Ментаты Дюны. Б. Герберт, К. Андерсон. Дюна 526 - 21 Июня 2024

Главная » » Ментаты Дюны. Б. Герберт, К. Андерсон. Дюна 526

13:52

Ментаты Дюны. Б. Герберт, К. Андерсон. Дюна 526

***

Слабый смех Ракеллы был всего лишь судорогой при выдохе.

– Учитывая все обстоятельства, я предпочла умереть в своей постели, окруженная вами. – Подняв брови, она взглянула на Фиеллу. – Хоть ты и обманула меня, я все равно бы сделала необходимое.

Сестра-ментат отвела взгляд.

– Мой прогноз говорил, что это необходимо.

– В будущем ты станешь сообщать Преподобной Матери все подробности прогноза. Все детали.

Молодая женщина наклоном головы выразила согласие.

Ракелла потрепала ее по руке и сказала двум другим женщинам:

– Фиелла молода и упряма. Она будет крепким орешком для новой руководительницы Ордена, но у нее добрые намерения. Этот алмаз еще нуждается в шлифовке.

Изображая нетерпение, Валя спросила:

– Кто станет вашей преемницей, Преподобная Мать? Я хочу быть уверена, что на вас снизойдет покой и вы сможете спокойно почить.

Поудобнее усевшись среди подушек, Ракелла сказала:

– Мой выбор не стал выбором, в этом нет необходимости. Доротея и Валя, вы обе отдадите свою силу и настойчивость нашему будущему, и каждая из вас знает, что нужно делать. Я хочу, чтобы вы руководили Орденом сестер вместе, чтобы правоверная школа на Салусе и школа на Уоллаче-IX объединились. Найдите способ связать всех сестер и учениц, возьмите части и скуйте из них прочное целое. Трудитесь как товарищи.

Доротея поклонилась, принимая решение, но в темных глазах Вали застыло неверие.

– Работы для вас обеих более чем достаточно, – продолжала Ракелла. – Сотрудничайте. Вновь и вновь повторяйте это себе и действуйте соответственно с ним. Сотрудничайте. Вы обе – Преподобные Матери. Распределите обязанности. Восстановите наш расколотый Орден и снова сделайте его сильным.

Валя медленно кивнула.

– Мы постараемся, Преподобная Мать.

Доротея выпрямилась у постели старой женщины, глубоко вздохнула.

– Согласна. Отныне мы будем бороться с внешними врагами, а не с внутренними.

На морщинистом лице Ракеллы появилась широкая улыбка, и старуха вдруг показалась очень усталой.

– Теперь, когда конфликт между моими сестрами разрешен, я довольна.

Она облегченно вздохнула; казалось, она вот-вот расплачется, словно завершила долгую и трудную работу.

Ракелла подозвала Доротею поближе.

– Прежде чем я уйду, хочу кое-чем поделиться с тобой, внучка. – Она прижала указательный палец к виску. – Наклонись ближе, еще ближе, и прикоснись ко мне лбом… вот так. У тебя есть Другая Память, но нет всех моих воспоминаний.

Доротея помешкала, потом подчинилась. Когда их кожа соприкоснулась, она ощутила внезапную вспышку, словно открылись какие-то шлюзы. В ее сознание хлынули информация и воспоминания; ей передавались знания, огромные богатства прошлых жизней и опыта. Она вбирала надежды бабушки, ее мечты об Ордене – все те сведения, которые Ракелла держала при себе, и сейчас доподлинно узнала, что здесь, на Уоллаче-IX, есть компьютеры! Она едва не отшатнулась, когда это открылось ей, но не успела – Преподобная Мать морщинистой рукой прижала ее голову, с удивительной силой удерживая ее на месте.

Вместе с информацией приходило и более широкое понимание, поразительные выводы… но вот поток данных постепенно иссяк. Мысли сверкнули, потускнели и исчезли… а с ними и сама Преподобная Мать. Несколько мгновений спустя она умерла.

Доротея заморгала, распрямилась и посмотрела на Ракеллу: та казалась спокойной, исполненной мира, но опустошенной.

Ошеломленная потерей Фиелла, придерживаясь за стены, вышла из комнаты и плотно притворила дверь.

Валя недоверчиво посмотрела на тело Преподобной Матери, потом на Доротею. Она, казалось, оцепенела от страшной потери.

А Доротея теперь знала все. Она вобрала в себя грандиозный объем знаний Ракеллы, ее мечты, ее амбиции, ее сложные планы. Несмотря на ужас, оттого что обнаружила компьютеры, Доротея нехотя поклялась уважать последнюю волю бабушки и сосредоточить усилия на том, чтобы представление Ракеллы о будущем человечества осуществилось. Сейчас она понимала очень много! Доротея теперь обладала силой и знаниями – всем необходимым, чтобы сделать Орден сестер могучим и великим, каким он должен быть, – единым и всесильным.

Но если они с Валей должны быть товарищами, партнерами, Преподобными Матерями, несущими равную ответственность, почему Ракелла передала всю свою жизнь и все свои воспоминания только Доротее? Чтобы быть равными, они с Валей должны обладать одинаковыми возможностями, силами и знаниями.

Возможно, Преподобная Мать что-то почувствовала… возможно, сестра Валя была не вполне достойна доверия?

