СТИХОТВОРЕНИЯ 1836

     Д. В. ДАВЫДОВУ.

Тебе певцу, тебе герою!
Не удалось мне за тобою
При громе пушечном, в огне
Скакать на бешеном коне.
Наездник смирного Пегаса,
Носил я старого Парнаса
Из моды вышедший мундир:
Но и по этой службе трудной,
И тут, о мой наездник чудный,
Ты мой отец и командир.
Вот мой Пугач - при первом взгляде
Он виден - плут, казак прямой!
В передовом твоем отряде
Урядник был бы он лихой.

              ХУДОЖНИКУ.

Грустен и весел вхожу, ваятель, в твою мастерскую:
         Гипсу ты мысли даешь, мрамор послушен тебе:
Сколько богов, и богинь, и героев!... Вот Зевс Громовержец,
         Вот из подлобья глядит, дуя в цевницу, сатир.
Здесь зачинатель Барклай, а здесь совершитель Кутузов
         Тут Аполлон - идеал, там Ниобея - печаль....
Весело мне. Но меж тем в толпе молчаливых кумиров -
         Грустен гуляю: со мной доброго Дельвига нет;
В темной могиле почил художников друг и советник.
         Как бы он обнял тебя! как бы гордился тобой!

         МИРСКАЯ ВЛАСТЬ.

Когда великое свершалось торжество,
И в муках на кресте кончалось божество,
Тогда по сторонам животворяща древа
Мария-грешница и пресвятая дева,
         Стояли две жены,
В неизмеримую печаль погружены.
Но у подножия теперь креста честнаго,
Как будто у крыльца правителя градскаго,
Мы зрим - поставлено на место жен святых
В ружье и кивере два грозных часовых.
К чему, скажите мне, хранительная стража? -
Или распятие казенная поклажа,
И вы боитеся воров или мышей? -
Иль мните важности придать царю царей?
Иль покровительством спасаете могучим
Владыку, тернием венчанного колючим,
Христа, предавшего послушно плоть свою
Бичам мучителей, гвоздям и копию?
Иль опасаетесь, чтоб чернь не оскорбила
Того, чья казнь весь род Адамов искупила,
И, чтоб не потеснить гуляющих господ,
Пускать не велено сюда простой народ?

<ПОДРАЖАНИЕ ИТАЛИЯНСКОМУ.>

Как с древа сорвался предатель ученик,
Диявол прилетел, к лицу его приник,
Дхнул жизнь в него, взвился с своей добычей смрадной
И бросил труп живой в гортань геенны гладной...
Там бесы, радуясь и плеща, на рога
Прияли с хохотом всемирного врага
И шумно понесли к проклятому владыке,
И сатана, привстав, с веселием на лике
Лобзанием своим насквозь прожег уста,
В предательскую ночь лобзавшие Христа.

         * * *

Напрасно я бегу к сионским высотам,
Грех алчный гонится за мною по пятам...
Так <?>, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,
Голодный лев следит оленя бег пахучий.

     (ИЗ ПИНДЕМОНТИ.)

Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги,
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Вс° это, видите ль, слова, слова, слова.  (1)
Иные, лучшие мне дороги права;
Иная, лучшая потребна мне свобода:
Зависить от властей, зависить от народа -
Не вс° ли нам равно? Бог с ними.
                                Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
         - Вот счастье! вот права...

         * * *

Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.

