Главная » » Виконт де Бражелон. Александр Дюма.020.16. КАКУЮ СУЩЕСТВЕННУЮ РАЗНИЦУ НАШЕЛ Д'АРТАНЬЯН.17.ФИЛОСОФИЯ СЕРДЦА...18.ПУТЕШЕСТВИЕ.19.Д'АРТАНЬЯН..

23:01

Виконт де Бражелон. Александр Дюма.020.16. КАКУЮ СУЩЕСТВЕННУЮ РАЗНИЦУ НАШЕЛ Д'АРТАНЬЯН.17.ФИЛОСОФИЯ СЕРДЦА...18.ПУТЕШЕСТВИЕ.19.Д'АРТАНЬЯН..

***

===

Глава 16.
КАКУЮ СУЩЕСТВЕННУЮ РАЗНИЦУ НАШЕЛ Д'АРТАНЬЯН МЕЖДУ МОНСЕНЬЕРОМ СУПЕРИНТЕНДАНТОМ И Г-НОМ ИНТЕНДАНТОМ

Кольбер жил на улице Нев-де-Пти-Шан, в доме, принадлежавшем Ботрю.
Крепкие ноги д'Артаньяна донесли его туда в какие-нибудь четверть часа.
Когда д'Артаньян пришел к новому фавориту, весь двор его дома был полон стрелков и полицейских, собравшихся, чтобы принести ему свои поздравления или извинения, смотря по тому, будет ли он их хвалить или бранить.
Льстивость у подобных людей – такой же инстинкт, как чутье у животных. Они отлично понимали, что доставят удовольствие Кольберу, рассказав, какую роль играло его имя в недавних уличных беспорядках.
Д'Артаньян попал как раз в тот момент, когда начальник конвоя докладывал Кольберу. Не замеченный последним, мушкетер стал позади стрелков, у самых дверей.
Несмотря на нежелание Кольбера, мрачно хмурившего свои густые брови, офицер отвел его в сторону, говоря:
– Если вы задумали, сударь, чтобы народ сам совершил суд над изменниками, вам следовало предупредить нас. При всем нашем стремлении угодить вам и не действовать наперекор вашим планам, мы должны были исполнить отданный приказ.
– Трижды дурак! – вскричал Кольбер в бешенстве, встряхивая своими густыми, как грива, черными волосами. – Что за вздор вы мелете! По-вашему, я хотел устроить бунт? Да вы пьяны или с ума сошли?
– Но, сударь, ведь они кричали: «Да здравствует Кольбер! – возразил начальник конвоя в сильном смущении.
– Какая-нибудь горсточка бунтарей…
– Нет, сударь, вся площадь.
– Неужели народ в самом деле кричал: «Да здравствует Кольбер!»? спросил интендант, просветлев. – Уверены ли вы в том, что говорите?
– Крики были такие, что глухой услышал бы.
– И это действительно кричал народ, самый настоящий народ?
– Конечно, сударь, этот-то настоящий народ и поколотил нас.
– Очень хорошо, – произнес Кольбер, всецело занятый своими мыслями. Так вы полагаете, что сжечь осужденных было желанием народа?
– О да, конечно.
– Это дело другое… Вы дали хороший отпор?..
– Мы потеряли трех человек.
– Но, надеюсь, вы никого не убили?
– На месте осталось несколько убитых бунтарей, и между ними один человек не простой…
– Кто это?
– Некто Менвиль, за которым давно уже следила полиция.
– Менвиль! – вскричал Кольбер. – Не тот ли, что убил на улице Юшет человека, требовавшего жирного цыпленка?
– Он самый, сударь.
– И этот Менвиль тоже кричал: «Да здравствует Кольбер!»?
– Кричал, и даже громче всех, как бешеный.
Лицо Кольбера снова омрачилось и приняло озабоченное выражение; осветившее было его сияние горделивой радости сразу погасло.
– Так что же вы говорите, – разочарованно произнес он, – что почин в этом деле шел от народа? Менвиль был моим врагом; он отлично знал, что рано или поздно я непременно повешу его. Он – один из наемников аббата Фуке… Все это было, несомненно, подстроено самим Фуке, ведь казненные – друзья его детства!
«Вот как! – подумал д'Артаньян. – Теперь мне все ясно. И все-таки Фуке, что бы о нем ни говорили, – благородный человек».
– Уверены ли вы, что Менвиль убит? – спросил Кольбер офицера.
Тут д'Артаньян решил, что ему пора вмешаться в разговор, и выступил вперед.
– Да, он убит, господин Кольбер, – сказал он.
– Ах, это вы, сударь? – произнес Кольбер.
– Он убит мной! – непринужденно ответил мушкетер. – Я полагал, что Менвиль ваш отъявленный враг.
– Не мой, а короля, – возразил Кольбер.
«Скотина! – подумал д'Артаньян. – Ты вздумал еще лицемерить со мной!»
– Я очень счастлив, что мог оказать королю такую услугу, – произнес он вслух. – Не возьметесь ли вы довести это до сведения его величества, господин интендант?
– Прошу вас, сударь, определить точнее: что за поручение вы мне даете и что именно должен я передать королю? – отвечал Кольбер язвительным тоном, в котором явственно прозвучала неприязнь.