Пошатнувшись, Доротея погрузилась в новые знания, пытаясь расшифровать мыслительные процессы древней женщины, но сведений было чрезвычайно много, и, чтобы в них разобраться и оценить, ей потребуется немало времени. Может быть, во время долгого обратного полета на Салусу Секундус – она собиралась обо всем доложить сестрам – она разберется.

Ее размышлениям помешало смятение, внезапно возникшее в Другой Памяти. Голоса предков звучали нестройно и шумно. Проснувшиеся голоса ее предков – среди них голос самой Ракеллы – что-то кричали. Предупреждали!

Доротея увидела, что Валя стоит у постели мертвой Преподобной Матери и смотрит на нее очень странно.

Валя пыталась смириться с тем, о чем только что объявила Преподобная Мать. После стольких ожиданий, после стольких стараний проявить себя она должна разделить власть с женщиной, едва не уничтожившей школу на Россаке?

Вздор. Вдобавок перед смертью Ракелла как-то очень странно обняла Доротею. Это вовсе не равенство. Валя не верит этой сестре-предательнице, какими бы любезностями они ни обменивались. Доротея – зло.

Отшатнувшаяся от кровати Доротея казалась ошеломленной. Через закрытую дверь Валя слышала, как в коридоре плачет Фиелла.

Действовать следовало быстро. У Вали были цели и решимость их достичь. Но исполнить свои желания она могла только как единственная Преподобная Мать – и ради Ордена сестер, и ради дома Харконненов. И сейчас пора пришла.

Доротея отвела взгляд от мертвой Преподобной Матери, глубоко вздохнула.

– Теперь будущее Ордена сестер зависит от нас.

– Ошибаешься. Только от меня.

Валя оценила Доротею, ее реакции, рефлексы… слабости и предсказуемые способы сопротивления. Доротея была исключительно сильной личностью, а еще – узнающей правду Преподобной Матерью. Отточив свой Голос, превратив его в нацеленное оружие, Валя, вложив в него всю силу, какую смогла призвать, произнесла:

– Замри!

Доротея застыла. Валя знала, что ей придется труднее, чем когда она парализовала мастера Пласидо на Гиназе или когда приказывала сестрам на Россаке. Глаза Доротеи раскрылись чуть шире, и несколько мгновений ей не удавалось даже пальцем шевельнуть. Сестра-предательница могла лишь с удивлением и ужасом смотреть, как Валя спокойно достает из складок одеяния нож, и тот поднимается, зажатый в ее руке, как гадюка, готовая ужалить. Она сказала:

– Возьми это.

Как марионетка, Доротея взяла нож, обхватила пальцами рукоять. Она никогда еще не сталкивалась с таким нападением и не умела от него защититься.

Валю подхватил прилив возбуждения. Она помнила, что ее властный Голос может подкреплять сила Другой Памяти, которую она несла в себе, весь опыт, сила, власть предков. Это было внутреннее интуитивное ощущение: властный Голос очень походил на фоновый гул, который она слышала в голове. До сих пор Валя единственная из сестер владела им.

– А сейчас вонзи его себе в горло!

Доротея сопротивлялась, руки ее дрожали, острие ножа поднималось и опускалось, нацеленное в ямку у горла. Она попробовала отвести нож. Частично вернув контроль, она сделала шаг к Вале. Глаза ее сверкали, на лбу выступил пот. Доротея сумела отвести нож и направить его на Валю, но, несмотря на все ее усилия, руки сами собой вновь повернули нож к ней.

Валя наклонилась ближе и приказала:

– Вонзи нож себе в горло! Немедленно!

Доротея продолжала сопротивляться. Нож дрожал в воздухе, его рукоять стала скользкой от пота. Наконец, ахнув, словно что-то в ней сломалось, Доротея с отчаянным криком вонзила нож себе в горло.

Полилась кровь, но сравнительно немного; Доротея упала на тело Ракеллы Берто-Анирул и умерла – внучка умерла на несколько мгновений позже бабушки.

Валя стояла над телом сестры-предательницы и думала о том, что это ничтожная кара за то, что сделала эта женщина на Россаке. Расплата за всех мертвых сестер…

Нож торчал у Доротеи в горле, ее мертвые пальцы прочно держали рукоять. Бедная Доротея, потрясенная горем, испуганная ответственностью, которую на нее возложили, совершила самоубийство. Это было совершенно ясно всякому, кто посмотрит на тело.

Теперь Валя стала Преподобной Матерью Ордена сестер.

Валя Харконнен.

У некоторых из нас внутри таится прошлое, подобное бомбе с часовым механизмом; бомба тикает, тикает, готовая взорваться.

Гилберт Альбанс. Личный дневник (не включено в архив школы ментатов)

Палатка Манфорда Торондо в осадном лагере под стенами школы ментатов была защищена от капризов природы. Высоко над мокрой землей соорудили деревянный пол, а матерчатые стены покрыли пленкой, не пропускавшей дождь, ветер, снег, солнце и надоедливых насекомых.

Вождь батлерианцев не требовал особых удобств – только походный стол, где он мог бы работать, и постель, – но Анари настояла на том, чтобы ему было удобно и палатка больше походила бы на дом, чем на боевой штаб. То, чего не могла раздобыть мастер меча, добывали последователи; они принесли одеяла, ковры, подушки и готовили ему еду не хуже, чем дома. Манфорд не нуждался в том, чтобы ему потакали, но с благодарностью принимал дары и любовь своих последователей. Его благодарность только усиливала эту любовь.

