Гридень 048 - 19 Августа 2025 - Персональный сайт

Главная » » Гридень 048

15:17

Гридень 048

***

Перехваченные обозы и позволили спокойно подойти к крепости, переодевшись и под стягами Ростислава Юрьевича. Суздальская нынешняя власть ждала эти обозы, так что даже ворота не были прикрыты.
— Кто такие? — спросили у открытых ворот.
Ничего не говоря, подъехав на коне к трем охранникам у ворот детинца, Звяга скинул четырехзарядный арбалет византийской выделки и быстро, без сомнений, три раза выстрелил. С десяти метров он не промахнулся, хотя двое стражников и умерли не сразу, а смогли закричать, призывая на помощь.
Воины первого и второго десятка сотни Звягиспрыгнули с телег и устремились к воротам. Из тех данных, которыми располагал сотник, в детинце не может быть более ста человек, но там должны бражничать высшие командиры и шведского отряда, и воевода князя Ростислава Юрьевича.
Ожидалось, что два десятка из сотни Братства должны занять ворота и героически их удерживать не менее десяти минут, пока не прибудут дополнительные силы сотни, а также не менее четырех сотен мятежных суздальцев. И Звяга с двумя десятками своих лучших воинов был готов драться, если потребуется, совершить подвиг. Воины заняли башенки, быстро выбив десяток защитников и изготовились к бою. Минута, вторая. На третьей минуте из терема выбежали порядка двадцати ратных, но они вновь укрылись в главном здании города, когда в их сторону устремились арбалетные болты. Еще минута, вторая…
— Воевода за такую оборону выгнал бы нас к крестьянам на поля и более не разрешил бы брать оружие, — то ли возмутился, то ли похвалился Звяга.
А в это время, уже не таясь, с криками, толпа суздальцев приближалась к детинцу.
Когда княжеские ратники и несколько десятков шведов все же вышли во двор терема, дабы скрестить свои мечи и топоры с бунтовщиками, было понятно, что все предрешено. Для них, конечно. Каждый из тайной стражи Братства имел арбалет, вот их и разрядили в готовых сражаться защитников детинца.
После этого Звяга приказал своим бойцам стараться более не ввязываться в бои, а предоставить суздальцам возможность замараться в крови. Теперь перед сотней стояла новая задача — мародёрство. У посадников Суздали не могло не быть казны. Учитывая то, что Суздаль в лице своего руководства легко принял новую власть, посадника, как и его городскую сотню, никто не грабил и не убивал. Правда, сейчас вся эта сотня доказывает свою нужность и лояльность, участвуя в богомерзкой осаде женского монастыря.
Казны не оказалось, так что довольствоваться пришлось только утварью, да мехами, и то, весьма скромно. Скорее всего, серебро уже успели отправить во Владимир к Ростиславу.
Захват детинца повстанцами спровоцировал уже массовые выступления по всему городу. В этом постаралась и сотня Звяги, агитируя и призывая к бунту. Люди, поняв, что главная крепость города в руках горожан, воспряли-таки духом, брали оружие, что есть в доме и сбивались в те самые отряды человек по десять-пятнадцать, из которых впоследствии возникали сотни повстанцев.
А через четыре часа удалось сагитировать толпу в нужное направление — в женский монастырь. Здесь случилось много крови. Численному преимуществу суздальцев не удалось сразу же перерасти в качественное. И шведы, и княжьи ратники бились отчаянно и весьма умело. Пришлось и сотне Братства участвовать в побоище.
Десятники сотни сперва пытались организовывать атаки горожан, но скоро эта затея провалилась. Лишь только Годслав, командуя своими людьми, удачно дрался, остальные накатывали волнами, получали первые потери и откатывались, готовясь вновь навалиться кучей, скорее на удачу. Так что сотня Звяги объединилась и направлялась в наиболее опасные участки противостояния.
— Остановитесь, православные! — к сражающимся шел епископ со своей свитой и призывал к миру.
Двенадцать монахов, словно апостолов Христа, сопровождали епископа. Впереди шествия они несли наспех сколоченный огромный крест. Монахи начали выкрикивать почти в унисон, сливаясь в один могучий звук, молитвы. Люди в рясах бесстрашно шли, приближаясь к месту сражения.
— Отсекайте свеев! — прокричал сотник Звяга.
Он сразу оценил обстановку и посчитал, что если и есть те, кто может ударить, тем более, убить священника, да еще и епископа, то это только шведы-иноверцы. Воины Братства перенаправили свои усилия туда, где сражались потомки викингов, стремясь их остатки не подпустить к русским священникам.
Несмотря на то, что получилось произвести практически залп из арбалетов, сотня Звяги сразу же стала мельчать, теряя воинов. Шведы бились самоотверженно, а еще они оказались неудобными противниками, так как большинство были с топорами, в то время, как в Братстве почти поголовно отдается предпочтение мечам, или саблям. Так что особых навыков боя против топора у братьев не было.
— Порох! — закричал сотник, понимая, что еще минут десять такого боя и он просто останется без своих ратников.
Порох — это то, что следовало использовать в самом крайнем случае. Звяга лично разговаривал по поводу такого оружия. Не хотел воевода засвечивать порох. Но, ведь, жизни братьев дороже, да и не только братьев, много уже суздальцев полегло. Вообще складывалось впечатление, что повстанцы не смогут выдюжить и скоро, несмотря на то, что суздальцев все еще в разы больше, они побегут.
— Бах! — прозвучал первый взрыв.
— Бах-ба-бах, — вдогонку прилетело еще два взрыва.
Небольшие горшки с порохом, даже не начиненные поражающими элементами, кроме как горстей камней, не столько убивали и ранили врага, сколько ошеломляли. Те, кто только что отчаянно, самоотверженно и внимательносражался, растерялись. Только оставшиеся воины сотни Звяги не потеряли внимание и, напротив, стали резать и рубить всех шведов, которые были рядом, пользуясь тем, что те почти остановили сопротивление. Среди свеевбыли те, кто поймал контузию от громкого взрыва.
— Бах! — очередной взрыв.
— Да святится имя твое… — монахи стали не читать, выкрикивать молитвы.
Люди начали становиться на колени и так же молиться. Иные смотрели на чистое, без единого облачка, небо. Никто, кроме братьев, так и не понял, что произошло, откуда появился гром, после вспышка света, затем дым. Для суеверных людей в антураже сражения рядом с женским монастырем, когда идет Крестный ход во главе с самим епископом… Все это уводило людей в религиозную плоскость и не позволяло существовать в голове рациональным мыслям.
