Капитан снова становится командиром своего корабля.
Робинзон покидает остров
Итак, пираты сложили оружие, смиренно умоляя о пощаде. Тот матрос,
который разговаривал с ними, и еще два человека, по моему приказанию,
связали их всех, после чего моя грозная армия в пятьдесят человек (а на
самом деле их было всего восемь, включая сюда и трех пленных) окружила
связанных пиратов и завладела их шлюпкой. Сам я, однако, не показывался им
по некоторым соображениям высшей политики.
Капитан мог теперь объясниться начистоту со своими матросами. Он
обвинял их в измене и жестоко упрекал за вероломство.
- Вы хотели отнять у меня мой корабль, чтобы сделаться пиратами и
заняться морским разбоем, - сказал он им. - Это подло и мерзко. Вы
опозорили себя на всю жизнь, сами вырыли себе яму и должны благодарить
судьбу, если не попадете на виселицу.
Преступники каялись, по-видимому, от чистого сердца и молили только
об одном: чтобы им оставили жизнь.
- Это не в моей власти, - отвечал капитан. - Теперь ваша судьба
зависит от начальника острова. Вы думали, что высадили нас на пустынный,
необитаемый берег, но вы ошиблись: на этом острове много людей и управляет
ими великодушный, благородный начальник. По своему милосердию, он
помиловал вас и, вероятно, отправит в Англию, где с вами будет поступлено
по закону. Но Биллу Аткинсу начальник приказал готовиться к смерти: завтра
поутру его повесят.
Все это капитан просто-напросто выдумал, но его выдумка произвела
желаемое действие: Аткинс упал на колени, умолял капитана ходатайствовать
за него перед начальником острова; остальные тоже начали просить, чтобы их
не отправляли в Англию.
Видя такую покорность этих жалких людей, устрашенных угрозой смерти,
я сказал себе:
"Вот когда пришел ко мне час избавления! Эти несчастные так напуганы,
что, конечно, исполнят всякое наше требование: стоит нам приказать, и они
помогут нам овладеть кораблем".
И, отойдя подальше, за деревья, чтобы они не могли рассмотреть, какая
убогая наружность у грозного начальника острова, я крикнул:
- Позвать ко мне капитана!
Один из наших людей торжественно подошел к капитану и сказал:
- Капитан, вас зовет начальник!
А капитан не менее торжественно ответил:
- Передайте его сиятельству, что я сейчас явлюсь.
Услышав этот разговор, пираты присмирели окончательно. Они поверили,
что неподалеку от них находится сам губернатор с отрядом в пятьдесят
человек.
Когда капитан подошел ко мне, я сообщил ему, что хочу овладеть
кораблем при помощи наших пленных. Капитан был в восторге. Мы решили
завтра же утром привести этот план в исполнение.
- Но, чтобы действовать наверняка, - сказал я, - нам следует отделить
одних пленных от других. Аткинса с двумя такими же злодеями мы посадим в
подземелье. Пусть Пятница и ваш помощник отведут их туда. А для остальных
я найду подходящее место.
Так мы и сделали: троих отвели в пещеру, которая и в самом деле могла
сойти за довольно-таки мрачную темницу, а остальных я отправил на свою
лесную дачу, туда, где стоял мой шалаш. Высокая ограда делала ее тоже
достаточно надежной тюрьмой, тем более что узники были связаны и знали,
что их судьба зависит от их поведения.
На другой день поутру я послал к этим матросам капитана. Он должен
был побеседовать с ними, узнать, каковы их подлинные чувства, и потом дать
мне подробный отчет о своем разговоре. Я хотел установить, насколько можно
доверять этим людям и не опасно ли будет взять их с собой на корабль.
Капитан повел дело умно и решительно. Он напомнил матросам, в каком
плачевном положении они очутились по собственной вине, и сказал, что хотя
начальник острова теперь и помиловал их своей властью, но, когда корабль
придет в Англию, их будут судить как изменников и, несомненно, повесят.
- Но, - прибавил он, - если вы поможете мне отобрать у пиратов мой
корабль, тогда начальник острова, принимая во внимание, что вы добровольно
послужили правому делу, постарается испросить вам прощение.
Нетрудно догадаться, с каким восторгом приняли эти люди его
предложение.
Они упали перед капитаном на колени и клялись, что будут драться за
него до последней капли крови, что, если он исходатайствует им прощение,
они будут всю свою жизнь считать себя его неоплатными должниками, пойдут
за ним хоть на край света и будут чтить его, как родного отца.
