Главная » » Двадцать лет спустя. Александр Дюма. 030. XXI СУД. XXII УАЙТ-ХОЛЛ.

23:39

Двадцать лет спустя. Александр Дюма. 030. XXI СУД. XXII УАЙТ-ХОЛЛ.

***

===

XXI

СУД

На другой день многочисленный конвой отвел Карла I в верховный суд,
который должен был его судить.
Толпа наводняла улицы и завладела крышами домов, примыкавших к зданию. Поэтому с первых же своих шагов наши друзья натолкнулись на почти
непреодолимое препятствие в виде живой стены. Какие-то простолюдины,
здоровенные и грубые парни, толкнули Арамиса так сильно, что Портос под-
нял свой грозный кулак и опустил его на вымазанную мукой физиономию од-
ного из них - видимо, булочника; от удара лицо булочника мгновенно пере-
менило цвет и покрылось кровью, став похожим на помятую кисть спелого
винограда. Это произвело некоторое волнение в толпе; три человека бросились было на Портоса, по Атос отстранил одного из них, д'Артаньян другого, а Портос перебросил третьего через голову. Несколько англичан, люби-
тели бокса, тотчас же оценили ловкость и быстроту этого маневра и захлопали в ладоши. Немногого недоставало, чтобы вся эта сцена, во время ко-
торой наши друзья стали уже побаиваться, что толпа их, пожалуй, раздавит, не вызвала бурного ликования; но наши путешественники, избегая все-
го, что могло бы обратить на них внимание, поспешили укрыться от восторгов жителей. Впрочем, доказав свою геркулесовскую силу, они кое-чего до-
бились: толпа расступилась перед ними. Они свободно достигли цели, которая еще минуту назад казалась им недостижимой, и пробрались к зданию су-
да.
Весь Лондон теснился у дверей, которые вели на трибуны, назначенные
для публики. Когда четверым друзьям удалось наконец проникнуть на одну
из них, они увидели, что три первые скамьи уже заняты. Это не слишком
огорчило их, так как они отнюдь не желали быть узнанными. Они заняли
места, очень довольные тем, что им удалось протолкаться. Один Портос
очень жалел, что не попал в первый ряд, так как ему хотелось щегольнуть
своим красным камзолом и зелеными штанами.
Скамьи были расположены амфитеатром, и с высоты своих мест друзья
могли видеть все собрание. Случайно они попали на среднюю трибуну и очутились как раз против кресла, приготовленного для Карла I.
Около одиннадцати часов утра король появился на пороге зала. Его окружала стража. Он был в шляпе, держался спокойно и обвел твердым и уверенным взглядом весь зал, словно пришел председательствовать на собрании
покорных подданных, а не отвечать на обвинение суда, состоящего из мятежников.
Судьи, радуясь возможности унизить короля, видимо, готовились вос-
пользоваться правом, которое они себе присвоили. И вот к королю подошел
один из приставов и сказал ему, что согласно обычаю обвиняемый должен
обнажить голову перед судьями.
Не отвечая ни слова, Карл еще глубже надвинул на голову свою фетровую
шляпу и отвернулся; затем, когда пристав отошел, он сел в кресло, приготовленное для него против председателя, постегивая себя по сапогу хлыстиком, который был у него в руках.
Парри, сопровождавший короля, стал за его креслом.
Д'Артаньян, вместо того чтобы смотреть на этот церемониал, наблюдал
за Атосом; его лицо выдавало все те чувства, которые сумел подавить ко-
роль, лучше владевший собой. Волнение Атоса, обычно столь спокойного и
хладнокровного, испугало д'Артаньяна.
- Надеюсь, - сказал он ему на ухо, - вы возьмете пример с короля и не
дадите глупейшим образом изловить себя в этой западне.
- Будьте покойны, - отвечал Атос.
- Ага! - продолжал д'Артаньян. - Они, кажется, чего-то опасаются;
смотрите, они удвоили охрану. Раньше были видны только солдаты с алебардами, а сейчас появились еще мушкетеры. Теперь хватит на всех; алебарды
следят за публикой там внизу, а мушкеты направлены на нас.
- Тридцать, сорок, пятьдесят, семьдесят, - говорил Портос, считая
прибывших солдат.
- Э, - заметил ему Арамис, - вы забыли офицера, Портос, а его, мне
кажется, стоит включить в счет.
- О да! - сказал д'Артаньян.
И он побледнел от гнева, узнав Мордаунта в офицере, который с обнаженной шпагой в руке ввел отряд мушкетеров и поставил их позади короля,
как раз напротив трибуны.
- Неужели он нас узнал? - продолжал д'Артаньян. - Если да, то я не-
медленно отступаю. Я вовсе не желаю, чтобы мне назначили определенный
род смерти. Я хочу выбрать его себе по собственному вкусу и отнюдь не
желаю быть застреленным в этой мышеловке.
