашка утер рукавом липкий пот со лба... Он видел, пошло дело на принцип, и капитан от своего не отступится, придется покориться. Но повторить приказание просто физически не мог, не раскрывался рот, залип язык... - Повторите приказание! - уже раздраженно и повысив голос, сказал комбат и потянулся к пистолету. Толик дернул Сашку за полу ватника - не валяй дурака, дескать, а то плохо будет. Так понял его жест Сашка. - Я жду! - прикрикнул капитан и положил ладонь на ручку ТТ. Ординарец дернул Сашку еще сильнее, и Сашка, уже обессиленный этим неравным поединком, прошептал чуть слышно: - Есть немца - в расход... - Не слышу! - перебил капитан. - Есть немца - в расход, - погромче повторил Сашка. - О выполнении доложить! - О выполнении доложить... - Теперь сначала и как следует! - Есть немца - в расход. О выполнении доложить. - Выполняйте! - Капитан отвернулся от Сашки и сел. - Есть выполнять. - Сашка попытался повернуться по-строевому, но не получилось, не было силы в ногах, и услышал вслед: - Отставить! Пришлось еще раз. Старался Сашка прищелкнуть каблуками, но заляпанные грязью ботинки звука не давали, и ожидал он опять "отставить", но комбат сказал только: - Выполняйте. Сказал тихо, каким-то усталым, без прежнего напора голосом. Когда Сашка повернулся, немец, понявший все, без Сашкиной команды пошел к выходу, тяжело топая ногами по лестнице. За ними вышел и Толик. - Ты чего ломался? - бросился он на Сашку. - Из-за этого гада жизни лишиться хотел? Видишь же, не в себе капитан. Такой он все может... - Ладно, не суети... - Сашка неверной рукой стал выбивать искру и прижег свой чинарик. - Обещал я жизнь немцу. Понимаешь? - Чокнутый ты, что ли? Обещал он! Тоже мне, командующий нашелся! Кто мы с тобой? Рядовые! Наше дело телячье... Приказали - исполнил! А ты... - Не суети, говорю. - Сашка глубоко втянул в себя дым, даже раскашлялся и сказал немцу: Кури тоже... Тот вытащил свои сигареты и, видно забыв про свою зажигалку, потянулся к Сашке прикурить дрожащей сигаретиной. И тут столкнулся Сашка с его глазами... Много пришлось видеть на передовой помирающих от ран ребят, и всегда поражали Сашку их глаза - посветлевшие какие-то, отрешенные, уже с того света будто бы... Умирали глаза раньше тела. Еще билось сердце, дышала грудь, а глаза... глаза уже помертвевшие. Вот и у немца сейчас такие же... Отвел Сашка взгляд, потупился. А капитанский ординарец, когда немец сигареты доставал, ухватил цепким взглядом часы на его руке и уже не отпускал. - Боишься ты, что ли? - сказал он, вскинув автомат. - Давай я. - Не балуй! - ударил Сашка рукой по стволу ППШ. - Горазды вы тут... Ты бы взял его наперед, а тогда... - Да я пошутил, - поспешил Толик. - Нашел чем... - Куда поведем фрица-то? - Не знаю. - К сараю пойдем, в сторону. - Погоди, дай человеку докурить. - Слушай, а куда ты трофей денешь? - спросил наконец Толик, не сводя взгляд с часов на руке немца. - Какой трофей? - не понял Сашка. - Часики фрицевские. - А, часики... Что ж, трофей законный, в бою добытый... Ротному отдам... Ему без часов нельзя, а свои разбил он намедни при обстреле. Толик помялся немного, потом сказал вроде небрежно: - Я бы тебе буханку черняшки дал... за часики-то... - Нет, ротному отдам. - Обойдется твой ротный... Махры могу пачку в придачу. Идет? Сашка слушал вполуха, а сам соображал, что же такого придумать? Хоть и повторил он приказание комбата, но до сих пор представить не мог, как выполнять его будет. И решил он, что надо наперво отделаться от этого Толика, чтоб не мешался. И он закинул: - Может, я тебе часики и за так отдам. - За так? - удивился тот. - За так, - повторил Сашка. - Только не мешайся. Договорились? - А чего я тебе мешаю? Я приказ получил - проверить. - Потом и проверишь. А я хочу без тебя это дело сделать. Понял? - Как хочешь. Мне смотреть на это