Главная » » Двадцать лет спустя. Александр Дюма. 021. XLVII МЕССА ПО СЛУЧАЮ ПОБЕДЫ ПРИ ЛАНСЕ.

23:42

Двадцать лет спустя. Александр Дюма. 021. XLVII МЕССА ПО СЛУЧАЮ ПОБЕДЫ ПРИ ЛАНСЕ.

***

XLVII

МЕССА ПО СЛУЧАЮ ПОБЕДЫ ПРИ ЛАНСЕ

То оживление, которое королева Генриетта заметила во дворце и причину
которого она тщетно пыталась разгадать, было вызвано ланской победой.
Вестником этой победы принц Конде послал герцога Шатильона, немало ей
содействовавшего; ему же было поручено развесить под сводами собора Бо-
гоматери двадцать два знамени, взятых у лотарингцев и испанцев.
Известие это имело самое важное значение: борьба с парламентом разрешалась в пользу двора. Вводя без соблюдения должной формы налоги, вызывавшие протест парламента, правительство заявляло, что они необходимы
для поддержания чести Франции, и сулило победы над неприятелем. А так
как после битвы при Нордлингене не случалось ничего, кроме неудач, то
парламенту легко было требовать объяснений у Мазарини по поводу этих по-
бед, вечно обещаемых и все откладываемых на будущее. Но на этот раз ожи-
дания сбылись, был одержан успех, и успех полный. Поэтому всем было яс-
но, что двор празднует двойную победу: победу над внешним врагом и победу над врагами внутренними. Даже юный король, получив это известие,
воскликнул:
- Ага, господа парламентские советники, послушаем, что вы скажете теперь!
За эти слова королева прижала к сердцу своего царственного сына, вы-
сокомерный и своевольный нрав которого так хорошо соответствовал ее
собственному.
В тот же вечер был созван совет, на который пригласили: маршала де Ла
Мельере и г-на де Вильруа, потому что они были мазаринистами; Шавиньи и
Сегье, потому что они ненавидели парламент, а также Гито и Коменжа, по-
тому что они были преданы королеве.
Что было решено на этом совете, осталось тайной. Узнали только, что в
ближайшее воскресенье в соборе Богоматери состоится торжественная месса
по случаю победы при Лансе.
Поэтому в следующее воскресенье парижане проснулись в веселом настроении. Благодарственная месса в те времена была большим событием; тогда
не злоупотребляли такими торжественными церемониями, и они производили
подобающее впечатление. Даже солнце, казалось, принимало участие в тор-
жестве; оно ослепительно сверкало, золотя мрачные башни собора, уже переполненного огромными толпами народа. Самые темные улицы старого города
приняли праздничный вид, и вдоль набережных вытянулись длинные вереницы
горожан, ремесленников, женщин и детей, направляющихся в собор Богоматери, подобно реке, текущей вспять к своим истокам.
Лавки были пусты, дома заперты. Всякому хотелось посмотреть на моло-
дого короля, на его мать и на пресловутого кардинала Мазарини, которого
все до того ненавидели, что никто не хотел лишить себя случая на него
полюбоваться.
Полнейшая свобода царила среди этой бесчисленной народной массы. Вся-
кие мнения высказывались открыто, и, если можно так выразиться, в народе
трезвонили о бунте, а тысячи колоколов со всех церквей трезвонили о мес-
се. Порядок в городе поддерживался самими горожанами. Ничьи угрозы не
мешали единодушному проявлению всеобщей ненависти и не замораживали
брань на устах.
Все же около восьми часов утра полк гвардии королевы, под командой
Гито и его помощника и племянника Коменжа, с трубачами и барабанщиками
впереди, стал развертываться между Пале-Роялем и собором. Горожане,
всегда падкие до военной музыки и блестящих мундиров, спокойно смотрели
на этот маневр.
Фрике нарядился в этот день по-праздничному, и под предлогом флюса,
которым он мгновенно обзавелся, засунув за щеку бесчисленное количество
вишневых косточек, получил от своего начальника Базена отпуск на целый
день. Сначала Базен ему отказал: он был не в духе, во первых, оттого, что
Арамис уехал, не сказав ему куда, затем потому, что был вынужден прислуживать на мессе по случаю победы, которой он сам никак не мог радо-
ваться. Базен, как мы знаем, был фрондер, и если бы при подобном тор-
жестве причетник мог отлучиться, как простой мальчик из хора, то Базен,
конечно, обратился бы к архиепископу с той же просьбой, с какой обратил-
ся к нему Фрике. Итак, сначала он отказал наотрез. Но тогда, на глазах у
Базена, опухоль Фрике так выросла в объеме, что стала угрожать чести
всего хора, который был бы, несомненно, опозорен таким уродством. Базен
в конце концов, хотя и ворча, уступил. Едва выйдя из собора, Фрике выплюнул всю свою опухоль и сделал в сторону Базена один из тех жестов, ко-
торые обеспечивают за парижскими мальчишками превосходство над мальчишками всего мира. Он, понятно, освободился и от своих обязанностей в
трактире под предлогом, что ему надо прислуживать на мессе в соборе.
