Хроники Дюны. Ф. Херберт. Дюна. КНИГА ТРЕТЬЯ. ПРОРОК. 023 - 6 Апреля 2023

Главная » 2023 » Апрель » 6 » Хроники Дюны. Ф. Херберт. Дюна. КНИГА ТРЕТЬЯ. ПРОРОК. 023

23:29

Хроники Дюны. Ф. Херберт. Дюна. КНИГА ТРЕТЬЯ. ПРОРОК. 023

***
Он подавил гнев и попытался говорить спокойно:
- Все это так, Чани, но...
- Я больше не ребенок, который охотится в сьетче при свете ручных глоуглобов на скорпионов. Я не играю в игры, Узул.
Пол, удивленный непонятной ему яростью, которая угадывалась под внешним спокойствием, пристально посмотрел на нее.
- Как боец он ничего не стоил, Узул, - пояснила Чани. - Ради такого, как он, я не стала отрывать тебя от твоих размышлений. -- Она подошла ближе, глядя на него исподлобья: -- Кроме того, не сердись, любимый... Когда станет известно о том,
что бросившему вызов придется смотреть в лицо мне и принять позорную смерть от руки женщины Муаддиба, не много найдется желающих бросить вызов ему самому, -- чуть слышно проговорила она...
"Да, -- сказал себе Пол. -- Все так и было. Прошлое было правдивым. Число желающих проверить остроту клинка Муаддиба сошло на нет".
Где-то, за пределами мира грез, послышался слабый намек на движение, крик ночной, птицы.
"Я грежу, -- сказал себе Пол. -- На меня повлияла еда со спайсом".
И все же его не покидало чувство покинутости. Он спросил себя, не могло ли случиться так, что его Ра-дух унесся в какой-то мир, где, как верили Свободные, он ведет свое истинное существование -- в алам алмитал, мир образов, в метафизическое царство, где не действовало ни одно физическое ограничение. И
ему был ведом страх при мысли о таком месте, потому что снятие всех ограничений означало исчезновение всех точек опоры.
Оказавшись среди метафизического ландшафта, он не смог бы сориентироваться и сказать: "Я есть "Я", потому что я здесь".
Его мать однажды сказала: "Свободные разделяются на группы в зависимости от того, как они относятся к тебе".
"Теперь я, должно быть, пробуждаюсь", -- сказал себе Пол.
Ибо это было в действительности -- слова, произнесенные его матерью, леди Джессикой, теперь Преподобной матерью Свободных, проходили через реальность.
Джессика с благоговением относилась к религиозным связям между ней и Свободными, Пол это знал. Ей не нравилось, что люди обоих сьетчей и грабены воспринимают Муаддиба как ЕГО. И она без устали расспрашивала людей из разных племен, рассылала сайадинских шпионов, собирала воедино их сведения и размышляла над ними.
Она цитировала ему аксиому Бене Гессерит: "Когда религия и политика идут в одной упряжке, те, кто ею правит, верят в то, что никто не сможет встать на их пути. Их скачка становится все более безрассудной: быстрее, быстрее и быстрее! Они отбрасывают все мысли о возможных препятствиях и забывают о том, что
человек, ослепленный скоростью, видит обрыв лишь тогда, когда уже поздно что-то сделать".
Пол вспомнил, как сидел в апартаментах своей матери, во внутренней комнате, где царил полумрак от свисающих повсюду темных занавесей, расписанных сценами из мифологии Свободных.
Он сидел там, слушал ее и отмечал, как она вела наблюдения. А делала она это непрерывно, даже тогда, когда ее глаза были опущены. В уголках ее рта появились новые морщинки, но волосы по-прежнему были похожи на отполированную бронзу. В глубине ее широко расставленных зеленых глаз притаилась вызванная спайсом бездонная синева.
- Религия Свободных проста и практична, -- сказал он.
- Ничто, относящееся к религии, не может быть простым, -- предупредила она.
Но Пол, видевший мрачное будущее, которое все еще угрожало им, почувствовал, как в нем поднимается гнев. Его ответ был лаконичен:
- Религия объединяет наши силы.
Но дух разлада и противоречий не покидал его весь тот день. Это был день церемонии обрезания маленького Лето. Причины растерянности Джессики были отчасти понятны Полу. Она никогда не признавала его "юношеский брак" с Чани. Но Чани произвела на свет сына Атридесов, и Джессика не сочла возможным отвергать ребенка и его мать.
Наконец, шевельнувшись под его взглядом, Джессика сказала:
- Ты считаешь меня противоестественной матерью?
- Конечно же нет.
- Я замечаю, как ты смотришь на меня, когда я бываю с Алией. История твоей сестры тебе тоже непонятна.
- Я знаю, почему Алия такая необычная, -- сказал он. -- Она была еще не рождена, когда ты изменяла Воду Жизни. Она...
- Ты не можешь знать этого! -- сердито оборвала его мать.
