Теперь, на свободе, я мог подробно рассказать капитану обо всех своих
приключениях и бедствиях и расспросить его о тех печальных событиях,
вследствие которых он потерял свой корабль.
Я начал первый. Я рассказал ему всю историю моей жизни за последние
двадцать семь лет. Он слушал с жадным вниманием и во время моего рассказа
не раз выражал изумление перед моим трудолюбием и мужеством, давшими мне
возможность избавиться от неминуемой смерти.
Теперь, когда он узнал все подробности моей жизни на необитаемом
острове, я пригласил его и его спутников к себе в крепость, куда мы вошли
моим обычным путем, то есть по приставной лестнице. Я предложил моим
гостям обильный ужин, а затем показал им свое домашнее хозяйство со всеми
хитроумными приспособлениями, какие были сделаны мною за долгие, долгие
годы моего одиночества.
Все, что эти люди увидели здесь, показалось им чудом. Все, что я
рассказывал им о себе, они слушали, как волшебную сказку. Но больше всего
поразили их построенные мною укрепления и то, как искусно было скрыто мое
жилье в чаще густого леса. Так как деревья растут здесь гораздо быстрее,
чем в Англии, моя рощица за двадцать лет превратилась в дремучий лес.
Пробраться к моему дому можно было только по извилистой узкой тропе,
которую я оставил при посадке деревьев.
Я объяснил капитану, что эта крепость-главная моя резиденция, но что,
как у всех королей, у меня вдали от столицы есть летний дворец, который я
тоже изредка удостаиваю своим посещением.
- Я, конечно, охотно покажу вам его, - сказал я, - но теперь нам
предстоит более важное дело: надо подумать о том, как отнять у врагов ваш
корабль.
- Ума не приложу, что нам делать, - сказал капитан. - На корабле
осталось еще двадцать шесть человек. Все они замешаны в бунте, то есть в
таком преступлении, за которое, по нашим законам, полагается смертная
казнь. Пиратам отлично известно, что, если они сдадутся нам, они тотчас по
возвращении в Англию будут вздернуты на виселицу. Так как им нечего
терять, они будут защищаться отчаянно. А при таких условиях нам, с нашими
слабыми силами, невозможно вступать с ними в бой.
Я призадумался. Слова капитана казались мне вполне основательными.
Нужно было возможно скорее придумать какой-нибудь решительный план. Всякое
промедление грозило нам гибелью: с корабля могла прибыть новая шайка
пиратов и перерезать нас всех. Лучше всего было бы хитростью заманить их в
ловушку и напасть на них врасплох. Но как это сделать? Они могли с минуты
на минуту пожаловать сюда.
- Наверное, - сказал я капитану, - там, на корабле, уже стали
тревожиться, почему так долго не возвращается лодка. Скоро они пожелают
узнать, что сталось с посланными на берег матросами, и отправят к нам
другую лодку. На этот раз в лодке прибудут вооруженные люди, и тогда мы не
справимся с ними.
Капитан вполне согласился со мной.
- Раньше всего, - продолжал я, - мы должны позаботиться о том, чтобы
разбойники не могли увести свой баркас обратно, а для этого надо сделать
его непригодным для плавания, то есть продырявить его дно.
Мы тотчас же поспешили к баркасу. Это была большая лодка с крутыми
бортами. В баркасе оказалось много всякого добра. Мы нашли там кое-какое
оружие, пороховницу, две бутылки - одну с водкой, другую с ромом,
несколько сухарей, большой кусок сахару (фунтов пять или шесть),
завернутый в парусину. Все это было мне весьма кстати, особенно водка и
сахар: ни того, ни другого я не пробовал уже много лет.
Сложив весь этот груз на берегу и захватив с собой весла, мачту,
парус и руль, мы пробили в дне баркаса большую дыру. Таким образом, если
бы враги оказались сильнее нас и нам не удалось бы с ними справиться, их
баркас все же остался бы в наших руках, и, сказать по правде, на это я
рассчитывал больше всего.
Признаюсь, я не слишком верил, что нам посчастливится отнять у
пиратов корабль. "Но пусть они оставят нам баркас, - говорил я себе. -
Починить его ничего не стоит, а на таком судне я легко доберусь до
Подветренных островов. По дороге могу даже посетить моего испанца и его
соотечественников, томящихся среди дикарей".
