Прошло еще дней десять. Мы неуклонно продолжали продвигаться на юг.
Сперва побережье было пустынно; потом в двух-трех местах мы увидели
голых чернокожих людей, которые стояли на берегу и смотрели на нас.
Мне как-то вздумалось выйти на берег и побеседовать с ними, но Ксури,
мой мудрый советчик, сказал:
- Не ходи! Не ходи! Не надо!
И все-таки я стал держаться ближе к берегу, чтобы иметь возможность
завести с этими людьми разговор. Дикари, очевидно, поняли, чего я хочу, и
долге бежали за нами по берегу.
Я заметил, что они безоружные только у одного из них была в руке
длинная тонкая палка. Ксури сказал мне, что это копье и что дикари бросают
свои копья очень далеко и удивительно метко. Поэтому я держался в
некотором отдалении от них и разговаривал с ними при помощи знаков,
стараясь дать им понять, что мы голодны и нуждаемся в пище. Они поняли и
стали, в свою очередь, делать мне знаки, чтобы я остановил свою шлюпку,
так как они намерены принести нам еду.
Я спустил парус, шлюпка остановилась. Два дикаря побежали куда-то и
через полчаса принесли два больших куска сушеного мяса и два мешка с
зерном какого-то хлебного злака, растущего в тех местах. Мы не знали,
какое это было мясо и какое зерно, однако выразили полную готовность
принять и то и другое.
Но как получить предлагаемый дар? Сойти на берег мы не могли: мы
боялись дикарей, а они - нас. И вот, для того чтобы обе стороны
чувствовали себя в безопасности, дикари сложили на берегу всю провизию, а
сами отошли подальше. Лишь после того как мы переправили ее на шлюпку, они
воротились на прежнее место.
Доброта дикарей растрогала нас, мы благодарили их знаками, так как
никаких подарков не могли предложить им взамен.
Впрочем, в ту же минуту нам представился чудесный случай оказать им
большую услугу.
Не успели мы отчалить от берега, как вдруг увидели, что из-за гор
выбегают два сильных и страшных зверя. Они мчались со всех ног прямо к
морю. Нам показалось, что один из них гонится за другим. Бывшие на берегу
люди, особенно женщины, страшно испугались. Началась суматоха, многие
завизжали, заплакали. Только тот дикарь, у которого было копье, остался на
месте, все прочие пустились бежать врассыпную. Но звери неслись прямо к
морю и никого из чернокожих не тронули. Тут только я увидел, какие они
громадные. Они с разбегу бросились в воду и стали нырять и плавать, так
что можно было, пожалуй, подумать, будто они прибежали сюда единственно
ради морского купания.
Вдруг один из них подплыл довольно близко к нашей шлюпке. Этого я не
ожидал, но тем не менее не был застигнут врасплох: зарядив поскорее ружье
я приготовился встретить врага. Как только он приблизился к нам на
расстояние ружейного выстрела я спустил курок и прострелил ему голову. В
тот же миг он погрузился в воду, потом вынырнул и поплыл обратно к берегу,
то исчезая в воде, то снова появляясь на поверхности. Он боролся со
смертью, захлебываясь водой и истекая кровью. Не доплыв до берега, он
издох и пошел ко дну.
Никакими словами нельзя передать, как были ошеломлены дикари, когда
услышали грохот и увидели огонь моего выстрела: иные чуть не умерли ее
страху и упали на землю как мертвые.
Но, видя, что зверь убит и что я делаю им знаки подойти ближе к
берегу, они осмелели и столпились у самой воды: видимо, им очень хотелось
найти под водою убитого зверя. В том месте, где он утонул, вода была
окрашена кровью, и потому я легко отыскал его. Зацепив его веревкой, я
бросил ее конец дикарям и они притянули убитого зверя к берегу. Это был
большой леопард с необыкновенно красивой пятнистой шкурой. Дикари, стоя
над ним, от изумления и радости подняли руки кверху; они не могли понять,
чем я убил его.
Другой зверь, испугавшись моего выстрела, подплыл к берегу и помчался
обратно в горы.
Я заметил, что дикарям очень хочется полакомиться мясом убитого
леопарда, и мне пришло в голову, что будет хорошо, если они получат его от
меня в дар.
Я показал им знаками, что они могут взять зверя себе.
Они горячо поблагодарили меня и в тот же миг принялись за работу.
Ножей у них не было, но, действуя острой щепкой, они сняли шкуру с
мертвого зверя так быстро и ловко, как мы не сняли бы ее и ножом.
Они предлагали мне мяса, но я отказался, сделав знак, что дарю его
им. Я попросил у них шкуру, которую они отдали мне очень охотно. Кроме
того, они принесли для меня новый запас провизии, и я с радостью принял их
дар. Затем я попросил у них воды: я взял один из наших кувшинов и
опрокинул его кверху дном, чтобы показать, что он пуст и что я прошу его
наполнить. Тогда они крикнули что-то. Немного погодя появились две женщины
и принесли большой сосуд из обожженной глины (должно быть, дикари обжигают
глину на солнце). Этот сосуд женщины поставили на берегу, а сами
удалились, как и прежде. Я отправил Ксури на берег со всеми тремя
кувшинами, и он наполнил их доверху.