удовольствия никакого. На немца Сашка не глядел. Не мог глядеть. Однако, пересилив себя, повернулся к нему и хотел было подойти и часы снять, но увидел, что немец, видно догадавшись, о чем речь у них шла, стал сам ремешок у часов расстегивать, только не мог - дрожали пальцы. Остановился тогда Сашка. - Потом тебе часы отдам... Понимаешь? - бросил он Толику. - Понимаю, - тихо ответил Толик, а сам в лице изменился, побледнел, сробел, видно, и сказал немцу как бы с сожалением: - Эх, фриц, надо было шпрехен. Понимаешь, шпрехен. А теперь на себя пеняй. Немец его не слушал. Он вынул из кармана листовку и стал рвать ее на мелкие куски, бормоча что-то, и только слово "пропагандой", повторенное не однажды, понял Сашка. Хотел он было крикнуть: "Не смей нашу листовку рвать! Не смей!" Но... не крикнул, только кольнуло сердце - сроду никого он не обманывал, а тут обманул. И в чем? В самом главном, чего уже не поправишь. - Пошли, - сказал он немцу. Медленно, тяня шаг, двинулись они к полуразрушенному сараю - впереди Сашка, за ним немец, а Толик в хвосте. Сарай этот Сашке памятен. Ночью после самого первого их наступления дали немцы огня по тылам, и под этим сараем погребены человек двенадцать его однополчан-дальневосточников. И до передка не дошли ребята, а все молодые, Сашкины однолетки. У сарая до сих пор трупным духом веет. Остановились... - Здесь и решать будешь? - спросил Толик. Но у Сашки свои мысли. - Нет, больно близко к штабу... Вон туда поведу, - показал Сашка на пепелище, черневшее по обеим сторонам большака, что проходил в полуверсте от Чернова. - А ты меня здесь подождешь. - Чего ты крутишь, герой? - подозрительно оглядел Толик Сашку. Надеешься, одумается капитан? Нет, брат, он не такой. Что сказал... - Подождешь? - перебил Сашка. - Подожду, - как-то странно ответил тот, оглядывая Сашку. Что делать и как быть, Сашка еще не решил. Разные мысли метались, но ни одной стоящей. Может, встретится кто из начальства и приказ комбата отменит (по уставу последнее приказание выполняется), может, комиссар и начштаба вернутся, тогда все в порядке будет - отменит комиссар приказ этот непременно... Может быть, обойти это разорище, что на большаке, и, минуя Черново, в роту податься и к помкомбата сразу?.. Ничего-то пока Сашка не решил, но знал одно - это еще в блиндаже, когда приказ повторял, в голове пронеслось, - есть у него в душе заслон какой или преграда, переступить которую он не в силах. - Побудь с немцем чуток, я мигом, - попросил он ординарца. - Куда ты? - Только немца не тронь! А то часики тебе не понадобятся, - пригрозил Сашка больше так, чем по делу. Видел он, что Толик похвалиться любит, а сам слабак. - Валяй, иди. Не трону, не бойся. Сашка затрусил к штабу батальона - авось пришел кто, может, дежурный есть? И верно, сидел на перилах крыльца незнакомый лейтенант, видать, из пополнения. Сашка к нему. Козырнул и напрямик: - Такое дело, товарищ лейтенант. Немца я в плен взял, к комбату привел, а тот... - Что? - Ну, не в себе комбат немного... И приказал немца - в расход. - Ну и что вы хотите? - Нужен же немец... Отмените его приказание. Лейтенант удивленно вскинул голову, подумал и спросил: - Допрашивал его комбат? - Допрашивал вроде, - в подробности Сашка вдаваться не стал. Лейтенант опять подумал, провел рукой по подбородку. - Мда... Не могу я, брат, отменять приказание комбата, когда он здесь, на месте. Понял? Не могу. Сашка махнул рукой досадливо и побежал обратно, но вскоре на шаг перешел, а потом и остановился совсем. Не забежать ли в санчасть, там военврач - мужик хороший и по званию тоже капитан, его попросить за немца вступиться? Да нет, едва ли тот станет. Строг комбат, все его побаиваются, повернет кругом, и весь разговор. - Ну как? - усмехнулся Толик. Видел он, как Сашка с лейтенантом разговаривал. - Дожди меня