Святослав 014.Скляренко С.Д. - 5 Ноября 2021

Главная » » Святослав 014.Скляренко С.Д.

19:54

Святослав 014.Скляренко С.Д.

В отчаянии Малуша охватила голову руками, зашаталась от рыданий, но тотчас же, глядя прямо в глаза княгине, ответила:

— Нет, нет, княгиня, я никогда не прельщала княжича Святослава, и я неповинна, неповинна, матушка княгиня. Я только пошла к Днепру вместе со всеми на Купалу, а Купала отвел меня от огней к темному берегу, и там я увидела княжича Святослава. И княжич неповинен, Купала и его заманил, свел нас у берега… А что потом было, я не знаю, любила княжича и люблю, хоть и знаю, что не смею… Что мне делать?

— «Люблю»! — тихо произнесла, вздохнув, княгиня Ольга. — Но ведь ты еще и непраздна…

— Я не знаю, что со мною, матушка княгиня, только тоскливо мне, все тело млеет, места не нахожу, ночами не сплю… Это боги покарали меня, сил больше нету, не могу.

И Малуша умолкла, заметив, что княгиня отвела глаза и смотрит в темное окно светлицы, за которым по ту сторону Днепра переливалась большая вечерняя звезда.

— Великий грех сотворила ты, Малуша, — заговорила княгиня, — и заслужила ты кару великую. Ты — раба, Святослав — княжич, завтра — князь; он — глава всей нашей земли, защитник людей, на него смотрит весь мир. А ты посмела стать рядом с ним. Понимаешь ли ты, что натворила?

— Я понимаю, княгиня, — ответила Малуша. — Я не смею стоять рядом с князем, я не знала, что так будет, и никогда, никогда, княгиня, я не думала об этом, ничего не делала… Во всем виноват Купала… Теперь мне осталось одно — к Днепру и в воду…

— Нет, — сурово сказала княгиня Ольга. — Если ты пойдешь в Днепр, это будет еще один и еще более страшный грех, ибо не одну себя ты убьешь, но и княжеское дитя…

—Тогда, княгиня, я вернусь к отцу в Любеч…

— Нет, — возразила княгиня, — и в Любеч тебе идти нельзя. Кто там поверит, что так случилось? Родной отец выгонит тебя за блуд.

Малуша молчала.

— Когда-то, — сказала княгиня, — я тебя, Малуша, взяла ко двору и сделала своей ключницей. Ты работала хорошо, милостницею моей была…

Что— то похожее на надежду опять засветилось в глазах Малуши, она пристально смотрела на княгиню.

— И я никогда не забываю добра, — продолжала княгиня. - За то, что честно и хорошо работала, хочу пожаловать тебя…

Малуша знала это слово. О, на Горе только и было разговоров, что насчет княжьих пожалований; о пожалованьях мечтали и вслух говорили бояре, тиуны, воеводы. Но что можно пожаловать ей, Малуше? Разве можно что-либо пожаловать за то, что она любила и любит княжича Святослава? У нее сильно болело сердце, и она хотела только одного — чтобы княгиня пожалела ее.

Однако это была не жалость, а именно пожалованье.

— За твою службу и за все, — говорила княгиня, — я даю тебе село Будутин на Роси… Будешь ты в нем хозяйкой. Вот тебе моя печать. — Она протянула руку к столу и взяла дарницу на село, написанную ларником Переногом.

И тогда Малуша все поняла. Значит, княгиня Ольга не жалеет ее, а хочет пожаловать — и за службу в тереме, и за любовь к Святославу, и за дитя, которое она должна родить.

Горькая, невыразимая боль словно обручем сжала грудь Малуши. Если бы это был не княжий терем, она бы закричала так, чтобы слышно было на всей земле и на небе. Это была не только боль, это было оскорбление самого святого, что носила она в своем сердце. Неужели княгиня не понимает, что у Малуши можно отнять все — здоровье, силы, самое жизнь, — но чести у нее никто отнять не сможет?

Так Малуша и сказала:

— Зачем мне село? Я не просила пожалованья и не возьму Будутина, не возьму…

Малуша уже не плакала. По ее сверкающим глазам, по сжатым пальцам княгиня Ольга увидела и поняла, что в этой раздавленной девушке проснулось то, чего раньше в ней не было, проснулся новый, еще пока непонятный княгине человек и что Малуша сделает так, как сказала.

— Так вот ты какова, северянка! — уже с яростью произнесла княгиня. — Другие у меня пожалованья на коленях просят, а ты отказалась, когда я хотела дать? Хорошо, пусть будет по-твоему. Ты поедешь в Будутин, ты будешь там жить, но останешься, как и раньше, рабынею, рабою, слышишь?

— Слышу! — спокойно ответила Малуша.

— Но ты должна помнить, — тем же сердитым голосом продолжала княгиня, — что ты рабыня, но под сердцем носишь княжье дитя… С тобою пошлю гридня — не тебя он будет стеречь, а княжье дитя, и, когда родишь, он даст мне знать. А ты роди и выкорми. Слышишь?

— Слышу…

Княгиня Ольга шагнула вперед, остановилась, что-то, как видно, хотела сказать, но не смогла и, махнув рукою, сказала:

— Ступай!