А потом появилась и преподобная матушка Ефросинья, а с ней женский хор. И это полностью добило психику людей. Молились все, даже шведы читали молитвы на латыни, а кто-то взывал к языческим богам.
Вышел из монастыря и Спиридон. И не один. Отец Спиридон всегда отправлялся в сопровождении трех десятков «воинов-ангелов». Вот они и стали первыми вязать ошарашенных шведов и княжьих ратников. Победа была очевидной, но слишком кровавой для всех.
— Отец Спиридон! — выкрикнул Звяга и поспешил к священнику.
— Что ты тут устроил, Аркадий? — спросил Спиридон, обращаясь к Звяге по христианскому имени. — Столько загубленных жизней!
Звяга не отвечал. То, что должно было по плану пройти гладко, закончилось большими потерями. Да, по факту, Суздаль теперь мятежный город, и это можно и нужно использовать. Но какой ценой! Половина сотни, большая ее часть, либо раненные, либо убиты, и это несмотря на то, что брони сдерживали огромное количество ударов. А горожане… тут и вовсе говорить было больно, если только уметь сострадать и оставаться христианином.
— Ко мне прибыл вестовой. В Ростове все удалось, — сказал Спиридон, не акцентируя больше внимания на промахах Звяги.
На самом деле, в Ростове ситуация и без того была почти мятежной. Город только что лишился статуса стольного града, при этом столица, Владимир, был перенесен более, чем на сто двадцать верст. Это далеко.
И местное боярство, которое имело под Ростовом земли, усадьбы, ремесла, оказалось, вдруг, на вторых ролях. Тот, кто смог переехать во Владимир, бросая все нажитое, даже оставляя семьи в Ростове, это сделал. Вот только Андрей Юрьевич не особо жаловал старое, отцовское, боярство, он собирал вокруг себя новое.
И тут, когда хоть как-то удалось уменьшить накал неудовольствия ростовского боярства, приходит новая власть, а вместе с ней вовсе чужие люди, даже не бояре, а торгаши новгородские. А бояре в Ростове и его окрестностях успели обжиться, вооружиться, обучить холопов ратному делу.
Потому, когда прибыли пять сотен от князя Ростислава Юрьевича, чтобы объявить о своей власти, у ростовчан были уже силы, чтобы окружить этих дельцов, а после непродолжительной схватки, отпустить восвояси. Правда, хотели всех пришлых убить. Вот только пришлые оказались кусачими и за просто так не хотели умирать.
Пришлось отпускать и начинать готовить город к осаде. Если бы не заверения от Братства в поддержке, да не послы от городков Унжи и Городца, говорящие, что они так же ушли в мятеж, ростовские и подумали бы трижды. Но когда оказалось, что они не одиноки, так воспряли решимостью.
Вот и выходило так, что три из четырех, на данный момент, крупнейших города, если не брать в расчет города Братства, не подчиняются князю. Москва, там часть из ратников Андрея закрылась. С Ростовом все понятно, Суздаль… Здесь несколько сложнее и победа может быть только временной, так как конные за один переход доберутся из Владимира до Суздаля. Но все вместе — это очень серьезная проблема для новой власти, которая и контролирует теперь только Владимир.
* * *
— Как смеешь ты от меня что-то требовать? — кричал великий князь Изяслав Мстиславович.
— Прости, князь, я же подневольный, воевода стребовал так. Он хочет от тебя ответа, а мне сказал, чтобы не уезжал без оного, — в очередной раз винился, но не отступал вестовой из Братства.
— Твой воевода в плену, мне это доподлинно известно, — князь решил все же не кричать, а поговорить с десятником.
— То все временно. Воевода сам же поехал во Владимир, он не мог не знать, что так будет, — простодушная улыбка промелькнула на лице служивого.
Изяслав задумался. Здесь, в Любече, он изрядно задержался и времени было достаточно о многом подумать. Великий князь размышлял и о том, кто такой этот самый воевода. И пришел к выводу, что многое, очень многое получается у Владислава Богояровича. И часто, что могло быть проблемой, выходило, что в итоге воевода оказывался в выигрыше.
А тут еще и брат, Ростислав Смоленский, давит на то, что пока еще не время с Братством воевать, или даже подставлять его, что нужно давать ответ Булгарии.
— Я приду на помощь Братству, не так, как того хочет воевода, но приду. Можешь мои слова передать Владиславу Богояровичу, он поймет, — после долгой паузы, сказал великий князь.
Воин поспешил прочь, а из головы Изяслава не выходила одна фраза.
— Еще не время! Еще не время, — бормотал великий князь.

...

===

Глава 7

— Никифор, ты клятву давал мне! — возмущенно выкрикнул Иван Ростиславович Берладник, князь Галича.
— Князь, но я давал клятву и церкви нашей христианской, что буду двигать Братство православное Андрея Первозванного, что стану… — невозмутимо говорил младший воевода Братства Никифор.
— Да не нужно говорить одно и тоже! Слышал я твои слова уже! — выкрикнул Иван Ростиславович.
— Не буду, князь, но дозволь сказать, мне, как мужу, что уже год тебя не видел… Ты изменился, сильно изменился, — заметил Никифор.
Иван Ростиславович сел на свой стул и понурил голову. Он, действительно, изменился. Он стал пленником, при том, что владеет большим и богатым княжеством, что у него дружина достигает трех тысяч ратников, а это много, очень много. Но все, как будто не его, словно чужое.
— Дозволь совет тебе дать, княже! — сказал Никифор.
— Что можешь ты посоветовать мне? — с некоторым пренебрежением спросил Иван Ростиславович.
Ранее князь относился к Никифору, как к хорошему исполнителю, словно к механизму, который действует по заранее заложенной программе. Бывший сотник поступал всегда правильно, безынициативно, но делал, по мере своих сил, все качественно. Никогда не думал Иван Ростиславович Берладник, что Никифор умеет принимать решения, что он умеет так держаться перед князем, как сейчас, и говорить «нет».
На самом деле, внутри младшего воеводы Братства, Никифора, бурлили эмоции, основанные на сомнениях. Ему было очень тяжело отказать князю даже в такой глупости и в таком бесчестном предложении. Сложись так, что Иван Ростиславович обдумал бы свои предложения, а не почти приказал предать воеводу Братства, то Никифор колебался бы больше. И кто его знает, в какую сторону в итоге склонился бы бывший сотник князя-беглеца, а нынче правителя Галича и иных городов Галичской Руси. Может и предал бы воеводу Владислава.