- Отлично, - сказал капитан, - обо всем этом я доложу начальнику
острова и, со своей стороны, буду просить, чтобы он помиловал вас.
Затем он вернулся ко мне, отдал мне подробный отчет о своем разговоре
с матросами и прибавил, что, по его убеждению, мы можем вполне положиться
на этих людей.
Но я был того мнения, что осторожность никогда не мешает, и поэтому
сказал капитану:
- Вот что мы сделаем: мы возьмем пока только пятерых. Пусть не
думают, что мы нуждаемся в людях. Подите и скажите им, что хотя у нас
довольно людей, но, так и быть, мы возьмем пятерых на испытание; остальные
же двое вместе с теми тремя, что сидят в крепости (то есть в моем
подземелье), будут оставлены начальником острова в качестве заложников, и,
если товарищи их, которые примут участие в наших боях, изменят своей
клятве и присяге, все пятеро заложников будут повешены.
Это была крайне суровая мера. Когда капитан передал пленникам мой
ответ, они поняли, что с начальником острова шутки плохи. И, конечно, им
осталось одно: принять мои условия.
Заложники к тому же стали горячо убеждать своих освобожденных
товарищей, чтобы те не изменили капитану.
Вот полный состав нашей армии накануне великого сражения:
во-первых, капитан, его помощник и пассажир;
во-вторых, двое пленных, освобожденных по ручательству капитана;
в-третьих, еще двое - те, что сидели в моем шалаше (теперь, по
настоянию капитана, им тоже предоставили свободу);
в-четвертых, те пятеро из второй партии, которых мы освободили позже
всех;
итого двенадцать человек, кроме тех пятерых, которые оставались в
моем подземелье заложниками.
Я спросил капитана, находит ли он возможным напасть на корабль с
такими малыми силами. Мне и Пятнице было невозможно отлучиться: у нас на
руках оставалось семь человек, которых мы должны были стеречь и кормить.
Пятерым заложникам, посаженным в пещеру, я решил не давать никаких
послаблений. Два раза в день Пятница носил им еду и питье и сам кормил их,
так как мы даже не развязали им рук. Остальным же мы предоставили
некоторую свободу.
Этим двоим я решил наконец показаться. Я пришел к ним вместе с
капитаном. Он сказал им, что я - доверенное лицо начальника острова,
который поручил мне надзор за военнопленными, поэтому они не имеют права
никуда отлучаться без моего разрешения, и при первой же попытке к
ослушанию их закуют в кандалы и посадят в губернаторскую крепость.
С этого времени я ни разу не показывался пленным в качестве
начальника острова, а всегда как его доверенное лицо, причем всякий раз
упоминал о начальнике, о гарнизоне, о пушках, о крепости.
Теперь оставалось только приготовиться к предстоящему бою:
основательно починить обе лодки, оснастить их и назначить команду для
каждой.
Все эти хлопоты я возложил на капитана.
Он назначил командиром шлюпки своего пассажира и дал ему четырех
человек; сам же капитан, его помощник и с ними пятеро матросов составляли
экипаж баркаса.
Капитан утверждал (вполне справедливо), что лучше всего подойти к
кораблю в темноте, и в ближайший же вечер отчалил от берега.
Когда около полуночи на корабле услыхали плеск весел и, по морскому
обычаю, окликнули шлюпку, капитан приказал Джимми Рою, чтобы он один подал
голос, а всем остальным велел молчать.
Джимми Рой крикнул, что он привез всех матросов, но запоздал, потому
что пришлось долго разыскивать их, а затем стал пространно рассказывать
разные небылицы подобного рода.
Пока он болтал таким образом, баркас и шлюпка причалили к борту.
Капитан и его помощник первые вскочили на палубу с оружием в руках и
тотчас же сшибли с ног ударами прикладов двух пиратов, которые, ничего не
подозревая, вышли им навстречу; оказалось, что это корабельный плотник и
второй помощник капитана, перешедшие на сторону пиратов.
Весь капитанский отряд действовал дружно и храбро. Все матросы,
находившиеся на палубе, были схвачены, после чего капитан приказал
запереть люки, чтобы всех остальных задержать внизу. Тем временем
подоспели командир и матросы второй шлюпки; они заняли ход в корабельную
кухню и взяли в плен еще трех человек.
Когда на палубе и на шканцах уже не осталось ни одного врага, капитан
приказал своему помощнику взять трех человек из команды и пойти взломать
дверь главной каюты, где при первых же звуках тревоги заперся новый
капитан, выбранный пиратами, и с ним два матроса да юнга.
