Дом Харконненов. Б.Герберт, К. Андерсон. Дюна 314 - 2 Июня 2023

Главная » 2023 » Июнь » 2 » Дом Харконненов. Б.Герберт, К. Андерсон. Дюна 314

10:26

Дом Харконненов. Б.Герберт, К. Андерсон. Дюна 314

---

***

Брат Дома, Джанни, с сомнением покачал головой.

— Бабушка говорила, что элекран — это живая месть оскорбленной женщины. Когда-то давно одна женщина вышла на берег во время шторма и громко прокляла человека, оставившего ее. Женщину убило молнией, и на этом месте родился элекран.

Глазам Лето стало больно, когда он смотрел на вздыбившегося над кормой элекрана. Сгустки статических зарядов, поддерживаемые восходящими мощными потоками газа. Сверкали молнии, пронизывая исполинский корпус; туман, пар и озон окутывали элекрана, как щит. Приближаясь к судну, чудовище словно вспухало, увеличиваясь в размерах, вбирая в себя воду и, как гейзер, изрыгая ее в воздух клубами пара.

— Я слышал, что элекран может сохранять свою форму только до тех пор, пока находится в воде, — сказал капитан судна.

— Это очень полезная информация, — заметил Гават.

— Но, черт возьми, мы же не можем заставить эту проклятую тварь вылезти из воды, — сказал Ромбур. — Должен же найтись какой-то иной способ убить ее.

Гават рявкнул какой-то короткий приказ, и два гвардейца подняли лазерные пушки, оружие, взятое на борт по настоянию Гавата и вопреки нежеланию герцога. Перед выходом в море Лето искренне недоумевал, зачем столь смертельное оружие может понадобиться им во время мирного лова рыбы. Теперь он был искренне рад такой предусмотрительности. Дом и Джанни, бросив прощальный взгляд на сгусток чудовищной энергии, полезли в трюм.

Суэйн Гойре, оглянувшись назад и увидев, что Ромбур держит Виктора на руках, поднял оружие. Он первый открыл огонь, и раскаленный луч лазера, ударившись о сверкающий щит чудовища, рассеялся в воздухе, не причинив элекрану никакого вреда. Вслед за Гойре выстрелили Туфир и оба гвардейца.

— Никакого толку! — прокричал ментат, перекрыв дикий свист выстрелов. — Мой герцог, спуститесь в каюту.

Однако жар, скопившийся в воздухе, наверняка проникал и вниз. Первобытная энергия живыми молниями пронизывала текучий корпус элекрана, к судну вплотную приблизился циклон дикой стихии. Одним ударом чудовище разнесет судно и поразит током всех, кто находится на борту.

— Здесь нигде не спасешься, Туфир, — крикнул в ответ Лето. — Я не отдам своего сына этой твари.

С этими словами он взглянул на мальчика, который изо всех сил держался за Ромбура.

Словно для того чтобы испробовать свою силу, чудовище вытянуло вперед щупальце электрического огня и коснулось деревянного борта таким жестом, каким священник раздает благословения. Металлические детали обшивки корпуса судна рассыпали в воздухе снопы синих искр, заплясавших на всех токопроводящих поверхностях. Двигатели взревели и смолкли.

Капитан попытался снова завести их, но был вознагражден лишь скрежетом и скрипом металла.

Гойре был готов кинуться в самое пекло живьем, лишь бы как-то помочь делу. Когда судно остановило свой бег, люди продолжили стрелять по чудовищу из лазерных пушек, хотя с таким же успехом они могли бы метать в него столовые ножи. Однако Лето понял, что они стреляют не туда, куда надо. Тем временем легшее в дрейф судно медленно развернулось носом к чудовищу.

Оценив преимущество, Лето покинул рубку и побежал на задранный вверх нос судна. Гават попытался криком остановить герцога, но тот поднял руку, приказав Туфиру не вмешиваться. Отвага всегда была отличительной чертой Атрейдесов. Оставалось только молиться, чтобы народная мудрость капитана не основывалась на бабушкиных сказках.

— Лето, остановись! — крикнул Ромбур, изо всех сил прижимая к груди Виктора. Мальчик кричал и извивался, стараясь вырваться и броситься к отцу.

Лето громким восклицанием привлек к себе внимание чудовища и помахал рукой, став живой приманкой.

— Сюда! Ко мне!

Он должен во что бы то ни стало спасти сына и команду. Капитан все еще пытался завести двигатели, но безуспешно. Туфир, Гойре и оба гвардейца поспешили вслед за герцогом на фордек.

Лето внимательно следил, как распухает в воздухе исполинский силуэт элекрана. Тварь лишь узкой лентой соединялась с поверхностью соленой воды, которая и была источником ее существования. Облако статического электричества подняло дыбом волосы Лето, по коже побежали бесчисленные мурашки.

Надо точно рассчитать время.

— Туфир, Суэйн — направьте оружие на воду под ним. Пусть океан закипит. — С этими словами Лето поднял обе руки, словно предлагая себя в жертву. У него не было оружия, не было ничего, чем он мог бы угрожать чудовищу.

Страшный элекран засветился всеми цветами радуги. Искрящаяся масса первобытной энергии поднялась высоко над водой. У чудовища не было ни морды, ни глаз, ни клыков — все его тело было воплощением смерти.

Туфир выкрикнул команду, как только Лето ничком бросился на деревянную палубу. Два лазерных ружья взметнули клубы пара, превратив океан под чудовищем в кипящую массу. Белое облако раскаленных испарений заволокло все вокруг.