Получив таким образом воду, мясо и хлебные зерна, я расстался с
дружелюбными дикарями и в течение одиннадцати дней продолжал путь в
прежнем направлении, не сворачивая к берегу.
Каждую ночь во время штиля мы высекали огонь и зажигали в фонаре
самодельную свечку, надеясь, что какое-нибудь судно заметит наше крохотное
пламя, но ни одного корабля так и не встретилось нам по пути.
Наконец милях в пятнадцати перед собой я увидел полосу земли, далеко
выступавшую в море. Погода была безветренная, и я свернул в открытое море,
чтобы обогнуть эту косу. В тот миг, когда мы поравнялись с ее
оконечностью, я отчетливо увидел милях в шести от берега со стороны океана
другую землю и заключил вполне правильно, что узкая коса - Зеленый мыс, а
та земля, которая маячит вдали, - один из островов Зеленого мыса. Но
острова были очень далеко, и я не решался направиться к ним.
Вдруг я услышал крик мальчика:
- Господин! Господин! Корабль и парус!
Наивный Ксури был так перепуган, что чуть не лишился рассудка: он
вообразил, будто это один из кораблей его хозяина, посланный за нами в
погоню. Но я знал, как далеко ушли мы от мавров, и был уверен, что они нам
уже не страшны.
Я выскочил из каюты и сейчас же увидел корабль. Мне даже удалось
разглядеть, что корабль этот португальский. "Должно быть, он направляется
к берегам Гвинеи", - подумал я. Но, всмотревшись внимательнее, я убедился,
что корабль идет в другом направлении и не имеет намерения поворачивать к
берегу. Тогда я поднял все паруса и понесся в открытое море, решившись во
что бы то ни стало вступить в переговоры с кораблем.
Вскоре мне стало ясно, что, даже идя полным ходом, я не успею подойти
настолько близко, чтобы на корабле могли различить мои сигналы. Но как раз
в ту минуту, когда я начинал уже отчаиваться, нас увидали с палубы -
должно быть, в подзорную трубу. Как я узнал потом, на корабле решили, что
это шлюпка с какого-нибудь утонувшего европейского судна. Корабль лег в
дрейф, чтобы дать мне возможность приблизиться, и я причалил к нему часа
через три.
Меня спросили, кто я такой, сперва по-португальски, потом
по-испански, потом по-французски, но ни одного из этих языков я не знал.
Наконец один матрос, шотландец, заговорил со мной по-английски, и я
сказал ему, что я англичанин, убежавший из плена. Тогда меня и моего
спутника весьма любезно пригласили на корабль. Вскоре мы очутились на
палубе вместе с нашей шлюпкой.
Невозможно выразить словами, какой испытал я восторг, когда
почувствовал себя на свободе. Я был спасен и от рабства и от грозившей мне
смерти! Счастье мое было беспредельно. На радостях я предложил все
имущество, какое было со мной, спасителю моему, капитану, в награду за мое
избавление. Но капитан отказался.
- Я не возьму с вас ничего, - сказал он. - Все ваши вещи будут
возвращены вам в целости, как только мы прибудем в Бразилию. Я спас вам
жизнь, так как хорошо сознаю, что и сам мог бы очутиться в такой же беде.
И как я был бы счастлив тогда, если бы вы оказали мне такую же помощь! Не
забудьте также, что мы едем в Бразилию, а Бразилия далеко от Англии, и там
вы можете умереть с голоду без этих вещей. Не для того же я спасал вас,
чтобы потом погубить! Нет-нет, сеньор, я довезу вас до Бразилии даром, а
вещи дадут вам возможность обеспечить себе пропитание и оплатить проезд на
родину.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Робинзон поселяется в Бразилии. - Он снова уходит в
море. Корабль его терпит крушение
Капитан был великодушен и щедр не только на словах, но и на деле. Он
добросовестно выполнил все свои обещания. Он приказал, чтобы никто из
матросов не смел прикасаться к моему имуществу, затем составил подробный
список всех принадлежащих мне вещей, велел сложить их вместе со своими
вещами, а список вручил мне, чтобы по прибытии в Бразилию я мог получить
все сполна.
Ему захотелось купить мою шлюпку. Шлюпка действительно была хороша.
Капитан сказал, что купит ее для своего корабля, и спросил, сколько я хочу
за нее.
- Вы, - ответил я, - сделали мне столько добра, что я ни в коем
случае не считаю себя вправе назначать цену за шлюпку. Сколько дадите,
столько и возьму.
Тогда он сказал, что выдаст мне письменное обязательство уплатить за
мою шлюпку восемьдесят червонцев тотчас же по приезде в Бразилию, но, если
там найдется у меня другой покупатель, который предложит мне больше,
капитан заплатит мне столько же.