- Нет, - успокоил его Арамис, - он нас не видит. Оп смотрит только на
короля. Гнусная тварь! Какими глазами смотрит он на него! Негодяй! Неужели он ненавидит короля так же сильно, как нас?
- Еще бы, черт возьми! - сказал Атос. - Мы лишили его только матери,
а король отнял у него имя и состояние.
- Это верно, - подтвердил Арамис. - Но тише. Председатель что-то говорит королю.
Действительно, председатель Бредшоу обратился к обвиняемому монарху.
- Стюарт, - сказал он ему, - прослушайте поименную перекличку ваших
судей и сделайте ваши заявления суду, если они у вас найдутся.
Король отвернулся в сторону, как будто эти слова относились не к не-
му.
Председатель подождал, и так как ответа не последовало, то воцарилось
минутное молчание; все собрание словно замерло, ловя малейший звук.
Из ста шестидесяти трех человек, назначенных членами суда, могли откликнуться только семьдесят три, так как остальные, побоявшись участия в
таком деле, не явились в суд.
- Я приступаю к перекличке, - сказал Бредшоу, как бы не замечая, что
в собрании не хватает трех пятых состава.
И он стал по очереди возглашать имена всех членов суда, присутствую-
щих и отсутствующих. Присутствующие откликались - кто громко, кто тихо,
смотря по тому, насколько тверды они были в своих убеждениях.
Когда произносилось имя отсутствующего, наступала коротенькая пауза,
после чего его имя повторялось второй раз.
Очередь дошла до полковника Ферфакса; двое-кратный вызов его сопровождался торжественным молчанием, показавшим, что полковник не пожелал лич-
но принять участие в этом судилище.
- Полковник Ферфакс! - повторил Бредшоу.
- Ферфакс? - вдруг раздался насмешливый голос, таежный, серебристый
тембр которого сразу выдал женщину. - Ферфакс слишком умен, чтобы прийти
сюда.
Слова эти были встречены громким смехом всех присутствующих: они были
произнесены с той беззаботной смелостью, которую женщины черпают в своей
слабости, обеспечивающей безнаказанность.
- Женский голос! - воскликнул Арамис. - Ах, много бы я дал, чтобы она
была молода и красива!
И он влез на скамью, вглядываясь в трибуну, с которой послышался го-
лос.
- Клянусь честью, - промолвил Арамис, - она прелестна. Смотрите,
д'Артаньян, все смотрят на' нее, но даже под взглядом Бредшоу она не
побледнела.
- Это леди Ферфакс, - сказал д'Артаньян. - Вы помните ее, Портос? Мы
видели ее с мужем у генерала Кромвеля.
Через минуту спокойствие, нарушенное этим забавным эпизодом, восстановилось, и перекличка продолжалась.
- Эти плуты закроют заседание, когда увидят, что они в недостаточном
количестве, - сказал граф де Ла Фер.
- Вы их не знаете, Атос. Поглядите, как улыбается Мордаунт, как он
смотрит на короля. Такой ли взгляд бывает у человека, который боится,
что жертва от него ускользнет? Нет, это улыбка удовлетворенной ненависти, уверенности в мщении. О презренный гад, я назову счастливым тот
день, когда мы с тобой скрестим кое-что поострее взглядов!
- Король поистине красавец, - заметил Портос. - Вы видите: хотя он и
в плену, а как тщательно одет! Одно перо на его шляпе стоит по меньшей
мере пятьдесят пистолей. Посмотрите, Арамис.
Перекличка окончилась. Председатель приказал приступить к чтению об-
винительного акта.
Атос побледнел. Он еще раз обманулся в своих ожиданиях: хотя судьи и
были в недостаточном количестве, суд все же начался. Ясно было, что ко-
роль осужден заранее.
- Ведь я вам говорил, Атос, - сказал ему д'Артаньян, пожимая плечами,
- но вы вечно сомневаетесь. Теперь возьмите себя в руки и, стараясь по-
меньше горячиться, слушайте те пакости, которые этот господин в черном
будет ничтоже сумняшеся говорить о своем короле.
Карл I слушал обвинительный акт с напряженным вниманием, пропуская
мимо ушей оскорбления и стараясь удержать в памяти жалобы; а когда нена-
висть переходила границы, когда обвинитель заранее присваивал себе роль
палача, он отвечал лишь презрительной усмешкой. Обвинения были тяжелые,
ужасные. Все неосторожные поступки злополучного короля приписывались
дурному умыслу с его стороны, а все его ошибки были превращены в преступления.
Д'Артаньян, небрежно слушая этот поток оскорблений с тем презрением,
какого они заслуживали, все же со свойственной ему чуткостью обратил
внимание на некоторые пункты обвинения.