— Не иди против чести, а иди с нами, развейся, прими участие в будущих боях. Это вернет тебя к жизни, — последовал совет Никифора.
Иван Ростиславович поерзал на стуле и выразил мимикой лица свое отношение к совету, пренебрежительное в своей основе. Никифор не понимал всю сложность ситуации. Так, Иван Ростиславович просто опасается оставлять свою жену в Галиче одной. Князь не понимал, как именно, но эта стерва, недовольная своим статусом всего лишь княжны одного из русских княжеств, захватит власть. С нее станется, придумать, как именно это сделать. По крайней мере, она может сильно нагадить в княжестве в отсутствие князя.
— Ты обещал рассказывать мне все, что происходит в Братстве. А сейчас отказываешь в деле? — все равно настаивал на преступлении Иван Ростиславович.
— А я и рассказал тебе все. И, случись тобой задуманное, так не только Братство пострадало бы, но вся Русь лишилась бы возможности к развитию. Ты, князь, не понимаешь, сколь велики задумки у воеводы Владислава Богояровича, — сказал Никифор, внутренне приготовившись к самому худшему варианту развития встречи.
Ивана Ростиславовича раздражало упоминание воеводы Братства. Он чувствовал себя обманутым. Ну, почему не оставил в свое время воеводой Братства Боромира? Или не настоял на том, чтобы Никифор стал главой организации? Хотя он и показывает сейчас несогласие с князем. И какие там задумки могут быть? Ну, лучше брони, ну, бумага, которая уже кое-где появляется и пока сильно дорога. Ну, мед, который… А уже немало.
«А почему я у себя до сих пор не приказал наладить добычу меда с деревянных ульев, как у Влада на землях?» — задал себе вопрос Иван Ростиславович, на который не мог ответить.
В принципе, можно было и многое другое сделать так, как во Владово видел князь. И сады рассадить у деревень и плуги ковать, косы такие же ладить, ибо весьма удобные и сильно ускоряют сбор сена для скота. А еще перейти на трехполье, которое уже себя показало хорошо. Особенно озимые хлеба давали хороший урожай.
— И что сделает войско твое, если ты тут останешься? На приступ Галича пойдут? — вымученно усмехнулся князь.
— Могут, — почти не размышляя, отвечал Никифор.
Князь опешил, посмотрел в глаза своего бывшего сотника и не увидел там лжи, или сомнения. Могут пойти и на приступ? Почему такая преданность воеводе Владу? Потому что много худородных получили власть и статус? Или по иным причинам?
— Ничего чтобы не рассказывал воеводе своему! Продолжишь сообщать мне все, что происходит в Братстве. Сына моего возьмешь с собой и станешь продвигать его. Чтобы уже этим летом он стал витязем, а следующим годом тысяцким. Все ли понятно? — спросил галичский князь.
— Все, княже, не изволь сомневаться, что ВСЕ понял. А как же торки? — говорил Никифор.
— Отпишусь им, чтобы ничего не предпринимали, — отмахнулся Иван Ростиславович.
Задумка Ивана Ростиславовича заключалась в том, чтобы часть огромного обоза Братства Никифор отправил в сторону от основного каравана, под защитой, к примеру, сербов-братьев, которые шли в обозе на обучение. Или пусть бы охраняли те, кого Никифору не жалко. А вот Иван Берладник по своим каналам предупредил бы соседей о таком подарке. Как следствие, ограбленный обоз.
Соседями у Галича были черные клобуки, всякие берендеи с торгами и печенегами. Эти полуоседлые, полуподчиненные отряды ранее частенько кормились с того, что ходили в Дикое поле и там щипали половцев, натаскивая свой молодняк. А теперь и ходить особо некуда. Остается либо Крым, но это все же далековато для набегов отдельных отрядов, либо Орда Башкорда, которая не так далеко, но столь сильна, что черные клобуки пока не поняли, что с этим делать.
Вот и получалось, что некоторые отряды особо непримиримых клобуков, торков, берендеев, печенегов, начали пробовать нападать на галичские земли. Так, чуть пограбят одну деревушку, пошалят в другом поселении, не подходя к городам и даже с невеликими жертвами. Князь так же начинал посылать свои отряды на границу. Но это все вело в никуда, скорее, к войне двух верных великому князю сил.
Иван Ростиславович хотел «скормить» часть обоза Братства торкам, но это только часть плана. А вот второй частью, вторым дном задумки, было желание расправиться с торками чужими руками, того же Братства. Зная пылкость воеводы Владислава, Иван Берладник не сомневался, что уже скоро здесь появится все войско Братства и будет бить уже торков. В сущности, князь хотел повторить прием, который он осуществил после бегства из Берлады, подставляя галичского князя Владимирко.
Но… не срослось.
— Князь, братья волнуются. Требуют своего младшего воеводу. Уже в боевые порядки выстраиваются, — в палату вбежал воевода Боромир.
Иван посмотрел с интересом на Никифора, наконец, начиная воспринимать его, как должно, как игрока и того человека, который может сильно подпортить настроение Ивану Берладнику.
— Готовься, воевода Боромир, к походу. Возьми тысячу ратных и отправляйся в Братство. Помоги им… Да сторгуй брони, участвуй в набеге на Булгарию и жду большого скарба оттуда. А еще… — князь прищурился. — Посмотри, как клятвы свои держит Никифор, да сопроводи сына моего, пусть он становится братом, витязем и скоро возглавит Братство. Да и мне дома будет легче, все же Берта с Ростиславом-сыном не ладят.
А в это время, действительно, витязь-брат Алексей приказал разворачивать войско в боевые порядки, спешно собирать пороки. Воевать он не собирался, а так… словно попросить ускориться Никифора.
Уже готова была тысяча ратных для спешной отправки в Братство, уже получили они по второму коню, запасы еды на четыре дня. Уже отправлены люди с серебром, чтобы по пути следования этого отряда закупить корм для лошадей продукты для бойцов. Предполагалось уже завтра отправлять такую существенную помощь Владиславу Богояровичу.
* * *
Я ждал. Прошел день, другой, третий моего заточения. Нет, меня не посадили в темницу, более того, пусть и не без сопровождения, но я выходил во двор терема и имел возможность тренироваться, причем, как со своими бойцами, так и с гриднями Ростислава Юрьевича. Быстро стало понятно, что князь решил позабавиться и в некотором роде проучить меня.
