• 1835 год. Стихотворения. Пушкин.

  СТИХОТВОРЕНИЯ 1835

   

  (ИЗ АНАКРЕОНА).
  (отрывок)

  Узнают коней ретивых
  По их выжженным таврам,
  Узнают парфян кичливых:
  По высоким клобукам;
  Я любовников счастливых
  Узнаю по их глазам:
  [В них сияет пламень томный -
  Наслаждений знак нескромный.]

   

  ОДА LVI.
  (ИЗ АНАКРЕОНА)

  Поредели, побелели
  Кудри, честь главы моей,
  Зубы в деснах ослабели,
  И потух огонь очей.
  Сладкой жизни мне немного
  Провожать осталось дней:
  Парка счет ведет им строго,
  Тартар тени ждет моей.
  Не воскреснем из-под спуда,
  Всяк навеки там забыт:
  Вход туда для всех открыт -
  Нет исхода уж оттуда.

   

  ОДА LVII.

  Что же сухо в чаше дно?
  Наливай мне, мальчик резвый,
  Только пьяное вино
  Раствори водою трезвой.
  Мы не скифы, не люблю,
  Други, пьянствовать бесчинно:
  Нет, за чашей я пою
  Иль беседую невинно.

   

           * * *

  Юношу, горько рыдая, ревнивая дева бранила;
     К ней на плечо преклонен, юноша вдруг задремал.
  Дева тотчас умолкла, сон его легкий лелея.
     И улыбалась ему, тихие слезы лия.

   

           * * *

  Что белеется на горе зеленой?
  Снег ли то, али лебеди белы?
  Был бы снег - он уже<?> бы растаял,
  Были б лебеди - они б улетели.
  То не снег и не лебеди белы,
  А шатер Аги Асан-аги.
  Он лежит в нем, весь люто изранен.
  Посетили его сестра и матерь,
  Его люба не могла, застыдилась.
  Как ему от боли стало легче,
  Приказал он своей верной любе:
  "Ты [не] ищи меня в моем белом доме,
  В белом доме, ни во всем моем роде".
  Как [услышала] мужнины речи,
  Запечалилась бедная Кадуна.
  Она слышит, на двор едут кони;
  Побежала Ас<ан>-агиница,
  Хочет броситься, бедная, в окошко,
  За ней вопят две милые дочки:
  "Воротися, милая мать наша,
  Приехал не муж Асан-ага,
  А приехал брат твой Пинтор<ович><?>."
  Воротилась Асан-агиница,
  И повисла она брату на шею -
  "Братец милый, что за посрамленье!
  Меня гонят от пятерых деток."

   

           ПОЛКОВОДЕЦ.

     У русского царя в чертогах есть палата:
  Она не золотом, не бархатом богата;
  Не в ней алмаз венца хранится за стеклом:
  Но сверху до низу, во всю длину, кругом,
  Своею кистию свободной и широкой
  Ее разрисовал художник быстро-окой.
  Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадон,
  Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен,
  Ни плясок, ни охот, - а вс° плащи, да шпаги,
  Да лица, полные воинственной отваги.
  Толпою тесною художник поместил
  Сюда начальников народных наших сил,
  Покрытых славою чудесного похода
  И вечной памятью двенадцатого года.
  Нередко медленно меж ими я брожу
  И на знакомые их образы гляжу,
  И, мнится, слышу их воинственные клики.
  Из них уж многих нет; другие, коих лики
  Еще так молоды на ярком полотне,
  Уже состарелись и никнут в тишине
  Главою лавровой...
                     Но в сей толпе суровой
  Один меня влечет всех больше. С думой новой
  Всегда остановлюсь пред ним - и не свожу
  С него моих очей. Чем долее гляжу,
  Тем более томим я грустию тяжелой.

     Он писан во весь рост. Чело, как череп голый,
  Высоко лоснится, и, мнится, залегла
  Там грусть великая. Кругом - густая мгла;
  За ним - военный стан. Спокойный и угрюмый,
  Он, кажется, глядит с презрительною думой.
  Свою ли точно мысль художник обнажил,
  Когда он таковым его изобразил,
  Или невольное то было вдохновенье, -
  Но Доу дал ему такое выраженье.

