Гридень 052 - 19 Августа 2025 - Персональный сайт

Главная » » Гридень 052

18:11

Гридень 052

***

— Я не против того, что ты помогаешь Братству. Но пойми же! Это политическое дело. За каждую помощь нужно требовать отдачу. Почему они до сих пор не на границе моей империи и не отражают набеги сельджуков, которые участились? — говорил Мануил, все же повернувшись к жене.
— Я поняла тебя, василевс, — покорно, опустив голову, говорила Евдокия.
— Не смей меня наедине так называть! — выкрикнул Мануил. — С тобой я муж.

Император сделал два шага в сторону жены, протянул руку и нежно, с трепетом держа голову Евдокии за подбородок, побудил женщину поднять глаза. Он смотрел на нее и не мог налюбоваться. Не особо разбираясь, что их разговор происходит в одной из комнат во дворце, где происходят церемонии разного толка, мужчина стал раздевать жену. Еще не так и виден живот, вовсе его не заметно, будто бы и не беременная, а лекари не запрещают любить жену, так что…
— Мануил, муж мой, ну, не здесь же, — ворковала Евдокия, готовая почти на все, чтобы больше не возвращаться к опасному разговору. — Ну, хорошо, я сама разденусь…

Евдокия пока не понимала, частью какой игры становится. Никифор не прост, как и многие при дворе василевса. Здесь имеет место быть такое правило, что каждая партия всегда перестраховывается на случай скоропостижной смерти василевса. И есть люди, которые сделали свою ставку на Евдокию и на того, кто сейчас жил в ее утробе.
Того, что Никифор знал об императрице, считалосьдостаточным, чтобы иметь, в случае чего, управляемую регентшу при малолетнем правителе. Сам нобилиссим свел Евдокию и воеводу Влада, чтобы иметь не только компромат на императрицу, но и заручиться поддержкой Братства.
Что такое три тысячи воинов-братьев, которые сейчас собраны и крайне интенсивно обучаются на сербской земле? Это вероятность государственного переворота или же защита для правителя. Тем более, что Никифор не один, есть целая партия, которая, в случае будь какой ошибки василевса, готова действовать жестко.
— О! А ты слышала, в чем французский король Людовик обвинил свою распутную жену Алианору? — отдышавшись от быстрого, и для Мануила эмоционального, акта супружеских обязанностей, говорил император.
— Нет, муж мой, — отвечала Евдокия, спешно прикрывая наготу платьем.
Ей было неудобно находится в неглиже перед Мануилом, даже неприятно.
— Она изменила королю с воеводой Братства! А еще она понесла дите… скорее всего, от воеводы. Правда, он оказался не единственным, с кем она возлегла. Если бы не дите, так и не раскрылось бы ужасное грехопадение. А так королева вытравить хотела плод греха, а королю донесли об этом лекари, — рассмеялся император, но сделал это театрально, отслеживая при этом реакцию жены.
Платье упало на пол, глаза стали наполняться влагой, но женщина смеялась, делала это, скорее, истерично, будто с ума сошла. Мануил удовлетворился увиденным, не понял, что Евдокия через смех даже не плакала, она орала, вот только делала это не наружу, а кричала внутри себя, что еще сложнее и болезненнее.
Любовь? Ревнует Владислава? Нет! Она почувствовала, что стала одной из, а не единственной, с кем преступил мораль воевода.
* * *
Я сидел за столом и смотрел на людей, которые оченьхотели со мной поговорить, да еще и настаивали, что встреча должна состоятся тайно. Смотрел и почти ненавидел переговорщиков-хитрованов.
Нет, они мне особого зла не сделали, пока. Но есть и их вина в том, что я все еще нахожусь во Владимире. Их же вина и в том, что развязалась очередная усобица и погибло много русичей, которые могли пригодиться для иных дел, для усиления Руси и ее экспансии.
Без меня происходят тектонические события, которые многими даже осознаться не могут. Да чего там, многими… никем. Разве же есть на Руси те, кто понимает значимость всех людей, прибывающих на мои земли? Огромные обозы, словно великое переселение народов, будто кочует большая Орда, вошли на земли Владимирского княжества.
Меня здесь пробуют втянуть в низкие подленькие интриги, а более четырех тысяч человек из Византии вошли в Москву… Мою Москву. Да, я выторговал у великого князяаренду этого города для Братства. И складывалось такое впечатление, что Изяслав Мстиславович даже обрадовался моей уступчивости. Он считал, что я, скорее всего, попрошу себе Суздаль. Нет, не себе, а в кормление Братства — такая формулировка была использована.
Командир бунтовщиков, которые захватили Москву и всерьез готовили молодой город к обороне, сам прибыл и выразил желание не быть бунтовщиком больше, а просил принять его… в Братство. Почему ко мне? Да уже потому, что бунтовщиков не любит никто и считается, что тот, кто раз предал, быть в дружине на хорошем счету уже не может.
Пусть, как такового предательства и не было, но Изяслав для многих дружинников, как погибшего Андрея Юрьевича, так и, тем более, для его брата, Ростислава Юрьевича, оставался, если не врагом, то нежеланным в дружине. Как здесь говорили, нелюбым. А я, значит, любыйдля всех, потому как — не князь, а за церковь.
И я принял этих ратников. Нет, всех и каждого к себе привлекать — это путь в никуда и будет отсев. Но, с другой стороны, три с половиной сотни ратников — это сила, причем внушительная. А мне земельку приращивать на Востоке, мне крепости ставить на Западе, мне русскую экспансию осуществлять на юг.
Решение простое: я их принимаю, но дроблю и усиливаю другие отряды, чтобы вместе не быть всем этим бунтовщикам. Ну и в Пермь их, к Уралу ближе.
— Воевода, ты слышишь меня? Али как? — звонким, неестественным, будто у девицы, голосом спрашивал новгородец.
Худощавый мужик, выглядящий лет под пятьдесят, хотя на самом деле ему не более сорока пяти, был главным среди новгородцев, вызвавших меня на разговор. Переговорщик обманывал мои ожидания. Где пузо купеческое? Где богатые вычурные одежды, где перстни на всех пальцах? Складывалось впечатление, что я разговариваю со средней руки горожанином, а не с одним из «решал» Великого Новгорода. Его спутники, еще двое мужиков, и то выглядели знатнее.
А еще этот голос… Он меня смешил. Разговаривать о серьезных делах с мудаком… простите, мужиком, когда он говорит, как пятилетний ребенок или визгливая баба, это вызывает диссонанс. Между тем, нужно сдерживаться. Ведь, несмотря на свой голос, мужик явно статусный в новгородской республике.
Вопреки всему, именно он голова новгородского посольства к Изяславу.
— Слышу, Станигост тебя. Но скажи мне, а ты говорил об этом с великим князем? — спросил я, когда новгородец закончил плести словесные кружева. — Так знает о том, что ты хочешь Братству земли дать и побуждаешь меня супротив Изяслава быть. Нет, я понимаю, что не сейчас и не явно. Но что это, если не желание создать большое войско? Мои брони, мои наставники, ваши воины.
Новгородец Станигост не сразу ответил, он пристально посмотрел… нет не на меня, а на Жилу, который был единственным моим сопровождающим на тайных переговорах. Жила — не мой челочек, он порученец от великого князя, но здесь и сейчас играл роль моего приближенного. Будто новгородец что-то подозревал, или я себя выдал тем, что иногда, да посматриваю на молчаливого крепыша Жилу, сидящего скромно на краю лавки.