И Пол, внезапно ощутивший невозможность выразить полученное из Времени знание, сказал лишь одно:
- Я не считаю тебя противоестественной.
Она поняла его страдания:
-- Есть одно обстоятельство, сын.
-- Какое?
-- Я по-настоящему люблю твою Чани. Я принимаю ее.
"Это было на самом деле так, -- подумал Пол. -- Я ясно видел
это в измененном Времени.
Возвращение уверенности дало ему новую зацепку в реальном
мире. Частицы истинной реальности начали проникать в его
сознание сквозь оболочку грез. Внезапно он осознал, что
находится в пустынном лагере, эрге. Чани установила на песчаном
полу их стилтент, чтобы они могли побыть друг с другом, --
Чани, его душа. Чани, его сихайя, нежная, как весна пустыни.
Чани, возникшая из недр далекого юга.
Теперь он вспомнил, что, когда приходила пора сна, она пела
ему песню песков:
О, моя душа,
Не мечтай о рае в эту ночь:
Клянусь Шаи-Хулудом,
Ты попадешь туда,
Послушная моей любви.
Еще она пела песню любовников, ласкающих друг друга на
песке:
Расскажи мне о твоих глазах,
А я расскажу тебе о твоем сердце.
Расскажи мне о твоих ногах,
А я расскажу тебе о твоих руках.
Расскажи мне о твоих снах,
А я расскажу тебе о твоей походке.
Скажи мне, чего ты хочешь,
А я скажу, что тебе нужно.
Ритм этой песни воспроизводил размеренную поступь людей,
бредущих по песку, напоминая чуть слышный шелест песка под их
ногами.
Он услышал, как под другим тентом кто-то наигрывает на
бализете. И он вспомнил о Гурни Хэллеке. В его снах лицо Гурни
мелькало среди членов отряда контрабандистов; этот Гурни не
видел его. Пола, и знал о Нем только то, что он -- сын убитого
герцога, жертва Харконненов.
Стиль игры музыканта, его недюжинное мастерство воссоздали в
памяти Пола образ того, кто играл на бализете сейчас. Это был
Чат Прыгун, капитан федайкинов, команды смерти, охраняющей
Муаддиба.
"Мы в пустыне, -- вспоминал Пол. -- Мы в центральном эрге,
недалеко от патрулей Харконненов. Мне предстоит идти по пескам,
приманить Создателя и взобраться на него, доказав тем самым,
что я ловок и смел, как настоящий Свободный".
Он нащупал пистолет и нож, спрятанные за поясом, и
почувствовал, как сгустилась вокруг него тишина. Это была
особая тишина перед рассветом, когда ночные птицы замолкали, а
существа, бодрствующие днем, еще не бросили вызов своему
врагу-солнцу.
-- Ты должен пробежать по пескам при свете дня, чтобы
Шаи-Хулуд увидел тебя и узнал, что в тебе нет страха перед ним,
-- сказал Стилгар.
Пол сел, чувствуя слабость в не защищенном стилсьютом теле.
Как ни осторожны были его движения, Чани все же услышала их. Из
мрака тента раздался ее голос:
-- Еще не совсем рассвело, любимый.
-- Сихайя! -- сказал он почти весело.
-- Ты называешь меня своей "Весной пустыни", -- сказала она,
-- но сегодня я -- нечто другое. Я -- сайадина, которая должна
наблюдать за правильностью соблюдения церемонии.
Он начал прилаживать стилсьют.
-- Ты сказала мне однажды слова из Китаб ал-Ибара, -- сказал
он. -- Ты сказала мне: "Женщина -- это поле, иди же к своему
полю и возделывай его".
-- Я мать твоего первенца, -- согласилась она.
В полутьме он видел, что она следит за каждым его движением,
за тем, как он отлаживает на себе стилсьют для выхода в
открытую пустыню.
-- Тебе бы следовало полностью использовать время отдыха, --
в ее голосе была любовь.
-- Сайадина-наблюдательница не должна ограждать или
предостерегать испытуемого, -- напомнил он.
Она прижалась к нему и коснулась ладонью его щеки.
-- Сегодня я и сайадина, и женщина.
-- Тебе бы следовало передать обязанности наблюдения
другому, -- сказал он.
-- Ожидание тягостно -- я лучше буду рядом.
Прежде чем закрыть лицо, он поцеловал ее ладонь, потом
приладил маску, повернулся и вышел из-под тента...
Прохладный воздух был еще сухой, в нем чувствовался аромат
росы.
Но был в воздухе и другой запах, запах спайсовых масс,
доносящийся с северо-востока, и этот запах сказал Полу о
приближении Создателя.
Пол вышел на открытое пространство, остановился и стряхнул с
мускулов сонное оцепенение. Над восточным горизонтом слабо
засветилась зеленая полоска. Тенты его отряда казались в
полутьме маленькими дюнами. Слева от себя он различил движение
и понял, что люди из охраны увидели его пробуждение.