         * * *

Когда за городом, задумчив, я брожу
И на публичное кладбище захожу,
Решетки, столбики, нарядные гробницы,
Под коими гниют все мертвецы столицы,
В болоте кое-как стесненные рядком,
Как гости жадные за нищенским столом,
Купцов, чиновников усопших мавзолеи,
Дешевого резца нелепые затеи,
Над ними надписи и в прозе и в стихах
О добродетелях, о службе и чинах;
По старом рогаче вдовицы плач амурный,
Ворами со столбов отвинченные урны,
Могилы склизкие, которы также тут
Зеваючи жильцов к себе на утро ждут, -
Такие смутные мне мысли вс° наводит,
Что злое на меня уныние находит.
Хоть плюнуть да бежать...
                         Но как же любо мне
Осеннею порой, в вечерней тишине,
В деревне посещать кладбище родовое,
Где дремлют мертвые в торжественном покое.
Там неукрашенным могилам есть простор;
К ним ночью темною не лезет бледный вор;
Близ камней вековых, покрытых желтым мохом.
Проходит селянин с молитвой и со вздохом;
На место праздных урн и мелких пирамид,
Безносых гениев, растрепанных харит
Стоит широко дуб над важными гробами,
Колеблясь и шумя...

         * * *

         Exegi monumentum.

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не заростет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
         Александрийского столпа.

Нет, весь я не умру - душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит -
И славен буду я, доколь в подлунном мире
         Жив будет хоть один пиит.

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
         Тунгуз, и друг степей калмык.

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждая,
Что в мой жестокой век восславил я Свободу
         И милость к падшим призывал.

Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно,
         И не оспоривай глупца.

РОДОСЛОВНАЯ МОЕГО ГЕРОЯ.
(ОТРЫВОК ИЗ САТИРИЧЕСКОЙ ПОЭМЫ.)

Начнем ab ovo:
               Мой Езерский
Происходил от тех вождей,
Чей в древни веки парус дерзкий
Поработил брега морей.
Одульф, его начальник рода,
Вельми бе грозен воевода
(Гласит Софийский Хронограф).
При Ольге сын его Варлаф
Приял крещенье в Цареграде
С приданым греческой княжны.
От них два сына рождены,
Якуб и Дорофей. В засаде
Убит Якуб, а Дорофей
Родил двенадцать сыновей.

Ондрей, по прозвищу Езерский
Родил Ивана да Илью
И в лавре схимился Печерской.
Отсель фамилию свою
Ведут Езерские. При Калке
Один из них был схвачен в свалке
А там раздавлен как комар
Задами тяжкими татар.
Зато со славой, хоть с уроном,
Другой Езерский, Елизар,
Упился кровию татар,
Между Непрядвою и Доном,
Ударя с тыла в табор их
С дружиной суздальцев своих.

В века старинной нашей славы,
Как и в худые времена,
Крамол и смут во дни кровавы
Блестят Езерских имена.
Они и в войске и в совете.
На воеводстве, и в ответе (2)
Служили доблестно царям.
Из них Езерский Варлаам
Гордыней славился боярской;
За спор то с тем он, то с другим,
С большим бесчестьем выводим
Бывал из-за трапезы царской,
Но снова шел под тяжкий гнев
И умер, Сицких пересев.   (3)

Когда от Думы величавой
Приял Романов свой венец,
Как под отеческой державой
Русь отдохнула наконец,
А наши вороги смирились, -
Тогда Езерские явились
В великой силе при дворе,
При императоре Петре....
Но извините: статься может,
Читатель, вам я досадил;
Ваш ум дух века просветил,
Вас спесь дворянская не гложет,
И нужды нет вам никакой
До вашей книги родовой.

Кто б ни был ваш родоначальник,
Мстислав, князь Курбский, иль Ермак,
Или Митюшка целовальник,
Вам вс° равно. Конечно, так;
Вы презираете отцами,
Их славой, частию, правами
Великодушно и умно;
Вы отреклись от них давно,
Прямого просвещенья ради,
Гордясь (как общей пользы друг)
Красою собственных заслуг,
Звездой двоюродного дяди,
Иль приглашением на бал
Туда, где дед ваш не бывал.

Я сам - хоть в книжках и словесно
Собраться надо мной трунят -
Я мещанин, как вам известно,
И в этом смысле демократ;
Но каюсь: новый Ходаковский, (4)
Люблю от бабушки московской
Я толки слушать о родне,
О толстобрюхой старине.
Мне жаль, что нашей славы звуки
Уже нам чужды; что спроста
Из бар мы лезем в tiers-йtat,
Что нам не в прок пошли науки,
И что спасибо нам за то
Не скажет, кажется, никто.