- Сказать по правде, - обратился он к своим друзьям, - если следует
наказывать за легкомыслие и неблагоразумие, то этот несчастный король
заслуживает наказания; но наказание, которому его сейчас подвергают, уже
достаточно жестоко.
- Во всяком случае, - отвечал Арамис, - наказанию должны подверг-
нуться не король, а его министры, так как первый закон английской конс-
титуции гласит: "Король не может ошибаться".
"Что до меня, - размышлял Портос, глядя на Мордаунта и думая только о
нем, - то если бы я не боялся нарушить торжественность обстановки, я
спрыгнул бы вниз с трибуны и в три прыжка очутился бы возле Мордаунта. Я
бы задушил его, а затем схватил бы его за ноги в отдубасил им всех этих
дрянных мушкетеришек, представляющих скверную пародию на наших французских мушкетеров. Тем временем Д'Артаньян, который всегда был отважен и
предприимчив, может быть, нашел бы средство спасти короля. Надо будет
поговорить с ним об этом".
Между тем Атос, с пылающим взором, крепко сжимая кулаки и до крови
кусая губы, весь кипел от ярости, слушая эти бесконечные глумления и ди-
вясь безмерному терпению короля. Его твердая рука, его верное сердце
трепетали от возмущения.
В эту минуту обвинитель закончил свою речь словами:
- Настоящее обвинение предъявляется от имени английского народа.
Эти слова вызвали ропот на трибунах, и другой голос, уже не женский,
а мужской, твердый и гневный, прогремел позади д'Артаньяна:
- Ты лжешь! Девять десятых английского народа ужасаются твоим словам.
Это был Атос. Не в силах совладать с собой, он вскочил с места, про-
тянул руку к обвинителю и бросил ему в лицо свои гневные слова.
- Король, судьи, публика и все собравшиеся тотчас повернулись к три-
буне, где находились наши друзья. Мордаунт сделал то же самое и сразу
узнал французского офицера, около которого поднялись его трое друзей,
бледные и угрожающие. В глазах Мордаунта вспыхнула радость: наконец-то
он нашел тех, отыскать и убить которых было целью его жизни. Гневным
движением подозвав к себе десятка два мушкетеров, он указал им на трибу-
ну, где сидели его враги, и скомандовал:
- Пли по этой трибуне!
Но тут Д'Артаньян быстрее молнии схватил Атоса, а Портос - Арамиса;
одним прыжком перемахнув через головы сидевших впереди, они бросились в
коридор, спустились по лестнице и смешались с толпой. Тем временем в за-
ле три тысячи зрителей сидели под наведенными мушкетами, и только мольбы
о пощаде и крики ужаса предотвратили едва не начавшуюся бойню.
Карл тоже узнал четырех французов; одною рукой он схватился за грудь,
как бы желая сдержать биение сердца, а другой закрыл глаза, чтобы не видеть гибели своих верных друзей.
Мордаунт, бледный, дрожа от ярости, бросился из залы с обнаженной
шпагой в руке во главе десятка солдат. Он расталкивал толпу, расспрашивал, метался, наконец вернулся ни с чем.
Суматоха была невообразимая. Более получаса стоял такой шум, что
нельзя было расслышать собственного голоса. Судьи опасались, что с любой
трибуны могут грянуть выстрелы. Сидевшие на трибунах глядели в направленные на них дула, волновались и шумели, снедаемые страхом и любопытством.
Наконец тишина восстановилась.
- Что вы можете сказать в свою защиту? - спросил Бредшоу у короля.
- Прежде чем спрашивать меня, - начал Карл тоном скорее судьи, чем
обвиняемого, не снимая шляпы и поднимаясь с кресла не с покорным, а с
повелительным видом, - прежде чем спрашивать меня, ответьте мне сами. В
Ньюкасле я был свободен и заключил договор с обеими палатами. Вместо то-
го чтобы выполнить этот договор так, как я выполнял его со своей стороны, вы купили меня у шотландцев, купили за недорогую цену, насколько мне
известно, и это делает честь бережливости вашего правительства. Но если
вы купили меня, как раба, то неужели вы думаете, что я перестал быть ва-
шим, королем? Нисколько. Отвечать вам - значит забыть об этом. Поэтому я
отвечу вам только тогда, когда вы докажете мне ваше право ставить мне
вопросы. Отвечать вам - значит признать вас моими судьями, а я признаю в
вас только своих палачей.
И среди гробового молчания Карл, спокойный, гордый, не снимая шляпы,
снова уселся в кресло.
- О, почему их здесь нет, моих французов, - прошептал Карл, устремляя
гордый взор на ту трибуну, где они появились на одну минуту. - Если бы
они были там, они увидали бы, что друг их при жизни был достоин защиты,
а после смерти - сожаления.