Лето откатился в сторону, чтобы укрыться под планширом. Двое гвардейцев тоже открыли огонь, испаряя воду под переливающейся массой элекрана.

Элекран дернулся, словно от удивления, пытаясь снова соприкоснуться с водой, которая выкипала под ним. Чудовище издало невообразимый вопль, дважды ударило судно молниями, но это были последние судороги. Наконец, когда связь с водой окончательно прервалась, чудовище рассыпалось.

Это был взрыв, фонтан сверкающих и искрящихся частиц, элекран превратился в ничто, вернувшись в область мифов. Палубу обдало струями воды, которая продолжала пузыриться от соприкосновения с электрическим чудовищем. Горячие капли оросили Лето. Стало тяжело дышать от резкого запаха озона.

Океан снова стал спокойным, безмятежным и мирным…

* * *
На обратном пути к причалу Лето чувствовал себя утомленным и измотанным, хотя и был очень доволен тем, что ему удалось справиться с врагом, спасти команду и сына, не понеся при этом потерь. Джанни и Дом уже сочиняли историю, которую будут рассказывать дома, сидя за стаканом вина долгими штормовыми вечерами.

Убаюканный ровным гулом двигателей, Виктор крепко спал на коленях отца. Лето задумчиво смотрел на бурун воды за кормой. Он потрепал мальчика по темным волосам и улыбнулся, глядя на невинное личико. В нем угадывались черты, унаследованные от императорской семьи от матери Лето — узкий подбородок, светло-серые глаза, орлиный нос.

Глядя на Виктора, Лето задумался — любит ли он сына больше, чем свою наложницу? Иногда он сомневался в том, что вообще любит Кайлею — особенно часто он думал об этом последний год, когда совместная жизнь постепенно стала отвратительной и невыносимой.

Наверное, отец чувствовал то же самое по отношению к своей супруге Елене, оказавшись под одной крышей с женщиной, чьи устремления столь разительно отличались от его собственных. Но как, каким образом их супружеские отношения дошли до самого низкого из возможных состояний? Мало кто знал, что леди Елена Атрейдес была душой заговора против старого герцога Пауля, что именно она подстроила его смерть во время боя с салусанским быком.

Осторожно, чтобы не разбудить, лаская сына, Лето поклялся никогда больше не подвергать Виктора таким опасностям. Сердце Лето готово было лопнуть от переполнявшей его любви. Наверное, Кайлея была права. Не надо было брать ребенка в это путешествие.

Но потом герцог нахмурился, задумавшись о стальных правилах воспитания властителей. Пришлось упрекнуть себя за проявленное малодушие. Я не имею права излишне опекать его и беречь от всех возможных опасностей. Было бы серьезной ошибкой баловать этого ребенка. Только встречаясь лицом к лицу с опасностями и вызовами, может мальчик вырасти умным и смелым. Именно так воспитывал Лето старый герцог. Ум и смелость — вот черты, которыми непременно должен обладать правитель.

Он снова взглянул на Виктора и улыбнулся. В конце концов, подумалось ему, этот мальчик в один прекрасный день может стать герцогом.

В дымке туманного горизонта показалась береговая линия; потом стали видны замок и пристань. Все же как хорошо возвращаться из плавания домой.

***

===

~ ~ ~
Тело и дух суть два феномена, для оценки которых используются разные подходы в пределах одной и той же реальности. Тело и дух суть разные аспекты живых существ. Эти аспекты функционируют, подчиняясь особому принципу синхронности, который подразумевает, что обе функции действуют вместе и ведут себя, как одно целое, хотя иногда создается обманчивое впечатление, что эти явления абсолютно разной природы.

Медицинское руководство для врачей Школы Гиназа

В то дождливое раннее утро Дункан Айдахо вместе со своими однокурсниками ждал начала занятий на одном из островов, протянувшихся в океане длинной цепью. Каждый остров представлял собой отдельный учебный полигон. Теплые капли падали с неба, затянутого темными тропическими тучами. Казалось, что здесь всегда идет дождь.

Оружейный Мастер оказался тучным, вечно потным человеком, одетым в просторное кимоно цвета хаки. Красная бандана, повязанная вокруг громадной головы, придавала ему комичный вид: ярко-рыжие волосы торчали из-под повязки мокрыми вертикальными косицами. Глаза, похожие на острия маленьких дротиков, смотрели сквозь такую темно-карюю радужку, что невозможно было рассмотреть зрачки. Говорил он высоким тонким голосом, зарождавшимся в гортани, расположенной где-то под гигантским двойным подбородком.

Однако когда Ривви Динари начинал двигаться, то производил впечатление хищника, завершающего стремительный бросок, настолько точными и быстрыми были движения этого неуклюжего на вид человека. Дункан не видел ничего забавного в наружности этого Оружейного Мастера и не собирался его недооценивать. Наружность этакого толстяка-увальня была тщательно продуманной маской.

— Здесь меня считают ходячей легендой, — сказал курсантам гигант. — И скоро вы сами в этом убедитесь.

Наступили последние четыре года пребывания Дункана в Школе. К этому времени в группе осталось вдвое меньше курсантов, чем их было в первые дни, когда Дункану пришлось облачиться в тяжелое средневековое вооружение. Некоторые курсанты не выдержали беспощадных тренировок и умерли, другие сдались и разъехались по домам.

— Только лучшие могут стать Оружейными Мастерами, — говорили учителя, как будто этими словами можно было объяснить и оправдать все здешние трудности.