– Я не даю вам никакого поручения, – возразил д'Артаньян со спокойствием, никогда не покидающим насмешников. – Я думал, что вас не затруднит доложить его величеству, что я, попав случайно на Гревскую площадь, расправился с Менвилем и водворил должный порядок.
Кольбер широко открыл глаза и вопросительно взглянул на начальника конвоя.
– Да, верно, – подтвердил тот. – Этот господин оказался нашим спасителем.
– Что же вы сразу не сказали, что пришли сюда сообщить об этом? - сказал Кольбер мушкетеру с досадой. – Все объяснилось бы, и вам же было бы лучше.
– Вы ошибаетесь, господин интендант, я пришел сюда совсем не для этого.
– Однако вы совершили настоящий подвиг.
– О, – небрежно произнес мушкетер, – я привык к этому.
– Так чему же я обязан честью вашего посещения?
– Король приказал мне явиться к вам.
– А, значит, вы явились за деньгами? – сказал Кольбер сухо, увидев, что д'Артаньян достает из кармана какую-то бумагу.
– Совершенно верно, сударь.
– Потрудитесь подождать, пока начальник конвоя закончит свой доклад.
Д'Артаньян весьма дерзко повернулся на каблуках, отвесил Кольберу почти шутовской поклон и быстро направился к двери.
Такая решимость очень удивила Кольбера. Он привык, что военные, обычно крайне нуждавшиеся в деньгах, проявляли неистощимое терпенье, приходя к нему.
А что, если мушкетер вздумает отправиться к королю и пожалуется на плохой прием, оказанный ему казначеем, или расскажет о своих подвигах?
Об этом стоило поразмыслить. Во всяком случае, в данный момент не следовало раздражать д'Артаньяна отказом, безразлично, пришел ли он от имени короля или по собственному почину. Мушкетер оказал королю очень большую услугу, и так недавно, что ее не могли еще забыть.
Взвесив все это, Кольбер решил подавить свое высокомерие и вернуть д'Артаньяна.
– Как, вы уже покидаете меня, господин Д'Артаньян? – спросил он.
Д'Артаньян обернулся.
– А почему бы и нет? – спокойно проговорил он. – Ведь нам не о чем больше разговаривать.
– Но вы, вероятно, хотите получить деньги по ордеру?
– Я? Ничего подобного, уважаемый господин Кольбер.
– Ну так по чеку? Как вы на службе короля раздаете в нужных случаях удары шпаги, так и я немедленно плачу по предъявленному мне документу.
Прошу вас, предъявите его.
– Ни к чему, господин Кольбер, – отвечал Д'Артаньян, внутренне наслаждаясь явным замешательством интенданта, – мне уже уплачено.
– Уплачено? Но кем же?
– Суперинтендантом.
Кольбер побледнел.
– Объяснитесь точнее, – произнес он сдавленным голосом. – Зачем же вы показываете мне документ, по которому уже уплачено?
– Из чувства долга, дорогой господин Кольбер. Король приказал мне получить первую четверть жалованья, которое ему угодно было мне назначить.
– Получить от меня?
– Не совсем так. Его величество сказал: «Сходите к Фуке, и если у него не окажется денег, ступайте к Кольберу».
Лицо Кольбера на мгновение просветлело.
– Значит, у суперинтенданта оказались деньги?
– Да, наверно, у него нет недостатка в деньгах, если, вместо четверти годового оклада, то есть пяти тысяч ливров…
– Пять тысяч ливров? За четверть года? – воскликнул Кольбер, не менее Фуке изумленный значительностью суммы, назначенной за солдатскую службу.
– Но ведь это составляет двадцать тысяч в год.
– Совершенно верно, двадцать тысяч в год. Вы считаете не хуже покойного Пифагора, господин Кольбер.
– Могу от души вас поздравить с подобным окладом, – сказал Кольбер с ядовитой усмешкой. – Он в десять раз превышает жалованье интенданта.
– Однако король извинился, что предлагает мне слишком мало, и обещал увеличить мой оклад со временем, когда разбогатеет. Но мне пора, я очень спешу.
– Так… Против ожидания короля, суперинтендант выдал вам деньги?
– Да, а вы, тоже против ожидания короля, отказали мне.
– Я не отказывал вам, сударь, а просил только обождать немного. Итак, вы говорите, что господин Фуке уплатил вам ваши пять тысяч ливров.
– Да, так поступили бы вы… Но он сделал для меня нечто большее, дорогой господин Кольбер.
– Что же именно?
– Он любезно отсчитал мне полностью весь оклад, заявив, что для короля касса у него всегда полна.
