Гридень 028 - 16 Августа 2025 - Персональный сайт

Главная » » Гридень 028

10:15

Гридень 028

***

Я чуть задумался, делая нехитрые расчеты в голове. Конечно, князь прав и с пехотой я становлюсь менее мобильным, что для разведки преступно и опасно. Но можно же посадить всю пехоту на возы. Так и доставить воинов можно в нужное место и они не будут усталыми. Вот я и подсчитывал, сколько могу отрядить для разведкисобственных возов, получалось, что не хватало мне гужевого транспорта.
— Мне нужно сто телег с конями, — сказал я после некоторой паузы, что понадобилась на расчеты.
— А, может мне тогда проще кому иному приказать такое дело? — с нескрываемым раздражением спросил Изяслав.
Никому не нравится, когда подчиненный начинает выдвигать условия для выполнения того, что должен сделать без каких-либо дополнительных условий.
— Великий князь, я думаю, что нужно провести разведку-боем. Замедлить врага, показать ему, что план раскрыт. Для этого мне нужно больше воинов, чем тех, что сейчас есть в подчинении. Ну и передвигаться быстрее. Тогда Ольговичи и кипчаки заволнуются, осознают, что их задумка раскрыта, будут думать, что делать дальше. Мы ударим их же хитростью — покажем, что все наше воинство пришло, — говорил я. — Но для этого мне нужно еще три сотни славных степных воинов, а так же, если брат-тысяцкий Никифор отдаст своих лучников, так и их заберу.
— Ну ты и измыслил! — задумчиво говорил Изяслав Мстиславович, не обращая внимание на те недоверчивые взглядами, которыми меня «награждали» присутствующие. — Но как только что-то станет известно, ты сразу же шлешь вести и мы выдвигаемся на север.
Я поклонился Изяславу и чинно, с чувством собственного достоинства обратно сел на лавку.
— А ты, Аепа, — обратился Изяслав Мстиславович к предводителю союзных половцев. — Дашь воинов тысяцкому. Коли сам возжелаешь участвовать в этом деле, то подчинись Владиславу Богояровичу.
Великий князь посмотрел на воеводу Братства
— С моими людьми отправляйся в сторону Шарукани. Нам и остается до этого града два дня перехода. А тут не вся трава спалена. Если и у города будет трава, значит соврал нам человек твоего тысяцкого.До тех пор, пока мы не узнаем, что случилось, остальные стоим тут, — раздал приказы Изяслав Мстиславович.
Телеги дали. Жаль, конечно, что не все из них были качественными и мы потратили еще целый день для того, чтобы сформировать поезд, договориться о действиях, кто в авангарде идет и как поступает, если видит врага. Тоже самое определили и для арьергарда. Согласовали цвета стягов, которые должны будут вывешиваться для координации действий, как во время боя, так и преддверии оного. В центре всего этого построения ехала пехота. Для некоторого облегчения обоза, пришлось взять еды только на семь дней, как и фуража для коней. А вот запас стрел и арбалетных болтов, бутылок со смесью, забирали весь.
— Как так выходит у тебя, тысяцкий-брат? Что не месяц, так все больше прирастаешь воинами? Уже почти что и две тысячи под тобой? — спрашивал Геркул, который уже в первый переход ехал рядом со мной.
— Так и выходит. Ты же знаешь, что Аепа влился в наш отряд только пятью сотнями воинами, сотню прислал и воевода, да великокняжеские люди, — перечислял я новый состав своего небольшого, но уже войска.
Мы второй день шли на север, не встречая серьезного сопротивления. Союзным половцам, а это были, по словам ханского сына Аепы, лучшие из лучших, удалось нагнать и разбить два разведывательных отряда врага Так что кое-кто и трофеями оброс. Правда отряды эти были по два десятка каждый, но, по словам ханского сына, горячего сына Степи, никто не ушел. Если так, то о нашем приближении не должны знать.
Скорее всего, не знают, так как мы уже должны быть близко к Великой стене, но препятствий для продвиженияпока не видно. Тут два возможных варианта: либо враги ушли далеко и уже штурмуют Киев, либо они поздно узнали о нашем приближении и, если и выдвинули свои силы к нам навстречу, то недавно.