Мне жаль, что тех родов боярских
Бледнеет блеск и никнет дух;
Мне жаль, что нет князей Пожарских,
Что о других пропал и слух,
Что их поносит и Фиглярин,
Что русский ветреный боярин
Считает грамоты царей
За пыльный сбор календарей,
Что в нашем тереме забытом
Растет пустынная трава,
Что геральдического льва
Демократическим копытом
Теперь лягает и осел:
Дух века вот куда зашел!

Вот почему, архивы роя,
Я разбирал в досужный час
Всю родословную героя,
О ком затеял свой рассказ,
И здесь потомству заповедал.
Езерский сам же твердо ведал,
Что дед его, великий муж,
Имел двенадцать тысяч душ;
Из них отцу его досталась
Осьмая часть, и та сполна
Была давно заложена
И ежегодно продавалась;
А сам он жалованьем жил
И регистратором служил.

         * * *

От западных морей до самых врат восточных
Не многие умы от благ прямых и прочных
Зло могут отличить... [рассудок] редко нам
[Внушает]

                           --

"Пошли мне долгу жизнь и многие года!"
Зевеса вот о чем и всюду и всегда
Привыкли вы молить - но сколькими бедами
Исполнен дол<гой><?> век! Во-первых, [как] рубцами,
Лицо [морщинами покроется] - оно
                                       превращено.

         <КН. КОЗЛОВСКОМУ. >

Ценитель умственных творений исполинских,
Друг бардов английских, любовник муз латинских,
Ты к мощной древности опять меня манишь,
[Ты снова мне]                            велишь.
Простясь с         мечтой и бл<едным><?> идеалом,
Я приготовился бороться с Ювеналом,
Чьи строгие стихи, неопытный поэт,
[Стихами] перевесть я было дал обет.
Но, развернув его суровые творенья,
Не мог я одолеть пугливого смущенья...
[Стихи бесстыдные] прияпами торчат,
В них звуки странною гармонией трещат -

         * * *

Была пора: наш праздник молодой
Сиял, шумел и розами венчался,
И с песнями бокалов звон мешался,
И тесною сидели мы толпой.
Тогда, душой беспечные невежды,
Мы жили все и легче и смелей,
Мы пили все за здравие надежды
И юности и всех ее затей.

Теперь не то: разгульный праздник наш
С приходом лет, как мы, перебесился,
Он присмирел, утих, остепенился,
Стал глуше звон его заздравных чаш;
Меж нами речь не так игриво льется.
Просторнее, грустнее мы сидим,
И реже смех средь песен раздается,
И чаще мы вздыхаем и молчим.

Всему пора: уж двадцать пятый раз
Мы празднуем лицея день заветный.
Прошли года чредою незаметной,
И как они переменили нас!
Недаром - нет! - промчалась четверть века!
Не сетуйте: таков судьбы закон;
Вращается весь мир вкруг человека, -
Ужель один недвижим будет он?

Припомните, о други, с той поры,
Когда наш круг судьбы соединили,
Чему, чему свидетели мы были!
Игралища таинственной игры,
Металися смущенные народы;
И высились и падали цари;
И кровь людей то Славы, то Свободы,
То Гордости багрила алтари.

Вы помните: когда возник лицей,
Как царь для нас открыл чертог царицын,
И мы пришли. И встретил нас Куницын
Приветствием меж царственных гостей,-
Тогда гроза двенадцатого года
Еще спала. Еще Наполеон
Не испытал великого народа -
Еще грозил и колебался он.

Вы помните: текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шел мимо нас... и племена сразились,
Русь обняла кичливого врага,
И заревом московским озарились
Его полкам готовые снега.

Вы помните, как наш Агамемнон
Из пленного Парижа к нам примчался.
Какой восторг тогда [пред ним] раздался!
Как был велик, как был прекрасен он,
Народов друг, спаситель их свободы!
Вы помните - как оживились вдруг
Сии сады, сии живые воды,
Где проводил он славный свой досуг.