После того как мы общими силами втащили баркас на такое высокое
место, куда не достигает прилив, мы присели отдохнуть и посоветоваться,
что же нам делать дальше.
Вдруг с корабля мы услышали пушечный выстрел. На корабле замахали
флагом. Это был, очевидно, призывный сигнал для баркаса.
Немного погодя грянуло еще несколько выстрелов, флагом махали не
переставая, но все эти сигналы оставались без ответа: баркас не двигался с
места. Наконец с корабля спустили шлюпку (все это нам было отлично видно в
подзорную трубу). Шлюпка направилась к берегу, и, когда она подошла ближе,
мы увидели, что в ней не меньше десяти человек, вооруженных ружьями.
От корабля до берега было около шести миль, так что мы могли не
торопясь рассмотреть людей, сидевших в шлюпке. Нам даже были видны их
лица: течением шлюпку отнесло немного восточнее того места, куда причалил
баркас, а гребцам, видимо, хотелось пристать именно к этому месту, и
потому некоторое время им пришлось идти вдоль берега, неподалеку от нас.
Тогда-то мы и могли хорошо рассмотреть их. Капитан узнавал каждого из них
и о каждом сообщал мне свое мнение.
По его словам, между ними были три очень честных матроса; он был
уверен, что их втянули в бунт против их воли, при помощи угроз и насилия,
но зато боцман и все остальные - отпетые злодеи и разбойники.
- Боюсь, что нам с ними не справиться, - прибавил капитан. - Все это
отчаянный народ, и теперь, когда они узнают, что мы еще сопротивляемся,
они не дадут нам пощады. Страшно подумать, что они сделают с нами!
Я усмехнулся и ответил ему:
- Почему вы говорите о страхе? Разве мы имеем право бояться? Ведь что
бы ни ожидало нас в будущем, все будет лучше нашей нынешней жизни, и,
следовательно, всякий выход из этого положения - даже смерть - мы должны
считать избавлением. Вспомните хотя бы о том, что я пережил здесь
одиночество. Легко ли двадцать семь лет быть отрезанным от мира? Неужели
вы не находите, что мне стоит рискнуть жизнью ради свободы? Нет, -
продолжал я, - опасность не смущает меня. Меня смущает другое.
- Что? - спросил он.
- Да то, что, как вы говорите, в числе этих людей есть три или четыре
честных матроса, которых мы должны пощадить. Будь они все злодеями, я бы
ни на миг не усомнился, что имею право уничтожить их всех. А в том, что мы
расправимся с ними, я совершенно уверен, потому что всякий, кто ступит на
этот остров, окажется в нашей власти, и от нас будет зависеть, убить его
или даровать ему жизнь.
Я говорил громким голосом, с веселым лицом. Моя уверенность в победе
передалась капитану, и мы горячо принялись за дело.
Еще раньше, когда с корабля стали спускать шлюпку, мы позаботились о
том, чтобы запрятать наших пленников подальше. Двоих, которые казались
капитану наиболее опасными, я отправил под конвоем Пятницы и помощника
капитана в пещеру. Из этой тюрьмы было нелегко убежать; даже если бы им и
удалось каким-нибудь чудом перебраться через обе ограды, они заблудились
бы в дремучем лесу, окружающем крепость. Сюда не могли донестись голоса их
сообщников, и отсюда было невозможно увидеть, что происходит на острове.
Здесь их снова связали, но Пятница все же хорошо накормил их и зажег для
них в пещере несколько наших самодельных свечей, а помощник капитана
объявил им, что, если они будут вести себя смирно, через день или два им
предоставят свободу.
- Но, - прибавил он, - если вы вздумаете бежать, вас при первой же
попытке пристрелят без всякой пощады.
Они обещали терпеливо переносить свое заключение и горячо благодарили
за то, что их не оставили без пищи и света.
С четырьмя остальными пленниками обошлись не так строго. Правда,
двоих мы оставили до поры до времени связанными, так как капитан не
ручался за них, но двух других я даже принял на службу по особой
рекомендации капитана. Оба они дали мне клятву, что будут служить мне
верой и правдой.
Итак, считая этих двух матросов и капитана с двумя его товарищами,
нас было теперь семеро хорошо вооруженных людей, и я не сомневался, что мы
без труда управимся с теми десятью молодцами, которые должны были сейчас
приехать. Тем более, что среди них, по словам капитана, были честные люди,
которых, как он утверждал, нам было не трудно перетянуть на свою сторону.