Для него было важно одно: в палатке было удобно вести переговоры с упрямым директором школы ментатов.

Когда Гилберт Альбанс один вышел за высокие школьные стены, вид у него был гордый, он вовсе не казался растерянным или озабоченным. Манфорд отдал священнику Хариану приказ не причинять директору школу никакого вреда, не приставать к нему.

– Я дал ему слово перед лицом своих последователей и не хочу, чтобы оно было нарушено.

Хариан, казалось, сердился – он почти всегда так выглядел, – но только коротко кивнул, принимая приказ. С высокой смотровой платформы любопытные, хоть и испуганные ученики школы наблюдали за тем, как Гилберт выходит из ворот и идет к толпе противников технического прогресса.

По негодующему гулу Манфорд угадал, что его последователи уже решили: ментат – директор школы их предал, он учил в своей школе запретным и еретическим наукам. Люди Манфорда желали разнести школу из пушек и затопить школьные здания, чтобы доказать свою непоколебимую веру и продемонстрировать тщетность противостояния Правде. Такую железную решимость батлерианцы уже проявили в Доувз-Хейвене, в Зимии и на Баридже. Но там пострадали только виновные; здесь же им изменила вся школа. Учитывая этот все нарастающий гнев, Манфорд сомневался, что сможет сдержать своих последователей. Но он дал слово.

Когда Хариан откинул клапан палатки и пропустил внутрь директора, Гилберт прошел мимо священника, не обращая на него внимания. Хариан продолжал смотреть на директора так, будто застиг его за чем-то ужасным. Даже Манфорд не понимал, почему лысый священник так враждебно относится к этому спокойному человеку, занятому лишь наукой. Но Манфорд намерен был поставить Гилберта Альбанса на место.

Манфорд не стал предлагать Альбансу ни еды, ни питья: тот не был гостем.

– Вы причинили мне массу неприятностей, директор.

Гилберт вежливо поклонился.

– А ваша новая клятва привела меня и моих учеников в настоящий ужас.

Анари, пылая гневом, положила руку на рукоять меча, но Манфорд знаком велел ей остынуть. В палатке повисло напряжение. По просьбе Манфорда в палатке находилась и сестра Вудра, следившая за каждым жестом и выражением лица директора, анализировавшая его интонации.

Гилберт не обращал внимания ни на кого, кроме Манфорда.

– Если бы вы предварительно посоветовались со мной, вождь Торондо, я бы объяснил нашу озабоченность и до кризиса не дошло бы. Если бы ваши приспешники, – он кивнул в сторону Хариана, – прислушались к голосу рассудка, конфликт не достиг бы такой глубины.

Перекрывая недовольный гул, Манфорд спросил:

– Что же вы находите неприемлемым в нашем выражении веры, директор? Почему не хотите официально признать свое отношение к мыслящим машинам? Вы ведь понимаете, что ваш отказ рождает подозрения. Неужели вы думали, что я его стерплю?

Гилберт остался стоять.

– Я возражаю против новой клятвы и в принципе, и из-за ее формулировок. Я подготовил перечень из шестисот тридцати семи недостатков, противоречий и двусмысленностей. – Он посмотрел на Хариана. – Ваш священник конфисковал документ, который я принес с собой, но, если хотите, я прочту наизусть.

И, хотя его не просили, он начал излагать подробности. Манфорд не заинтересовался, на него это не произвело впечатления. Что за человек этот Гилберт Альбанс? Трудный, неприятный, но одновременно почему-то вызывающий восхищение. Директор успел перечислить больше двадцати пунктов, прежде чем Манфорд заставил его замолчать.

Гилберт как будто не расстроился из-за того, что его оборвали, но сказал:

– Невозможно обсуждать достоинства и недостатки, если одна сторона упрямо отказывается слушать.

– Если у противоположной стороны нет никаких достоинств, ее можно не слушать, – возразил Манфорд.

– Тогда зачем я здесь?

Манфорд посмотрел на хищные лица священника Хариана и Анари Айдахо. Сестра Вудра, казалось, что-то просчитывает, глаза у нее были блестящими и внимательными. Он отпустил их всех, приказав Анари стоять на страже у палатки, пока они с директором будут обсуждать важные дела.

После того как Манфорд выпроводил своих приспешников, Гилберт сел напротив складного стола. Лицо вождя батлерианцев стало жестким.

– Вы понимаете, что я не могу позволить вашим ученикам безнаказанно бросать мне вызов. На Лампадасе все знают, что вы отказались дать клятву, и мне нельзя оставить ваше поведение без внимания.

– Дело можно было разрешить тихо. Не я распространил новость по Лампадасу и прислал сюда армию. – Гилберт держался с раздражающим спокойствием. – В вашей клятве не было необходимости. У вас были все основания считать моих ментатов верными, а я со своей стороны выполнял все ваши просьбы. Я выступал против мыслящих машин, помогал вам во время рейда на Тонарис, обыграл в шахматы робота на вашем спектакле при императорском дворе. Моя верность не вызывала сомнений, вам не было смысла настаивать. Но вы решили иначе – и вот к чему это привело.

С глубоким вздохом Манфорд сказал:

– Возможно, вы правы, но сделайте сейчас прогноз ментата. Вы ведь знаете, что произойдет дальше: всем вашим ученикам придется сдаться и пообещать следовать батлерианским путем. Им нужно дать новую клятву – ведь если я сделаю исключение, другие потребуют того же. А этого нельзя допустить.