— Стой! — скомандовал я, когда увидел спешно скачущего одинокого воина.
Он держал в руках развивающийся стяг. Это сигнал о приближающейся опасности.
— Оборудуем позиции! Занимаем холмы, ставим гуляй-поле! — кричал я на разрыв голосовых связок.
Мои приказы повторялись сотниками и десятниками, и уже быстро весь поезд стал, как растревоженный муравейник. Мы десятки раз, если не сотню, отрабатывали быстрый переход от походной колоны к боевым порядкам. На учениях подобные мероприятия были отработаны до автоматизма, каждый уже знал, что именно ему делать, свое место, свою телегу, которую он должен перевернуть и скрепить с соседней, свои колья, которые нужно в срочном порядке вкопать на расстоянии в шестьдесят-семьдесят метров от укреплений.
— Говори! — потребовал я от половца, который прибыл с вестями.
— Верста шестя, больша пять тысяча кипчака и еще отряд руся, — докладывал вестовой. — Хан приняла бой, но будя отходить, скора будя здеся.
— Благодарю тебя, славный воин Степи, — сказал я и протянул вестовому гривну серебром.
Решил таким образом чуть больше снискать уважения к себе от тех, кого мне вести в бой. Такой народ они, как сороки, падкие на блестяшки и кто платит, тот добрый господин, тому можно сослужить службу, должно и с прилежанием.
— Готовимся принимать гостей, — сказал я, перестраиваясь в боевой режим.
Через пять минут прибыл ко мне и Ефрем, а с ним десяток телохранителей. Пусть такой профессии тут нет, а слово «рында» имеет чуть более широкое значение, чем «телохранитель», но подобное подразделение я себе завел. Мы вместе тренируемся, у каждого своя специализация, большинство воинов отобраны и вовсе по принципу гигантизма. Ну как коротышка будет прикрывать меня своим телом, если больше половины этого самого тела будет торчать и являться отличной мишенью для лучника? То-то.
И пусть кто-то мог бы и осудить такой подход. Как же это так? Прикрываться соратниками? Идите к Ящеру! По полезности соратник соратнику рознь. По потери кого-томожно смахнуть скупую мужскую слезу, да и продолжить заниматься делом, ну а чья-то смерть может застопорить, запороть дело.
Через пятнадцать минут, ну или около того, я уже видел очертания контура двух больших вагенбургов. Они стояли рядом друг с другом на расстоянии в двести метров, примерно, чтобы можно было осуществлять перекрестный огонь по отрядам, которые станут, вероятно, просачиваться между построениями. Впереди каждого из укрепленного временного лагеря устанавливались рогатки, ходили две команды, которые просто и незатейливо копали там-сям ямки. Коням хватит, если что, чтобы покалечится. Степной воин без коня — это явно не полноценный воин. Впрочем, на Руси подобный подход, а я вызвался разрушать эти стереотипы.
— Пять тысяч? — причитал Ефрем. — Отобьемся ли?
— Если сомневаться, так лучше вовсе в хлебопашцы тебе идти и хлеб растить. Не смей допускать сомнения в голову, это первый враг мужественности! — отчитал я Ефрема.
— Так я ж… — замялся воин. — Я не убоюсь. Это так…
Хотелось посоветовать Ефрему книги почитать, чтобы расшить свой вокабулярий, да научиться строить фразы, но вспомнил, сколько стоят книги и не стал этого делать. Книги… меня, как это часто бывает перед боем, начинают посещать завиральные идеи. Может чаще сражаться, чтобы ускорить процесс прогрессорства?
Так вот, мне нужен печатный станок. Ведь этот устройство не так и сложно в своем исполнении. Можно литеры сделать деревянными. А потом выкладывать их в нужном порядке и делать оттиск. Сложно? Нет, абсолютно легко. Правда дьявол кроется в деталях. Так, к примеру, если сперва, чтобы поднатореть использовать дерево, то оно впитывает в себя слишком много чернил, что несколько удорожает конечное изделие. А еще деревянная типографика недолговечна.