И нет его - и Русь оставил он,
Взнесенну им над миром изумленным,
И на скале изгнанником забвенным,
Всему чужой, угас Наполеон.
И новый царь, суровый и могучий,
На рубеже Европы бодро стал,
[И над землей] сошлися новы тучи,
И ураган их

НА СТАТУЮ ИГРАЮЩЕГО В СВАЙКУ.

Юноша, полный красы, напряженья, усилия чуждый,
   Строен, легок и могуч, - тешится быстрой игрой!
Вот и товарищ тебе, дискобол! Он достоин, клянуся,
   Дружно обнявшись с тобой, после игры отдыхать.

     НА СТАТУЮ ИГРАЮЩЕГО В БАБКИ.

Юноша трижды шагнул, наклонился, рукой о колено
   Бодро оп°рся, другой поднял меткую кость.
Вот уж прицелился..... прочь! раздайся, народ любопытный,
   Врозь расступись; не мешай русской удалой игре.

         * * *

   Альфонс садится на коня;
Ему хозяин держит стремя.
"Сеньор, послушайтесь меня:
Пускаться в путь теперь не время.
В горах опасно, ночь близка,
Другая вента далека.
Останьтесь здесь: готов вам ужин;
В камине разложен огонь;
Постеля есть - покой вам нужен,
А к стойлу тянется ваш конь".
- "Мне путешествие привычно
И днем и ночью - был бы путь, -
Тот отвечает, - неприлично
Бояться мне чего-нибудь.
Я дворянин, - ни чорт, ни воры
Не могут удержать меня,
Когда спешу на службу я".
И дон Альфонс коню дал шпоры,
И едет рысью. Перед ним
Одна идет дорога в горы
Ущельем тесным и глухим.
Вот выезжает он в долину;
Какую ж видит он картину?
Кругом пустыня, дичь и голь,
А в стороне торчит глаголь,
И на глаголе том два тела
Висят. Закаркав, отлетела
Ватага черная ворон,
Лишь только к ним подъехал он.
То были трупы двух гитанов,
Двух славных братьев-атаманов,
Давно повешенных и там
Оставленных в пример ворам.
Дождями небо их мочило,
<А> солнце знойное сушило,
Пустынный ветер их качал,
Клевать их ворон прилетал.
И шла молва в простом народе,
Что, обрываясь по ночам,
Они до утра на свободе
Гуляли, мстя своим врагам.

   Альфонсов конь всхрапел и боком
Прошел их мимо, и потом
Понесся резво, легким скоком,
С своим бесстрашным седоком.

         * * *

Забыв и рощу и свободу,
Невольный чижик надо мной
Зерно клюет и брызжет воду,
И песнью тешится живой.

<ИЗ ПИСЬМА К ЯКОВЛЕВУ>

         Смирдин меня в беду поверг;
У торгаша сего семь пятниц на неделе.
         Его четверг на самом деле
         Есть после дождичка четверг.

         * * *

От меня вечор Леила
Равнодушно уходила.
Я сказал: "Постой, куда?"
А она мне возразила:
"Голова твоя седа".
Я насмешнице нескромной
Отвечал: "Всему пoрa!
То, что было мускус темный
Стало нынче камфора".
Но Леила неудачным
Посмеялася речам
И сказала: "Знаешь сам:
Сладок мускус новобрачным,
Камфора годна гробам".

         Примечания

(1) Hamlet.
(2) в посольстве.
(3) Пересесть кого,  старинное выражение, значит занять место выше
(4) известный любитель древности, умерший несколько лет тому назад

СТИХОТВОРЕНИЯ 1830-1836

   Зачем я ею [очарован]?
Зачем расстаться должен с ней?
Когда б я не был избалован
Цыганской жизнию моей.

                 --

   Она [глядит на] вас так нежно,
Она лепечет так небрежно,
Она так тонко весела,
Ее глаза так полны чувством,
Вечор она с таким искусством
Из-под накрытого стола
Мне свою ножку подала.