И вдруг Малуша коснулась рукою ключей, висевших у ее пояса, и как-то испуганно спросила:

— А кто же вас завтра накормит, княгиня?

Княгиня даже вздрогнула, ей показалось, что это дерзкая выходка гордой Малуши: не все ли равно для нее в этот страшный час, кто будет кормить завтра и в последующие дни их, князей?

Но это была вовсе не дерзость. Малуша, отдавая ключи, в простоте душевной хотела знать, кто же теперь будет отпирать и запирать богатства княжьих теремов и двора; она, не имевшая отныне хлеба насущного, беспокоилась о княжьей еде.

Княгиня Ольга посмотрела на ключницу иными глазами. Ей хотелось сказать, что Малуше нечего о них заботиться, что, если не стало одной Малуши, найдется другая и что у нее уже есть новая ключница — Пракседа, которая сегодня вечером рассказала ей и про ночь на Купала, и про все остальные ночи, когда Святослав бывал в каморке Малуши.

Но княгиня не сказала всего, что ей хотелось сказать, а коротко, как когда-то: «Так и носи ключи», — промолвила теперь:

— Положи ключи сюда, на лавку!

Когда Малуша клала ключи на лавку у дверей, они печально зазвенели. Потом Малуша поклонилась и вышла.

Княгиня долго смотрела на дверь, закрывшуюся за ней.

Малуша вернулась в каморку, в которой она прожила последние годы. Как бы она хотела, чтобы сейчас в этой каморке была Ярина, — она бросилась бы на колени перед старой ключницею, выплакала бы ей свою душу…

Но ключницы Ярины не было. Когда Малуша распахнула дверь каморки, на нее дохнуло холодом я плесенью. За работой и хлопотами по княжьему терему у нее не оставалось времени топить здесь и убирать…

И все же что-то осталось от того далекого времени, когда она была весела и счастлива. Сквозь узкое оконце в каморку, как прежде, заглядывал месяц, луч его, как когда-то, падал на пол, постель, стену.

Внезапно Малуша вздрогнула: ей показалось, что кто-то притаился там, за постелью, смотрит на нее жадными, злыми глазами. Она даже схватилась за сердце. Неужели мало у нее горя? Кто еще мог забраться сюда, в каморку!

Потом она поняла, что в каморке нет никого, да и кто теперь зайдет сюда, где живет опозоренная ключница Малуша?! Это не глаза, это она сама когда-то давно сняла свои сережки, бросила их на лавку за постелью, вот зеленые камушки и играют под лучом месяца.

— Матушка Ярина! Где ты? Где ты? — застонала она; и хотя слова ее поглотила пустота, она опустилась на колени, упала головою на холодную постель и долго выплакивала свое горе, страшась будущего.

Но вот Малуша опять вздрогнула, вскочила, остановилась возле ложа, прислушалась. Нет, она не ошиблась — за стеною послышались шаги, кто-то из княжьего терема шел сюда, к дверям, что вели в ее каморку…

Перун, Даждьбог, все силы неба — что это были за минуты! Как она молилась, чтобы это были те шаги, которых она ждала, о которых мечтала! Как она хотела, чтобы это, как прежде, шел сюда княжич Святослав, чтобы он открыл, как бывало, дверь и появился на пороге…

Шаги раздавались все ближе и ближе, теперь она уже верила, что это Святослав. О, как только он появится на пороге, она бросится к нему, расскажет о своей муке, попросит у него помощи, — ведь он не только княжич, а любовь ее, отец ребенка, "которого она носит под сердцем.

И она знала, верила, что, если княжич Святослав придет, он защитит ее, не позволит, чтобы Малушу выгнали со двора, будет таким, как и прежде. Если княжич захочет, он все может сделать. «Иди же скорее, Святослав, я жду тебя!» — чуть не крикнула Малуша и шагнула к двери.

Но что это? Шаги остановились. Кто-то пальцами прикоснулся к двери, но не открыл ее, а, наоборот, притянул к себе. Послышались глухие удары — один, второй, третий. И Малуша поняла, что это со стороны терема забивают дверь в ее каморку. И опять прозвучали шаги — кто-то возвращался в терем. Но это не были шаги княжича Святослава.

Недавние слезы, а теперь эти удары молотком по гвоздям (так, припомнила Малуша, забивают крышку корсты: три удара — и конец) — все это, как ни странно, уже не усилило, а словно притупило ее мучения. В этот поздний" ночной час прошлое Малуши будто бы отступило вдаль, как тяжелая грозная туча. Теперь она издали ясно увидела, какая это была ужасная, смертельная туча. Но она уже пронеслась: полюбила Малуша, но это было только обольщение, была ключницей — и снова стала рабыней, единственное, что у нее осталось — дитя…

За открытой дверью трещал мороз, на небе висел месяц. Его зеленоватое сияние лилось в каморку. Вот оно, богатство покойной Ярины и ее, Малуши. Что же ей взять с собою?