Свинец использовать? Дело. Я когда-то, в детстве, выискивал свинец на стройках и мусорках, а потом плавил и заливал в формочки, мной же изготовленные, порой и просто в песок. В детстве делал, сейчас не сделаю?
Ну и пресс нужен, а он может быть и таким, как мы уже применяем при производстве бумаги. Проблема в чернилах, и тут мне нужно будет самому разобраться, как их улучшить, для чего понять, как производятся те, что уже есть на Руси.
— Скачут! — выкрикнул один из воинов и ему вторили иные соратники.
— Это Аепа! — вглядевшись вдаль, констатировал Ефрем.
Он остался рядом со мной. Геркул отправился командовать одним вагенбургом, здесь же, во втором, где и я находился, командиром выступал дядька Алексей. За мной общее командование, и я надеюсь, что системы флагов и их цветов окажется достаточным, чтобы осуществлять управление войском.
— Вестовой! — выкрикнул я и передо мной материализовался один из телохранителей. — Сообщи мой приказ, чтобы конные Боброка и Буяна-Никодима спрятались за гуляй-поле, их будет видно врагу.
Два сводных ударных кулака по триста тяжелых конных воинов в каждом должны были сыграть свою важную роль в предстоящем сражении. Но это своего рода «Засадные полки», которые должны возникнуть будто ниоткуда и нанести наиболее болезненный удар, причем и психологический.
Было несколько опрометчиво ставить все еще юного Боброка на такое ответственное дело. Но я подтягивал условно своих людей, создавал команду, ковал кадры будущих командиров на отдаленных русско-братских форт-постах. Ну а второй командир — это великокняжеский гридень, по отзывам, так опытнейший командир, который за что-то несколько попал в опалу к великому князю, драка какая-то была… Не важно, появились мысли его к себе переманить.
Там же и сотня крылатых гридней, которая уже произвела фурор на все войско. Все таращились на проезжающего рыцаря с перьями на седле, как могли бы мальчишки рассматривать Феррари где-нибудь в небогатой деревне будущего. Красивые, статные, отличные, явно очень дорогие, доспехи и пика под пять метров длинной — все это восхищало древнерусских воинов, смотрящих не без зависти на таких воинов, порой даже больше внимания уделяя их коням. Самые лучшие лошади пошли во служение к крылатым гридням. К слову, мой доспех похож именно на тот панцирь, что имелся у сотни «крылатых». Хотел я заполучить две сотни к началу боевых действий, но наши «хотелки» не всегда получаются. И так… Все слава Богу.
Тьма… какое же емкое и четкое определение дали наши предки большому количеству войск противника. На нас надвигалась именно что тьма. В полуверсте от улепетывающих на всех порах союзных половцев мчались враги, большей частью их же соплеменники. Не было еще понятно, кто именно, это лишь логическое предположение, что черные точки, вдруг, заполонившие пространство — это половцы. Вполне возможно, что среди них были и русичи.
— Нарвутся на наши же ловушки! — пришло ко мне понимание, что еще две версты до нас и после союзники станут страдать от расставленных препятствий: ям, чеснока, вкопанных кольев.
— Ефрем! Бери двух конных и выступай навстречу союзникам. Уведи их в оставленный проход, чтобы не поубивались раньше времени, — приказал я.
На самом деле мне не было особо жаль половцев Аепы, как и его самого. Но противники, если союзники начнут, вдруг, падать, увидят, что впереди ловушки, начнут их обходить без особого урона для себя. Хотя, с практической точки зрения, так терять союзников не особо хотелось. Будь они хоть воинами Апокалипсиса, но направленными против наших врагов, они временно свои.
— Поднимите стяг «быть готовым и бить всеми способами врага», — приказал я, и на быстро сделанном флагштоке стал развиваться красный стяг с белой полосой поперек.
Это было важно, напомнить всем воинам, что в самый первый штурм неприятеля можно бить всеми средствами, не экономить, не заманивать, не показывать свою слабость, чтобы побуждать к новым действиям, а бить со всей пролетарско-дружинной ненавистью.
Я был почти уверен, что когда противник обломит свои первые зубы о наши построения, он отойдет, сменит тактику. Максимум, что могло бы еще случиться, так это повтор штурма, но лишь один раз, и то при условии, что у противника глупые командиры, на что надеяться — последнее дело.
Так что отпор должен стать столь ошеломляющим, чтобы два ударных кулака, а также перегруппировавшиеся воины Аепы, смогли опрокинуть вспять противника. Если не сделать этого, то не то, что наше наступление застопориться, мы окажемся в западне, где нельзя двигаться дальше, а стоять в вагенбургахбольше нельзя. Три дня — и у нас наступит голод. Да, коней можно пустить под нож и я надеюсь, что, победив врага, у нас появится вдоволь еды, благо целый воз соли я с собой взял, можно хоть быстро солить мясо. Вот только, если резать не чужих, а своих коней, то это как высадиться на остров и потопить все корабли.
Я наблюдал, как Ефрем отводил в сторону союзников, которые ранее были предупреждены о том, что могут быть ловушки на поле боя, но все равно перли на них. Все пока правильно. Мы готовы к бою, значит уже наполовину победили, а для противника такая готовность будет сюрпризом, следовательно они наполовину проиграли. Осталось только еще чуточку приложить усилий, чтобы забрать себе «контрольный пакет» акций «на победу». Жаркий выдается денек, во всех смыслах.

