Дом Харконненов. Б.Герберт, К. Андерсон. Дюна 327 - 6 Июня 2023

Главная » 2023 » Июнь » 6 » Дом Харконненов. Б.Герберт, К. Андерсон. Дюна 327

20:24

Дом Харконненов. Б.Герберт, К. Андерсон. Дюна 327

***

===

~ ~ ~
Всякая технология подозрительна и должна рассматриваться как потенциально опасная.

Джихад Слуг. «Наставление для наших потомков»

Пришедшая на Салусу Секундус страшная весть застала Гурни Халлека среди развалин, высившихся поблизости от города-тюрьмы. Решив побыть один, Гурни удалился за город и принялся сочинять балладу об этой заброшенной планете, ударяя по струнам балисета. Кирпич стен превратился в остекленевшую округлую массу, расплавленную жаром прошедшей здесь в древности волны ядерного взрыва.

Оглядывая холмы и остатки стен, Халлек пытался представить себе роскошный императорский дворец, высившийся здесь в незапамятные времена. Грубоватый, но звучный голос Гурни разносился над жестким кустарником и сухой пустыней, сопровождаемый унылыми звуками музыки. Халлек на мгновение замолчал, сменил регистр на более минорный, чтобы усилить настроение, и снова начал перебирать струны.

Тучи нездоровых испарений и туманный воздух погрузили Гурни в нужное расположение духа. Его меланхолическая музыка действительно была навеяна погодой, хотя люди, сидевшие в подземной крепости, на все корки кляли капризный климат Салусы Секундус и ее внезапные бури.

Однако даже эта адская дыра была лучше, чем работные ямы Гьеди Первой в самую распрекрасную погоду.

С юга приблизился серый орнитоптер без опознавательных знаков. Это была машина контрабандистов. Топтер подлетел ближе, неистово работая крыльями, и приземлился на соляное озеро поблизости от древних руин.

Халлек сосредоточился на образах, которые хотел вывести в своей балладе: блеск и пышность церемоний императорского дворца, странные люди, прибывшие с дальних планет, блистающие нарядами и куртуазными манерами. Все это кануло в вечность. Погрузившись в свои мысли, Гурни потер шрам, оставленный на его лице ядовитой лозой. Эхо прошедших времен начало окрашивать мрачную действительность Салусы в яркие тона былой славы.

Вдали послышались громкие возгласы, и Гурни, подняв голову, увидел человека, бегущего к нему вверх по склону холма. Это был Борк Казон, повар базы. Он размахивал руками и что-то кричал. Передник его был запачкан пятнами соуса.

— Гурни! Доминик погиб!

Опешив от неожиданности, Гурни повесил балисет на плечо, уронил его, поднял и начал торопливо спускаться вниз. Он едва удержался на ногах, когда Казон поведал ему трагическую весть о том, что Доминик Верниус и все его товарищи погибли во время атомного взрыва на Арракисе, скорее всего подвергшись нападению сардаукаров.

Гурни не мог в это поверить.

— Сардаукары применили атомное оружие? Едва только эта новость достигнет Кайтэйна, как император разошлет по всем планетам своих курьеров, чтобы все хорошенько запомнили, что Доминик Верниус — опасный преступник, не прекращавший своей деятельности все прошедшие годы.

Повар тряс головой, глаза его были красны от слез, губы безвольно обвисли.

— Я думаю, что Дом сделал это сам. Он планировал использовать семейный атомный арсенал для атаки на Кайтэйн.

— Это же безумие.

— Он был в отчаянии.

— Атомное оружие против имперских сардаукаров. — Гурни горестно покачал головой, но потом понял, что принимать окончательное решение придется именно ему. — Мне кажется, что этим не кончится, Казон. Нам надо покинуть лагерь и рассеяться. Теперь начнется охота за нами. Император обязательно начнет мстить.

Весть о гибели предводителя тяжело сказалась на настроении людей. Все были потрясены. Так же, как мир Салусы никогда не сможет возродить былого блеска и славы, так же не сможет существовать и группа контрабандистов. Люди не смогут обходиться без Доминика. Граф-отступник был душой и движущей силой своего воинства.

С наступлением темноты все собрались за столом, чтобы обсудить, что делать дальше. Несколько человек предложили Гурни Халлеку заменить графа Верниуса и стать новым предводителем после того, как погибли Доминик, Асуйо и Иодам.

— Оставаться здесь очень опасно, — сказал Казон. — Мы не знаем, что известно имперским чиновникам о наших операциях. Что, если они возьмут и допросят заключенных?

— Нам надо сменить дислокацию и продолжать работу, — предложил кто-то другой.

— Какую работу? — не скрывая сарказма, спросил его один из старейших ветеранов. — Мы собрались вместе, потому что нас позвал Доминик. Мы жили здесь с ним и для него. А теперь его больше нет.