Они успели захватить с собой оружие, так что, когда помощник капитана
со своими людьми высадил дверь каюты, их встретили выстрелами. Помощнику
раздробили руку мушкетной пулей, два матроса тоже оказались ранеными, но
никто не был убит.
Помощник капитана крикнул: "На помощь!" Не обращая внимания на свою
тяжелую рану, он ворвался в каюту с пистолетом в руке и прострелил новому
капитану голову. Тот свалился, не сказав ни слова: пуля угодила ему в рот.
После этого остальные сдались без боя, так что больше не было пролито ни
одной капли крови.
Как только капитан стал хозяином своего корабля, он приказал
произвести семь пушечных выстрелов. Это был условный сигнал, которым он
дал мне знать об успешном окончании дела. В ожидании этого сигнала я
просидел на берегу часа два и был несказанно рад, когда услышал его.
С успокоенным сердцем я тотчас же вернулся домой, лег и мгновенно
уснул, так как был весьма утомлен тревогами этого дня.
Меня разбудил новый выстрел. Я вскочил и услышал, что кто-то зовет
меня:
- Начальник! Начальник!
Я сейчас же узнал голос капитана. Он стоял над моей крепостью, на
холме. Я схватил лестницу и поднялся к нему. Он обнял меня и сказал,
указывая на море:
- Мой дорогой друг! Мой избавитель! Вот ваш корабль. Он ваш, и все,
что на нем, тоже ваше! И все мы, начиная с капитана, тоже ваши!
Мой взгляд обратился в ту сторону, куда он указывал: корабль стоял
уже на другом месте, меньше чем в полумиле от берега.
Оказалось, что, покончив с пиратами, мой друг капитан тотчас же
приказал сняться с якоря и, пользуясь попутным ветерком подошел к той
бухте, где я когда-то причаливал со своими плотами; затем, дождавшись
прилива, он на ялике вошел в бухту и поспешил ко мне сообщить, что его
корабль находится, так сказать, у моих дверей.
От этой нечаянной радости я едва не лишился чувств. Ведь я воочию
увидел свою долгожданную свободу! Она была здесь, у меня в руках! К моим
услугам был большой корабль, готовый везти меня, куда я захочу.
Я до того обрадовался, что в первое мгновенье не мог ответить
капитану ни слова и упал бы на землю, если бы он не поддержал меня.
Заметив, что я совсем обессилел от внезапного счастья, он вытащил из
кармана склянку с каким-то лекарством, которое захватил для меня.
Отхлебнув глоток, я тихо опустился на землю. И, хотя сознание вернулось ко
мне, все же я долго не мог заговорить.
Бедный капитан был взволнован не меньше меня. Чтобы вернуть мне мои
душевные силы, он шептал мне тысячи нежных и ласковых слов. Но грудь моя
была переполнена нахлынувшим счастьем, и я плохо понимал, что он говорит.
Наконец я заплакал от радости, и только после этого способность речи
вернулась ко мне. Тут я, в свою очередь, обнял моего нового друга и от
всего сердца поздравил его. Мы оба ликовали и радовались.
Когда же мы немного пришли в себя, капитан сказал мне, что привез для
меня кое-какие вещи, которые, к счастью, не успели расхитить злодеи, так
долго хозяйничавшие на его корабле.
- Мне кажется, что эти вещи будут не совсем бесполезны для вас, -
сказал капитан.
Он крикнул своим матросам, оставшимся в лодке:
- Эй, тащите сюда тюки, которые мы привезли для начальника острова!
Это был поистине богатый подарок: капитан привез мне так много
всевозможных вещей, как будто я собирался остаться на острове до конца
своей жизни.
В тюках оказалось: двенадцать огромных кусков солонины, шесть
окороков ветчины, мешок гороха, около ста фунтов сухарей. Он привез мне
также ящик сахару, ящик муки, мешок лимонов и две бутылки лимонного сока.
Но, конечно, в тысячу раз нужнее была для меня одежда. И потому я
чрезвычайно обрадовался, когда оказалось, что мой друг капитан привез мне
полдюжины новых, совершенно чистых рубах, шесть очень хороших шейных
платков, две пары перчаток, шляпу, башмаки, чулки и отличный, совсем новый
костюм со своего плеча, - словом, он одел меня с головы до ног.