...

===

Глава 21

Все-таки опыт — это важная составляющая любой деятельности. У меня не было опыта большого средневекового сражения, когда пять тысяч конных скачут вперед, с переполняющим их желанием убить меня. Я все более отчётливо вижу всадников и их решимость, отчего появляются сомнения. Только что я отчитывал Ефрема, а теперь сам допустил мысль, что может что-то пойти не так. Сложно оставаться безразличным. Впрочем, сомнения к Ящеру, включаем боевой режим.
— Приготовься! — услышал я зычный голос Алексея. — Лучники, навесом!
Неприятель был уже в метрах двухстах и можно было рассчитывать, что часть стрел точно достигнут передовые части врага.
Я пока не вмешивался в бой, хотя и посчитал преждевременно пускать стрелы. Нужно подпустить метров на сто-восемьдесят, тогда не только лучники, но иарбалетчики смогут качественно отработать по врагу. Кроме того, подпуская неприятеля ближе, мы лишаем его возможности отступить без серьезных потерь. Но победа — это только когда враг побежит и в дальнейшем даст и нам уйти, не решаясь вступать в новое сражение. А тактикой наскоков нас можно и того… Победить.
Топот копыт сотрясал землю, вибрации подкашивали и до того волнующихся воинов. Но паники я не наблюдал. Даже те бойцы, чьи коленки дрожали так, что это было заметно со стороны, более ничем внешне не проявляли волнения. Ты можешь бояться, обделаться, дрожать, но выполни задачу. Нет людей, которые не переживают перед боем, если только это не адреналиновые наркоманы, но эти переживают по-своему, предвкушая.
И тут началось… Несущийся впереди всадник, видимо почувствовал что-то, или яму должным образом не замаскировали, но половец резко натянул уздцы, вероятно, пережимая челюсти коня. Животному это не понравилось и конь стал на дыбы. И все бы сложилось для конного воина благополучно, если бы он был в гордом одиночестве. Но ведь притащил за собой толпу, так что нашелся один всадник, следующий следом, который не успел отвести коня и протаранил своего соплеменника. Оба неприятельских воинов упали, образовывая небольшой, но затор.
Дальше больше — и то один конь, несущий на себе вражеского кипчака, проткнет копыто острым чесноком, от чего животное дергается или вовсе припадает на ногу. На большой скорости, когда часть конных пустили своих лошадей в карьер, любая потеря конем координации движения — это проблема, с которой может не справиться даже очень опытный всадник.
А сзади напирают соплеменники, стремящиеся стать первыми, кто ворвется за периметр русских укреплений. Вот эти воины и становились жертвами заторов, случающихся все чаще, так как уже несколько десятков коней покалечились, попадаясь в ямы.
— Товсь! Бей! Товсь! Бей! — кричал Алексей, лично командующий лучниками.
Почти три сотни лучников, сведенные в единый отряд, причем, десятая часть от их состава — спешившиеся ратники со сложносоставными луками, стреляли строго по команде. Алексей направлял лучников и те били туда, где была наибольшая опасность прорыва половцев. Били и арбалетчики.
Ржание коней, крики воинов… Еще часа два назад я наслаждался тишиной, а сейчас не могу себе представить, что можно жить без всего вот этого: без адреналина, учащенного сердцебиения, нервов.
Сложно усидеть на месте, лишь наблюдая за сражением. Да и нужно показать полезность тех войск, которые до сих пор высмеивают. Вон, даже арбалетчики мои работают отдельно, по собственному разумению.Буллинг пехоты нужно пресекать героическими сражениями. Создавать социальный лифт и тогда у меня в копейщики еще конкурс на места будет.
— Хоругви! Готовсь! — выкрикнул я.
Хоругвями я назвал тот тип построений, которому больше подошло бы наименование «фаланга» или «терция». Но слово «хоругвь» мне больше понравилось. И пусть в иной реальности лет так через сто-двести так начнут называть отряды в сто человек, здесь я законодатель моды на названия.
— Дозволь быть с тобой! — попросился Ефрем.
— Будь, — усмехнулся я.
Возглавлять построение я не собирался, но выйти из-за стен гуляй-поля вместе с хоругвей, нужно было. Я должен видеть работу воинов, они будут видеть, что не брошены и сам командующий с ними рядом. Это что касается психологической составляющей.
Но была и практическая значимость того, что я собирался выводить пехоту за стены вагенбурга. Так я хотел сдерживать вражескую конницу как можно дольше в местах, полных ловушек и на расстоянии, на котором стрелы наших лучников могут добивать до врага, перелетая над нашими головами. А еще я хотел опробовать новое оружие, захватить которое приказал Ефрему.
— Раздвигай телеги! — приказал я, когда копейщики были построены в колону по десять человек.
Раздвинули три телеги, убрали щиты на них, и, после моей команды, пехота стала организованно выходить за стены вагенбурга, чтобы принять свой первый бой, самый важный уже потому, что первый. Сейчас эти пехотинцы, бывшие еще вчера охотниками, или крестьянами, сдавали комбинированный экзамен.
Во-первых, они должны заслужить статус, по которому окончательно перестанут быть крестьянами, охотниками, бортниками, а станут защитниками Русской Земли. Во-вторых, начинается суровый экзамен передсобой же. Сможет ли воин совладать со страхами, с волнениями, останется ли на позиции и выполнит ли то, что требует командир? Это нужно сделать сегодня, в своем первом бою, иначе тень трусости никогда не покинет воина. Было и в-третьих. Пехота выходит доказывать, что она имеет право быть важной составляющей меняющейся русской военной системы.