Дело в том, что я, от греха подальше, решил рассказать великому князю о том, что со мной ищут встречи новгородцы, прибывшие для переговоров с Изяславом. Нельзя было давать повод правителю Руси для подозрений. Только наладили отношения и обрисовали рабочие схемы сотрудничества. Так что Изяслав Мстиславович предоставил мне своего человека, чтобы тот слышал все, о чем будут говорить новгородцы.
— Нет, я не говорил ничего Изяславу. Архиепископ Нифонт поведал мне, что ты мудрый муж, а тут такие глупые вопросы задаешь. Ты понял, что мы тебе предлагаем? — «прозвинел» своим высоким голосом Станигост.
— Отчего же не понять. Вы хотите нанять меня, или даже приручить, как пса. Я ухожу в Новгород, сражаюсь за ваши интересы, учу ваших ратников, ремесленников, чтобы они лучшие брони изготавливали. А вы мне оплачиваете труды. Я что-то упустил? — не дожидаясь ответа, я продолжил. — Ах, да! Еще я должен в обход воли Изяслава все это сделать.
— Не в обход! — раздражённо сказал еще один новгородец, я даже его имени не знаю, так как тот ранеемолчал. — Мы признаем великого князя и обязуемся ему платить выход в две тысячи гривен серебром в год. Он даже князя Мстислава оставит своим посадником. Мы попрали завоевания отцов наших и согласились быть под великим князем.
— Но великий князь не все ваши уступки принимает, — констатировал я.
На самом деле, новгородцы захотели, что называется, «сделать ход конем». Они обещали мне и склады, и хорошие цены на мои товары, и даже оплату за любые телодвижения, хоть просто за «прогулку» по землям чухонцев и демонстрацию силу войска. Земли обещали, чтобы там я строился, причем это земли эстов. Казалось, так пели сладостно, что и заслушаться можно, и… поверить.
Вот только, что за этим крылось? Во-первых, они зондировали почву на предмет того, что я стану за Новгород и всем войском вольюсь в эту вольницу. Кроме того, одетые в лучшие брони с лучшим оружием тысяч сем новгородцев, да с дружиной князя, а Мстислава эти ухари рассчитывали обработать и сделать лояльным — это все большая сила и без Братства.
Рассчитывали ли новгородцы, что таким образом смогут противостоять великому князю? Так сразу и не скажешь, но подобные выводы напрашивались сами собой. В крайнем случае, они хотели создать такую мощь, чтобы великий князь трижды подумал разговаривать ли с Новгородом с позиции силы.
Меня хотели повязать экономикой. Если мои товары будут продаваться в Новгороде, там же выстроится и торговая инфраструктура Братства. Все это терять я себе не позволю, если привыкну пользовать. Новгородцы думают своими купеческими, может, и не лишенными правды, нарративами. Самое больное место у человека — это его кошелек. Сейчас на меня, кроме экономических ограничений, нет никаких рычагов воздействия. Так что, ведут себя, словно я рыба. Сперва нужно прикормить, после закинуть крючок и подсекать.
— Я правильно тебя понял, что ты не желаешь с нами знаться? — звонкий, но с интонацией, жесткий голос Станигоста прозвучал угрожающе. — Сколь можно слушать меня, но не говорить ничего путного? Мы предлагаем тебе умножить имущество, иметь много серебра и торговать с немцами. И что? Может иные способы есть тебя вразумить?
— А не угрожать ли мне ты собрался, купец? — я встал и, нахмурив брови, пристально посмотрел прямо в глаза новгородцу.
— Нет, что ты, — расплылся он в явно притворной улыбке.
Не стал угрожать, значит, дело хуже. Если кто-то очень много говорит о том, как будет «резать на лоскуты», убивать особо изощренными способами, то с каждой озвученнойфразой сказанное все более обесценивается. Хуже, когда вот так… Намеком, но не признаваясь.
Я посмотрел на своего спутника и подумал, стоит ли говорить то, что хочется, не станут ли мои слова, безусловно пересказанные соглядатаем Изяславу, работать против меня? Но все равно угроза вырвалась.
— Новгород будет уничтожен… весь, если со мной или с моими людьми что-то случится, — сказал я, встал и с ухмылкой посмотрел на Станигоста, после на иных новгородцев. — Вы хотите сохранить свою вольницу? Думали использовать меня для этого?
— Охолони, воевода, сакажешь, слова назад не возвернутся! — дал мне совет Станигост, но я не послушал, наверное, мудрого человека.
Не нравится мне, когда вот так, не нытьем, так катаньем, пробуют заставить сделать то, чего не хочется, что давят. Так что лучше прямо обозначить свою позицию.
— Вы не сказали, вы намекнули, что перестанете принимать мои товары у себя в городе. Я услышал вас. И не будет больше ни бумаги вам, ни плугов с косами, ни воска с мехами от меня. А часть востока перед Камнем — уже мои, там зверь пушной. Ничего не привезу на торги в Новгород, — сказал я и сделал паузу, так как видел, что мне хотят возразить.
Сказать, что я не прав и новгородцы ничего такого не имели в виду и не намекали на, так сказать, экономические санкции, полное эмбарго? Нет, Станигост подтвердил догадки.
— Ты что, и вправду думаешь, что тебе удастся заманить гостей торговых в те места, куда людей ты своих послал? На острове Эзеле твои люди? Так знай же, что они никому не нужны. Иные немцы не допустят этого. А у них корабли не чета твоим, не будет тебе торга, — главный переговорщик скривился, как от кислого яблока. — У тебя и кораблей нет. Ты подумай! С ромеями торг еще не скоро случится, а на Руси твои товары не купят, дорогие они и непривычны. Русичи же не берут того, что непривычно, всегда по дедовским заветам живут.
— Я прав оказался, ты показал свою сущность, — уже искренне улыбнулся я. — Вы Братство использовать не будете, я не позволю. А то, чтобы за вас слово замолвить перед Изяславом, дабы смягчить условия, чтобы сделать это за те восемь сотен серебряных гривен, предложенные вами?.. Вы плохо узнали меня. За такие деньги я в поле не сяду сра… просто в поле не сяду. Когда захотите со мной дружить и вести дела, я стану разговаривать после подарка в пять тысяч гривен серебром.
— Ты дерзкий. Не ошибись! — сказал Станигост и резко вышел.
Я стоял и тяжело дышал, чтобы не сорваться и прямо сейчас не покрошить этих дельцов. Вот, как получается, что с ними обходятся уважительно и всегда стремятся договориться?
Прибыли, значит, они, сказали: «Что было, то было, готовы сотрудничать». После добавили, что согласныприсягнуть великому князю и платить выход. Все, начались переговоры. Мне удалось убедить великого князя, чтобы Мстислав Ростиславович стал новгородским… нет не князем, посадником. Не ради какого особого умысла я это сделал, а слово свое сдержал, данное Ростиславу Юрьевичу, ставшего жертвой новгородских амбиций.
И на эти условия Новгород пошел. На все идет, чтобы после обмануть при первой же оказии.
Ничего, проект «Славград» я все равно реализую. И не только это. Почему бы и Рюген не взять под свою защиту? Очень даже. Но только флот, нужен сильный флот!