Итак, Фрике был свободен, и, как мы уже сказали, он нарядился в самое
роскошное свое платье. Главным украшением его особы была шапка, один из
тех не поддающихся описанию колпаков, которые представляют нечто среднее
между средневековым беретом и шляпой времен Людовика XIII. Этот замечательный головной убор смастерила ему мать: по прихоти ли или за нехваткой одинаковой ткани, она мало заботилась о подборе красок; и потому это
чудо шляпочного искусства XVII века было с одной стороны желтое с зеле-
ным, а с другой - белое с красным. Но Фрике, вообще любивший разнообразие в тонах, только гордился этим.
Отделавшись от Базена, Фрике бегом направился к Пале-Роялю и прибежал
туда как раз в ту минуту, когда из ворот дворца выходил гвардейский
полк. Так как Фрике явился сюда для того, чтобы насладиться зрелищем и
послушать музыку, то он сейчас же присоединился к музыкантам и начал
маршировать рядом с ними, сначала изображая барабанный бой с помощью
двух грифельных досок, затем подражая губами звукам трубы с искусством,
которое не раз доставляло ему похвалу любителей подражательной музыки.
Этого развлечения хватило от заставы Сержантов до Соборной площади, и
Фрике все время испытывал истинное наслаждение. Но когда полк пришел на
место и роты вошли в Старый город и, развернувшись, построились до само-
го конца улицы Святого Христофора, вблизи улицы Кокатри, где жил совет-
ник Брусель, Фрике вспомнил, что он еще не завтракал, и задумался над
тем, куда бы ему направить свои стопы для выполнения этого важного акта
в программе дня. По зрелом размышлении он решил поесть за счет советника
Бруселя.
Поэтому он пустился бегом, запыхавшись прибежал к дому советника и
стал стучать в дверь.
Ему отворила его мать, старая служанка Бруселя.
- Что тебе надо, бездельник, - спросила она, - и почему ты не в соборе?
- Я был там, мамаша Наннета, - ответил Фрике, - но я видел, что там
происходят вещи, о которых следовало бы предупредить господина Бруселя.
И с разрешения господина Базена - вы ведь знаете господина Базена, наше-
го причетника? - я пришел сюда, чтобы поговорить с господином Бруселем.
- Что же ты хочешь сказать господину Бруселю, обезьяна?
- Я хочу поговорить с ним лично.
- Этого нельзя: он работает.
- Ну, я подожду, - сказал Фрике, которого это устраивало тем лучше,
что он знал, как использовать свое время.
С этими словами он быстро поднялся по ступеням крыльца, обогнав Нан-
нету.
- Что ж тебе надо наконец от господина Бруселя? - спросила она.
- Я хочу сказать ему, - отвечал ей Фрике, крича во всю глотку, - что
с той стороны идет целый гвардейский волк. А так как все говорят, что
двор настроен против господина Бруселя, то я пришел предупредить, чтобы
он был настороже.
Брусель услышал слова юного плута и, растроганный таким усердием,
спустился в нижний этаж; он действительно работал у себя в кабинете, во
втором этаже.
- Мой друг, - сказал он, - что нам за дело до гвардейского полка? Ты,
верно, с ума сошел, что поднял такой переполох? Разве ты не знаешь, что
эти господа всегда так делают и что по пути короля всегда выстраивают
рядами этот полк?
Фрике изобразил на своем лице удивление и начал мять в руках свою
шапку.
- Ничего нет удивительного, что вы это знаете, господин Брусель, вам
ведь известно все, - сказал он, - но я, клянусь богом, ничего не знал и
думал услужить вам. Не сердитесь на меня за это, господин Брусель.
- Напротив, мой милый, напротив, твое усердие мне нравится. Наннета,
- обратился Брусель к служанке, - достаньте-ка абрикосы, которые прислала нам госпожа де Лонгвиль из Нуази, и дайте полдюжины вашему сыну вместе с краюхой свежего хлеба.
- Ах, благодарю вас, - воскликнул Фрике, - благодарю вас. Я как раз
очень люблю абрикосы.
Брусель прошел к своей жене и попросил подать ему завтрак. Было поло-
вина десятого. Советник подошел к окну. Улица была совершенно пустынна,
но издали доносился, подобно морскому прибою, глухой шум народа, толпы
которого, волна за волной, затопляли площадь и улицы вокруг собора Бого-
матери.