Дункан побеждал всех своих сокурсников, как в поединках, так и в решении задач, что было исключительно важно как для боя, так и для стратегии. Живя на Каладане, Дункан считался одним из лучших бойцов в Доме Атрейдесов и не мог себе представить, насколько мало он знает.

— Бойцы не вырастают в неге, — произнес как-то несколько лет назад мастер Морд Кур. — В реальных схватках люди подвергаются перегрузкам, которые ставят их на грань возможного.

Некоторые Оружейные Мастера Школы целыми днями читали курсантам лекции по военной тактике, по истории войн, даже по философии и политике. Часто инструкторы и преподаватели с большей охотой предавались словесным дуэлям, нежели фехтовальным поединкам. Среди преподавателей были и инженеры, и специалисты по оборудованию, которые научили Айдахо собирать и разбирать любые виды оружия и тому, как изготовить оружие из самых скудных подручных материалов. Дункан узнал, как собирать и разбирать защитные поля, как строить оборонительные сооружения, как вести большие и малые войны.

Дождь не переставая барабанил по пляжу, по скалам, по головам курсантов. Ривви Динари не обращал на дождь ни малейшего внимания.

— Следующие полгода вы будете запоминать самурайский воинский кодекс и его интегральную философию — бусидо. Если вас устроит аналогия, то я уподоблю вас скользким камням, а себя — проливному дождю, и я буду поливать вас, несмотря на ваше сопротивление, до тех пор, пока вы не усвоите то, чему я могу вас научить.

Он поочередно посмотрел в глаза всем курсантам, словно обратившись к каждому по отдельности. На кончике его носа повисла капля дождя, которую тотчас сменила другая.

— Вы должны научиться чести, ибо в противном случае вы не заслуживаете того, чтобы учиться дальше.

Злой отпрыск благородного семейства Трин Кронос бестрепетно перебил толстого преподавателя:

— Честью нельзя выиграть ни одного сражения, если все воюющие не придерживаются одних и тех же правил. Если вы будете ограничивать себя бессмысленными запретами, то вас побьет любой противник, который по ходу битвы изменит правила.

Услышав эти слова, Дункан Айдахо подумал, что понимает теперь, почему дерзкие, провокационные действия виконта Моритани имели такой успех в его войне с Эказом. Просто Грумман перестал играть по правилам.

Динари побагровел.

— Победа без чести — это не победа.

Кронос помотал головой, стряхивая с волос капли дождя.

— Расскажите это погибшим солдатам разбитой армии. — Стоявшие рядом со своим покровителем курсанты тихо выразили ему свое одобрение. Несмотря на проливной дождь, они сумели сохранить свою гордыню.

Голос Динари стал еще более пронзительным.

— Вы хотите отречься от мировой цивилизации? Предпочтете превратиться в диких животных? — Великан подошел ближе к Кроносу, который после некоторого колебания отступил назад. — Воинов Школы Гиназа уважают во всей империи. Мы готовим лучших воинов, лучших тактиков и стратегов, лучших даже, чем императорские сардаукары. И при этом нужен ли нам военный флот на орбите? Нужна ли нам армия для отражения чужеземной агрессии? Нужны ли нам груды оружия для того, чтобы спокойно спать по ночам? Нет! Потому что мы следуем кодексу чести, и вся империя уважает нас за это.

Кронос либо не обратил внимания, либо просто не заметил смертоносного угрожающего выражения в глазах Оружейного Мастера.

— Значит, у вас есть слабое место: ваша самоуверенность. На долгое мгновение в воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь шумом дождя. Динари произнес только одну фразу, вложив всю возможную весомость в свои слова:

— Но у нас есть честь. Научитесь ценить это.

* * *
И снова, как и на протяжении всех прошедших месяцев, лил проливной дождь. Ривви Динари прохаживался между шеренгами курсантов; несмотря на внушительные размеры, Оружейный Мастер двигался стремительно, как морской бриз.

— Если вы полны желания сражаться, избавьтесь от тревоги. Если вы злы на соперника, избавьтесь от злобы. Животные дерутся, как животные. Люди сражаются с изяществом. — Он вперил в Дункана взгляд своих маленьких глаз. — Очисти свой дух.

Дункан перестал дышать, застыв на месте. Он перестал мигать, каждая клетка его тела оцепенела, нервы перестали реагировать на окружающее. Лицо его овевал влажный морской ветер, но он не оставлял следов в душе; дождь промочил Дункана до нитки, до кожи, до костей; но он представил себе, что капли пронизывают его насквозь, тоже не оставляя следов.

— Стой не двигаясь — не мигай глазами, пусть грудь перестанет подниматься с дыханием, пусть не дрогнет ни один мускул. Будь камнем. Удались от вселенной своего сознания.

После нескольких месяцев занятий с Динари Дункан научился замедлять обмен веществ до состояния, подобного смерти — до состояния, известного под названием фунестус. Оружейный Мастер называл это очищающим процессом для подготовки духа и тела к введению в новые виды боевых искусств. Достигнув состояния фунестуса, Айдахо ощутил в душе такой мир и покой, каких он не испытывал никогда в жизни. Это состояние напомнило ему то ощущение, которое он испытывал, когда, будучи младенцем, лежал на руках у матери, слушая ее сладостный ласковый шепот.

Охваченный гипнотическим трансом Дункан сконцентрировал в одну точку все свои мысли, желания и воображение. Он не моргнул глазом, когда перед его глазами вспыхнул яркий свет.

