Первое, что предстало моему взору, поразило меня своей
неожиданностью. Описывая вид, открывавшийся с вершины дерева гингко, я
упоминал о темных пятнах на скалистой гряде, которые можно было принять за
входы в пещеры. Взглянув теперь в ту сторону, я увидел множество круглых
отверстий, светящихся ярким, красноватым огнем, словно иллюминаторы
океанского парохода в ночной темноте. Сначала я подумал, что это отблеск
лавы, бурлящей в непотухшем вулкане, но тут же отказался от такого
предположения. Лава бурлила бы где-нибудь внизу, а не высоко среди скал.
Тогда что же это значит? Невероятно, но, по-видимому, другого объяснения
не подыщешь: эти красноватые пятна не что иное, как отблески костров,
горящих в пещерах, костров, разжечь которые могла только человеческая
рука. Следовательно, на плато есть люди. Какие блестящие результаты дала
моя ночная прогулка! Уж с такими известиями нам не стыдно будет вернуться
в Лондон.
Я долго смотрел на эти красные мерцающие отблески. Меня отделяло от
них не меньше десяти миль, но даже на таком расстоянии можно было
разглядеть, как они то затухали, то вспыхивали ярче, то совсем исчезали у
меня из глаз, когда их заслоняли чьи-то тени. Чего бы я только не дал,
чтобы подобраться к этим пещерам, заглянуть в них и потом поведать моим
спутникам о внешнем облике и образе жизни человеческой расы, населяющей
этот таинственный уголок земного шара! Сейчас об этом нечего было и
думать, но вряд ли кто-нибудь из нас захочет покинуть плато, не узнав
толком, что скрывается в этих пещерах.
Озеро Глэдис - мое озеро! - сверкало передо мной, словно ртуть, а в
самом центре его отражался светлый диск луны. Оно было неглубокое: из воды
в нескольких местах проглядывали песчаные отмели. Гладкая поверхность
озера жила своей жизнью - на ней появлялись то круги, то легкая рябь; вот
рыба блеснула серебряной чешуей, вот показалась горбатая аспидно-черная
спина какого-то чудовища. Странное существо, похожее на огромного лебедя с
длинной гибкой шеей, прошло по краю отмели, потом грузно плюхнулось в
озеро и поплыло. Его изогнутая шея и юркая голова долго виднелись над
водой. Потом оно нырнуло и больше уже не показывалось.
Вскоре я устремил все свое внимание на то, что происходило почти у
самых моих ног. На берегу появились два зверя, похожих на крупных
армадиллов. Они припали к воде и быстро заработали длинными красными
лентами языков. Вслед за ними на водопой явился огромный ветвисторогий
олень с самкой и двумя оленятами. Такого царственного существа, наверно,
больше нигде не найдешь, кроме как в Стране Мепл-Уайта; и лось, и
американский олень были бы ему по плечо. Все семейство мирно пило воду, но
вдруг самец предостерегающе фыркнул, и они мигом исчезли в камышах.
Армадиллы тоже заковыляли прочь. На тропинке появилось какое-то новое
существо - настоящее чудовище.
У меня пронеслось в голове: где же я видел этого урода с круглой
спиной, усаженной треугольными зубцами, с маленькой птичьей головкой,
опущенной почти до самой земли? И вдруг вспомнил. Это же стегозавр,
которого Мепл-Уайт запечатлел на страницах своего альбома, то чудовище,
которым прежде всего заинтересовался Челленджер. Вот он передо мной -
может быть, тот самый зверь, что повстречался американскому художнику.
Земля содрогалась под его страшной тяжестью, воду он лакал так громко, что
эти звуки, казалось, будили ночь. Минут пять стегозавр стоял совсем рядом
со мной. Стоило мне протянуть руку, и я бы коснулся этих отвратительных
зубцов, вздрагивавших при каждом его движении. Напившись, чудовище побрело
прочь и скрылось среди камней.
Я вынул часы - была половина третьего, самое время возвращаться в
лагерь. Обратный путь не вызывал у меня никаких сомнений, так как я шел
сюда, держась левого берега ручья, а ручей вливался в центральное озеро в
нескольких шагах от моего наблюдательного пункта. Итак, я в самом лучшем
расположении духа зашагал к лагерю, гордясь результатами своей ночной
прогулки и теми новостями, которые преподнесу товарищам. Конечно, самая
важная новость - это освещенные изнутри пещеры, где, по всей вероятности,
живет какое-то племя троглодитов. Но мои наблюдения над центральным озером
тоже кое-чего стоят. Я могу удостоверить, что оно полно живых существ, и,
кроме того, опишу несколько новых видов доисторических сухопутных
животных, не встречавшихся нам до сих пор. Не много найдется людей на
свете, думал я, которые за одну ночь - и какую необычайную ночь! - смогли
бы внести столь ценный вклад в сокровищницу человеческих знаний.