Но напрасно старался он проникнуть взором в толпу, напрасно надеялся
встретить сочувственные взгляды. На него отовсюду смотрели тупые и боязливые лица; он чувствовал вокруг себя лишь ненависть и злобу.
- Хорошо, - сказал председатель, видя, что Карл твердо решил молчать.
- Хорошо, мы будем судить вас, несмотря на ваше молчание. Вы обвиняетесь
в измене, или злоупотреблении властью и в убийстве. Свидетели будут при-
ведены к присяге. Теперь ступайте; следующее заседание принудит вас к
тому, что вы отказываетесь сделать сегодня.
Карл поднялся и, обернувшись к Парри, увидал, что тот стоит бледней
мертвеца, с каплями холодного пота на лбу.
- Что с тобой, мой дорогой Парри? - спросил он. - Что так взволновало
тебя?
- О ваше величество, - умоляющим голосом отвечал ему сквозь слезы
Парри, - если будете выходить из зала, не смотрите влево.
- Почему, Парри?
- Не смотрите, умоляю вас, ваше величество.
- Да в чем дело? Говори же, - настаивал Карл, пытаясь заглянуть за
шеренгу солдат, стоявшую позади него.
- Там... но вы не станете смотреть, ваше величество, не правда ли?..
Там на столе лежит топор, которым казнят преступников. Это гнусное зрелище; не смотрите, ваше величество, умоляю вас.
- Глупцы! - проговорил Карл. - Неужели они считают меня таким жалким
трусом, как они сами? Ты хорошо сделал, что предупредил меня; благодарю
тебя, Парри.
И так как настало время уходить, король вышел в сопровождении стражи.
Действительно, налево от входной двери лежал, зловеще отражая красный
цвет сукна, на которое его положили, стальной топор с длинной деревянной
рукояткой, отполированной рукой палача.
Поравнявшись с ним, Карл остановился и, обращаясь к топору, сказал со
смехом:
- А, это ты, топор! Славное пугало, вполне достойное тех, кто не знает, что такое рыцарь. Я не боюсь тебя, секира палача, - добавил он,
стегнув его своим тонким, гибким хлыстом, который держал в руке. - Удар
за тобой, и я буду ждать его с христианским терпением.
И, пожав плечами с чисто королевским достоинством, он прошел вперед,
повергнув в изумление всех теснившихся вокруг стола, чтобы посмотреть,
какое лицо сделает король при виде топора, который в недалеком будущем
отделит его голову от туловища.
- Право, Парри, - продолжал король, идя по коридору, - все эти люди
принимают меня за какого-то колониального торговца хлопком, а не за ры-
царя, привыкшего к блеску стали. Неужели они думают, что я не стою мяс-
ника?
Говоря это, он подошел к выходу. Здесь теснилась громадная толпа лю-
дей, которым не нашлось места на трибунах и которые желали насладиться
концом зрелища, хотя самой интересной части его им не удалось видеть.
Среди этого неисчислимого множества людей король не встретил ни одного
сочувственного взгляда; всюду видны были угрожающие лица. Из груди его
вырвался легкий вздох. "Сколько людей, - подумал он, - и ни одного пре-
данного друга".
И когда в душе его проносилась эта мысль, внушенная сомнением и отчаянием, словно отвечая на нее, чей-то голос рядом с ним произнес:
- Слава павшему величию!
Король быстро обернулся; на глазах его блеснули слезы, сердце болезненно сжалось.
Это был старый солдат его гвардии. Увидя проходящего мимо него плен-
ного короля, он не мог удержаться, чтобы не отдать ему этой последней
чести.
Но несчастный тут же чуть не был забит ударами сабельных рукояток. В
числе бросившихся на него король узнал капитана Грослоу.
- Боже мой! - воскликнул Карл. - Какое жестокое наказание за столь
ничтожный проступок!
С болью в сердце король продолжал свой путь, не успел он сделать и
ста шагов, как какой-то разъяренный человек, протиснувшись между двумя
конвойными, плюнул ему в лицо.
Одновременно раздался громкий смех и смутный ропот. Толпа отступила,
затем вновь нахлынула и заволновалась, как бурное море. Королю показа-
лось, что среди этих живых волн он видит горящие глаза Атоса.
Карл отер лицо и проговорил с грустной улыбкой:
- Несчастный! За полкроны он оскорбил бы и родного отца!
Король не ошибся: он действительно видел Атоса и его друзей, которые,
снова вмешавшись в толпу, провожали его последним взглядом.

XXII

УАЙТ-ХОЛЛ

Как легко можно было предвидеть, парламент приговорил Карла Стюарта к
смерти.