Шум этот еще усилился, когда явился д'Артаньян с ротой мушкетеров и
расположился у входа в собор, чтобы держать караул. Он предложил Портосу
воспользоваться случаем посмотреть церемонию, и Портос приехал на лучшей
из своих лошадей, в парадной форме, в качестве почетного мушкетера, ка-
ким некогда был д'Артаньян. Сержант роты, старый солдат времен испанских
войн, узнал в Портосе своего бывшего товарища и сообщил своим подчинен-
ным о высоких заслугах этого великана, гордости прежних мушкетеров Тре-
виля. Поэтому Портоса встретили не только радушно - на него смотрели с
восхищением.
В десять часов пушечный выстрел из Лувра возвестил о выезде короля.
Позади гвардейцев, неподвижно стоявших с мушкетами в руках, толпа заколыхалась, как колышутся деревья, когда буйный вихрь склоняет и теребит
их верхушки. Наконец в раззолоченной карете показался король с короле-
вой. За ними следовали в десяти каретах придворные дамы, чины королевского дома и весь Двор.
- Да здравствует король! - закричали со всех сторон.
Юный король важно выглянул из окна кареты, сделал довольно приветливое лицо и даже чуть приметно кивнул головой, что вызвало новые восторженные крики толпы.
Процессия подвигалась вперед очень медленно, и на переезд от Лувра к
Соборной площади ей понадобилось около получаса. Здесь все прибывшие
один за другим вошли под обширные своды сумрачного храма, и богослужение
началось.
В то время как члены двора занимали свои места в соборе, карета, украшенная гербами Коменжа, выделилась из вереницы придворных экипажей и
медленно отъехала в конец улицы Святого Христофора, совершенно безлюдной. Здесь четыре гвардейца и полицейский офицер, сопровождавшие эту тяжеловесную колымагу, вошли в нее, затем полицейский офицер опустил штор-
ки и сквозь предусмотрительно проделанное отверстие стал глядеть вдоль
улицы, словно поджидая кого-то.
Все были заняты церемонией, так что ни карета, ни предосторожности,
принятые сидевшими в ней, не привлекли ничьего внимания.
Только зоркий глаз Фрике мог бы их заметить, но Фрике лакомился свои-
ми абрикосами, примостившись на карнизе одного из домов в ограде собора.
Оттуда он мог видеть короля, королеву и Мазарини, а мессу слушать так,
как если бы он сам прислуживал в соборе.
К концу богослужения королева, заметив, что Коменж стоит около нее,
ожидая подтверждения приказа, данного перед отъездом из Лувра, сказала
вполголоса:
- Ступайте, Коменж, и да поможет вам бог.
Коменж тотчас же вышел из собора и направился по улице Святого Христофора. Фрике, заметив такого великолепного офицера в сопровождении двух
гвардейцев, из любопытства отправился за ними - тем охотнее, что богослужение почти тотчас кончилось и король с королевой уже садились в карету.
Как только Коменж показался в конце улицы Кокатри, сидевший в карете
полицейский офицер сказал два слова кучеру. Тот тронул лошадей, и колы-
мага подъехала к дому Бруселя. Как раз в ту же минуту к дверям подошел
Коменж; он постучался.
Фрике стоял за спиной Коменжа, поджидая, когда откроют дверь.
- Ты что тут делаешь, плут? - спросил его Коменж.
- Жду, чтобы войти к господину Бруселю, господин офицер, - ответил
Фрике с тем простодушным видом, какой умеют принимать при случае парижские мальчишки.
- Значит, он здесь живет? - спросил Коменж.
- Да, сударь.
- А который этаж он занимает?
- Весь дом, - отвечал Фрике, - это его дом.
- Но где же он сам обыкновенно находится?
- Работает он во втором этаже, а завтракает и обедает в нижнем. Сей-
час он, вероятно, обедает, так как уже полдень.
- Хорошо.
В это время дверь отворили, и на вопрос Коменжа лакей ответил, что
Брусель дома и сейчас действительно обедает. Коменж пошел вслед за лаке-
ем, а Фрике пошел вслед за Коменжем.
Брусель сидел за столом со своей семьей. Напротив него сидела его же-
на, по обеим сторонам - две дочери, а в конце стола сын Бруселя, Лувьер;
с ним мы уже познакомились, когда с советником случилось на улице несчастье, после которого он уже успел вполне оправиться. Чувствуя теперь
себя совершенно здоровым, он лакомился великолепными фруктами, прислан-
ными ему г-жой де Лонгвиль.
Коменж, удержав за руку лакея, собиравшегося уже открыть дверь и доложить о нем, сам отворил ее и застал эту семейную картину.
При виде офицера Брусель немного смутился, но, так как тот ему вежливо поклонился, он встал и ответил на поклон.
Несмотря, однако, на эту обоюдную вежливость, на лицах женщин отрази-
лось беспокойство. Лувьер побледнел и с нетерпением ожидал, чтобы офицер
объяснился.
- Сударь, - сказал Коменж, - я к вам с приказом от короля.
- Отлично, сударь, - отвечал Брусель, - какой же это приказ?
И он протянул руку.