На каждую из тренировок приходили все более матерые мечники и конные из ближней дружины князя. Наверняка, целью было хорошенько надавать мне тумаков, дабы не зазнавался. Вот только получалось с точностью наоборот. У меня неизменно выходило брать верх.
Здесь бы не возгордиться, но и не преуменьшить свою значимость. Однако мне, не без участия иных воинов, удалось создать свою особенную школу фехтования на саблях. Большое внимание уделялось ложным движениям, приемам, ударам, а также использованию локтей, ног и, что не совсем свойственно сабельному бою, уколам, хотя последнее использовалось крайне редко и лишь тогда, когда следовало удивить противника. Учитывая мою несравненную силу, развитую выносливость и не менее развитую скорость принятия решений, я могу назвать себя достойным бойцом.
Появлялось даже желание попробовать выковать что-то вроде боевой шпаги. Нужно будет еще раз изучить возможности производства стали и понять, есть ли вероятность выковать более тонкий и удлиненный меч.
Уколы в сочленение кольчуги, как мне кажется, могут дать немалую фору моим воинам в ближнем бою. А еще почему-то именно сейчас пришла шальная мысль устанавливать на арбалетах штыки. Безусловно, арбалет — не то оружие, которым можно орудовать словно копьем, не ружье. Однако, были уже во время сражений такие моменты, когда арбалетчик оставался вовсе незащищенным перед атакой противника. Воин не успел арбалет откинуть в сторону, как и не получилось вовремя извлечь клинок, все, смерть. И вот этот самый штык, когда воин мог бы боднуть своего врага, становился хоть каким аргументом. Тем более, что тонкое лезвие способно протиснуться сквозь кольца кольчуги, либо сильным ударом их чуть раздвинуть. В любом случае попробовать можно.
На третий день пребывания в таком вот заточении, но главное, что практически в информационном вакууме, мне принесли гуся, запеченного с гречкой и салом. Крупа плавала в жиру, вызывая у меня, скорее, противоположные приятным ощущения. Все же по возможности я стараюсь правильно питаться, исходя из понимания существования белков, жиров, углеводов, клетчатки, витаминов и аминокислот. А тут…
Но не главное то, что мне предлагалось есть эту жирнющую жижу, важнее то, что это блюдо под собой подразумевало. Переперченная, изрядно посоленная каша, да еще такая жирная — это знак почетности, попытка меня задобрить. И такой подход внушал оптимизм.
Через скудные клочки информации я все же узнал, что в Суздали произошли какие-то события, которые православным людом могут быть расценены, как поругательство над верой и бесовская атака на церковь. Там в оконце услышал слово, тут послышался обломок фразы, а также, соединив все полученные кусочки, пазлы, в том числе и согласно плану действия Братства, я понял, что именно происходит.
Народ бурлил. В понимании и разумении даже новгородцев бить епископа нельзя, причем, и католического, а уж тем более православного. Так что, князь Ростислав Юрьевич должен был отвечать на немалое количество весьма неудобных для него вопросов.
Занимаясь бумажной работой, чего лишить меня не додумались, я не сразу среагировал на шаги в коридоре. Однако, двое моих телохранителей спешно затягивали ремни с привязанными на них саблями. Иного оружия у нас не имелось. Хотя нет, было. Среди моих личных вещей никто и не подумал забрать три небольших бочонка с порохом и два запечатанных воском кувшина с горючей жидкостью, типа «греческий напалм». Не питая иллюзий, что даже благодаря этому оружию удастся выбраться, я все же посчитал, что пусть лучше оно будет, чем оставаться без оного.
— Сабли свои мне отдайте! Ножи также! — сказал, вошедший в мою горницу, выделенную в тереме Ростислава, один из ближайших гридней князя, хотя этого воина я видел больше рядом с лжеархиепископом. — Нынче зайдет Владыко Нифонт и будет с тобой, воевода, говорить.
Сказав это, гридень прошелся по достаточно просторной горнице, заглянул под стол и лавки и направился на выход. Наверняка предполагал, что лжеархиепископа я попробую убить.
Но, как же было бы глупо умерщвлять того, кто, так или иначе, идет договариваться? А иначе зачем Нифонтрешил меня посетить? Ему бы сейчас ходить по улицам Владимира, да увещевать, наставлять тех бунтарей из местных, а также новгородцев, что считают себя истинно православными. Еще этот гусь с гречкой…
— Я могу при твоих людях говорить прямо или стоит им сходить погулять под дождем? — спросил Нифонт, как только вошел в горницу, и монах, сопровождающий его, плотно закрыл дверь.
Я задумался, посмотрел на своих уже ставшими для меня товарищами охранников и после недолгих раздумий решил, что не может ничего такого прозвучать, что стоило бы скрыть от людей, готовых за меня умирать.
— Говори! — сказал я, показывая Нифонту на лавку у стола. — Раздели со мной трапезу, коли голоден. Гуся мне принесли, да крупы жирной и троим мужам столько не съесть.
— Благодарствую, добрый хозяин, — С максимальной иронией и сарказмом произнес самопровозглашенный архиепископ.
Уже тот факт, что разговор не начался сразу же, а Нифонт все же пару ложек жирной каши употребил, говорил о том, что со мной действительно собираются договариваться.
— Не распознал я вовремя, воевода Владислав Богоярович, в тебе силу значимую. Это же непонятно, неправильно, что князья идут тебе на выручку, что народ бунтует не без помощи твоих людей. Ты даже и не знаешь, что стоял на краю гибели своей. Мне стоило труда уговорить не убивать тебя уже после того, как не привезли твою семью, а люди, посланные за ней, исчезли, — говорил Нифонт, а после посмотрел на меня взглядом, полным решимости, и с немалой толикой злобы и выкрикнул. — Где держат Мстислава Ростиславовича? Твои люди скрали княжича, али кто иной? Можешь ли ты найти тех, кто скрал и договориться? Серебра нужно? Есть оно!
Ох, и сколько же стоило мне усилий не улыбнуться. Это Нифонт мне тут говорит, что я прошел по краю лезвия? Нет, они не убили бы меня. Они поняли, что великий князь сыграл свою партию, подставляя меня под удар новгородцев. Между тем, мне пришли на выручку рязанцы и муромцы, может и прибыли половцы, а людей князя Ростислава побили в Ростове, Суздали, даже здесь во Владимире княжеские ратники, пусть и залили в кровью стольный град, остановили бунт, но немало в тех лужах алой жидкости и от новгородцев со шведами.