     О вождь несчастливый!... Суров был жребий твой:
  Вс° в жертву ты принес земле тебе чужой.
  Непроницаемый для взгляда черни дикой,
  В молчаньи шел один ты с мыслию великой,
  И в имени твоем звук чуждый не взлюбя,
  Своими криками преследуя тебя,
  Народ, таинственно спасаемый тобою,
  Ругался над твоей священной сединою.
  И тот, чей острый ум тебя и постигал,
  В угоду им тебя лукаво порицал...
  И долго, укреплен могущим убежденьем,
  Ты был неколебим пред общим заблужденьем;
  И на полу-пути был должен наконец
  Безмолвно уступить и лавровый венец,
  И власть, и замысел, обдуманный глубоко,-
  И в полковых рядах сокрыться одиноко.
  Там, устарелый вождь! как ратник молодой,
  Свинца веселый свист заслышавший впервой,
  Бросался ты в огонь, ища желанной смерти, -
  Вотще! - (1)
  ..........................................
  ..........................................

     О люди! Жалкий род, достойный слез и смеха!
  Жрецы минутного, поклонники успеха!
  Как часто мимо вас проходит человек,
  Над кем ругается слепой и буйный век,
  Но чей высокий лик в грядущем поколенье
  Поэта приведет в восторг и в умиленье!

   

  ТУЧА.

  Последняя туча рассеянной бури!
  Одна ты несешься по ясной лазури.
  Одна ты наводишь унылую тень,
  Одна ты печалишь ликующий день.

  Ты небо недавно кругом облегала,
  И молния грозно тебя обвивала;
  И ты издавала таинственный гром
  И алчную землю поила дождем.

  Довольно, сокройся! Пора миновалась,
  Земля освежилась, и буря промчалась,
  И ветер, лаская листочки древес,
  Тебя с успокоенных гонит небес.

   

           ИЗ А. ШЕНЬЕ.

  Покров, упитанный язвительною кровью,
  Кентавра мстящий дар, ревнивою любовью
  Алкиду передан. Алкид его приял,
  В божественной крови яд быстрый побежал.
  Се - ярый мученик, в ночи скитаясь, воет;
  Стопами тяжкими вершину Эты роет;
  Гнет, ломит древеса; исторженные пни
  Высоко громоздит; его рукой они
  В костер навалены; он их зажег; он всходит;
  Недвижим на костре он в небо взор возводит;
  Под мышцей палица; в ногах немейский лев
  Разостлан. Дунул ветр; поднялся свист и рев;
  Треща горит костер; и вскоре пламя, воя,
  Уносит к небесам бессмертный дух героя.

   

           * * *

           I.

  На Испанию родную
  Призвал мавра Юлиан.
  Граф за личную обиду
  Мстить решился королю.

  Дочь его Родрик похитил,
  Обесчестил древний род;
  Вот за что отчизну предал
  Раздраженный Юлиан.

  Мавры хлынули потоком
  На испанские брега.
  Царство готфов миновалось,
  И с престола пал Родрик.

  Готфы пали не бесславно:
  Храбро билися они,
  Долго мавры сомневались,
  Одолеет кто кого.

  Восемь дней сраженье длилось;
  Спор решен был наконец:
  Был на поле битвы пойман
  Конь любимый короля;

  Шлем и меч его тяжелый.
  Были найдены в пыли.
  Короля почли убитым,
  И никто не пожалел.

  Но Родрик в живых остался,
  Бился он все восемь дней -
  Он сперва хотел победы,
  Там уж смерти лишь алкал.

  И кругом свистали стрелы,
  Не касаяся его,
  Мимо дротики летали,
  Шлема меч не рассекал.

  Напоследок, утомившись,
  Соскочил с коня Родрик,
  Меч с запекшеюся кровью
  От ладони отклеил,

  Бросил об земь шлем пернатый
  И блестящую броню.
  И спасенный мраком ночи
  С поля битвы он ушел.

  
           II.

  От полей кровавой битвы
  Удаляется Родрик;
  Короля опередила
  Весть о гибели его.

  Стариков и бедных женщин
  На распутьях видит он;
  Все толпой бегут от мавров
  К укрепленным городам.