– Весь оклад?.. Следовательно, господин Фуке вместо пяти тысяч ливров выдал вам двадцать тысяч?
– Да, сударь.
– Но зачем же?
– Затем, чтобы избавить меня от трех лишних посещений главного казначейства. Как бы то ни было, а у меня в кармане двадцать тысяч ливров новенькими золотыми. Как вы видите, я не нуждаюсь в вас и явился сюда только для того, чтобы соблюсти формальности.
С этими словами д'Артаньян хлопнул себя по кармана и, улыбнувшись и показав при этом тридцать два зуба, белизне которых мог бы позавидовать юноша. Эти зубы словно говорили: «Дайте нам на каждого по маленькому Кольберу, и мы живо съедим его».
Подчас змея так же смела, как и лев, ворона так же храбра, как орел, и вообще нет ни одного животного, даже из самых трусливых, которое не проявило бы мужества, когда дело коснется самозащиты. Поэтому и Кольбер не испугался тридцати двух зубов д'Артаньяна и, приняв суровый вид, сказал:
– Сударь, но суперинтендант не имел права делать того, что сделал.
– Почему? – спросил д'Артаньян.
– Потому что ваш ордер… Не потрудитесь ли вы показать мне ваш ордер?
– Охотно; вот он.
Кольбер схватил бумагу с поспешностью, возбудившею в мушкетере невольное беспокойство и сожаление о том, что он ее отдал.
– Вот видите, – продолжал Кольбер, – королевский приказ гласит: «По предъявлении сего уплатить господину д'Артаньяну сумму в пять тысяч ливров, составляющую, четверть назначенного ему мною годового оклада».
– Совершенно верно, приказ таков, – отвечал д'Артаньян с преувеличенным спокойствием.
– Значит, король считал нужным дать вам всего лишь пять тысяч ливров.
Почему же суперинтендант выдал вам больше?
– Вероятно, потому, что мог дать больше; ведь это никого не касается.
– Вполне естественно, что вы не сведущи в счетоводстве, – с сознанием собственного превосходства заметил Кольбер. – Скажите, пожалуйста, как бы вы поступили, если вам нужно было бы уплатить тысячу ливров?
– Мне никогда не приходилось платить тысячу ливров, – возразил д'Артаньян.
– Но ведь не станете же вы платить больше того, что должны! – раздраженно вскричал Кольбер.
– Во всем этом мне ясно одно: у вас одна манера рассчитываться, а у господина Фуке – другая, – заметил мушкетер.
– Моя манера единственно правильная.
– Я не отрицаю.
– А между тем вы получили то, что вам не причиталось.
Глаза д'Артаньяна сверкнули молнией.
– Вы хотите сказать: получил вперед то, что должен был получить потом? Если б я получил то, что мне не причиталось, я совершил бы кражу.
Кольбер ничего не ответил на этот щекотливый вопрос.
– Вы должны в кассу пятнадцать тысяч ливров, – сказал он в порыве служебного рвения.
– В таком случае окажите мне кредит, – с неуловимой иронией отвечал д'Артаньян.
– И не подумаю, сударь.
– Что такое? Вы намерены отобрать у меня эти три свертка золотых?
– Вы вернете их в мою кассу.
– Ну, нет! Не рассчитывайте на это, господин Кольбер.
– Но король нуждается в своих деньгах, сударь.
– А я, господин Кольбер, нуждаюсь в деньгах короля.
– Может быть, но вы вернете мне эту сумму.
– Ни за что на свете. Я слышал, что хороший кассир ничего не возвращает, но и не берет обратно.
– Посмотрим, сударь, что скажет король, когда я покажу ему этот ордер, который доказывает, что господин Фуке не только уплатил то, чего не следует, но и не удержал документа, по которому произвел уплату.
– А, теперь мне понятно, господин Кольбер, для чего вы отобрали у меня бумагу! – вскричал д'Артаньян.
В голосе его звучала угроза, но Кольбер не уловил ее.
– Вы поймете это лучше впоследствии, – сказал он, подняв руку, в которой был ордер.
– О, я и так прекрасно понимаю, что мне нечего дожидаться, господин Кольбер! – воскликнул д'Артаньян, быстро выхватив бумагу из руки Кольбера и спрятав ее в карман.
– Но это насилие, сударь! – крикнул Кольбер.
– Полно, стоит ли обращать внимание на выходку грубого солдата, проговорил д'Артаньян. – Счастливо оставаться, дорогой господин Кольбер.
И, рассмеявшись прямо в лицо будущему министру, он вышел из кабинета.
– Ну, теперь этот господин будет меня обожать, – сказал про себя мушкетер. – Жаль только, что я едва ли с ним когда-нибудь встречусь.