Они знали, какой опасности он смотрит сегодня в лицо, --
каждый Свободный прошел через нее. Теперь они оставляли ему эти
последние минуты одиночества с тем, чтобы он смог себя
приготовить. Я должен сделать это сегодня", -- твердо сказал он
себе.
Он подумал об обретенной им силе, об отцах, присылающих к
нему своих сыновей, чтобы он обучал их своим способам битвы; о
стариках, внимавших ему на советах и следовавших его планам; о
людях, возвращающихся из похода, чтобы подарить ему величайшую
для Свободных похвалу: "Твой план удался, Муаддиб".
И все же самый слабый и самый низкорослый из
воинов-Свободных мог сделать то, чего никогда еще не делал Пол.
Он знал эту разницу, и его самолюбие страдало от этого.
Он не ездил верхом на Создателе. Вместе с другими он
участвовал в учебных поездках и рейдах, но самостоятельного
путешествия он не совершал ни разу, и пока он не сделает этого,
мир его возможностей будет отличаться от возможностей
остальных. Ни один истинный Свободный не мог смириться с таким
положением дел. Он должен это сделать сам, он должен проехать
на черве через великие южные земли -- территорию в двадцать
тамперов, лежащую за эргом, -- не прибегая к помощи паланкина,
которым пользовалась Преподобная мать, раненые и больные.
Память вернула его к ночной борьбе со своим внутренним "Я".
Он усмотрел в ней странную параллель: если он одержит верх над
Создателем, власть его упрочится; если он одержит верх над
внутренним зрением, упрочится мера власти в нем самом. Но и над
тем, и над другим простиралось скрытое во мгле пространство.
Великая Смута, в которой, казалось, заблудились все Вселенные.
Разница в путях постигаемых им Вселенных смущала его:
четкость мешалась с нечеткостью. И все же, рождаясь и становясь
реальностью, видение получало собственную жизнь, оно росло и
ширилось, варьируясь лишь незначительно. Ужасная цель
оставалась. Расовое сознание оставалось. И над всем этим
продолжала маячить тень джихада, кровавого и дикого.
Чани подошла к нему, крепко обхватив себя руками и искоса
поглядывая на него, как делала всегда, когда хотела изучить его
настроение.
-- Расскажи мне о воде твоего родного края, Узул, --
попросила она его, как когда-то давно.
Он видел, что она пытается отвлечь, его, рассеять его
напряженность перед смертельным испытанием. Уже рассвело, и он
отметил, что некоторые из его федайкинов уже складывают тенты.
-- Я бы предпочел, чтобы ты рассказала мне о сьетче и о
нашем сыне, -- сказал он. -- Наш Лето по-прежнему командует
своей бабушкой?
-- Он командует Алией. И очень быстро растет -- из него
получится сильный воин.
-- А как там, на юге?
-- Когда помчишься на Создателе, увидишь все сам.
-- Но я хотел бы увидеть это сначала твоими глазами.
-- Там очень пустынно.
Он дотронулся до ее лба -- в том месте, где его не закрывал
капюшон.
-- Почему ты не хочешь говорить о сьетче?
-- Я уже сказала: сьетч кажется заброшенным местом, когда
там нет мужчин. Это только место работы. Мы работаем на
фабриках и в мастерских. Нужно готовить оружие, выращивать
траву, чтобы управлять погодой, собирать спайс для взяток.
Нужно обсаживать дюны, чтобы заставить их цвести и не дать им
двигаться. Нужно ткать материю и ковры, запасаться топливом.
Нужно учить детей, внушая им, что сила племени не может
исчезнуть.
-- Значит, в сьетче нет ничего радостного?
-- Дети -- радость. Мы следим за соблюдением ритуалов. У нас
достаточно еды. Иногда одна из нас может поехать на север,
чтобы разделить ложе со своим мужчиной: жизнь должна
продолжаться.
-- А моя сестра Алия? Как ее воспринимают люди?
Чани повернулась к нему во все усиливающемся свете дня.
-- Мы поговорим об этом в другой раз, любимый.
-- Лучше поговорим об этом сейчас.
-- Тебе следует беречь силы для испытания.
Он видел, что затронул нечто чувствительное, слышал сомнения
в ее голосе.
-- Неизвестность доставляет больше тревог, -- возразил он.
Тогда она сказал:
-- Бывают недоразумения из-за странности Алии. Женщины
боятся, видя, что ребенок, еще младенец, говорит... о вещах,
знать которые следует только взрослым. Они не понимают, что
Алия претерпела изменения во чреве матери, которые сделали ее
взрослой.
-- Были какие-нибудь неприятности? -- спросил он и подумал:
"В своих видениях я видел, что с Алией будут неприятности".
Чани посмотрела вбок, на растущую полосу света над
горизонтом.
-- Некоторые из женщин потребовали от Преподобной матери,
чтобы она изгнала демонов из своей дочери. Они все время
повторяли цитату из Библии: "Да не позволь ведьме жить среди
нас!"
-- И что же моя мать?