Пусть системы Братства, так как изменения пока касаются лишь моих воинов, но уже части русской системы. Все мы братья — все русичи, даже если в составе будут иноплеменники, они будут по духу и вере русскими людьми. Сейчас победим, докажем состоятельность, так и дальше можно будет формировать такие вот отряды. Мало того, многие воины, ну, или люди с бойцовскими характерами, которые не имеют прямо сейчас возможности стать воинами или по сословным причинам, или из-за того, что не могут купить себе даже боевой топор, хлынут в Братство. Мы сможем, если еды только хватит, целую тьму таких вот воинов собрать.
— Держитесь там, люди христианские! — сказал кто-то из ратников, которые оставались в вагенбурге.
— Спаси Христос, — отвечали в пехотной колоне.
Впору прикрикнуть про лишние разговоры, но этот порыв практически братания нельзя пресекать. Опытные ратники, иноки-братья, которые не так давно смеялись с пешцев, сочувствуют им, уходящим, как многие считают, на смерть.
Пехота выходила из созданной бреши вагенбурга, сразу же растекалась в разные стороны, быстро создавая плотное, шестирядное построение. Десяток уходил налево, следующий десяток — направо. Пехота шла на подкашивающих ногах, перебарывая свой страх. И была некоторая обреченность в лицах воинов.
— А ну, не робеть! Стоять и победить! Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Так лучше в бою сгинуть за землю родную и во имя Христа, и я выплачу семьям вашим серебро, чем немощным помирать на сырой земле, — кричал я, гарцуя на коне вдоль колоны, большая часть которой уже ушла за пределы вагенбурга.
А в это время все стрелы, все арбалетные болты — все летело в половцев, которые рвались отчего-то именно к тому укрытию, где находился я. Лучники показывали отличные результаты. Нет, не в меткости, а, скорее, в скорострельности. Ну, а что до точности стрельбы, то ее, по сути, не было никакой. Между тем, град стрел служил некоторой преградой для вражеской конницы, которая застопорилась в многочисленных завалах из людей и коней, но приходила в себя, начиная прямо под летящими нашими стрелами перегруппировываться. Чуть более результативно стреляли арбалетчики, но скорость их перезаряжания была низкой.
— Копья вперед! — командовал я, оставаясь в сопровождении Ефрема и еще двух десятков воинов позади построения.
— Тзын, — черкнула стрела по моему панцирю.
— Хорошие лучники у супостата! — ухмыльнулся я.
Тут бы не схватить чувство вседозволенности и самому не лезть под стрелы. Держит доспех стрелы, добрая бронь вышла, но это не повод, быть мишенью.
— Встать перед тысяцким! — закричал Ефрем, искоса посматривая на меня, чтобы изучить реакцию.
Не время заниматься поучениями, после обсудим правильно ли действовал Ефрем. У нас теперь так заведено, что все учения, все бои, всегда нужно анализировать, но после. Телохранители хотят закрыть охраняемое тело? Так что мешать этому? Главное, чтобы видеть творящееся на поле.
— Шаг! — скомандовал я, и шесть сотен копейщиков, при поддержке на флангах арбалетчиков, почти дружно шагнули вперед. — Шаг! Шаг!
Пехотинцы приближались к месту, впереди которого были рогатки. Всего шестьдесят шагов и нужно стать насмерть. В нас летели стрелы, которые, впрочем, почти не приносили ущерба, пусть раненые уже были, но легко. Между тем, находиться под обстрелом психологически крайне сложно.
Уже появились несколько человек, которые, бросив пики, побежали прочь, некоторых, которые дернулись сделать тоже самое, смогли остановить и вразумить десятники. Командирами десятков в пехоте назначались, скорее, по главному принципу — психологическая устойчивость и просто адекватность мышления. Вот и выходит так, что им приходится больше смотреть, дабы не разбежались бывшие крестьяне, прямо сейчас становящиеся воинами.
— Стройся! Быстрее! — кричали у меня за спиной.
— Ефрем? — позвал я десятника. — Узнай почему без приказа лучники выходят из гуляй-поля.
Ефрем уже самостоятельно хотел исполнять приказ, но я остановил его.
— Стой! Пусть действуют. Это может быть правильным, — сказал я, наблюдая, как лучники, не все, что имелись, а сотня, приблизились к построению пехоты и стали за рядами в метрах двадцати.
Да, сейчас вполне могут пригодиться дополнительные лучники. Вот только они плохо защищены, кто-то в кольчугах, но иные вовсе в кожаных доспехах с железными пластинами, прикрепленнымилишь в некоторых местах.
— Товсь! Бей! — командовал десятник сотней лучников.
Алексей остался командовать в вагенбурге. Вот его выход был бы точно ошибкой.
Вот такое несоответствие, когда сотней командует десятник, но, как в пехоту, так и в лучники, ратники идут крайне неохотно, даже на командирские места, да и нет у меня в достаточной мере командиров, с пониманием стрелковой подготовки.
Некоторое затишье позволило мне посмотреть, что происходило на соседнем вагенбурге. Там половцам получилось приблизиться к повозкам и уже шел бой у наших укреплений. У меня сложилось впечатление, что половцы решили не ломиться на меня, и странное построение пехотинцев, которых стрелами достать сложно, а конницей пока не получается. Они ждали развязки событий на втором вагенбурге.