А Святослав не шел. Теперь он не придет. Разве Малуша не знала этого? А если бы он сейчас и появился в дверях — о, теперь все равно было бы уже поздно…

***

Глухой ночью отрок из княжьего терема разбудил Добрыню и велел ему идти к княгине. Добрыня не на шутку перепугался. Есть, должно быть, какие-то вести с поля. Может, сразу, среди ночи, придется выступать? Он оделся в темноте, схватил свитку, прикрепил к поясу меч, поверх шапки надвинул на голову шлем.

Княгиня Ольга ожидала Добрыню в сенях терема, где горело несколько свечей. Рядом с княгиней стоял и что-то тихо говорил ей воевода Свенельд. Но как только появился Добрыня, Свенельд умолк и, поклонившись княгине, вышел из сеней.

— Ступай за мною, Добрыня! — произнесла княгиня и пошла вперед.

Стараясь шагать как можно тише, Добрыня двинулся вслед за ней.

Так он очутился в одной из светлиц княжеского терема. Там в углу на камнях горел огонь. Посреди светлицы стоял покрытый красным бархатом стоп, два резных стула с поручнями, вдоль стен — лавки. В светлице было так тепло, что на рубленых стенах оседал пар.

Княгиня села на стул, оперлась на поручни и, как показалось Добрыне, долго прислушивалась — не слышно ли голосов в тереме? Но там ничего не было слышно; тихо было и здесь, в светлице, только где-то за стенами скрипел мороз да еще потрескивали в очаге сухие, смолистые дрова.

Княгиня Ольга повернулась к Добрыне, и он увидел ее бледное лицо, темные глаза.

— Не кого-либо позвала днесь, а тебя, Добрыня, — прозвучал в светлице напряженный голос княгини. — Обо всем, что услышишь, молчи, что велю — сделай, на то моя княжья воля. Клянись Перуном…

— Матушка княгиня! — отвечал Добрыня. — Клянусь Перуном и Даждьбогом, заклинаю Волосом и Хорсом…

— Довольно, — едва усмехнулась княгиня. — А теперь слушай…

— Слушаю, матушка княгиня.

— Ты знаешь, — спросила она, — что сталось с Малушей — сестрой твоею, а моей ключницей?

— Не ведаю, княгиня… А что она — провинилась, беду сотворила?

— Неужто не знаешь? — едко засмеялась княгиня Ольга. — И того не знаешь, что Малуша непраздна?

Добрыня вздрогнул, словно ему в грудь вонзился меч. Так вот почему Малуша пряталась от него, избегала разговора! Убегала, хотела скрыть то, что все равно скрыть невозможно.

Ему было невыразимо жаль Малушу. Он любил ее, радовался, что не только сам служит княгине — служит в тереме ключницей и она.

— Малуша непраздна? Матушка княгиня! Да когда же она?… С кем? Я же видел ее… Я ее сам… сам покараю…

— Не торопись, Добрыня, — очень сурово произнесла княгиня Ольга. — Я взяла Малушу, рабу мою, а твою сестру, к своему двору, милостницею своей сделала, а она посмела… она непраздна от княжича Святослава…

— Матушка княгиня!

— Не кричи! — так же сурово остановила его княгиня. — Уже поздно, в тереме все спят.

Добрыня стоял у порога княжеской светлицы, и тысячи мыслей сразу заполонили его голову. Так вот почему княжич Святослав после Купалы стремился ночевать не в поле, а в городе и всегда летел туда как на крыльях! Значит, Малуша не так уж невзрачна, как считал Добрыня, она так хороша, красива, что даже княжич Святослав полюбил ее. И не только полюбил — Малуша непраздна, под сердцем своим она носит княжеский плод. Род князей и их простой род — как это может быть?! Но что думает делать княгиня Ольга? Зачем она позвала Добрыню среди ночи? Неужели она задумала покарать Малушу?! Ухватившись руками за грудь, стоял Добрыня перед княгиней и ждал ее слова…

— Раба Малуша достойна суровой кары, — словно угадав его мысли, сказала княгиня Ольга. — Но сама я не стала бы ее карать: грех — ну что же, я выгнала бы ее из города, пусть идет куда хочет. Но она непраздна, у нее будет дитя от князя. А что скажут тут, на Горе, когда узнают о любви княжича Святослава, а потом о ребенке? Убьют ведь.

И княгиня сказала Добрыне, не как гридню, а как гораздо более близкому человеку, как сообщнику, таинственно, тихо:

— Малуше на Горе оставаться нельзя… Я уже видела ее, говорила с нею. Она поедет в мое село Будутин и будет жить там. Пусть она и дитя там рожает. Так будет лучше, так нужно.

— Спасибо, княгиня, спасибо, — прошептал Добрыня, чувствуя, что страшная опасность отдаляется от Малуши.

— Но и там ей нельзя быть одной, — продолжала княгиня. — Там тоже могут узнать, и опять она и дитя окажутся в опасности. Нужно оберегать их… Согласен ли ты, Добрыня, поехать с Малушей в Будутин? Там нужны мои гридни, и рабыне найдется место, а когда родится дитя, прибудешь в Киев, скажешь мне.

— Добро, — ответил Добрыня. — Все сделаю, как велишь.

— Тогда ступай и готовься, — приказала княгиня. — Воеводе Свенельду я сказала, что ты едешь по моему слову. Скоро будут готовы сани. Иди, Добрыня!