Хотя наши друзья и ожидали этого приговора, однако он поверг их в глубокую скорбь. Д'Артаньян, находчивость которого обыкновенно пробуждалась в
самые критические моменты, еще раз торжественно поклялся, что он пойдет
на все, только бы помешать кровавой развязке этой трагедии. Но каким об-
разом? Он и сам еще хорошенько не знал. Все зависело от обстоятельств. А
в ожидании, пока план окончательно созреет, нужно было во что бы то ни
стало выиграть время и помешать исполнению казни на следующий день, как
это постановил суд.
Единственным средством было увезти лондонского палача.
Если палач исчезнет, казнь не сможет состояться. Без сомнения, пошлют
за другим палачом в соседний город, но на это потребуется, по крайней
мере, целый день, а один день в таких случаях может быть равносилен спа-
сению.
И Д'Артаньян взял на себя эту более чем трудную задачу.
Далее, не менее важно было предупредить Карла Стюарта о предполагаемой попытке спасти его, чтобы он по возможности помогал своим друзьям
или, по крайней мере, не делал ничего такого, что могло бы помешать их
усилиям. Арамис взялся за это опасное дело. Карл Стюарт просил, чтобы
епископу Джаксону было дозволено навестить его в Уайт-Холле, где он был
заключен. Мордаунт в тот же вечер отправился к епископу и передал ему
желание короля, а также разрешение Кромвеля. Арамис решил уговорами или
угрозами добиться от епископа, чтобы тот позволил ему надеть епископское
облачение и под видом епископа проникнуть во дворец Уайт-Холл.
Атос, наконец, взял на себя все приготовления к бегству из Англии, на
случай как успеха, так и неудачи.
Наступила ночь. Друзья сговорились встретиться в гостинице в одиннадцать часов вечера и разошлись каждый для выполнения своего опасного поручения.
Дворец Уайт-Холл охранялся тремя кавалерийскими полками и еще более
неусыпными заботами Кромвеля, который сам постоянно наведывался туда, а
также присылал своих генералов и слуг.
Осужденный на смерть король, сидя один в своей комнате, освещенной
двумя свечами, печально припоминал свое былое величие, которое перед
смертью, как обычно бывает, казалось ему более сладостным и блиста-
тельным, чем когда-либо раньше.
Парри, не покидавший своего господина, с момента его осуждения не переставал плакать.
Карл Стюарт, облокотившись на стол, смотрел на медальон, в котором
находились рядом портреты его жены и дочери. Он ожидал Джаксона, а после
него - казни.
Иногда его мысль возвращалась к благородным французам, которые, дума-
лось ему, были уже за сто лье; они превратились для него в сказочные видения, какие являются во сне и исчезают при пробуждении.
Действительно, порою Карл спрашивал себя, не было ли все случившееся
с ним сном или лихорадочным бредом.
При этой мысли он вставал и, сделав несколько шагов по комнате, чтобы
выйти из оцепенения, подходил к окну, но тут же замечал торчавшие снаружи блестящие штыки часовых. И тогда он поневоле убеждался, что это не
сон и что кровавый кошмар - действительность.
Карл безмолвно возвращался к своему креслу, облокачивался на стол,
опускал голову на руку и погружался в раздумье.
"Увы, - говорил он сам себе, - если бы я мог исповедаться перед одним
из тех светочей церкви, уму которых доступны все тайны жизни, все ничтожество величия, быть может, голос такого духовника заглушил бы голос
скорби, который я слышу в моей душе. Но нет, моим духовником будет священник не выше обычного уровня, мечты которого о карьере и богатстве я
разрушил моим собственным падением. Он будет говорить мне о боге и смерти, как он говорил не раз другим умирающим. Может ли он понять, что умирающий король оставляет свой трон узурпатору, а в это время дети его лишены хлеба насущного!"
Он поднес портреты к губам и шепотом стал называть имена всех своих
детей.
Наступила, как мы уже сказали, ночь - темная и облачная. На соседней
колокольне медленно пробили часы. Бледный свет двух свечей отбрасывал на
стены просторной высокой комнаты странные отблески, похожие на призраки.
Этими призраками были предки короля Карла, выступавшие из своих золотых
рам. Этими отблесками были последние синеватые и мерцающие вспышки поту-
хавших углей.
Беспредельная грусть овладела всем существом Карла. Закрыв лицо рука-
ми, он думал о мире, столь прекрасном, когда мы его оставляем или, вер-
нее сказать, когда он ускользает от нас; король думал о ласках своих де-
тей, таких нежных и сладостных, особенно когда с детьми расстаешься на-
веки; думал о жене своей, благородной и мужественной женщине, которая
поддерживала его до последней минуты. Он снял с груди крест, осыпанный
брильянтами, и орден Подвязки, которые она прислала ему с этими благо-
родными французами, и поцеловал их. Затем ему пришла мысль, что она увидит эти предметы только тогда, когда он уже будет лежать в могиле, холодный и обезображенный, - и он почувствовал, как вместе с этой мыслью
его охватывает дрожь и холод, словно уже смерть простерла над ним свой
покров.