– Ментаты вам нужны, вождь Торондо. Мы ценная альтернатива мыслящим машинам, доказательство того, что империя больше не нуждается в компьютерах. Вы не можете уничтожить наш пример. – Директор школы помолчал и добавил: – Может быть, я перепишу вашу клятву, проясню термины, добавлю определения, оговорки…

– Нет! Одно исключение тянет за собой другое, третье. Вы не понимаете моих последователей: это не глубокие мыслители, обращающие внимание на оттенки. У них должен быть выбор между черным и белым. Ваше вмешательство только посеет сомнения.

– Если так, отошлите в наказание мою школу с Лампадаса. Отправьте нас в изгнание. Все мои ученики улетят отсюда.

Манфорд покачал головой.

– Мы не можем позволить вам уйти. – Особенно с Анной Коррино. Он снова вздохнул. – Я проявляю большую дипломатичность, вообще обсуждая это с вами. Ваши ментаты в ходе осады одержали несколько мелких побед, некоторые из моих разведчиков пострадали от ваших оборонных мер, но долго вы не продержитесь. Мы одолеем вас.

Глаза Гилберта сверкнули.

– Вы поклялись, что не причините вреда школе и ученикам.

– Мне не нужно ничего делать. Мы можем оставаться здесь и ждать, пока вы умрете с голоду или сдадитесь.

– Все равно это означает причинить вред моей школе, пусть косвенно.

Манфорд пожал плечами.

– Вы слишком увязаете в мелочах. Мне все ясно – как и в деле с новой клятвой.

Снаружи послышался голос священника Хариана:

– Я должен увидеть вождя Торондо. Впустите, у меня есть доказательство!

– Тогда, надеюсь, твои мертвые губы смогут говорить, потому что живым ты в палатку не войдешь, – ответила Анари. – Мне приказано не допускать никаких помех.

Манфорд понимал, что Анари скорее умрет, чем позволит священнику пройти, но он понимал также, что Хариан будет шуметь, пока его не впустят. Он крикнул:

– Анари, давай посмотрим, что обнаружил священник. – И предостерегающе добавил: – Можешь его убить, если он зря отнимет у меня время.

Священник не отказался; Манфорд и не думал, что он откажется: что ни говори, Хариан – человек решительный. Анари открыла клапан палатки, и лысый священник вошел с книгой в руке. Его сопровождала сестра Вудра, словно она состояла узнающей правду при нем, а не при Манфорде.

Хариан посмотрел на Гилберта Альбанса. Тот сидел выпрямившись. Осторожным движением директор школы поправил пальцем очки.

Хариан с грохотом опустил толстый том на стол и раскрыл его на странице с каким-то изображением.

– Мне показал это один из наших последователей, архивист. Он нашел эту книгу в большом собрании. Книга напечатана вскоре после битвы при Коррине.

Он пододвинул книгу по столу, чтобы Гилберт мог увидеть картинку.

Манфорд много раз видел ее: исторический снимок главной битвы в войне с мыслящими машинами, когда армия джихада освободила заложников, – битва у моста Хретгир. Омниус использовал заложников как щит. На снимке жались друг к другу люди, освобожденные от долгого кошмара.

Хариан продолжал:

– В книге есть подробности о тех, кто сотрудничал с мыслящими машинами, с роботами-демонами, и о том, как некоторые из этих предателей, воспользовавшись общим смятением, скрылись, смешавшись с беженцами.

Гилберт посмотрел на картинку и равнодушно отвел взгляд. Благодаря своей эйдетической сосредоточенности ментата он, вероятно, с одного взгляда запомнил все подробности.

Хариан пальцем ткнул в одну из фигур, чье лицо благодаря высокому разрешению даже спустя годы было отчетливо видно.

– Это вы, директор Альбанс.

Манфорд смотрел недоверчиво. Человеку на картинке было лет тридцать, и его лицо действительно напоминало лицо директора школы ментатов.

– Сходство есть, – сказал Гилберт, – но оно ничего не доказывает.

Хариан жестоко улыбнулся.

– Тем не менее это вы. Я уже некоторое время подозреваю вас, директор, и наконец получил доказательство.

– Как это могу быть я? Человек с картинки сейчас должен быть… – он помахал рукой, – невероятно стар. Люди столько не живут.

– Недавно поймали и казнили дряхлого сторонника машин, – вмешалась сестра Вудра. – Его звали Хорус Ракка. Он сменил имя, жил среди обычных людей и скрывал свое прошлое, но все равно был найден и познакомился с огнем батлерианской справедливости.

– Да, я слышал об этом, но Хорус Ракка был очень стар. У меня есть седина, но дряхлым меня не назовешь.

Хариан полистал книгу в поисках нужной страницы.

– В книге есть список беженцев, спасенных во время битвы на мосту Хретгир; после победы над мыслящими машинами им разрешили покинуть Коррин. Архивист провел много дней, изучая длинный список имен.

– Любой мой ментат сделал бы это за час, – небрежно сказал Гилберт.

Хариан нашел нужную страницу. Среди тысяч имен он указал на одно.

– Это ведь ваше имя, директор? Гилберт Альбанс.

Ментат посмотрел на сестру Вудру, потом на Манфорда.

– Имя такое же, как у меня. И это опять ничего не доказывает. Просмотрите исторические записи по всем заселенным планетам и найдете еще немало таких же.