Добрыня молча поклонился княгине, очень тихо, чтобы никто не услышал, вышел из светлицы. Уже стоя на пороге, он увидел, как в очаге снова вспыхнуло пламя, как его красноватый отблеск осветил бледное лицо княгини, глаза, руку, протянутую вдоль поручня кресла. Все это, а затем сени, где горели свечи, ведро с водою, с которого, звеня, падали одна за другой капли, темное крыльцо проплыли перед ним в каком-то тумане.

Он опомнился только посреди двора, перед теремом, и долго стоял, глядя на темные рубленые стены, на одно окно, где мерцало красноватое пламя очага, потом перевел взгляд на терема бояр и воевод, напоминавшие сейчас, среди ночи, тяжелые кованые сундуки, на городскую стену, тугим черным обручем охватившую Гору.

И почему— то особенно остро и болезненно почувствовал Добрыня, что стоит он тут, посреди княжьего двора, ночью уже не как сотенный, а как простой гридень, смерд, человек совсем иной, чем князья, воеводы, бояре. И разве не об этом говорила только что княгиня: «Я взяла рабу мою, а твою сестру, к своему двору, милостницею своей сделала, а она посмела…» Не там, в светлице, а именно здесь, посреди двора и в эту минуту, Добрыня ощутил всю горечь этих слов, острую обиду. Так, они - князья, воеводы, бояре, им все дозволено, они все могут, а он и Малуша — только смерды, рабы, они ничего не смеют. Добрыня даже сжался, словно ожидая откуда-то удара…

Но тут же и другое пришло Добрыне в голову. Ладно, пускай они смерды — и он, и Малуша, и еще множество таких же людей. А все же есть в них что-то такое, против чего не может устоять даже князь. Добрыня усмехнулся. «Княжич Святослав, ты орлом летаешь в поле, но ты знаешь, кого и где искать среди жен Полянских! — Смотри-ка, он и не думал, на что способна Малуша. — Не хитростью, а красотою, так, так, Малуша, ты действовала, как жена полянская, и я тебе ничего не скажу, а в мыслях поблагодарю тебя».

И еще раз взглянул Добрыня на княжий терем, Гору, стены… Не только Малуше, а и ему теперь нет места на Горе; гонят с Горы Малушу, гонят вместе с нею и брата — гридня Добрыню. Прощай, Киев, Гора, надежды, честь и слава!

Однако они с Малушей увезут с Горы нечто большее, чем богатство. О, теперь Добрыня будет беречь сестру Малушу в далеком селе Будутине, он с мечом будет сторожить у порога их хижины…

Но вот в конце Горы послышались голоса и конский топот. Должно быть, пора в путь. А какие сборы у Добрыни? У него ничего нет. Добрыня уже готов.

***

Поздней ночью княгиня Ольга услышала, как во дворе терема застучали копыта, а в сенях послышались тяжелые шаги и чьи-то приглушенные голоса. Она узнала — это Свенельд и гридни.

Княгиня и до того не спала, а теперь и вовсе не могла уснуть, вскочила с ложа, подошла к окну, выглянула.

Из окон в сенях во двор падали полосы желтого света; княгиня увидела у крыльца крытые, запряженные парой лошадей сани, несколько человек, которые, тяжело ступая по снегу, пошли за терем.

Потом княгиня увидела, как гридни вышли из-за терема, впереди них шла женщина, в длинном темном платне, в свитке, с высокой меховой шапкой на голове. Когда женщина подошла к саням и обернулась, княгиня узнала Малушу.

Гридни спешили, ударили лошадей. Малуша спряталась под кошмою — сани тронулись. В сенях все еще светился огонек. Посреди двора остался Свенельд, он долго стоял неподвижно, смотрел, как исчезают в серой мгле сани.

Потом медленно пошел по двору, и огонек в сенях погас.

«Как бы не простудилась, — подумала княгиня Ольга. — Дорога дальняя, в поле мороз».

Только тогда она отошла от окна, села на холодное ложе, склонила голову на руки. В светлице было мрачно, как под водою; от стен веяло холодком; где-то в сенях капала вода; далеко в тереме кто-то закашлялся.

И в этот поздний ночной час перед княгиней возникли воспоминания давно прошедших лет, когда она была молода, ' жила в родной Выбутской веси, вдоль которой течет река Великая, а на другом берегу тянутся леса, дебри, озера, широкая Плесковская земля.

Однажды она плыла на долбленом челне все вверх и вверх по реке, вошла в лес, хотела набрать ягод… Вдруг из лесной чащи вышел князь. Она, разумеется, не знала, что это князь, только подумала… Да и кто же это мог быть, если не князь: золотой шлем, красное корзно с золотым узором, у пояса меч с самоцветами.

— Ты откуда, девица? — спросил он, посмотрев на нее,

— Я из веси Выбутской, — ответила она.

А сама посмотрела на него и испугалась — так был он прекрасен. Отвела глаза, стала смотреть на плес, кувшинки, белые лилии, легкие волны.

— А не можешь ли ты, девица, меня через Великую перевезти?

— Могу…

Ехали через реку — она не смотрела на него, перевезла -глянула: высокий, стройный, глаза карие, усы темные.

— Спасибо тебе, девица! И скажи мне — как твое имя?