Контрабандисты спорили, а Гурни вдруг поймал себя на том, что улыбается, думая о детях павшего вождя, живущих при дворе герцога Атрейдеса. От улыбки лицо его сморщилось и в старом шраме вспыхнула короткая острая боль. Халлек выбросил из головы ненужную мысль и стал вместо этого думать о том, что своей свободой он обязан герцогу Лето Атрейдесу, который в такой подходящий момент заказал для своего дворца партию синего обсидиана…

Гурни принял решение.

— Я не пойду с вами на новую базу. Нет, я собираюсь отправиться на Каладан. Хочу предложить свои услуги герцогу Лето Атрейдесу. Там живут Ромбур и Кайлея Верниус.

— Ты спятил, Халлек, — жуя пропитанную смолой щепку, произнес Сциен Траф, поведя своими могучими вислыми плечами. — Дом всегда заклинал нас держаться подальше от Каладана, чтобы не навлекать опасность на его детей.

— Опасность умерла вместе с Домиником, — возразил Халлек. — Члены этого семейства стали считаться отступниками более двадцати лет назад. — Гурни прищурил свои синие глаза. — Все зависит от того, насколько быстро будет действовать император. Может быть, я успею приехать на Каладан раньше, чем дети графа услышат искаженную Шаддамом версию истории жизни их отца. Наследники Доминика имеют право знать правду о том, что случилось с их отцом, правду, а не тот бред, который скоро разнесут по всем галактикам императорские курьеры.

— Они уже не дети, — заметил Борк Казон. — Ромбуру уже лет тридцать пять.

— Да-да, — согласился Пен Барлоу. Он глубоко затянулся сигарой и выпустил в воздух клуб синеватого дыма. — Я помню их, когда они были меньше кресел-собак. Такие маленькие ежата, бродившие по дворцу Гран-Пале.

Гурни встал и повесил балисет на плечо.

— Я отправляюсь на Каладан и все расскажу наследникам и герцогу. — Он поклонился всем на прощание. — Некоторые из вас, несомненно, продолжат свое дело. Я от души желаю вам удачи, и не забудьте вывезти отсюда все оборудование, а я… я больше не хочу быть контрабандистом.

Прибывший в муниципальный космопорт Кала Гурни имел с собой только смену белья и горсть соляри — свою долю в доходах от контрабанды — и свой любимый балисет. Привез он также рассказ о судьбе Доминика Верниуса и воспоминания о нем. Он рассчитывал, что этого будет достаточно для того, чтобы попасть в герцогский замок.

Во время путешествия по свернутому пространству Гурни много пил и играл в казино лайнера, балуемый стюардами. Там он встретил привлекательную женщину, которая решила, что его песни и остроумие — неплохая компенсация изуродованного шрамами лица. Она пробыла с Халлеком все те дни, которые потребовались лайнеру для того, чтобы достигнуть орбиты Каладана. На прощание он поцеловал свою случайную спутницу и твердым шагом направился в челнок.

Поеживаясь от сырого прохладного воздуха Каладана, Гурни немедленно потратил все деньги, купив одежду и придав себе более или менее приличный вид. Не имея ни земли, ни семьи, Халлек никогда не копил.

— Деньги изобретены для того, чтобы их тратить, — говорил он всегда, видимо, плохо усвоив уроки своих родителей, которые придерживались диаметрально противоположной точки зрения.

Пройдя несколько зон контроля, Гурни наконец попал в приемный зал герцогского замка. К нему приблизились плотного сложения мужчина и красивая женщина с великолепными волосами цвета темной меди. В их лицах прослеживалось фамильное сходство с Домиником.

— Вы — Ромбур и Кайлея Верниус?

— Да, — ответил мужчина. У него были взъерошенные густые светлые волосы и широкое лицо.

— Охрана сообщила, что вы знаете нашего отца, — сказала Кайлен. — Где он был все эти годы? Почему он ни разу не подал нам даже короткой весточки о себе?

Гурни схватился за балисет, словно черпая в нем силу.

— Его убили на Арракисе, убили имперские сардаукары. Доминик командовал там базой контрабандистов, другая его база располагалась на Салусе Секундус.

Он отступил на шаг, случайно задел несколько струн и нервно прижал их большим пальцем.

Ромбур тяжело опустился в кресло, едва не промахнувшись мимо, потом взял себя в руки. Глядя перед собой невидящим взглядом, он часто заморгал, потом протянул дрожавшую руку Кайлее, и она обхватила ладонью его пальцы.

Испытывая неловкость, Гурни продолжил свой рассказ:

— Я… я работал с вашим отцом, и теперь, после его смерти, мне некуда идти. Я подумал, что мне надо приехать сюда, чтобы рассказать вам, где он был последние двадцать лет, что делал и почему держался так далеко от вас. Граф хотел защитить вас. Это было его единственное желание.

Из глаз детей Доминика Верниуса потекли слезы. После убийства матери прошло много лет, но сейчас это воспоминание всплыло в их памяти, сделав весть о гибели отца еще более мучительной. Ромбур хотел что-то сказать, но губы и язык не повиновались ему, и он закрыл рот.