  Все, рыдая, молят бога
  О спасеньи христиан,
  Все Родрика проклинают;
  И проклятья слышит он.

  И с поникшею главою
  Мимо их пройти спешит,
  И не смеет даже молвить:
  Помолитесь за него.

  Наконец на берег моря
  В третий день приходит он.
  Видит темную пещеру
  На пустынном берегу.

  В той пещере он находит
  Крест и заступ - а в углу
  Труп отшельника и яму,
  Им изрытую давно.

  Тленье трупу не коснулось,
  Он лежит окостенев,
  Ожидая погребенья
  И молитвы христиан.

  Труп отшельника с молитвой
  [Схоронил]              король,
  И в пещере поселился
  Над могилою его.

  Он питаться стал плодами
  И водою ключевой;
  И себе могилу вырыл,
  Как предшественник его.

  Короля в уединеньи
  Стал лукавый искушать,
  И виденьями ночными
  Краткий сон его мутить.

  Он проснется с содроганьем,
  Полон страха и стыда;
  Упоение соблазна
  Сокрушает дух его.

  Хочет он молиться богу
  И не может. Бес ему
  Шепчет в уши звуки битвы
  Или страстные слова.

  Он в унынии проводит
  Дни и ночи недвижим,
  Устремив глаза на море,
  Поминая старину.

  
           III.

  Но отшельник, чьи останки
  Он усердно схоронил,
  За него перед всевышним
  Заступился в небесах.

  В сновиденьи благодатном
  Он явился королю,
  Белой ризою одеян
  И сияньем окружен.

  И король, объятый страхом,
  Ниц повергся перед ним,
  И вещал ему угодник:
  "Встань - и миру вновь явись.

  Ты венец утратил царской,
  Но господь руке твоей
  Даст победу над врагами,
  А душе твоей покой".

  Пробудясь, господню волю
  Сердцем он уразумел,
  И, с пустынею расставшись,
  В путь отправился король.

   

           * * *

  Менко Вуич грамоту пишет
  Своему              побратиму:
  "Берегися, Черный Георгий,
  Над тобой подымается туча,
  Ярый враг извести тебя хочет,
  Недруг хитрый, Милош Обренович
  Он в Хотин подослал потаенно
  Янка младшего с Павл.<ом>

                 --

  Осердился Георгий П.<етрович>,
  Засверкали черные очи,
  Нахмурились черные брови -

   

  <HA ДОНДУКОВА-КОРСАКОВА.)

  В Академии наук
  Заседает князь Дундук.
  Говорят, не подобает
  Дундуку такая честь;
  Почему ж он заседает?
  Потому что <----> есть.

   

           * * *

     Кто из богов мне возвратил
  Того, с кем первые походы
  И браней ужас я делил,
  Когда за призраком свободы
  Нас Брут отчаянный водил?
  С кем я тревоги боевые
  В шатре за чашей забывал
  И кудри, плющем увитые,
  Сирийским мирром умащал?

     Ты помнишь час ужасный битвы,
  Когда я, трепетный квирит,
  Бежал, нечестно брося щит,
  Творя обеты и молитвы?
  Как я боялся! как бежал!
  Но Эрмий сам незапной тучей
  Меня покрыл и вдаль умчал
  И спас от смерти неминучей.

     А ты, любимец первый мой,
  Ты снова в битвах очутился...
  И ныне в Рим ты возвратился
  В мой домик темный и простой.
  Садись под сень моих пенатов.
  Давайте чаши. Не жалей
  Ни вин моих, ни ароматов.
  Венки готовы. Мальчик! лей.
  Теперь не кстати воздержанье:
  Как дикий скиф хочу я пить.
  Я с другом праздную свиданье,
  Я рад рассудок утопить.

   

           СТРАННИК.

           I.

     Однажды странствуя среди долины дикой,
  Незапно был объят я скорбию великой
  И тяжким бременем подавлен и согбен,
  Как тот, кто на суде в убийстве уличен.
  Потупя голову, в тоске ломая руки,
  Я в воплях изливал души пронзенной муки
  И горько повторял, метаясь как больной:
  "Что делать буду я? Что станется со мной?"