- Мне поручено арестовать вас, сударь, - сказал Коменж тем же тоном и
с прежней вежливостью, - и если вам угодно будет поверить мне на слово,
то вы избавите себя от труда читать эту длинную бумагу и последуете за
мной.
Если бы среди этих добрых людей, мирно собравшихся за столом, ударила
молния, это произвело бы меньшее потрясение. Брусель задрожал и отступил
назад. В те времена быть арестованным по немилости короля было ужасной
вещью. Лувьер бросился было к своей шпаге, лежавшей на стуле в углу ком-
наты, но взгляд Бруселя, сохранившего самообладание, удержал его от это-
го отчаянного порыва. Госпожа Брусель, отделенная от мужа столом, зали-
лась слезами, а обе молодые девушки бросились отцу на шею.
- Идемте, сударь, - сказал Коменж. - Поторопитесь: надо повиноваться
королю.
- Но, сударь, - возразил Брусель, - я болен и не могу идти под арест
в таком состоянии; я прошу отсрочки.
- Это невозможно, - отвечал Коменж, - приказ ясен и должен быть исполнен немедленно.
- Невозможно! - воскликнул Лувьер. - Берегитесь, сударь, не доводите
нас до крайности.
- Невозможно! - раздался крикливый голос в глубине комнаты.
Коменж обернулся и увидел там Наннету, с метлой в руках. Глаза ее
злобно горели.
- Добрейшая Наннета, успокойтесь, - сказал Брусель, - прошу вас.
- Быть спокойной, когда арестовывают моего хозяина, опору, защитника,
отца бедняков? Как бы не так! Плохо вы меня знаете! Не угодно ли вам уб-
раться? - закричала она Коменжу.
Коменж улыбнулся.
- Послушайте, сударь, - сказал он, - обращаясь к Бруселю, - заставьте
эту женщину замолчать и следуйте за мной.
- Заставить меня замолчать? Меня?! Меня?! - кричала Наннета. - Как бы
не так! Уж не вы ли заставите? Руки коротки, королевский петушок. Мы
сейчас посмотрим!
Тут Наннета подбежала к окну, распахнула его и закричала таким пронзительным голосом, что его можно было услышать с паперти собора:
- На помощь! Моего хозяина арестовывают! Советника Бруселя арестовы-
вают! На помощь!
- Сударь, - сказал Коменж, - отвечайте мне немедленно: угодно вам по-
виноваться или вы собираетесь бунтовать против короля?
- Я повинуюсь, я повинуюсь, сударь! - воскликнул Брусель, стараясь
освободиться от объятий дочери и удерживая взглядом сына, всегда готово-
го поступить по-своему.
- В таком случае, - сказал Коменж, - велите замолчать этой старухе.
- А! Старухе! - вскричала Наннета.
И она принялась вопить еще сильнее, вцепившись обеими руками в переплет окна.
- На помощь! Помогите советнику Бруселю! Его хотят арестовать за то,
что он защищал народ! На помощь!
Тогда Коменж схватил Наннету в охапку и потащил прочь от окна. Но в
ту же минуту откуда-то с антресолей другой голос завопил фальцетом:
- Убивают! Пожар! Разбой! Убивают Бруселя! Бруселя режут!
Это был голос Фрике. Почувствовав поддержку, Наннета с новой силой
принялась вторить ему.
В окнах уже начали появляться головы любопытных. Из глубины улицы
стал сбегаться народ, привлеченный этими криками, сначала по одному, по
два человека, затем группами и, наконец, целыми толпами. Все видели ка-
рету, слышали крики, но не понимали, в чем дело. Фрике выскочил из антресолей прямо на крышу кареты.
- Они хотят арестовать господина Бруселя! - закричал он. - В карете
солдаты, а офицер наверху.
Толпа начала громко роптать, подбираясь к лошадям. Два гвардейца, ос-
тавшиеся в сенях, поднялись наверх, чтобы помочь Коменжу, а те, которые
сидели в карете, отворили ее дверцы и скрестили пики.
- Видите? - кричал Фрике. - Видите? Вот они!
Кучер повернулся и так хлестнул Фрике кнутом, что тот завыл от боли.
- Ах ты, чертов кучер, - закричал он, - и ты туда же? Погоди-ка!
Он снова вскарабкался на антресоли и оттуда стал бомбардировать куче-
ра всем, что попадалось под руку.
Несмотря на враждебные действия гвардейцев, а может быть, именно
вследствие их, толпа зашумела еще больше и придвинулась к лошадям. Самых
буйных гвардейцы заставили отступить ударами пик.
Шум все усиливался; улица не могла уже вместить зрителей, стекавшихся
со всех сторон. Под напором стоящих позади пространство, отделявшее тол-
пу от кареты и охраняемое страшными пиками солдат, все сокращалось. Сол-
дат, стиснутых, точно живой стеной, придавили к ступицам колес и стенкам
кареты. Повторные крики полицейского офицера: "Именем короля!" - не ока-
зывали никакого действия на эту грозную толпу и только, казалось, еще
больше раздражали ее. Внезапно на крик: "Именем короля! - прискакал
всадник. Увидев, что военным приходится плохо, он врезался в толпу с
шпагой в руках и оказал гвардейцам неожиданную помощь.