Меня придерживали, возможно, благоразумие Нифонта и спасло мне жизнь, зная взрывной характер Ростислава, но кланяться в ножки лжеархиепискому я не стану. Нельзя меня убивать — это выстрел в ногу. А теперь еще и украденный наследник Ростислава Юрьевича. Аргумент серьезный и хорошо, что нет доказательств участия в этом похищении братьев, а оно не могло быть без крови, так как княжич уже восемнадцати лет и со своей дружиной.
— Ты не кричи, — максимально спокойным голосом сказал я. — Теперь давай все по порядку. Что-то расскажу я, что-то поведаешь ты. Итак, первое, семью мою взять в заложники вы не смогли. Из того, что я знаю… а в тереме все слишком громко разговаривают, во дворе, так и вовсе кричат, сложно не услышать, если захотеть. Так вот, братья мои не приняли условий князя. И не сделают этого, пока слова моего не прозвучит. Вы чего хотели добиться, когда заставили гостить в тереме без моего желания? У Братства нынче три тысячи ратных, четыре крепости, греческий огонь…
— А гром с молнией и быстрым огнем в Братстве имеется? — с лукавым прищуром спрашивал Нифонт.
Просчитать ситуацию не составило большого труда. Конечно же, лжесвященник говорит об использовании пороха. А вот лукавый прищур указывал в пользу того, что порох использовали при тайных делах. Взрывов во Владимире я не слышал, хотя не факт, что их не было, но, скорее всего, сотник Звяга в Суздали применил последний довод, порох.
— Да, Братство продало новое оружие представителям от суздальских и ростовских бояр, сделали это еще полгода тому, или еще раньше, — после некоторой паузы и обдумывания ответа я решил не юлить и признать наличие нового оружия. — У ромеев я купил много греческого огня, что можно поставить не только на корабли, но и при обороне крепостей. Там же я купил оружие, которое называется «порох». Много купил.
— У меня есть доказательства, что это люди Братства подбивали народ на бунт, — вновь повышенным тоном сказал Нифонт.
— Я не готовил бунтов, я был здесь. Не давал никаких указаний, — лгал я. — Могу предположить, что люди князя, а лучше бы это были шведы, на которых можно все свалить, стали разорять склады Братства, а они были всегда под охраной. Вот мои братья и действуют, защищают наши товары. А я, сидя здесь, и не знаю, как это предотвратить.
— Ты посылал к великому князю своих людей? — спросил лжеархиепископ.
— Посылал, — согласился я. — Изяслав обещал мне помощь и защиту. А я ему. Можно было бы договариваться и с твоим князем, но вы выбрали путь силы, не посчитав, какая мощь будет вам противостоять.
— Изяслав пойдет тебе на выручку? — последовал очередной вопрос этого допроса.
— Зачем? — с ухмылкой отвечал я. — Ему проще идти, соединяясь с полками Смоленска и Пскова, может, и Полоцка, прямо на Новгород, который сейчас стоит без защиты. Пока вы будете брать мятежную Москву, пока попробуете взять Суздаль или Ростов, Изяслав будет молиться в Новгородской Софии и слушать проповедь нового архиепископа Новгорода. Ну и, конечно, считать добычу, которую отымет у новгородского купечества.
Нифонт встал и начал нервозно расхаживать вокруг стола. Он прекрасно понял, в какую ловушку сам же увлек и князя Ростислава, и Новгород. И я здесь лишь, как это неприятно осознавать, второстепенная фигура. Если такиесобытия, целая цепочка, случились из-за Изяслава, то стоит только поаплодировать великому князю за исполнение отличной интриги. Как государственник я все прекрасно понимаю, подставить меня, чтобы выиграть северо-западную Русь — это та жертва, которую можно совершить.
Вот только, как человеку, мне не нравится быть пешкой. Между тем, вредить Изяславу тоже нельзя. Чем же я тогда буду отличаться от князей, стремящихся к раздробленности? Но стребовать кое-какие материальные блага нужно обязательно и впредь учитывать больше факторов.
— Мстислава Ростиславовича, княжича, нужно вернуть. Иначе князя в его гневе мне не удержать. Прольется слишком много православной крови, — после долгой паузы сказал Нифонт.
— Я не знаю, кто скрал Мстислава. Кто это сделал, должен был назвать условия освобождения. Если это деньги, то мои люди здесь точно не при чем. Если потребуют отдать княжича взамен моего освобождения, то это могут быть мои люди. Выпусти меня, и я даю слово, что сделаю все, что от меня зависит, чтобы освободили Мстислава. Далее… Ростислав должен умереть…
— Да, как ты смеешь? — взбеленился Нифонт.
— А ты видишь хоть какой-то выход при том, что Ростислав Юрьевич останется жив? Так научи меня, о мудрейший! — сказал я, позволив себе иронию.
Нифонт замолчал. Вновь стал расхаживать, поглаживая свою рыжеватую бороду. Наверняка он прикидывал, как выйти из положения. Думал об этом и я.
Допустим, оставлять все, как есть, с моим заточением или даже убийством. Братство будет сопротивляться. Мало того, я уверен и в хане Аепе, в помощи рязанцев и муромцев. Учитывая тот факт, что ряд крупных городов Владимирской Руси не контролируется Ростиславом, и без помощи великого князя киевского Ростислав Юрьевич проиграет.
Второй вариант развития событий для новгородцев — это закрыться во Владимире и отправить большинство воинов к Новгороду, чтобы не допустить захват этого города киевско-смоленскими войсками. И даже в этом случае нужно какое-то политическое согласование и урегулирование. Если Ростислав Юрьевич не признает верховенство власти Изяслава, то война продолжится. Слишком много сделал заявлений на людях князь Ростислав, чтобы в итоге без боя пойти на поклон в Киев. А любой бой — это, скорее всего, поражение.
Третий вариант предлагал я. Этом случае нет Ростислава. Он должен умереть. Пусть его сын, тот же Мстислав, которого мог украсть сотник Стоян со своими людьми, становится новгородским князем. Северо-западная Русь в таком случае получает посадников из Киева. И устанавливается полное единовластие на Руси. Конечно же, и новгородское вече, и новгородский князь присягают Изяславу и оставляют за великим князем право запрета, вето, на избрание нового новгородского князя.
Последний вариант я и озвучил.
— Я не вижу, что твое предложение может быть исполнено. Но я хочу поменять тебя на Мстислава. Но ты придержишь княжича у себя. Я уже что-то начал понимать и вижу участие твоих людей в похищении. Уже то, что похитители были в панцирях, говорит об участии Братства. — Нифонт будто выжимал из себя слова, говорил то, чего не хотел, но, что сказать был должен. — Покажешь княжича тогда, как я тебе скажу.