Подарок был приятный и очень полезный, но вы не можете себе
представить, какой у меня оказался неуклюжий и неотесанный вид, когда я
надел на себя новый костюм, и до чего мне было неловко и неудобно в нем
первое время!
Закончив осмотр подарков, я велел отнести их в мою крепость и начал
совещаться с капитаном, как нам поступить с нашими пленными: взять их с
собою или оставить здесь.
- Брать их с собою очень опасно, - говорил капитан. - Это отчаянные
головорезы. Особенно ненадежны двое из них, неисправимые злодеи и
разбойники. Если бы я рискнул везти их на своем корабле, то не иначе, как
в качестве арестантов. Я заковал бы их в кандалы и отдал бы в руки
судебных властей в первой же английской колонии, в которую придется зайти.
- В таком случае, - сказал я капитану, - нужно будет оставить их
здесь. И я берусь устроить так, что эти два разбойника станут сами
упрашивать нас, чтобы мы оставили их на острове.
- Если вам это удастся, - буду чрезвычайно доволен.
- Хорошо, - сказал я. - Я сейчас поговорю с ними от вашего имени.
Затем я позвал к себе Пятницу и двух матросов-заложников (которых мы
теперь освободили, так как товарищи их сдержали данное слово) и приказал
им перевести пятерых наших пленников из пещеры в шалаш.
Через некоторое время мы с капитаном отправились туда (я в своем
новом костюме и на этот раз уже в качестве начальника острова). Подойдя к
ограде моей дачи, я велел вывести к себе арестованных и сказал им
следующее:
- Мне известны все ваши преступления. Я знаю, что вы напали на
беззащитных пассажиров корабля и убили их. Знаю и то, что вы собирались
сделаться пиратами, чтобы грабить мирные суда. Да будет вам известно, что,
по моему распоряжению, корабль возвращен капитану. Стоит мне приказать - и
вас повесят как разбойников, пойманных на месте преступления. Поэтому,
если у вас есть что сказать в свое оправдание, говорите, потому что я
намерен казнить вас как убийц и предателей.
Один из них ответил за всех, что им нечего сказать в свое оправдание.
- Но, когда мы были арестованы, капитан обещал нам пощаду, и мы
смиренно умоляем вас оказать нам великую милость - сохранить нам жизнь.
- Право, не знаю, какую милость я могу вам оказать, - ответил я. - Я
намерен покинуть остров со всеми моими людьми: мы уезжаем на родину. Что
же касается вас, то, по словам капитана, он обязан заковать вас в кандалы
и по прибытии в Англию предать суду за измену. А суд немедленно приговорит
вас к смерти. Иного приговора и быть не может. Смерть на виселице - вот
что ожидает вас в Англии. Итак, едва ли вы будете рады, если мы возьмем
вас с собой. Для вас есть одно спасение - вы должны остаться на острове.
Только при этом условии я могу помиловать вас.
Они с радостью согласились на мое предложение и долго благодарили
меня.
- Лучше жить в пустыне, - говорили они, - чем воротиться на родину,
где нас ожидает виселица.
Я велел развязать их и сказал:
- Ступайте в лес на то самое место, где вы были схвачены, и
оставайтесь там, покуда за вами не пришлют. Я прикажу оставить вам
кое-какое оружие, съестные припасы и дам необходимые указания на первое
время. Вы можете отлично прожить здесь, если будете упорно трудиться.
После этих переговоров я воротился домой и стал готовиться к далекому
плаванию. Я, впрочем, предупредил капитана, что мне потребуется некоторый
срок для того, чтобы собраться в дорогу, и попросил его отправиться на
корабль без меня, а поутру прислать за мной шлюпку. Когда капитан отчалил,
я велел позвать к себе пленников и завел с ними серьезный разговор.
Я вновь заявил им, что, по-моему, они поступают разумно, оставаясь на
острове, так как, если бы капитан взял их с собою на родину, их непременно
повесили бы.
Я рассказал им подробно, как попал я на этот остров, как понемногу
улучшил свое хозяйство, как собирал виноград, как сеял рис и ячмень, как
научился печь хлеб.
Я показал им свои укрепления, свои кладовые, свои поля и загоны -
словом, сделал все, чтобы жизнь на острове была для них не так тяжела.
Я оставил им все свое оружие (то есть пять мушкетов, три охотничьих
ружья и три сабли), полтора бочонка пороху и дал подробные наставления,
как ходить за козами, как доить и откармливать их, чтобы они стали жирнее,
как делать масло и сыр.