Глава 17.
ФИЛОСОФИЯ СЕРДЦА И УМА

Человека, побывавшего в опасных передрягах, столкновение с Кольбером могло только позабавить.
Поэтому весь длинный путь от улицы Нев-де-Пти-Шан до Ломбардской улицы д'Артаньян внутренне посмеивался над интендантом. Он еще продолжал смеяться, когда на пороге лавки встретил улыбающегося Планше. Впрочем, последний почти всегда улыбался со времени возвращения своего патрона и получения английских гиней.
– Наконец-то вы пришли, мой дорогой господин, – сказал он при виде д'Артаньяна.
– Да, но ненадолго, дружище, – ответил мушкетер, – поужинаю, лягу соснуть часиков на пять, а на рассвете – на коня и марш в путь… А что, моей лошади дали полторы порции, как я велел?
– Ах, сударь, – сказал Планше, – вы отлично знаете, что ваша лошадь любимица всего дома; мои приказчики то и дело ее балуют и кормят сахаром, орехами и сухарями. А вы еще спрашиваете, получила ли она свою порцию овса. Спросите лучше, не лопнула ли она от обжорства.
– Ну, хорошо, хорошо, Планше. Поговорим обо мне.
Готов ли ужин?
– Готов. Горячее жаркое, раки, белое вино и свежие вишни.
– Славный ты малый, Планше! Давай поужинаем, а там – спать.
За ужином д'Артаньян заметил, что Планше усиленно трет себе лоб, точно набираясь решимости, чтобы высказать какую-то мысль, крепко засевшую в мозгу. Бросив ласковый взгляд на доброго товарища былых странствий, д'Артаньян чокнулся с ним и спросил:
– Друг Планше, ты что-то хочешь сказать мне и не решаешься? Выкладывай, в чем дело!
– Мне кажется, – отвечал Планше, – вы опять отправляетесь в какую-то экспедицию.
– Допустим.
– У вас опять какая-то новая идея?
– Возможно, мой друг.
– Придется опять рискнуть капиталом? Вкладываю пятьдесят тысяч ливров в ваше новое предприятие!
Сказав это, Планше радостно потер руки.
– Тут есть одна загвоздка, Планше, – возразил д'Артаньян.
– Какая же?
– А та, что замысел не мой и я не могу в него вложить ничего своего.
Эти слова исторгли из груди Планше глубокий вздох.
Отведав легкий наживы, Планше не захотел остановиться в своих желаниях, но при всей своей алчности он обладал добрым сердцем и искренне любил д'Артаньяна. Поэтому он не мог удержаться от бесконечных советов и напутствий. Ему очень хотелось овладеть хоть частицей тайны, окружавшей новое предприятие его бывшего господина. Но все пущенные им в ход уловки и хитрости не привели ни к чему: д'Артаньян оставался непроницаем.
Так прошел вечер. После ужина д'Артаньян занялся укладкой своих вещей, потом пошел в конюшню, потрепал по шее лошадь и осмотрел ее ноги и подковы; затем, пересчитав деньги, улегся в постель, задул лампу и через пять минут спал таким крепким сном, каким спят в двадцать лет, сном человека, не знающего ни забот, ни угрызений совести.
Наступило утро. С первыми лучами солнца д'Артаньян был уже на ногах.
Взяв под мышку свой дорожный мешок, он тихо спустился с лестницы под звуки громкого храпа, несшегося из всех углов дома. Оседлав лошадь и закрыв ворота конюшни и двери лавки, он рысцой пустился в далекий путь в Бретань.
Прежде всего он направился к дому Фуке и бросил в почтовый ящик у подъезда злополучный ордер, вырванный им накануне из цепких пальцев интенданта. В конверте, адресованном на имя Фуке, никто не мог заподозрить этого ордера, даже проницательный Планше, Д'Артаньян вернул этот документ Фуке, не скомпрометировав себя и раз навсегда избавившись от всяких упреков.
Сделав это, он сказал самому себе:
«Ну, а теперь будем полной грудью вдыхать утренний воздух: он несет с собой здоровье и беззаботность, И постараемся быть похитрее в расчетах.
Пора выработать план кампании. Но прежде следует представить себе неприятельских полководцев, с которыми нам придется иметь дело.
Из них на первом месте стоит Фуке. Что же такое господин Фуке? Это красивый мужчина, которого очень любят женщины, прославляют все поэты, большой умница, которого ненавидят глупцы.
Я не женщина, не поэт и не глупец, поэтому не питаю ни любви, ни ненависти к суперинтенданту и, следовательно, нахожусь в таком же точно положении, в каком был маршал Тюренн перед битвой с испанцами. Он не питал к ним ненависти, однако же задал им славную трепку.
Теперь, чего хочет король? Это не мое дело. А чего хочет Кольбер? О, Кольбер хочет именно того, чего не хочет Фуке. Чего же хочет Фуке? Это очень важно знать. Он хочет того же, что и король».
Закончив этот монолог, д'Артаньян расхохотался и взмахнул хлыстом. Он был уже далеко от города и ехал по большой дороге, вспугивая сидевших на изгородях птиц и прислушиваясь к звону золота в своей кожаной сумке.
Надо признаться, что всякий раз, когда д'Артаньян попадал в подобную переделку, чувствительность не была его главным пороком.
– Гм, – произнес он, – кажется, эта экспедиция не из опасных, и мое путешествие можно будет сравнить с той пьесой, которую водил меня смотреть в Лондоне Монк; помнится, она называлась «Много шуму из ничего».