— Своим умением владеть клинком я могу поспорить с любым охранником из Дома Атрейдесов, — сказал Гурни. — За пределами Каладана у вас много могущественных врагов, но я не допущу, чтобы вам причинили вред. Именно этого хотел Доминик.

— Если можно, расскажите обо всем подробнее. — В зал вошел еще один человек и остановился справа от Гурни. Это был высокий худощавый мужчина с темными волосами и серыми глазами. Он был одет в черную военную форму с изображением ястреба на петлицах кителя. — Мы хотим услышать всю историю, какой бы прискорбной она ни оказалась.

— Гурни Халлек, это герцог Лето Атрейдес, — с трудом выговорил Ромбур, вытирая слезы. — Он тоже знал моего отца.

Лето принял нерешительное рукопожатие покрытого шрамами печального гостя.

— Прошу простить меня за столь тяжкое известие, — сказал Гурни, взглянув на Ромбура и Кайлею. — Совсем недавно Доминик, получив тревожные сообщения с Икса, тайно побывал там. То, что он там увидел, настолько потрясло его, что он вернулся совершенно сломленным человеком.

— Есть много способов проникнуть туда, — сказал Ромбур. — Существуют входы в подземелья, известные только членам семьи Верниусов. Я сам помню много таких входов.

Он повернулся к Гурни.

— Но что он пытался сделать?

— Насколько я могу судить, он готовил атаку на Кайтэйн, чтобы уничтожить императора семейным атомным оружием Верниусов. Но императорские сардаукары были предупреждены и напали на Доминика. Он взорвал их последним зарядом осадной боеголовки.

— Значит, наш отец был жив все это время, — сказал Ромбур и посмотрел на Лето. Взгляд его блуждал, он взглянул на арку входа в зал, на длинную анфиладу комнат, словно ожидая увидеть Тессию. — Он был жив, но не сообщал нам об этом. Как бы я хотел сражаться с ним вместе, плечом к плечу, хотя бы один раз. Я должен был быть с ним в его последний час.

— Принц Ромбур, если вы позволите мне так себя называть, — сказал Гурни Халлек, — все, кто был с ним, мертвы.

* * *
Тот же транспорт, на котором прибыл Гурни, доставил на Каладан официального дипломатического курьера эрцгерцога Арманда Эказа. У женщины были коротко остриженные каштановые волосы; одета она была в старомодный мундир, отделанный бахромой, шнурами и украшенный десятком декоративных карманов.

Она нашла Лето в банкетном зале, где герцог болтал о пустяках с рабочими, полировавшими стены, отделанные голубым обсидианом. Благодаря Гурни Лето узнал, что обсидиан поставляют не с Хагала, а из работных ям Харконненов, но Халлек попросил герцога не портить небесную красоту и не ломать облицовку.

Лето учтиво приветствовал женщину-курьера, но она не была расположена к любезностям. Деловыми движениями она предъявила свои документы, вручила герцогу запечатанный цилиндр с посланием и стала ждать, когда Лето его вскроет. Дама оказалась весьма немногословной.

Боясь, что в цилиндре окажется еще одна дурная новость — ибо когда курьеры приносили хорошие новости — Туфир Гават и Ромбур тоже вошли в зал. Лето встретил их вопросительные взгляды, держа в руке неоткрытый цилиндр.

Герцог подвинул к столу тяжелое деревянное кресло. Рабочие продолжали невозмутимо полировать обсидиан. Вздохнув, Лето сел в кресло и с треском вскрыл цилиндр. Пока он читал, Туфир и Ромбур молча ждали.

Закончив чтение, Лето посмотрел на портрет старого герцога, висевший на стене напротив головы салусанского быка, который некогда убил герцога Пауля Атрейдеса.

Ромбур не выдержал первый.

— Что ты прочел, Лето? — Глаза принца были все еще красны От пролитых слез.

— Дом Эказа делает формальное предложение заключить брачный союз с Домом Атрейдесов. Эрцгерцог Арманд предлагает мне руку своей второй дочери Илезы. — Он бросил цилиндр на стол и поймал его, не дав скатиться на пол. Старшая дочь эрцгерцога была убита грумманцами Моритани. — Прилагается также список даров и описание приданого.

— Но нет портрета дочери, — сказал Ромбур.

— Я видел ее. Илеза достаточно привлекательная девушка. — Лето говорил отчужденно, словно такие мелочи не могли повлиять на его решение.

Двое из слуг, занятых работой, на минуту остановились, но потом принялись тереть стену с удвоенной энергией.

Гават нахмурился.

— Нет сомнения в том, что эрцгерцог Арманд очень обеспокоен вновь вспыхнувшей враждой. Союз с Атрейдесами сделает Дом Эказа менее уязвимым для агрессии Моритани. Теперь виконту придется подумать дважды, прежде чем посылать войска на Эказ.

Ромбур в сомнении покачал головой.

— Э… я уже говорил не раз, что сохранение положения, предложенное императором, никогда не решит проблему противостояния этих двух Домов.

Лето устремил взор в пространство, мысли его были далеко.