Глава 17

Что сложнее: воевать или созидать? У меня нет четкого ответа на этот, на самом деле, не такой простой вопрос. На войне, как мне кажется, легче. Есть враг, есть соратники и союзники. Даже при том, что друзья могут предать, морального выбора на войне не так и много: стреляй во врага, помогай товарищам, а зачем и почему — это не твоего ума дела, если ты солдат. Врага нужно убить, друга, условно, накормить. Однако, всю простоту войны усложняют потери и последствия, именно поэтому не все однозначно.
Но созидание… Оно сложнее, от него зависит практически все, в том числе и война, если не подвергать, конечно, сомнению утверждение, что экономика — кровь войны. И сколько же нужно административного ресурса, сколько силположить для того, чтобы наладить достойный быт и развитие! Много, очень много.
Я это понимал, работал для того, чтобы сделать все по уму, с перспективой. Князья не понимали таких чаяний и устремлений — в этом одна из причин отсутствия хоть какого-то развития Руси. Я не живу по заветам предков, я живу с желанием лучшей доли для потомков. В этом, в отрицании необходимости завтра жить так, как вчера, успеха и прогрессорства еще больше, чем от внедрения технологий в сельском хозяйстве и ремесле.
Мало получить ресурс, важнее правильно им распорядится. Вот, есть много денег, и как поступить? Можно гульнуть и потратить все за месяц или полгода прожить без хлопот. И все, дальше остается рассматривать дыры у разбитого корыта. А можно же было ресурсы использовать для работы, чтобы создать не сладкую жизнь, а правильную, где есть место для труда, а не только для прожигания жизни.
Поэтому я нервничал, суетился, может, и больше нужного. У меня появился ресурс, очень серьезный, дарующий возможность встать на ступеньку выше, а то и сразу на три. То богатство, которое прибыло из Византии, даже я до конца не воспринимаю, насколько это благо.
Москва, Воеводино, Владово, все остальные мои поселения и городки, везде вдруг случилось перенаселение. В Москве, например, я стал ощущать себя, даже не как в современном великокняжеском Киеве, а как в столице России двадцать первого века. Идешь по городу, вокруг все незнакомые лица, всюду суета, шум. В городе, который насчитывал еще месяц назад всего шесть сотен человек, сейчас было более пяти тысяч.
Так вышло, что именно Москва стала перевалочной базой, центром распределения. Здесь определялось новое место жительства прибывших людей. В соответствии с данными по имеющейся жилплощади в иных городках и селенияхлюдей отправляли дальше. Конечно, ремесленников не отправят, к примеру, в село Ладное, которое находится у восточного леса. Там нет ремесла, да и не нужно.
В Ладном собраны в основном охотники и рыболовы. Там много речушек и небольших озер, а еще не так далеко Ока. Так что, наряду с сельским хозяйством, люди живут вполне неплохо и древними промыслами. Там, правда еще более трех сотен пчелиных ульев, но более, точно, ничего.
Все нужно было сделать с умом и быстро, так как люди устали от невероятно долгого перехода, они на грани срыва. Шутка ли, пройти такое огромное расстояние, чтобы что? Оказаться ни с чем? Это неправильно. Нужно показать, что люди, словно те евреи, которые шли сорок лет в земли обетованные, нашли-таки этот благоденственный край. Важно дать вдоволь еды, крышу над головой, у кого прохудилась одежда, одеть, кто стоптал обувь, обуть. Иначе все это переселение не имело смысла.
Задержался я во Владимире, не имея возможности оперативно реагировать на происходящее. Здесь, рядом, творятся важнейшие дела, а я там обличаю новгородскую ложь, да перед великим князем гопака выплясываю. Тоже нужно, вон и городок, кроме Москвы, себе в аренду сторговал, но приоритет должно отдать прибывшим ко мне людям.
Прискакав в Москву, я сразу же попытался включиться в работу. Воображение рисовало толпы голодных людей, на грани обмороков и бунта. А увидел… работу. Безусловно, были и толпы, не совсем сытые толпы, кто и в лохмотьях вместо одежды, иные, так и протесты учиняли и требовали большего. Но… работа шла.
Раньше я не встречался с такими противоречивыми эмоциями, как чувство ненужности. Вот так, я спешил, летел в Москву, причем, вместо того, чтобы устремиться к жене, должной уже вернуться «из гостей». И как же мне хотелось обнять Машку, поднять на вытянутые руки сына, наследника! И я противостоял этим стремлениям, будучи уверенным, что без меня в городе все развалиться. Прибыл и… я тут не так и нужен.
Москва разрасталась. И сейчас то число людей, что находилось в городе, не так и диссонировало с количеством построек и площади города. Все постройки боярина Степана Ивановича Кучки сохранились. Тут и терем, и склады, и казармы, и дома, и мастерские. При этом, рядом отстраивался новый город, еще больший. Ранее мне было позволено заниматься сельским хозяйством на плодородной полосе у Москвы, так что и мои крестьяне принимали участие в строительстве.
— Не знает Изяслав, что именно мне отдал в управление, — усмехнулся я, поняв масштабы и города и того, сколько уже здесь можно и нужно поселить людей. — Великий князь в жизнь бы не дал Москву, если бы увидел град.
Изяслав Мстиславович не был в Москве, так что и не видел, соответственно, что это город не малый, не понял он и того, что ряд торговых путей так или иначе, но легче прокладывать через этот город. Но я верну Москву, а, может разовью ее так, что предложу сделать город столицей. В конце-концов, Москва стоит почти что посередине современных земель Руси.
— Прости, воевода, ты что-то мне сказал? — спросил Арон, находящийся рядом со мной.
Он находился в Москве, и как только я туда прибыл, сразу занял почетное место в моей свите.
— Ничего важного, — отмахнулся я. — Скажи мне, Арон, есть ли те старосты, кого и войтом сделать можно? Смотрю я и диву даюсь, что все по уму устроено, бумагами пользуетесь, людей не оставляете без еды и крыши. Я доволен. Так ты один все это наладил? Списки имен мне подай, кто отличился, я награжу, чтобы иные стремились хорошо выполнять свою работу.
Выкрест замялся. Наверняка, внутри его бушевали эмоции, завязанные на том выборе, какую роль во всей работе отрядить себе. Я уже понял, что он многое в деле приема и распределения людей спустил на подчиненных.
— Не я один все наладил, — на выдохе сказал Арон. — Есть уменя староста, молодой, да ушлый. Даже не староста. Инауку по ведению хозяйства по бумагам принял лучше остальных. Грамоту выучил быстро, будто раньше знал, но чуть подзабыл. Крикливый такой, но люди слушают его. Да и решения принимать не боится. Я было еще только о чемподумаю, а он уже с бумагой бежит, где написано, что он исполнил мою задумку. Да, пишет не сам, но взял к себе отрока из русичей и тот бумаги составляет.
Вот это да! Нет, я нисколько не принижаю местных людей, напротив, они приспосабливаются, при должной мотивации, работают хорошо. Но катастрофический дефицит вот таких инициативных, как…
— Как зовут этого старосту? — спросил я у Арона.
— Так и не староста он. Его направил замест себя староста Нерлинки чухонец Эчан. Сам староста остался на посевной, а вот… — Арон говорил все более неохотно, делая паузы и отводя глаза.
— Его имя! — перебил я головного войта.
Я направил своего коня еще ближе, к лошади Арона, и пристально посмотрел на мужчину. Такое поведение было не типичным для бывшего иудея, обычно энергичного, инициативного человека. А еще он всегда быстро и четко отвечал на любые мои вопросы. Только когда дело казалось его дочки, моей бывшей любовницы, а нынче беременной жены моего тысяцкого Лиса, вот тогда Арон терялся и мог мямлить, но не когда дело касалось работы.