Тут бы развернуться и пойти на выручку соратникам, но так пехота станет уязвимой, можно перестроиться в каре, это мы отрабатывали. Но я заметил, что из числа воинов, пришедших нас убивать, выделилась группа конных, которые собирались в два ряда, изготавливаясь для атаки.
— Русичи, тяжелые, на приступ идут! — прокричали в первом ряду нашего построения.
— Воткнуть копья в землю! Арбалетчикам приготовиться, всем перезарядиться, — я развернулся к лучникам и прокричал им. — Подойти ближе и стрелять, когда враг приблизится на шестьдесят шагов.
Пики были воткнуты в землю, копейщики-пикенеры припали на одно колено, но голову пока не отпускали, как это должно быть при отражении атаки. Возле шестого ряда стали лучники, так же изготовившиеся к атаке. Что-то похожее было, ну или будет в битвах при Кресси и при Азенкуре. Правда там лучников было сильно больше, чем у нас.
— Ефрем, вестового! — потребовал я, когда увидел, что построение русских воинов, ставших нам врагами, готово, и они собираются начать разгон.
— Передать Боброку! Пусть ударят конными сразу же после того, как мы отобьем приступ, — приказал я.
Решение это было не из легких. Уже шел бой внутри второго вагенбурга, уже туда перешли две сотни из другого нашего укрепления, чтобы поддержать соратников. И это правильное решение Алексея. И я теперь решал, что именно сделать: идти на выручку Геркулу и иным или же принимать здесь свой бой и громить русский ударный кулак. Как же коробит сама формулировка «громить русских» нужно сделать все возможное, но только больше не должно случаться усобиц. Пусть даже государство станет деспотичным, но без смуты.
— Стоять! Всем стоять! Головы в землю уприте! — кричали десятники, вторя сотникам, кричал и я.
Вот для чего еще нужно опускать голову, — чтобы не видеть, как на тебя прет чуть ли не полностью одоспешенный воин. Не замечать грозного коня, копья, которое направлено на тебя. Подставил голову в шлеме и появилось больше шансов выжить.
Топот копыт заглушал звуки боя, происходящего чуть меньше, чем в версте, на втором вагенбурге. Половцы, остающиеся еще в строю, отступили, давая возможность своим союзникам-русичам показать, как правильно бить соплеменников. И ведь красиво идут. Тысяча, не меньше, ратников нацелились на нас.
И эти воины также попадались в ловушки, но для них, для тех, кто атаковал линиями, такие ловушки были менее опасны, так как при попадании в них, не случалось заторов и строй в целом не распадался. Ну, а пара десятков воинов, нейтрализованных еще до начала столкновения, — это капля в море.
— Готовь греческий огонь! — приказал я Ефрему.
Его десяток был обучен управляться с таким оружием. Прокалывалось забитое воском горлышко, в которое просовывалась вымоченная в масле тряпица. После готовый боеприпас вкладывался в пращу. Оставалось только поджечь, для чего уже приготовлен факел, ну и запустить это дело в наступающего врага.
— Рысь, — скорее для себя, констатировал я переход неприятеля на ускоренный конный ход.
Значит, еще чуть и в галоп пустят коней.
— Сто пятьдесят шагов! — прокричал один из десятников из первой линии.
В каждой сотне есть человек, который отвечает за определение расстояния. Это не такое уж тривиальное умение — определить где сто пятьдесят шагов, а где на тридцать шагов меньше. И ошибка на десять шагов — уже многое. Так, натренированному лучнику, нужно лук натянуть таким образом, чтобы стрела прилетела именно на сто метров, а не меньше-больше.
— Сто шагов! — прокричали сильно быстро после того, как была озвучена первая отметка.
— Стоять! Лучники, самострельщики, товсь! -кричал я на разрыв связок. — Ефрем, товсь!
Думал, что время будет тягучим, как в кино показывали, как со мной иногда случалось в прошлой жизни в ожидании штурмовых действий, но, нет, все происходило быстро. Это для ждущего пикенера время может быть вязким.
— Бе-е-ей! — заорал я и понял, что связки сорвал.
Во врага полетели и стрелы и арбалетные болты, это не решало проблему, пусть мы одномоментно выбили из строя до сотни тяжелых всадников.
— Товсь! Бей! — лучники успели еще один залп произвести.
Стрелы полетели одновременно с брошенными из пращей бутылками с зажигательной смесью. Целиться конкретно во врага особой необходимости не было. Нужно было лишь сделать огненный заслон перед вражескими конями, чтобы испугались животные.
— Твою мать! — выругался я, когда увидел, как один из снарядов не долетел до врага, а разбился у первой линии и на пятерых союзных ратников появилось пламя огня.
Недоработка. На учениях таких казусов не происходило. Может, волнение сказалось.
Кони противника, перед которыми возникло пламя огня, вздыбились. Частью лошади спотыкались и заваливались вместе со всадниками, иные, сбросив с себя наездника, устремлялись прочь. Упавшие русичи-враги уже не представляли никакого интереса. Падения ни для кого не проходили бесследно, учитывая еще и тяжесть доспехов.
Если напротив меня тяжелая вражеская конница была остановлена огнем, то на других участках начался сущий кошмар. Хруст ломаемых пик, ржание коней, истошные крики людей — все смешалось в единую кровавую симфонию войны.
Первый ряд пикинеров был сметен вражеской конницей, второй ряд постигла почти такая же участь, лишь несколько участков нашего построения смогли остановить врага уже на втором ряду. Третий ряд, четвертый… До пятого ряда достигали уже не ратники на конях, а единичные лошади, которые, лишившись своих наездников, начинали метаться внутри нашего построения, что доставляло немало хлопот пехотинцев, сшибленных поймавших сумасшествие коней, но они быстро вновь занимали свои позиции.