Глава 18.
ПУТЕШЕСТВИЕ

Быть может, в пятидесятый раз с начала нашего повествования д'Артаньян, этот человек с железным сердцем и стальными мускулами, покидал дом, друзей и все, что имел, и пускался искать счастья или смерти.
Смерть постоянно отступала перед ним, как бы страшась его, а счастье или, вернее, богатство всего лишь месяц тому назад заключило с ним прочный союз.
Хотя д'Артаньян не был великим философом, вроде Сократа или Эпикура, но он обладал большим умом, будучи умудрен немалым жизненным опытом.
В течение первых тридцати пяти лет своей жизни наш гасконец питал презрение к богатству и долго считал презрение к нему первым и главным пунктом кодекса храбрости. Храбр тот, у кого ничего нет. Ничего нет у того, кто презирает богатство. Следуя этому принципу, д'Артаньян, став богатым, должен был спросить себя, сохранил ли он храбрость.
Для всякого другого эпизод, разыгравшийся на Гревской площади, был, бы достаточным ответом. Большинство людей вполне бы им удовольствовалось; но д'Артаньян был достаточно мужествен, чтобы спросить себя чистосердечно, храбрый ли он человек. Сначала он было решил: «Кажется, я достаточно ловко и добросовестно поработал шпагой на Гревской площади, чтобы иметь право не сомневаться в своей храбрости».
Но тут же он возразил себе:
«Полно, капитан, это не ответ. Я был храбр потому, что хотели сжечь мой дом, и можно поставить тысячу против одного, что если бы бунтарям не пришла в голову эта злополучная мысль, их план удался бы. Во всяком случае, не я бы помешал его осуществлению.
Какие же опасности могут угрожать мне теперь?
В Бретани у меня нет дома, который можно было бы сжечь, нет и сокровищ, которые можно было бы похитить.
Да, но у меня есть шкура. Драгоценная шкура д'Артаньяна, которая мне дороже всех домов и всех сокровищ на свете. Я ценю ее так потому, что она служит оболочкой для тела, скрывающего пылкое сердце, которое радостно бьется и, значит, довольно жизнью.
Да, мне хочется жить, и, по правде сказать, моя жизнь стала гораздо лучше, полнее с тех пор, как я разбогател. Кто говорил, что деньги портят жизнь? Ничего подобного, клянусь честью: мне кажется даже, что теперь я поглощаю вдвое больше воздуха и солнечного тепла, чем раньше.
Черт возьми! Что со мной сталось бы, если бы я удвоил свое состояние и если бы вместо этого хлыста в моей руке очутился маршальский жезл? Да, для меня, кажется, не хватило бы тогда всего воздуха и всего солнечного тепла!
А разве это так неосуществимо? Разве король не мог бы сделать меня герцогом и маршалом, как его отец, Людовик Тринадцатый, сделал герцогом и коннетаблем Альбера де Люиня? Разве я не так же храбр, да и притом еще гораздо умнее, чем этот дурак из Витри?
Ах, моим успехам помешает то, что я слишком умен.
Но, к счастью, если на свете есть справедливость, судьба должна меня еще вознаградить. Она у меня в долгу за все, что я сделал для Анны Австрийской, и обязана возместить мне все то, чего Анна Австрийская не сделала для меня.
Теперь я в ладах с королем – королем, который как будто хочет царствовать. Да утвердит его бог в этом счастливом намерении! Ведь если он станет царствовать, то будет нуждаться во мне, а если будет нуждаться, то поневоле сдержит свое обещание…»
«А теперь займемся сердцем… Ах, несчастный, – прошептал д'Артаньян с горькой усмешкой. – Ты воображал, что не имеешь сердца? А оно есть, неудачный ты царедворец, да еще и очень непокорное!
Оно громко говорит в пользу Фуке. А между тем кто такой Фуке в сравнении с королем? Заговорщик, который даже не старается скрыть своих замыслов. И какое прекрасное оружие дал он мне против себя! Но его ум и любезность вложили это оружие в ножны. Вооруженный мятеж… Ведь Фуке устроил вооруженный мятеж… Король лишь смутно подозревает Фуке в глухом возмущении, но я-то знаю и могу доказать, что Фуке виновен в пролитии крови подданных короля.
Да, я знаю это и молчу. А глупое сердце требует еще чего-то в ответ на его любезность, в благодарность за выдачу авансом пятнадцати тысяч ливров, за подаренный перстень в тысячу пистолей, за улыбку, в которой было столько же горечи, сколько благосклонности. И вот я спасаю ему жизнь…»
«Ну, теперь, я надеюсь, – продолжал рассуждать д'Артаньян, – мое глупое сердце может успокоиться и считать, что поквиталось с господином Фуке.
Отныне король – мое солнце, и, раз с господином Фуке сердце мое поквиталось, горе тому, кто осмелится заслонить это солнце… Итак, вперед, за его величество короля Людовика Четырнадцатого!»
Окончив размышления, д'Артаньян пустил вскачь лошадь, которая плелась шажком, пока он был погружен в свои думы.
Хотя Зефир был прекрасным конем, однако он все-таки не мог бежать без остановки. На другой день после отъезда из Парижа д'Артаньян оставил его в Шартре, у своего приятеля, содержателя гостиницы, и расстояние между Шартром и Шатобрианом проехал на почтовых лошадях.
Последний город был настолько отдален от берега, что никто не мог догадаться, едет д'Артаньян к морю или нет, и в то же время настолько отдален от Парижа, что никто не мог заподозрить в д'Артаньяне посланца его величества Людовика XIV.
В Шатобриане д'Артаньян отказался от услуг почты и купил себе лошадь, такую жалкую на вид, что сесть на нее всякий офицер счел бы для себя позором. За исключением масти, эта лошадь сильно напоминала д'Артаньяну того знаменитого оранжевого коня, с которым он, вернее, на котором он вступил в свет. Впрочем, на нее сел уже не д'Артаньян, а простой горожанин в кафтане серо-стального цвета и коричневых штанах – нечто среднее между светским и духовным лицом; сходство с последним усиливала большая черная шляпа, надетая поверх потертой бархатной скуфейки. Д'Артаньян был без шпаги, только с толстой палкой на шнуре, висевшей на руке; под плащом, на всякий случай, он спрятал хороший кинжал длиною в десять дюймов.
Новая лошадь, купленная в Шатобриане, довершила перерождение. Д'Артаньян назвал ее Хорьком.
– Уж если я Зефира заменил Хорьком, – сказал себе д'Артаньян, – мне следует изменить и собственное имя. Из д'Артаньяна я стану просто Аньяном: это имя больше подходит к моему серому платью, круглой шляпе и потертой скуфейке.
Д'Артаньян пустился в путь на Хорьке, пробегавшем резвой иноходью добрых двенадцать лье в день благодаря своим сильным и тонким ногам, которые разглядел под густой шерстью опытный глаз д'Артаньяна.
Дорогой наш путник изучал холодный, неприветливый край, по которому он проезжал, придумывая благовидный предлог, чтобы попасть на Бель-Иль и осмотреть там все, не возбуждая подозрений.
По мере приближения к Бель-Илю д'Артаньян все более убеждался в трудности возложенного на него поручения.
В Бретани, в этом отдаленном старом герцогстве, которое в те времена не было – да и теперь еще не стало – французским, народ не знал французского короля; больше того – не хотел его знать. Из политики простые люди усвоили одно-единственное: прежних герцогов не стало, и вместо них неограниченно царили местные сеньоры. Над сеньорами – бог, которого никогда не забывали в Бретани. Из всех сеньоров, владельцев замков и колоколен, самым могущественным, богатым, а главное – популярным, был Фуке, владелец Бель-Иля.
Даже здесь, поблизости, таинственный остров был окружен легендами. Не каждый мог туда проникнуть. Остров, в шесть лье длиною и в шесть шириною, был ленным владением, долго внушавшим народу почтение, потому что он был связан с именем де Реца, которое наводило здесь страх.
Уединенное положение Бель-Иля на расстоянии шести лье от французского берега делало его совершенно независимым, подобно тем величественным кораблям, которые, пренебрегая гаванями, смело бросают якорь среди океана.
Д'Артаньян разузнал все это, ничем не выдавая своего удивления. Он узнал также, что самые точные сведения о Бель-Иле можно добыть в Рош-Бернаре, довольно крупном городе, расположенном в устье Вилены. Может быть, оттуда ему удастся пробраться в Бель-Иль, а не то он проедет через солончаки в Геранд или Круазик и подождет там удобного случая переправиться на Бель-Иль. После отъезда из Шатобриана Д'Артаньян убедился, что для Хорька не было ничего невозможного, когда им управлял Аньян.
Прибыв в Рош-Бернар, мушкетер остановился в гостинице, где спросил себе на ужин жареного чирка, бретонских лепешек и сидра, еще более бретонского, чем все остальное.