— Волга, князь… только зачем тебе мое имя?

Он постоял с нею немного на берегу, расспросил, есть ли у. нее родители, а когда услыхал, что умерли, пошутил, что приедет за нею и заберет с собою…

Но это была не шутка. Через некоторое время возле ее землянки в веси остановились сани, из них вышел князь — не тот, которого она видела когда-то на реке, а другой, старый, седой. Но говорил он о том князе, которого знала Волга.

— Великий князь Игорь велел мне найти в веси Выбутской тебя, Волга, и привезти в град Киев.

Резвые кони мчали на юг, в теплые края, месяц дважды обошел круг на небе, пока они доехали, а потом очутилась Волга в Киеве, на Горе, в княжьих хоромах, увидела князя, которого перевозила когда-то через реку.

— Тут тебе теперь и жить, великою княгинею быти, Ольга! -нежно и совсем по-новому произнес князь ее северное имя.

Такого словно и не бывает на свете, но именно так случилось с Ольгою, когда была она Волгою в Плесковской земле.

«Почему же я так поступаю со Святославом? Ведь он любит Малушу, она любит его. И разве Малуша не такая же девушка, какой я была когда-то?» — спрашивала себя княгиня Ольга в этот поздний час.

Она понимала, что Малуша — такая же девушка, какой была когда-то она сама, что Святослав любит Малушу так же, как любил ее когда-то Игорь…

Но изменились времена. Тогда Игорь был властен поступать, как хочет, он мог привести в терем кого пожелает, лишь бы эту любовь освятили Купала, Лада… Он и дружина — вот кто владел Русскою землею; они брали дань, но и стерегли Русь…

Княгиня и ее дети и сейчас имели дружину. Но то была уже не прежняя княжеская дружина! Богат и славен киевский князь, но сколько вокруг него появилось богатых и знатных воевод, бояр! Не сами по себе появились они: в тяжелые годы князь опирался на них, а потом должен был их отблагодарить. Пожалованья, пожалованья — о, много русской земли роздали Олег и Игорь, а позднее и сама княгиня… Воеводы и бояре Горы, всякие князья, воеводы и бояре земель, посадники на погостах, купцы, послы — они поддерживали и поддерживают князя, борются за него и Русь, но каждый из них требует пожалованья, каждому из них все мало и мало…

И сталось так, что княгиня Ольга начала бояться своих воевод и бояр. «Мудрая…» Княгиня Ольга на каждом шагу слышала это слово и понимала, что мудрость ее состоит в том, что умеет она жить в мире с воеводами и боярами, умеет сдерживать их, когда идут они друг против друга, умеет быть мудрой с людьми земель.

Вдруг княгиня Ольга прервала свои размышления, прислушалась, вскочила.

В тереме послышались далекие шаги. Кто-то шел, осторожно ступая по деревянному полу, слышно было, как под чьими-то сильными ногами скрипят половицы. Она узнала эти шаги — так ходил Святослав; только на этот раз он ступал крадучись, тихо, чтобы не нарушить ночного покоя в тереме, не разбудить мать.

Княгиня слышала, как сын прошел сенями, открыл дверь. Подойдя к окну, она видела, как Святослав спускался по ступенькам с крыльца. Не останавливаясь, он прошел за терем, через некоторое время проехал верхом к тем самым воротам, через которые недавно увезли Малушу.

Встревоженная, стояла княгиня у окна. «Что задумал Святослав? Может, он поехал за городскую стену, чтобы там, пролетая черной молнией среди белых снегов в поле, развеять свою тоску? А может, — со страхом подумала она, — Святослав поехал догонять Малушу? Что будет, если это так, если он привезет ее в Киев?»

***

Дорога на Будутин и другие селения и городища над Росью была широкая, проезжая. По ней ездила стража, вдоль нее стояли княжеские и боярские дворы, тут можно было увидеть и гостиницу, ибо этой же дорогой ездили гости из червенских городов.

И сейчас, хотя Добрыня с Малушей выехали из Киева поздней ночью, перед самым рассветом, они повсюду встречали то дружинников, верхом на лошадях возвращавшихся с поля, то смердов, что везли на подводах разное добро, то просто каких-то неизвестных им людей, которые, опираясь на посохи, сгибаясь под тяжестью заплечных мешков, шли неведомо куда и откуда.

Но им было не до того, куда и зачем идут эти люди. У каждого, должно быть, свои заботы, горькие думы, горе — ведь радость не погонит человека в темную и холодную ночь. Закутавшись в свиту, сидела в санях Малуша, она закрыла глаза и не переставая думала о последней, страшной ночи в городе Киеве. Рядом с нею, опершись на локоть, лежал Добрыня. Он смотрел на серую пелену поля, на темную дорогу, исчезавшую сразу за санями, и тоже молчал: что мог он сказать Малуше, что мог ответить на свои собственные мысли? Молчал и возница, сидевший на передке саней* Он смотрел вперед, старался не сбиться с дороги — ехать им еще так далеко. Молчал он еще и потому, что ему казалось — и Добрыня и Малуша уснули. Что ж, пусть поспят, возница не спит: «Гей, гей, кони!»