Наш переезд до Бразилии совершился вполне благополучно. В пути мы
помогали матросам, и они подружились с нами. После двадцатидвухдневного
плавания мы вошли в бухту Всех Святых. Тут я окончательно почувствовал,
что бедствия мои позади, что я уже свободный человек, а не раб и что жизнь
моя начинается сызнова.
Я никогда не забуду, как великодушно отнесся ко мне капитан
португальского корабля.
Он не взял с меня ни гроша за проезд; он в полной сохранности
возвратил мне все мои вещи, вплоть до трех глиняных кувшинов; он дал мне
сорок золотых за львиную шкуру и двадцать - за шкуру леопарда и вообще
купил все, что у меня было лишнего и что мне было удобно продать, в том
числе ящик с винами, два ружья и оставшийся воск (часть которого пошла у
нас на свечи). Одним словом, когда я продал ему большую часть своего
имущества и сошел на берег Бразилии, в кармане у меня было двести двадцать
золотых.
Мне не хотелось расставаться с моим спутником Ксури: он был таким
верным и надежным товарищем, он помог мне добыть свободу. Но у меня ему
было нечего делать; к тому же я не был уверен, что мне удастся его
прокормить. Поэтому я очень обрадовался, когда капитан заявил мне, что ему
нравится этот мальчишка, что он охотно возьмет его к себе на корабль и
сделает моряком.
Вскоре по приезде в Бразилию мой друг капитан ввел меня в дом одного
своего знакомого. То был владелец плантации сахарного тростника и
сахарного завода. Я прожил у него довольно долгое время и благодаря этому
мог изучить сахарное производство.
Видя, как хорошо живется здешним плантаторам и как быстро они
богатеют, я решил поселиться в Бразилии и тоже заняться производством
сахара. На все свои наличные деньги я взял в аренду участок земли и стал
составлять план моей будущей плантации и усадьбы.
У меня был сосед по плантации, приехавший сюда из Лиссабона. Звали
его Уэллс. Родом он был англичанин, но давно уже перешел в португальское
подданство. Мы с ним скоро сошлись и были в самых приятельских отношениях.
Первые два года мы оба еле могли прокормиться нашими урожаями. Но по мере
того как земля разрабатывалась, мы становились богаче.
Прожив в Бразилии года четыре и постепенно расширяя свое дело, я,
само собою разумеется, не только изучил испанский язык, но и познакомился
со всеми соседями, а равно и с купцами из Сан-Сальвадора, ближайшего к нам
приморского города. Многие из них стали моими друзьями. Мы нередко
встречались, и, конечно, я зачастую рассказывал им о двух моих поездках к
Гвинейскому берегу, о том, как ведется торговля с тамошними неграми и как
легко там за какие-нибудь безделушки - за бусы, ножи, ножницы, топоры или
зеркальца - приобрести золотой песок и слоновую кость.
Они всегда слушали меня с большим интересом и подолгу обсуждали то,
что я рассказывал им.
Однажды пришли ко мне трое из них и, взяв с меня слово, что весь наш
разговор останется в тайне, сказали:
- Вы говорите, что там, где вы были, можно легко достать целые груды
золотого песку и других драгоценностей. Мы хотим снарядить корабль в
Гвинею за золотом. Согласны ли вы поехать в Гвинею? Вам не придется
вкладывать в это предприятие ни гроша: мы дадим вам все, что нужно для
обмена. За ваш труд вы получите свою долю прибыли, такую же, как и каждый
из нас.
Мне следовало бы отказаться и надолго остаться в плодородной
Бразилии, но, повторяю, я всегда был виновником собственных несчастий. Мне
страстно захотелось испытать новые морские приключения, и голова у меня
закружилась от радости.
В юности я был не в силах побороть свою любовь к путешествиям и не
послушал добрых советов отца. Так и теперь я не мог устоять против
соблазнительного предложения моих бразильских друзей.
Я ответил им, что охотно поеду в Гвинею, с тем, однако, условием,
чтобы во время моего путешествия они присмотрели за моими владениями и
распорядились ими по моим указаниям в случае, если я не вернусь.
Они торжественно обещали выполнить мои пожелания и скрепили наш
договор письменным обязательством. Я же, со своей стороны, сделал
завещание на случай смерти: все свое движимое и недвижимое имущество я
завещал португальскому капитану, который спас мне жизнь. Но при этом я
сделал оговорку, чтобы часть капитала он отправил в Англию моим
престарелым родителям.
Корабль был снаряжен, и мои компаньоны, согласно условию, нагрузили
его товаром.
И вот еще раз - в недобрый час! - 1 сентября 1659 года я ступил на
палубу корабля. Это был тот самый день, в который восемь лет назад я
убежал из отцовского дома и так безумно загубил свою молодость.