– Да, но у робота-демона Эразма был особый подопечный, отобранный из рабских загонов и специально обученный. Его звали Гилберт Альбанс. Об этом заявили несколько беженцев с моста Хретгир. Но после битвы при Коррине Гилберта Альбанса никто не нашел.

Лицо ментата оставалось спокойным.

– Во время нападения Коррин сровняли с землей. Многих тогда не нашли. С каждым мгновением ваша история становится все более нелепой.

Хариан подался вперед и повысил голос.

– Я считаю, что, когда вы росли на Коррине, демон-робот нашел способ продлить вам жизнь. Мы знаем, что мыслящие машины владели такой технологией. Я убежден, что, воспользовавшись суматохой, вы ускользнули, выдав себя за беженца, и создали для себя новую жизнь. Все это время вы прятались здесь, на Лампадасе. Полагая, что никто вас не вспомнит.

Манфорд не верил своим ушам. Анари готова была взорваться, ее чувства ясно читались на лице.

Покачав головой, Гилберт сказал:

– Улики ваши косвенные, а заключения невероятны. Вы даже не доказали, что в списке стоит имя человека со снимка.

Хариан улыбнулся.

– Ваше сходство с человеком на картинке, ваше имя – это не может быть простое совпадение. – Он улыбнулся, словно нанося решающий удар. – Но сестра Вудра – узнающая правду. Говорите, директор. Скажите узнающей правду, что вы – не человек со снимка, что вы не тот Гилберт Альбанс, которого вырастил Эразм. Она поймет, лжете ли вы.

Сестра Вудра внимательно смотрела на него. Гилберт сидел неподвижно, внешне спокойный, с легкой улыбкой. Виновному бы полагалось ерзать и потеть.

– На снимке не я, – упорствовал Гилберт, продолжая спокойно смотреть на сестру с Салусы.

– Вы лжете, не так ли? – спросила она.

– Вы задаете вопрос, а значит, вы не уверены в этом.

Уголки его рта по-прежнему были приподняты в легкой улыбке.

– Вероятно, лучшего лжеца я не встречала, и все-таки вы лжете. Я слышу в вашем голосе дрожь, такую легкую, что ее может уловить только узнающая правду. Тем не менее она есть. Я вижу мягкий блеск вашей кожи. Не испарину, но едва заметное изменение верхнего слоя эпидермиса. Мне это тем более заметно, директор Альбанс, что я видела записи ваших выступлений и разговоров с учениками; их нам предоставили ваши же ученики-батлерианцы. Ваш голос и ваша кожа тогда не были такими, как сейчас, поскольку в тех случаях вы не лгали. – Она присмотрелась к нему еще внимательнее. – Да и в ваших глазах тоже что-то есть. Может быть, страх?

– Я не боюсь правды, – сказал Гилберт.

– Тогда страх за судьбу вашей школы, – сказала она. – Вы боитесь, что за ваши преступления Манфорд ее уничтожит.

После долгого напряженного молчания, показавшегося вечностью, Гилберт сказал:

– Манфорд обещал не причинять вреда школе и моим ученикам. Но, возможно, вы правы, сестра Вудра, возможно, я боюсь за их безопасность.

– Вы беспокоитесь только из-за вашей подлинной личности. Вы Гилберт Альбанс с Коррина. Вы подопечный робота Эразама. Вы враг человечества.

– Я не враг человечества, – сказал он, но не стал отрицать остального.

Манфорд уставился на него.

– Это невозможно. – Взгляд его стал еще более напряженным, словно Манфорд, как скальпелем, вскрывал им тайны директора, разрезая глубоко. – Но я вижу, что это правда.

Гилберт долго молчал, потом повернулся к вождю батлерианцев и кивнул.

– Да, человек на этом снимке – я, и мне больше ста восьмидесяти лет.

Даже император должен завоевать уважение, прежде чем рассчитывать на него.

Император Файкан Коррино Первый

Когда Тареф, одетый в форму службы техобеспечения, прибыл на борт императорского баркаса, его сопровождал призрак Манфорда Торондо.

Совсем недавно он праздновал убийство вождя батлерианцев в Арракис-Сити и с удовольствием докладывал о нем директору Венпорту. Но затем начались мучения: ночью в кошмарах он снова слышал выстрел из пистолета, крики толпы, видел лежащее на пыльной улице безногое тело. Мертвое. Череп жертвы размозжен, кровь и мозг разлетелись во все стороны.

Мертвый!

Манфорд не мог выжить. Однако он вернулся живехонек. Вождь батлерианцев заявил, что на нем божье благословение, бог сделал его неуязвимым, и Тареф видел доказательство этого утверждения. Его представление о Вселенной коренным образом изменилось.

Жизнь в пустыне трудна и ценится невысоко, и Тареф был знаком с убийством… хотя никогда не принимал этого так близко к сердцу. Люди на борту кораблей «Эсконтран», которых он отправлял в бездонную пустоту Вселенной – даже они были просто далекими жертвами несчастного случая. Теперь директор Венпорт хотел, чтобы он сделал то же самое с императорским кораблем. Но это Тареф опять принял близко к сердцу – как убийство Манфорда Торондо. Еще одно важное имя, важная особа, глава империи, человек, наделенный такой властью, что по своему капризу может присвоить весь Арракис.