         * * *

Ты просвещением свой разум осветил,
 Ты              правды лик увидел,
И нежно чуждые народы возлюбил,
 И мудро свой возненавидел.

Когда безмолвная Варшава поднялась,
 И бунтом                    опьянела,
И смертная борьба               началась,
 При клике "Польска не згинела!"

Ты руки потирал от наших неудач,
 С лукавым смехом слушал вести,
Когда                    бежали вскачь,
 И гибло знамя нашей чести.

          Варшавы бунт
                                     в дыме
Поникнул ты <главой><?> и горько возрыдал,
         Как жид о Иерусалиме.

РОДРИГ.

   Чудный сон мне бог послал -
С длинной белой бородою
В белой ризе предо мною
Старец некой предстоял
И меня благословлял.
Он сказал мне: "Будь покоен,
Скоро, скоро удостоен
Будешь царствия небес.
[Скоро странствию земному]
Твоему придет конец.
Уж готов<ит> ангел смерти
Для тебя святой венец...
Путник - ляжешь на ночлеге,
В <гавань><?>, плаватель, войдешь.
[Бедный] пахарь утомленный,
Отрешишь волов от плуга
На последней борозде.

   Ныне грешник тот великой,
О котором предвещанье
Слышал ты                давно -
Грешник ждан<ный>
[Наконец] к тебе [приидет]
Исповедовать себя,
И получит разрешенье,
И заснешь ты вечным сном".

   Сон отрадный, благовещный
Сердце жадное не смеет
И поверить и не верить.
Ах, ужели в самом деле
Близок я к [моей кон<чине>]?
И страшуся и надеюсь,
Казни вечныя страшуся,
Милосердия надеюсь:
Успокой меня, творец.
Но твоя да будет воля,
Не моя. - Кто там идет?..

         * * *

О нет, мне жизнь не надоела,
Я жить люблю, я жить хочу,
Душа не вовсе охладела,
Утратя молодость свою.
Еще хранятся наслажденья
Для любопытства моего,
Для милых снов воображенья,
[Для чувств]                  всего.

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ГОДОВ (1814-1836)

Там на брегу, где дремлет лес священный,
         Твое я имя повторял;
Там часто я бродил уединенный
И в даль глядел... и милой встречи ждал.

ЗОЛОТО И БУЛАТ.

"Вс° мое", - сказало злато;
"Вс° мое", - сказал булат.
"Вс° куплю", - сказало злато;
"Вс° возьму", - сказал булат.

         * * *

Не знаю где, но не у нас,
Достопочтенный лорд Мидас,
С душой посредственной и низкой,
Чтоб не упасть дорогой склизкой,
Ползком прополз в известный чин
И стал известный господин.
Еще два слова об Мидасе:
Он не хранил в своем запасе
Глубоких замыслов и дум;
Имел он не блестящий ум,
Душой не слишком был отважен;
За то был сух, учтив и важен.
Льстецы героя моего,
Не зная, как хвалить его,
Провозгласить решились тонким...

РУССКОМУ ГЕСНЕРУ.

Куда ты холоден и cyx!
Как слог твой чопорен и бледен!
Как в изобретеньях ты беден!
Как утомляешь ты мой слух!
Твоя пастушка, твой пастух
Должны ходить в овчинной шубе:
Ты их морозишь налегке!
Где ты нашел их: в шустер-клубе.
Или на Красном кабачке?

<ЩЕРБИНИНУ.>

Житье тому, мой милый друг,
Кто страстью глупою не болен,
Кому влюбиться недосуг,
Кто занят всем и всем доволен -
Его не ведает печаль;
Его забавы бесконечны,
Он создал мысленно сераль
И в нем блаженствует, беспечный!

         * * *

Твои догадки - сущий вздор:
Моих стихов ты не проникнул.
Я знаю, ты картежный вор,
Но от вина ужель отвыкнул?