Вот он почувствовал сильный укол и боль в шее.

— Ага! Из твоих ран все еще течет кровь, — воскликнул Динари. В голосе инструктора послышалось такое удовлетворение, словно задачей Школы было истребление как можно большего числа кандидатов. — Это значит, что во время реальной схватки ты можешь истечь кровью. Ты не достиг полного состояния фунестуса, Дункан Айдахо.

Дункан изо всех сил старался достичь состояния медитации, когда разум руководит циркуляцией энергии чи, оставаясь холодным во время самой жестокой битвы. Нужно было во что бы то ни стало добиться наивысшего уровня концентрации, освободиться от праздных отвлекающих мыслей. Слыша, как Ривви Динари продолжает словесно уничтожать его, Дункан начал еще глубже погружаться в состояние транса.

— Ты носишь один из самых благородных клинков империи — шпагу герцога Пауля Атрейдеса. — Преподаватель горой навис над Дунканом, который изо всех сил старался достичь наивысшей сосредоточенности и безмятежности духа. — Но ты должен добиться права сражаться ею в настоящих битвах. Ты научился драться и овладел искусством боя, но не научился справляться со своими мыслями. Умственная жвачка замедляет и притупляет реакцию, лишает воина боевого инстинкта. Разум и тело суть одно, и ты должен сражаться, используя одновременно и то, и другое.

Тучный мастер скользящей легкой походкой начал описывать круги возле Дункана, который застыл на месте, устремив вперед неподвижный взгляд.

— Я вижу малейшие твои недостатки, те, о которых не подозреваешь даже ты сам. Если Оружейный Мастер терпит неудачу, он не должен позволить себе пасть и сдаться, ибо тем самым он ставит под удар своих товарищей, впадает в немилость Дома, которому служит, а на себя навлекает позор и бесчестье.

Дункан ощутил еще один укол в шею и услышал, как удовлетворенно хмыкнул преподаватель.

— Так лучше, — произнес Динари и направился к другим курсантам, ожидавшим своей очереди.

С неба хлынул дождь, и под его сильными струями Дункан внезапно ощутил долгожданное состояние фунестуса. Мир умолк, наступило странное спокойствие, напоминавшее затишье перед бурей. Время потеряло для Дункана всякое значение, оно остановилось, перестало существовать.

— Ай-я-я-я — ха-а!

Этот клич Динари вывел сознание Айдахо из состояния неподвижности, дух его качнулся и сдвинулся с места, словно лодка, плывущая по бурной реке, ведомая на буксире волей Оружейного Мастера. Вот вода накрыла его с головой, но лодка выбралась на поверхность и продолжила свой метафорический путь к цели, лежащей где-то далеко за пределами досягаемости разума. Дункану было уже знакомо это чувство пребывания в потоке, то был путь партуса, который он уже преодолевал, находясь на второй ступени последовательной медитации. Все старое было отметено, человек превращался в младенца, готового начать жизнь сначала. Вода, окружавшая Дункана, была сладкой, чистой и теплой, как воды материнского чрева.

Дункан ускорил ход лодки, и она — воплощение его духа — рванулась вперед, задрав нос. Тьма рассеялась, и Айдахо увидел над головой яркое, усиливающееся сияние. Искрящийся свет исходил от бликов на поверхности воды, по которой Дункан плыл, словно мельчайшая пылинка.

— Ай-я-я — ха!

После второго клича Динари Дункан внезапно вынырнул из метафорического потока и снова оказался под тропическим ливнем, вдохнув сладковатый влажный воздух. От свежести воздуха он закашлялся, как и другие курсанты, которые, как и он, вдруг обнаружили, что они абсолютно сухи, несмотря на низвергающийся с неба водопад. Одежда, кожа, волосы — все было совершенно сухим. Но прежде чем Дункан успел выразить изумление, одежда начала стремительно промокать от струй падающего на нее дождя.

Хлопнув в ладоши, тучный мастер поднял голову к серому небу, и струи воды омыли его лицо. Это было похоже на очищающее крещение. После этого мастер опустил глаза и с видимым удовольствием посмотрел на курсантов. Они достигли новеллуса — физического возрождения тела, что жизненно необходимо для перехода к новой ступени сложного учения.

— Для того чтобы овладеть системой боевых искусств, надо, чтобы сначала они овладели вами. Вы должны полностью и без остатка отдаться искусству. — Концы банданы, обернутой вокруг головы учителя, свободно повисли. — Ваш дух должен превратиться в мягкий воск, на котором отпечатываются любые образы.

— Мы будем учиться всему, мастер, — хором провозгласили курсанты.

Лицо мастера приобрело торжественное выражение.

— Бусидо. Откуда берутся честь и доблесть? Древние самурайские мастера развешивали зеркала в храмах синто и просили учеников вглядываться в свои отражения, чтобы заглядывать в себя и учиться наблюдать всю гамму отражения Бога в своих душах. Именно там, в душе и сердце, воспитывается честь, там она зреет и произрастает, Многозначительно взглянув на Трина Кроноса и других курсантов с Груммана, мастер продолжил:

— Помните об этом всегда! Бесчестье подобно гнилому дуплу на стволе дерева, с течением времени оно не уменьшается, но становится лишь глубже.

Курсанты трижды хором повторили слова мастера, прежде чем он продолжил:

— Кодекс чести был для самурая дороже любых сокровищ. Слово самурая — буси но ичигон — никогда не подвергалось сомнению, как не подвергается сомнению слово Оружейного Мастера Гиназа.