Таким образом, мне пришлось рассказать этим людям всю длинную историю
моей труженической, одинокой, томительной жизни на острове в течение
двадцати восьми лет.
Расставаясь с ними, я обещал, что попрошу капитана оставить им еще
два бочонка пороху и семена овощей, и рассказал им, как трудно мне было
без этих семян.
Мешок гороха, который капитан привез мне, чтобы я употреблял его в
пищу, я тоже отдал им и при этом посоветовал употребить весь горох на
посев, чтобы его стало больше.
После этого разговора с изгнанниками я на другой же день рано утром
перебрался на корабль.
Хотя нам очень не терпелось поднять паруса Я взял с собой на память
большую остроконечную шапку, собственноручно сшитую мною из козьего меха,
зонтик и одного из моих попугаев и пуститься в далекое плавание, все-таки
мы оставались на якоре еще целые сутки.
На следующий день рано утром мы увидели, что к кораблю плывут два
человека. Оказалось, это двое из тех пятерых, которых мы оставили на
острове.
- Возьмите нас с собою! - кричали они. - Уж лучше повесьте нас, но не
оставляйте на острове! Там все равно убьют нас.
В ответ на их просьбу капитан заявил им, что не может взять их без
моего разрешения. В конце концов, заставив их дать торжественную клятву,
что они исправятся и будут вести себя смирно, мы приняли их на корабль.
Так как вскоре начался прилив, на берег была послана шлюпка с вещами,
которые я обещал поселенцам. К этим вещам капитан присоединил, по моей
просьбе, сундук, набитый всевозможной одеждой. Они приняли этот подарок с
большой признательностью.
Нужно сказать, что, прощаясь с изгнанниками, я дал им слово, что не
забуду о них и что, если только в каком-нибудь порту мы встретим корабль,
путь которого будет лежать мимо моего острова, я попрошу капитана того
корабля зайти за ними и доставить их в родные края.
Когда я покидал этот остров, я взял с собой на память большую
остроконечную шапку, собственноручно сшитую мною из козьего меха, зонтик и
одного из моих попугаев.
Не забыл я взять и деньги, но они так долго лежали у меня без
употребления, что совсем потускнели. Только после основательной чистки
можно было увидеть, что они серебряные. Захватил я также и золотые монеты,
найденные мною на разбитом испанском корабле.
Как я установил впоследствии по корабельному журналу, мой отъезд
состоялся 19 декабря 1686 года. Таким образом, я прожил на острове
двадцать восемь лет два месяца и девятнадцать дней.
Ветер был попутный. Корабль мчался на всех парусах. Мне было радостно
думать, что с каждой минутой я все ближе к родным берегам. Когда же
наконец показались в туманной дали белые скалы родины, которую я не видел
столько лет, я чуть с ума не сошел от волнения и восторга. Я то и дело
подбегал к капитану и кричал ему: "Скорее! Скорее!"
Как только мы бросили якорь, я простился со всеми моими попутчиками и
в сопровождении верного Пятницы поспешил в тот город, где прошло мое
детство. Родителей я уже не чаял видеть в живых. Ведь даже в ту далекую
пору, когда я впервые отправлялся в чужие края, они были так слабы и
стары, а с той поры прошли десятки лет!
Вот и наша улица, вот и старый дом, который я так безрассудно
покинул. С изумлением встретили меня обитатели этого дома, когда я,
взволнованный до слез, сообщил им, кто я такой. В первую минуту мне не
поверили, но, когда убедились, что я действительно Робинзон Крузо, меня
чуть не задушили в объятиях. Особенно обрадовались мне мои сестры и их
дети - мальчики и девочки, которые прежде никогда не видали меня. Все
давно считали, что я умер, и теперь смотрели на меня, как на чудо, словно
я воскрес из могилы.
После первых родственных приветствий все стали шумно расспрашивать,
где я пропадал столько лет, что я видел в заморских краях, какие были у
меня приключения, и кто такой Пятница, и откуда взялась у меня диковинная
остроконечная шапка, и почему у меня такие длинные волосы и такое
загорелое лицо. Когда я увидел, что их расспросам не будет конца, я усадил
их всех, и взрослых и детей, у камина и стал подробно рассказывать им то,
что написано здесь, в этой книге. Они слушали меня с большим увлечением.
Рассказывал я с утра до ночи, а попугай сидел у меня на плече и часто
прерывал мою речь восклицаниями:
- Робин, Робин, Робин Крузо! Счастливый Робин Крузо! Куда ты попал,
Робин Крузо? Куда ты попал? Где ты был?