         * * *

Когда Потемкину в потемках
Я на Пречистенке найду,
То пусть с Булгариным в потомках
Меня поставят наряду.

         * * *

Когда так нежно, так сердечно,
Так радостно я встретил вас,
Вы удивилися, конечно,
Досадой хладно воружась.

[Вечор в счастливом усыпленьи
<                             >
Мое живое сновиденье
Ваш милый образ озарил.]

С тех пор я             слезами
Мечту прелестную зову.
Во сне был осчастливлен вами
И благодарен наяву.

ОТРЫВКИ

1826

***

Восстань, восстань, пророк России,
В позорны ризы облекись,
Иди, и с вервием на выи
К у.<бийце><?> г.<нусному><?> явись.

***

И я бы мог, как [шут на]

***

На разность утренних одежд

***

[Пока в нас сердце замирает]

1827

***

Символы верности любя,
Она с<упруга><?> почитает

1828

***

Но ты забудь меня, мой друг,
Забудь меня, как забывают
Томительный печальный сон,
Когда [по утру отлетают]
[И тень и ]

***

[Но вы во мне почтили годы]

***

Волненьем жизни утомленный,
Оставя заблуждений путь,
Я сердце<м> алчу отдохнуть
И близ тебя, мой друг бесценный

***

[Проснулся я -] [последний сон]
[Исчез] -         [улетает],
[Но]                       [небосклон]
Еще                    почивает

***

В рюмке светлой предо мною
Брыжжет, пенится вино.

1829

***

Трудясь над образом прелестной Ушаковой

***

[        было мне твое влиянье]

***

О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И Опыт, [сын] ошибок трудных,
И Гений, [парадоксов] друг,
[И Случай, бог изобретатель]

1830

***
                     В пустыне
[Пробился ключ],
Обложен камнями простыми.

***

Тому [одно, одно] мгновенье
Она цвела, свежа, пышна -
И вот уж вянет - и
                           [опалена]
Иль жар твоей груди
Младую розу опалил -

***

"Тебя зову на томной лире,
[Но] где найду мой идеал?
И кто поймет меня в сем мире?"
Но Анатоль не понимал...

***

Надо мной в лазури ясной
Светит звездочка одна,
Справа - запад темно-красный,
Слева - бледная луна.

***

                              строгий свет
Смягчил свои предубежденья,
Или простил мне заблужденья
Давно минувших темных лет.

***

[Есть место на земле]

***

                       и дурак
                 <та>к и сяк
                       боже<?>
                 <дру>зья <?>

1831

***

Так старый хрыч, цыган Илья,
Глядит на удаль плясовую
Да чешет голову седую,
Под лад плечами шевеля.

***

Ну, послушайте, дети: жил-был в старые годы
         Живописец, католик усердный

1832

***

Одни стихи ему читала,
И щеки рделися у ней,
И тихо грудь ее дышала:
"Приди - жених души моей".

***

Желал я душу освежить,
Бывалой жизнию пожить
В забвеньи сладком близ друзей
Минувшей юности моей.
               ____

Я ехал в дальные края;
[Не шумных         жаждал я],
Искал не злата, не честей,
В пыли средь копий и мечей

1833

***

В славной, в Муромской земле,
В Карачарове селе
Жил-был дьяк с своей дьячихой.
Под конец их жизни тихой
Бог отраду им послал -
Сына им он даровал.

***

                                  Толпа глухая,
Крылатой новизны любовница [слепая],
[Надменных] [баловней] меня[ет] каждый день
И                          с ступени на ступень
Летят кумиры их, увенчанные ею.

1835

***

То было вскоре после боя,
Как <счастье> бросило героя,
И рать побитая кругом
Лежала

***

Как редко плату получает
[В<еликой> д(обрый) чел<овек)
<                                       >
                           в кой-то век
         ____

За все заботы и досады
(И то дивиться всякий рад!)
Берет достойные награды
Или достоин сих наград.