— Никто и не спорил с тобой, Ромбур. Однако сейчас я думаю, что грумманцы больше озабочены своим конфликтом со Школой Гиназа. Недавно я слышал, что академия публично нанесла оскорбление Моритани в Ландсрааде, назвав виконта трусом и бешеным псом. Лицо Гавата стало серьезным.

— Мой герцог, не стоит ли нам дистанцироваться от всего этого? Спор продолжается много лет, и кто знает, что произойдет дальше?

— Мы слишком сильно заинтересованы в происходящем, Туфир, и не только потому, что с Эказом нас связывают дружественные отношения. Теперь у нас такие же отношения с Гиназом. Я не могу больше оставаться нейтральным. Прочитав в Ландсрааде документы о злодеяниях Моритани, я тоже проголосовал за введение санкций.

Лето позволил себе чисто человеческую улыбку.

— Кроме того, в тот момент я подумал о Дункане.

— Мы должны отнестись к возможному браку со всей серьезностью, — заметил ментат.

— Моей сестре все это вряд ли понравится, — пробормотал Ромбур.

Лето вздохнул.

— Кайлее вообще не нравится все, что я делаю последние годы. Но я герцог. Я должен думать о благе Дома Атрейдесов.

* * *
В тот вечер Лето пригласил Гурни Халлека на обед.

За несколько часов дерзкий контрабандист провел тренировочные бои с лучшими гвардейцами личной охраны герцога и действительно победил многих из них.

Теперь же, за обеденным столом, Гурни оказался великолепным повествователем, рассказывая раскрывшим рот слушателям историю за историей о деяниях графа Верниуса. За длинным обеденным столом он сидел между портретом старого герцога, одетого в костюм матадора, и головой салусанского быка.

Сухим тоном, не повышая голоса, рассказал Гурни и о своей великой ненависти к Харконненам. Он даже еще раз рассказал историю о голубом обсидиане, о том, как благодаря заказу Лето Атрейдеса и тем камням, которые украшали стены и обеденного зала, он оказался на свободе, сумев бежать из работных ям Харконненов.

Позже, взяв одну из шпаг старого герцога, Гурни еще раз продемонстрировал свое мастерство в бою с воображаемым противником. В его движениях не было изящества и отточенности, но удары были сильны и на удивление точны.

Подумав, Лето многозначительно кивнул Туфиру Гавату. Ментат, одобряя выбор Лето, молча сжал губы.

— Гурни Халлек, — сказал Лето, — если ты желаешь остаться здесь и вступить в гвардию Дома Атрейдесов, то я имею честь предложить тебе это.

— Естественно, ты сможешь занять это место только после проверки, — добавил Туфир Гават.

— Наш Мастер Оружия, Дункан Айдахо, находится сейчас В Школе Гиназа, но мы со дня на день ожидаем его возвращения. Ты сможешь помогать ему в исполнении его обязанностей.

— Пройти тренировку, чтобы стать Оружейным Мастером? Я бы не хотел отнимать у него хлеб, — улыбнулся Гурни, потирая шрам от ядовитой лозы, и протянул мощную руку Лето. — Ради моей памяти о Доминике я бы хотел служить здесь, при детях Верниуса.

Ромбур и Лето пожали руку Гурни Халлека. Так он был принят в Дом Атрейдесов.

***

===

~ ~ ~
Люди, обладающие властью, неизбежно пытаются обуздать знание своими вожделениями. Но знание нельзя связать желаниями — ни в прошлом, ни в будущем.

Дмитрий Харконнен. «Уроки для моих сыновей»

Всю свою сознательную жизнь барон Владимир Харконнен гонялся за новыми ощущениями. Он предавался безудержному гедонизму — в гастрономических излишествах, в одурманивающем действии наркотиков, в нетрадиционном сексе — и всякий раз открывал для себя вещи, прежде ему неведомые.

Но младенец в Убежище Харконненов… Что вообще прикажете с ним делать?

Главы других Домов Ландсраада обожали детей. Один из них, представитель старшего поколения, граф Ильбан Ришез, женившись на дочери императора, оставил после себя одиннадцать потомков. Одиннадцать! Ни больше ни меньше. Барону приходилось слышать скучные песенки и душещипательные сказки, которые создавали ложное впечатление радости общения со смеющимися счастливыми детишками. Барон с трудом понимал это, но из чувства долга перед Домом Харконненов и ради его будущего он поклялся стать образцовой ролевой моделью для юного Фейда-Рауты.

Ребенку недавно исполнился год, но он пребывал в полной уверенности, что прекрасно научился ходить. Фейд, ковыляя, бродил по комнатам, бегал, не успевая сохранять равновесие, но продолжал упрямо ходить, даже натыкаясь на какое-нибудь препятствие. Ясноглазый Фейд обладал поистине ненасытным любопытством и старался проникнуть в каждую кладовую и в каждый шкаф. Подбирая любой попадавший ему в руки предмет, он непременно пытался отправить его себе в рот. Ребенок часто пугался и беспрерывно плакал.