На двенадцатый день нашего плавания мы пересекли экватор и находились
под семью градусами двадцатью двумя минутами северной широты, когда на нас
неожиданно налетел бешеный шквал. Он налетел с юго-востока, потом стал
дуть в противоположную сторону и, наконец, подул с северо-востока - дул
непрерывно с такой ужасающей силой, что в течение двенадцати дней нам
пришлось, отдавшись во власть урагана, плыть, куда гнали нас волны.
Нечего говорить, что все эти двенадцать дней я ежеминутно ждал
смерти, да и никто из нас не думал, что останется в живых.
Однажды ранним утром (ветер все еще дул с прежней силой) один из
матросов крикнул:
- Земля!
Но не успели мы выбежать из кают, чтобы узнать, мимо каких берегов
несется наше несчастное судно, как почувствовали, что оно село на мель. В
тот же миг от внезапной остановки всю нашу палубу окатило такой неистовой
и могучей волной, что мы принуждены были тотчас же скрыться в каютах.
Корабль так глубоко засел в песке, что нечего было и думать стащить
его с мели. Нам оставалось одно: позаботиться о спасении собственной
жизни. У нас были две шлюпки. Одна висела за кормой; во время шторма ее
разбило и унесло в море. Оставалась другая, но никто не знал, удастся ли
спустить ее на воду. А между тем размышлять было некогда: корабль мог
каждую минуту расколоться надвое.
Помощник капитана бросился к шлюпке и с помощью матросов перебросил
ее через борт. Мы все, одиннадцать человек, вошли в шлюпку и отдались на
волю бушующих волн, так как, хотя шторм уже поутих, все-таки на берег
набегали громадные волны и море по всей справедливости могло быть названо
бешеным.
Наше положение стало еще более страшным: мы видели ясно, что шлюпку
сейчас захлестнет и что нам невозможно спастись. Паруса у нас не было, а
если б и был, он оказался бы совершенно бесполезным для нас. Мы гребли к
берегу с отчаянием в сердце, как люди, которых ведут на казнь. Мы все
понимали, что, едва только шлюпка подойдет ближе к земле, прибой тотчас же
разнесет ее в щепки. Подгоняемые ветром, мы налегли на весла,
собственноручно приближая свою гибель.
Так несло нас мили четыре, и вдруг разъяренный вал, высокий, как
гора, набежал с кормы на нашу шлюпку. Это был последний, смертельный удар.
Шлюпка перевернулась. В тот же миг мы очутились под водой. Буря в одну
секунду раскидала нас в разные стороны.
Невозможно описать то смятение чувств и мыслей, которые я испытал,
когда меня накрыла волна. Я очень хорошо плаваю, но у меня не было сил
сразу вынырнуть из этой пучины, чтобы перевести дыхание, и я чуть не
задохся. Волна подхватила меня, протащила по направлению к земле,
разбилась и отхлынула прочь, оставив меня полумертвым, так как я
наглотался воды. Я перевел дух и немного пришел в себя. Увидев, что земля
так близко (гораздо ближе, чем я ожидал), я вскочил на ноги и с
чрезвычайной поспешностью направился к берегу. Я надеялся достичь его,
прежде чем набежит и подхватит меня другая волна, но скоро понял, что мне
от нее не уйти: море шло на меня, как большая гора; оно нагоняло меня, как
свирепый враг, с которым невозможно бороться. Я и не сопротивлялся тем
волнам, которые несли меня к берегу; но чуть только, отхлынув от земли,
они уходили назад, я всячески барахтался и бился, чтобы они не унесли меня
обратно в море.
Следующая волна была огромна: не меньше двадцати или тридцати футов
вышиной. Она похоронила меня глубоко под собою. Затем меня подхватило и с
необыкновенной быстротой помчало к земле. Долго я плыл по течению, помогая
ему изо всех сил, и чуть не задохся в воде, как вдруг почувствовал, что
меня несет куда-то вверх. Вскоре, к моему величайшему счастью, мои руки и
голова оказались над поверхностью воды, и хотя секунды через две на меня
налетела другая волна, но все же эта краткая передышка придала мне силы и
бодрости.
Новая волна опять накрыла меня с головою, но на этот раз я пробыл под
водой не так долго. Когда волна разбилась и отхлынула, я не поддался ее
натиску, а поплыл к берегу и вскоре снова почувствовал, что у меня под
ногами земля.
Я постоял две-три секунды, вздохнул всей грудью и из последних сил
бросился бежать к берегу.
Но и теперь я не ушел от разъяренного моря: оно снова пустилось за
мной вдогонку. Еще два раза волны настигали меня и несли к берегу, который
в этом месте был очень отлогим.
Последняя волна с такой силой швырнула меня о скалу, что я потерял
сознание.
Некоторое время я был совершенно беспомощен, и, если бы в ту минуту
море снова успело налететь на меня, я непременно захлебнулся бы в воде.