Это был юноша лет пятнадцати - шестнадцати, бледный от гнева. Он, так
же как и гвардейцы, спешился, прислонился спиной к дышлу, поставил перед
собой лошадь как прикрытие, вынул из седельной кобуры два пистолета и,
засунув их за пояс, начал наносить удары шпагой с ловкостью человека,
привыкшего владеть таким оружием.
В течение десяти минут этот молодой человек один выдерживал натиск
толпы.
Наконец появился Коменж, подталкивая вперед Бруселя.
- Разобьем карету! - раздались крики в толпе.
- Помогите! - кричала старая служанка.
- Убивают! - вторил ей Фрике, продолжая осыпать гвардейцев всем, что
ему попадало под руку.
- Именем короля! - кричал Коменж.
- Первый, кто подойдет, ляжет на месте! - крикнул Рауль и, видя, что
его начинают теснить, кольнул острием своей шпаги какого-то верзилу,
чуть было его не задавившего. Почувствовав боль, верзила с воплем отступил.
Это действительно был Рауль. Возвращаясь из Блуа, где - как он и обе-
щал графу де Ла Фер - провел только пять дней, он решил взглянуть на
торжественную церемонию и направился кратчайшим путем к собору. Но на
углу улицы Кокатри толпа увлекла его за собой. Услышав крик: "Именем ко-
роля! - и вспомнив завет Атоса, он бросился сражаться за короля, помогать его гвардейцам, которых теснила толпа.
Коменж почти втолкнул в карету Бруселя и сам вскочил вслед за ним. В
то же мгновение сверху раздался выстрел из аркебузы. Пуля прострелила
шляпу Коменжа и раздробила руку одному из гвардейцев. Коменж поднял го-
лову и сквозь дым увидел в окне второго этажа угрожающее лицо Лувьера.
- Отлично, сударь, - крикнул Коменж, - я еще поговорю с вами!
- И я также, сударь, - отвечал Лувьер, - еще посмотрим, кто из нас
поговорит громче.
Фрике и Наннета продолжали вопить; крики, звук выстрела, опьяняющий
запах пороха произвели на толпу свое действие.
- Смерть офицеру! Смерть! - загудела она.
Толпа бросилась к карете.
- Еще один шаг, - крикнул тогда Коменж, подняв шторки, чтобы все мог-
ли видеть внутренность кареты, и приставив к груди Бруселя шпагу, - еще
один шаг, и я заколю арестованного. Мне приказано доставить его живым
или мертвым, я привезу его мертвым, вот и все.
Раздался ужасный крик. Жена и дочери Бруселя с мольбой протягивали к
народу руки.
Народ понял, что этот бледный, но очень решительный на вид офицер
поступит, как сказал. Угрозы продолжались, но толпа отступила.
Коменж велел раненому гвардейцу сесть в карету и приказал другим зак-
рыть дверцы.
- Гони во дворец! - крикнул он кучеру, еле живому от страха.
Кучер стегнул лошадей, те рванулись вперед, и толпа расступилась. Но
на набережной пришлось остановиться. Карету опрокинули, толпа сбила с
ног лошадей, смяла, давила их.
Рауль, пеший, - он не успел вскочить на лошадь, - устал, так же как и
гвардейцы, наносить удары плашмя и начал действовать острием своей шпа-
ги, как они острием своих пик. Но это страшное, последнее средство
только разжигало бешенство толпы. Там и сям начали мелькать дула мушке-
тов и клинки рапир; раздалось несколько выстрелов, сделанных, без сомнения, в воздух, но эхо которых все же заставляло все сердца биться
сильнее; из окон в солдат бросали чем попало. Раздавались голоса, которые слышишь лишь в дни восстаний, показались лица, которые видишь только
в кровавые дни. Среди ужасного шума все чаще слышались крики: "Смерть
гвардейцам!", "В Сену офицера!" Шляпа Рауля была измята, лицо окровавлено; он чувствовал, что не только силы, но и сознание начинает оставлять
его; перед его глазами носился какой-то красный туман, и сквозь этот ту-
ман он видел сотни рук, с угрозой протянутых к нему и готовых схватить
его, упади он только. Коменж в опрокинутой карете рвал на себе волосы от
ярости. Гвардейцы не могли подать никакой помощи, им приходилось защи-
щаться самим. Казалось, все погибло и толпа вот-вот разнесет в клочья
лошадей, карету, гвардейцев, приспешников королевы, а может быть, и самого пленника, как вдруг раздался хорошо знакомый Раулю голос, и широкая
шпага сверкнула в воздухе. В ту же минуту толпа заколыхалась, расступилась, и какой-то офицер в форме мушкетера, все сбивая с ног, опрокидывая, нанося удары направо и налево, подскакал к Раулю и подхватил его
как раз в тот момент, когда юноша готов был упасть.