— Ты, что, боишься, что я тебя смещу? Этот парень настолько хорош? — усмехнулся я, а, когда понял, что попал в точку, так и рассмеялся.
— Он хорош, он, будто… ты. Все у него на бумаге, распоряжается легко, быстро принимает решения. Будто неотрок, а муж, почитай, что и умудренный, — сказал Арон и мне сразу же стало не до смеха.
Войт давал характеристику некоему эффективному менеджеру, а я испытывал дежавю. То же самое говорили ранее и обо мне, пока я не женился и внешне не повзрослел. Неужели такой же бедолага, как и я? Это… вот не хотел дажедумать об этом слове, но придется… Это попаданец? А вдруг так и есть? Хорошо это или плохо?
Было волнительно. Почти забытая первая жизнь, с ее набором эмоций, целей, задач, всколыхнула сознание.
— Чепий! — услышал я на краю сознания, так, будто отключился от реальности.
— Что? — переспросил я.
— Зовут того отрока Чепий, — повторил имя Арон.
— Чапай? — скорее, не Арона, а себя спросил я.
То, что я имею дело с таким же, как и я, получившим новую жизнь в этом времени, стало более реальным. Чапаев… Так, в шутку, но можно было бы и назваться.
Минут через двадцать я пристально рассматривал парня лет шестнадцати-семнадцати. Наверное, именно так выбирают мясо на базаре, исследуя его на предмет жилок, жира, костей. Краем зрения я замечал недоумение Арона, но более всего меня беспокоили эмоции отрока, который проявлял стойкость.
— Василий Иванович, картошка есть? — резко спросил я отрока. — Картошечка, с майонезом?
— Воевода, прости, но по здорову ли? Может, тебе поспать? — спросил Арон.
Я не отвечал, все еще смотрел на парня, с каждой секундой уменьшая уровень веры в то, что передо мной путешественник по времени. Ладно, нет реакции на «Василия Ивановича», но, чтобы у того, кто хотя бы год проживет в этом времени без картошки, не дернулся глаз от упоминания важнейшего в будущем овоща? Не поверю. Так что… нет тут иного, кроме меня, кто из будущего.
Вот и не знаю: радоваться мне этому или огорчаться? Здесьвсе зависело бы от человека. С толковым коллегой можно было бы замахнуться на ускорение технологического прогресса. А если это был бы какой урод или же тот, кто посчитал, что может быть на моем месте? И для негоубийство стало бы решением проблемы? Буду сам тянуть лямку «Прометея, огонь дарующего».
Мы проехали в терем, в тот самый, где я некогда решал участь боярина Кучки. Тут, в трапезной, за столом и расположился отрок, сосредоточенно всматривающийся в бумаги.
— Значит ты — Чапай? — спросил я парня.
— Я поправлю тебя, воевода. Я не Чапай, я Чепий. Так назвала меня мать, умирающая от родов… из-за меня, я рождался. Это имя черемисов, марийцев, моя мать была марийкой и она умерла с этим именем на устах. Так что я ценю то, как меня называют, — уверенно, даже с вызовом, отвечал ЧЕпИй.
Сложно мне будет принять чуть иное звучание в имени парня. Чапай звучит же круче!
— Рассказывай, как устроил расселение людей! — отринув все иррациональные мысли, потребовал я.
— Так делаю, как ты и завещал, воевода, слушал я и уважаемого войта Арона, ходил на воскресное учение отцов Спиридона и Даниила, от них взял науку, — парень посмотрел на выкреста. — Но больше всех мне дал уважаемый войт.
— Он, значит, он уважаемый, а я? Только воевода? — пошутил я.
Но, что для меня шутка, игра слов, для парня оказалось чуть ли не трагедией. Его розовое, чуть полноватое лицопобледнело, глаза выпучились.
— Не гневись, великий воевода! Я же не со злым умыслом. Ты почитаем мной. Нет иного столь мудрого человека на Руси, кто в своем уме… э… — Чепий запнулся.
Я рассмеялся. Искренне, громко. Не получилось налить мне на уши елей, польстить. Растерянность парня выглядела комично.
— Все, будет тебе искать слова! Рассказывай, как все устроено! — потребовал я, и парень, быстро разложив бумаги на столе в трапезной палате московского терема, стал рассказывать.
Если я, грешным делом, объяснял порядок в распределении людей некоей мистикой, но на проверку, как это часто и бывает, все оказалось просто логичным и грамотным. Чепийвзял уже имеющиеся отчетные документы и, ничтоже сумняшеся, использовал их. Каждый староста, а головной войт должен за этим следить, обязан предоставлять ежемесячный отчет, а в последнее время, в период массового строительства, так и раз в две недели.
Ничего особенного в бумагах не писали. В отчетах просто указывали, сколько построено домов за отчетный период, сколько осталось еды, сколько продукции изготовлено и сколько и кому отгружено продуктов. Пусть расход писчего материала на все это примитивное делопроизводство катастрофически велик, настолько, что я пока думаю запретить продажу бумаги, но подобный подход сильно дисциплинирует и помогает решать многие вопросы эффективно.
Нет вольности у старост, а еще они понимают, что если не будет динамики развития за отчетный период, не будет старосты. Приписки пока не научились делать, так что работает система.
За оплошности убивать никто никого не будет, по крайней мере, пока не было таких злостных преступлений, чтобы появилась необходимость показательной казни. Однако, увольнение — это уже сам по себе удар и сильный. У человека, еще вчера бывшего на вершине иерархии общины, теряется статус. Он, его род, становятся чуть ли не изгоями, так как за время нахождения у власти нельзя быть добреньким и для всех хорошим не получается. Ну, и средства для жизни теряются. Дом старосты и его семьи — это не частная собственность, это дом старосты по должности, а не конкретного человека.
Чепий взял отчеты у Арона, отследил количество уже готового жилья, его разновидности, учел перспективы развития того или иного поселения, сделал выводы. Есть планирования развития каждого поселения, чтобы уменьшить хаотичное заселение городов. Один город или одна деревня планируются больше не заселяться по ряду причин, или, напротив, в ближайшее время все освобожденные строительные артели направятся в поселение. Так, зачем туда кого-то направлять зазря, если там ничего не построится? Ну, и в перспективных планах было описание производств, их локализация и потребности в работниках. К примеру, на третьем кирпичном заводике не хватает людей. А лучше, так ставить еще одно предприятие, да расширять имеющиеся.
— Грамотно, — сказал я, прежде всего, Арону. — Ты головной войт, молодец, доброго войта воспитал. Начальствующее лицо, оно ко всем успехам причастное, как и к неудачам. И за все отвечает.
Конечно, заслуги Арона в том, что Чепий оказался умным и проворным парнем, мало, но и головной войт мне нужен максимально заряженный на работу, а не рефлексирующий над тем, что я его заменю. Нет, конечно, Арон умелый управленец и отличный торговец. Я же даже почти не лезу в торговые дела, понимая, что Арон намного компетентнее меня.
Чепий смышленый, изобретательный, но все равно опыт и нужность Арона ему еще долго не перекрыть. Между тем, я хотел себе секретаря, а также человека, который будет думать, как я, работать, как я, делать то, что еще не принято на Руси, но что прогрессивно. Похоже, что я нашел такого.
— Расскажи о себе! Я раньше о тебе не слышал, — сказал я.
— Матушка моя из черемисов будет, марийка, отец же русич, это Родислав Бронник, — сказал Чепий и я понял, кого он мне напоминает чертами лица.
— Это ты сын головы второй бронной мануфактуры? — уточнил я, хотя иных Родиславов и не было у меня в знакомцах.
— Да, этой… как ты говоришь, мануфактуры, — подтвердил Чепай и стал дальше рассказывать про свою семью и жизнь.