— Ты имеешь право меня отпустить? — с сарказмом спросил я.
— Права не имею. Надевай рясу, и пусть твои воины это делают. Я выведу вас за город, а дальше сами. Братство должно прекратить любые действия против Новгорода и Ростислава. Увести своих людей из городов Владимирской Руси. Без твоего участия Изяслав не пойдет на Новгород. И усобица будет слишком кровавой без участия Братства. Изяслав может не решиться на войну, — Нифонт достал крест и протянул его мне. — Целуй крест на том, что клянешься сделать то, о чем я сказал!
Я поклялся, точно будучи уверенным, что клятву нарушу. Неужели не понимает Нифонт, что клятва лжесвященнику, нерукоположенному, непризнанному архиепископу ничтожна? Или, по крайней мере, у меня есть возможность без ущерба для себя, нарушить крестоцелование.

Глава 8

Дом — это место, куда хочется возвращаться, где ты расслабляешься, напитываешься энергией для новых свершений. Но дом не может быть пустым, безжизненным, будь он хоть трижды благоустроен и с золотым унитазом. Если нет тех людей, которые наполняют дом, то это всего лишь неуютное жилище.
Это я ощутил в полной мере, когда вернулся в Воеводино и не увидел там жену с сыном. Оказывается, они для меня теперь стали тем наполнением, которое превращает любое жилое помещение в милый сердцу дом. Права народная молва про рай в шалаше? Безусловно, если шалаш трехэтажный со множеством комнат.
Но релаксировать не время. Шла работа и мне необходимо было в нее включаться. Так что выспавшись за день, я собрал большое совещание. Хотелось бы даже собрание назвать Военным Советом, так как даже вопросы промышленности и сельского хозяйства в условиях почти войны заиграли новыми, воинственными, чрезвычайными красками.
Дело в том, что из Суздаля, как города, ближе всего находящегося к землям Братства, хлынул людской поток. Люди бежали уже от голода. У них же забрали запасы еды, а когда свершился бунт, так последние крошки подобрали, набили ими животы и опомнились, но не сразу, что больше почти что ничего и не осталось.
Наши успехи и небезосновательные слухи о высокой урожайности, как следствие, и сытой жизни, создавали образ Воеводино и других поселений Братства, как Эльдорадо, страны обетованной, где один колосок ржи весом с полпуда. Вот и повалили люди.
Поток людей — это сравнительно. Можно ли назвать в будущем переселение чуть менее двух тысяч человек потоком? Нет, так, текучка, малозаметная даже для мелких стран. Но здесь и сейчас — это вопрос выживаемости. Чем мне кормить такое количество людей? Безусловно, на зернохранилищах хватает зерна, есть даже маринованные овощи и много соленых грибов, в том числе сушенных, есть и мясо. Вот только все это рассчитано на проживающих на территории людей самого Братства, как и частично на тех, кто сюда прибудет уже в относительно ближайшем будущем, не позже, чем через месяц. В том самом огромном обозе из империи ромеев.
Но идеологически, в соответствии с христианской моралью, да и по-людски, я не мог не помочь, даже в ущерб своим крестьянам. Не бескорыстно, с тем, чтобы после пристроить этих людей к делу, а некоторых так и переселить на окраины русской зоны влияния, в Пермский край. Но никто из них с голоду не умрет.
И это будет происходить, никак не в ущерб ремесленникам, которые становятся некоторой привилегированной кастой. А как иначе, если люди производят высокотехнологичную для этого времени продукцию? Так что быть женой подмастерья, тем более мастера, мастера — это кататься, как сыр в масле и быть уважаемой женщиной. Также, кстати, женщина — это существенное подспорье для того, чтобы ремесленники не смотрели по сторонам, чтобы сбежать. Нужно, чтобы они обросли барахлом, которое оставить жаба задавит, ну, и женщиной с детишками повязать.
Впрочем, люди в этом времени отнюдь не разбалованы. Мало того, так они ломают мои стереотипы о человеческой природе. Я-то считал раньше как? Если работнику положить зарплату в условную тысячу денег, то он уже скоро захочет две, а через некоторое время посчитает, что и три тысячи оплаты его труда вполне заслужены. Сперва ел курицу, после перешел на индейку, но и она так себе, можно уже переходить и на мраморную говядину, отрицая сам факт возможности вновь есть только курицу.
В этом мире не так. Здесь люди умеют ценить то, что есть. Почему? Я как-то задался этим вопросом. На мой скромный взгляд, люди средневековья все равно ждут подвоха, ожидают, живут в тревоге, с пониманием того, что уже завтра всего достатка не будет. Постоянное ожидание голода, лишений, болезней и войн заставляет людей ценить настоящее, благодарить Бога, что имеетсяпрямо сейчас шуба и не холодно, а в горшке каша с мясом, да лепешка.
И у меня складывалось такое ощущение, когда я только въезжал на свои земли, что многие были с настроением, которое я бы охарактеризовал такой фразой: «Ну, наконец-то, что-то плохое. Уж лучше такое испытание, чем голод или болезни». Люди ждали негатива и радовались тому, что это самое плохое случилось и оно оказалось далеко не самым плохим.
Мне и всему Братству верили. Все вокруг, включая и ратников, были убеждены, что братья и послушники любого супостата на лоскуты порежут. Мало того, под начальством купца Арона возникла купеческая гильдия и пока что пять купцов, которые в нее вошли, потирали руки. Они были убеждены, что любая война принесет исключительно доход и были готовы распродавать трофеи. Так что ждали войны чуть ли не с нетерпением, предвкушая.
И такие тенденции — не самое полезное. Думается мне, что в мае 1941 года в Советском Союзе было крайне мало тех голов, которые считал, что Красная Армия сможет проиграть пограничные сражения немцам. Ну, а о том, что нацисты будут стоять под Москвой, а после дойдут до Сталинграда, так и речи не было. Чем закончилось такое отношение к действительности, я знаю. Для меня этот исторический пример поучителен.
— Почему люди во Владово и в Нерлядку вернулись? — начал я совещание не с похвалы, а с критики и обвинений.
— Так укрепленная же застава. Там два табора поставили с валами и рвами. Чего людям ютиться на лесных заимках? Да и посевная же, — возразил Ефрем, отвечающий за это направление.
— Не будет наших людей, именно наших, которые уже знают, как вести хозяйство, на полях вновь собирать станем по пять пудов с пуда посеянного, — продолжил я критику. — В Нерлядке нет детинца, так что оттуда всех вернуть на заимки и обеспечить доставку телегами работников. Выполни, Ефрем, или иди служить рядовым ратником.