А потом где-то за Киевом, от которого они отъехали уже порядочно, зарозовело небо, и над полями вокруг потянулись золотыми нитями лучи рассвета…

Ночь боролась с рассветом. Тяжелыми синими глыбами лежали повсюду снега. Чем больше света разливалось вокруг, тем мрачнее становился небосклон, словно ночь отступила и встала там стеною. На небе ярко переливались всеми цветами, излучали сияние звезды. Одна из них, самая яркая, зеленая, висела высоко на небосклоне, мерцала, сияла.

Внезапно она потухла, исчезла, а вслед за нею исчезла и темная, непроницаемая стена вдали. Синие снега уже не лежали глыбами, а расстелились ровным покровом, на востоке пылал золотой костер: там родилась заря, начался день.

Тогда в санях все словно проснулись: молчаливый возница, погруженный в мысли Добрыня, открыла глаза и Малуша. Открыла и как-то вяло улыбнулась: на передке саней сидел знакомый ей гридень Тур.

Но улыбка сразу же исчезла с ее лица. Бледный, измученный, словно перепуганный всем тем, что происходило вокруг него, сидел гридень Тур на передке саней и смотрел на нее такими печальными глазами, что Малуша не выдержала, отвела взгляд и спросила, насколько могла, спокойно, ласково:

— И ты тут, Тур?

— Тут, Малка, — ответил он, и хотя лошади шли быстрой рысью, повернулся к ним и крикнул: — Гей-гей, кони, гей!

Когда Тур, подстегнув лошадей, снова повернулся в сторону Добрыни и Малуши, на лице его уже не было того выражения, что Малуша заметила прежде. Может быть, он понял, что сейчас нужно молчать, может, и кричал он только для того, чтобы выразить свою боль, но теперь уже был спокоен.

— Ты, Малка, — сказал Тур, — закутай ноги, мороз велий… Там, позади тебя, лежит шкура…

— Мне не холодно, Тур, — ответила она, — и ногам моим тепло…

Но это была неправда. Тур сам взял шкуру, накинул Малу-ше на ноги.

— И поесть бы нам надо, — продолжал он. — Ты, должно, забыл и ничего с собою не взял, Добрыня? А я словно знал — взял в запас кус веприны, есть хлеб и соль…

— Не хочу я есть, не хочу! — крикнула Малуша.

— Ты не кричи, не кричи, Малуша, — встревоженно, с болью в голосе перебил ее Тур, — не надо кричать, не поможет…

— Знаю… — согласилась она.

— Эх ты, Тур, Тур! — вступил в разговор Добрыня. — Ну, так как же: кто въезжает на Гору под щитом, того ждут великая честь и счастье?

— Не вспоминай об этом, — скорбно вымолвил Тур, но тут же спохватился и добавил гораздо бодрее: — А разве честь и счастье только на Горе? Я от своих слов не отрекаюсь… Верь мне, Малуша: раз ты въехала в Киев под щитом, тебя все равно ждут великая честь и слава. Ну, не в Киеве, так в другом месте. Разве Будутин не княжье село?

Но было ясно: ни Добрыня, ни Тур не говорят того, что думают, не говорят о том главном, страшном и неумолимом, что разрушило мечты, разбило жизнь Малуши. Таковы были Добрыня и Тур — обыкновенные, простые гридни княгини Ольги.

А потом вдалеке, позади них, на ясном небе возник серый дымок. Позднее они разглядели, что по дороге им вдогонку мчится всадник, а еще позднее узнали княжича Святослава.

Тур остановил коней, когда княжич приблизился к ним вплотную, и соскочил с саней.

— Здрав будь, княжич Святослав! — крикнул он.

Из саней выскочили Добрыня и Малуша, они тоже поздоровались с княжичем.

Святослав ответил на приветствия и спешился.

— Ты, Добрыня, — обратился он к своему сотенному, — поезжай с гриднем Туром вперед… А ты, ключница, — он не назвал ее имени, — останься тут.

И Тур, поняв, что княжич хочет поговорить с Малушею наедине, провел лошадей вперед. Задумавшись, пошел за санями и Добрыня. Никто из них не произнес ни слова.

— Княжич, — сказала Малуша, когда они остались вдвоем, -зачем гонишься за мною?

Он содрогнулся. Как могла Малуша спрашивать его об этом? Как же ему не гнаться, если он любит ее, не может жить без нее? Взволнованный, возбужденный, охваченный безудержным чувством, он готов был нарушить и уже нарушил слово, которое дал ночью матери. Он поехал вслед за Малу-шею, нагнал ее. И ей, может быть, достаточно сказать сейчас одно-единственное слово, чтобы все сложилось в будущем вовсе не так, как задумала княгиня Ольга. Ведь он не изменился, он остался таким, как был, он ждет, что скажет Малуша.

Но Малуша за это время изменилась до неузнаваемости. Внешне это было незаметно: она стояла перед княжичем Святославом такая же, какую он знал и любил: тонкая, стройная, немного бледная, с пятнами румянца от мороза на щеках, в необычном темном платне, в шапке…

Но что— то новое появилось в Малуше, в самой ее душе, и княжич Святослав почувствовал это сразу, когда она сказала в первый раз, а потом повторила:

— Зачем, княжич, гонишься за мною?