Было видно, что он безмерно уважает отца и даже где-то, может, на краю сознания, любит старшего брата. Но становилось понятным, что никакой ответной ласки парень не получает. Отец выбрал себе в заместители именно старшего сына, а младшего, Чепия, при рождении которого умерла первая жена Родислава, будто обвиняет в смерти любимой женщины.
Между тем, Чепий, названный так по просьбе умирающей матери вопреки традиции, что только отец дает имя ребенку, сильно тянулся к знаниям. Он ходил в церковь и, как только Спиридон объявил, что по воскресеньям готов желающихдетей обучить грамоте, Чепий пошел и, несмотря на уже более, чем трудовой возраст — семнадцать лет, когда полноценно работают, а не учатся, уговорил Спирку взять в школу.
Думаю, что мой товарищ рассмотрел в Чепие таланты и стал готовить его к агентурной работе. Что-то пошло не так, иначе не было бы парня на административной должности, а стал бы он шпионом. Может, причина здесь в личных качествах. Тем не менее, но читать, писать и считать Чепийнаучился быстро.
А после староста Нерлинки, городка, в котором и жил Чепий с отцом и его семьей, стал привлекать парня к работе, по сути, которую сам же староста и должен выполнять. Наверное, староста так увлекся, что и не заметил, что парень его во всем заменяет. Арон защищал и утверждал, что староста там толковый.
— Нет, почитаемый воевода, наш староста не такой. Он план строительства переполняет, у нас склады полные еды и одежды. Не все наши запасы из того состоят, что уважаемый головной войт даровал, есть и собственныеизлишки. Живется сытно, но трудно, никто без работы не сидит, даже староста, — упорно, решительно Чепий защищал главу администрации Нерлинки.
Нужно будет заехать в этот городок, план застройки которого был разработан на пять лет. А оно вон как, если верить словам Чепая, что уже и почти выполнен. Может стоит пересмотреть планы, так как город ростет быстрее предполагаемого.
Это и хорошо, и плохо. Почему хорошо? Это очевидно и пояснения не требует. А вот, почему плохо? Здесь нужно пояснить. Дело в том, что у нас строительство все равно идет только из дерева. При этом никакого фундамента не ставится, что уже делает жилище менее надежным. Весь кирпич, что производился на двух небольших заводиках, идет на строительство новых храмов, а также строительство женского монастыря в Суздали.
Теперь же, особенно с запуском новых обжигательных печей и еще одного заводика с производственной мощностью пока в семьсот-восемьсот кирпичей в день, мы уже накапливаем этот материал. Одновременно получилось, опять же при помощи модернизированных печей, чуть улучшить цемент. Кроме того, оконное стекло начинаем производить, и этот процесс с приходом мастеров-стекольщиков из Византии и пленных из Венециирассчитываю увеличить в разы. Это не значит, что у нас повсеместно станут появляться большие, панорамные окна, но небольшие оконца, чтобы хотя бы днем в домах не было кромешной темноты, и чтобы проветривать, ставить нужно.
Так что строительство в ближайшей перспективе медленно, но верно, будет претерпевать эволюционные изменения. Я собираюсь составить план, или, вон, поручу это Чепию, по которому постепенно, но неуклонно, будем застраивать города кирпичными строениями.
— Куда определили ученых мужей? — спросил я у Арона, хотя уже понимал, что Чепай мне быстрее ответит.
— Во Владово, воевода, в твой былой терем. Строительство большого ученого дома откладываем, пока не расселим всех пришедших. Нам же нынче тяжелее, чем ты предполагал. Те, кто бежал недавно из Суздаля и Владимира, возвращаться не хотят, а это две тысячи людей лишком, — доложил мне Арон, поспешив это сделать, чтобы не отдавать пальму первенства в уровне информативности Чепию.
— Я думаю, что ученых нужно селить в Москве. Нам ее отдают, а еще я выторговал временно занять Стародуб, — сказал я и увидел, как искренне обрадовался такой новости Арон.
Дело в том, что наши земли, по сути, граничили, нет, даже не так, они огибали небольшой княжеский город Стародуб. Это не было особой проблемой, уже бывший воевода Иван Ростиславович смог найти общий язык со тамошней городской администрацией. Однако, Стародуб постоянно был неудобной для логистики и всего хозяйствования городком.
Понятно, что Братство получило свой протекторат над городком, скорее потому, что Изяславу неудобно держать этот городок под собой, если только не планировать в ближайшее время атаки на меня или на Муром. Ну, а я обещал создать условия в Стародубе для встречи не менее четырех тысяч воинов Изяслава перед походом на Волжскую Булгарию в середине лета.
Было несколько обидно, когда я узнавал новости о Стародубе. Его население, парадоксальным образом поддержавшее Ростислава Юрьевича, частично покидает город. Но, нет худа без добра, уходят, скорее, те, кто мне и не нужен. Не плодить же у себя на землях оппозицию. Уходят люди, оставляют свои дома. Эти дома есть кем заселить.
— Стародуб уже проверил, достопочтенный войт? Как городок, что полезного? — спросил я у Арона.
— Нет, без твоего, воевода, указа не мог заручиться поддержкой большого отряда воинов. А заходить туда, где люди срываются с места и злые, без ратников опасно, — отвечал войт.
— Сошлись на меня и пошли кого-нибудь проведать, что и как, сам не ходи в Стародуб. Нужно описать число свободных домов и всего, что есть в городе, для этого большого ума не надо. А вот то, что отпускаем людей стародубских без досмотра — вот это неправильно. Они же увезут с собой весь город, — сказал я и взял в руки списки, составленные Чепием.
Он работал в таблице, что добавляло значимости парню, как администратору. Когда-то я показывал удобство таблиц Спиридону, видимо, мой дьячок, ставший уже уважаемым настоятелем храма, сам кое-что усвоил из делопроизводства и преподает в своей воскресной школе. При встрече скажу Спирке спасибо.
Было пять колонок в таблице: одна — это имя с отчеством главы семьи, вторая — члены семьи. Здесь Чепий писал только урезанные данные, типа «девка 7 летов отроду, жонка- окромя прядения ничего и не умеет», и так далее. Третья колонка была с описанием качеств главы семьи с его профессией. Четвертая — описание скарба прибывшего с перечислением скота, телег и иного основного имущества. Ну, и пятая — запись в какой город или поселение направить эту семью.
Казалось бы, ничего сложного здесь нет, более того, это примитивные записи, относительно таблиц, схем, графиков и анкет, которые были распространены в покинутом мной будущем. Вот только, если вокруг нет ничего похожего, то записи Чепия — это документ, достойный канцелярии самого василевса.
— А кто сопровождает людей, направляет их? — поинтересовался я.
— Так приставляем воинов, чтобы провожали. Собираем сперва поезд и отправляем. В день уходит два-три обоза, — отвечал Арон, стремящийся показать, что он сильно в теме.
— Продолжайте! Когда вся работа будет сделана, я жду тебя, Чепий, к себе. Еще обучать стану, лично, — посмотрев на главного войта, поспешил сказать и ему. — Не думай дурного! Ты был и, пока так же хорошо работать будешь, останешься головным войтом. А то, что такой мудрый у тебя помощник, так на то ты и головной, чтобы следить за иными и выделять одаренных. И заслуга твоя тут великая.
Так что, я нашел себе еще одного перспективного администратора? Господи, спасибо тебе, я отработаю и сделаю Русь, тобой спасаемую, сильнее! Только бы не показать Чепию, насколько я рад случившемуся, еще возгордится и перестанет стремиться к лучшей работе.

