Родина.

Константин Симонов  

Касаясь трех великих океанов,
Она лежит, раскинув города,
Покрыта сеткою меридианов,
Непобедима, широка, горда.

Но в час, когда последняя граната
Уже занесена в твоей руке
И в краткий миг припомнить разом надо
Все, что у нас осталось вдалеке,

Ты вспоминаешь не страну большую,
Какую ты изъездил и узнал,
Ты вспоминаешь родину - такую,
Какой ее ты в детстве увидал.

Клочок земли, припавший к трем березам,
Далекую дорогу за леском,
Речонку со скрипучим перевозом,
Песчаный берег с низким ивняком.

Вот где нам посчастливилось родиться,
Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли
Ту горсть земли, которая годится,
Чтоб видеть в ней приметы всей земли.

Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы,
Да, можно голодать и холодать,
Идти на смерть... Но эти три березы
При жизни никому нельзя отдать.
  

ЗА ВЯЗЬМОЙ

По старой дороге на запад, за Вязьмой,

В кустах по оборкам смоленских лощин,

Вы видели, сколько там наших машин,

Что осенью той, в отступленье, завязли?

Иная торчит, запрокинувшись косо,

В поломанном, втоптанном в грязь лозняке,

Как будто бы пить подползала к реке -

И не доползла. И долго в тоске,

Во тьме, под огнем буксовали колеса.

И мученик этой дороги - шофер,

Которому все нипочем по профессии,

Лопату свою доставал и топор,

Капот поднимал, проверяя мотор,

Топтался в болотном отчаянном месиве.

Погиб ли он там, по пути на восток,

Покинув трехтонку свою без оглядки,

В зятья ли пристал к подходящей солдатке,

Иль фронт перешел и в свой полк на порог

Явился, представился в полном порядке,

И нынче по этому ездит шоссе

Шофер, как шофер, неприметный, как все,

Угревший свое неизменное место,-

Про то неизвестно...

1943

А. Твардовский .

* * *

Зачем рассказывать о том

Солдату на войне,

Какой был сад, какой был дом

В родимой стороне?

Зачем? Иные говорят,

Что нынче, за войной,

Он позабыл давно, солдат,

Семью и дом родной;

Он ко всему давно привык,

Войною научен,

Он и тому, что он в живых,

Не верит нипочем.

Не знает он, иной боец,

Второй и третий год:

Женатый он или вдовец,

И писем зря не ждет...

Так о солдате говорят.

И сам порой он врет:

Мол, для чего смотреть назад,

Когда идешь вперед?

Зачем рассказывать о том,

Зачем бередить нас,

Какой был сад, какой был дом.

Зачем?

Затем как раз,

Что человеку на войне,

Как будто назло ей,

Тот дом и сад вдвойне, втройне

Дороже и милей.

И чем бездомней на земле

Солдата тяжкий быт,

Тем крепче память о семье

И доме он хранит.

Забудь отца, забудь он мать,

Жену свою, детей,

Ему тогда и воевать

И умирать трудней.

Живем, не по миру идем,

Есть что хранить, любить.

Есть, где-то есть иль был наш дом,

А нет — так должен быть!

1943

А. Твардовский .

ЗЕМЛЯКУ

Нет, ты не думал,- дело молодое,-

Покуда не уехал на войну,

Какое это счастье дорогое -

Иметь свою родную сторону.

Иметь, любить и помнить угол милый,

Где есть деревья, что отец садил,

Где есть, быть может, прадедов могилы,

Хотя б ты к ним ни разу не ходил;

Хотя б и вовсе там бывал не часто,

Зато больней почувствовал потом,

Какое это горькое несчастье -

Вдруг потерять тот самый край и дом,

Где мальчиком ты день встречал когда-то,

Почуяв солнце заспанной щекой,

Где на крыльце одною нянчил брата

И в камушки играл другой рукой.

Где мастерил ему с упорством детским

Вертушки, пушки, мельницы, мечи...

И там теперь сидит солдат немецкий,

И для него огонь горит в печи.

И что ему, бродяге полумира,

В твоем родном, единственном угле?

Он для него - не первая квартира

На пройденной поруганной земле.

Он гость недолгий, нет ему расчета

Щадить что-либо, все - как трын-трава:

По окнам прострочит из пулемета,

Отцовский садик срубит на дрова...

Он опоганит, осквернит, отравит

На долгий срок заветные места.

И даже труп свой мерзкий здесь оставит -

В земле, что для тебя священна и чиста.