— Я знаю, что княгиня ночью говорила с тобою, — задыхаясь, сказал он. — Говорила она и со мною. Это было страшно, Малуша. Не она одна говорила, за нею стоят воеводы, бояре, вся Гора… И тогда я на одно какое-то мгновение заколебался, согласился, я не просто человек, я княжич, князь. Но я скоро понял, что все это неправда, я слышал, как тебя увозили, мучился, терпел, страдал, а потом… потом погнался за тобою и вот стою здесь… Слышишь, вернись, Малуша, мы вернемся вместе с тобою!…

Малуша едва усмехнулась бледными, пересохшими губами.

— Поздно ты погнался за мною, княжич! Я ведь ждала тебя всю ночь. О, какая это была длинная и тяжкая ночь! Но теперь Киев-город далеко, ночь прошла, все прошло. Пошто гонишься, княжич?

Что— то необычайно простое, но вместе с тем обидное, горькое было в ее словах. И он крикнул ей в ответ:

— За долей своей я гонюсь, за счастьем… Ведь я люблю, люблю тебя…

Малуша обернулась и увидела, что Добрыня и Тур стоят далеко от них, возле саней.

— Княжич мой, княжич, — сказала она, — ты любил меня тогда, в купальскую ночь, я же любила тебя и тогда и теперь. Но помнишь, княжич, я говорила, что любовь наша не принесет счастья, потому что ты княжич, а я рабыня… И это правда, это Купала нас завлек. Ты остался таким, как был, — княжичем, защитником людей, а я — раба, светлый княжич, только раба, и такою мне и остаться.

— Перед такою рабою я согласен стать на колени! — крикнул Святослав. — Слышишь, Малуша, я сейчас стану на колени…

— Княжич Святослав, — испуганно ответила она, — если ты сейчас станешь передо мною на колени — это будет позор, ты перестанешь быть князем. Нет, не делай, не делай этого. Видишь, на нас смотрят Добрыня и Тур, а через них вся земля… Не ты передо мною, а я стану перед тобою на колени…

И Малуша внезапно упала на колени среди снегов, вымолвила:

— Тебя я любила, князю кланяюсь.

Он не ожидал такого поступка от Малуши и стоял перед нею, вконец пораженный, растерянный…

— Малуша! — вырвалось у него. — Так что же делать?

— Я еду туда, где должна быть, — ответила Малуша, — ты поезжай обратно в город, княжич. Дозволь мне встать!

— Встань, Малуша! — сказал Святослав.

Вдалеке, около саней, молча стояли Добрыня и Тур. Она встала.

— Но я приеду туда, где ты будешь, Малуша.

— Нет, — возразила она, — ты не приедешь, потому что об этом узнает вся Гора. Не приезжай, княжич, молю тебя.

— А если будет сын? Неужто я его не увижу?

— Почему же ты, княжич, его не увидишь. Ты — его отец, князь, позовешь, если будет надобно, и он встанет на твою защиту. Скажи только, как назвать сына?

— Нас покорила Гора, — ответил он, — так пусть сын володеет миром на всей земле нашей. Владей миром! Владимиром он будет.

— Владимиром будет, — повторила Малуша.

— А ты жестокая, Малуша! — вырвалось у него. — Страшные слова говоришь!

— Я жестокая? — тихо отозвалась она. — Нет, княжич, не я жестокая, а люди. И ничего я страшного не сказала. Знай, если станет тяжело, что я помню и люблю тебя. А сейчас — довольно, княжич! И тебе и мне ехать далеко.

Обернувшись в сторону Добрыни и Тура, она крикнула:

— Добрыня! Княжич тебя зовет!

Тот подошел — со шлемом на голове, с мечом у пояса.

— Дозволишь нам продолжать путь?

— Езжайте, — ответил княжич Святослав, — и пусть… пусть будет ваш путь счастливым.

— Будь здоров, княжич, — пожелал ему Добрыня. Тур уселся в сани и изо всей силы стегнул лошадей.

Княжич Святослав стоял, смотрел, видел, как сели в сани Малуша и Добрыня, как быстро вскочил туда, крикнув «гей, кони, гей!», гридень Тур, как пронзительно завизжали полозья саней, а из-под конских копыт долетели комья снега.

Лошади понеслись быстро. Прошло немного времени, сани проехали полем, нырнули в овраг, медленно выползли на высокий, покрытый снегом пригорок, на несколько мгновений словно повисли там на фоне чистого неба и исчезли.

Тогда княжич Святослав остался один в поле: холодное небо вверху, серые снега вокруг, холод в душе и сердце.

«Гнаться! — мелькнула мысль. -.Вернуть ее в город!»

Но тут же ему послышался голос Малуши, ее слова:

«Пошто, княжич, гонишься за мною? Зачем гонишься? Поздно ты за мною погнался, княжич. Я ждала тебя ночью, а ночь прошла, все прошло…»

И это была правда. Она ждала его ночью, и, если бы он тогда пришел, все, может, сложилось бы иначе. А теперь уже поздно. Она не вернется к нему, не будет жить в городе никогда. Как же это случилось?