Глава 18

В Москве пришлось задержаться. Тут обнаружились проблемы в сфере сельского хозяйства. Не было ничего, ни инвентаря, ни организованных людей, моих между прочим, ни системы. Ни одного плуга не осталось, хотя было три, трехпольный севооборот так и не введен, хотя озимые посажены, но мало и бессистемно. Мало того, под Москвой не так много хорошей земли, есть полоска чернозема где-то верст пятьдесят в длину и двадцать верст в ширину. И она, считай, почти не разработана.
Даже та земля, где пробовали пахать или, скорее, «поглаживать» и чуть взрыхлять поля сохой, так и не посеяли. Уже конец апреля и в периоде климатического оптимума это время, когда все уже посажено. Политические события во Владимирском княжестве не способствовали вниманию к проблемам социального склада. Никто не задавался вопросом, что кушать через полгода-год. Было не до того, когда каждый день ждали боевых действий.
У меня, у Братства, было разрешение обрабатывать часть этой земли, чем и занимались некоторое время. Но после пришли ратники Андрея, загнали часть людей за стены Москвы, а других выгнали. Ближайшие три деревни так же были ограблены, а люди ушли. Вот и нет посевов, нет и людей, которых можно было прямо сейчас направить на поля.
Сложностью было то, что оказалось не с кого спрашивать. Поставленный мной управляющий куда-то запропастился, есть опасения, что его просто убили. Кто? Не ясно. По прибытию в Москву я уже обнаружил город своим. Сюда ранее прибыл тысяцкий Лис, потребовал открыть ворота, что и было сделано. После было объявлено, что ратники, удумавшие бунтовать в городе, могут решать.
В принципе, у них только два варианта и было: влиться послушниками в Братство или валить, хотелось бы сказать, что «на все четыре стороны», но это не так. Юг для них закрыт, там наши интересы или рязанцев с муромцами, на запад также нельзя, на север сами не пойдут, так как новгородцам они кровь пустили изрядно. Выходило, что только одно направление — восток. Нужно было бы сперва провести проверки, хотя бы узнать о преступлениях, не отпускать преступников. А позже было поздно. Шальные бунтари все ушли.
Вольница, чувство вседозволенности и погубили немало людей. Это когда, словно живут последний день и берут от жизни все, что до того считалось невозможным. Насилие, грабеж, пьянство и чревоугодие вылазят на первое место даже у, казалось, приличных и богобоязненных людей.
Про своего старосту точно ничего не знаю, но примеры того, как убивали моих крестьян, были. И не потому, что они мои, а потому, что первоначально в Москве несколько не хватало продовольствия, а бывшие ратники погибшего Андрея Юрьевича готовились к долгой осаде. Так что ревизии в сельскохозяйственной округе Москвы были, и они не отличались гуманизмом.
Можно поручить организацию посевной Чепию или Арону, и они справились бы. Но я никогда не был приверженцем штурмового метода управления. Это, когда «обо всем забудем, навалимся скопом и… пятилетку за три года». Лучше всего, когда развитие идет по системе и человек, занимающимся одним вопросом, завершает его, а не прыгает от объекта к объекту. Они оба занимались своими вопросами, делали это хорошо, порой, отлично.
Да и мне стоило показать, кто тут главный и от кого идут все блага. Так что, практически в ручном режиме, когда даже приходилось принимать участие в разметке полей, а после и следить за распашкой, своей волей привлекая ратников к аграрным делам, удалось хоть что-то сделать. По крайней мере, больше половины площадей, которые были мной определены под яровые, засеяли. А вот дальше…
Я уже думал о том, что необходимо было каким-то образом разнообразить полевые культуры. И в этом направлении работа проводилась. Вот только к овощам у людей было отношение вторичности. Главное, чтобы зерно уродило, а овощи часто и не сажали. Только моим прямым указом стали чуть больше уделять внимания и гороху, и капусте, той же репе.
И я решил под Москвой засеять оставшиеся площади репой, горохом и капустой. Что касается последней, то это в будущем ее сперва высаживали дома или в теплицах, а после, уже рассадой, на огород. Тут же, пока погода благоволит, нет необходимости так извращаться. А еще будем пробовать засаживать около ста десятин льном и порядка пятидесяти десятин коноплей. Канаты нужно уже плести. Много их потребуется для экспедиции в Америку.
С истинным разнообразием в продуктовых наборах придется еще подождать, поскольку в Америку пока никто не отправился, насколько я это знаю… Да, нет, не могли без меня. А вот построить по моим чертежам корабли, думаю,получится. Это, если не «кинут», как говорили в пресловутые девяностые.
Но и на этот счет есть варианты. Зря ли я привлекал к себе артели корабелов из Смоленска, а после еще рубили дубы, да сушили? Да, лишь год просушивали, но это же лучше, чем вовсе не сушить. И, нет, мы не станем на Оке или на Москва-реке, строить каравеллы или еще что. Мы только отрабатываем технологию строительства, в миниатюре, кораблики выходят всего десяток метров в длину и два с половиной в ширину. Паруса, словно детские, но уже понятно, куда какой выставлять и как они реагируют на ветер.
Но я пока о кораблестроительстве знаю лишь из отчетов, сам только собираюсь направиться на экспериментальные мини-верфи. А вот как обстоят дела на строительстве кораблей для Братства в империи, можно только догадываться.
Прошло две недели работы нон-стоп с минимумом сна и такой утомляемостью, что уже думал о возвращении болезни. Нет, это перенапряжение. Я уже в прошлой жизни понял, что административная работа, когда нужно коммуницировать с людьми сложнее, чем, к примеру, на заводе детали точить. Сколько энергии высасывает уже то, что нужно доходчиво, ломая стереотипы и предрассудки, доказывать людям, казалось, прописные истины.
Но я доволен собой. Умею работать, не разучился, поэтому, когда закончил с вопросами посевной на землях у Москвы и понял, что дальше смогут справиться без меня, когда закончилось сложное, практически круглосуточное, почти месячное, распределение прибывших из Византии людей, я отправился в Воеводино.