  
           II.

     И так я сетуя в свой дом пришел обратно.
  Уныние мое всем было непонятно.
  При детях и жене сначала я был тих
  И мысли мрачные хотел таить от них;
  Но скорбь час от часу меня стесняла боле;
  И сердце наконец раскрыл я по неволе.

  "О горе, горе нам! Вы, дети, ты жена! -
  Сказал я, - ведайте; моя душа полна
  Тоской и ужасом, мучительное бремя
  Тягчит меня. Идет! уж близко, близко время:
  Наш город пламени и ветрам обречен;
  Он в угли и золу вдруг будет обращен
  И мы погибнем все, коль не успеем вскоре;
  Обресть убежище; а где? о горе, горе!"

  
           III.

     Мои домашние в смущение пришли
  И здравый ум во мне расстроенным почли.
  Но думали, что ночь и сна покой целебный
  Охолодят во мне болезни жар враждебный.
  Я лег, но во всю ночь вс° плакал и вздыхал
  И ни на миг очей тяжелых не смыкал.
  Поутру я один сидел, оставя ложе.
  Они пришли ко мне; на их вопрос, я то же,
  Что прежде, говорил. Тут ближние мои,
  Не доверяя мне, за должное почли
  Прибегнуть к строгости. Они с ожесточеньем
  Меня на правый путь и бранью и презреньем
  Старались обратить. Но я, не внемля им,
  Вс° плакал и вздыхал, унынием тесним.
  И наконец они от крика утомились
  И от меня, махнув рукою, отступились
  Как от безумного, чья речь и дикий плач
  Докучны, и кому суровый нужен врач.

  
           IV.

     Пошел я вновь бродить - уныньем изнывая
  И взоры вкруг себя со страхом обращая,
  Как узник, из тюрьмы замысливший побег,
  Иль путник, до дождя спешащий на ночлег.
  Духовный труженик - влача свою веригу,
  Я встретил юношу, читающего книгу.
  Он тихо поднял взор - и вопросил меня,
  О чем, бродя один, так горько плачу я?
  И я в ответ ему: "Познай мой жребий злобный:
  Я осужден на смерть и позван в суд загробный -
  И вот о чем крушусь; к суду я не готов,
  И смерть меня страшит."
                          - "Коль жребий твой таков, -
  Он возразил, - и ты так жалок в самом деле,
  Чего ж ты ждешь? зачем не убежишь отселе?"
  И я: "Куда ж бежать? какой мне выбрать путь?"
  Тогда: "Не видишь ли, скажи, чего-нибудь" -
  Сказал мне юноша, даль указуя перстом.
  Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,
  Как от бельма врачом избавленный слепец.
  "Я вижу некий свет", - сказал я наконец.
  "Иди ж, - он продолжал; - держись сего ты света;
  Пусть будет он тебе [единственная] мета,
  Пока ты тесных врат [спасенья] не достиг,
  Ступай!" - И я бежать пустился в тот же миг.

  
           V.

     Побег мой произвел в семье моей тревогу,
  И дети и жена кричали мне с порогу,
  Чтоб воротился я скорее. Крики их
  На площадь привлекли приятелей моих;
  Один бранил меня, другой моей супруге
  Советы подавал, иной жалел о друге,
  Кто поносил меня, кто на смех подымал,
  Кто силой воротить соседям предлагал;
  Иные уж за мной гнались; но я тем боле
  Спешил перебежать городовое поле,
  Дабы скорей узреть - оставя те места,
  Спасенья верный путь и тесные врата.

   

           * * *

  К кастрату раз пришел скрыпач,
  Он был бедняк, а тот богач.
  "Смотри, сказал певец без <----->, -
  Мои алмазы, изумруды -
  Я их от скуки разбирал.
  А! к стати, брат, - он продолжал, -
  Когда тебе бывает скучно,
  Ты что творишь, сказать прошу."
  В ответ бедняга равнодушно:
  - Я? я <----> себе чешу.

   

           <ПЛЕТНЕВУ.>

  Ты мне советуешь, Плетнев любезный,
  Оставленный роман [наш] продолжать
  [И строгой] век, расчета век железный,
  Рассказами пустыми угощать.
  Ты думаешь, что с целию полезной
  Тревогу славы можно сочетать,
  И что                   нашему собрату
  Брать с публики умеренную плату.