Глава 19.
Д'АРТАНЬЯН ЗНАКОМИТСЯ С ПОЭТОМ, КОТОРЫЙ СДЕЛАЛСЯ НАБОРЩИКОМ, ЧТОБЫ ПЕЧАТАТЬ СВОИ СТИХИ

Прежде чем сесть за стол, Д'Артаньян, по своему обыкновению, решил собрать кое-какие сведения. Но он хорошо знал аксиому любопытства: расспрашивая других, надо и самому приготовиться к вопросам с их стороны, а потому принялся подыскивать подходящего собеседника.
Во втором этаже гостиницы расположилось двое постояльцев, по-видимому, также дожидавшихся ужина.
Один из них путешествовал в сопровождении слуги и, вероятно, занимал значительное общественное положение. Д'Артаньян успел заметить стоявших в конюшне двух прекрасных, сытых лошадей, на которых приехали путешественник и его слуга.
Другой маленький, тщедушный человек, в пыльном балахоне, поношенной одежде и в сапогах, потрепанных скорее от ходьбы, чем от верховой езды, приехал из Нанта на тележке, запряженной лошадью совершенно под стать Хорьку. В тележке лежало несколько больших тюков, завернутых в куски линялой материи.
– Вот подходящий для меня человек, – решил д'Артаньян. – Моего поля ягода. Почему бы господину Аньяну в его старом сером кафтане и потертой скуфейке не поужинать с господином в драных сапогах, путешествующим на старой лошади?
И Д'Артаньян позвал хозяина гостиницы, приказал подать ему ужин в комнату постояльца со скромной внешностью, сам поднялся по деревянной лестнице и постучался в дверь его комнаты.
– Войдите, – пригласил незнакомец.
Д'Артаньян вошел, сложив губы бантиком, с тарелкой под мышкой, держа в одной руке шляпу, в другой – свечу.
– Простите, сударь, – сказал он, – я путешествую, как и вы, и ни с кем не знаком в этой гостинице, а у меня скверная привычка скучать, когда приходится ужинать в одиночестве. Все, что я ем, кажется мне невкусным и не идет впрок. Я увидел вас, когда вы сошли вниз и приказывали, чтобы вам открыли устрицы. Вы мне очень понравились. Кроме того, я заметил, что у вас точно такая же лошадь, как у меня, и хозяин, вероятно поэтому, поставил их в конюшне рядом. Почему бы, сударь, раз лошади подружились, не соединиться и их владельцам? Вот я и пришел просить у вас разрешения поужинать вместе с вами. Зовут меня Аньян. Я – управляющий одного богатого вельможи, который желает приобрести солончаки в этой местности и послал меня посмотреть, не найдется ли здесь что-нибудь подходящее. Позвольте мне прибавить, сударь, что я был бы счастлив, если бы моя физиономия так же понравилась вам, как пришлась мне по сердцу ваша.
Д'Артаньян, в сущности, видел незнакомца в первый раз, потому что не успел рассмотреть его внизу.
У него были блестящие черные глаза, желтоватая кожа и морщины на лбу; на вид ему было лет пятьдесят. В общем, черты его лица выражали добродушие, хотя во взгляде светилось лукавство.
«Этот человек, – подумал д'Артаньян, – должно быть, много работал головой; может быть, это ученый, потому что нижняя часть лица – рот, нос и подбородок – очень мало выразительна».
– Сударь, – отвечал тот, кого так тщательно изучал д'Артаньян, – вы оказываете мне большую честь. Не могу сказать, чтобы я когда-либо испытывал скуку; у меня есть общество, которое не дает мне скучать, – добавил он с улыбкой, – но тем не менее я очень рад видеть вас.
В то же время человек в поношенных сапогах бросил тревожный взгляд на стол, где устриц уже не было и лежал лишь кусок соленого сала.
– Сударь, – поспешил сказать д'Артаньян, – сейчас хозяин принесет сюда прекрасную дичь и замечательные лепешки.
Во взгляде незнакомца д'Артаньян прочел опасение, что к нему хочет присоединиться субъект, ищущий случая угоститься на чужой счет. Д'Артаньян угадал правильно: при его последних словах лицо незнакомца сразу просветлело.
Действительно, через минуту хозяин принес названные блюда. Новые знакомые уселись за стол и по-братски разделили поданную пищу и оставшийся кусок соленого сала.
– А ведь хорошая вещь компания, не правда ли, сударь? – заметил д'Артаньян.
– Чем? – спросил с полным ртом незнакомец.
– Сейчас расскажу, – отвечал д'Артаньян.
Незнакомец приостановил работу своих челюстей, чтобы лучше слушать.
– Во-первых, – начал д'Артаньян, – вместо одной свечи, которая была у каждого из нас в отдельности, тут их две.
– Правда, – сказал незнакомец, изумленный правильностью этого замечания.