Иногда барон прикрикивал на дитя, стараясь добиться от того хотя бы одного вразумительного слова вместо бессмысленного детского лепетания. Барону так и не удалось преуспеть.

Однажды после завтрака барон взял Фейда с собой на высокий балкон круглой башни Убежища Харконненов. Маленький мальчик с любопытством смотрел на скученный индустриальный город, на красноватое за пеленой промышленного смога солнце, на пригороды Харко-Сити, в которых выращивались сельхозпродукты и добывалось сырье для нужд Гьеди Первой и процветания Дома Харконненов. Правда, население временами проявляло непокорность, и тогда барону приходилось примерно наказывать смутьянов, чтобы поддерживать порядок и дисциплину на должном уровне.

Барон, погрузившись в свои мысли, на некоторое время забыл о ребенке, и Фейд-Раута, доковыляв до края балкона, протиснулся между стойками перил. Все произошло настолько быстро, что Владимир Харконнен, проклиная свою подвеску, которая делала его движения быстрыми, но лишенными нужной координации, бросился вперед и поймал ребенка буквально за мгновение до того, как он едва не рухнул вниз с головокружительной высоты.

Гнусно ругаясь, барон поднял ребенка на руки и начал выговаривать несмышленому ползунку за его неразумное поведение.

— Как ты смеешь делать такие глупости, ты, маленький идиот? Ты что, не понимаешь, какие могут быть последствия? Если бы ты упал, то превратился бы в пятно грязи на мостовой.

Вот так могла бы пропасть драгоценная кровь Харконненов…

Фейд-Раута посмотрел на барона своими большими круглыми глазами и громко пукнул.

Барон поскорее унес младенца в дом. Решив лучше обезопасить Фейда, барон снял одну из подвесок с пояса и прикрепил ее к спине Фейда-Рауты. Хотя теперь сам барон начал передвигаться с большим трудом под тяжестью своего огромного живота, массивных рук и ног, он зато мог быть спокоен за младенца. Взлетев на полметра в воздух, маленький Фейд пришел в полный восторг.

— Пойдем со мной, Фейд, — сказал барон. — Мы посмотрим на животных, они тебе понравятся.

Фейд парил в воздухе, а дядя, пыхтя и хрипя от натуги, тянул его за собой за поводок детской упряжи по коридорам и лестничным пролетам, пока не спустился на уровень зверинца, примыкавшего к арене гладиаторского цирка. Пухлые ножки и ручки Фейда колыхались в такт движению, и казалось, что ребенок плывет по воздуху.

Оказавшись в зверинце, барон Харконнен протащил Фейда по низкому туннелю со сводчатыми оплетенными прутьями и обмазанными глиной потолками. Такая примитивная конструкция усиливала впечатление близости логова хищника. Туннель был наполнен смрадом диких зверей. В окруженных стальными прутьями клетках лежали кучи гнилой соломы, пропитанной экскрементами животных, которых натаскивали для боев с жертвами, доставляемыми сюда по воле барона. Животных били, и их рев и вой эхом отдавались под сводами туннеля. Было слышно, как когти скребут по каменному полу. Разъяренные звери бросались на решетки.

Барон улыбнулся. Так и только так надо содержать хищников.

Наблюдая за животными, Владимир Харконнен испытывал радость, граничившую с восторгом. Своим зубами, когтями и рогами эти твари могли в считанные секунды превратить любого человека в обрывки окровавленного мяса. Самыми интересными, однако, были схватки между людьми — профессиональными солдатами и отчаявшимися рабами, которым за участие в представлении обещали свободу, хотя в действительности ни один несчастный так и не получил ее. Любой раб, устоявший в схватке с профессиональным харконненовским убийцей, стоил того, чтобы снова и снова использовать его в кровавых представлениях.

Двигаясь по мрачному туннелю, барон поглядывал на довольное личико Фейда. У этого ребенка было великое будущее, это еще один наследник Дома Харконненов, который должен превзойти своего тупоголового брата Раббана. Тот был силен и жесток, но ему недоставало злокозненного ума, который так ценил в людях барон.

Похожий на медведя племянник был, однако, пока полезен. В самом деле Раббан выполнял такие щекотливые и страшные поручения, к которым испытывал отвращение даже сам Владимир Харконнен. Правда, племянник слишком часто действовал с тупостью стального безмозглого танка.

Порхающая парочка остановилась возле клетки с лазанским тигром. Огромная кошка расхаживала по клетке взад и вперед, ноздри ее треугольного носа раздувались от близости теплой плоти и свежей крови, зрачки сузились в едва заметную щелку. Эти голодные звери чаще других использовались в гладиаторских боях на протяжении многих столетий. Тигр был воплощенной в горе мышц убивающей силой, каждая его клетка дышала уничтожающей энергией. Лазанские тигры были всегда готовы впиться клыками в трепещущую плоть любой жертвы.

Внезапно зверь бросился на прутья клетки, обнажив страшные клыки, и заревел. Отпрыгнув, зверь снова кинулся на решетку, высунув наружу лапу с острыми, как сабли, когтями.