Подойдя к острову в том месте, где стоял их баркас, матросы
причалили, вышли из шлюпки и вытащили ее на берег, чему я был очень рад.
Признаться, я боялся, что они из предосторожности станут на якорь, не
доходя до берега, и что два или три матроса останутся караулить шлюпку, -
ведь тогда мы не могли бы ее захватить.
Выйдя на берег, они прежде всего побежали к своему баркасу.
Легко представить себе их изумление, когда они увидели, что с него
убраны все снасти, что весь груз исчез, а в днище зияет большая дыра.
Они столпились вокруг баркаса и долго толковали друг с другом, горячо
обсуждая, как могло случиться с их лодкой такое несчастье, а потом
принялись громко кричать, созывая товарищей. Но никто не откликнулся.
Тогда они стали в круг и по команде дали залп из всех своих ружей.
Лесное эхо подхватило их выстрел и повторило его несколько раз. Но и это
ни к чему не привело: сидевшие в пещере не могли услышать выстрела; те же,
что были при нас, хоть и слышали, но не посмели откликнуться.
Между тем пираты, убедившись, что все их призывы остаются без
отклика, страшно перепугались и решили тотчас же вернуться к себе на
корабль и сообщить остальным, что в баркасе продырявлено дно, а люди,
прибывшие на остров, убиты, так как иначе они непременно откликнулись бы.
Капитан, который до сих пор все еще надеялся, что нам удастся
захватить корабль, теперь окончательно упал духом.
- Все пропало! - сказал он тоскливо. - Как только на корабле станет
известно, что матросы, прибывшие на остров, исчезли, новый капитан отдаст
приказание сниматься с якоря, и тогда прощай мой корабль!
Но вскоре случилось событие, которое еще сильнее испугало капитана.
Не прошло и десяти минут, как мы увидели, что отчалившая от берега
шлюпка вдруг повернула назад и снова направляется к нашему острову. Должно
быть, по пути матросы потолковали друг с другом, и у них явился какой-то
новый план.
Мы молча наблюдали за ними.
Причалив к берегу, они оставили в шлюпке трех человек, а остальные
семеро взбежали вверх по гористому берегу и отправились в глубь острова -
очевидно, искать пропавших. Это сильно встревожило нас.
Если нам даже удастся захватить семерых, вышедших на берег, наша
победа будет совершенно бесплодна, так как мы упустим шлюпку с тремя
остальными. А те, вернувшись на корабль, расскажут товарищам о происшедшем
несчастье, и корабль тотчас же снимется с якоря и будет потерян для нас
навсегда.
Что было делать? Нам не оставалось ничего больше, как терпеливо
выжидать, чем все это кончится. После того как семеро матросов вышли на
берег, шлюпка с тремя остальными отошла на большое расстояние от берега и
стала на якорь, так что мы лишились возможности похитить и спрятать ее.
Те, что высадились на берег, очевидно, решили не расходиться. Они шли
плечом к плечу, взобрались на пригорок и стали подниматься на холм, под
которым находился мой дом. Нам было отлично их видно, но они видеть нас не
могли. Мы были бы очень рады, если бы они подошли к нам поближе, чтобы мы
могли выстрелить в них.
Мы надеялись, что они направятся, по крайней мере, к противоположному
берегу острова, потому что, пока они оставались на этой его стороне, мы не
могли покинуть нашу крепость. Но, добравшись до гребня холма, откуда
открывался вид на всю северо-восточную часть острова, на его леса и
долины, они остановились и снова принялись громко кричать.
Наконец, не дождавшись ответа и, должно быть, боясь удаляться от
берега, они уселись под деревом и стали совещаться друг с другом.
Хорошо было бы, если бы они легли и заснули, как те, что приехали
утром, тогда мы могли бы живо расправиться с ними.
Но они и не думали спать. Они чуяли, что на острове творится
неладное, и решили быть настороже, хоть и не знали, какая грозит им
опасность и откуда она может прийти.
Увидев, что они совещаются, капитан высказал одно очень толковое
соображение.
- Весьма возможно, - сказал он, - что они на своем военном совете
решат еще раз подать сигнал пропавшим товарищам и все сразу выстрелят из
ружей. Тут бы нам броситься на них, тотчас же после выстрела, когда их
ружья будут разряжены. Тогда им ничего больше не останется, как сдаться, и
дело обойдется без кровопролития.