Третий сын наиба, Тареф не был важной фигурой в своем племени, но всегда презирал статусы, потому что ими определялись вещи, к которым он был равнодушен. Директор Венпорт предложил ему покинуть Арракис – а теперь вернуться туда и заплатить за это. По-своему цена очень высокая. Но еще одно дело – и он будет свободен. Директор Венпорт обещал, что на этом его обязательства закончатся.

Согласно приказу Венпорта император Известной Вселенной по дороге домой исчезнет навсегда.

Взяв диагностические инструменты, Тареф вместе с двумя механиками из Арракис-Сити, которых он видел впервые, прошел в машинное отделение. Спутники не знали о его особом поручении. Директор Венпорт доверял только ему и постарался внушить Тарефу, насколько опасна, но и насколько важна его миссия.

Призрак Манфорда Торондо насмехался над ним:

– Ты снова пытаешься убить великого вождя, и опять у тебя ничего не выйдет, поэтому что этого не хочет сам Господь. Ты орудие Господа, а не этого злого человека.

– Ты не можешь со мной разговаривать, – вслух пробормотал Тареф. Гул двигателей заглушил его слова. Машинное отделение, огромное и сложное, было загромождено двигателями обоих типов. Баркас практически опустел: вся свита императора его покинула. Тареф вслух сказал в пустоту: – Ты даже не настоящий мертвец.

– Потому что ты оплошал, – ответил голос. Это не был призрак, не мог быть призрак. Это была совесть Тарефа, его воображение.

Он прошел к сверхсветовым двигателям и к диагностическим панелям свертывания пространства, похожим на установленные на кораблях «Эсконтран», тех самых, которые он выводил из строя на Джанкшн-Альфе. Не обращая внимания на голос, он выбрал инструменты, покопался в муфте одного из двигателей, потом внес изменения в программу. Какой бы двигатель теперь ни выбрал пилот при старте, навигационные расчеты будут ошибочными.

– Я никому не служу, – сказал Тареф. – Я сам принимаю решения.

Призрак Манфорда счел это замечание забавным и рассмеялся в голове Тарефа.

– Считай себя каким угодно сильным, но, если задумаешь пойти против божьей воли, все равно ничего не получится.

Чувствуя, что у него сводит живот, молодой человек передумал. Он разглядывал панель управления; ему не хотелось, чтобы, кроме призрака Манфорда, его преследовал еще и призрак императора.

Да какое ему до этого дело? Что жителю пустыни межпланетная политика? До того как оставить свой сиетч, Тареф никогда не думал об императоре Коррино и даже не слышал о Манфорде Торондо.

Батлерианское движение не имело никакого отношения к вневременному существованию пустыни, и император Сальвадор с его стремлением прибрать к рукам все операции с пряностью тоже. Будет ли контроль императора лучше управления инопланетных промышленников? Тареф не понимал стремления директора Венпорта к богатству и власти. Если у человека есть все, что еще ему нужно?

И Тареф решил больше не быть марионеткой в чужих руках, не выполнять ничьи приказы.

Ему не терпелось вернуться в чистоту пустыни, и он собрал инструменты, лишь частично выполнив работу, без «резервной порчи», которую обычно обеспечивал. Того, что он сделал, все равно было достаточно, чтобы отправить корабль в глубокий космос, и пилот никак не сможет добраться до обитаемых планет. Тареф первым сел на возвращающийся шаттл. Довольно. Остается отправить последний отчет директору Венпорту.

Император Сальвадор отдал несколько распоряжений и сейчас показывал себя с самой худшей стороны. Джозеф едва сдерживался.

То, что было задумано как простое посещение полей с пряностью, превратилось в сложную и громоздкую операцию, словно вторжение на враждебную планету. При виде такой подготовки Джозефу хотелось кричать, но он продолжал улыбаться. С более трудной задачей он еще не сталкивался.

Император, опустошив двор на Салусе Секундус, привез на борту имперского баркаса сотню человек свиты и теперь погнал эту толпу на пустынную планету. Джозеф не думал, что император их всех потащит в пустыню, но Сальвадор оставил на баркасе только горстку недовольных чиновников, вероятно, тех, кто чем-то его рассердил за три недели полета на Арракис.

От нападения бандитов в пустыне императора, кроме придворных и советников, должны были защищать свыше сотни солдат.

– Мудрое решение, сир, – сказал Джозеф. – Операции с пряностью обходятся дорого, и, хоть у меня есть свои войска, подкрепление никогда не помешает.

Сальвадор потрепал его по плечу.

– Не хочу критиковать ваши меры защиты, директор, но моя охрана гораздо лучше.

Однако, совсем недолго понаблюдав за солдатами императора, Джозеф понял, что они подготовлены хуже, чем его военизированные формирования.

– Я уверен, вы правы, сир.

И в тысячный раз подумал, насколько лучшим императором был бы Родерик.

По словам Сиобы, Орден сестер установил, что цивилизации грозит серьезная опасность, если позволить этому идиоту иметь потомство, и поэтому незаметно стерилизовал его. Но теперь у Джозефа появилась возможность более кардинально решить эту проблему и спасти не только будущее, но и настоящее.

Для посещения пустыни понадобился большой шаттл; пассажирам подавали закуски и выпивку, а две молодые женщины развлекали их игрой на балисетах. Шаттл летел над дюнами, огибая Арракис-Сити и по приказу Джозефа не оставляя никаких следов. На орбите сокращенный экипаж баркаса поддерживал постоянный контакт с группой императора; те, что остались на борту, страшно досадовали: они не участвуют в таком развлечении.