- Черт возьми! - вскричал офицер. - Неужели они убили его? В таком
случае горе им!
И он обернулся к толпе с таким грозным и свирепым видом, что самые
ярые бунтовщики попятились, давя ДРУГ Друга, а многие покатились в Сену.
- Господин д'Артаньян, - прошептал Рауль.
- Да, черт побери! Собственной персоной и, кажется, к счастью для
вас, мой юный друг! Эй, вы, сюда! - крикнул он, поднявшись на стременах
и подняв шпагу, голосом и рукой подзывая поневоле отставших от него мушкетеров. - Разогнать всех! Бери мушкеты, заряжай, целься!
Услышав это приказание, толпа стала таять так быстро, что сам д'Артаньян не мог удержаться от гомерического смеха.
- Благодарю вас, д'Артаньян, - сказал Коменж, высовываясь до половины
из опрокинутой кареты. - Благодарю также вас, молодой человек. Ваше имя?
Мне надо назвать его королеве.
Рауль уже собирался ответить, но д'Артаньян поспешно шепнул ему на ухо:
- Молчите, я отвечу за вас.
Затем, обернувшись к Коменжу, сказал:
- Не теряйте времени, Коменж, вылезайте из кареты, если можете, и ве-
лите подать вам другую.
- Но откуда же?
- Черт подери, да возьмите первую, которую встретите на Новом мосту;
сидящие в ней будут чрезвычайно счастливы, я полагаю, одолжить свою ка-
рету для королевской службы.
- Но, - возразил Коменж, - я не знаю...
- Идите скорее, иначе через пять минут все это мужичье вернется со
шпагами и мушкетами. Вас убьют, а вашего пленника освободят. Идите. Да
вот как раз едет карета.
Затем, снова наклонившись к Раулю, он шепнул:
- Главное, не говорите вашего имени.
Молодой человек посмотрел на него с удивлением.
- Хорошо, я бегу за ней, - крикнул Коменж, - а если они вернутся,
стреляйте.
- Нет, ни в коем случае, - возразил д'Артаньян. - Наоборот, пусть
никто и пальцем не шевельнет. Если сейчас сделать хоть один выстрел, за
него придется слишком дорого расплачиваться завтра.
Коменж, взяв четырех гвардейцев и столько же мушкетеров, побежал за
каретой. Он высадил седоков и привел экипаж.
Но когда пришлось переводить Бруселя из разбитой кареты в другую, на-
род, увидев того, кого он называл своим благодетелем, поднял неистовый
шум и снова надвинулся.
- Проезжайте! - крикнул д'Артаньян. - Вот десять мушкетеров, чтобы
сопровождать вас, а я оставлю себе двадцать, чтобы сдерживать толпу. По-
езжайте, не теряя ни одной минуты. Десять человек к Коменжу!
Десять человек отделились от отряда, окружили новую карету и помчались галопом.
Когда карета скрылась, крики усилились. Более десяти тысяч человек
столпились на набережной, на Новом мосту и в ближайших улицах.
Раздалось несколько выстрелов. Один мушкетер был ранен.
- Вперед! - скомандовал д'Артаньян, кусая усы.
И с двадцатью мушкетерами он ринулся на всю эту массу народа, которая
отступила в полном беспорядке. Один только человек остался на месте с
аркебузой в руке.
- А, - сказал этот человек, - это ты! Ты хотел убить его?! Погоди же!
Он прицелился в д'Артаньяна, карьером несшегося на него.
Д'Артаньян пригнулся к шее лошади. Молодой человек выстрелил, и пуля
сбила перо на шляпе д'Артаньяна. Лошадь, мчавшаяся во весь опор, налете-
ла на безумца, пытавшегося остановить бурю, и отбросила его к стене.
Д'Артаньян круто осадил свою лошадь, и в то время как мушкетеры продолжали атаку, он с поднятой шпагой повернулся к человеку, сбитому им с
ног.
- Ах, сударь! - воскликнул Рауль, вспомнив, что он видел молодого че-
ловека на улице Кокатри. - Пощадите его: это его сын.
Рука д'Артаньяна, готовая нанести удар, повисла в воздухе.
- А, вы его сын? - сказал он. - Это другое дело.
- Я сдаюсь, сударь, - произнес Лувьер, протягивая д'Артаньяну свою
разряженную аркебузу.
- Нет, нет, не сдавайтесь, черт возьми! Напротив, бегите, и как можно
скорее. Если я вас захвачу, вас повесят.

Молодой человек не заставил повторять этот совет. Он проскользнул под
шеей лошади и исчез за углом улицы Генего.
- Вы вовремя удержали мою руку, - сказал д'Артаньян Раулю, - не то
ему пришел бы конец. И, право, узнав потом, кто он, я очень бы пожалел
об этом.