Поглощенный своими мыслями, я медленно поднимался вверх по склону и
уже был примерно на полпути к лагерю, когда послышавшиеся сзади странные
звуки вернули меня к действительности. Это было нечто среднее между
храпением и ревом - глухим, низким и грозным. По-видимому, вблизи появился
какой-то зверь, но в темноте ничего нельзя было разглядеть. Я прибавил
шагу и, пройдя еще с полмили, снова услышал те же звуки. На сей раз они
были гораздо громче и страшнее. Сердце замерло у меня в груди при мысли,
что за мной кто-то гонится. Я весь похолодел и почувствовал, как волосы
встали дыбом у меня на голове. Пусть эти чудовища рвут друг друга на
куски, такова борьба за существование, но чтобы они нападали на
современного человека, охотились за владыкой мира - с этой страшной мыслью
я не мог примириться. Передо мной снова возникло это страшное видение из
дантова "Ада. - залитая кровью морда, освещенная на миг горящей веткой
лорда Джона. Я стоял, глядя во все глаза назад, на залитую луной тропинку,
и колени у меня подгибались от страха. Такое может только присниться:
тишина, серебристые лунные блики на прогалинах, черные пятна кустов. И
вдруг эту грозную тишину снова прорезало то же низкое, гортанное рычание.
Оно звучало еще громче, еще ближе. Сомнений быть не могло; меня кто-то
выслеживал, и расстояние между мной и моим преследователем сокращалось с
каждой минутой.
Я стоял, будто пригвожденный к месту, и не мог отвести глаз от
тропинки. И вдруг оно показалось. В дальнем конце прогалины, которую я
только что прошел, дрогнули кусты. Что-то большое, темное отделилось от
них и одним прыжком вымахнуло на залитую луной прогалину. Я умышленно
говорю о прыжке, ибо чудовище передвигалось, как кенгуру, вытянувшись во
весь рост и отталкиваясь от земли сильно развитыми задними ногами;
передние были прижаты у него к брюху. Размеры и мощь этого зверя поразили
меня - настоящий слон, вставший на дыбы. И при всем том какая подвижность!
В первую минуту у меня еще мелькнула надежда: может быть, это лишь
безобидный игуанодон? Но, несмотря на все свое невежество, я понял, что
ошибаюсь. У трехпалого травоядного игуанодона голова была маленькая, как у
лани, а у этого страшилища широкая, плоская - словом, точная копия той
жабьей морды, обладатель которой так напугал нас минувшей ночью. Свирепый
рев и настойчивость, с какой он преследовал меня, свидетельствовали о том,
что это плотоядный динозавр, один из самых страшных зверей, которые
когда-либо водились на земле. Чудовище то и дело припадало на передние
лапы и тыкалось носом в землю, вынюхивая мои следы. Иногда они терялись,
по динозавр находил их и снова огромными прыжками пускался по тропинке
следом за мной.
Даже теперь, при одном лишь воспоминании об этом кошмаре, холодный
пот проступает у меня на лбу. Что мне было делать? У меня в руках был
дробовик, но какой от него толк сейчас? Я с отчаянием огляделся по
сторонам, ища глазами какое-нибудь прикрытие - скалу или дерево, но здесь,
в чаще кустарника, были только молодые деревца, а моему преследователю
ничего не стоило бы переломить, как тростинку, и большое дерево. Меня
могло спасти только бегство. Но как бежать по неровному каменистому
откосу? К счастью, я заметил хорошо утоптанную тропинку, пересекавшую мой
путь. Во время своих разведок мы видели немало таких троп, проложенных
дикими зверями. Если броситься по ней, может быть, мне и удастся уйти от
преследования, тем более что бегаю я хорошо и сейчас нахожусь в форме. И,
отшвырнув в сторону бесполезное ружье, я показал такой класс спринта,
какой не показывал ни до, ни после этой ночи. Ноги мои подкашивались,
грудь разрывалась, дыхание спирало в горле, но я все бежал и бежал вперед,
подгоняемый ужасом. Наконец, когда сил уже больше не стало, я остановился.
На секунду мне показалось, что преследование кончилось - на тропинке
никого не было. И вдруг снова треск сучьев, топот исполинских лап,
свистящее дыхание могучих легких... Зверь настигал меня. Он уже совсем
близко! Спасения нет!
Безумец! Зачем я так долго раздумывал, прежде чем обратиться в
бегство? Сначала динозавр полагался только на свой нюх, а это замедляло
погоню. Но как только я побежал, он заметил меня и с той минуты уже не
терял из виду. Еще несколько прыжков - и чудовище показалось из-за
поворота тропинки. В ярком свете луны блеснули огромные выпученные глаза,
пасть с двумя рядами страшных зубов и острые когти на коротких передних
лапах. Я дико вскрикнул и опрометью бросился вперед. Прерывистое, хриплое
дыхание слышалось все ближе и ближе. Тяжелый топот настигал меня. Еще
секунда - и динозавр вцепится мне в спину. И вдруг - оглушительный треск,
я лечу в бездну, а дальше тьма и пустота забвения...
Когда я очнулся от обморока - думаю, что на это потребовалось всего
несколько минут, - мне ударило в нос ужасающее, совершенно невыносимое
зловоние. Я пошарил в темноте и одной рукой нащупал что-то вроде огромного
куска мяса, другой - тяжелую кость. Высоко вверху в правильном овале
светили звезды. Следовательно, я лежал на дне какой-то глубокой ямы. Все
тело у меня ныло, но кости были целы, никаких повреждений не
обнаруживалось. Когда в моем затуманенном мозгу всплыли обстоятельства,
предшествовавшие этому падению в яму, я с ужасом взглянул вверх в полной
уверенности, что темная голова динозавра вот-вот появится на фоне
бледнеющего неба. Но все было тихо, спокойно. Тогда я медленно, ощупью
обошел дно ямы, стараясь понять, куда же меня вверг счастливый случай. Яма
была глубокая, с отвесными краями и ровным дном, футов двадцати в
поперечнике. На дне валялись совершенно разложившиеся куски мяса, от
которых шел удушающий смрад. Ступая по этой падали и то и дело спотыкаясь
о нее, я вдруг наткнулся на что-то твердое - это был деревянный кол,
вбитый в самой середине ямы. Я ощупал его, моя рука скользнула по чему-то
липкому, но до верхушки кола так и не дотянулась.