здесь. Приду, вместе на доклад пойдем. - Ну, хорошо. - Толик с любопытством смотрел на Сашку. Понял он, хочет Сашка как-то выкрутиться, но ничего у него не получится. - Смотри только... Ты капитана не знаешь, он на руку скорый. Учти. Из-за тебя и я рискую. - Не пугай. С передка я. Пошли,- кивнул Сашка немцу. Шел Сашка позади немца, но и со спины видно - мается фриц, хотя виду старается не подавать, шагает ровно, только плечами иногда передергивает, будто от озноба. Но, когда поравнялся с ним Сашка, кинул взгляд, лица немца не узнал, так обострилось оно, построжало, посерело... Губы сжатые спеклись, а в глаза лучше не глядеть. Если раньше относился Сашка к своему немцу добродушно-снисходительно, с эдакой жалостливой подсмешкой, то теперь глядел по-другому, серьезней и даже с некоторым уважением - блюдет свою солдатскую присягу фриц, ничего не скажешь. Только обидно, что зазря все это, ведь за неправое дело воюет! И захотелось Сашке сказать: "Эх, задурили тебе голову! За кого смерть принимать будешь? За Гитлера-гада! Эх ты..." - однако не сказал, понимая, не до слов сейчас, не до разговора, когда такое страшное впереди. На половине пути немец остановился и попросил покурить. Сашка разрешил, и они остановились. Закурив, немец опять стал совать пачку с сигаретами и зажигалку Сашке в руку. - Не надо, себе оставь, - мотал головой Сашка, отказываясь, но фриц совал и совал. Хотел было сказать Сашка, что сгодятся еще ему сигареты, но не сказал - не может он его зря обнадеживать, может, и верно, не нужно будет курево немцу. Пришлось взять и сигареты, и зажигалку. Пока стояли, обернулся Сашка - Толика уже было не видно, да и Черново лишь крышами виднелось. А погорелая деревня, которая на большаке, почти рядом. Если в штаб бригады идти, надо этот большак пересечь и по полю до леса, а через лес к Волге. И только за ней уж Бахмутово будет. Далеко. Если до этого была у Сашки мысль вести немца в штаб бригады, то теперь отошла - нет у него права без приказа в такую даль идти, дезертиром могут счесть запросто. Немец шаг сузил, а Сашка подгонять не стал. Так и шли еле-еле, а куда спешить?.. Читать дальше ... *** *** Сашка. 001. Повесть.Вячеслав Кондратьев *** Сашка. 002. Повесть.Вячеслав Кондратьев *** Сашка. 003. Повесть.Вячеслав Кондратьев *** Сашка. 004. Повесть.Вячеслав Кондратьев *** Сашка. 005. Повесть.Вячеслав Кондратьев *** Сашка. 006. Повесть.Вячеслав Кондратьев *** Сашка. 007. Повесть.Вячеслав Кондратьев *** Сашка. 008. Повесть.Вячеслав Кондратьев *** Правда Вячеслава Кондратьева *** Кондратьев Вячеслав - "Отпуск по ранению" Театр на Малой Бронной *** Книга Вячеслава Кондратьева " Сашка"
*** *** *** *** *** *** *** *** ПОДЕЛИТЬСЯ
*** *** ***
*** *** *** *** *** *** Я убит подо Ржевом, Я не слышал разрыва И во всем этом мире Я - где корни слепые Я - где крик петушиный Где - травинку к травинке - Летом горького года Подсчитайте, живые, Фронт горел, не стихая, Удержались ли наши Неужели до осени Нет, неправда! Задачи И у мертвых, безгласных, Наши очи померкли, Мы - что кочка, что камень, Нашим прахом по праву Нам свои боевые Что недаром боролись Вы должны были, братья, Это горькое право Летом, в сорок втором, Всем, что, может, давно Братья, может быть, вы И в заволжской дали Нам достаточно знать, Та последняя пядь, И врага обратили И врага вы громите Может быть... Да исполнится Братья, ныне поправшие Если б залпы победные О, товарищи верные, В нем, том счастье, бесспорная Наше все! Не слукавили Все на вас перечислено Ибо в этой войне И никто перед нами Чтоб за дело святое, Я убит подо Ржевом, В городах миллионных, Ах, своя ли, чужая, Я вам жить завещаю - Завещаю в той жизни Горевать - горделиво, И беречь ее свято,
*** Поэзии слова *** Поэты и их творчество..... *** ДЕНЬ ПОБЕДЫ ***
| |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |