 ***
Когда мы подъехали к Зоологическому институту, я увидел, что сверх
моих ожиданий народу на лекцию собирается много. Электрические кареты одна
за другой подвозили к подъезду седовласых профессоров, а более скромная
публика потоком вливалась в сводчатые двери, свидетельствуя о том, что в
зале будут присутствовать не только ученые, но и представители широких
масс. И в самом деле, стоило нам занять места, как мы сразу убедились, что
галерея и задние ряды ведут себя более чем непринужденно. Там сидели, судя
по всему, студенты-медики. Вероятно, все крупные больницы отрядили сюда
своих практикантов. Публика была настроена добродушно, но за этим
добродушием крылось озорство. То и дело раздавались обрывки популярных
песенок, распеваемых хором и с большим подъемом, - весьма странная
прелюдия к научной лекции! Склонность аудитории к бесцеремонным шуткам
ясно давала себя чувствовать. Это сулило в дальнейшем массу развлечений
для всех, кроме тех лиц, к кому эти сомнительные шутки должны были
непосредственно относиться.
Например, как только на эстраде появился доктор Мелдрам в своем
знаменитом цилиндре с изогнутыми полями, со всех сторон раздались дружные
крики: "Вот так ведро! Где вы его раздобыли?." Старик сейчас же стащил
цилиндр с головы и украдкой сунул его под кресло. Когда страдающий
подагрой профессор Уэдли заковылял к своему месту, шутники, к его
величайшему смущению, хором осведомились о том, не болит ли у профессора
пальчик на ноге. Но самый горячий прием был оказан моему новому знакомцу,
профессору Челленджеру. Чтобы добраться до своего места - крайнего в
первом ряду, - ему пришлось пройти через всю эстраду. Как только его
черная борода показалась в дверях, аудитория разразилась такими бурными
приветственными криками, что я подумал: опасения Тарпа Генри подтвердились
- публику привлекла сюда не столько сама лекция, сколько возможность
посмотреть на знаменитого профессора, слухи о выступлении которого,
по-видимому, успели разнестись повсюду.
При его появлении в передних рядах, занятых хорошо одетой публикой,
раздались смешки - на сей раз партер относился сочувственно к бесчинству
студентов. Публика, приветствовала Челленджера оглушительным ревом, точно
хищники в клетке зоологического сада, заслышавшие вдали шаги служителя в
час кормежки. В этом реве ясно звучали неуважительные нотки, но, в общем,
шумный прием, оказанный профессору, выражал скорее интерес к нему, чем
неприязнь или презрение. Челленджер улыбнулся устало и снисходительно, как
улыбается добродушный человек, когда на него налетает свора тявкающих
щенков, потом медленно опустился в кресло, расправил плечи, любовно
погладил бороду и, прищурившись, надменно глянул в переполненный зал. Рев
еще не успел стихнуть, как на эстраде появились председатель, профессор
Рональд Меррей, и лектор, мистер Уолдрон. Заседание началось. Надеюсь,
профессор Меррей извинит меня, если я упрекну его в том, что он страдает
недостатком, свойственным большинству англичан, а именно - невнятностью
речи. По-моему, это одна из загадок нашего века. Почему люди, которым есть
что сказать, не желают научиться говорить членораздельно? Это так же
бессмысленно, как переливать драгоценную влагу через трубу с закрытым
краном, отвернуть который до конца можно без всякого труда.
Профессор Меррей обратился с несколькими глубокомысленными
замечаниями к своему белому галстуку и графину с водой, затем шутливо
подмигнул серебряному канделябру, стоявшему по правую его руку, и
опустился в кресло, уступив место известному популярному лектору мистеру
Уолдрону, которого публика встретила аплодисментами. Физиономия у мистера
Уолдрона была мрачная, голос резкий, манеры заносчивые, но он обладал
даром усваивать чужие мысли и преподносить их непосвященным в доступной и
даже увлекательной форме, расцвечивая свои доклады множеством шуток на
самые, казалось бы, неподходящие темы, так что в его изложении даже
перемещение равноденствий или эволюция позвоночных приобретали
юмористический характер.
В простой, а подчас и живописной форме, которой не мешала научность
терминологии, лектор развернул перед нами картину возникновения мира,
взятую как бы с высоты птичьего полета. Он говорил о земном шаре -
огромной массе светящегося газа, пылавшей в небесной сфере. Потом
рассказал, как эта масса начала охлаждаться и застывать, как образовались
складки земной коры, как пар превратился в воду. Все это было постепенной
подготовкой сцены к той непостижимой драме жизни, которой предстояло
разыграться на нашей планете. Перейдя к возникновению всего живого на
Земле, мистер Уолдрон ограничился несколькими туманными, ни к чему не
обязывающими фразами. Можно почти с уверенностью сказать, что зародыши
жизни не выдержали бы первоначальной высокой температуры земного шара.
Следовательно, они возникли несколько позже. Откуда? Из остывающих
неорганических элементов? Весьма вероятно. А может статься, они были
занесены извне каким-нибудь метеором? Вряд ли. Короче говоря, даже
мудрейшие из мудрых не могут сказать ничего определенного по этому
вопросу. Пока что нам не удается создать в лабораторных условиях
органическое вещество из неорганического. Наша химия не в силах
перебросить мост через ту пропасть, которая отделяет живую материю от
мертвой. Но природа, оперирующая огромными силами на протяжении многих
веков, сама является величайшим химиком, и ей может удаться то, что
непосильно для нас. И больше тут сказать нечего.
Вслед за этим лектор перешел к великой шкале животной жизни и
ступенька за ступенькой - от моллюсков и беспозвоночных морских тварей к
пресмыкающимся и рыбам - добрался наконец до производящей на свет живых
детенышей кенгуру, прямого предка всех млекопитающих, а следовательно, и
тех, что находятся в этом зале ("Ну, положим!. - голос какого-то скептика
из задних рядов). Если юный джентльмен в красном галстуке, крикнувший "Ну,
положим!. и, по-видимому, имеющий основание думать, что он вылупился из
яйца, соблаговолит задержаться после заседания, лектор будет очень рад
ознакомиться с такой достопримечательностью. (Смех.) Подумать только, что
процессы, веками происходившие в природе, завершились созданием юного
джентльмена в красном галстуке! Но разве эти процессы действительно
завершились? Следует ли считать этого джентльмена конечным продуктом
эволюции, так сказать, венцом творения? Лектор не хочет оскорблять
джентльмена в красном галстуке в его лучших чувствах, но ему кажется, что,
какими бы добродетелями ни обладал сей джентльмен, все же грандиозные
процессы, происходящие во вселенной, не оправдали бы себя, если б конечным
результатом их было создание вот такого экземпляра. Силы, обусловливающие
эволюцию, не иссякли, они продолжают действовать и готовят нам еще большие
сюрпризы.
Расправившись под общие смешки со своим противником, мистер Уолдрон
вернулся к картинам прошлого и рассказал, как высыхали моря, обнажая
песчаные отмели, как на этих отмелях появлялись живые существа,
студенистые, вялые, рассказал о лагунах, кишащих всякой морской тварью,
которую привлекало сюда тинистое дно и особенно изобилие пищи, что
способствовало ее стремительному развитию.
- Вот, леди и джентльмены, откуда пошли те чудовищные ящеры, которые
до сих пор вселяют в нас ужас, когда мы находим их скелеты в вельдских или
золенгофенских сланцах. К счастью, все они исчезли с нашей планеты задолго
до появления на ней первого человека.
- Это еще далеко не факт! - прогудел кто-то на эстраде.
Мистер Уолдрон был человек выдержанный, к тому же острый на язык, что
особенно почувствовал на себе джентльмен в красном галстуке, и перебивать
его было небезопасно. Но последняя реплика, очевидно, показалась ему
настолько нелепой, что он даже несколько растерялся. Такой же растерянный
вид бывает у шекспироведа, задетого яростным бэконианцем, или у астронома,
столкнувшегося с фанатиком, который утверждает, что Земля плоская. Мистер
Уолдрон умолк на секунду, а затем, повысив голос, с расстановкой повторил
свои последние слова:
- К счастью, все они исчезли с нашей планеты задолго до появления на
ней первого человека.
- Это еще не факт! - снова прогудел тот же голос.
Уолдрон бросил удивленный взгляд на сидевших за столом профессоров и
наконец остановился на Челленджере, который улыбался с закрытыми глазами,
словно во сне, откинувшись на спинку стула.
- А, понимаю! - Уолдрон пожал плечами. - Это мой друг профессор
Челленджер! - И под хохот всего зала он вернулся к прерванной лекции, как
будто дальнейшие пояснения были совершенно излишни.
Но этим дело не кончилось. Какой бы путь ни избирал докладчик,
блуждая в дебрях прошлого, все они неизменно приводили его к упоминанию об
исчезнувших доисторических животных, что немедленно исторгало из груди
профессора тот же зычный рев. В зале уже предвосхищали заранее каждую его
реплику и встречали ее восторженным гулом. Студенты, сидевшие тесно,
сомкнутыми рядами, не оставались в долгу, и, как только черная борода
Челленджера приходила в движение, сотни голосов, не давая ему открыть рот,
дружно вопили: "Это еще не факт!. - а из передних рядов неслись
возмущенные крики: "Тише! Безобразие!. Уолдрон, лектор опытный, закаленный
в боях, окончательно растерялся. Он замолчал, потом начал что-то
бормотать, запинаясь на каждом слове и повторяя уже сказанное, увяз в
длиннейшей фразе и под конец набросился на виновника всего беспорядка.
- Это переходит всякие границы! - разразился он, яростно сверкая
глазами. - Профессор Челленджер, я прошу вас прекратить эти возмутительные
и неприличные выкрики!
Зал притих. Студенты замерли от восторга: высокие олимпийцы затеяли
ссору у них на глазах! Челленджер не спеша высвободил свое грузное тело из
объятий кресла.
- А я, в свою очередь, прошу вас, мистер Уолдрон, перестаньте
утверждать то, что противоречит научным данным, - сказал он.
Эти слова вызвали настоящую бурю. В общем шуме и хохоте слышались
только отдельные негодующие выкрики: "Безобразие!., "Пусть говорит!.,
"Выгнать его отсюда!., "Долой с эстрады!., "Это нечестно - дайте ему
высказаться!.... Председатель вскочил с места и, слабо взмахивая руками,
взволнованно забормотал что-то. Из тумана этой невнятицы выбивались только
отдельные отрывочные слова: "Профессор Челленджер... будьте добры... ваши
соображения... после.... Нарушитель порядка отвесил ему поклон, улыбнулся,
погладил бороду и снова ушел в кресло. Разгоряченный этой перепалкой и
настроенный весьма воинственно, Уолдрон продолжал лекцию. Высказывая время
от времени какое-нибудь положение, он бросал злобные взгляды на своего
противника, который, казалось, дремал, развалившись в кресле, все с той же
блаженной широкой улыбкой на устах.
И вот лекция кончилась. Подозреваю, что несколько преждевременно, ибо
заключительная ее часть была скомкана и как-то не вязалась с предыдущей.
Грубая помеха нарушила ход мыслей лектора. Аудитория осталась
неудовлетворенной и ждала дальнейшего развертывания событий.
Уолдрон сел на место, председатель чирикнул что-то, и вслед за этим
профессор Челленджер подошел к краю эстрады. Памятуя об интересах своей
газеты, я записал его речь почти дословно.
- Леди и джентльмены, - начал он под сдержанный гул в задних рядах. -
Прошу извинения, леди, джентльмены и дети... Сам того не желая, я упустил
из виду значительную часть слушателей. (Шум в зале. Пережидая его.
профессор благостно кивает своей огромной головой и высоко поднимает руку,
словно осеняя толпу благословением.) Мне было предложено выразить
благодарность мистеру Уолдрону за его весьма картинную и занимательную
лекцию, которую мы с вами только что прослушали. С некоторыми тезисами
этой лекции я не согласен, о чем счел своим долгом заявить без всяких
отлагательств. Тем не менее факт остается фактом: мистер Уолдрон справился
со своей задачей, которая заключалась в том, чтобы изложить в
общедоступной и занимательной форме историю нашей планеты, вернее, то, что
он понимает под историей нашей планеты. Популярные лекции очень легко
воспринимаются, но... (тут Челленджер блаженно улыбнулся и бросил взгляд
на лектора) мистер Уолдрон, конечно, извинит меня, если я скажу, что такие
лекции в силу особенностей изложения всегда бывают поверхностны и
недоброкачественны с точки зрения науки, ибо лектор так или иначе, а
должен приспосабливаться к невежественной аудитории. (Иронические возгласы
с мест.) Лекторы-популяризаторы по сути своей паразиты. (Протестующий жест
со стороны возмущенного Уолдрона.) Они используют в целях наживы или
саморекламы работу своих безвестных, придавленных нуждой собратьев. Самый
незначительный успех, достигнутый в лаборатории, - один из тех кирпичиков,
что идут на сооружение храма науки, - перевешивает все полученное из
вторых рук, перевешивает всякую популяризацию, которая может поразвлечь
часок, но не принесет никаких ощутимых результатов. Я напоминаю об этой
общеизвестной истине отнюдь не из желания умалить заслуги мистера
Уолдрона, но для того, чтобы вы не теряли чувства пропорции, принимая
прислужника за высшего жреца науки. (Тут мистер Уолдрон шепнул что-то
председателю, который привстал с места и обратил несколько суровых слов к
стоявшему перед ним графину с водой.) Но довольно об этом. (Громкие
одобрительные крики.) Позвольте мне перейти к вопросу, представляющему
более широкий интерес. В каком месте я, самостоятельный исследователь, был
вынужден поставить под вопрос осведомленность нашего лектора? В том, где
речь шла об исчезновении с поверхности Земли некоторых видов животной
жизни. Я не дилетант и выступаю здесь не как популяризатор, а как человек,
научная добросовестность которого заставляет его строго придерживаться
фактов. И поэтому я настаиваю на том, что мистер Уолдрон глубоко
ошибается, утверждая, будто так называемые доисторические животные исчезли
с лица Земли. Ему не приходилось видеть их, но это еще ничего не
доказывает. Они действительно являются, как он выразился, нашими предками,
но не только предками, добавлю я, а и современниками, которых можно
наблюдать во всем их своеобразии - отталкивающем, страшном своеобразии.
Для того, чтобы пробраться в те места, где они обитают, нужны только
выносливость и смелость. Животные, которых мы относили к юрскому периоду,
чудовища, которым ничего не стоит растерзать на части и поглотить самых
крупных и самых свирепых из наших млекопитающих, существуют до сих пор...
(Крики: "Чушь! Докажите! Откуда вы это знаете? Это еще не факт!..) Вы меня
спрашиваете, откуда я это знаю? Я знаю это, потому что побывал в тех
местах, где они живут. Знаю, потому что видел таких животных...
(Аплодисменты, оглушительный шум и чей-то голос: "Лжец!..) Я лжец?
(Единодушное: "Да, да!..) Кажется, меня назвали лжецом? Пусть этот человек
встанет с места, чтобы я мог увидеть его. (Голос: "Вот он, сэр!. - и над
головами студентов взлетает яростно отбивающийся маленький человечек в
очках, совершенно безобидный на вид.) Это вы осмелились назвать меня
лжецом? ("Нет, сэр!. - кричит тот и, словно петрушка, ныряет вниз.) Если
кто-либо из присутствующих сомневается в моей правдивости, я охотно
побеседую с ним после заседания. ("Лжец!..) Кто это сказал? (Опять
безобидная жертва взмывает высоко в воздух, отчаянно отбиваясь от своих
мучителей.) Вот я сейчас сойду с эстрады, и тогда... (Дружные крики:
"Просим, дружок, просим!. Заседание на несколько минут прерывают.
Председатель вскакивает с места и размахивает руками, словно дирижер.
Профессор окончательно разъярен. Он стоит, выпятив вперед бороду,
багровый, с раздувающимися ноздрями.) Все великие новаторы встречали
недоверие толпы, а недоверие - это клеймо дураков! Когда к вашим ногам
кладут великие открытия, у вас не хватает интуиции, не хватает
воображения, чтобы осмыслить их. Вы способны только поливать грязью людей,
которые рисковали жизнью, завоевывая новые просторы науки. Вы поносите
пророков! Галилей, Дарвин и я... (Продолжительные крики и полный
беспорядок в зале.)
Все это я извлек из своих торопливых записей, которые хоть и были
сделаны на месте, но не могут дать должного представления о хаосе,
воцарившемся к этому времени в аудитории. Началось такое столпотворение,
что некоторые дамы уже спасались бегством. Общему настроению поддались не
только студенты, но и более солидная публика. Я сам видел, как седобородые
старцы вскакивали с мест и потрясали кулаками, гневаясь на закусившего
удила профессора. Многолюдное собрание бурлило и кипело, точно вода в
котле. Профессор шагнул вперед и воздел руки кверху. В этом человеке
чувствовалась такая сила и мужественность, что крикуны постепенно смолкли,
усмиренные его повелительным жестом и властным взглядом. И зал притих,
приготовившись слушать.
- Я не стану вас задерживать, - продолжал Челленджер. - Стоит ли
попусту тратить время? Истина остается истиной, и ее не поколебать
никакими бесчинствами глупых юнцов и, с сожалением должен добавить, не
менее глупых пожилых джентльменов. Я утверждаю, что мною открыто новое
поле для научных исследований. Вы это оспариваете. (Общие крики.) Так
давайте же проведем испытание. Согласны ли вы избрать из вашей среды
одного или нескольких представителей, которые проверят справедливость моих
слов?
Профессор сравнительной анатомии мистер Саммерли, высокий желчный
старик, в суховатом облике которого было что-то, придававшее ему сходство
с богословом, поднялся с места. Он пожелал узнать, не являются ли
заявления профессора Челленджера результатом его поездки в верховья реки
Амазонки, предпринятой два года тому назад.
Профессор Челленджер ответил утвердительно.
Далее мистер Саммерли осведомился, каким это образом профессору
Челленджеру удалось сделать новое открытие в местах, обследованных
Уоллесом, Бейтсом и другими учеными, пользующимися вполне заслуженной
известностью.
Профессор Челленджер ответил на это, что мистер Саммерли,
по-видимому, спутал Амазонку с Темзой. Амазонка гораздо больше Темзы, и
если мистеру Саммерли угодно знать, река Амазонка и соединяющаяся с ней
притоком река Ориноко покрывают в общей сложности площадь в пятьдесят
тысяч квадратных миль. Поэтому нет ничего удивительного, если на таком
огромном пространстве один исследователь обнаружит то, чего не могли
заметить его предшественники.
Мистер Саммерли возразил с кислой улыбкой, что ему хорошо известна
разница между Темзой и Амазонкой, заключающаяся в том, что любое
утверждение касательно первой легко можно проверить, чего нельзя сказать о
второй. Он был бы премного обязан профессору Челленджеру, если б тот
указал, под какими градусами широты и долготы лежит та местность, где
обретаются доисторические животные.
Профессор Челленджер ответил, что до сих пор он воздерживался от
сообщения подобных сведений, имея на это веские основания, но сейчас -
конечно, с некоторыми оговорками - он готов представить их комиссии,
избранной аудиторией. Может быть, мистер Саммерли согласен войти в эту
комиссию и лично проверить правильность утверждения профессора
Челленджера?
Мистер Саммерли. Да, согласен. (Бурные аплодисменты.)
Профессор Челленджер. Тогда я обязуюсь представить все необходимые
сведения, которые помогут вам добраться до места. Но, поскольку мистер
Саммерли намерен проверять меня, я считаю справедливым, чтобы его тоже
кто-нибудь проверял. Не скрою от вас, что путешествие будет сопряжено со
многими трудностями и опасностями. Мистеру Саммерли необходим спутник
помоложе. Может быть, желающие найдутся здесь в зале?
Вот так нежданно-негаданно наступает перелом в жизни человека! Мог ли
я подумать, входя, в этот зал, что я стою на пороге самых невероятных
приключений, таких, которые мне даже не мерещились! Но Глэдис! Разве не об
этом она говорила? Глэдис благословила бы меня на такой подвиг. Я вскочил
с места. Слова сами собой сорвались у меня с языка. Мой сосед Тарп Генри
тянул меня за пиджак и шептал:
- Сядьте, Мелоун! Не стройте из себя дурака при всем честном народе!
В ту же минуту я увидел, как в одном из первых рядов поднялся
какой-то высокий рыжеватый человек. Он сердито сверкнул на меня глазами,
но я не сдался.
- Господин председатель, я хочу ехать! - повторил я.
- Имя, имя! - требовала публика.
- Меня зовут Эдуард Дан Мелоун. Я репортер "Дейли-газетт." Даю слово,
что буду совершенно беспристрастным свидетелем.
- А ваше имя, сэр? - обратился председатель к моему сопернику.
- Лорд Джон Рокстон. Я бывал на Амазонке, хорошо знаю эти места и
поэтому имею все основания предлагать свою кандидатуру.
- Лорд Джон Рокстон пользуется мировой известностью как
путешественник и охотник, - сказал председатель. - Но участие в этой
экспедиции представителя прессы было бы не менее желательно.
- В таком случае, - сказал профессор Челленджер, - я предлагаю, чтобы
настоящее собрание уполномочило обоих этих джентльменов сопровождать
профессора Саммерли в его путешествии, целью которого будет расследование
правильности моих слов.
Под крики и аплодисменты всего зала наша судьба была решена, и я,
ошеломленный огромными перспективами, которые вдруг открылись перед моим
взором, смешался с людским потоком, хлынувшим к дверям. Выйдя на улицу, я
смутно, как сквозь сон, увидел толпу, с хохотом несущуюся по тротуару, и в
самом центре ее чью-то руку, вооруженную тяжелым зонтом, который так и
ходил по головам студентов. Потом электрическая карета профессора
Челленджера тронулась с места под веселые крики озорников и стоны
пострадавших, и я зашагал дальше по Риджент-стрит, поглощенный мыслями о
Глэдис и о том, что ждало меня впереди.
Вдруг кто-то дотронулся до моего локтя. Я оглянулся и увидел, что на
меня насмешливо и властно смотрят глаза того высокого, худого человека,
который вызвался вместе со мной отправиться в эту необычайную экспедицию.
- Мистер Мелоун, если не ошибаюсь? - сказал он. - Отныне мы с вами
будем товарищами, не так ли? Я живу в двух шагах отсюда, в "Олбени." Может
быть, вы уделите мне полчаса? Я очень хочу потолковать с вами кое о чем.
Глава VI. МЕНЯ НАЗЫВАЛИ БИЧОМ БОЖИИМ
Лорд Джон Рокстон свернул на Виго-стрит, и, миновав один за другим
несколько мрачных проходов, мы углубились в "Олбени., в этот знаменитый
аристократический муравейник. В конце длинного темного коридора мой новый
знакомый толкнул дверь и повернул выключатель. Лампы с яркими абажурами
залили огромную комнату рубиновым светом. Оглядевшись с порога, я сразу
почувствовал здесь атмосферу утонченного комфорта, изящества и вместе с
тем мужественности. Комната говорила о том, что в ней идет непрестанная
борьба между изысканностью вкуса ее богатого хозяина и его же холостяцкой
беспорядочностью. Пол был устлан пушистыми шкурами и причудливыми коврами
всех цветов радуги, вывезенными, вероятно, с какого-нибудь восточного
базара. На стенах висели картины и гравюры, ценность которых была видна
даже мне, несмотря на мою неискушенность. Фотографии боксеров, балерин и
скаковых лошадей мирно уживались с полотнами чувственного Фрагонара,
батальными сценами Жирарде и мечтательным Тернером. Но среди этой роскоши
были и другие вещи, живо напоминавшие мне о том, что лорд Джон Рокстон -
один из знаменитейших охотников и спортсменов наших дней. Два скрещенных
весла над камином - темно-синее и красное - говорили о былых увлечениях
гребным спортом в Оксфорде, а рапиры и боксерские перчатки, висевшие тут
же, свидетельствовали, что их хозяин пожинал лавры и в этих областях. Всю
комнату, подобно архитектурному фризу, опоясывали головы крупных зверей,
свезенные сюда со всех концов света, а жемчужиной этой великолепной
коллекции была голова редкостного белого носорога с надменно выпяченной
губой.
Посреди комнаты на пушистом красном ковре стоял черный с золотыми
инкрустациями стол эпохи Людовика XV - чудесная антикварная вещь,
кощунственно испещренная следами от стаканов и ожогами от сигарных
окурков. На столе я увидел серебряный поднос с курительными
принадлежностями и полированный поставец с бутылками. Молчаливый хозяин
сейчас же налил два высоких бокала и добавил в них содовой из сифона.
Поведя рукой в сторону кресла, он поставил мой бокал на столик и протянул
мне длинную глянцевитую сигару. Потом сел напротив и устремил на меня
пристальный взгляд своих странных светло-голубых глаз, мерцающих, как
ледяное горное озеро.
Сквозь тонкую пелену сигарного дыма я присматривался к его лицу,
знакомому мне по многим фотографиям: нос с горбинкой, худые, запавшие
щеки, темно-рыжие волосы, уже редеющие на макушке, закрученные шнурочком
усы, маленькая, но задорная эспаньолка. В нем было нечто и от Наполеона
III, и от Дон Кихота, и от типично английского джентльмена- любителя
спорта, собак и лошадей, характерными чертами которого являются
подтянутость и живость. Солнце и ветер закалили докрасна его кожу.
Мохнатые, низко нависшие брови придавали и без того холодным глазам почти
свирепое выражение, а изборожденный морщинами лоб только усугублял эту
свирепость взгляда. Телом он был худощав, но крепок, а что касается
неутомимости и физической выдержки, то не раз было доказано, что в Англии
соперников по этой части у него мало. Несмотря на свои шесть с лишним
футов, он казался человеком среднего роста. Виной этому была легкая
сутулость.
Таков был знаменитый лорд Джон Рокстон, и сейчас, сидя напротив, он
внимательно разглядывал меня, покусывая сигару, и ни единым словом не
нарушал затянувшегося неловкого молчания.
- Ну-с, - сказал он наконец, - отступать нам теперь нельзя, милый
юноша. Да, мы с вами прыгнули куда-то очертя голову. А ведь когда вы
входили в зал, у вас, наверно, и в мыслях ничего подобного не было?
- Мне такое и не мерещилось.
- Вот именно. Мне тоже не мерещилось. А теперь мы с вами увязли в эту
историю по уши. Господи боже, да ведь я всего три недели, как вернулся из
Уганды, успел снять коттедж в Шотландии, подписал контракт и все такое
прочее. Ну и дела! Ваши планы, наверно, тоже пошли прахом?
- Да нет, такое уж у меня ремесло: ведь я журналист, работаю в
"Дейли-газетт."
- Да, конечно. Вы же сказали об этом. Кстати, тут есть одно дело...
Вы не откажетесь помочь?
- С удовольствием.
- Но дело рискованное... Как вы на это смотрите?
- А в чем риск?
- Я поведу вас к Биллингеру, вот в чем риск. Вы о нем слышали?
- Нет.
- Помилуйте, юноша, на каком вы свете обретаетесь? Сэр Джон Биллингер
- наш лучший жокей. На ровной дорожке я еще могу с ним потягаться, но в
скачке с препятствиями он меня сразу заткнет за пояс. Ну так вот, ни для
кого не секрет, что как только у Бил-лингера кончается тренировка, он
начинает пить горькую. Это у него называется .выводить среднее число." Во
вторник он допился до белой горячки и с тех пор буйствует. Его комната как
раз над моей. Врачи говорят, что если беднягу не покормить хотя бы
насильно, то пиши пропало. Слуги сего джентльмена объявили забастовку, так
как он лежит в кровати с заряженным револьвером и грозится всадить все
шесть в первого, кто к нему сунется. Надо сказать, что Джон вообще человек
непокладистый и к тому же стреляет без промаха, по ведь нельзя допустить,
чтобы жокей, взявший Большой национальный приз, погибал такой бесславной
смертью! Как вы на это смотрите?
- А что вы думаете предпринять? - спросил я.
- Лучше всего насесть на него вдвоем. Может быть, он сейчас спит. В
худшем случае один из нас будет ранен, зато другой успеет с ним
справиться. Если бы нам удалось связать ему руки чехлом с дивана, а потом
быстро вызвать по телефону врача с желудочным зондом, он, голубчик,
роскошно бы у нас поужинал.
Когда на человека вдруг ни с того ни с сего сваливается такая задача,
радоваться тут не приходится. Я не считаю себя очень уж большим храбрецом.
Все новое, неизведанное рисуется мне заранее гораздо более страшным, чем
оно оказывается на деле. Таково уж свойство чисто ирландского пылкого
воображения. С другой стороны, меня всегда пугала мысль, как бы не навлечь
на себя позорного обвинения в трусости, ибо мне с малых лет внушали ужас
перед ней. Смею думать, что если б кто-нибудь усомнился в моей храбрости,
я мог бы броситься в пропасть, но побудила бы меня к этому не храбрость, а
гордость и боязнь прослыть трусом. Поэтому, хоть я и содрогался, мысленно
представляя себе обезумевшее с перепоя существо в комнате наверху, все же
у меня хватило самообладания, чтобы выразить свое согласие самым небрежным
тоном, на какой я только был способен. Лорд Рокстон начал было расписывать
опасность предстоящей нам задачи, но это только вывело меня из терпения.
- Словами делу не поможешь, - сказал я. - Пойдемте.
Я встал. Он поднялся следом за мной. Потом, коротко рассмеявшись,
ткнул меня раза два кулаком в грудь и усадил обратно в кресло.
- Ладно, юноша... признать годным.
Я с удивлением воззрился на него.
- Сегодня утром я сам был у Джона Биллингера. Он прострелил мне всего
лишь кимоно: слава богу, руки тряслись! Но мы все-таки надели на него
смирительную рубашку, и через несколько дней старик будет в полном
порядке. Вы на меня не сердитесь, голубчик? Строго между нами: эта
экспедиция в Южную Америку - дело очень серьезное, и мне хочется иметь
такого спутника, на которого можно положиться, как на каменную гору.
Поэтому я устроил вам легкий экзамен и должен сказать, что вы с честью
вышли из положения. Вы же понимаете, нам придется рассчитывать только на
самих себя, потому что этому старикану Саммерли с первых же шагов
потребуется нянька. Кстати, вы не тот Мелоун, который будет играть в
ирландской команде на первенство по регби?
- Да, но, вероятно, запасным.
- То-то мне показалось, будто я вас где-то видел. Ваша встреча с
ричмондцами - лучшая игра за весь сезон! Я стараюсь не пропускать ни
одного состязания по регби: ведь это самый мужественный вид спорта. Однако
я пригласил вас вовсе не для того, чтобы беседовать о регби. Займемся
делами. Вот здесь, на первой странице "Таймса., расписание пароходных
рейсов. Пароход до Пары отходит в следующую среду, и если вы с профессором
успеете собраться, мы этим пароходом и поедем. Ну, что вы на это скажете?
Прекрасно, я с ним обо всем договорюсь. А как у вас обстоит со
снаряжением?
- Об этом позаботится моя газета.
- Стрелять вы умеете?
- Примерно как средний стрелок территориальных войск.
- Только-то? Боже мой! У вас, молодежи, это считается последним
делом. Все вы пчелы без жала. Таким своего улья не отстоять! Вот попомните
мое слово: нагрянет кто-нибудь к вам за медом, хороши вы тогда будете!
Нет, в Южной Америке с оружием надо обращаться умело, потому что, если наш
друг профессор не обманщик и не сумасшедший, нас ждет там нечто весьма
любопытное. Какое у вас ружье?
Лорд Рокстон подошел к дубовому шкафу, открыл дверцу, и я увидел за
ней поблескивающие металлом ружейные стволы, выставленные в ряд, словно
органные трубки.
- Сейчас посмотрим, что я могу пожертвовать вам из своего арсенала, -
сказал лорд Рокстон.
Он стал вынимать одно за другим великолепные ружья, открывал их,
щелкал затворами и, ласково поглаживая, как нежная мать своих младенцев,
ставил на место.
- Вот .бленд." Из него я уложил вон того великана. - Он взглянул на
голову белого носорога. - Будь я на десять шагов ближе, этот зверь
пополнил бы мной свою коллекцию. Надеюсь, вы хорошо знаете Гордона?
Судьба моя зависит от пули,
А пуля - защита в неравном бою.
Это поэт, воспевающий коня, винтовку и тех, кто умеет обращаться и с
тем, и с другим. Вот еще одна полезная вещица - телескопический прицел,
двойной эжектор, прекрасная наводка. Три года назад мне пришлось выступить
с этой винтовкой против перуанских рабовладельцев. В тех местах меня
называли бичом божиим, хотя вы не найдете моего имени ни в одной Синей
книге. Бывают времена, голубчик, когда каждый из нас обязан стать на
защиту человеческих прав и справедливости, чтобы не потерять уважения к
самому себе. Вот почему я вел там нечто вроде войны на свои страх и риск.
Сам ее объявил, сам воевал, сам довел ее до конца. Каждая зарубка - это
убитый мною мерзавец. Смотрите, целая лестница! Самая большая отметина
сделана после того, как я пристрелил в одной из заводей реки Путумайо
Педро Лопеса - крупнейшего из рабовладельцев... А, вот это вам подойдет! -
Он вынул из шкафа прекрасную винтовку, отделанную серебром. - Прицел
абсолютно точный, магазин на пять патронов. Можете смело вверить ей свою
жизнь. - Лорд Рокстон протянул винтовку мне и закрыл шкаф. - Кстати, -
продолжал он, снова садясь в кресло, - что вы знаете об этом профессоре
Челленджере?
- Я его увидел сегодня впервые в жизни.
- Я тоже. Правда, странно, что мы с вами отправляемся в путешествие,
полагаясь на слова совершенно неизвестного нам человека? Он, кажется,
довольно наглый субъект и не пользуется любовью у своих собратьев по
науке. Почему вы им заинтересовались?
Я рассказал вкратце о событиях сегодняшнего утра. Лорд Рокстон
внимательно меня выслушал, потом принес карту Южной Америки и разложил ее
на столе.
- Челленджер говорит правду, чистейшую правду, - серьезно сказал он.
- И я, заметьте, утверждаю это не наобум. Южная Америка - моя любимая
страна, и если, скажем, проехать ее насквозь, от Дарьенского залива до
Огненной Земли, то ничего более величественного и более пышного не найдешь
на всем земном шаре. Эту страну мало знают, а какое ее ждет будущее, об
этом никто и не догадывается. Я изъездил Южную Америку вдоль и поперек, в
периоды засухи побывал в тех местах, где у меня завязалась война с
работорговцами, о которой я вам уже рассказывал. Да, действительно, мне
приходилось слышать там много разных легенд. Это всего лишь индейские
предания, но за ними, безусловно, что-то кроется. Чем ближе узнаешь Южную
Америку, друг мой, тем больше начинаешь верить, что в этой стране все
возможно, решительно все! Люди передвигаются там по узким речным долинам,
а за этими долинами начинается полная неизвестность. Вот здесь, на
плоскогорье Мату-Гросу - он показал сигарой место на карте, - или в этом
углу, где сходятся границы трех государств, меня ничто не удивит. Как
сказал сегодня Челленджер, Амазонка орошает площадь в пятьдесят тысяч
квадратных миль, поросших тропическим лесом, площадь, почти равную всей
Европе. Не покидая бразильских джунглей, мы с вами могли бы находиться
друг от друга на расстоянии, отделяющем Шотландию от Константинополя.
Человек только кое-где смог продраться сквозь эту чащу и протоптать в ней
тропинки. А что бывает в периоды дождей? Уровень воды в Амазонке
поднимается по меньшей мере на сорок футов и превращает все кругом в
непролазную топь. В такой стране только и следует ждать всяких чудес и
тайн. И почему бы нам не разгадать их? А помимо всего прочего, - странное
лицо лорда Рокстона озарилось довольной улыбкой, - там на каждом шагу
придется рисковать жизнью, а мне, как спортсмену, ничего другого и не
нужно. Я точно старый мяч для гольфа - белая краска с меня давно стерлась,
так что теперь жизнь может распоряжаться мной как угодно: царапин не
останется. А риск, милый юноша, придает нашему существованию особенную
остроту. Только тогда и стоит жить. Мы слишком уж изнежились, потускнели,
привыкли к благоустроенности. Нет, дайте мне винтовку в руки, безграничный
простор и необъятную ширь горизонта, и я пущусь на поиски того, что стоит
искать. Чего только я не испробовал в своей жизни: и воевал, и участвовал
в скачках, и летал на аэроплане, - но охота на чудовищ, которые могут
присниться только после тяжелого ужина, - это для меня совсем новое
ощущение! - Он весело рассмеялся, предвкушая то, что его ждало впереди.
Может быть, я слишком увлекся описанием своего нового знакомого, но
нам предстоит провести много дней вместе, и поэтому мне хочется передать
свое первое впечатление об этом человеке со всеми особенностями его
характера, речи и мышления. Только необходимость везти в редакцию отчет о
заседании и заставила меня покинуть лорда Рокстона. Когда я уходил от
него, он сидел в кресле, залитый красноватым светом лампы, смазывал затвор
своей любимой винтовки и негромко посмеивался, раздумывая о тех
приключениях, которые нам готовила судьба. И я проникся твердой
уверенностью, что если нас ждут опасности, то более хладнокровного и более
отважного спутника, чем лорд Рокстон, мне не найти во всей Англии.
Как ни утомили меня необычайные происшествия этого дня, все же я
долго сидел с редактором отдела "Последние новости. Мак-Ардлом, разъясняя
ему все обстоятельства дела, которые он считал необходимым завтра же
довести до сведения нашего патрона, сэра Джорджа Бомонта. Мы условились,
что я буду присылать подробные отчеты обо всех своих приключениях в форме
писем к Мак-Ардлу и что они будут печататься в газете либо сразу же по
мере их получения, либо потом - в зависимости от санкции профессора
Челленджера, ибо мы еще не знали, каковы будут условия, на которых он
согласится дать нам сведения, необходимые для путешествия в Неведомую
страну. В ответ на запрос по телефону мы не услышали от профессора ничего
другого, кроме яростных нападок на прессу, но потом он все же сказал, что,
если его известят о дне и часе нашего отъезда, он доставит на пароход те
инструкции, которые сочтет нужными. Наш второй запрос остался совсем без
ответа, если не считать жалобного лепета миссис Челленджер, умолявшей нас
не приставать более к ее супругу, так как он и без того разгневан сверх
всякой меры. Третья попытка, сделанная в тот же день, была пресечена
оглушительным треском, и вскоре вслед за этим центральная станция
уведомила нас, что у профессора Челленджера разбита телефонная трубка.
После этого мы уже не пытались говорить с ним.
А теперь, мои терпеливые читатели, я прекращаю свою беседу с вами.
Отныне (если только продолжение этого рассказа когда-нибудь дойдет до вас)
вы будете узнавать о моих дальнейших приключениях только через газету. Я
вручаю редактору отчет о событиях, послуживших толчком к одной из самых
замечательных экспедиций, какие знает мир, и если мне не суждено будет
вернуться в Англию, вы узнаете по крайней мере, что ей предшествовало.
Я дописываю свой отчет в салоне парохода "Франциск." Лоцман заберет
его с собой и передаст на хранение мистеру Мак-Ардлу. В заключение, пока я
не захлопнул записную книжку, позвольте мне набросать еще одну картину -
картину, которая останется со мной как последнее воспоминание о родине.
Поздняя весна, промозглое, туманное утро; моросит холодный, мелкий
дождь. По набережной шагают три фигуры в глянцевитых макинтошах. Они
направляются к сходням большого парохода, на которой уже поднят синий
флаг. Впереди них носильщик везет тележку, нагруженную чемоданами,
портпледами и винтовками в чехлах.
Долговязый, унылый профессор Саммерли идет, волоча ноги и понурив
голову, как человек, горько раскаивающийся в содеянном. Лорд Джон Рокстон
в охотничьем кепи и кашне шагает бодро, и его живое, тонкое лицо сияет от
счастья. Что касается меня, то я нисколько не сомневаюсь, что всем своим
видом выражаю радость; ведь предотъездная суета и горечь прощания остались
позади.
Мы уже совсем близко от парохода - и вдруг сзади раздается чей-то
голос. Это профессор Челленджер, который обещал проводить нас. Он бежит за
нами, тяжело отдуваясь, весь красный и страшно сердитый.
- Нет, благодарю вас, - говорит профессор. - Не имею ни малейшего
желания лезть на пароход. Мне надо сказать вам несколько слов, а это можно
сделать и здесь. Не воображайте, пожалуйста, что вы так уж меня
разодолжили своей поездкой. Мне это глубоко безразлично, и я ни в коей
мере не считаю себя обязанным вам. Истина остается истиной, и все те
расследования, которые вы собираетесь производить, никак на нее не
повлияют и смогут лишь разжечь страсти разных невежд. Необходимые вам
сведения и мои инструкции находятся вот в этом запечатанном конверте. Вы
вскроете его лишь тогда, когда приедете в город Манаус на Амазонке, но не
раньше того дня и часа, которые указаны на конверте. Вы меня поняли?
Полагаюсь на вашу порядочность и надеюсь, что все мои условия будут
соблюдены в точности. Мистер Мелоун, я не намерен налагать запрет на ваши
корреспонденции, поскольку целью вашего путешествия является освещение
фактической стороны дела. Требую от вас только одного: не указывайте
точно, куда вы едете, и не разрешайте опубликовывать отчет об экспедиции
до вашего возвращения. Прощайте, сэр! Вам удалось несколько смягчить мое
отношение к той презренной профессии, представителем которой, к несчастью,
являетесь и вы сами. Прощайте, лорд Джон! Насколько мне известно, наука
для вас - книга за семью печатями. Но охотой в тех местах вы останетесь
довольны. Не сомневаюсь, что со временем в "Охотнике. появится ваша
заметка о том, как вы подстрелили диморфодона. Прощайте и вы, профессор
Саммерли. Если в вас еще не иссякли способности к самоусовершенствованию,
в чем, откровенно говоря, я сомневаюсь, то вы вернетесь в Лондон
значительно поумневшим.
Он круто повернулся, и минуту спустя я увидел с палубы его
приземистую фигуру, пробирающуюся сквозь толпу к поезду.
Мы уже вышли в Ла-Манш. Раздается последний звонок, оповещающий о
том, что пора сдавать письма. Сейчас мы распрощаемся с лоцманом.
А теперь .вперед, корабль, плыви вперед!." Да хранит бог всех нас - и
тех, кто остался на берегу, и тех, кто надеется на благополучное
возвращение домой.
Читать дальше ...
---
Источник: http://lib.ru/AKONANDOJL/lostwrld.txt
---
ПОДЕЛИТЬСЯ
---
***
***
|