Вдруг я вспомнил, что у меня в кармане есть восковые спички, и,
чиркнув одну, сразу понял назначение этой ямы. Сомневаться не приходилось:
это была западня, вырытая руками человека. Вбитый посредине заостренный
кол высотою футов в девять весь почернел от крови животных, которые
напарывались на него. Валявшиеся на дне куски гнилого мяса были,
по-видимому, срезаны с кола, чтобы очистить место для следующих жертв.
Я вспомнил Челленджера, утверждавшего, что человек с его слабыми
средствами защиты не может существовать на плато, населенном такими
чудовищами. Но теперь способы его борьбы с ними стали ясны мне. Пещеры с
узкими входами служили надежным убежищем для их обитателей, кто бы они ни
были. Умственное превосходство этих человеческих существ над огромными
ящерами было, по-видимому, настолько велико, что позволяло им устраивать
на звериных тропах прикрытые ветками ловушки, в которых их враги гибли,
несмотря на всю свою мощь и ловкость. Человек и здесь властвовал над
миром.
Чтобы выбраться по откосам ямы наверх, особенной ловкости не
требовалось, но я долго не решался на это, боясь попасть в лапы врага,
который едва не растерзал меня. Почем знать, может быть, динозавр
подкарауливает свою жертву, притаившись в кустах? Но я вспомнил один
разговор Челленджера с Саммерли о повадках этих исполинских пресмыкающихся
и немного осмелел. Оба профессора сходились на том, что в крохотной
черепной коробке динозавра нет места разуму и что, по сути дела, это
совершенно безмозглые животные, исчезнувшие с лица земли именно из-за
полного неумения приспосабливаться к меняющимся условиям существования.
Прежде чем подкарауливать меня, динозавр должен был понять, что со
мной произошло, но для этого требовалось умение устанавливать связь между
причиной и следствием. Гораздо более вероятно, что глупое животное,
действующее лишь по велениям хищнического инстинкта, сначала опешило в
недоумении, а потом отправилось на поиски новой добычи.
Я долез до края ямы и огляделся по сторонам. Звезды гасли, небо
начинало бледнеть, и предутренний ветерок приятной прохладой пахнул мне в
лицо. Мой враг никак не давал о себе знать. Я медленно выбрался из ямы и
сел на землю, готовясь при малейшей тревоге спрыгнуть в свое убежище.
Потом, несколько успокоенный полной тишиной, которая была вокруг, и
наступлением утра, собрался с духом и, крадучись, пошел назад по той же
тропинке. Через несколько минут я увидел свое ружье, подобрал его, вышел к
ручью, служившему мне путеводной нитью, и быстро зашагал к лагерю, то и
дело оборачиваясь и бросая по сторонам испуганные взгляды.
И вдруг ветер принес мне напоминание о моих товарищах. Тишину
спокойного утра нарушил далекий звук ружейного выстрела. Я остановился и
прислушался - все было тихо. "Не случилось ли чего с ними?. - пронеслось у
меня в голове. Но я тут же успокоился, найдя более простое и более
естественное объяснение этому выстрелу. Уже совсем рассвело. Мое
отсутствие, конечно, успели заметить. Товарищи, вероятно, решили, что я
заблудился в лесу, и дали выстрел, чтобы помочь мне добраться до лагеря.
Правда, стрельба была у нас запрещена, но если они думали, что мне грозит
опасность, вряд ли это остановило бы их. Надо как можно скорее вернуться в
лагерь и унять тревогу.
Я устал, измучился за ночь и при всем желании не мог идти быстро. Но
вот наконец-то начались знакомые места. Слева болото птеродактилей, а
скоро будет прогалина игуанодонов. Теперь только узкая полоса леса
отделяла меня от Форта Челленджера. Я весело крикнул, торопясь успокоить
товарищей. Ответа не было. Кругом стояла зловещая тишина. Сердце у меня
сжалось. Я ускорил шаги, потом побежал. Вот и ограда - она цела, но завала
у входа нет. Я бросился внутрь. Страшное зрелище предстало моим глазам в
холодном свете раннего утра. Наши вещи в беспорядке валялись по всей
поляне; моих спутников нигде не было, а возле потухшего костра краснела на
траве большая лужа крови.
Я был так потрясен этой неожиданностью, что первое время вообще
потерял способность соображать. Припоминаю только, как тяжелый кошмар,
свои метания по лесу вокруг опустевшего лагеря, отчаянные призывы,
обращенные к товарищам. Но лесная чаща безмолвствовала. Меня сводили с ума
страшные мысли. Что, если я больше не увижу их? Что, если я останусь один
в этом ужасном месте и никогда не смогу вернуться в мир? Что, если судьба
обречет меня жить и умереть здесь? Мне хотелось рвать на себе волосы и
биться головой о землю в припадке отчаяния. Только теперь я понял, какой
опорой были для меня товарищи - и Челленджер с его безмятежной
самоуверенностью, и властный, хладнокровный лорд Рокстон, никогда не
теряющий чувства юмора. Без них я был, как слабый, беспомощный ребенок,
оставшийся один в темноте. Куда мне податься, что делать, с чего начать?