– Кажется, это ужасное место, – задумчиво сказал Сальвадор, глядя на однообразные дюны.

Джозеф ответил:

– Мы ценим Арракис не за красоту, сир, а за пряность.

Шаттл зацепила краем пустынная буря, и придворных охватила паника. Император передал в рубку:

– Пилот, осторожней, или я найду другого, кто лучше обращается с приборами.

Пилот покорно извинился и далеко обогнул небольшую бурю, что еще отсрочило прибытие к месту сбора пряности. К счастью, предвидя, как огромна будет свита императора, Джозеф не размещал фабрику, пока шаттл не вылетел. Расчет времени был чрезвычайно важен. Рабочие могли разрабатывать жилу с меланжем только ограниченное время, прежде чем песчаный червь заставит их эвакуироваться. Сальвадор Коррино, очевидно, полагал, что гиганты пустыни станут согласовывать с ним свое расписание.

Джозеф непрерывно улыбался, чтобы казаться приятным; его лицевые мышцы болели.

Он удивился, когда его саботажник Тареф вышел на прямую связь с ним, особенно потому что был рядом с императором. Он вообще не думал, что Тареф даст о себе знать: человек пустыни должен был исчезнуть в песках и пыли.

По соображениям безопасности у императора на борту шаттла была отдельная каюта. Стараясь не потеть, Джозеф отключил коммуникатор и улыбнулся.

– Разрешите, сир? Срочный деловой разговор.

Сальвадор снисходительно улыбнулся.

– Конечно, директор. Всегда кризис! Как всегда у лиц, занимающих ответственное положение. Освободившись от всей этой возни с меланжем, вы должны испытывать облегчение.

Джозеф закрылся в своей каюте и тут же потребовал объяснений от агента-фримена.

– Дело сделано? Где ты?

Молодой фримен поколебался и ответил:

– Я выполнил задание не до конца, директор. Я вообще отказываюсь работать. Я начал выводить из строя систему навигации корабля, но не хочу, чтобы меня преследовал призрак императора.

Лицо человека пустыни казалось на экране осунувшимся, глаза ввалились.

Джозеф похолодел.

– Но ты должен! Это единственная возможность…

– Я покончил с работой на вас, директор… и с другими планетами тоже. Теперь все в руках Господа.

И он отключил связь.

Джозефу хотелось закричать. Такой простой, аккуратный, совершенный план – на обратном пути к Салусе баркас просто исчезнет вместе с бесполезным императором и его ненужной свитой. Производство пряности, будущее «Венпорт холдингз», драгоценные навигаторы Нормы Сенвы – все зависит от этого.

Император не должен вернуться во дворец. Нельзя позволить ему и дальше губить цивилизацию, какова бы ни была цена.

Шаттл продолжал полет над пустыней. Лицо Джозефа горело от гнева.

Мысли его путались, но вот он сосредоточился и вскоре нашел другое решение. Гораздо более дорогостоящий план, который труднее скрыть, но эффективный. Не хотелось столько тратить, но следовало избавиться от Сальвадора. Если не избавиться, «Венхолдз» это встанет гораздо дороже.

К счастью, у него были агенты в экипажах всех кораблей, люди, которым хорошо платили за службу. Он мог избавиться от императора, но оставалось очень мало времени на подготовку. И вот все из той же своей личной каюты Джозеф послал еще одно срочное сообщение. А когда вернулся к Сальвадору и его спутникам, то уже успокоился и никто бы не заметил перемены в его настроении.

В воздухе показался столб пыли: это передвижная фабрика выбрасывала отработанный песок и мелкие частицы. Ржавая краска меланжа, как пятна крови, покрывала дюны. Машина загребала слои песка и отправляла его в камеры разделения, где в системе центрифуг и фильтров проводилась первичная обработка – отделение пряности и выведение шлаков.

Сальвадор сидел в мягком кресле и смотрел в большое смотровое окно, а придворные собрались у меньших окон по сторонам.

– Какие огромные механизмы! – ахнул один.

Выше пролетел самолет-наблюдатель, следя за возможной опасностью. Охрана Сальвадора оставалась начеку, но Джозеф успокоил их:

– Эти самолеты следят за червями.

– Ваши бригады сборщиков обрабатывают все тут? – сказал Сальвадор. В сущности это не был вопрос.

Джозеф видел, какой гигантский шрам в песке оставляет фабрика.

– Фабрика работает всего пятнадцать минут.

– Пятнадцать минут? – переспросила женщина, игравшая на балисете.

– Сбор пряности в пустыне – гонка с червями, – объяснил Джозеф. – Сир, когда здесь будут проводить операции люди императора, вашим рабочим тоже придется быть внимательными.

Сальвадор поднял брови, но было видно, что ему все равно.

– Мы собираемся нанять многих ваших руководителей бригад и привезем имперских геологов, менеджеров промышленных предприятий, планетологов. Если хотите, можете остаться консультантом.

Джозефу хотелось задушить его, но вместо этого он рассмеялся.

– У меня все время отнимает «Венпорт холдингз», сир. За много поколений моя семья накопила большие активы, но сбор пряности – работа грязная и опасная, сколько в ней приобретаешь, столько и теряешь. Честно говоря, я не буду по ней скучать.

Император Сальвадор казался очень довольным собой.

– Люблю ситуации, в которых все выигрывают.

Шаттл нашел посадочную площадку на плоском участке между дюнами. Джозеф велел бригаде сборщиков приготовиться к внезапной инспекции и подготовить посадочную площадку, поскольку не считал, что пилот сумеет сесть на верхнюю палубу фабрики.

Садясь, шаттл покачивался, и придворные испуганно ахали. На этот раз пилот извинился за неплавное приземление раньше, чем его отругал император.

Все вышли без защитных костюмов. Они не собирались задерживаться надолго и полагали, что всегда успеют укрыться в шаттле, если жара и пыль станут совсем нестерпимыми.

Дюны отражали желтый блеск. Несколько чиновников закашлялись от пыли. Сальвадор поморщился от яркого света.

– Запах пряности… как бы не задохнуться, – сказал он и рассмеялся. – Никогда бы не подумал, что пряности может быть слишком много.

Навстречу им вышел начальник фабрики Барен Окарр, обветренный приземистый человек с пыльным лицом. Окарр не выказал особой почтительности к императору.

– У меня есть план, сир, – небрежно сказал он. Потом кивнул Венпорту. – Директор, сбор в полном разгаре. Надеемся, что у нас есть еще час до появления червя.

– А мы увидим червя? – спросил Сальвадор.

– О да, увидите, – сказал Джозеф. – Вне всяких сомнений.

– А он сейчас близко? – спросил один из чиновников.

– Вибрация фабрики привлечет по меньшей мере одного червя, – объяснил Джозеф. – Все зависит от того, насколько далеко мы зашли на территорию червя, где он сейчас и когда это чудовище нас заметит.

Свита нервничала, поэтому Джозеф поторопил их.

– Начальник фабрики проведет экскурсию, но короткую. Я хочу, чтобы вы увидели, как собирают и обрабатывают пряность.

Улыбаясь и кивая, он пригласил всех пройти вперед, а сам задержался. Даже без громоздкой техники шаги ста человек обязательно должны были привлечь червя.

Пока придворные обменивались нервными замечаниями, Джозеф взял поверхностный детонатор, небрежно подошел к корпусу шаттла, бросил детонатор в ближайшее углубление двигателя, и устройство прилипло к стенке. Точное размещение не требовалось – сфокусированный заряд выведет из строя двигатели, и пилот не сможет поднять машину.

Внутри фабрики по очистке пряности стоял оглушительный шум, удушливо пахло, повсюду была грязь. Император Сальвадор держал руки по швам, не желая ни к чему прикасаться. Он хмурился, глядя на неизбежные оранжево-коричневые пятна на своем роскошном костюме. По коридорам бегали пыльные рабочие, торопясь по своим делам.

– Это активная операция, сир, – пояснял Джозеф. – У каждого работника свои обязанности и очень мало времени на их выполнение. Если хоть один не справится вовремя, вся операция сорвется; как вы можете видеть, это очень трудное предприятие.

Сальвадор пытался смириться с неудобствами.

– Теперь я вижу, почему меланж такой дорогой.

Начальник фабрики провел их на главную операционную палубу, где двенадцать мужчин и женщин сидели на своих местах и разговаривали по радио. Они поддерживали постоянный контакт с разведчиками и наземными экипажами, а также с роллерами на дюнах, которые размечали границы жилы, брали пробы песка. Грохот и неприятный запах усложняли пребывание здесь, и Джозеф знал, что изнеженный император долго не выдержит. И не расслаблялся.

Пожилая женщина на центральной станции связи обратилась к нему:

– Директор, вам сообщение.

Джозеф с облегчением вздохнул.

– Прошу прощения, сир. Я жду срочного сообщения. Быстро разберусь, и мы сможем продолжить экскурсию.

– А как же песчаный червь? – спросил Сальвадор.

– Пока нет ни следа. Не волнуйтесь.

Джозеф торопливо пошел с командной палубы, как будто в фабричную контору. На самом деле он поднялся по металлической лестнице и открыл люк, ведущий на крышу, где его ждал маленький спасательный флаер. Вокруг в пыли и песке били по дюнам лопаты экскаваторов, посылая всем червям поблизости неодолимый призыв.

Через несколько минут он закрылся в кабине флаера, включил двигатель и связался с двумя разведчиками, от которых получил сообщения. Он дал им строгие указания и обещал щедрое вознаграждение, которого хватило бы, чтобы каждый из них мог уйти в отставку, – если сперва они частным образом свяжутся с ним.

– Мы наблюдаем вдалеке червя, но фабрику еще не предупредили, директор.

– Все машины отошли?

– Да, сэр. Вы уверены, что хотите это сделать?

Джозеф подумал об императоре Сальвадоре и о том, как этот напыщенный скучный болван решил, повинуясь своему капризу, отобрать у него все операции с пряностью. Отобрать у него.

– Уверен.

Он поднял флаер, оставив императора и свиту перед лицом опасности, вместе с (к сожалению) квалифицированной и опытной бригадой. И ценным оборудованием. «Венхолдз» вкладывала в эту операцию кровь и деньги, но дело того стоило.

Он достал из кармана пульт дистанционного управления и привел в действие детонатор; тот взорвался с негромким хлопком, выведя из строя императорский шаттл. Потом снова связался с двумя пилотами-разведчиками.

– Ладно. Можете сообщать.

Пусть никчемный император узнает, что его ждет.

***