К счастью, ко мне вовремя вернулось сознание. Увидев, что сейчас меня
снова накроет волна, я крепко уцепился за выступ утеса и, задержав
дыхание, старался переждать, пока она схлынет.
Здесь, ближе к земле, волны были не такие огромные. Когда вода
схлынула, я опять побежал вперед и очутился настолько близко к берегу, что
следующая волна хоть и окатила меня всего, с головой, но уже не могла
унести в море.
Я пробежал еще несколько шагов и почувствовал с радостью, что стою на
твердой земле. Я стал карабкаться по прибрежным скалам и, добравшись до
высокого бугра, упал на траву. Здесь я был в безопасности: вода не могла
доплеснуть до меня.
Я думаю, не существует таких слов, которыми можно было бы изобразить
радостные чувства человека, восставшего, так сказать, из гроба! Я стал
бегать и прыгать, я размахивал руками, я даже пел и плясал. Все мое
существо, если можно так выразиться, было охвачено мыслями о моем
счастливом спасении.
Но тут я внезапно подумал о своих утонувших товарищах. Мне стало жаль
их, потому что во время плавания я успел привязаться ко многим из них. Я
вспоминал их лица, имена. Увы, никого из них я больше не видел; от них и
следов не осталось, кроме трех принадлежавших им шляп, одного колпака да
двух непарных башмаков, выброшенных морем на сушу.
Посмотрев туда, где стоял наш корабль, я еле разглядел его за грядою
высоких волн - так он был далеко! И я сказал себе: "Какое это счастье,
великое счастье, что я добрался в такую бурю до этого далекого берега!"
Выразив такими словами свою горячую радость по случаю избавления от
смертельной опасности, я вспомнил, что земля может быть так же страшна,
как и море, что я не знаю, куда я попал, и что мне необходимо в самом
непродолжительном времени тщательно осмотреть незнакомую местность.
Как только я подумал об этом, мои восторги тотчас же остыли: я понял,
что хоть я и спас свою жизнь, но не спасся от несчастий, лишений и ужасов.
Вся одежда моя промокла насквозь, а переодеться было не во что. У меня не
было ни пищи, ни пресной воды, чтобы подкрепить свои силы. Какое будущее
ожидало меня? Либо я умру от голода, либо меня растерзают лютые звери. И,
что всего печальнее, я не мог охотиться за дичью, не мог обороняться от
зверей, так как при мне не было никакого оружия. Вообще при мне не
оказалось ничего, кроме ножа да жестянки с табаком.
Это привело меня в такое отчаяние, что я стал бегать по берегу взад и
вперед как безумный.
Приближалась ночь, и я с тоской спрашивал себя: "Что ожидает меня,
если в этой местности водятся хищные звери? Ведь они всегда выходят на
охоту по ночам".
Неподалеку стояло широкое, ветвистое дерево. Я решил взобраться на
него и просидеть среди его ветвей до утра. Ничего другого не мог я
придумать, чтобы спастись от зверей. "А когда придет утро, - сказал я
себе, - я успею поразмыслить о том, какой смертью мне суждено умереть,
потому что жить в этих пустынных местах невозможно".
Меня мучила жажда. Я пошел посмотреть, нет ли где поблизости пресной
воды, и, отойдя на четверть мили от берега, к великой моей радости,
отыскал ручеек.
Напившись и положив себе в рот табаку, чтобы заглушить голод, я
воротился к дереву, влез на него и устроился в его ветвях таким образом,
чтобы не свалиться во сне. Затем срезал недлинный сук и, сделав себе
дубинку на случай нападения врагов, уселся поудобнее и от страшной
усталости крепко уснул.
Спал я сладко, как не многим спалось бы на столь неудобной постели, и
вряд ли кто-нибудь после такого ночлега просыпался таким свежим и бодрым.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Робинзон на необитаемом острове. - Он добывает вещи с
корабля и строит себе жилье
Проснулся я поздно. Погода была ясная, ветер утих, море перестало
бесноваться.
Я взглянул на покинутый нами корабль и с удивлением увидел, что на
прежнем месте его уже нет. Теперь его прибило ближе к берегу. Он очутился
неподалеку от той самой скалы, о которую меня чуть не расшибло волной.
Должно быть, ночью его приподнял прилив, сдвинул с мели и пригнал сюда.
Теперь он стоял не дальше мили от того места, где я ночевал. Волны,
очевидно, не разбили его: он держался на воде почти прямо.
Я тотчас же решил пробраться на корабль, чтобы запастись провизией и
разными другими вещами.
Спустившись с дерева, я еще раз осмотрелся кругом. Первое, что я
увидел, была наша шлюпка, лежавшая по правую руку, на берегу, в двух милях
отсюда - там, куда ее швырнул ураган. Я пошел было в том направлении, но
оказалось, что прямой дорогой туда не пройдешь: в берег глубоко врезалась
бухта, шириною в полмили, и преграждала путь. Я повернул назад, потому что
мне было гораздо важнее попасть на корабль: я надеялся найти там еду.