Некоторое время я сидел совершенно подавленный, потом мало-помалу
пришел в себя и стал раздумывать, какая же злая участь постигла моих
спутников. Разгром, учиненный в лагере, свидетельствовал о том, что они
подверглись нападению, очевидно, в ту самую минуту, когда я услышал
выстрел. Но выстрел был только один, значит, все кончилось мгновенно.
Винтовки лежали тут же на земле, а в затворе одной из них, принадлежавшей
лорду Джону, был стреляный патрон. Судя по брошенным у костра одеялам
Челленджера и Саммерли, беда настигла их во время сна. Ящики с патронами и
провизией валялись по всей поляне; тут же я увидел наши фотографические
аппараты и коробки с пластинками. Все это было цело, зато съестные
припасы, вынутые из ящиков, исчезли, а их, помнится, было изрядное
количество. Следовательно, нападение на лагерь произвели не люди, а звери,
ибо в противном случае тут, вероятно, ничего бы не осталось.
Но если это действительно звери или какое-нибудь одно чудовище, то
что же сталось с моими спутниками? Хищники, конечно, растерзали бы их, но
где же останки? Правда, лужа крови достаточно красноречиво говорила о
случившемся, а динозавр, который преследовал меня ночью, мог бы унести
свою жертву с такой же легкостью, с какой кошка уносит мышь. В таком
случае оставшиеся двое, вероятно, бросились за ним вдогонку. Но почему же
они не взяли с собой винтовок? Мой усталый, измученный мозг отказывался
разгадать эту загадку. Поиски в лесу тоже ничего не дали. Я заплутался и
только благодаря счастливой случайности снова вышел к лагерю, потратив на
это не меньше часа.
И тут в голову мне пришла одна мысль, в которой было кое-какое
утешение. Все-таки я не совсем один здесь. У подножия скал остался верный
Самбо. Он услышит мой голос. Я подошел к обрыву и заглянул вниз. Ну,
конечно, вон он сидит на одеяле у костра! Но там есть кто-то еще. Кто же
это? Сердце у меня екнуло от радости. Может быть, один из моих товарищей
как-то ухитрился спуститься вниз? Но стоило мне присмотреться
повнимательнее, и надежда угасла. Кожа человека, сидевшего напротив Самбо,
отливала красным в лучах восходящего солнца. Это был индеец. Я громко
крикнул и замахал носовым платком. Самбо вскинул голову, махнул рукой мне
в ответ и побежал к утесу. Прошло несколько минут, и он уже стоял на его
вершине, совсем близко от меня, и в горестном молчании слушал мой рассказ.
- Их унес дьявол, мистер Мелоун, - сказал Самбо. - Вы пришли в страну
дьявола, и он всех вас возьмет к себе. Слушайте, что говорит Самбо, сэр:
поскорей спускайтесь вниз, а то и вам будет беда.
- Как же я спущусь, Самбо?
- Рубите лианы с деревьев, мистер Мелоун. Бросайте их сюда. Я привяжу
лианы к пеньку, и будет мост.
- Мы сами об этом думали. Но лианы нас не выдержат.
- Пошлите за веревками, мистер Мелоун.
- Кого же я пошлю и куда?
- Пошлите в индейский поселок, сэр. В индейском поселке много веревок
из кожи. Внизу есть индеец, пошлите его.
- Откуда он взялся?
- Это наш индеец. У него все отняли, а самого побили. Он вернулся.
Теперь возьмет письмо, принесет веревки - все сделает.
Возьмет письмо... Что ж, это мысль! Может быть, кто-нибудь придет нам
на помощь? А если нет, открытия, которыми мы обогатили науку, дойдут до
наших друзей, и мир узнает, что мы погибли не зря. Два письма были у меня
уже готовы. За сегодняшний день напишу третье, в котором ход событий будет
доведен до последней минуты. Индеец доставит мои письма туда, в мир.
Я приказал Самбо подняться на утес еще раз, ближе к вечеру, и весь
этот унылый день посвятил описанию того, что произошло со мной минувшей
ночью. К письмам я присовокупил также коротенькую записку, которую индеец
должен был вручить первому попавшемуся белому - торговцу или капитану
какого-нибудь судна. В записке было сказано, что наша жизнь зависит от
того, пришлют нам канаты или нет. Вечером я переправил Самбо все письма и
свой кошелек с тремя фунтами стерлингов. Деньги предназначались индейцу, а
за канаты ему была обещана вдвое большая сумма.
Теперь, дорогой мистер Мак-Ардл, вы поймете, каким образом мои письма
дошли до вас, и узнаете всю правду о своем неудачливом корреспонденте, в
случае если он больше не напишет вам ни строчки. Сейчас я слишком измучен
и слишком подавлен, чтобы строить какие-нибудь планы. Завтра подумаю о
дальнейшем и, не теряя связи с лагерем, начну поиски моих несчастных
товарищей.
===
Глава XIII. ЭТОГО ЗРЕЛИЩА МНЕ НИКОГДА НЕ ЗАБЫТЬ
В тот грустный день на закате солнца я увидел внизу уходившего
индейца - нашу последнюю надежду на спасение - и до тех пор провожал
глазами его одинокую крохотную фигурку, пока она не скрылась в розовом
вечернем тумане, медленно встававшем между мной и далекой Амазонкой.