Нерлядка и Владово — это два поселения, которые расположились как раз на вероятном направлении удара из Владимира. Окруженные уже рядом деревень, эти два городка должны были первыми встретить наступление князя Ростислава Юрьевича, случись такое. А в Нерлядке только-только стали строить детинец и для его постройки, хотя бы в минимальном виде, нужно месяц, не меньше.
— Воевода, там же и мои воины, — отозвался Алексей, дядюшка мой. — Разве же не убережем?
— И где теперь ты их расселишь, тех, кого привел из обоза ромейского? Крестьяне и горожане возвращаются, они и занимают свои дома. В чистом поле жить, или отправишь воинов по их собственным домам? На заимках можно было еще с месяц пожить, приезжая засеивать поля. Там и зверь вернулся, можно в лесу промышлять. Так что голодными на зиму точно не останемся. А озимые и без крестьян соберем, — сказал я и понял, что немного, но перегнул палку.
На самом деле, без крестьян собрать урожай озимых хлебов будет сделать сложно. Воинов, несмотря на то, что прибыла еще тысяча конных от обоза и еще полтысячи от великого князя, не хватает на все направления, чтобы контролировать не только подходы, но и знать, где находятся силы князя.
Мы ведем глубинную разведку и на это дело задействовано почти тысяча сто конных воинов. Это не только разведка, работать которая начала еще до моего прибытия на земли Братства, это уже реальная диверсионная война. Отряды Братства без явных опознавательных знаков, делая засады наверняка, чтобы не оставлять свидетелей, нападают на обозы, как и на мелкие отряды Ростислава Юрьевича.
— Где рязанцы? — спросил я у Боброка, которому поручил координацию действий с союзниками, с рязанцами, муромцами и половцами.
— Два дня, и будут остальные отряды, — сообщил тысяцкий.
Да, сразу по возращению, я провел кадровые перестановки. Повышение получили Алексей, Боброк, Ефрем, Лис — они стали тысяцкими. Вызволенный вместе со мной Веснян стал витязем. Может быть, они и не достаточно доросли до таких чинов, но показали верность, стремление работать. И эти два фактора я и посчитал важнейшими критериями.
— Нужно решать проблему с Ростиславом Юрьевичем быстрее. Скоро прибудут ученые мужи из Византии, пора налаживать учебу. Арон, ты нашел пять десятков отроков для обучения? — решил я разбавить военные вопросы проблемой образования.
— Да, все сыновья старост нынче учатся грамоте и иным наукам у Даниила… Вот их, да некоторых воинов из особо способных к науками, из мастеров. Но, Даниил… Он уже протестует, — сказал купец, который становился уже больше, чем специалистом по торговым делам.
— Я с него еще спрошу, почему до сих пор нет устава обучения в Затворе, который ему и надлежит создавать и там руководить. А в остальное, пусть не лезет. Если что, то ко мне отсылайте, — сказал я, зная о скверном характере Даниила.
Для него, видите ли, не понятно, что это за бесовское обучение вне церкви. Ну и все в этом духе. Особенно взъелся священник на химию. Приходилось уже апеллировать и к тому, что наше производство елея — ничто иное, как химия и есть.
Нам не хватает кадров, так что приходится постоянно работать в цейтноте и нагружать тех, кто тянет. Вот для того и нужно образование, в систему которого я буду вникать самым нещадным образом. Мне уже сейчас необходимо порядка тридцати чиновников, причем, это без учета старост. А сколько управленцев нужно Руси? Много, очень много.
Чем монголы смогли скрепить свою державу? Он же были вроде бы как обречены на быстрый распад. Но нет, продержались. А причина — это китайский опыт управления, система, строящаяся на жесткой дисциплине. Ну и ямские станции помогли, некоторые менее важные вещи тоже были, но без системы — никуда. Нам нужна система!
И я собираюсь решительно сражаться на то, чтобы выпускников моей академии через три года, после курса обучения, который я же и составил, принимали на службу и удельные князья, но, что главнее, великий князь. Посадником может быть кто угодно, это дело Изяслава. Однако, иметь понимание административной работы, документооборота, пусть и в высшей степени примитивного, обязаны служащие того самого посадника.
Вот к примеру, как проводить реформу налогообложения? То, что сейчас — это просто ужас ужасный. Что есть такое «соха», от которой высчитывается налог? Я, живущий здесь, не могу ответить. В день один пропашет одно количество десятин, а второй, в два раза больше сможет.
Так что перепись населения необходима. Отсюда и налог и денежная реформа возможна при накоплении серебра. И тогда существенно лучше будет обстановка, богаче и правильнее.
Может складываться впечатление, что я хочу установить контроль над теми регионами, где будут трудиться выпускники Академии, но на самом деле, это не так. Однако, нужно будет еще убедить власть имущих в том, что никаких тайных дел я вести не собираюсь.
Нужен «подарок» Изяславу, чтобы он меньше смотрел на Братство, как на набирающее политический и военный вес явление. Он уже должен волноваться и опасаться меня и той организации, что я возглавляю. Вероятно, вот эта попытка стравить меня с Ростиславом Юрьевичем, и есть результат страхов и опасений киевского князя.
А теперь он еще узнает, что Братство участвовало в народных волнениях в Суздале и Ростове. Обязательно вспомниться Изяславу и то, как он пришел к власти. Тогда в Киеве произошло восстание. Причем, киевляне поднялись на бунт аккурат тогда, как в стольном граде была дружина Ивана Ростиславовича Берладника со мной в своем составе.
Страшно должно быть любому правителю, когда и его вот так скинуть можно через искусственно созданные народные волнения. Поэтому мне нужно быстро, сразу же после войны с Булгарией, идти за «подарком» для великого князя, за Тмутараканским княжеством. Ну, и поговорить необходимо с Изяславом по душам. Мне нечего скрывать, я уже почти готов делиться. И управляющие — это даже подарок, так как одной из наук у них будет ведение хозяйства.
— Как разместили епископа и преподобную Ефросинью Полоцкую? — задал я вопрос Арону, раз уже затронул его зону ответственности.
— Не жалуются. Все у них есть, два воза еды, бумаги завезли, а также иконы, — отвечал купец.