Так, в этой комнате, которая приводила ему на память столько воспоминаний, в которой, бывало, толпилось столько придворных и раздавалось
столько льстивых речей, король сидел один со своим опечаленным слугой,
у которого он не мог найти никакой духовной поддержки... И тогда - кто
бы мог подумать! - королем овладела слабость, и он отер в темноте слезу,
упавшую на стол и сверкнувшую на расшитой золотом скатерти.
Внезапно в коридоре послышались шаги. Дверь отворилась, факелы наполнили комнату дымным светом, и человек в епископской мантии вошел в соп-
ровождении двух часовых; Карл повелительным движением руки велел им вый-
ти.
Часовые удалились, и комната опять погрузилась во мрак.
- Джаксон! - воскликнул Карл. - Джаксон! Благодарю вас, последний
друг мой, вы пришли кстати.
Епископ искоса и с беспокойством оглянулся на человека, который, заливаясь слезами, сидел в углу за камином.
- Полно, Парри, - обратился к нему король, - не плачь! Вот господь
посылает нам утешение.
- Ах, это Парри! - сказал епископ. - Ну, тогда я спокоен. В таком
случае, ваше величество, позвольте мне приветствовать вас и сказать, кто
я и для чего пришел.
При звуке этого голоса Карл чуть было не вскрикнул, но Арамис прило-
жил палец к губам и низко поклонился королю Англии.
- Это вы, шевалье д'Эрбле? - прошептал Карл.
- Да, государь, - отвечал Арамис, возвышая голос, - да, я епископ
Джаксон, верный рыцарь церкви, который пришел сюда по желанию вашего ве-
личества.
Карл всплеснул руками. Он узнал д'Эрбле и был поражен отвагой этих
людей, которые, хотя и были иностранцами, без всякого корыстного побуждения столь упорно боролись против воли целого народа и злой судьбы ко-
роля.
- Вы, - проговорил он, - это вы... Как вы проникли сюда? Боже мой!
Если они узнают, вы погибли.
Парри был уже на ногах; вся его фигура выражала наивное и глубокое
восхищение.
- Государь, не думайте обо мне, - продолжал Арамис, жестом приглашая
короля говорить тише. - Думайте о себе. Вы видите, ваши друзья не дрем-
лют. Я еще не знаю, что мы сделаем, но четверо решительных людей могут
сделать многое. Помня об этом, не смыкайте глаз, ничему не удивляйтесь и
будьте на все готовы.
Карл покачал головой.
- Друг мой, - сказал он, - знаете ли вы, что нельзя терять времени и
что если вы желаете действовать, так надо торопиться? Знаете вы, что
завтра в десять часов утра я должен умереть?
- Ваше величество, до тех пор должно случиться нечто такое, что помешает казни.
Король с удивлением посмотрел на Арамиса.
В ту же минуту снаружи, под окном короля, послышался странный шум и
грохот, словно сбрасывали с воза доски.
- Вы слышите? - спросил король.
Вслед за этим треском послышался болезненный крик.
- Я слушаю, - сказал Арамис, - но не понимаю, что это за шум, а глав-
ное - что это за крик.
- Что за крик, я и сам не знаю, - сказал король, - но шум я вам сей-
час объясню. Вы знаете, что меня должны казнить под этими самыми окнами?
- прибавил Карл, простирая руку к темной пустынной площади, по которой
ходили только солдаты и часовые.
- Да, ваше величество, знаю, - отвечал Арамис.
- Так вот, из досок, которые сюда привезли, сооружают для меня эша-
фот. Должно быть, при разгрузке ушибли кого-нибудь из рабочих.
Арамис невольно вздрогнул.
- Вы видите, - сказал Карл, - бесполезно делать какие-либо попытки: я
осужден, предоставьте меня моей участи.
- Ваше величество, - сказал, овладев собой, Арамис, - пусть себе
строят сколько угодно эшафотов - они не найдут палача.
- Что вы хотите сказать? - спросил король.
- Я хочу сказать, что сейчас палач уже либо похищен, либо подкуплен
вашими друзьями. Завтра утром эшафот будет готов, но палача на месте не
окажется, и казнь отложат на один день.
- И что будет дальше? - снова в недоумении спросил король.
- А то, что завтра ночью мы вас похитим.
- Каким образом? - воскликнул король, лицо которого невольно озари-
лось радостью.
- О, - прошептал Парри, молитвенно сложа руки, - да благословит бог
вас и ваших друзей!
- Каким образом? - повторил король. - Я должен знать это, чтобы быть
в состоянии помочь вам.