Сияя от гордости, Динари наконец позволил себе улыбнуться курсантам.

— Юный самурай, сначала ты научишься сражаться голыми руками. Когда же руки твои обретут умение, к ним будет добавлено оружие.

Своими черными глазами мастер уставился на учеников так, словно хотел нагнать на них страх.

— Оружие — продолжение руки.

* * *
Прошла неделя. Вымотанные и усталые, курсанты вечерами без сил валились на нары под тентами палаток, расставленных на изрезанном мелкими бухточками берегу океана. Дункан, утомленный учебными боями, засыпал практически мгновенно. Крепления палатки трещали на ветру, металлические петли ритмично стучали о веревки, вызывая легкое головокружение. Временами Айдахо думал, что не просохнет до конца своих дней.

Внезапно до его слуха донесся громовой голос:

— Всем выйти из палаток!

Дункан узнал знакомые интонации голоса Ривви Динари. Однако на этот раз в тоне учителя прозвучали какие-то незнакомые, почти зловещие ноты. Неужели он приготовил для них какое-то новое изматывающее упражнение?

Курсанты вылетели из палаток под проливной дождь, одетые кто в трусы, а кто и вовсе в костюм Адама. Не обращая внимания на ливень, они выстроились привычными «коробочками». Эти люди не чувствовали потоков низвергавшейся с неба воды. Подвесные светильники едва не срывались с тросов, болтаясь на ветру из стороны в сторону.

Как крадущийся зверь, мастер, все еще одетый в форму цвета хаки, прошелся перед строем курсантов, вглядываясь в их лица. Динари не думал скрывать гнев, шаги его стали тяжелыми. Мастер не обращал внимания на лужи, в которые он наступал, разбрызгивая грязь и воду. За спиной мастера стоял только что приземлившийся орнитоптер, двигатели которого визжали на холостых оборотах.

На фоне мигающего красного света прожектора машины Дункан заметил стройную фигуру наголо остриженной женщины — Карста Топер, — которая была первой, кто встретил его по прибытии на Гиназ. Карсти была одета в черное кимоно, в руке она держала непромокаемый дипломатический портфель. Выражение ее лица было суровым и озабоченным, казалось, женщина едва сдерживает отвращение и ярость.

— Четыре года назад посол Груммана убил эказского дипломата в ответ на обвинение в преднамеренной порче зарослей туманного дерева, после чего войска Груммана подвергли Эказ ковровой бомбардировке. Эта отвратительная и незаконная агрессия явилась грубейшим нарушением Великой Конвенции, и император послал на Грумман легион сардаукаров, чтобы остановить эскалацию насилия и предотвратить дальнейшее кровопролитие. — Топер сделала паузу, ожидая, когда смысл ее слов дойдет до всех курсантов.

— Формальности надо соблюдать! — выкрикнул мастер. Карсти Топер выступила вперед, подняв над головой документ, написанный на кристаллической водоотталкивающей бумаге, размахивая им, как дубиной. Струи дождя стекали по вискам с коротко остриженной головы.

— Прежде чем отозвать сардаукаров с Груммана, император заручился обещанием сторон не возобновлять боевые действия друг против друга.

Дункан оглядел остальных курсантов, ожидая, как они отреагируют на слова Карсти. Казалось, никто из них не понял, о чем говорит женщина и почему так разгневан Оружейный Мастер.

— И теперь Дом Моритани совершил новое нападение. Виконт нарушил заключенный пакт, — сказала Топер, — и Грумман…

— Нарушил свое слово! — перебил Карсти Оружейный Мастер.

— Агенты Груммана похитили брата и старшую дочь эрцгерцога Арманда Эказа и публично казнили их.

Курсанты ропотом выразили свое возмущение. Однако Дункан понял, что это был не просто урок, призванный показать, какие отношения могут складываться между Домами, и с некоторым страхом ожидал, что последует дальше.

Стоявший справа от Дункана Хий Рессер неловко переминался с ноги на ногу. На грумманце были надеты лишь трусы, и дождь лился на его голый торс. Трин Кронос выказал лишь наглое удовлетворение тем, что совершил его Дом.

— Семеро курсантов этого класса прибыли к нам с Груммана. Трое — с Эказа. Хотя эти Дома являются заклятыми врагами, вы, курсанты, не посрамили своей чести и не позволили этой вражде нарушить работу Школы. Это большая ваша заслуга. — Топер убрала документ.

Неистовый ветер трепал концы банданы Динари, но он стоял неколебимо, как могучий дуб, не обращая ни малейшего внимания на ветер и дождь.

— Мы не участвуем в этом конфликте и вообще избегаем вмешиваться в имперскую политику. Но несмотря на это, Школа Гиназа не может оставаться в стороне и спокойно взирать на такое бесчестье. Мне стыдно даже произнести имя вашего Дома. Всем грумманцам выйти из строя! Шесть шагов вперед! Кругом! Сомкнуть строй!

Семеро курсантов, подчиняясь команде, вышли из строя. Двое (включая Трина Кроноса) были совершенно голые, но стояли по, стойке «смирно» так, словно были одеты по всей форме. Рессер выглядел встревоженным и пристыженным. Кронос же вскинул подбородок, стараясь сохранить гордый и надменный вид.