-- Она изложила священный закон и отослала женщин назад. Она
сказала: "Если Алия возбуждает беспокойство, то это ошибка тех,
кто наделен властью. Они должны предвидеть беспокойство и
предупредить его". И она попыталась объяснить, как повлияли на
Алию изменения во чреве.
"С Алией может произойти несчастье", -- подумал Пол.
Налетевший ветер бросил ему в лицо горсточку песка,
пахнувшего спайсом.
-- Эл Сайал, песчаный дождь, провозвестник утра, -- сказал
Пол.
Он посмотрел на серый пустынный ландшафт, ландшафт,
достойный всяческой жалости, на пески, создававшие сами себя.
Сухая полоса прочертила темный угол на юге -- знак того, что
шторм создает там свой статический заряд. Прогремел долго не
смолкающий раскат грома.
-- Голос, устрашающий землю, -- прошептала Чани.
Большая часть его людей уже сложила свои тенты. Все вокруг
него шло согласно раз заведенному порядку, не требовавшему
распоряжений.
"Отдавай настолько меньше приказов, насколько это возможно",
-- учил его когда-то отец... когда-то, давным-давно. -- "И если
уж ты отдал какой-то приказ, ты не должен отступать от него".
Свободные инстинктивно придерживались этого правила.
Хозяин Воды завел утреннюю песню, и голос его был отчетливо
слышен в тиши.
-- Кто может отвести руку ангела смерти? Как решит
Шаи-Хулуд, так тому и быть.
Пол слушал, узнавая слова, потому что этими же словами
начиналась песня смерти, эти слова повторяли его федайкины из
отряда смерти перед тем, как броситься в бои.
"Появится ли сегодня в скале новая гробница, отмечающая уход
еще л одной души? -- спросил себя Пол. -- Будут ли
останавливаться здесь люди, добавляя еще по камню, вспоминая
умершего Муаддиба?"
Он знал, что подобная возможность существует в числе других
на линиях будущего, отходящего от его положения во временном
пространстве. Несовершенство видения мешало ему. Чем больше
сопротивлялся он своей ужасной цели, чем яростнее боролся
против джихада, тем беспорядочнее становились его предвидения.
Все его будущее становилось подобно реке, несущейся к бездне.
То было хаотичное "переплетение связей, а за ним -- туман и
облака.
-- Стилгар уже близко, -- сказала Чани. -- Теперь я должна
покинуть тебя, любимый: теперь я -- сайадина и обязана следить
за ритуалом, чтобы о нем можно было дать правдивое сообщение в
хронике. -- Она посмотрела на него, и на какое-то мгновение
самообладание изменило ей. Однако она тут же взяла себя в руки.
-- Когда все кончится, я приготовлю тебе завтрак своими руками,
-- сказала она и ушла.
Стилгар шел к ним по песку, и легкое облако пыли вилось
вокруг него. Взгляд кажущихся двумя черными провалами глаз был
устремлен на Пола. Казалось, что и его черная борода,
мелькавшая под маской стилсьюта, и морщины впалых щек были
высечены ветром, как борозды на камнях.
Другой человек нее на древке знамя Пола -- зеленое с черным
знамя с водой племени в древке, -- ставшее уже легендой края. С
некоторым оттенком гордости Пол подумал: "Я не могу сделать
даже самой простой вещи без того, чтобы она не вошла в легенду.
Они запомнят все: и как я приветствовал Стилгара, и все другие
мои движения. Жизнь ли, смерть ли -- все станет легендой. Я не
имею права умирать. Если я умру, от -- меня останется только
легенда, и тогда ничто уже не сможет остановить джихад".
Стилгар воткнул древко в песок возле Пола и опустил руки.
Синие-всинем глаза хранили все то же непроницаемое выражение. И
Пол подумал о том, что его собственные глаза уже начали вбирать
в себя этот цвет.
-- Они отрицают наше право на хайру! -- сурово произнес
Стилгар, как того требовал ритуал.
Пол ответил ему так, как учила его Чани:
-- Кто может отрицать право Свободного ходить или ездить
там, где он захочет?
-- Я -- наиб, -- сказал Стилгар, -- и никогда не сдаюсь
врагу живым. Я -- нога треножника смерти, который уничтожает
наших врагов.
Воцарилось молчание.
Пол посмотрел на других Свободных, которые сгрудились на
песке за спиной Стилгара. Они стояли неподвижно -- молчаливый
символ того, что Свободные -- это люди, чья жизнь состоит из
смерти; это народ, все дни которого наполнены только скорбью и
гневом, если не считать той мечты, которой заразил их перед
смертью Льет-Кайнз.
-- Где Бог, который поведет нас через просторы пустыни? --
вопрошал Стилгар.
-- Он всегда с нами, -- нараспев отвечали Свободные.
Стилгар расправил плечи, подошел к Полу и тихо проговорил:
-- А теперь запомни то, что я тебе скажу. Делай это просто и
прямо, никаких фантазий. Наши сыновья проделывают это в
двенадцать лет, а тебе на шесть лет больше. Но ты не рожден для
этой жизни и поэтому будь осторожен. Не нужно показывать никому
свою храбрость: мы и так знаем, что ты храбр. Все, что ты
должен сделать, это вызвать Создателя и оседлать его.