Что ж, не тоскуй и не жалей, дружище,

Что отчий край лежит не на пути,

Что на свое родное пепелище

Тебе другой дорогою идти.

Где б ни был ты в огне передних линий -

На Севере иль где-нибудь в Крыму,

В Смоленщине иль здесь, на Украине,-

Идешь ты нынче к дому своему.

Идешь с людьми в строю необозримом,-

У каждого своя родная сторона,

У каждого свой дом, свой сад, свой брат любимый,

А родина у всех у нас одна...

1942

А. Твардовский .

ИВАН ГРОМАК

Не всяк боец, что брал Орел,

Иль Харьков, иль Полтаву,

В тот самый город и вошел

Через его заставу.

Такой иному выйдет путь,

В согласии с приказом,

Что и на город тот взглянуть

Не доведется глазом...

Вот так, верней, почти что так,

В рядах бригады энской

Сражался мой Иван Громак,

Боец, герой Смоленска.

Соленый пот глаза слепил

Солдату молодому,

Что на войне мужчиной был,

Мальчишкой числясь дома.

В бою не шутка — со свежа,

Однако дальше — больше,

От рубежа до рубежа

Воюет бронебойщик...

И вот уже недалеки

За дымкой приднепровской

И берег тот Днепра-реки

И город — страж московский.

Лежит пехота. Немец бьет.

Крест-накрест пишут пули.

Нельзя назад, нельзя вперед.

Что ж, гибнуть? Черта в стуле!

И словно силится прочесть

В письме слепую строчку,

Глядит Громак и молвит: — Есть!

Заметил вражью точку.

Берет тот кустик на прицел,

Припав к ружью, наводчик.

И дело сделано: отпел

Немецкий пулеметчик.

Один отпел, второй поет,

С кустов ссекая ветки.

Громак прицелился — и тот

Подшиблен пулей меткой.

Команда слышится:

             — Вперед!

Вперед, скорее, братцы!...

Но тут немецкий миномет

Давай со зла плеваться.

Иван Громак смекает: врешь,

Со страху ты сердитый.

Разрыв! Кусков не соберешь —

Ружье бойца разбито.

Громак в пыли, Громак в дыму,

Налет жесток и долог.

Громак не чуял, как ему

Прожег плечо осколок.

Минутам счет, секундам счет,

Налет притихнул рьяный.

А немцы — вот они — в обход

Позиции Ивана.

Ползут, хотят забрать живьем.

Ползут, скажи на милость,

Отвага тоже: впятером

На одного решились.

Вот — на бросок гранаты враг,

Громак его гранатой,

Вот рядом двое. Что ж Громак?

Громак — давай лопатой.

Сошлись, сплелись, пошла возня.

Громак живучий малый.

— Ты думал что? Убил меня?

Смотри, убьешь, пожалуй!—

Схватил он немца, затая

И боль свою и муки: —

Что? Думал — раненый? А я

Еще имею руки.

Сдавил его одной рукой,

У немца прыть увяла.

А тут еще — один, другой

На помощь. Куча мала.

Лежачий раненый Громак

Под ними землю пашет.

Конец, Громак? И было б так,

Да подоспели наши...

Такая тут взялась жара,

Что передать не в силах.

И впереди уже «ура»

Слыхал Громак с носилок.

Враг отступил в огне, в дыму

Пожаров деревенских...

Но не пришлося самому

Ивану быть в Смоленске.

И как гласит о том молва,

Он не в большой обиде.

Смоленск — Смоленском. А Москва?

Он и Москвы не видел.

Не приходилось,— потому...

Опять же горя мало:

Москвы не видел, но ему

Москва салютовала.

1943

А. Твардовский .

Константин    Симонов  

Майор привез мальчишку на лафете.

Погибла мать. Сын не простился с ней.

За десять лет на том и этом свете

Ему зачтутся эти десять дней.

Его везли из крепости, из Бреста.

Был исцарапан пулями лафет.

Отцу казалось, что надежней места

Отныне в мире для ребенка нет.

Отец был ранен, и разбита пушка.

Привязанный к щиту, чтоб не упал,

Прижав к груди заснувшую игрушку,

Седой мальчишка на лафете спал.

Мы шли ему навстречу из России.

Проснувшись, он махал войскам рукой...

Ты говоришь, что есть еще другие,

Что я там был и мне пора домой...

Ты это горе знаешь понаслышке,

А нам оно оборвало сердца.