— Вот и хорошо, но моего иконописца никому не показывать. Точно переманят, а он мне нужен здесь, самородок такой, — сказал я и усмехнулся. — С сегодняшнего дня ты, Арон Наумович, становишься головным войтом. Все хозяйства, производства, торговля — все на тебе. Это не значит, что я не стану вмешиваться в дела, очень даже буду это делать.
Арон встал с лавки и поклонился. Не было заметно в нем энтузиазма. Но на безрыбье и Арон везде пригодится.
— Воевода, а что ты думаешь делать с Ростиславом Ивановичем, сыном галичского князя? — спросил Алексей, который получил аж четыре сотни гривен серебром лишь за то, чтобы вовремя задавать такие вот вопросы.
Я знал об этой сделке. Знал и пока смолчал. К Ростиславу Ивановичу, сыну моего предшественника на посту воеводы Братства, я относился очень благосклонно. Парень он не только правильный, но и с характером. Мало того, так уровень обучения княжича еще год назад мне казался высоким, в индивидуальном мастерстве онзначительно превосходил своих одногодок, что тренируются в Братстве.
— Требую четыре сотни гривен за то, что он станет витязем, — сказал я, непрозрачно намекая на взятку, что получил Алексей.
И пусть в этом времени такие соглашения и не считаются взяткой, но мое отношение к любым тайным делам все знают.
— Как же так, воевода? Разве же это покупается? — возмутился Ефрем, наверное, единственный, кто не уловил сарказма.
— А бывает так, что тысяцкие берут деньги за продвижение других? — вопросом на вопрос отвечал я.
— Так, почему и не взять, коли дают? Я же для общего блага, я же в общую казну Братства, — то ли быстро сориентировался Алексей, то ли, действительно, собирался сдать деньги в казну.
— Сдай, тысяцкий! — сказал я, более не акцентируя на этом казусе внимание. — Итак, по нашим планам…
Я все же собирался ударить по Ростиславу Юрьевичу. Посоветовавшись с епископом Ануфрием, не то, чтобы получил благословение, нет, а вот заверение в поддержкеуслышал. Это развязывало руки.
Зол был епископ и несколько растерян. В нем, наверное, просыпались те чувства, которые побуждали пап римских требовать сожжения или иных кар на инакомыслящих. Мне докладывали, что Ануфрий практически не выходит из церкви, а Спиридон в моментах, когда не принимал многочисленные сведения со всех городов Владимирского княжества, наблюдал, как епископ нескончаемо молится, взывая к Господу, дабы тот даровал ему спокойствие.
Согласие к войне от епископа я получил уже на второй день после возвращения, а когда поступили данные, что пять сотен ратников из личной дружины великого князя спешат на помощь, стало понятно, что у меня полный карт-бланш на действия. Изяслав сказал свое четкое слово в поддержку Братства.
— Витязь-Стоян, что по числу ратных у Владимира? — спросил я у ответственного за разведку.
— Почитай, что пять тысяч, — сказал Стоян.
— Много… Очень много. Без половцев и рязанцев пока соваться не стоит. Ко всем обращаюсь. Есть предложения, как сильно ослабить новгородцев? — решил я устроить мозговой штурм.
Может, у меня идеи закончились или же устал, но ничего существенного в голову не шло. Я хотел добиться победы без сражения, но, видимо, никак. Я хотел бы минимизировать потери, но не вижу, как именно. Будучи почти уверенным в победе, я не хотел будь-какого ослабления Братства. А, как ни смотри на карту города Владимира и его окрестностей, которую общими усилиями нарисовали на скрепленных четырех листах бумаги, не получалось найти вариант так сразиться, чтобы не потерять более тысячи ратных.
При этом, когда я проигрывал сценарии сражения, всегда Ростислав Юрьевич скрывался за стенами Владимира и отсиживался там довольно долго, может, и год. Сражаться без существенных выгод, без серьезных трофеев, не хотелось, и категорически нельзя при больших потерях. Мне не стачивать Братство нужно, мне его наращивать необходимо.
— Воевода, а что, если мы пойдем на Новгород? — задумчиво спросил Стоян.
— Оставим наши земли? Или? — мысль кружилась где-то рядом уже давно, а сейчас я ее пойма и придумал, что можно сделать.
А я ли придумал? Стоян все же хитрец и прирожденный диверсант. Но, что интересно, я понял задумку витязя, но более никто. Значит, наши мысли со Стояном маршируют в одном направлении.
— А сколько у нас коней? — уточнил я.
— Десять тысяч соберем точно. Да и великокняжеские ратники есть, они и будут на виду, — начали мы обсуждать со Стояном частности, организационные моменты, а в это время остальные только хлопали ресницами, не понимая сути задумки.
— Ну, так что измыслили? — спросил Ефрем.
Вот эта, часто наивная, простота Ефрема, который при своих могучих статях не сильно обременен образным мышлением и инициативой, помогла выйти из положения и остальным. Никто не хотел признаваться, что не понял, о чем это я разговариваю со Стояном, молчали.
Я ухмыльнулся.
— Не поняли задумку? Кто вспомнит мой рассказ о войне сарацин и татар? Когда монголы прикрепили чучела на коней, чтобы их войско казалось втрое больше? — прашивал я.
Вспомнил Боброк, который и рассказал всем о той битве, которая еще не произошла.
— Да, об этом мы и мыслим. Можно обмануть Ростислава и вынудить его послать к Новгороду силы на выручку. А мы… — я замолчал, давая возможность остальным додумать. — Стоян! Тебе с казны сто гривен серебром за добрую придумку, но тебе же все рассчитать и наладить выход войска и удар по Владимиру.
Если бы я не знал, что подобное про визуальное увеличение числа воинов, уже в истории было, то могло бы показаться, что глупость несусветная — садить чучела на коней, изображать передвижение большой массы войск. Кто же на это поведется? Но в битве при Парванемонголы обманули хорезмийцев именно таким образом. Выиграть битву все равно у них не вышло, но обмануть получилось.
Если повсеместно на всех моих землях будут кричать, что мы готовимся ударить прямо по Новгороду, что туда уже идут войска великого князя и целой коалиции русских князей, при этом тысяч пять визуально от Братства, конечно все срастется… Разве же Ростислав усидит во Владимире? Нет, ему просто не дадут этого сделать новгородцы. Остается только выставить сильные боковые дозоры, чтобы не подпускали никого сильно быстро, дабы не распознали обман, и пусть пройдутся табуны лошадей верст двести, а после завернут на Ростов, да и вернутся.
Клюнет Ростислав, не может не клюнуть.
— Все, без меня подробности обсуждайте, — сказал я и позвал с собой одного из воинов из числа людей Стояна.