-- Я запомню.
-- Постарайся. Я не хочу, чтобы мои уроки пропали даром.
Из-под своего плаща Стилгар достал пластиковую палку
примерно в метр длиной. Один конец ее был заострен, на другом
имелась трещотка.
-- Я сам сделал этот тампер. Возьми его, он хорош.
Принимая тампер. Пол ощутил теплую и гладкую поверхность
пластика.
-- Твои крючья у Шишакли, -- сказал Стилгар. -- Он передаст
их тебе вон у той дюны. -- Он указал направо. -- Вызови
большого Создателя, Узул, покажи нам пример.
Пол отметил необычное выражение голоса Стилгара. Оно было
двойственным, как будто с ним говорил и человек, соблюдающий
ритуал, и друг, беспокоящийся о нем.
В это мгновение солнце показалось из-за горизонта, внезапно
брызнув лучами. Небо осветилось серебристо-голубым светом,
который предупреждал, что день будет даже для Арраки
исключительно сухим и знойным.
-- Наступило время палящего зноя, -- сказал Стилгар. Теперь
это был только человек, исполняющий ритуал. -- Иди, Узул,
оседлай Создателя и путешествуй по песку, как подобает вождю
людей.
Пол отсалютовал своему знамени, отметив, что теперь, когда
исчез предрассветный ветер, зеленый с черным флаг повис
безжизненными складками. Он повернулся к дюне, на которую
указывал Стилгар, -- грязно-коричневому склону с С-образной
вершиной. Большая часть людей отряда уже двигалась в
противоположном направлении, взбираясь на другие дюны,
окружающие лагерь.
На пути Пола осталась лишь одна завернутая в плащ фигура:
Шишакли, капитан команды федайкинов; из под его маски и
стилсьюта виднелись одни глаза.
Как только Пол приблизился к нему, Шишакли протянул ему две
тонкие стрелы, в полтора метра длиной, с острыми блестящими
крючьями на одном конце и зажимами на другом.
Пол, согласно ритуалу, принял их в левую руку.
-- Это мои собственные крючья, -- голос Шишакли прозвучал
хрипло, -- они никогда еще меня не подводили.
Пол кивнул, храня, как требовалось, молчание, и пошел мимо
капитана вверх по склону дюны. Оказавшись на вершине, он
оглянулся и увидел, что люди, сгрудившиеся на соседних
вершинах, похожи в своих развевающихся плащах на рой крылатых
насекомых. Теперь он стоял на песчаном гребне один, и лишь
линия горизонта, плоская и неподвижная, простиралась перед ним.
Стилгар выбрал для него хорошую дюну: более высокая, чем те,
что ее окружали, она была хорошим местом для наблюдения.
Наклонившись, Пол погрузил тампер глубоко в песок, с
подветренной стороны дюны, чтобы максимально увеличить
расстояние передачи звука. Потом он помедлил, вспоминая
насущные уроки и вопросы жизни и смерти, которые встали перед
ним вплотную.
Когда он нажал на задвижку, тампер, будто очнувшись, начал
свое "ламп! ламп! ламп!". Гигантский червь -- Создатель --
должен услышать эти звуки и начать свое движение к их
источнику. Пол знал, что, обладая крючьями, он может взобраться
на самый верхний изгиб на спине Создателя: и пока передний край
кольца-сегмента держится открытым с помощью крюка, червь не
станет стремиться закопаться в песок. Напротив, он постарается
держать свое гигантское тело как можно дальше от поверхности
песка, чтобы защитить открытый сегмент от попадания песка,
раздражающего самую чувствительную часть туловища.
"Я -- песчаный наездник", -- сказал себе Пол.
Он посмотрел на крючья, зажатые в его левой руке, и подумал
о том, что стоит ему зацепиться ими за выступ огромного бока
чудовища, как оно развернется и направится туда, куда нужно
ему. Полу. Он видел, как это делается, -- ему помогали
взбираться на червя для короткой тренировочной поездки. На
пойманном черве можно было мчаться до тех пор, пока он не
ляжет, выдохнувшийся и неподвижный, на песок, и тогда нужно
будет вызывать нового Создателя.
Когда он выдержит это испытание, думал Пол, он сможет
совершить двадцатитамперную поездку в южную часть планеты, где
живут спрятанные от погромов женщины и дети Свободных и где он
сможет отдохнуть и восстановить силы.
Он поднял голову и посмотрел в сторону юга, напомнив себе о
том, что вызов Создателя из территории, находящейся в
непосредственной близости к эргу, чреват неожиданностями: еще
неизвестно, как поведет себя в этих условиях Создатель.
"Ты должен точно рассчитать размеры Создателя, -- объяснил
ему Стилгар. -- Ты должен стоять достаточно близко к нему --
чтобы суметь взобраться на него на ходу, но и не так близко,
чтобы он мог тебя проглотить.