Было уже совсем темно, когда я побрел к нашему разгромленному лагерю,
бросив напоследок еще один взгляд на костер Самбо - на этот единственный
луч света, доходивший до меня из огромного мира и так же ласкавший мой
взгляд, как присутствие верного негра ласкало мою омраченную душу. Но
теперь, впервые после постигшей меня беды, я немного приободрился, утешая
себя мыслью, что мир узнает о наших делах и сохранит в памяти наши имена,
связав их навеки с теми открытиями, которые, быть может, достанутся нам
ценой жизни.
Мне было страшно устраиваться на ночь в этом злополучном лагере, а
джунгли пугали меня еще больше. Однако приходилось выбирать между тем и
другим. Благоразумие требовало, чтобы я был настороже, но истомленному
телу трудно было бороться с дремотой. Забравшись на дерево гингко, я
тщетно искал такого местечка на его нижних ветвях, где можно было бы
уснуть, не рискуя сломать себе шею при неминуемом падении.
Пришлось слезть и решать, как быть дальше. После долгих раздумий я
завалил кустами вход в лагерь, разжег три костра, расположив их
треугольником, сытно поужинал и уснул крепким сном, который был прерван на
рассвете самым неожидаяным и самым приятным образом.
Ранним утром чья-то рука легла мне на плечо. Я вскочил, весь дрожа,
схватился за винтовку и вдруг радостно вскрикнул, узнав лорда Джона,
склонившегося ко мне в сером рассветном сумраке.
Да, это был он, но какая перемена произошла в нем! Последний раз я
видел лорда Джона спокойным, сдержанным, в чистом белом костюме. Сейчас он
стоял передо мной бледный, глаза его дико блуждали по сторонам, грудь
тяжело вздымалась, как после долгого и стремительного бега, голова была не
покрыта, худое лицо исцарапано и все в крови, костюм порван в клочья. Я
смотрел на него, пораженный этим зрелищем, но он не дал мне даже открыть
рта и принялся подбирать раскиданные по поляне вещи, бросая мне короткие,
отрывистые фразы:
- Скорее, юноша, скорей! Дорога каждая минута. Возьмите винтовки -
обе. Остальные у меня. Как можно больше патронов. Набейте ими карманы.
Теперь - провизия. Шести банок хватит. Вот так. Ни о чем не спрашивайте,
не рассуждайте. Ну, бежим, не то будет поздно.
Еще не проснувшись как следует, не соображая, что все это значит, я
помчался по лесу за лордом Джоном с двумя винтовками под мышкой и с шестью
консервными банками в руках. Он выбирал самые густые, с трудом проходимые
заросли и, наконец, вывел меня к высоким кустам. Мы кинулись туда, не
обращая внимания на колючки. Лорд Джон упал ничком на землю и потянул меня
за собой.
- Ну вот! - еле выговорил он. - Теперь, кажется, мы в безопасности.
Они нагрянут на лагерь, это как пить дать, и просчитаются.
- Что случилось? - спросил я, отдышавшись. - Где оба профессора? И
кто на них охотится?
- Человекообезьяны! - громким шепотом сказал лорд Джон. - Господи
боже, что это за чудовища! Говорите тише. У них тонкий слух, зрение тоже,
зато обоняние никуда не годится, насколько я мог заметить. По следам они
до нас не доберутся. Где вы пропадали, юноша? Вам повезло, благодарите
свою судьбу, что не попали в эту переделку.
Я шепотом поведал ему о своих приключениях.
- Да, плохи наши дела! - сказал лорд Джон, услыхав о динозавре и
западне. - Здесь вам не курорт. Но все же полное представление о прелестях
здешних мест я получил в ту минуту, когда на нас напали эти дьяволы. Мне
однажды пришлось побывать в лапах у людоедов-папуасов, но они конфетки по
сравнению с этими монстрами.
- Расскажите, как все было, - попросил я.
- Это случилось на рассвете. Наши ученые друзья только продрали глаза
и даже не успели сцепиться. И вдруг откуда ни возьмись - обезьяны. Просто
посыпались на нас, как яблоки с яблони. Они, наверно, еще затемно облепили
высокое дерево, на которое вы лазали. Одной я тут же всадил пулю в брюхо,
однако тем дело и кончилось - нас мигом уложили на обе лопатки. Я называю
этих дьяволов обезьянами, но они размахивали палками, швыряли в нас
камнями, тараторили между собой на своем языке и в довершение всего
связали нам руки лианами. Это человекообезьяны, и по развитию они стоят
выше всех зверей, которых мне приходилось встречать во время своих
странствований, а я, слава богу, много шатался по белу свету. Как
говорится, .недостающее звено.. Ну, недостает, и черт с ним, обошлись бы и
без него! А дальше дело было так. Они подхватили своего раненого сородича,
из которого кровь хлестала, как из прирезанной свиньи, и унесли его
куда-то, а потом уселись около нас кружком. Морды свирепые, того и гляди
растерзают. Ростом они, пожалуй, с человека, но немного шире, коренастее.
Сидят и смотрят, смотрят на нас... Брови рыжие, нависшие, глаза какие-то
странные, будто из мутного стекла. Уж на что Челленджер не трус, а ему
тоже стало не по себе. Как вскочит да как закричит: "Приканчивайте нас,
нечего тянуть!. У него, верно, от всего этого в голове помутилось - уж
очень он буйствовал. Пожалуй, будь на месте обезьян его заклятые враги
репортеры, им и то меньше бы досталось.
- Ну, а обезьяны что?