— Вам предстоит принять решение, — заговорила Карста Топер. — Ваш Дом нарушил имперский закон и обесчестил свое имя. После нескольких лет, проведенных в Школе, вы не можете не понимать всю тяжесть содеянного Домом Моритани. Мы никогда и никого не исключали из Школы по политическим соображениям. Вы можете, здесь и сейчас, выразить свое отношение к безумной политике виконта Моритани. В противном случае вы будете немедленно и навсегда исключены из академии. — Она жестом указала в сторону ожидавшего орнитоптера.

Лицо Трина Кроноса исказилось от гнева.

— Итак, после всех ваших речей о чести вы хотите заставить нас отречься от верности нашему Дому, нашим семьям? Как прикажете это понять? — Он с вызовом посмотрел в глаза толстому Оружейному Мастеру. — Не существует чести без верности. Моя верность навечно принадлежит Грумману и Дому Моритани.

— Верность несправедливому делу извращает само понятие чести.

— Несправедливому делу? — Кронос вспыхнул от негодования, забыв о своей наготе. — Не мне судить о справедливости решений моего господина, сэр… да и не вам тоже.

Рессер смотрел вперед, не оглядываясь на своих товарищей.

— Я выбираю стать Оружейным Мастером, сэр, и остаюсь здесь. — Рыжеволосый снова встал в строй рядом с Дунканом, в то время как остальные грумманцы испепелили Рессера взглядами, как предателя.

Побуждаемые Кроносом, остальные грумманцы отказались подчиниться правилам Школы. Юный отпрыск аристократического семейства на прощание угрожающе прорычал:

— Ты оскорбил и предал Грумман, и ответишь за это. Виконт никогда не простит тебе этого предательства. — Слова его были полны злобы, но не произвели никакого впечатления ни на Оружейного Мастера Динари, ни на Карсти Топер.

Грумманцы стояли перед строем, исполненные гордости и высокомерия, хотя и были несколько встревожены тем положением, в котором оказались. Дункан сочувствовал им, понимая, что они тоже избрали путь чести — их собственной чести, — поскольку отказались отречься от своего Дома во имя каких бы то ни было чуждых им идеалов. Если бы он сам был поставлен перед выбором: остаться в Школе Гиназа или сохранить верность Дому Атрейдесов, то он бы без колебаний выбрал верность герцогу Лето…

Шестерым грумманцам дали несколько минут на то, чтобы одеться и собрать вещи, после чего бывшие курсанты погрузились в орнитоптер. Крылья расправились, двигатели заработали на полную мощность, и машина поднялась в мрачное небо, извергающее потоки воды. Некоторое время был виден мигающий красный огонь, который вскоре исчез, как погасшая звезда.

***

===

~ ~ ~
Вселенная есть место недоступное, непостижимое, совершенно абсурдное; место, от которого жизнь — в особенности жизнь разумная — совершенно отчуждена. Здесь нет места безопасности или основополагающему принципу, на котором покоилась бы организация вселенной. Есть только преходящие, замаскированные отношения, ограниченные конечными измерениями и обреченные на неизбежные изменения.

Буддисламский текст медитации из Бифроста Эйри

Избиение Раббаном меховых китов в Тула-Фьорде было только первым в цепи несчастий, обрушившихся на Абульурда Харконнена.

В один солнечный весенний день, когда после суровой зимы начали таять снег и лед, мощная лавина похоронила под собой Бифрост Эйри, самое большое убежище, построенное в горах буддисламскими монахами-затворниками. Кроме того, этот населенный пункт был родовым имением Дома Раббанов.

Снежный обвал спустился с гор, как громадный белый молот, сметая все на своем пути. Лавина сокрушила дома и погребла под собой тысячи отшельников. Отец Эмми, Онир Раута-Раббан, послал просьбу о помощи прямо в резиденцию правителя, на имя Абульурда.

Придя в смятение, Абульурд и Эмми сели в орнитоптер и возглавили колонну транспортных машин, на которых находились отряды добровольцев. Одной рукой Абульурд правил орнитоптером, а другой ободряюще сжимал холодные как лед пальцы жены. Время от времени он бросал испытующий взгляд на сильный профиль Эмми, на ее длинные черные волосы. Хотя она не была красавицей в классическом смысле этого слова, Абульурд никогда не уставал любоваться ею и быть рядом с супругой.

Они летели вдоль изрезанного бухтами берега, а потом свернули в сторону зубчатых горных хребтов. Ко многим монашеским убежищам нельзя было добраться по суше, потому что к ним не вели дороги. Поселения монахов прятались среди высоких утесов и скал. Все сырье, которое добывалось в горах, все припасы и люди доставлялись сюда только орнитоптерами.

Четыре поколения назад слабеющий Дом Раббанов уступил финансовые и промышленные права на планету Дому Харконненов на том условии, что представителей Дома Раббанов оставят в покое и позволят жить на Ланкивейле. Религиозные ордена построили в скалах монастыри, где принялись за углубленное изучение писания и сутр, чтобы постичь глубины богословия, вникнув в его тончайшие нюансы. Дому Харконненов нельзя было желать лучшего.

Бифрост Эйри был первым городом, построенным как воплощение мечты о Шангри-Ла на высоких хребтах ланкивейльских гор. Высеченные в камне здания располагались выше облаков, вечно окутывавших планету. С балконов, на которых медитировали монахи, пики гор выглядели, как утесы среди бескрайнего моря вечных туч. Башни и минареты были отделаны золотом, с большим трудом добытым в отдаленных шахтах. Каждая стена была покрыта резными фризами и картинами древних саг, побуждающими к правильному моральному выбору.