Внезапно решившись. Пол освободил запор тампера. Клапан
задвигался, и звук, похожий на барабанный бой, разнесся по
пескам: "Ламп... ламп... ламп..."
Он выпрямился и, глядя на горизонт, вспомнил слова Стилгара:
"Внимательно следи за знаками приближения червя. Помни, что
приближение его к там перу редко бывает незаметным. В то же
время держи ухо востро: его обычно раньше слышишь, чем видишь".
И предостерегающие слова Чан и, которые она шептала ночью,
когда ее переполнял страх за него, тоже всплыли в его памяти:
"Когда встанешь на пути Создателя, схоронись под своим плащом и
весь, до последней своей жилки, уподобься песку, неподвижной
застывшей дюне".
Пристально вглядываясь в горизонт, он слушал и наблюдал, как
его учили Свободные.
Оно пришло с юго-востока -- отдаленное шипение, шелест
песка. Потом он увидел далекий след приближающегося чудовища и
понял, что никогда не видел Создателя столь огромного, никогда
даже не слышал о том, что бывают такие черви. Полу показалось,
что его длина достигает полмили, а в том месте, где была его
голова, песок вздымался, подобно высокой горе.
"Ничего подобного я не видел ни в сновидениях, ни в жизни",
-- сказал себе Пол. Он поспешил занять место на пути червя,
думая теперь лишь о том, чего требовала от него эта минута.

x x x

===

"Держи под контролем финансы и суд. Остальное можешь
отдать толпе" -- таков был совет падишахаимператора. А еще он
говорил: "Если хочешь получить прибыль, нужно править толпой".
В этих словах содержится истина, но я спрашиваю себя: "Что есть
толпа? И что есть правитель?"
Принцесса Ирулэн.
Пробуждение Арраки. Секретное послание Муаддиба
ландсраату.

---

В сознании Джессики таилась непрошеная мысль: "Пол может в
любую минуту начать испытание наездника песка. От меня захотят
скрыть этот факт, но он очевиден. Вот и Чани уехала по
какому-то таинственному поручению".
Джессика сидела в своей комнате, пользуясь минутами отдыха
между часами ночных бдений. Комната была уютная, хотя и
поменьше той, которая у нее была в сьетче Табр до их побега от
погрома. Но и здесь были толстые ковры на полу, мягкие подушки,
низкий столик под рукой, разноцветные драпировки на стенах и
глоуглобы над головой, дававшие мягкий золотистый свет. В
комнате стоял тот тяжелый кислый запах сьетча Свободных,
который теперь ассоциировался в ее представлении с
безопасностью.
И все же, она это знала, ей никогда не удастся преодолеть
такое ощущение, что она находится в чужом доме. Ей все время
казалось, что ковры и занавеси что-то таят от нес.
В комнату проник слабый отголосок ритмичных звуков. Джессика
догадалась, что это празднуются роды. Возможно, Сабийи -- ее
время было близко. И еще знала Джессика, что скоро она увидит и
самого ребенка -- синеглазого младенца принесут к Преподобной
матери для благословения. Она знала также, что ее дочь Алия
будет присутствовать на празднестве и даст матери о нем отчет.
Время ночной Молитвы о расставании еще не подошло, а
начинать празднование рождения до того, как будет проведена
церемония скорби по рабам Поритрина, Бела Тегузы, Россана и
Хармонтепа, было нельзя.
Джессика вздохнула. Она поняла, что пытается уйти от мыслей
о своем сыне и тех опасностях, в лицо которым он смотрит, -- о
замаскированных ловушках, полных отравленных колючек. О набегах
Харконненов (хотя они и сделались более редкими после того, как
Свободные преподнесли им славный урок с помощью нового оружия,
что дал им Пол); о естественных опасностях пустыни в лице
Создателей, безводья и песчаных штормов.
Она подумала, не велеть ли принести кофе, и вместе с этой
мыслью пришла другая, часто возникавшая у нее: о парадоксе
образа жизни Свободных. Как славно им живется в их пещерах по
сравнению с тем, как живут синки и пеоны, и в то же время
насколько больше трудностей им приходится переносить во время
хайров в открытой пустыне в сравнении с крепостными
Харконненов.
Темная рука высунулась из-за занавеса, поставила на столик
чашку кофе и исчезла. От чашки исходил густой аромат спайсового
кофе.
"Дар от празднующих родины", -- подумала Джессика.
Она взяла кофе и, улыбнувшись про себя, сделала глоток. В
каком еще другом обществе в нашей Вселенной женщина моего
положения согласилась бы принять неведомый напиток и могла бы
без опаски его попробовать? Теперь я могла бы, конечно,
изменить яд, прежде чем он причинил бы мне вред, но ведь дающий
не знает этого.
Она выпила кофе, чувствуя, как горячий и восхитительный на
вкус напиток возвращает ей энергию и силу.