Испуганный барон отпрянул и резко потянул за собой маленького племянника. Мальчик полетел от клетки и ударился о противоположную стенку, что напугало его больше, чем ревущий от ярости зверь. Фейд закатился в таком неистовом крике, что маленькое личико посинело от натуги.

Барон схватил ребенка за плечи.

— Ну, ну, — заговорил дядя резким, но примирительным тоном. — Успокойся. Все уже в порядке.

Но Фейд продолжал громко кричать, и это привело барона в неописуемую ярость.

— Заткнись, я сказал. Нечего рыдать! Но ребенок так не считал и продолжал горько плакать. Тигр продолжал дико рычать и бросаться на решетку; хвост зверя со свистом рассекал воздух.

— Молчать, я сказал! — Барон не знал, что делать. Его никогда не учили обращению с младенцами. — Прекрати же! Но от этой ругани Фейд закатывался еще громче. Как ни странно, но в этот момент барон вспомнил о двух дочерях, которых он зачал для Бене Гессерит. Во время его ожесточенного противостояния с Орденом семь лет назад он требовал, чтобы ему вернули детей, но теперь он понял, что должен благодарить Бога за то, что Преподобные Матери сами воспитали этих недозрелых созданий.

— Питер! — заорал барон во всю силу своих легких, потом подошел к стене и начал стучать по ней своим огромным отекшим кулаком. — Питер де Фриз! Где мой ментат?

Он кричал до тех пор, пока откуда-то из висевшего поблизости динамика не раздался высокий голос ментата:

— Я иду к вам, мой барон.

Фейд продолжал плакать. Когда барон снова подхватил его на руки, то понял, что мальчик намочил пеленки, и не только намочил…

— Питер!

В следующий момент в туннеле появился бегущий со всех ног ментат. Он, видимо, был где-то рядом, потому что никогда не отлучался далеко от своего господина.

— Слушаю вас, мой барон.

Владимир Харконнен, не говоря ни слова, всучил орущего ребенка в руки оторопевшего ментата.

— Делай с ним что хочешь, пусть он только перестанет орать.

Застигнутый врасплох Питер с недоумением смотрел на самого маленького из Харконненов.

— Но, мой барон, я…

— Делай, что я приказал! Ты мой ментат. Ты должен знать все, что мне надо, чтобы ты умел.

Барон сжал оплывшие челюсти и едва удержался от хохота, глядя, как неумело взял ребенка де Фриз.

Ментат держал «благоухающего» Фейда-Рауту, вытянув вперед руки и рассматривая ребенка, как представителя неведомого экзотического вида. Наблюдать выражение его лица было для барона вознаграждением за всю сегодняшнюю нервотрепку.

— Не подведи меня, Питер. — Барон зашагал прочь, немного пошатываясь. Отсутствие одной подвески все же давало себя знать.

Вслед за ним с плачущим ребенком на руках поспешил и Питер де Фриз, недоумевая, как успокоить младенца.

***

===

~ ~ ~
Высокомерие возводит вокруг себя стены, за которыми пытается спрятать свои сомнения и страхи.

Аксиома Бене Гессерит

Уединившись в своих покоях и скрываясь от Лето, Кайлея оплакивала смерть своего отца. Стоя возле узкого окна башни, она уперлась пальцами в холодный каменный подоконник и устремила взор на серое бушующее море.

Доминик Верниус был для нее загадкой. Храбрый и умный вождь, скрывавшийся на протяжении двадцати лет. Что он делал? Бежал от сражения, оставив жену на произвол наемных убийц и лишив детей законных прав на престол и наследство? А может быть, все эти годы он тайно прилагал бесплодные усилия, стараясь восстановить власть Дома Верниусов на Иксе? И вот теперь он мертв. Ее отец мертв. Такой энергичный и сильный человек. В это было трудно поверить. Испытывая щемящее чувство потери, Кайлея наконец осознала, что ей не суждено вернуться на Икс, не суждено обрести свои законные права.

Мало этого, Лето в своей холодной жестокости дошел до того, что намеревается жениться на другой дочери Эказа, взамен старшей, похищенной и убитой грумманцами. Лето не посчитал нужным ответить ни на один вопрос, заданный ему Кайлеей. Женитьба — это дело государственной важности, сказал он ей накануне вызывающим тоном. А дела государственной важности решаются без участия какой-то там наложницы.

Я была его любовницей больше шести лет. Я мать его сына — и только я могу по праву стать его женой.

В душе была ноющая, грызущая сердце пустота, черная дыра, в которой гнездились лишь отчаяние и разбитые мечты. Настанет ли конец этим мучениям? После убийства старшей дочери Эказа Кайлея надеялась, что теперь-то Лето навсегда обратится к ней, но герцог все еще лелеял мечту выгодным браком укрепить политическое, военное и экономическое положение Дома Атрейдесов.