Абульурд и Эмми часто посещали Бифрост Эйри, навещая ее отца и просто для того, чтобы отдохнуть в монастыре от мирских забот. После семилетнего пребывания на жарком и пыльном Арракисе супруги провели в Бифрост Эйри целый месяц для того, чтобы очистить свой дух.

И вот теперь внезапный обвал уничтожил этот монументальный реликт древнего духа. Абульурд не знал, хватит ли у него сил вынести такое раздирающее душу зрелище.

Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, пока орнитоптер забирался все выше и выше, минуя зыбкие воздушные потоки. Поскольку внизу не было никаких ориентиров, Абульурд руководствовался координатами, внесенными в бортовую навигационную систему орнитоптера. Воздушное судно пролетело мимо острого как бритва хребта, миновало ледниковую впадину, а потом стало подниматься вдоль изрезанного ущельями черного склона, где совсем недавно стоял город. Нестерпимый солнечный свет слепил глаза.

Эмми не отрываясь смотрела вперед своими яшмовыми глазами, считая вершины и ориентируясь по одной ей ведомым признакам. Вдруг она встрепенулась и, не выпуская руку мужа, показала вниз. Абульурд узнал несколько сверкающих золотых завитков и молочно-белые камни, на которых некогда покоились самые величественные сооружения Бифрост Эйри. Почти треть города была сметена и перестала существовать, словно гигантская снежная метла снесла на своем пути все, будь то скала, храм или возносящий молитву монах.

Орнитоптер приземлился на том месте, где находилась центральная площадь, на которой сейчас толпились добровольцы, вооруженные спасательной техникой. На громадном снежном поле собрались уцелевшие монахи и прилетевшие их спасать люди. Одетые в черное монахи с помощью подручных средств пытались выкопать из-под снега выживших, но чаще находили под плотным настом лишь окоченевшие тела Абульурд вышел из орнитоптера и помог выйти жене, боясь, что у нее подкосятся ноги. Он и сам едва устоял на ногах, почувствовав слабость в коленях при виде такого неслыханного бедствия. Хотя сильный ветер швырял в лицо мелкую ледяную крошку, слезы, которые потекли из светлых глаз Абульурда, были вызваны не холодным ветром.

Заметив, что прибыли высокие гости, похожий на медведя бургомистр Онир Раута-Раббан направился к ним. Его рот открывался и закрывался над бородой, закрывавшей половину лица, но слов не было, старый Онир потерял дар речи. Выбросив вперед свои могучие руки, он прижал к себе дочь. Потом Абульурд обнялся со своим тестем.

Бифрост Эйри славился своей архитектурой, домами с призматическими хрустальными окнами, отражавшими радужный свет на склоны гор. Люди, жившие здесь, были искусными ремесленниками, изготовлявшими ценности, отвечавшие вкусам самых богатых и придирчивых покупателей. Больше всего были известны уникальные книги, выполненные каллиграфическими шрифтами, и иллюстрированные светящиеся рукописные экземпляры подарочных копий Оранжевой Католической Библии. Лишь богатейшим из Великих Домов были доступны эти инкунабулы, вручную сделанные монахами Ланкивейля.

Самыми интересными, однако, были поющие статуи, составленные из кварцевых кристаллов, имевших определенные резонансные частоты. Если ударить по одному кристаллу, то он начинал звучать, вызывая звучание соседних кристаллов, и так до тех пор, пока не начинала петь вся статуя, исторгая неслыханную нигде в империи музыку…

— Скоро сюда прибудут рабочие команды и транспорты с оборудованием, — сказал Абульурд Ониру Раута-Раббану. — Они привезут с собой строительные материалы и средства первой помощи.

— Мы видим здесь лишь скорбь и трагедию, — сказала Эмми. — Я понимаю, что сейчас ты не можешь ясно мыслить, отец, но если мы можем сделать что-то еще, то…

Огромный человек с квадратными плечами кивнул в ответ на слова дочери.

— Можете, дочка.

С этими словами Онир посмотрел в глаза Абульурда.

— В следующем месяце мы должны выплатить свою десятину Дому Харконненов. Мы сумели продать достаточно хрусталя, ковров и рукописных книг, выручив много соляри. Но теперь, — он жестом указал на место бедствия, — все это оказалось погребенным под снегом, и мы не знаем, где взять деньги, чтобы уплатить долг.

При заключении исходного соглашения между Домом Раббанов и Домом Харконненов было оговорено, что религиозные города Ланкивейля будут платить каждый год в казну Харконненов определенную сумму, после чего последние не будут иметь к общинам никаких финансовых претензий. Абульурд поднял руку.

— Об этом вам не надо беспокоиться, — сказал он тестю. Несмотря на традиционную жестокость Дома Харконненов, Абульурд, для того чтобы нормально жить со своими подданными, всегда старался обходиться с людьми с тем уважением, которого те заслуживали. Однако с тех пор, как его сын своей бессмысленной и жестокой охотой лишил пропитания все население Тула-Фьорда, Абульурд почувствовал, что пал в черную пропасть одиночества. Только любовь Эмми поддерживала его среди тьмы отчаяния, придавая силы и оптимизм.

— Вы получите все, в чем нуждаетесь. Сейчас же самое важное — отыскать всех уцелевших и восстановить город.

Онир Раута-Раббан был настолько опустошен трагедией, что потерял способность плакать. Сухими глазами смотрел он на людей, взбиравшихся вверх по склону горы. С ясного синего неба светило яркое солнце. Лавина окрасила мир в девственно-белый цвет, скрыв под ослепительным покрывалом черноту причиненного ею горя.