Я с жадностью вслушивался в шепот лорда Джона, который рассказывал
мне об этих поразительных происшествиях, а сам внимательно поглядывал по
сторонам, не отнимая руки от винтовки со взведенным курком.
- Я уже думал: ну, конец нам! Но ничуть не бывало. Обезьяны
затараторили, закричали. Потом одна подошла к Челленджеру и стала рядом с
ним. Вы сейчас рассмеетесь, юноша, но до чего же они были похожи - как
близкие родственники! Я бы сам не поверил, да глаза не лгут. Эта старая
человекообезьяна, по-видимому, вожак племени, оказалась точной копией
Челленджера, только что масть другая - рыжая. А все прочие очаровательные
приметы нашего друга были налицо, правда, несколько утрированные.
Квадратный торс, широкие плечи, грудь колесом, полное отсутствие шеи,
длинная рыжая борода, мохнатые брови и такой же заносчивый вид - пойдите,
мол, вы все к черту! Словом, полное сходство. Когда эта обезьяна стала
рядом с Челленджером и положила ему лапу на плечо, эффект получился
потрясающий. Саммерли, настроенный несколько истерически, хохотал до слез,
глядя на них. Обезьяны сначала тоже смеялись, если такое кудахтанье можно
назвать смехом, а потом схватили нас и поволокли в лес. Винтовки и другие
вещи они не тронули, видно, побоялись, а вот провизию, вынутую из ящиков,
всю забрали с собой. Дорогой нам с Саммерли здорово досталось -
полюбуйтесь на мою физиономию и на эти лохмотья. Они тащили нас сквозь
заросли, не разбирая пути, а им самим хоть бы что - у них шкура дубленая.
Зато Челленджер нисколько не пострадал. Четыре обезьяны подняли его на
плечи и понесли, как римского триумфатора. Тсс! Что это?
Откуда-то издали до нас донеслось странное потрескивание,
напоминающее мелкую дробь кастаньет.
- Это они! - шепнул мой товарищ, закладывая патроны во вторую
двустволку .экспресс.. - Заряжайте обе винтовки, юноша, живьем мы не
сдадимся, об этом не мечтайте. Слышите, как верещат?.. Значит, чем-то
взбудоражены. А доберутся до нас - и еще не так взволнуются. Помните
"Последнюю атаку.? "Сжимая винтовки в ослабших руках, средь мертвых на
поле боя.... Это детские игрушки по сравнению с тем, что предстоит нам.
- Они где-то очень далеко.
- Эта банда до нас не доберется, но у них, наверно, по всему лесу
рыщут разведчики. Ну, ладно, вернемся к моему скорбному повествованию. Так
вот, эти дьяволы притащили нас в большую рощу у самого обрыва. У них там
настоящий город на деревьях - до тысячи хижин из ветвей и листьев. Это в
трех-четырех милях отсюда. Мерзкие твари! Мне кажется, я после них никогда
не отмоюсь. Они меня всего перещупали своими грязными лапами. В городе нас
связали уже по рукам и ногам, и я попался такому ловкачу, которому только
бы морские узлы вязать, - что твой боцман. Так вот, свяэали нас и положили
под деревом, а на страже поставили здоровенную обезьянищу с дубинкой. Я
все говорю .нас. да .нас., но это относится только ко мне и к Саммерли.
Что же касается Челленджера, то он сидел на дереве, ел какие-то фрукты и
наслаждался жизнью. Впрочем, нам от него тоже кое-что перепало, а главное
- он ухитрился расслабить наши путы. Вы, наверно, не удержались бы от
смеха, глядя, как профессор восседает на дереве чуть не в обнимку со своим
близнецом и распевает густым басом: "О звонкий колокол!." Музыка, видите
ли, настраивала обезьян на миролюбивый лад. Да, вы бы рассмеялись, а нам
было не до смеху. Челленджеру разрешалось делать все что угодно,
разумеется, в известных пределах, но для нас режим был установлен куда
строже. Единственное, чем мы все утешались, - это мыслью, что вы на
свободе и сбережете все наши записи и материалы.
А теперь, милый юноша, слушайте и удивляйтесь. Вы утверждаете, что,
судя по некоторым признакам - костры, ловушки и тому подобное, - на плато
существуют люди. А мы этих людей видели. И надо сказать, что бедняги
являют собой весьма печальное зрелище. Жалкий, запуганный народец! Да это
и не удивительно. По-видимому, людское племя занимает ту часть плато, где
пещеры, а обезьянье - другую, и между обоими племенами идет борьба не на
жизнь, а на смерть. Вот так здесь обстоят дела, если мне удалось правильно
в них разобраться.
Вчера человекообезьяны захватили в плен двенадцать туземцев и
приволокли их к себе в город. Это сопровождалось такими криками и
верещанием, что я просто ушам своим не верил. Туземцы - краснокожие,
совсем низкорослые. Дорогой это зверье так их отделало когтями и зубами,
что они еле передвигали ноги. Двоих тут же прикончили, причем у одного
чуть не оторвали руку. В общем, зрелище было омерзительное. Эти несчастные
держались молодцами, даже не пикнули, а мы просто не могли смотреть на
них. Саммерли упал в обморок. Челленджер и тот еле выдержал... Ну,
кажется, ушли.