Чепий настолько хорошо справился, что я решил сразу же отправить его в «командировку» по всем городам и весям, куда были распределены ранее люди. Мы же отправляли, понадеявшись, что все данные верные и жилье, как и продукты, на местах в наличие. А сейчас было бы правильно посмотреть, как люди обустроились на новых местах, всего ли хватает, если ли крыша над головой, ну, и определить полезность людей. Мы даже совместно выработали алгоритм составления показателя полезности.
Заодно Чепий отшлифует свои, или по факту, так и наши, таблицы. Кроме всего прочего, ему нужно проконтролировать, все ли вновь прибывшие, да и коренные жители, заняты тем родом деятельности, который им прописан в таблицах, требуется выяснить количество незанятых работоспособных женщин и подростков, их вполне можно привлекать к сельскохозяйственной деятельности. Кроме того, нужно ставить на очередность переселения. Нам большие пространства осваивать.
А еще… Это я уже совсем на перспективу развернулся, но… можно и о таких себе средневековых детских садах поразмыслить. А что? И таланты воспитательские, да педагогические выявятся, и мамкам легче, и дополнительные руки в полях. Чепий должен был определить возможность подобного в иных поселениях, а я в Воеводино.
С мыслями о том, как лучше всего организовывать процесс воспитания и обучения детей и подростков, я и подъезжал к Воеводино. Арона покинул мой обоз еще до развилки к центральному городу моих земель. Он отправился по делам, проводить ревизии всего добытого в ходе войны и составлять обозы на торг в Киев, Смоленск, а также в Славград, который должен строиться, куда уже намечено отправить еще порядка пяти сотен ратников.
Пусть на Балтике уже будет какой-никакой, но товар. Меха с воском не должны испортиться, впрочем, и немного бумаги и зеркал с десяток и всяко разное отправляли. Когда прибудет в Славград кто-нибудь из европейских купчин, он будет приятно удивлен перечнем товаров в городе, а также и ценами на него. Чтобы привлечь гостей заморских на торги в новый город, нужно сделать так, чтобы им было более чем выгодно.
Лишний процент моржи, дополнительный заработок — это топливо для мотивации купеческой. Один приедет, заработает лишком, последуют сразу же трое. Это принцип финансовой пирамиды, психология торговли. Потому я нисколько не беспокоюсь, что город будет выстроен зря. Тут и логистическое плечо меньше, чем до Новгорода, в который, чтобы попасть мало море пройти, нужно еще и по реке плыть, лавировать в бушующем озере. Прибудут касатики, никуда не денутся.
Вопрос состоит в том, как доставлять товары в Славгород. Дело не только в том, что вокруг города чухонцы разные проживают. Логистика проблемная, но еще подумаем, выберем максимально рациональный маршрут.
— Любый мой! — еще на въезде в Воеводино, навстречу выехала Теса.
Вот в таких моментах, когда навстречу скачет женщина, на ветру развиваются ее черные, как смоль, волосы, жену называть Машей не поворачивается язык. Сейчас она дочь Степи, половецкая воительница Теса. Желанная, сильная, покорная только мне одному.
Мы подскакали друг к другу, на ходу, лихо спрыгнули с коней и обнялись.
— Люблю! — поддавшийся эмоциональному порыву, я стал целовывать жену в губы, щеки, шею.
— Ну, буде! Люди же смотрят! — сказала Маша, но не отстранилась, а принимала поцелуи, периодически меня одаривая своим страстным, учащенным дыханием.
— Ранее было, что старейшины при честном народе супружничались в чистом поле для плодородия. А мы стесняемся, — усмехнулся я. — Но, да, ладно, любая, поехали домой, там и помилуемся.
Я даже не стал обедать или отдыхать с дороги. Как только уточнил, готовили ли баню, приказав принести туда пива и какой закуски, я схватил за руку жену и чуть ли не силой потащил ее, опешившую от моего напора, с собой. Впрочем, Теса уже скоро обогнала меня и сама бежала в баню, игриво оборачиваясь и призывно, игриво, еще больше воспламеняя мое желание, смеялась.
Как мы разделись, я не помню, скорее всего, быстрее быстрого. И вот мы нагие, вот моя женщина, которую я безумно желаю, чуть смущенно опускает глаза. Нет, не была еще хорошо натоплена баня, потому и в парилке было тепло, но не жарко. Жарко стало только тогда, как мы накинулись друг на друга и…
Через пару часов, полных страсти и любви, мы пошли в терем. Я бы и здесь, в бане, провел остаток дня, но был еще один человек, обнять которого очень хотелось. Сына Александра досматривала главная «мамка», то есть «обер-нянька» Агапа. И никто не волновался, когда ребенок оказывался в руках это благословенной женщины.
Как только я вошел в покои сына, большая баба, по местным меркам такая, что только из-за нее могли появиться мифы о великанах, встречала меня с недовольным видом. Не скажу, что я испугался, но насторожился, точно. Уж больно грозно выглядела Агапа.
— Все, воевода, мочи нет, забирай, хоть на работу, хоть в ратники, одолели бабы… — вопреки всяким «законам приличия» и субординации, жена мастера-гончара Домажира с порога стала говорить на повышенных тонах.
— И тебе не хворать, Агапа! Что-то попутала, али бесы вселились? — сказал я, забирая Александра из рук женщины. — Чего строптивая такая стала?
— Одолели, окаянные. С утра до ночи вожусь с ними, учу, кормлю, обхаживаю, а тут… — сетовала «наседка». — Не гневайся, воевода, но я твоим сыном занимаюсь, как со своим, но иным людям слово давала, что их чад без внимания не оставлю. Вот и достают бабы, уже со мной знаться не хотят, а раньше я была у них за бабского воеводу, слушались.
Бабская воевода! Смешно звучит. Агапа — жонка видная в округе. Знаю ее, потому и не выгнал и, тем более, не дал наказ выпороть. Она сейчас на меня кричала в присутствии иных слуг. И это не только за сегодняшнюю выходку с криком, а по совокупности мог бы выпороть. А видная она женщина не только своими, так сказать, мощным телесами, которые женские, но с приставкой «гипер», гипергрудь, «гипер» руки, и пусть рост не два метра, но под метр девяносто. Кстати, мужик ее, гончар Домажир низенький и щупленький. И как они… это… детишек столько настрогали? Тьфу. Представил же такое.