Какое другое общество могло бы с такой естественностью
заботиться о ее уединении и комфорте: ее не хотели побеспокоить
даже на минуту. Уважение и любовь -- со слабым оттенком страха
-- стояли за этим даром, думала Джессика.
И еще одна деталь привлекла ее внимание: только она успела
подумать о кофе, как тот немедленно появился. Никакой телепатии
за этим не было, она знала, что это было тау, единство сьетча,
понимание, вызванное той порцией спайса, которую получали все
его члены. Подавляющее большинство людей не могло и надеяться
на возникновение в себе той ясности, которую вызывал спайс в
ней: их не учили, не готовили к этому. То, чего они не понимали
или не хотели знать, их сознание просто отказывалось принимать.
И все же они чувствовали и действовали как единый организм,
хотя мысль о таком единстве никогда не приходила им в голову.
"Закончил ли Пол испытание на песке? -- спросила себя
Джессика. --
Он очень способный, но неудача может постигнуть и более
способного".
Ожидание...
"Какая тоска! -- подумала она. -- Можно прождать очень
долго, пока тоска не овладеет всем твоим существом".
В их жизни были все виды ожидания.
"Мы пробыли здесь более двух лет, -- подумала она. -- И
пройдет по крайней мере в два раза больше времени, прежде чем
мы сможем хотя бы надеяться на избавление Арраки от правителя
Харконненов, скотины Раббана".
-- Преподобная мать?
Голос, доносившийся из-за занавесей, принадлежал Харе,
другой женщине Пола.
-- Да, Хара?
Занавеси раздвинулись, и вошла Хара. На ней были обычные в
сьетче сандалии и красно-желтое одеяние, оставляющее открытыми
руки почти до плеч. Смазанные маслом черные волосы, плотно
прилегающие к голове, были разделены пробором посередине и
свисали ей на грудь подобно двум крылам. Лицо с крупными
хищными чертами было нахмурено.
За Харой стояла Алия, двухлетняя дочь Джессики.
Джессика всегда поражалась ее сходству с Полом, когда он был
в том же возрасте: те же широко раскрытые вопрошающие глаза,
темные волосы, твердая линия рта. Но была и некоторая разница,
и касалась она того, что так смущало в ней взрослых. Ребенок,
совсем еще младенец, держался с удивительным для ее возраста
спокойствием и уверенностью. Взрослые удивлялись и поражались,
когда она смеялась, услышав двусмысленные, одним лишь им
понятные выражения. Или же они ловили себя на том, что, слушая
ее по-детски шепелявый, неопределившийся голосок, обнаруживают
в ее словах тонкий намек, никак не соответствующий тому опыту,
располагать которым может ребенок ее возраста.
-- Алия, -- позвала ее Джессика.
Девочка подбежала к лежавшей возле матери подушке,
опустилась на нее и схватила руку матери. Физический контакт
сразу же восстановил ту духовную близость, которая установилась
у них еще до рождения Алии. Дело было не в общих мыслях, хотя
они и возникали, если контакт происходил в те минуты, когда
Джессика изменяла для церемонии спайсовый яд. Это было
мгновенное познание другой живой особи, нечто более глубокое и
острое, чем просто телепатия. Это было эмоциональное единение,
связанное с симпатической нервной системой.
Памятуя о том, что Хара -- другая женщина Пола,
хранительница его домашнего очага, Джессика приветствовала ее в
подобающей случаю, хотя и сдержанной манере:
-- Субакх ул кухар, Хара? Хорошо ли ты провела ночь?
В той же традиционной манере Хара ответила:
-- Субакх ун нар. У меня все хорошо.
Голос Хары, лишенный всякого выражения, звучал ровно и
безучастно. Джессика ощутила исходящее от Алии удивление.
-- Ганима моего брата недовольна мной, -- чуть шепеляво
произнесла девочка.
Джессика отметила слово, которым Алия назвала Хару --
"ганима", означавшее: "нечто, приобретенное в битве", а
произнесенное с особым выражением -- "нечто такое, что не
использовалось больше по своему прямому назначению". Что-то
вроде копья, используемого для крепления занавесок.
Хара хмуро посмотрела на ребенка:
-- Не надо меня оскорблять, дитя: я знаю свое место.
-- Что ты сегодня делала, Алия? -- спросила Джессика.
Хара ответила:
-- Сегодня она не только отказалась играть с другими детьми,
но и без разрешения вторглась туда, где...
-- Я спряталась за занавесями и смотрела, как рождается
ребенок Сабийи, -- перебила Алия. -- Это -- мальчик. Он все
кричал и кричал. Ну и легкие! Когда он накричался так, что...
-- Она подошла и дотронулась до него, -- докончила за нее
Хара. -- И он перестал кричать. Каждый знает, что дитя
Свободного, если он родится в сьетче, должен накричаться при
рождении, потому что он больше никогда кричать не сможет, иначе
он выдаст нас во время хайры.
-- Он уже накричался, -- объяснила Алия. -- Я просто хотела
послушать его искру, его жизнь, вот и все. А когда она ощутила
меня, он больше не захотел кричать.