- Я и сам еще не знаю, ваше величество, - отвечал Арамис, - но только
самый ловкий, самый храбрый и самый верный из нас четверых сказал мне,
когда мы расставались: "Шевалье, передайте королю, что завтра в десять
часов вечера мы похитим его". А раз он это сказал, значит, так и будет.
- Назовите мне имя этого неизвестного друга, - попросил король, -
чтобы я мог с благодарностью повторять его, все равно, удастся ли ваша
смелая попытка или нот.
- Д'Артаньян, ваше величество; тот самый, который чуть не спас вас в
пути, когда так не вовремя явился полковник Гаррисон.
- Вы действительно удивительные люди! - сказал король. - Если бы мне
рассказали что-нибудь подобное, я бы не поверил.
- А теперь, ваше величество, - продолжал Арамис, - выслушайте меня.
Не забывайте ни на минуту, что мы бодрствуем и стараемся вас спасти; ло-
вите малейший жест, звук голоса, знак, который кто-нибудь из нас подаст
вам, - наблюдайте, прислушивайтесь ко всему.
- О шевалье д'Эрбле, - воскликнул король, - что могу я сказать вам!
Никакое слово, даже если оно будет исходить из глубины моего сердца, не
в силах выразить вам моей благодарности. Если вам удастся ваше предприятие, то вы спасете не только короля, - ибо королевский сан пред лицом
эшафота, клянусь вам, кажется мне чем то весьма ничтожным, - нет, вы сделаете больше: вы вернете жене мужа и детям отца. Шевалье, вот вам моя
рука; это рука друга, который будет любить вас до последнего своего
вздоха.
Арамис хотел поцеловать руку короля, но тот быстро схватил его руку и
прижал к своей груди.
В эту минуту кто-то вошел в комнату, даже не постучавшись в дверь.
Арамис хотел отдернуть свою руку, по король удержал ее.
Вошедший был один из тех пуритан - полусвященник, полусолдат, каких
много развелось при Кромвеле.
- Что вам угодно, сударь? - обратился к нему король.
- Я хочу узнать, окончилась ли исповедь Карла Стюарта? - спросил во-
шедший.
- Какое вам дело? Мы с вами разных вероисповеданий, - заметил король.
- Все люди братья, - отвечал пуританин. - Один из моих братьев умирает, и я пришел напутствовать его к смерти.
- Пожалуйста, оставьте короля в покое, - вмешался Парри, - король не
нуждается в ваших напутствиях.
- Ваше величество, - тихо обратился к королю Арамис, - будьте с ним
осторожней: это, должно быть, шпион.
- После досточтимого епископа, - сказал король, - я охотно вас выслушаю.
Подозрительная личность удалилась, окинув епископа долгим, внимательным взглядом, не ускользнувшим от короля.
- Шевалье, - сказал он, когда дверь затворилась, - я думаю, что вы
правы: этот человек приходил сюда с дурными намерениями. Когда вы будете
уходить, остерегайтесь, чтобы при выходе с вами не случилось какого ни-
будь несчастья.
- Благодарю, ваше величество, - сказал Арамис, - тогда не беспокой-
тесь обо мне, у меня под рясой кольчуга и кинжал.
- Ступайте, и да хранит вас господь, как говаривал он, когда был королем.
Арамис вышел. Карл проводил его до дверей. Арамис вышел, благословляя
всех встречных на пути; стража склонилась перед ним. Он величественно
проследовал через двери, полные солдат, и сел в карету. Двое часовых
проводили его до самого епископского дворца и оставили только у порога.
Джаксон ожидал его в величайшей тревоге.
- Ну что? - спросил он, увидя Арамиса.
- Отлично! - отвечал Арамис. - Все вышло, как я надеялся: шпионы, ча-
совые, стража - все приняли меня за вас. Король благословляет вас в ожи-
дании вашего благословения.
- Спаси вас господь, сын мой! Ваш пример преисполняет меня бодростью
и надеждой.
Арамис переоделся в свое платье, накинул свой плащ и вышел, предупре-
див Джаксона, что он намерен еще раз прибегнуть к его помощи.
Не прошел он по улице и десяти шагов, как заметил следовавшего за ним
по пятам человека огромного роста, закутанного в плащ. Арамис схватился
за кинжал и остановился. Человек подошел прямо к нему. Это был Портос.
- Милый друг! - сказал Арамис, протягивая ему РУКУ.
- Видите, дорогой мой, - ответил Портос, - у каждого из нас было свое
дело. На мою долю выпало охранять вас, и я вас охранял. Видели вы короля?
- Да. Все идет великолепно. Ну а где теперь наши друзья?
- Мы условились встретиться в одиннадцать часов в гостинице.
- В таком случае нельзя терять времени, - заметил Арамис.
Действительно, в эту минуту на соборе св. Павла пробило половину
одиннадцатого.
Но так как Арамис и Портос спешили, то они прибыли первыми. Вслед за
ними появился Атос.