Он вспомнил минувшую ночь, разговор с матерью, каждое ее слово и все понял. До сих пор он был молод и счастлив, его называли княжичем, но он был таким же, как все люди. До сих пор он думал, что ему дозволено то, что дозволено всем.

Это было счастье — ходить по Горе и быть таким, как все. Его называли княжичем, но часто — просто Святославом. Как равный среди равных, он мчался с воями в поле, преследуя врага, и, как все, мог победить врага, но мог принять и стрелу. Когда Святослав хотел, он шел в предградье и на Подол, в купальскую ночь он пошел к Днепру и встретил там Малушу…

И он полюбил Малушу. Полюбил так, как никого до тех пор. Это была его первая, светлая любовь, он готов был сделать все, чего она пожелает, он мечтал, что будет любить ее весь свой век, ибо Малуша — лучшая из всех, его мечта, его желание. И даже тогда, когда он узнал, что она непраздна, это не испугало его. Что ж, он скажет об этом матери, и она поймет его, ибо она не только княгиня, но еще и мать.

И вот миновала ночь. Не он сказал матери о Малуше, сама княгиня спросила о ней. А потом все произошло совсем не так, как он думал, мечтал и хотел.

Он вспомнил пламенные слова матери, ее суровые глаза, каждое ее слово ранило душу, сердце. Он не знал, что у него такая мать! Прошлой ночью он словно впервые увидел ее, увидел — и ужаснулся.

Но уже тогда, ночью, и теперь — в поле, под холодным небом, среди серых снегов — он понял, что это не мать говорила с ним, что он впервые в жизни столкнулся с силой, которой раньше не знал, о которой прежде не думал.

Сила эта — Гора, воеводы и бояре, мужи лучшие и нарочитые, князья всех земель, тиуны, ябедьники, огнищане, купцы, послы, — о, сколько их на Горе, на Подоле, во всех городах и землях на Руси! Не княгиня Ольга правила землею — это они правят землею и княгинею, это они — хозяева Руси!

Княжич Святослав вспомнил о дружине. Да, правда, у матери-княгини и у него есть дружина. Княжич почему-то верил, что, если бы он вышел перед нею и рассказал о своей муке, дружина не осудила, а поддержала бы его. Но разве дружина может пойти против Горы — против бояр и воевод, против князей всех земель?

Княжич Святослав подумал о людях, живущих в городах и селах на Руси. Они, казалось ему, если бы узнали о его муке, тоже не осудили бы его: ведь Малуша — их дитя. Но разве он волен и разве Гора допустит, чтобы княжич Святослав ходил из города в город, из села в село? И хватит ли всей жизни на это?

Но и это не остановило бы княжича Святослава. Он согласился бы взять Малушу за руку, уйти из города, идти в поле и жить там с нею, пахать, стеречь землю. Ради нее он согласен не быть князем.

Но в словах матери Святослав почувствовал еще нечто. Собственно, он знал это и раньше: в великих трудах и потоках крови родилась и окрепла Русь, это его отцы и деды — князья Игорь и Олег, — а вместе с ними еще множество людей сложили за нее головы. И тут, в поле, и повсюду вдоль Днепра, на полдень до Русского моря, к восходу солнца до Итиль-реки, на север до Ледяного моря и на запад до Родопов земля полита кровью, усеяна костьми русских людей.

А враги не унимаются. Не сумев победить русских людей в чистом поле, они подползают к ним со всех сторон: над Итиль-рекою стоят начеку хозары, в степи у моря бродят орды печенегов, в Климатах сидят херсониты, а всех их подстрекает и сама точит оружие на Русь Византия — империя ромеев.

Он слышал ночью слова матери о Византии, он знает, что там собраны все богатства мира, там наука, культура. Но ведь эти же ромеи оскорбили мать, приехавшую к ним с миром и любовью, они оскорбили и его, княжича Святослава. Нет, не зря князь Олег и Игорь ходили с воями в Константинополь, не зря стояли у его стен…

И ромеи не только оскорбляют. Из слов матери Святослав понял, что Византия собирает силы против Руси, рано или поздно выступит, чтобы покорить Русь, а людей ее превратить в рабов.

Так кто же поведет русских людей на Византию? Мать стара, да и не женское это дело. Положиться на Гору? О, она продаст Византии Русь! Но Русь — это не Гора, не бояре и воеводы, это бесчисленное множество людей, которых надо спасать.

У княжича Святослава очень болело сердце. Шатаясь, словно в грудь ему дул неистовый ветер, княжич Святослав сделал шаг, другой. Подошел к коню, взялся за повод, поглядел еще раз в серую, туманную даль и, схватившись левой рукой за луку, одним рывком, как делал всегда, вскочил в седло, стегнул коня.

И когда он понесся по дороге в Киев, это был уже не тот юный княжич Святослав, что на рассвете того же дня выезжал из ворот города Киева.

---

038. СВЯТОСЛАВ. СКЛЯРЕНКО СЕМЕН ДМИТРИЕВИЧ. КРАТКИЙ ПОЯСНИТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ, КОММЕНТАРИИ, ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА

---

В начало, читать

. Святослав. Скляренко С.Д.

Источник : https://www.litmir.me/br/?b=24988&p=11

Слушать - https://knigavuhe.org/book/svjatoslav-1/

***