Мы долго прислушивались к глубокой тишине леса, но ее ничто не
нарушало, кроме щебетания птиц. Лорд Джон снова вернулся к своему
рассказу:
- Вам здорово повезло, юноша! Обезьяны так увлеклись индейцами, что о
нас перестали и думать. Но не будь этого, второе нападение на лагерь было
бы неминуемо. Вы оказались совершенно правы: они все время наблюдали за
нами с дерева и прекрасно поняли, что одного человека не хватает. Но потом
им стало уже не до нас. Вот почему своим пробуждением вы обязаны мне, а не
стае обезьян. Бог мой, что нам пришлось испытать потом! Это какой-то
кошмар! Вы помните бамбуковые заросли, где мы нашли скелет американца? Так
вот, они приходятся как раз под обезьяньим городом, и обезьяны сбрасывают
туда своих пленников. Я уверен, что там горы этих скелетов, надо только
поискать как следует. Над обрывом у них расчищен настоящий плац для
подобных церемоний. Несчастных пленников заставляют прыгать в пропасть
поодиночке, и весь интерес заключается в том, разобьются ли они в лепешку
или напорются на острый бамбук. Все обезьянье племя выстроилось над
обрывом, и нас тоже потащили полюбоваться на это зрелище. Первые четверо
индейцев прыгнули вниз, и бамбук прошел сквозь их тела, как вязальные
спицы сквозь масло. Я теперь не удивляюсь, вспоминая скелет бедного янки.
Да, зрелище страшное... Но вместе с тем захватывающее. Мы, как
зачарованные, смотрели на эти прыжки, хотя каждый из нас думал: "Сейчас
настанет моя очередь..
Однако до этого не дошло. Шестерых индейцев приберегли на сегодня, но
бенефициантами в этом спектакле, вероятно, были бы мы - Саммерли и я.
Челленджер, по-видимому, вывернется. Понять обезьян не так уж трудно,
потому что они изъясняются главным образом знаками. И вот, следя за их
переговорами, я решил: пора действовать. Кое-какие планы у меня были. Но
приходилось полагаться только на свои силы - от Саммерли толку никакого.
Челленджер немногим лучше. Им удалось сойтись вместе на каких-нибудь
несколько минут, и они тут же затеяли яростный спор по поводу научной
классификации этих рыжих дьяволов, которые держали нас в своей власти.
Один утверждал, что это яванские дриопитеки, другой называл их
питекантропами. Просто рехнулись оба! Но у меня было совсем иное на уме.
Прежде всего я обратил внимание, что по ровной местности эти твари бегают
хуже человека, так как ноги у них короткие, кривые, а туловище грузное.
Челленджер, и тот дал бы фору самому лучшему их бегуну, а мы с вами
настоящие чемпионы против них. Затем еще одно немаловажное наблюдение: они
понятия не имеют об огнестрельном оружии. По-моему, им было даже невдомек,
что случилось с той обезьяной, которую я ранил. Словом, только бы нам
добраться до своих винтовок, а там мы им покажем.
И вот сегодня на рассвете я дал своему часовому здоровенного пинка в
брюхо, примчался в лагерь, захватил вас, винтовки... А дальнейшее вам
известно.
- Но что же будет с нашими профессорами? - в ужасе воскликнул я.
- Надо выручать их. Бежать со мной они не могли: Челленджер сидел на
дереве, а у Саммерли не хватило бы сил, - поэтому я решил, что прежде
всего надо достать винтовки, а уж потом спасать остальных. Правда,
обезьяны могут укокошить их в отместку. Челленджера они вряд ли тронут, но
за Саммерли не ручаюсь. Впрочем, ему так или иначе грозила бы смерть. В
этом я совершенно уверен. Так что мое бегство не могло ухудшить положение.
Но теперь честь обязывает нас или спасти товарищей, или разделить с ними
их участь. А посему, дорогой мой, кайтесь в грехах, очищайте душу, ибо к
вечеру ваша судьба будет решена.
Не знаю, удалось ли мне передать здесь характерную для лорда Рокстона
манеру выражаться - отрывистость, энергичность его фраз, насмешливую
бесшабашность тона. Этот человек был прирожденным вожаком. Чем ближе
надвигалась на нас опасность, тем красочнее становилась его речь, тем ярче
разгорались его холодные глаза, тем больше и больше топорщились длинные,
как у Дон Кихота, усы. Он любил рисковать, наслаждался драматичностью,
присущей истинным приключениям, особенно когда это касалось его самого,
считал, что во всякой опасности есть своего рода спортивный интерес -
интерес жестокой игры человека с судьбой, где ставкой служит жизнь. Все
это делало лорда Джона незаменимым помощником в трудные минуты жизни. Если
б не страх за товарищей, я бы не испытывал ничего, кроме радости, идя за
таким человеком на опасное дело.
Мы уже хотели выбраться из своего убежища, как вдруг лорд Джон
схватил меня за руку.
- Смотрите! - шепнул он. - Идут!
С нашего места открывался вид на узкую прогалину между деревьями,
ветви которых сплетались вверху, образуя сплошной зеленый свод. На этой
прогалине показался отряд человекообезьян. Сутулые, кривоногие, они бежали
гуськом, озираясь по сторонам, и то и дело касались земли своими длинными
руками. Сутулость уменьшала их рост, но, прикинув на взгляд, я определил
его футов в пять, не меньше. Многие из них были вооружены дубинками, и на
расстоянии эти широкогрудые существа сильно смахивали на обросших волосами
уродливых людей. С минуту я видел их совершенно отчетливо. Потом они
скрылись за кустами.