План, по-моему, был недурен, но, для того, чтобы он удался, нам
следовало бы находиться сейчас на очень близком расстоянии от врагов. Ведь
мы должны броситься на них в ту самую минуту, когда они дадут залп. Но они
расположились так далеко от нас, что нечего было и думать о внезапном
нападении на них.
Впрочем, они и не стали стрелять.
Мы не знали, на что решиться.
Наконец я сказал:
- По-моему, нам нечего делать до наступления ночи. А ночью, если эти
семеро не вернутся в лодку, мы можем незаметно пробраться к морю и
приманить какой-нибудь хитростью тех троих, что остались в лодке.
Мы долго сидели в засаде и с нетерпением ждали, когда же пираты
тронутся с места. Нам казалось, что их совещанию не будет конца.
Вдруг они сразу вскочили и направились прямо к морю. Должно быть, им
показалось, что оставаться на острове опасно, и они решили вернуться на
корабль, не разыскивая своих погибших товарищей.
"Плохо наше дело! - подумал я. - Очевидно, нам придется навсегда
проститься с кораблем".
Я сказал об этом капитану; он пришел в такое отчаяние, что чуть не
лишился чувств.
Но тут я придумал некую военную хитрость, которую и пустил в ход.
Хитрость немудреная, но план мой удался превосходно. Подозвав к себе
Пятницу и помощника капитана, я приказал им спуститься к бухточке (той
самой, через которую когда-то Пятница переправился вплавь, когда за ним
бежали людоеды), затем, обогнув ее, свернуть за полмили к западу,
подняться на пригорок и кричать что есть силы, пока не услышат
возвращающиеся к лодке матросы. Когда же матросы откликнутся, перебежать
на другое место и снова кричать и аукать и таким образом, постоянно меняя
места, заманивать врагов все дальше и дальше в глубь острова, пока они не
заплутаются в лесу, а тогда окольными путями вернуться сюда, ко мне.
Матросы уже садились в лодку и были готовы отчалить, как вдруг со
стороны бухточки послышались громкие крики: это кричал Пятница и вместе с
ним помощник капитана.
Чуть только пираты услышали их голоса, они сейчас же откликнулись и
со всех ног пустились бежать вдоль берега в ту сторону, откуда неслись эти
крики, но бухта преградила им путь, так как было время прилива и вода в
бухте стояла очень высоко. Тогда они окликнули оставшихся в шлюпке, чтобы
те подъехали и перевезли их на другой берег.
Этого-то я и ожидал.
Они перебрались через бухту и побежали дальше, прихватив с собой еще
одного человека. Таким образом, в шлюпке осталось только двое. Я видел,
как они отвели ее в самый конец бухты, поближе к земле, и привязали там к
тощему деревцу.
Это очень обрадовало меня. Предоставив Пятнице и помощнику капитана
делать свое дело, я приказал остальному отряду следовать за мной.
Прячась в густом и высоком кустарнике, мы обогнули бухту и внезапно
появились перед теми матросами, которые остались у берега. Один из них
сидел в шлюпке, другой лежал на берегу и дремал. Увидев нас в трех шагах
от себя, он хотел было вскочить и убежать, но стоявший впереди капитан
бросился на него и ударил его прикладом. Затем, не давая опомниться
другому матросу, он крикнул ему:
- Сдавайся - или смерть!
Это был один из тех матросов, про которых капитан говорил, что они
примкнули к бунтовщикам не по своей охоте, а подчиняясь насилию. Матрос не
только сдался нам по первому нашему требованию, но тотчас же сам заявил о
своем желании вступить в наш отряд. Вскоре он доказал нам своими
поступками, что достоин нашего доверия.
Тем временем Пятница с помощником капитана продолжали кричать и
аукать. Откликаясь на крики матросов, они водили их по всему острову, от
холма к холму, из рощи в рощу, пока не завели в такую дремучую глушь,
откуда нельзя было выбраться на берег до наступления ночи. Можно себе
представить, как измучили и утомили они неприятеля, если и сами воротились
к нам смертельно усталые.
Теперь нам оставалось только подкараулить пиратов, когда они будут
возвращаться к тому месту, где была оставлена шлюпка, и, ошеломив
неожиданным нападением во тьме, заставить их сдаться нам в плен.
Они воротились не скоро. Нам пришлось прождать несколько часов, и
только тогда мы услышали, что они медленно пробираются к берегу. Шли они
врозь, далеко друг от друга. Передние кричали задним:
- Скорее! Скорее!