- Ах, сударь, - произнес Рауль, - позвольте мне поблагодарить вас не
только за этого бедного парня, но и за себя: я сам был на волосок от
смерти, когда вы подоспели.
- Бросьте, бросьте, молодой человек, не утруждайте себя речами.
И д'Артаньян достал из кобуры фляжку с испанским вином.
- Глотните-ка вот этого, - сказал он Раулю.
Рауль отхлебнул вина и собрался снова благодарить д'Артаньяна.
- Дорогой мой, - возразил ему тот, - мы поговорим об этом после.
Затем, видя, что мушкетеры очистили набережную от Нового моста до на-
бережной Святого Михаила и возвращаются обратно, он поднял шпагу вверх,
чтобы они ускорили шаг.

Мушкетеры рысью подъехали к нему; тотчас же с другой стороны подъехали те десять человек, которых он послал с Коменжем.
- Ну, - произнес д'Артаньян, обращаясь к ним, - не случилось ли еще
чего-нибудь?
- Ах, сударь, - отвечал сержант, - опять поломка! Проклятая карета!
Д'Артаньян пожал плечами.
- Нет, проклятое дурачье, - сказал он. - Уж если выбираешь карету,
так выбирай прочную, а карета, в которой хотят везти арестованного Бру-
селя, должна выдержать десять тысяч человек.
- Что прикажете, господин лейтенант?
- Примите отряд и отведите его в казармы.
- Значит, вы поедете один?
- Конечно! Не думаете ли вы, что мне нужен конвой?
- Но...
- Отправляйтесь.
Мушкетеры удалились, д'Артаньян остался вдвоем с Раулем.
- Ну как, болит у вас что-нибудь? - спросил он.
- Да, сударь. У меня голова тяжелая и словно в огне.
- Что же такое с вашей головой? - сказал д'Артаньян, снимая с Рауля
шляпу. - А, контузия.
- Да, кажется, мне попали в голову цветочным горшком.
- Канальи! - воскликнул д'Артаньян. - Но на вас шпоры? Вы были вер-
хом?
- Да, я сошел с лошади, чтобы защищать господина Коменжа, и ее кто-то
захватил. Да вот и она.
Действительно, в эту минуту показалась лошадь Рауля, на которой ска-
кал галопом Фрике, размахивая своей четырехцветной шапкой и крича:
- Брусель! Брусель!
- Эй, стой, плут! - крикнул ему д'Артаньян. - Давай сюда лошадь.
Фрике услышал, но сделал вид, что слова не дошли до него, и хотел
продолжать свой путь.
Д'Артаньян собирался было погнаться за ним, но потом решил не оставлять Рауля одного. Поэтому он ограничился только тем, что вынул из кобу-
ры пистолет и взвел курок.
У Фрике было острое зрение и тонкий слух; заметив движение д'Артаньяна и услышав щелканье курка, он сразу остановил лошадь.
- Ах, это вы, господин офицер, - произнес он, подъезжая. - Право, я
очень рад, что вас встретил.
Д'Артаньян внимательно посмотрел на Фрике и узнал в нем мальчишку с
улицы Лощильщиков.
- А, это ты, плут! - сказал он. - Иди-ка сюда.
- Да, это я, господин офицер, - отвечал Фрике с самым невинным видом.
- Значит, ты переменил занятие? Ты не поешь больше в хоре и не прислуживаешь в трактире, а крадешь лошадей, а?
- Ах, господин офицер, как можете вы так говорить? - воскликнул Фри-
ке. - Я искал владельца этой лошади, молодого красивого дворянина, храброго, как Цезарь... - Тут он сделал вид, что только что заметил Рауля.

- Да вот, если не ошибаюсь, и он. Сударь, вы не забудете меня, не правда
ли?
Рауль опустил руку в карман.
- Что вы хотите сделать? - спросил его д'Артаньян.
- Дать этому славному мальчику десять ливров, - отвечал Рауль, выни-
мая из кармана пистоль.
- Десять пинков в живот, - сказал д'Артаньян. - Убирайся, плут, и
помни, что я знаю, где тебя искать.
Фрике, не рассчитывавший отделаться так дешево, в два прыжка пролетел
с набережной на улицу Дофипа и скрылся из виду. Рауль сел на свою лошадь, и они вместе с д'Артаньяном, оберегавшим его, как сына, поехали
шагом по направлению к Тиктонской улице.
Всю дорогу они слышали вокруг себя глухой ропот и отдаленные угрозы,
но при виде этого офицера, такого воинственного, и его внушительной шпа-
ги, висевшей на темляке у него под рукой, все расступались.
Они доехали без всяких приключений до гостиницы "Козочка".
Красотка Мадлен сообщила д'Артаньяну, что Планше вернулся и привез
Мушкетона, который геройски перенес операцию извлечения пули и чувствует
себя так хорошо, как только позволяет рана.