- Нет, сейчас еще рано, - сказал лорд Джон, опуская винтовку. - Лучше
затаиться, пока они не перестанут рыскать по лесу. А потом посмотрим,
может быть, проберемся к ним в город и застанем их врасплох. Дадим им еще
час на поиски и тогда пойдем.
Воспользовавшись этой отсрочкой, мы вскрыли одну из захваченных с
собой банок и принялись завтракать. Лорд Рокстон ничего не ел с утра, если
не считать нескольких плодов, и сейчас с жадностью накинулся на еду. Когда
же завтрак был окончен, мы взяли в обе руки по винтовке и с полными
карманами патронов двинулись на выручку товарищей. Прежде чем выйти из
зарослей, лорд Джон сделал несколько зарубок на кустах, чтобы запомнить, в
какой стороне находится Форт Челленджера, и в случае нужды сразу отыскать
это место. Мы молча пробрались сквозь чащу и вышли на край обрыва,
неподалеку от нашей первой стоянки. Здесь лорд Джон остановился и посвятил
меня в свои планы.
- В густом лесу это зверье может сделать с нами все что угодно, -
сказал он. - Они нас будут видеть, а мы их нет. Но на открытом месте дело
другое, потому что бегаем мы гораздо быстрее. Следовательно, будем
держаться открытых пространств, покуда это возможно. Вдоль края плато лес
реже, оттуда мы и начнем наступление. Идите не спеша, смотрите в оба и
держите винтовку наготове. И главное, помните: живьем в руки не даваться,
отстреливайтесь до последнего патрона. Вот вам мой последний совет, юноша.
Когда мы вышли к обрыву, я заглянул вниз и увидел нашего доброго
негра, который покуривал трубку, сидя на камнях. Как мне хотелось
окликнуть его и рассказать ему, что с нами случилось! Но это было
рискованно: нас могли услышать. Лесная чаща, казалось, так и кишела
человекообезьянами; их своеобразное пронзительное верещание то и дело
долетало до нашего слуха. Мы бросались в кусты и отлеживались там до тех
пор, пока эти звуки не затихали вдали. Это очень задерживало наше
продвижение вперед, и нам понадобилось по меньшей мере два часа, чтобы
добраться до обезьяньего города. Теперь он был близко - я понял это по той
осторожности, с какой шел лорд Джон. Вот он махнул мне рукой, приказывая
лечь, а сам пополз дальше, но вскоре повернул обратно. Лицо его
подергивалось от волнения.
- Скорей! - шепнул он. - Скорей! Только бы не опоздать!
Дрожа всем телом, я подполз к нему и выглянул из-за кустов на
открывающуюся впереди поляну.
Этого зрелища мне никогда не забыть. Оно было так фантастично, так
невероятно, что я не знаю, как описать его, чтобы вы поверили мне. Может
быть, нам все же удастся выбраться отсюда живыми; пройдет несколько лет...
я буду по-прежнему сидеть в гостиной клуба "Дикарь" и смотреть в окно на
скучную, не вызывающую сомнений в своей реальности набережную Темзы.."Так
вот, поверю ли тогда я сам, что все это происходило у меня на глазах? Не
покажется ли мне, что это был дикий кошмар, что я принимал горячечные
видения за действительность? Вот почему я хочу записать все как можно
скорее, пока события свежи у меня в памяти, пока хотя бы один человек -
тот, что лежит рядом со мной в сырой траве, сможет подтвердить каждое
написанное здесь слово.
Перед нами расстилалась поляна шириной ярдов в сто, покрытая вплоть
до самого обрыва густой зеленой травой и невысоким папоротником. Эту
поляну полукругом обступали деревья, усаженные в несколько ярусов
странного вида домиками, свитыми из веток и листьев. Представьте себе
грачевник, где вместо гнезд домики, и вы поймете, о чем я говорю. У входов
в них и на ближайших ветках сидели обезьяны - судя по их небольшим
размерам, самки и детеныши обезьяньего племени. Все они с любопытством
следили за тем, что происходило внизу и от чего мы сами не могли отвести
глаз.
На открытом месте, недалеко от края плато, столпилось несколько сотен
этих лохматых рыжих существ. Среди них возвышались настоящие гиганты, и
все они без исключения были омерзительны. Обезьяны держались все вместе,
очевидно, соблюдая какой-то порядок. Перед ними стояло несколько
низкорослых, но очень пропорционально сложенных индейцев, кожа которых
отливала бронзой в ярких лучах солнца. В этой маленькой кучке выделялась
высокая, худая фигура белого человека. Понурая голова, сложенные на груди
руки - все выражало ужас и полное отчаяние. Мы сейчас же узнали в нем
профессора Саммерли.
Вокруг несчастных пленников было расставлено несколько
человекообезьян, которые зорко следили за ними, готовясь пресечь всякую
попытку к бегству. Правее, у самого края плато, стояли особняком еще две
фигуры, такие нелепые - при других обстоятельствах их можно было бы
назвать даже комическими, - что, увидев эту пару, я уже не мог оторвать от
нее глаз. Один из них был наш товарищ, профессор Челленджер. Жалкие
лохмотья, оставшиеся от его куртки, все еще держались на нем, но рубашка
исчезла, будто ее и не было, и борода его сливалась с густой порослью на
могучей груди; волосы, сильно отросшие за время наших странствований,
черной гривой развевались по ветру. Достаточно было одного дня, чтобы
превратить этот высший продукт современной цивилизации в последнего дикаря
Южной Америки.