***

Не вижу я твоих очей,
И сладострастных и суровых

1830-1836

***

Друг сердечный мне намедни говорил:
По тебе я, красна девица, изныл,
На [жену] свою взглянуть я не хочу
А я вс°-таки

***

[Конечно] презирать не трудно
Отдельно каждого глупца,
Сердиться так же безрассудно
И на отдельного страмца.
         ____

Но что                    чудно -
Всех вместе презирать и трудно -
         ____

Их эпиграммы площадные,
Из Бьеврианы занятые

***

Воды глубокие
Плавно текут.
Люди премудрые
Тихо живут.

***

Сей белокаменный фонтан,
Стихов узором испещренный,
[Сооружен и изваян]
<                                       >
[Железный ковшик]
<                                       >
                [цепью прицепленный]
[Кто б ни был ты: пастух,
Рыбак иль странник утомленный],
Приди и пей.

***

Еще в ребячестве [бессмысленно лукавом]
Я встретил старика с плешивой головой,
С очами быстрыми, зерцалом мысли зыбкой,
С устами, сжатыми наморщенной улыбкой.

1824-1836

***

Ночь светла; в небесном поле
Ходит Веспер золотой.
Старый дож плывет в гондоле
С догарессой молодой.

ПЛАН НЕНАПИСАННОГО  СТИХОТВОРЕНИЯ

1835-1836

PROLOGUE.

    Я посетил твою могилу - но там тесно; les morts m'en distarai<en>t  - теперь иду на поклонение в Ц.<арское> С.<ело> и в Баб<олово.>
    Ц.<арское> С.<ело>!... (Gray) les jeux du Lycйe, nos leзons... Delvig et Kuchel<becker>, la poйsie -
     Баб<олово>

DUBIA

1827

<КЖ. С. А. УРУСОВОЙ.>

Не веровал я троице доныне:
Мне бог тройной казался вс° мудрен;
Но вижу вас и, верой одарен,
Молюсь трем грациям в одной богине.

1834

НАДПИСЬ К ВОРОТАМ ЕКАТЕРИНГОФА.

Хвостовым некогда воспетая дыра!
Провозглашаешь ты природы русской скупость,
         Самодержавие Петра
         И Милорадовича глупость.

ПЕРЕВОДЫ ИНОЯЗЫЧНЫХ ТЕКСТОВ.

(1)      "Неистовый Орланд". (итал.)
(2)      Альфиери. (итал.)
(3)      Ты знаешь край. Вильг.<ельм> Мейст.<ер>. (нем.)
(4)      К господину Дау. (англ.)
(5)      Любовь, изгнание. (франц.)
(6)           Нетти. (англ.)
(7)           Р и О.
(8)           Н и В.
(9)      Прочь, непосвященные. (лат.)
(10)     Таким я был прежде, и таков я и ныне. (франц.)
(11)          Сен-При. (франц.)
(12)     He презирай сонета, критик.
                   Вордсворт. (англ.)
(13)     Это возраст Керубино... (франц.)
(14)     Мемуары Бурьена. (франц.)
(15)     Барри Корнуэл. (англ.)
(16)     Твое здоровье, Мери. (англ.)
(17)     Постскриптум (приписка). (лат.)
(18)     Мальчик, прислужник пира. (лат.)

(19) Гузла, или избранные иллирийские стихотворения, собранные в Далмации, Боснии, Кроации и Герцеговине. (франц.)