  Ты говоришь: пока Онегин жив,
  Дотоль роман не кончен - нет причины
  Его прервать... к тому же план счастлив -

   

           * * *

  Вы за "Онегина" советуете, други,
  Опять приняться мне в осенние досуги.
  Вы говорите мне: он жив и не женат.
  Итак, еще роман не кончен - это клад:
  Вставляй в просторную<?>, вместительную раму
  Картины новые - открой нам диораму:
  Привалит публика, платя тебе за вход -
  (Что даст еще тебе и славу и доход).

  [Пожалуй - я бы рад -]
                            [Так некогда поэт]

   

           * * *

  В мои осенние досуги,
  В те дни, как любо мне писать,
  Вы мне советуете, други,
  Рассказ забытый продолжать.
  Вы говорите справедливо,
  Что странно, даже неучтиво
  Роман не конча перервать,
  Отдав уже его в печать,
  Что должно своего героя
  Как бы то ни было женить,
  По крайней мере уморить,
  И лица прочие пристроя,
  Отдав им дружеский поклон,
  Из лабиринта вывесть вон.

  Вы говорите: "Слава богу,
  Покамест твой Онегин жив,
  Роман не кончен - понемногу
  Иди вперед; не будь ленив.
  Со славы, вняв ее призванью,
  Сбирай оброк хвалой и бранью
  [Рисуй и франтов городских
  И милых барышень своих,
  Войну и бал, дворец и хату,
  И келью                и харем
  И с нашей публики [меж тем]
  Бери умеренную плату,
  За книжку по пяти рублей -
  Налог не тягостный, ей<-ей>."

   

           * * *

           ... Вновь я посетил
  Тот уголок земли, где я провел
  Изгнанником два года незаметных.
  Уж десять лет ушло с тех пор - и много
  Переменилось в жизни для меня,
  И сам, покорный общему закону,
  Переменился я - но здесь опять
  Минувшее меня объемлет живо,
  И, кажется, вечор еще бродил
  Я в этих рощах.
                  Вот опальный домик,
  Где жил я с бедной нянею моей.
  Уже старушки нет - уж за стеною
  Не слышу я шагов ее тяжелых,
  Ни кропотливого ее дозора.

     Вот холм лесистый, над которым часто
  Я сиживал недвижим - и глядел
  На озеро, воспоминая с грустью
  Иные берега, иные волны...
  Меж нив златых и пажитей зеленых
  Оно синея стелется широко;
  Через его неведомые воды
  Плывет рыбак и тянет за собой
  Убогой невод. По брегам отлогим
  Рассеяны деревни - там за ними
  Скривилась мельница, насилу крылья
  Ворочая при ветре...
                       На границе
  Владений дедовских, на месте том,
  Где в гору подымается дорога,
  Изрытая дождями, три сосны
  Стоят - одна поодаль, две другие
  Друг к дружке близко, - здесь, когда их мимо
  Я проезжал верхом при свете лунном,
  Знакомым шумом шорох их вершин
  Меня приветствовал. По той дороге
  Теперь поехал я, и пред собою
  Увидел их опять. Они вс° те же,
  Вс° тот же их, знакомый уху шорох -
  Но около корней их устарелых
  (Где некогда вс° было пусто, голо)
  Теперь младая роща разрослась,
  Зеленая семья; [кусты] теснятся
  [Под сенью их как дети.] А вдали
  Стоит один угрюмый их товарищ
  Как старый холостяк, и вкруг него
  По-прежнему вс° пусто.
                        Здравствуй, племя
  Младое, незнакомое! не я
  Увижу твой могучий поздний возраст,
  Когда перерастешь моих знакомцев
  И старую главу их заслонишь
  От глаз прохожего. Но пусть мой внук
  Услышит ваш приветный шум, когда,
  С приятельской беседы возвращаясь,
  Веселых и приятных мыслей полон,
  Пройдет он мимо вас во мраке ночи
  И обо мне вспомянет.