— Стоять! — кричал я, перемещаясь вдоль построения.
— Иго… фрфр., — издал не свойственные для здорового животного звуки мой конь и завалился на бок.
Падая, я успел рассмотреть сразу четыре стрелы в боку такого отличного коня. Мой Самсон, мощнейший конь, названный в честь библейского силача, оказался приоритетной целью для врага. В меня также попадали, но доспех достойно держал стрелу. Наверное, весь правый бок будет в синяках от стрел.
Не успев спрыгнуть с заваливающегося коня, запутавшись в стременах, я плюхнулся на спину, приложившись спиной. Лежал и хотел бы сказать, что любовался небом, однако, на глаза завалилась конструкция из перьев. Сражение кипело, я слышал крики и стоны людей, лязгающие звуки звона тали, свист пролетающих стрел, но улыбался. Поймал себя на мысли, что наибольший дискомфорт мне составляет не то, что рядом сражаются союзники, а я ничем помочь не могу, не то, что не слабо приложился спиной, заваливаясь на коне. Даже жалость от потери Самсона отступал на второй план. Больше всего меня беспокоила щекотка. Легкий ветерок шевелил перья, а те щекотали нос, уши, а еще они оказались во рту.
— Тысяцкого убили! — прокричал один из моих телохранителей, которому я мысленно пообещал дать в морду, как только закончится это сражение.
Сейчас могла бы начаться паника из-за смерти командира, нечего, не разобравшись смущать людей. Поэтому я поспешил как-то обозначит свою живучесть.
— Тьфу! — выплевывал я набившиеся в рот перья, а после начал кричать. — Жив я! Жив!
Кричать? Я сипел, шипел, хрипел, но точно не кричал. Голос свой я потерял на сегодня так точно. Нужно будет взять на заметку, что с этим у меня некоторые проблемы и кричать пореже.
Скоро меня стали вытягивать из-под коня и я, как только были освобождены ноги, попытался лихо вскочить, но сразу же завалился вновь на сырую землю. Надеюсь, что левая нога не сломана, а лишь ушиблена, но встать полноценно на две ноги у меня не получилось.
— Коня! — закричал я.
И в это время послышался новый топот, разбавляемый улюлюканием и боевым кличем половцев «Улла!». Нужно обязательно распространять русское «Ура!», а то не порядок, что у русичей нет своего боевого клича.
Опираясь на плечо Ефрема и правую здоровую ногу, я осмотрел поле боя.
— Мы выстояли, — прошипел, просвистел, я.
Еще были локальные схватки, в которых добивали завязших в бою русских мятежных тяжелых всадников. Не меньше четырех сотен вражеских русичей отступило. Вперед выдвинулись половецкие лучники. Именно они расстреливали сейчас и союзных ратников, не успевших удрать, и моих пехотинцев с арбалетчиками.
Бывшие крестьяне и охотники сегодня стали воинами. Было очевидным, что потери в пехоте оказались немалыми. Я видел втоптанные в землю тела, отрубленные руки. Некоторые воины стояли на коленях и держались за голову, а из-под шлема текла кровь. От сильного удара по голове не всегда спасает даже хороший шлем. Но, не будь его, этот воин, который сейчас стоял на коленях, охватив голову и кричал проклятия, был бы уже мертв. А так, попробуем залечить, подлатать. А пройдет у воина шок, так и стыдно будет, когда вспомнит, что в критический для себя момент он не Христа вспоминает, а языческих богов. Вот такое у нас православное Братство!
— Тысяцкий-брат, Алексей-витязь спрашивает, можно ли ему оставшимися силами помочь Геркулу, уж больно там жарко, — сообщил один из вестовых.
— Да! — скорее не сказал, а кивнул я, просипев слово.
Вот так! Да! именно то, что я хотел добиться! Боброк, словно вынырнул из-за вагенбурга, и нацелился, получается, что во фланг вражеской конницы. Он вел не менее шести сотен тяжеловооруженных ратников, впереди «летели ангелы» Братства. Да, свист есть от перьев, но не видно, чтобы кони его пугались, а вот для людей такой непривычный в бою звук имел эффект. Мало того, я успел заметить, как один из отрядов половцев, что были ближе всего к разгоняющимся для атаки «ангелам», замер, возможно, любуясь той красотой, что являли собой перья, да еще и на каждой пике красные тряпицы. Да не простые, а с ликами Христа, которые нарисовал тот самый художник, что расписывал стены в тереме Степана Кучки.
«Что ты делаешь?» — подумал я, когда увидел, что Боброк выхватил меч в левую руку, а правой, которая приспустил пику, охватывая ее подмышкой, освободившейся кистью взял уздцы, но, скорее, управлял конем, сжимая бока животного.
Положение у сотника было крайне неустойчивое, того и гляди, что мог потерять пику. Но было понятно, почему он это сделал — не хочет, паразит, свою пику сломать об первого врага. Будет и с ним разговор. Сотник, а ведет себя, как мальчишка. Нечего пики жалеть, ими колоть врага нужно!
Между тем, зазевавшийся половец, об которого не захотел ломать пику Боброк, получил свой удар мечом и свалился с коня. А дальше началось избиение половцев, которые находились на векторе атаки наших союзников.
Аепа со своими кипчаками устремился, совершая своим отрядом небольшую дугу, на тех русичей, что отошли и перегруппировывались для, возможно, новой атаки моей пехоты.
— Зря он, — прокомментировал действия союзного кипчака Ефрем.
— Добрые брони хочет добыть с русичей, — разъяснил я, правда не факт, что был понят, голосок мой был еще тем… точнее, его вовсе не было, но я все равно подавал команды. — Каре! Ка-ре!
Я призывал делать каре. Нельзя только зализывать раны, когда сражение еще в самом разгаре. Я видел, что половцев выбили из вагенбурга Геркула и даже прогнали метров на сто прочь, начиная уже обстреливать из луков. Наши враги увидели опасность во стороны Боброка и ведомых им тяжелых воинов и растерялись.
Теперь моей задачей должно стать отвлечение хоть какого количества врага, дабы динамика удара союзной конницы продлилась дольше. Поэтому выстраивалось каре, двигаться в котором было очень сложно, но у нас получалось.
Вот теперь я увидел и осознал, что легкой прогулки у нас не получилось. Каре визуально было чуть ли не в два раза меньше, чем-то, что получалось создать на учениях. Раненными и убитыми мы уже потеряли более двух с половиной сотен воинов. Очень надеюсь на то, что часть тех, которые сейчас не могут стать в строй окажутся лишь ушибленными без серьезных ран. В каре нельзя остановиться тем, кто хромает, поэтому здесь только здоровые и их чуть больше половины.
Уже восседая на коне и с трудом им управляя внутри каре, я наблюдал за тем, что происходило на поле боя. Зря Аепа решил разжиться хорошими трофеями с русичей. Те, кто обломал зубы об моих пехотинцев, отнюдь не были разбиты. И, пусть союзные половцы были сплошь опытными воинами, межу ними и мятежными русичами начался непримиримый бой, я бы сказал, что на взаимное уничтожение.
В это время Боброк, удачно ударивший во фланг вражеского войска, уже отводил ратников для перегруппировки. Вполне грамотно поступал. Как только конная атака теряет динамику, нужно избежать свалки и, если здоровье коней позволяет, уйти на перегруппировку. После нанести новый удар.
— Видать, одолеваем супостата, — сказал Ефрем.
Я поманил к себе Ефрема и не без труда нагнул его и нагнулся сам, чтобы сказать десятнику прямо в ухо.
— Прикажи вестовым поднять стяг общего наступления, — прошептал я.
Каре двигалось, почти не встречая сопротивления. Еще пролетали стрелы, которые ранили воинов, но было очевидным, что простым расстрелом со стороны уничтожить наше построение невозможно. Арбалетчики и лучники, находящие внутри каре, отрабатывали, не давая спуску врагам. Арбалетчикам было сложнее из-за специфики оружия, но они старались, обливаясь потом.
Почти одновременно получилось, будто атака была согласована, начать общее наступление. Перегруппировался и пошел на очередной заход Боброк, направляя в этот раз конницу в сторону мятежных русичей. Из вагенбургов посыпались оставшиеся ратники, которые с криком устремились в сторону врага. И последнее казалось наиболее бессмысленным, если бы не поддержка резервного отряда конницы, ядром которого стали гридни воеводы Ивана Ростиславовича. Жестами ишипением получилось и мне объяснить свой приказ перестроиться в линии и начать максимально быстрое наступление.
Выходило так, что на деморализованных неудачами половцев и русичей сейчас устремлялись относительно свежие силы, а с пехотой они так и не придумали, что сделать. Если мы уже уверились в победе, наверняка враг уверился в поражении.
Боброк практически спас Аепу. Я увидел, как доблестный сын половецкого хана «мужественно» удирает… Нет, конечно же, совершает тактическое отступление, милостиво позволяя воинам Братства завершить разгром мятежников.
Это сражение должно лечь позорным пятном на наших врагах. Мы одерживали победу, остатки врага бежали, но этих остатков численно было все еще больше, чем нас. Удирали воины, которых оставалось больше догоняющих! Мы отправлялись в погоню, но я уже скоро отдал приказ возвращаться, опасаясь тактики заманивания.
Оказалось, что вся эта масса вражеских воинов держалась на стойкости мятежный русичей. Как же жаль, что мы воюем! Ни один русич не побежал, находя смерть на этой недружественной земле. Пока недружественной.Лишь небольшая горстка сдавалась на милость победителям.
Еще предстоит подсчитать свои потери, трофеи, выбрать место, где дожидаться основного союзного войска. Но здесь и сейчас три тысячи врагов, из которых тысяча элитных русских воинов, нашли смерть или плен.Или смерть в плену, что я так же не исключаю.
Я видел, выводят с поля боя богато снаряженного воина с отличительным шлемом с забралом. Какой-то ценный персонаж. Может, какого князя получилось взять в полон? А половцы убегали, оставляя на поле боя своих раненых и убитых сородичей. Убегали таким количеством, что их было явно больше нас, показавших свое право именоваться воинами.
Мы победили, но все только начинается…

...

Nota bene

===

===
.

* * *
---

Гридень 3. Экспансия

=== ...

...

Я попал в прошлое и оказался на Руси в сложнейшее время. На дворе середина XII века, князья воюют помеж собой, обильно сдабривая Землю-матушку русской кровью. Брат идет на брата на потеху и усладу вражинам заморским.
Нет, не гоже Русь изнутри терзать! Не зря меня судьба сюда забросила - мне и наряд держать.
А что князья? Как говорится, не хотят - заставим, не умеют - научим. Степняков и германцев это тоже касается. А еще Византия живет в своем быстро затухающем величии, уступая место молодым европейским хищникам. Вот только я младший ратник и отроду мне 16 годков. Сладится ли сделать Русскую Землю сильнее, чтобы выстоять перед всеми напастями? Коли хотеть и делать, все получится.

popadancy
popadantsy_vo_vremeni
sf_history ---

---
---

true
fulltext
true

...

=== ===

...

===

...

***