– Затем, вы, как я погляжу, отдаете предпочтение моим лепешкам, а я вашему салу.
– Тоже верно.
– Наконец, больше яркого света и пищи по вкусу я ценю удовольствие, получаемое в приятной беседе.
– Вы, я вижу, весельчак, – сказал незнакомец с улыбкой.
– Да, я человек веселый, как все люди с пустой головой. Вот вы другое дело: в ваших глазах светится гений.
– Ах, что вы, сударь…
– Позвольте предложить вам один вопрос.
– Какой?
– Вы ученый, не правда ли?
– Нет, но, пожалуй, вроде того… Я писатель.
– Ну, вот видите! – вскрикнул д'Артаньян, радостно хлопая в ладоши. Я не ошибся… Это чудесно.
– Почему же, сударь?
– Разве не счастье провести вечер в обществе писателя, и, может быть, знаменитого?
– Ну, положим, знаменитый – не совсем подходящее слово, – возразил незнакомец, покраснев.
– Скромен! О, как он скромен! – произнес в умилении д'Артаньян. Скажите же мне названия ваших произведений, если не хотите сказать ваше имя.
– Меня зовут Жюпене, сударь, – сказал незнакомец.
– Прекрасное имя, – похвалил д'Артаньян, – мне кажется, что я слыхал его.
– Я пишу стихи, – произнес поэт.
– Значит, я читал их.
– Я написал трагедию.
– Значит, я ее видел.
Поэт опять покраснел.
– О нет, ведь мои стихи не были напечатаны.
– Так, значит, я помню ваше имя по трагедии.
– Вы также ошибаетесь, потому что актеры бургундского театра не захотели ее играть, – сказал поэт с гордой улыбкой, тайна которой известна только непризнанным талантам.
Д'Артаньян закусил губу.
– Итак, вы видите, сударь, – продолжал поэт, – что вы ошибаетесь на мой счет: вы не знаете меня и не могли ничего обо мне слышать.
– Вот что меня сбивает с толку: имя Жюпене звучит красиво и кажется мне достойным широкой известности, как имена Корнеля, Ротру или Гарнье.
Я все-таки надеюсь, сударь, что за десертом вы познакомите меня с вашей трагедией. Это будет для меня лучшее пирожное, черт возьми!.. Простите, сударь, у меня вырвалось бранное слово, которое часто повторяет мой господин. Иногда и я позволяю себе вставить это словцо, конечно, в его отсутствие. Правда, сударь, сидр этот очень плох? Вы согласны? И кувшин какой-то кривобокий, еле стоит на столе. Надо бы подложить под него что-нибудь.
– Погодите.
Поэт пошарил в кармане и достал продолговатый четырехугольный кусочек металла толщиной в строку, длиной дюйма в полтора Но едва он вытащил его, как поспешил сунуть обратно, видимо, смущенный своей неосторожностью. Д'Артаньян заметил это: от него ничего не ускользало.
Он протянул руку к куску металла.
– Простите, вот интересная штука; можно посмотреть?
– Конечно, – ответил поэт, – но сколько вы ни будете рассматривать, вы все равно не поймете, для чего он предназначен, пока я не скажу.
Д'Артаньян заметил некоторое колебание в тоне поэта и поспешность, с какой он хотел спрятать обратно в карман кусок металла.
Он, по обыкновению, насторожился. Впрочем, несмотря на уверения Жюпене, он сразу же понял, что это такое.
– Вы догадываетесь, что это? – продолжал поэт.
– Нет, – ответил Д'Артаньян, – право, не знаю.
– Так знайте, сударь, – сказал Жюпене, – этот кусок металла – буква типографского шрифта.
– Да что вы!
– Прописная буква…
– Скажите пожалуйста, – вскричал Д'Артаньян, широко раскрыв глаза.
– Да, сударь, это Ж, начальная буква моего имени.
– Знаете, мне хочется сказать вам…
– Что?
– Нет, не стоит… Я хотел сказать глупость.
– Но почему же? – ответил Жюпене покровительственным тоном.
– Видите ли, я никак не могу понять, как из таких букв можно составить слово.
– Это вас интересует?
– Ужасно.
– Так вот, смотрите, сейчас я покажу вам эту штуку. Погодите минуту… Теперь смотрите внимательно. Д'Артаньян с величайшим вниманием наблюдал, как Жюпене вытащил из кармана семь-восемь литер, но несколько меньшего размера.
– Ого-го! – воскликнул Д'Артаньян.
– Что такое?
– Да у вас в кармане целая типография! Черт возьми! Это в самом деле любопытно.
– Не правда ли?
– Сколько узнаешь интересного, путешествуя!
– За ваше здоровье! – произнес обрадованный Жюпене.
– И за ваше здоровье, черт побери! Впрочем, этот отвратительный сидр недостоин человека, привыкшего утолять жажду из источника Иппокрены.
Ведь так, кажется, называете вы, поэты, источник вашего вдохновения?