...

В баскетболистки Агапу в двадцать первом веке, конечно, не взяли бы, так как в ширь она зашла бы больше за метательницу ядер из тех, кто побеждает на Олимпийских играх. Не было бы у нее детей, взял бы воином… Да, дело даже не в ее внешнем виде. Детей у нее тринадцать штук. Для этого времени столько детей — не удивительное явление, а вот то, что, кого родила, тот и жив — это дикая редкость для средневековья. Говаривали бабы местные, что ведьма она, что «вдувает она жизнь в дите свое очередное».
Что удивительно, называя Агапу «ведьмой», бабы говорят в уважительном тоне. Ну никак и ни у кого не вяжется такой феномен, как выживаемость всех детей. А церковь настолько развила систему оправданий детской смертности, что выживаемость уже не с христианством связывается, а с ведьмовством.

Я знал, что к Агапе обращаются бабы, чтобы она досмотрела их детей, приплачивают при этом.

Сколько ни говорила женщина, что она не обращается к старым богам и что христианка, не верили. И считалось, что даже неделя нахождения ребенка у Агапы «заряжает» чало силами надолго и уменьшает вероятность смерти.
Услышал бы такое без доказательств — так, как минимум, удивился бы. Но всему есть рациональное объяснение. Пришлось мне бывать в доме этой семьи, когда самостоятельно еще начинал вести таблицы именные. Все просто. Агапа — женщина аккуратная, даже мужа, на смех ему от других мужиков, тоже контролирует во всем, и в еде, и в чистоте. Кстати говоря, и замуж, скорее, она его взяла, а не он женился. Так как свататься пришлось силком, когда он переехал из Киева, а в итоге, после «мощных убеждений», мощная женщина женила на себе гончара. Это было еще задолго до моего появление в этих местах.
Так вот, Агапа рожала детей только в своей хате, только на определенном ложе, хоть места и без того в доме немного, но эта часть дома всегда была не тронутой и чистой. Видимо, Агапа сразу планировала рожать… рожать… рожать… А годков-то женщине всего 33, Христов возраст, как говорят.

...

***