После полудня волны совсем улеглись, и отлив был такой сильный, что
четверть мили до корабля я прошел по сухому дну.
Тут снова у меня заныло сердце: мне стало ясно, что все мы теперь
были бы живы, если бы не испугались бури и не покинули свой корабль. Нужно
было только выждать, чтобы шторм прошел, и мы благополучно добрались бы до
берега, и я не был бы теперь вынужден бедствовать в этой безлюдной
пустыне.
При мысли о своем одиночестве я заплакал, но, вспомнив, что слезы
никогда не прекращают несчастий, решил продолжать свой путь и во что бы то
ни стало добраться до разбитого судна. Раздевшись, я вошел в воду и
поплыл.
Но самое трудное было еще впереди: взобраться на корабль я не мог. Он
стоял на мелком месте, так что почти целиком выступал из воды, а
ухватиться было не за что. Я долго плавал вокруг него и вдруг заметил
корабельный канат (удивляюсь, как он сразу не бросился мне в глаза!).
Канат свешивался из люка, и конец его приходился так высоко над водой, что
мне с величайшим трудом удалось поймать его. Я поднялся по канату до
кубрика. Подводная часть корабля была пробита, и трюм был наполнен водой.
Корабль стоял на твердой песчаной отмели, корма его сильно приподнялась, а
нос почти касался воды. Таким образом, вода не попала в корму, и ни одна
из вещей, находившихся там, не подмокла. Я поспешил туда, так как мне
раньше всего хотелось узнать, какие вещи испортились, а какие уцелели.
Оказалось, что весь запас корабельной провизии остался совершенно
сухим. А так как меня мучил голод, то я первым делом пошел в кладовую,
набрал сухарей и, продолжая осмотр корабля, ел на ходу, чтобы не терять
времени. В кают-компании я нашел бутылку рома и отхлебнул из нее несколько
хороших глотков, так как очень нуждался в подкреплении сил для предстоящей
работы.
Прежде всего мне нужна была лодка, чтобы перевезти на берег те вещи,
которые могли мне понадобиться. Но лодку было неоткуда взять, а желать
невозможного бесполезно. Нужно было придумать что-нибудь другое. На
корабле были запасные мачты, стеньги и реи. Из этого материала я решил
построить плот и горячо принялся за работу. Кубрик-помещение для матросов
в носовой части корабля.
Выбрав несколько бревен полегче, я выбросил их за борт, обвязав
предварительно каждое бревно канатом, чтобы их не унесло. Затем я
спустился с корабля, притянул к себе четыре бревна, крепко связал их с
обоих концов, скрепив еще сверху двумя или тремя дощечками, положенными
накрест, и у меня вышло нечто вроде плота.
Меня этот плот отлично выдерживал, но для большого груза он был
слишком легок и мал.
Пришлось мне снова взбираться на корабль. Там разыскал я пилу нашего
корабельного плотника и распилил запасную мачту на три бревна, которые и
приладил к плоту. Плот стал шире и гораздо устойчивее. Эта работа стоила
мне огромных усилий, но желание запастись всем необходимым для жизни
поддерживало меня, и я сделал то, на что при обыкновенных обстоятельствах
у меня не хватило бы сил.
Теперь мой плот был широк и крепок, он мог выдержать значительный
груз.
Чем же нагрузить этот плот и что сделать, чтобы его не смыло
приливом? Долго раздумывать было некогда, нужно было торопиться.
Раньше всего я уложил на плоту все доски, какие нашлись на корабле;
потом взял три сундука, принадлежавших нашим матросам, взломал замки и
выбросил все содержимое. Потом я отобрал те вещи, которые могли
понадобиться мне больше всего, и наполнил ими все три сундука. В один
сундук я сложил съестные припасы: рис, сухари, три круга голландского
сыру, пять больших кусков вяленой козлятины, служившей нам на корабле
главной мясной пищей, и остатки ячменя, который мы везли из Европы для
бывших на судне кур; кур мы давно уже съели, а немного зерна осталось.
Этот ячмень был перемешан с пшеницей; он очень пригодился бы мне, но, к
сожалению, как потом оказалось, был сильно попорчен крысами. Кроме того, я
нашел несколько ящиков вина и до шести галлонов рисовой водки,
принадлежавших нашему капитану.
Эти ящики я тоже поставил на плот, рядом с сундуками.
Между тем, покуда я был занят погрузкой, начался прилив, и я с
огорчением увидел, что мой кафтан, рубашку и камзол, оставленные мной на
берегу, унесло в море.
Теперь у меня остались только чулки да штаны (полотняные, короткие до
колен), которые я не снял, когда плыл к кораблю. Это заставило меня
подумать о том, чтобы запастись не только едой, но и одеждой. На корабле
было достаточное количество курток и брюк, но я взял пока одну только
пару, потому что меня гораздо больше соблазняло многое другое, и прежде
всего рабочие инструменты.