-- Это вызвало среди людей много толков, -- сказала Хара.
-- Мальчик Сабийи здоров? -- спросила Джессика. Они видела:
что-то взволновало Хару, и хотела знать, что это такое.
-- Здоров так, как этого может желать мать, -- ответила
Хара. -- Они знают, что Алия не причинила ему вреда. Они не
обратили особого внимания на то, что она его трогала. Он сразу
успокоился, и вид у него был довольный. Дело в том... -- Хара
запнулась.
-- Дело в странностях моей дочери, не так ли? -- спросила
Джессика. -- Дело в том, что она знает много такого, чего не
положено знать в ее возрасте. Она знает даже о прошлой жизни.
-- Как она может знать о том, что ребенок похож на Митху с
Бела Тегузы? -- с горячностью в голосе спросила Хара.
-- Но он действительно похож! -- стояла на своем Алия. --
Мальчик Сабийи выглядит точно так же, как выглядел сын Митхи.
-- Алия! -- прикрикнула на нее Джессика. -- Я тебя
предупреждала...
-- Но, мама, я это видела, и это правда, и...
Джессика покачала головой, видя на лице Хары выражение
беспокойства.
"Кого я родила? -- спросила она себя. -- Дочь, которая с
рождения знает все, что знаю я сама и даже больше, все, что
влилось в нее из проходов, открытых мне Преподобной матерью на
церемонии Семени".
-- Дело не только в том, что она говорит, -- продолжала
Хара, -- но и в том, как она сидит, как она смотрит на скалы,
не двигая ни одним мускулом на лице, или на пальце, или...
-- Всему этому учат в школе Бене Гессерит, -- сказала
Джессика. -- Тебе об этом известно, Хара. Неужели ты хочешь
отказать дочери в праве на наследственность?
-- Преподобная мать! Ты знаешь, что сама я не придаю этому
никакого значения, -- сказала Хара. -- Но люди в сьетче
шушукаются, и я вижу в этом опасность. Они говорят, что твоя
дочь -- ведьма, что другие дети не хотят с ней играть, что...
-- Разве у нее так мало общего с другими детьми? --
удивилась Джессика. -- Она не ведьма, просто она...
-- Я знаю это!
Джессику поразила страстность, прозвучавшая в голосе Хары.
Она посмотрела на Алию. Ребенок казался погруженным в свои
мысли, всем своим видом выражая... ожидание. Джессика снова
перевела взгляд на Хару.
-- Я чту тебя как члена семьи моего сына, -- сказала
Джессика. Алия потерлась о ее руку. -- Ты можешь открыто
говорить обо всем, что тебя беспокоит.
-- Скоро я перестану быть членом семьи твоего сына, --
сказала Хара. -- Я долго ждала этого дня -- ради моих сыновей,
ради специального обучения, которое они получали как сыновья
Узула. Я мало что могу им дать: всем известно, что я не делю
ложе с твоим сыном.
Алия снова шевельнулась возле матери, полусонная, теплая.
-- И все же ты была доброй спутницей для моего сына, --
сказала Джессика. И поскольку эта мысль была в ней всегда, она
повторила про себя сказанные вслух слова: "Спутницей, не
женой..." Потом Джессика обратилась мыслями к главному, к тому,
о чем говорили сейчас в сьетче: связь ее сына и Чани
превратилась в нечто постоянное, в брак.
"Я люблю Чани", -- подумала Джессика и тут же напомнила себе
о том, что нужды знатных домов могут расходиться с любовью.
Браки у них преследуют другие цели, нежели удовлетворение
чувств.
-- Думаешь, я не знаю, какие планы ты строишь для своего
сына? -- спросила вдруг Хара.
-- Что ты имеешь в виду? -- голос Джессики прозвучал
непривычно резко.
-- Ты хочешь объединить под ним все племена, -- сказала
Хара.
-- Разве это плохо?
-- Я вижу в этом опасность для Пола... и Алия -- часть этой
опасности.
Алия еще ближе придвинулась к матери. Теперь глаза ее были
широко раскрыты: она внимательно изучала Хару.
-- Я наблюдала за вами обеими, когда вы вместе, -- сказала
Хара, -- я видела, как вы касаетесь друг друга. Алия подобна
моей собственной плоти, потому что она сестра того, кто для
меня все равно что брат. Я наблюдала за ней и охраняла ее со
времени раззии, когда мы перебрались сюда, с того времени,
когда она была совсем младенцем. И я многое за ней замечала.
Джессика почувствовала, как в сидящей рядом Алии начинает
расти беспокойство.
-- Ты знаешь, о чем я говорю, -- сказала Хара. -- О том, что
ей известно все наперед, о чем мы собираемся с ней говорить.
Когда здесь был младенец, в таком возрасте понимающий водную
дисциплину? И у какого ребенка первыми словами, обращенными к
няне, были: "Я люблю тебя, Хара"?

Читать дальше ...