   

           * * *

  Я думал, сердце позабыло
  Способность легкую страдать,
  Я говорил: тому, что было,
  Уж не бывать! уж не бывать!
  Прошли восторги, и печали,
  И легковерные мечты.....
  Но вот опять затрепетали
  Пред мощной властью красоты.

   

           * * *

  О бедность! затвердил я наконец
  Урок твой горький! Чем я заслужил
  Твое гоненье, властелин враждебный,
  Довольства враг, суровый сна мутитель?..
  Что делал я, когда я был богат,
  О том упоминать я не намерен:
  В молчании добро должно твориться,
  Но нечего об этом толковать.
  Здесь пищу я найду для дум моих,
  Я чувствую, что не совсем погибнул
  Я с участью моей. -

   

           * * *

  Если ехать вам случится
  От ****         на *,
  Там, где Л. струится
  Меж отлогих берегов, -
  От большой дороги справа,
  [Между полем и холмом],
  Вам представится дубрава,
  Слева сад и барской дом.

  Летом, в час, как за холмами
  Утопает солнца шар,
  Дом [облит] его лучами,
  Окна блещут как пожар,
  И, ездой скучая [мимо]
                       развлечен,
  Путник смотрит невидимо
  На семейство, на балкон.

   

  НА ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ ЛУКУЛЛА.
     ПОДРАЖАНИЕ ЛАТИНСКОМУ.

  Ты угасал, богач младой!
  Ты слышал плач друзей печальных.
  Уж смерть являлась за тобой
  В дверях сеней твоих хрустальных.
  Она, как втершийся с утра
  Заимодавец терпеливый,
  Торча в передней молчаливой,
     Не трогалась с ковра.

  В померкшей комнате твоей
  Врачи угрюмые шептались.
  Твоих нахлебников, цирцей
  Смущеньем лица омрачались;
  Вздыхали верные рабы
  И за тебя богов молили,
  Не зная в страхе, что сулили
     Им тайные судьбы.

  А между тем наследник твой,
  Как ворон к мертвечине падкой,
  Бледнел и трясся над тобой,
  Знобим стяжанья лихорадкой.
  Уже скупой его сургуч
  Пятнал замки твоей конторы;
  И мнил загресть он злата горы
     В пыли бумажных куч.

  Он мнил: "Теперь уж у вельмож
  Не стану няньчить ребятишек;
  Я сам вельможа буду тож;
  В подвалах, благо, есть излишек.
  Теперь мне честность - трын-трава!
  Жену обсчитывать не буду,
  И воровать уже забуду
     Казенные дрова!"

  Но ты воскрес. Твои друзья,
  В ладони хлопая ликуют;
  Рабы как добрая семья
  Друг друга в радости целуют;
  Бодрится врач, подняв очки;
  Гробовый мастер взоры клонит;
  А вместе с ним приказчик гонит
     Наследника в толчки.

  Так жизнь тебе возвращена
  Со всею прелестью своею;
  Смотри: бесценный дар она;
  Умей же пользоваться ею;
  Укрась ее; года летят,
  Пора! Введи в свои чертоги
  Жену красавицу - и боги
     Ваш брак благословят.

   

           * * *

     Когда владыка ассирийский
  Народы казнию казнил,
  И Олоферн весь край азийский
  Его деснице покорил, -
  Высок смиреньем терпеливым
  И крепок верой в бога сил,
  Перед сатрапом горделивым
  Израил выи не склонил;
  Во все пределы Иудеи
  Проникнул трепет. Иереи
  Одели вретищем алтарь.
  Народ завыл, объятый страхом,
  [Главу покрыв] золой и прахом,
  И внял ему всевышний царь.

     Притек сатрап к ущельям горным
  И зрит: их узкие врата
  Замком замкнуты непокорным;
  Стеной, <как> поясом узорным,
  Препоясалась высота.

     И над тесниной торжествуя,
  Как муж на страже, в тишине
  Стоит, белеясь, Ветилуя
  В недостижимой вышине.

     Сатрап смутился изумленный -
  И гнев в нем душу помрачил...
  И свой совет разноплеменный
  Он - любопытный - вопросил:
  "Кто сей народ? и что их сила,
  И кто им вождь, и отчего
  Сердца их дерзость воспалила,
  И их надежда на кого?..."
  И встал тогда сынов Аммона
  Военачальник Ахиор
  [И рек] - и Олоферн [со] трона
  Склонил <к нему> и слух и взор.