Далеко внизу виднелись черные скалы, мокрые от водяного тумана, поднимавшегося от высоких волн, разбивающихся о пирс. В воздухе, громко крича, носились птицы, ловя на лету насекомых или ныряя за рыбой под бушующие волны. Море выбрасывало на скалы клочья зеленых водорослей; изломанная линия рифов окружала, словно кромка котла, кипящие волны.

Будь проклята моя жизнь, подумала Кайлея. У меня украли все, что принадлежало мне по праву.

Она вздрогнула, когда в покои, не постучавшись, как подобает придворной матроне, вошла Кьяра. Кайлея услышала позвякивание чашек и приборов на пестром подносе и уловила аромат кофе с пряностью, который сварила для нее старуха. Камеристка до сих пор сохранила юношескую живость движений, так не вязавшуюся со старушечьей кожей. Кьяра, стараясь не шуметь, поставила поднос на столик, потом взяла пузатый кофейник и разлила густой темно-коричневый напиток в две чашки. В свою чашку она положила сахар, а в чашку Кайлеи подлила сливки.

С тяжелым сердцем иксианская принцесса взяла предложенную Кьярой чашку и сделала маленький глоток, стараясь не выказать удовольствия. Кьяра же отхлебнула добрую толику напитка и села в одно из кресел, словно была ровней первой наложнице герцога.

Кайлея гневно раздула ноздри.

— Ты позволяешь себе слишком большие вольности, Кьяра, — резко сказала она.

Камеристка поверх чашки посмотрела на молодую женщину, которая в другой ситуации считалась бы одной из самых выгодных невест империи для любого Великого Дома.

— Вы предпочитаете иметь компаньонку, леди Кайлея, или бездушную служанку? Я всегда была вашей подругой и доверенным лицом. Может быть, вы соскучились по механическим куклам, которых в Гран-Пале у вас было великое множество?

— Не пытайся угадывать мои желания, — тусклым голосом вяло огрызнулась Кайлея, — я горюю о великом человеке, который погиб из-за предательства императора.

Глаза Кьяры блеснули. Она не упустила шанса посыпать солью душевную рану Кайлеи.

— Да, и ваша мать тоже погибла из-за этого. Вы не можете рассчитывать, что ваш брат что-либо сможет сделать для восстановления величия вашего Дома и возвращения ваших прирожденных прав. Вы, Кайлея, — с этими словами величественная старуха уставила в молодую женщину узловатый подагрический палец, — вы — единственное, что осталось от Дома Верниусов, вы — душа и сердце великой семьи.

— Ты думаешь, что я этого не знаю? — Кайлея снова отвернулась к окну. Она не могла смотреть в лицо Кьяре, не могла смотреть в лицо никому, даже своему страху.

Если Лето женится на этой дочери эрцгерцога… Она гневно тряхнула головой. Это будет хуже, чем терпеть в замке шлюху Джессику.

Море Каладана простиралось до самого горизонта, небо затянули тучи, несущие зимний мрак. Глядя на невеселый пейзаж, Кайлея размышляла о своем ненадежном положении при дворе герцога Лето. Он взял ее под крыло в самый тяжелый час ее жизни, когда она была совсем девочкой, защитил, когда рухнул мир Дома Верниусов. Но те времена прошли безвозвратно. Как-то получилось, что привязанность и любовь, которые расцвели в их отношениях, незаметно увяли и умерли.

— Естественно, вы боитесь, что герцог примет предложение и женится на Илезе Эказ, — сладким голосом добавила Кьяра. Старая змея вонзила стилет своего притворного сочувствия в сердце несчастной Кайлеи и теперь повернула лезвие в ране. Она точно рассчитала, как уколоть молодую женщину в самое больное место.

Хотя Лето увлекся Джессикой, он иногда, похоже, больше по обязанности и не слишком часто, проводил ночи в постели Кайлеи. И она принимала его, как будто это была и ее обязанность. Честь Атрейдесов не позволяла Лето отринуть Кайлею, он не смог бы этого сделать, даже если бы совершенно охладел к ней. Лето избрал более утонченную пытку, оставшись с ней в близких отношениях, но не допуская до высот, которые принадлежали Кайлее по праву.

О, как хотелось ей побывать на Кайтэйне! Кайлея жаждала носить роскошные изящные платья и блистающие драгоценности; она хотела пользоваться услугами десятков служанок, а не довольствоваться обществом компаньонки, которая прикрывала медком свой острый, как змеиное жало, язык. Глядя на Кьяру, Кайлея не могла оторвать взор от расплывчатого отражения старой фрейлины, ее тщательно завитых и ухоженных волос, которые придавали старухе такой благородный вид.

Отражение казалось живым на стене сверкающего голубого обсидиана — приобретенного Лето за огромную цену у хагальских торговцев камнями, — чудесного дополнения к убранству Каладана. Лето называл эту стену «поверхностью созерцания», в ней Кайлея видела смутные тени окружавшего ее мира и могла бесконечно угадывать их значение. Голубой обсидиан был так редок, что лишь немногие Дома в империи могли позволить себе небольшие орнаменты из него, а Лето купил для своей наложницы целую зеркальную стену и камни для инкрустации стен банкетного зала в придачу.