(20) Париж, 18 января 1835.
Я думал, милостивый государь, что у Гузлы было только семь читателей, в том числе вы, я и корректор: с большим удовольствием узнаю, что могу причислить к ним еще двух, что составляет в итоге приличное число девять и подтверждает поговорку + никто не пророк в своем отечестве. Буду отвечать на ваши вопросы чистосердечно. Гузлу я написал по двум мотивам, + во-первых, я хотел посмеяться над "местным колоритом", в который мы слепо ударились в лето от рождества Христова 1827. Для объяснения второго мотива расскажу вам следующую историю. В том же 1827 году мы с одним из моих друзей задумали путешествие по Италии. Мы набрасывали карандашом по карте наш маршрут. Так мы прибыли в Венецию + разумеется, на карте + где нам надоели встречавшиеся англичане и немцы, и я предложил отправиться в Триест, а оттуда в Рагузу. Предложение было принято, но кошельки наши были почти пусты, и эта "несравненная скорбь", как говорил Рабле, остановила нас на полдороге. Тогда я предложил сначала описать ваше путешествие, продать книгопродавцу и вырученные деньги употребить на то, чтобы проверить, во многом ли мы ошиблись. На себя я взял собирание народных песен и перевод их; мне было выражено недоверие, но на другой же день я доставил моему товарищу по путешествию пять или шесть переводов. Осень я провел в деревне. Завтрак у нас был в полдень, я же вставал в десять часов; выкурив одну или две сигары и не зная, что делать до прихода дам в гостиную, я писал балладу. Из них составился томик, который я издал под большим секретом, и мистифицировал им двух или трех лиц. Вот мои источники, откуда я почерпнул этот столь превознесенный "местный колорит": во-первых, небольшая брошюра одного французского консула в Баньялуке. Ее заглавие я позабыл, но дать о ней понятие нетрудно. Автор старается доказать, что босняки + настоящие свиньи, и приводит этому довольно убедительные доводы. Местами он употребляет иллирийские слова, чтобы выставить напоказ свои знания (на самом деле, быть-может, он знал не больше моего). Я старательно собрал все эти слова и помест

ил их в примечания. Затем я прочел главу: О нравах морлаков [итал.] из "Путешествия по Далмации" Фортиса. Там я нашел текст и перевод чисто иллирийской заплачки жены Ассана-Аги; но песня эта переведена стихами. Мне стоило большого труда получить подстрочный перевод, для чего приходилось сопоставлять повторяющиеся слова самого подлинника с переложением аббата Фортиса. При некотором терпении я получил дословный перевод, но относительно некоторых мест вс° еще затруднялся. Я обратился к одному из моих друзей, знающему по-русски, прочел ему подлинник, выговаривая его на итальянский манер, и он почти вполне понял его. Замечательно, что Нодье, откопавший Фортиса и балладу Ассана-Аги и переведший с поэтического перевода аббата, еще более опоэтизировав его в своей прозе, + прокричал на всех перекрестках, что я обокрал его. Вот первый стих в иллирийском тексте: +Что белеется на горе зеленой_ [иллир.] Фортис перевел: +Что же белеет средь зеленого леса_ [итал.]. Нодье перевел Bosco + зеленеющая равнина; он промахнулся, потому что, как мне объяснили, gorje означает: гора. Вот и вся история. Передайте г. Пушкину мои извинения. Я горжусь и стыжусь вместе с тем, что и он попался и проч. (франц.)

(21) [Заметка о Иакинфе Маглановиче.

  Иакинф Магланович + единственный мне знакомый гусляр, который в то же время был бы поэтом; большинство гусляров повторяют старые песни, или самое большое + сочиняют подражания, заимствуя стихов двадцать из одной баллады, столько же из другой, и связывая вс° это при помощи скверных стихов собственного изделия.
  Поэт наш родился в Звониграде, как он сам говорит об этом в балладе "Шиповник в Велико". Он был сын сапожника, и его родители, повидимому, не сильно беспокоились об его образовании, ибо он не умеет ни читать, ни писать. В возрасте восьми лет он был похищен чинженегами  или цыганами. Эти люди увели его в Боснию, где и обучали своему искусству, и без труда обратили его в магометанство, исповедываемое большинством среди них [все эти подробности были сообщены мне в 1817 году самим Маглановичем.]. Один "айан" или старшина в Ливне отнял его у цыган и взял себе в услужение, где он и пробыл несколько лет.
Ему было пятнадцать лет, когда один католический монах обратил его в христианство, рискуя быть посаженным на кол в случае обнаружения этого; ибо турки отнюдь не поощряют миссионерской деятельности. Юный Иак