* * *
В своем личном кабинете на Гьеди Первой, где он часто совещался с ментатом и племянником, барон Харконнен отреагировал на происшедшее с соответствующим случаю негодованием. Бурно обсуждая происшедшее, барон, приплясывая на подвесках, перемещался по кабинету, в то время как двое других собеседников сидели в креслах-собаках. Новая декоративная трость стояла у свободного кресла, предназначенная не для того, чтобы опираться на нее при ходьбе, а для того, чтобы при случае ударить провинившегося. Набалдашник трости был выполнен не в виде головы песчаного червя, как прежний, украшавший выброшенную трость, а в виде грифона — герба рода Харконненов.

В углах помещения высились декоративные колонны, придавая кабинету вульгарный вид. В одном из углов располагался сухой фонтан. В комнате не было окон: барон не любил рассматривать промышленные пейзажи. Пол был выложен плитками, прохладной поверхности которых, с помощью подвесок, едва касались босые ноги барона. В углу напротив фонтана был виден небрежно прислоненный к стене флаг. За много лет никто не удосужился поставить его прямо.

Барон вперил пылающий взгляд в Глоссу Раббана.

— Твой отец снова проявил мягкотелость и малодушие. Раббан отпрянул, испугавшись, что дядя снова отправит его на Ланкивейль увещевать Абульурда. На Раббане был надет жилет цвета морской волны, обнажавший толстые мускулистые руки. Коротко подстриженные рыжеватые волосы были прилизаны из-за того, что Раббан часто носил каску.

— Я не хочу, чтобы вы напоминали мне, что он — мой отец, — произнес Раббан, стараясь смягчить гнев барона.

— На протяжении четырех поколений поток платежей от монастырей Ланкивейля не иссякал. Таково было наше соглашение с Домом Раббанов. Они всегда платят, понимая, что условия надо соблюдать. А теперь, из-за какого-то ничтожного, — барон фыркнул, — снегопада они хотят уклониться от платежа десятины? Как может Абульурд весело махнуть рукой и освободить своих подданных от уплаты законных налогов? Он правитель планеты и несет ответственность за состояние дел на ней.

— Мы всегда можем заставить другие города платить больше, — предложил Питер де Фриз, прокручивая в мозгу дополнительные возможности. Встав с кресла-собаки, он приблизился к барону. Свободная накидка развевалась вокруг его худого тела, придавая ментату вид зловещего, грациозно передвигающегося призрака.

— Я не согласен с такой постановкой вопроса, — сказал барон. — Предпочитаю, чтобы в наших финансовых делах царил абсолютный порядок, а Ланкивейль до сих пор умел платить, оставаясь чистым перед нами.

Владимир Харконнен протянул руку к столику и налил себе рюмку киранского коньяка. Он отхлебнул пахнувшую дымом жидкость, надеясь, что она выжжет боль из его суставов. С тех пор как он начал пользоваться механическим поясом, тело барона от отсутствия физических нагрузок стало еще тяжелее, повиснув тяжким бременем на его костях.

Кожа барона источала запахи эвкалипта и чеснока, которые он добавлял в ванны. Мальчики втирали глубоко в кожу ароматические мази, но самочувствие барона, несмотря на это, продолжало ухудшаться.

— Если мы сделаем послабление для одного города, оно повлечет за собой эпидемию техногенных катастроф и неплатежей под разными благовидными предлогами. — Он поджал свои полные губы и вперил в Раббана взгляд свои черных паучьих глаз.

— Я понимаю, чем вы раздражены, дядя. Мой отец непроходимо глуп.

Де Фриз поднял свой длинный костлявый палец.

— Могу ли я высказаться по существу дела, если позволит мой барон? Так вот, Ланкивейль выгоден для нас в первую очередь благодаря добыче китового меха. Практически весь доход от этой планеты определяется именно этим промыслом. Несколько безделушек и сувениров из монастырей продаются за очень хорошую цену, да, это так, но в целом это мизерная статья дохода, не имеющая для нас никакого практического значения. Исходя из общих соображений, мы требуем, чтобы все платили, но мы не нуждаемся в этих платежах. — Ментат замолчал.

— И в чем же заключается твоя точка зрения? Ментат вскинул свои кустистые брови.

— Моя точка зрения, мой барон, в данном конкретном случае, заключается в том, чтобы… если можно так выразиться, войти в положение.

Раббан разразился громовым смехом, так похожим на хохот дяди. Изгнание на Ланкивейль все еще отзывалось болью, как гноящаяся рана.

— Дом Харконненов управляет леном Раббанов на Ланкивейле, — сказал барон. — Учитывая колебания цен на рынке пряности, мы должны быть уверены во всех источниках поступления денежных средств. Видимо, мы ослабили внимание, перестав пристально наблюдать за действиями моего сводного брата. Наверное, он подумал, что может быть снисходительным, а мы не станем обращать на это никакого внимания. Надо в корне пресечь такой образ мыслей.

— Что вы собираетесь предпринять, дядя? — прищурившись и подавшись вперед всем телом, спросил Раббан.

— Предпринимать будешь ты. Мне нужен человек, знакомый с местными условиями Ланкивейля и понимающий, что такое власть.

Раббан, поняв, что последует дальше, от нетерпения судорожно сглотнул слюну.

— Ты возвращаешься на Ланкивейль, — распорядился барон. — Но на этот раз не в виде наказания. Теперь ты займешься там важным делом.

***