После долгих поисков я нашел ящик нашего плотника, и это была для
меня поистине драгоценная находка, которой я не отдал бы в то время за
целый корабль, наполненный золотом. Я поставил на плот этот ящик, даже не
заглянув в него, так как мне было отлично известно, какие инструменты
находятся в нем.
Теперь мне оставалось запастись оружием и зарядами. В каюте я нашел
два хороших охотничьих ружья и два пистолета, которые я уложил на плоту
вместе с пороховницей, мешочком дроби и двумя старыми, заржавленными
шпагами. Я знал, что у нас на корабле было три бочонка пороху, но не знал,
где они хранятся. Однако после тщательных поисков все три бочонка нашлись.
Один оказался подмоченным, а два были сухи, и я перетащил их на плот
вместе с ружьями и шпагами. Теперь мой плот был достаточно нагружен, и
надо было отправляться в путь. Добраться до берега на плоту без паруса,
без руля - нелегкая задача: довольно было самого слабого встречного ветра,
чтобы все мое сооружение опрокинулось.
К счастью, море было спокойно. Начинался прилив, который должен был
погнать меня к берегу. Кроме того, поднялся небольшой ветерок, тоже
попутный. Поэтому, захватив с собою сломанные весла от корабельной шлюпки,
я спешил в обратный путь. Вскоре мне удалось высмотреть маленькую бухту, к
которой я и направил свой плот. С большим трудом провел я его поперек
течения и наконец вошел в эту бухту, упершись в дно веслом, так как здесь
было мелко; едва начался отлив, мой плот со всем грузом оказался на сухом
берегу.
Теперь мне предстояло осмотреть окрестности и выбрать себе удобное
местечко для жизни - такое, где я мог бы сложить все свое имущество, не
боясь, что оно погибнет. Я все еще не знал, куда я попал: на материк или
на остров. Живут ли здесь люди? Водятся ли здесь хищные звери? В полумиле
от меня или немного дальше виднелся холм, крутой и высокий. Я решил
подняться на него, чтобы осмотреться кругом. Взяв ружье, пистолет и
пороховницу, я отправился на разведку.
Взбираться на вершину холма было трудно. Когда же я наконец
взобрался, я увидел, какая горькая участь выпала мне на долю: я был на
острове! Кругом со всех сторон расстилалось море, за которым нигде не было
видно земли, если не считать торчавших в отдалении нескольких рифов да
двух островков, лежавших милях в девяти к западу. Эти островки были
маленькие, гораздо меньше моего.
Я сделал и другое открытие: растительность на острове была дикая,
нигде не было видно ни клочка возделанной земли! Значит, людей здесь и в
самом деле не было!
Хищные звери здесь тоже как будто не водились, по крайней мере я не
приметил ни одного. Зато птицы водились во множестве, все каких-то
неизвестных мне пород, так что потом, когда мне случалось подстрелить
птицу, я никогда не мог определить по виду, годится в пищу ее мясо или
нет.
Спускаясь с холма, я подстрелил одну птицу, очень большую: она сидела
на дереве у опушки леса.
Я думаю, это был первый выстрел, раздавшийся в этих диких местах. Не
успел я выстрелить, как над лесом взвилась туча птиц. Каждая кричала на
свой лад, но ни один из этих криков не походил на крики знакомых мне птиц.
Убитая мною птица напоминала нашего европейского ястреба и окраской
перьев, и формой клюва. Только когти у нее были гораздо короче. Мясо ее
отдавало падалью, и я не мог его есть.
Таковы были открытия, которые я сделал в первый день. Потом я
воротился к плоту и принялся перетаскивать вещи на берег. Это заняло у
меня весь остаток дня.
К вечеру я снова стал думать, как и где мне устроиться на ночь.
Лечь прямо на землю я боялся: что, если мне грозит нападение
какого-нибудь хищного зверя? Поэтому выбрав на берегу удобное местечко для
ночлега, я загородил его со всех сторон сундуками и ящиками, а внутри этой
ограды соорудил из досок нечто вроде шалаша.
Беспокоил меня также вопрос, как я буду добывать себе пищу, когда у
меня выйдут запасы: кроме птиц да двух каких-то зверьков, вроде нашего
зайца, выскочивших из лесу при звуке моего выстрела, никаких живых существ
я здесь не видел.
Впрочем, в настоящее время меня гораздо больше занимало другое. Я
увез с корабля далеко не все, что можно было взять; там осталось много
вещей, которые могли мне пригодиться, и прежде всего паруса и канаты.
Поэтому я решил, если мне ничто не помешает, снова побывать на корабле. Я
был уверен, что при первой же буре его разобьет в щепки. Нужно было
отложить все другие дела и спешно заняться разгрузкой судна. Нельзя
успокаиваться, пока я не свезу на берег все вещи, до последнего гвоздика.