   

  ПИР ПЕТРА ПЕРВОГО.

  Над Невою резво вьются
  Флаги пестрые судов;
  Звучно с лодок раздаются
  Песни дружные гребцов;
  В царском доме пир веселый;
  Речь гостей хмельна, шумна;
  И Нева пальбой тяжелой
  Далеко потрясена.

  Что пирует царь великий
  В Питербурге-городке?
  Отчего пальба и клики
  И эскадра на реке?
  Озарен ли честью новой
  Русской штык иль русской флаг?
  Побежден ли швед суровый?
  Мира ль просит грозный враг?

  Иль в отъятый край у шведа
  Прибыл Брантов утлый бот,
  И пошел навстречу деда
  Всей семьей наш юный флот,
  И воинственные внуки
  Стали в строй пред стариком,
  И раздался в честь Науки
  Песен хор и пушек гром?

  Годовщину ли Полтавы
  Торжествует государь,
  День, как жизнь своей державы
  Спас от Карла русский царь?
  Родила ль Екатерина?
  Именинница ль она,
  Чудотворца-исполина
  Чернобровая жена?

  Нет! Он с подданным мирится;
  Виноватому вину
  Отпуская, веселится;
  Кружку пенит с ним одну;
  И в чело его цалует,
  Светел сердцем и лицом;
  И прощенье торжествует,
  Как победу над врагом.

  Оттого-то шум и клики
  В Питербурге-городке,
  И пальба и гром музыки
  И эскадра на реке;
  Оттого-то в час веселый
  Чаша царская полна,
  И Нева пальбой тяжелой
  Далеко потрясена.

   

           * * *

  На это скажут мне с улыбкою неверной:
  Смотрите, вы поэт уклонный, лицемерный,
  Вы нас морочите - вам слава не нужна,
  Смешной и суетной Вам кажется она;
  Зачем же пишете? - Я? для себя. - За что же
  Печатаете вы? - Для денег. - Ах, мой боже!
           Как стыдно! - Почему ж?

   

  ПОДРАЖАНИЕ АРАБСКОМУ.

  Отрок милый, отрок нежный,
  Не стыдись, навек ты мой;
  Тот же в нас огонь мятежный,
  Жизнью мы живем одной.
  Не боюся я насмешек:
  Мы сдвоились меж собой,
  Мы точь в точь двойной орешек
  Под единой скорлупой.

   

           * * *

  - Не видала ль, девица,
  Коня моего?
  - Я видала, видела
  Коня твоего.
  - Куда, красна девица,
  Мой конь пробе<жал?><?>
  - Твой конь пробе<жал><?>
  На Дунай реку -
                ___

  [Бежа<л> твой конь,
  Тебя проклинал -
  Тебя проклинал]

   

           Примечания

  (1) вместо этих строк в беловом автографе было:
  Там, устарелый вождь! как ратник молодой,
  Искал ты умереть средь сечи боевой.
  Вотще! Преемник твой стяжал успех, сокрытый
  В главе твоей. - А ты, всепризнанный, забытый
  Виновник торжества, почил - и в смертный час
  С презреньем, может быть, воспоминал о нас!                                                                                Ко дню рождения Пушкина...

• Пушкин. Стихотворения.
• 1816 год. Стихотворения. Пушкин
• 1817 год. Стихотворения. Пушкин.
• 1819 год. Стихотворения. Пушкин.
• 1822 год. Стихотворения. Пушкин.
• 1825 год. Стихотворения. Пушкин.
• 1826 год. Стихотворения. Пушкин.
• 1827 год. Стихотворения. Пушкин.
• 1830 год. Стихотворения. Пушкин.
• 1832 год. Стихотворения. Пушкин.
• 1835 год. Стихотворения. Пушкин.
• 1836 год. Стихотворения. Пушкин.
• Арап Петра Великого. Пушкин.
• Повести покойного И. П. Белкина. Пушкин.
• Дубровский. Пушкин.         

•  

    Новости " Компаса"