– Да, сударь, наш источник называется именно так. Название это греческое и состоит из двух слов: первое hippos, что означает лошадь… и…
– Сударь, – перебил его Д'Артаньян, – я угощу вас напитком, название которого происходит от одного французского слова, что не делает его хуже… от слова виноград. От этого сидра меня тошнит. Позвольте-ка мне справиться у трактирщика, не найдется ли у него в погребке несколько хороших бутылок божансийского вина.
На зов д'Артаньяна тотчас же явился трактирщик.
– Сударь, – прервал собеседника поэт, – я боюсь, что у нас не будет времени распить вино, так как я должен воспользоваться приливом, чтобы сесть на барку.
– На какую барку? – спросил Д'Артаньян.
– На барку, отправляющуюся в Бель-Иль.
«В Бель-Иль, хорошо», – подумал мушкетер.
– О, вам нечего спешить, – заметил трактирщик, раскупоривая бутылку, – барка отходит только через час.
– Кто же предупредит меня? – спросил поэт.
– Ваш сосед по комнате, – ответил хозяин гостиницы.
– Но я почти не знаю его…
– Как только вы услышите, что он уходит, значит, и вам время ехать.
– Он тоже едет в Бель-Иль?
– Да.
– Этот господин со слугою, вероятно, какой-нибудь дворянин? – спросил Д'Артаньян.
– Право, не могу вам сказать.
– Неужели вы его не знаете?
– Знаю только, что он пьет то же вино, что и вы.
– Черт побери, вот какая честь для нас, – сказал д'Артаньян, наливая вино собеседнику, когда трактирщик ушел.
– Значит, вы никогда не видели, как печатают книги? – произнес поэт, возвращаясь к своей излюбленной теме.
– Никогда.
– Так вот: берутся буквы, составляющие слово…
И он с необыкновенной быстротой и ловкостью подобрал буквы.
– Хорошо, – кивнул д'Артаньян, – но как сделать, чтобы буквы держались вместе? – И он налил второй стакан вина своему собеседнику.
Жюпене усмехнулся с видом превосходства и вытащил из кармана металлическую линейку, на которой начал устанавливать буквы, придерживая их большим пальцем левой руки.
– А как называется эта железная штука? – спросил д'Артаньян. – Наверное, она имеет свое название?
– Она называется наборной линейкой, – сказал Жюпене, – с помощью ее составляются строки.
– Ну, вот и выходит по-моему: у вас в кармане целая печатня, – заключил д'Артаньян, смеясь таким простодушным смехом, что поэт окончательно попался на удочку.
– Нет, не совсем так, – ответил он, – но я ленюсь писать, и когда в голове у меня складывается рифмованная строчка, я сейчас же стараюсь набрать ее и отпечатать. Это избавляет меня от лишней работы.
«Черт побери! – подумал про себя д'Артаньян. – Это требует разъяснений».
Под каким-то благовидным предлогом он встал из-за стола и, сбежав с лестницы, быстро вошел в сарай, где стояла маленькая тележка Жюпене.
Острием своего кинжала он проколол материю одного из тюков и обнаружил, что он полон типографского шрифта, образцы которого поэт носил в кармане.
– Ага! – сказал д'Артаньян. – Хоть я еще не знаю, желает ли Фуке укрепить Бель-Иль материально, но духовное оружие он, во всяком случае, готовит.
И, довольный этим открытием, он снова вернулся к столу. Он узнал теперь все, что хотел, но все же просидел с поэтом до тех пор, пока в соседней комнате не задвигались, собираясь в путь.
Поэт сейчас же поднялся. Он распорядился, чтобы запрягли его лошадь в тележку, которая ждала у дверей. Другой путешественник со своим слугою садились на лошадей во дворе.
Д'Артаньян проводил Жюпене до пристани. Тот погрузил на барку свою тележку с лошадью.
Второй путешественник и его слуга сделали то же со своими лошадьми.
Как ни старался д'Артаньян узнать имя неизвестного господина, это ему не удалось. Однако он постарался хорошо запомнить черты его лица.
Мушкетеру очень хотелось отправиться в Бель-Иль с обоими пассажирами, но опасение испортить дело победило любопытство и заставило его вернуться с берега в гостиницу. Вернувшись, он немедленно лег в постель, чтобы встать рано утром со свежей головой.

***

Источник : https://librebook.me/the_vicomte_of_bragelonne__ten_years_later ===

***

---

Читать - Виконт де Бражелон. Александр Дюма. 001 - с начала...

------ Слушать аудиокнигу Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя : https://akniga.xyz/22782-vikont-de-brazhelon-ili-desjat-let-spustja-djuma-aleksandr.html ===