Придя к такому решению, я стал думать, ехать ли мне на плоту или
отправиться вплавь, как в первый раз. Я решил, что удобнее отправиться
вплавь. Только на этот раз я разделся в шалаше, оставшись в одной нижней
клетчатой сорочке, в полотняных штанах и кожаных туфлях на босу ногу.
Как и в первый раз, я взобрался на корабль по канату, затем сколотил
новый плот и перевез на нем много полезных вещей. Во-первых, я захватил
все, что нашлось в чуланчике нашего плотника, а именно: два или три мешка
с гвоздями (большими и мелкими), отвертку, дюжины две топоров, а главное -
такую полезную вещь, как точило.
Потом я прихватил несколько вещей, найденных мною у нашего канонира:
три железных лома, два бочонка с ружейными пулями и немного пороху. Потом
я разыскал на корабле целый ворох всевозможного платья да прихватил еще
запасный парус, гамак, несколько тюфяков и подушек. Все это я сложил на
плоту и, к великому моему удовольствию, доставил на берег в целости.
Отправляясь на корабль, я боялся, как бы в мое отсутствие на провизию
не напали какие-нибудь хищники. К счастью, этого не случилось.
Только какой-то зверек прибежал из лесу и уселся на одном из моих
сундуков. Увидав меня, он отбежал немного в сторону, но тотчас же
остановился, встал на задние лапы и с невозмутимым спокойствием, без
всякого страха поглядел мне в глаза, словно хотел познакомиться со мной.
Зверек был красивый, похожий на дикую кошку. Я прицелился в него из
ружья, но он, не догадываясь об угрожавшей ему опасности, даже не тронулся
с места. Тогда я бросил ему кусок сухаря, хотя это было с моей стороны
неразумно, так как сухарей у меня было мало и мне следовало их беречь. Все
же зверек так понравился мне, что я уделил ему этот кусок сухаря. Он
подбежал, обнюхал сухарь, съел его и облизнулся с большим удовольствием.
Видно было, что он ждет продолжения. Но больше я не дал ему ничего. Он
посидел немного и ушел.
После этого я принялся строить себе палатку. Я сделал ее из паруса и
жердей, которые нарезал в лесу. В палатку я перенес все, что могло
испортиться от солнца и дождя, а вокруг нагромоздил пустые ящики и
сундуки, на случай внезапного нападения людей или диких зверей.
Вход в палатку я загородил снаружи большим сундуком, поставив его
боком, а изнутри загородился досками. Затем я разостлал на земле постель,
положил у изголовья два пистолета, рядом с постелью - ружье и лег.
После кораблекрушения это была первая ночь, которую я провел в
постели. Я крепко проспал до утра, так как в предыдущую ночь спал очень
мало, а весь день работал без отдыха: сперва грузил вещи с корабля на
плот, а потом переправлял их на берег.
Ни у кого, я думаю, не было такого огромного склада вещей, какой был
теперь у меня. Но мне все казалось мало. Корабль был цел, и, покуда не
отнесло его в сторону, покуда на нем оставалась хоть одна вещь, которой я
мог воспользоваться, я считал необходимым свезти оттуда на берег все, что
возможно. Поэтому каждый день я отправлялся туда во время отлива и
привозил с собою все новые и новые вещи.
Особенно успешным было третье мое путешествие. Я разобрал все снасти
и взял с собой все веревки. В этот же раз я привез большой кусок запасной
парусины, служившей у нас для починки парусов, и бочонок с подмокшим
порохом, который я было оставил на корабле. В конце концов я переправил на
берег все паруса; только пришлось разрезать их на куски и перевезти по
частям. Впрочем, я не жалел об этом: паруса были нужны мне отнюдь не для
мореплавания, и вся их ценность заключалась для меня в парусине, из
которой они были сшиты.
Теперь с корабля было взято решительно все, что под силу поднять
одному человеку. Остались только громоздкие вещи, за которые я и принялся
в следующий рейс. Я начал с канатов. Каждый канат я разрезал на куски
такой величины, чтобы мне не было слишком трудно управляться с ними, и по
кускам перевез три каната. Кроме того, я взял с корабля все железные
части, какие мог отодрать при помощи топора. Затем, обрубив все оставшиеся
реи, я построил из них плот побольше, погрузил на него все эти тяжести и
пустился в обратный путь.
Но на этот раз счастье изменило мне: мой плот был так тяжело
нагружен, что мне было очень трудно им управлять.
Когда, войдя в бухточку, я подходил к берегу, где было сложено
остальное мое имущество, плот опрокинулся, и я упал в воду со всем моим
грузом. Утонуть я не мог, так как это произошло неподалеку от берега, но
почти весь мой груз очутился под водой; главное, затонуло железо, которым
я так дорожил.
Правда, когда начался отлив, я вытащил на берег почти все куски
каната и несколько кусков железа, но мне приходилось нырять за каждым
куском, и это очень утомило меня.
Мои поездки на корабль продолжались изо дня в день, и каждый раз я
привозил что-нибудь новое.