- Все идет превосходно, - заявил он, не дожидаясь вопроса товарищей.
А вы что сделали? - спросил его Арамис.
- Я нанял маленькую фелуку, узкую, как индейская пирога, и легкую,
как ласточка. Она будет дожидаться нас у Гринвича, против Собачьего ост-
рова. На ней хозяин и четыре матроса; за пятьдесят фунтов они согласи-
лись ждать нас три ночи подряд. Сев в нее вместе с королем, мы вос-
пользуемся первым приливом, спустимся по Темзе и через два часа будем в
открытом море. Затем, как настоящие пираты, мы поплывем вдоль берега,
скрываясь за скалами, и если море окажется свободным, направимся прямо в
Булонь. На тот случай, если меня убьют, запомните, что капитан зовется
Роджерс, а фелука - "Молния". Зная это, вы без труда отыщете их. Носовой
платок с четырьмя узлами на углах будет приметой, по которой вас узнают.
Через минуту вошел д'Артаньян.
- Выворачивайте ваши карманы, - сказал он. - Нужно собрать сто фунтов
стерлингов. Что касается моих ресурсов...
С этими словами д'Артаньян вывернул свои карманы: они были совершенно
пусты.
Нужная сумма появилась в один миг. Д'Артаньян вышел и через минуту
вернулся.
- Готово, - сказал он. - Кончил. Ух, нелегко было!
- Палач выехал из Лондона? - спросил Атос.
- Как бы не так! Это значило бы сделать полдела: он мог бы выехать в
одни ворота и въехать в другие.
- Так где же он? - спросил Атос.
- В погребе.
- В каком погребе?
- В погребе нашей гостиницы. Мушкетон сидит на пороге, а ключ от входа у меня.
- Браво! - скачал Арамис. - Но как вам удалось убедить этого человека
скрыться?
- Да так, как можно убедить всякого на свете: с помощью золота. Это
стоило довольно дорого, по он согласился.
- А сколько это вам стоило, мой друг? - спросил Атос. - Ведь вы пони-
маете, мы теперь уже не прежние бедные мушкетеры, бездомные неимущие
скитальцы, и теперь все расходы у нас должны быть общие.
- Это обошлось мне в двенадцать тысяч ливров, - сказал д'Артаньян.
- Где же вы их достали? - продолжал допрашивать Атос. - Разве у вас
было столько денег?
- А знаменитый алмаз королевы? - со вздохом проговорил д'Артаньян.
- Ах да! Я видел его у вас на руке, - заметил Арамис.
- Значит, вы выкупили его у Дезэссара? - спросил Портос.
- Ну конечно же! - отвечал д'Артаньян - Но, видно уж, мне на роду на-
писано не владеть им! Что поделаешь? Говорят, у алмазов есть свои симпа-
тии и антипатии, как у людей. Этот алмаз, по-видимому, терпеть меня не
может.
- Хорошо, - заметил Атос, - допустим, что с самим палачом дело уладилось, но ведь, к несчастью, у всякого палача, насколько я знаю, бывает
помощник.
- Был такой и у этого. Но тут нам уж прямо подвезло.
- Каким образом?
- Не успел я задуматься над тем, как с этим вторым уладить дело, -
вдруг моего голубчика приносят с переломанной ногой. От избытка усердия
он взялся сопровождать до самых окон короля воз с досками. Одна из них
упала ему на ногу и переломила ее.
- А, так это он закричал, когда я был в комнате короля! - заметил
Арамис.
- Должно быть, - отвечал д'Артаньян. - Но так как он парень с голо-
вой, то обещал прислать вместо себя четырех ловких и опытных рабочих в
помощь тем, которые сооружают эшафот. И, вернувшись к своему хозяину,
он, несмотря на боль от перелома, тотчас же написал своему приятелю,
плотнику Тому Лоу, чтобы тот отправился в Уайт-Холл и исполнил свое обе-
щание. Вот это письмо, которое он послал с нарочным за десять пенсов и
которое нарочный передал мне за луидор.
- А на кой черт вам это письмо? - спросил Атос.
- Неужели вы не догадываетесь? - спросил д'Артаньян с лукавой усмешкой.
- Честное слово, нет.
- Ну так вот. Любезный Атос, вы, который говорите по-английски, как
сам Джон Буль, будете мистером Томом Лоу, а мы трое будем вашими товари-
щами. Понимаете вы теперь?
Атос вскрикнул от радости и восхищения, затем бросился в гардеробную
и достал одежды рабочих, в которые четверо друзей немедленно обрядились.
После этого они вышли из гостиницы; Атос нес пилу, Портос - клещи, Ара-
мис - топор, а д'Артаньян - молоток и гвозди.
Письмо, написанное помощником палача, убедило главного плотника, что
это те самые люди, которых он ждал.