Д'Артаньян велел позвать Планше, но, сколько его ни звали, ответа не
было: Планше скрылся.
- Ну, так давайте вина! - приказал д'Артаньян.
Когда вино было подано и они снова остались вдвоем, д'Артаньян обратился к Раулю.
- Вы довольны собой, не так ли? - сказал он, с улыбкой глядя в глаза
юноши.
- Конечно, - отвечал Рауль. - Мне кажется, я исполнил свой долг. Раз-
ве я не защищал короля?
- А кто вам сказал, что надо защищать короля?
- Это мне сказал граф де Ла Фер.
- Да, короля. Но сегодня вы защищали не короля, а Мазарини, что не
одно и то же.
- Однако, сударь...
- Вы сделали ужасный промах, молодой человек. Вы вмешались не в свое
дело.
- Но вы же сами...
- Я - это другое дело: я должен повиноваться своему капитану. А ваш
начальник - это принц Конде. Запомните это: других начальников у вас
нет. Хорош молодой безумец, готовый стать мазаринистом и помогающий
арестовать Бруселя! Молчите об этом, по крайней мере, а то граф де Ла
Фер будет вне себя.
- Значит, вы думаете, что граф де Ла Фер рассердился бы на меня?
- Думаю ли я? Да я в этом уверен! Не будь этого, я бы только поблагодарил вас, потому что, в сущности, вы потрудились для нас. Сейчас не
ему, а мне приходится бранить вас, и поверьте, это вам дешевле обойдет-
ся. Впрочем, - продолжал д'Артаньян, - я только пользуюсь правом, которое ваш опекун передал мне, дорогой мой мальчик.
- Я не понимаю вас, сударь.
Д'Артаньян встал, вынул из письменного стола письмо и подал его Раулю.
Рауль пробежал письмо, и взгляд его затуманился.
- О, боже мой! - воскликнул он, поднимая свои красивые глаза, влажные
от слез, на д'Артаньяна. - Граф уехал из Парижа, не повидавшись со мной!
- Он уехал четыре дня тому назад.
- Но, судя по письму, он подвергается смертельной опасности?
- Вот еще выдумали! Он подвергается смертельной опасности! Будьте
спокойны. Он уехал по делу и скоро вернется. Надеюсь, вы не имеете ниче-
го против того, что я временно буду вашим опекуном?
- Конечно, нет, господин д'Артаньян! - воскликнул Рауль. - Вы такой
благородный человек, и граф де Ла Фер так вас любит!
- Что же, любите и вы меня также; я не буду вам докучать, но при ус-
ловии, что вы будете фрондером, мой юный друг, и ярым фрондером.
- А могу я по-прежнему видаться с госпожой де Шеврез?
- Конечно, черт возьми! И с коадъютором, и с госпожой де Лонгвиль. И
если бы здесь был милейший Брусель, которого вы так опрометчиво помогли
арестовать, то я сказал бы вам: извинитесь поскорей перед господином
Бруселем и поцелуйте его в обе щеки.
- Хорошо, сударь, я буду вас слушаться, хотя и не понимаю вас.
- Нечего тут и понимать. А вот, - продолжал д'Артаньян, обернувшись к
двери, - и господин дю Валлон, который является в порядком разодранной
одежде.
- Да, но зато я ободрал немало шкур взамен, - возразил Портос, весь в
поту и в пыли. - Эти бездельники хотели отнять у меня шпагу. Черт
возьми! - продолжал гигант с обычным спокойствием. - Какое волнение в
народе! Но я уложил на месте больше двадцати человек эфесом своей Бализарды. Глоток вина, д'Артаньян!
- Рассудите нас, - сказал гасконец, наливая Портосу стакан до краев.
- Когда выпьете, вы скажете нам ваше мнение.
Портос осушил стакан одним глотком, поставил его на стол и вытер усы.
- О чем? - спросил он.
- Да вот господин Бражелон, - отвечал д'Артанъян, - во что бы то ни
стало хотел помочь аресту Бруселя, и я с трудом удержал его от защиты
Коменжа.
- Черт возьми! - произнес Портос. - Что сказал бы опекун, если бы уз-
нал это?
- Вы видите! - воскликнул д'Артаньян. - Нет, фрондируйте, мой друг,
фрондируйте и помните, что я заменяю графа во всем.
Он звякнул своим кошельком, затем, обратясь к Портосу, спросил:
- Вы поедете со мной?
- Куда? - отвечал Портос, наливая себе второй стакан вина.
- Засвидетельствовать наше почтение кардиналу.
Портос проглотил второй стакан с таким же спокойствием, как и первый,
взял шляпу, оставленную им на стуле, и последовал за д'Артаньяном.
Рауль же, совершенно ошеломленный тем, что он слышал, остался дома,
так как д'Артаньян запретил ему выходить из комнаты, пока волнение в на-
роде не уляжется.