И все же Кайлея продолжала хмуриться. Кьяра утверждала, что Лето просто хотел купить этим подношением уступчивость Кайлеи, добиться того, чтобы наложница смирилась со своим положением, перестала жаловаться на судьбу и требовать перемен.

И вот теперь неведомо откуда взявшийся Гурни Халлек рассказал, что редкий камень в действительности добывают на Гьеди Первой. Ах, какая ирония судьбы! Кайлея понимала, как ужалила эта новость неверное сердце Лето.

Кьяра внимательно наблюдала за выражением лица своей леди, понимая, какие мысли появляются в ее голове. Старуха тотчас увидела рычаг, которым не замедлила воспользоваться.

— Прежде чем Лето сможет жениться на этой дочке эрцгерцога Эказа, вам следует подумать о своих династических делах, миледи.

Старуха поднялась и встала возле обсидиановой стены. В синеве дорогого вулканического стекла отражалась ее искаженная фигура, словно пойманная причудливо соединенными гранями сказочно-таинственной поверхности.

— Забудьте о своем отце и брате, забудьте даже о себе. У вас есть сын, сын герцога Лето Атрейдеса. У вашего брата и Тессии нет детей, поэтому Виктор — прямой наследник Дома Верниусов… и Дома Атрейдесов. Если с герцогом что-нибудь случится до того, как он женится и оставит потомство, то Виктор станет законным главой Дома Атрейдесов, а поскольку мальчику всего лишь шесть лет, то вы на много лет станете регентшей, миледи. Это превосходная и ясная перспектива.

— Что ты имеешь в виду, говоря: «если с герцогом что-нибудь случится»?

Кайлея сжала кулаки. Она слишком хорошо поняла смысл предложения старухи.

Притворно смутившись, Кьяра допила кофе и налила себе еще чашку, не спросив разрешения.

— Герцог Пауль Атрейдес был убит во время корриды. Это был несчастный случай. Вы же сами присутствовали при его гибели, разве не так?

Кайлея живо вспомнила все подробности того страшного боя; перед ее мысленным взором явственно встала окровавленная фигура старого герцога, убитого быком на Плаза де Торос. То трагическое происшествие сделало сына старого Пауля герцогом за много лет до положенного срока. Лето был в то время почти ребенком.

Не хочет ли Кьяра намекнуть, что это была не случайная смерть? До Кайлеи доходили разные слухи, впрочем, быстро заглохшие, но она считала их досужей ревнивой болтовней. Старуха замолчала, заминая опасную и скользкую тему.

— Эту идею не стоит рассматривать всерьез. Я понимаю это, моя дорогая. Я упомянула об этом так, по ходу нашего спора.

Кайлея, однако, не могла отделаться от тайной мысли, которую заронили в ее сознание ядовитые слова старухи. Она тоже не могла представить себе иного пути сделать своего сына главой Великого Дома Ландсраада. В противном случае Дом Верниусов просто пресечется. Кайлея плотно прикрыла глаза.

— Если Лето в конце концов примет предложение руки Илезы Эказ, то вы останетесь ни с чем. — Кьяра взяла со столика поднос и сделала вид, что хочет уйти. Семена посеяны, осталось ждать всходов. — Ваш герцог уже проводит слишком много времени с этой шлюхой из Бене Гессерит. Ясно, что вы для него ничего не значите. Я сомневаюсь, что он вообще помнит о тех обещаниях, которые давал вам в пылу страсти.

Кайлея заморгала от удивления. Откуда старуха могла знать, что шептал ей в постели Лето. Но мысль о том, что герцог Атрейдес ласкает юную бронзоволосую Джессику, целует ее в чувственные полные губы и гладкие упругие щеки, превратила раздражение от навязчивости Кьяры в ненависть к Лето.

— Вы должны задать себе трудный вопрос, миледи. Чему должны вы сохранять верность: герцогу Лето или своей семье?

Он не желает дать вам свое имя, а это значит, что вы навсегда останетесь Кайлеей Верниус.

Старуха убрала поднос, оставив Кайлее чашку остывшего кофе. Кьяра вышла, не попрощавшись и не спросив, нужно ли что-нибудь ее госпоже.

Кайлея осталась в своих покоях, бездумно глядя на безделушки и дорогие украшения и думая о тех невосполнимых потерях, которые она понесла: утратив принадлежность к аристократическому Великому Дому и права на Гран-Пале, она потеряла малейший шанс присоединиться к императорскому двору. С болью в сердце посмотрела она на нарисованный ею карандашный портрет отца. Она вспомнила сердечный смех Доминика, вспомнила, как этот большой лысый человек учил ее управлять делами технологической империи Икса. Потом с тем же щемящим чувством утраты она подумала о своем сыне Викторе и о тех вещах, которых он также будет навсегда лишен.

Самым трудное — принять ужасное решение. Когда оно было принято, все остальное показалось Кайлее мелкими простыми деталями.

***