Кто раз увидел этого мальчишку,

Домой прийти не сможет до конца.

Я должен видеть теми же глазами,

Которыми я плакал там, в пыли,

Как тот мальчишка возвратится с нами

И поцелует горсть своей земли.

За все, чем мы с тобою дорожили,

Призвал нас к бою воинский закон.

Теперь мой дом не там, где прежде жили,

А там, где отнят у мальчишки он.

1941

Константин    Симонов  

У огня

Кружится испанская пластинка.

Изогнувшись в тонкую дугу,

Женщина под черною косынкой

Пляшет на вертящемся кругу.

Одержима яростною верой

В то, что он когда-нибудь придет,

Вечные слова «Yo te quiero»*

Пляшущая женщина поет.

В дымной, промерзающей землянке,

Под накатом бревен и земли,

Человек в тулупе и ушанке

Говорит, чтоб снова завели.

У огня, где жарятся консервы,

Греет свои раны он сейчас,

Под Мадридом продырявлен в первый

И под Сталинградом — в пятый раз.

Он глаза устало закрывает,

Он да песня — больше никого...

Он тоскует? Может быть. Кто знает?

Кто спросить посмеет у него?

Проволоку молча прогрызая,

По снегу ползут его полки.

Южная пластинка, замерзая,

Делает последние круги.

Светит догорающая лампа,

Выстрелы да снега синева...

На одной из улочек Дель-Кампо

Если ты сейчас еще жива,

Если бы неведомою силой

Вдруг тебя в землянку залучить,

Где он, тот голубоглазый, милый,

Тот, кого любила ты, спросить?

Ты, подняв опущенные веки,

Не узнала б прежнего, того,

В грузном поседевшем человеке,

В новом, грозном имени его.

Что ж, пора. Поправив автоматы,

Встанут все. Но, подойдя к дверям,

Вдруг он вспомнит и мигнет солдату:

«Ну-ка, заведи вдогонку нам».

Тонкий луч за ним блеснет из двери,

И метель их сразу обовьет.

Но, как прежде, радуясь и веря,

Женщина вослед им запоет.

Потеряв в снегах его из виду,

Пусть она поет еще и ждет:

Генерал упрям, он до Мадрида

Все равно когда-нибудь дойдет.

* «Ё тэ куэро», «Я тебя люблю» (исп.). — Ред.

1943

                                                                                                                                                                                                                                                       Константин    Симонов                                                                                                                      * * *

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди,

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест

Писем не придет,

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,

Не желай добра

Всем, кто знает наизусть,

Что забыть пора.

Пусть поверят сын и мать

В то, что нет меня,

Пусть друзья устанут ждать,

Сядут у огня,

Выпьют горькое вино

На помин души...

Жди. И с ними заодно

Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,

Всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет: — Повезло.

Не понять, не ждавшим им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня.

Как я выжил, будем знать

Только мы с тобой, —

Просто ты умела ждать,

Как никто другой.

Михаил

* * *

В германской дальней стороне

Увял великий бой.

Идет по выжженной стерне

Солдат передовой.

Лежит, как тяжкое бревно,

Вонючая жара.

Земля устала. Ей давно

Уж отдохнуть пора.

И вот на берегу реки

И на краю земли

Присел солдат. И пауки

Попрятались в пыли.

Легла последняя верста,

Солдату снова в путь,

Но тут усталая мечта

Присела отдохнуть,

И он увидел, как во сне,

Такую благодать,

Что тем, кто не был на войне,

Вовек не увидать.

Он у ворот. Он здесь. Пора.

Вошел не горячась.

И все мальчишки со двора

Сбегаются встречать.

Друзья кричат ему: «Привет!»

И машут из окна.

Глядят на пыльный пистолет,

Глядят на ордена.

Потом он будет целовать

Жену,отца и мать,

Он будет сутки пировать

И трое суток спать.

Потом он вычистит поля

От мусора войны.

Поля, обозами пыля,

О ней забыть должны.

Заставит солнце круглый год

Сиять на небесах,

И лед растает от забот

На старых полюсах.

Навек покончивши с войной —

И это будет в срок, —

Он перепашет шар земной

И вдоль и поперек.

И вспомнит он, как видел сны

Здесь, у чужой реки,

Как пережил он три войны

Рассудку вопреки.

*******************

Булат Окуджава    .

На безымянной высоте...                                                                                                                                                                                                                                                                                                            Ко Дню Победы