Задние отвечали:
- Мы не можем, мы устали, мы падаем...
Все это было нам на руку.
Наконец они подошли к бухте. За эти несколько часов начался отлив, и
шлюпка, которая была привязана к дереву, очутилась теперь на суше.
Невозможно описать, что сталось с пиратами, когда они увидели, что
шлюпка на мели, а люди исчезли. С громкими воплями они метались по берегу,
проклиная свою судьбу; они кричали, что их занесло на заколдованный
остров, что тут водятся либо разбойники, которые всех перережут, либо
черти, которые сожрут их живьем.
Несколько раз принимались они кликать своих товарищей, называя их по
именам и по прозвищам, но, разумеется, не получали ответа.
При скудном вечернем свете нам было видно, как они бегают взад и
вперед, ломая в отчаянии руки. Утомившись этой бесцельной беготней, пираты
бросались в лодку, чтобы перевести дух, но не проходило и минуты, как они
выскакивали на берег и снова бегали взад и вперед.
Мои спутники упрашивали меня позволить им напасть на врага, как
только стемнеет. Но я не хотел проливать столько крови и решил
расправиться с пиратами более мирным путем. А главное, я знал, что враг
вооружен с головы до ног, и не хотел рисковать жизнью своих людей. Нужно
было подождать, не разделятся ли неприятельские силы на два или три
отряда, а пока я приказал своему войску наступать на врага.
Пятницу и капитана я выслал вперед. Они должны были подкрасться к
пиратам на четвереньках, чтобы стрелять в упор, если это понадобится.
Но недолго им пришлось ползти: на них почти наткнулись, случайно
отделившись от остальных, три пирата, и в том числе боцман, который, как
уже сказано, был главным зачинщиком, а теперь вел себя как самый
отъявленный трус.
Чуть только капитан услышал голос главного виновника всех своих бед и
понял, что тот в его власти, он пришел в такое неистовство, что вскочил на
ноги и выстрелил злодею прямо в грудь. Тогда, конечно, выстрелил и
Пятница. Боцман был убит наповал, другой пират был тяжело ранен (он
скончался часа через два), третьему же удалось убежать.
Услышав выстрелы, я тотчас двинул вперед всю свою армию, численность
которой достигала теперь восьми человек. Вот ее полный состав: я - первый
фельдмаршал, Пятница - генерал-лейтенант, затем капитан с двумя офицерами
и трое рядовых - военнопленные, которым мы доверили ружья.
Когда мы подошли к неприятелю, было уже совсем темно, так что нельзя
было разобрать, сколько нас.
Я подозвал к себе одного из военнопленных - того самого матроса,
которого пираты оставили в шлюпке (теперь он сражался в наших рядах), и
приказал ему окликнуть по имени его бывших товарищей.
Прежде чем стрелять, я хотел попытаться вступить с ними в переговоры
и в случае удачи покончить дело миром.
Моя попытка вполне удалась. Иначе, впрочем, и быть не могло: враги
были доведены до отчаяния, им только и оставалось, что сдаться.
Итак, мой матрос закричал во все горло:
- Том Смит! Том Смит!
Том Смит сейчас же откликнулся:
- Кто меня зовет? Ты, Джимми Рой?
Он, очевидно, узнал этого матроса по голосу.
Джимми Рой отвечал:
- Да-да, это я! Том Смит, бросай ружье и сдавайся, а не то вы
пропали! Вас в одну минуту прикончат.
- Да кому же сдаваться? Где они там? - крикнул опять Том Смит.
- Здесь! - отозвался Джимми Рой. - Их пятьдесят человек, и с ними наш
капитан. Вот уже два часа, как они преследуют вас. Боцман убит. Билл Фраи
ранен, а меня взяли в плен. Если вы не сдадитесь сию же минуту, прощайтесь
с жизнью - вам не будет пощады!
Тогда Том Смит закричал:
- Спроси у них, будем ли мы помилованы. Если да, мы сейчас же
сдадимся, так ты им и скажи.
- Хорошо, я скажу, - ответил Джимми Рой.
Но тут вступил в переговоры уже сам капитан.
- Эй, Смит! - закричал он. - Узнаешь мой голос? Так слушай: если вы
немедленно положите оружие и сдадитесь, я обещаю вам пощаду, всем, кроме
Билла Аткинса.
- Капитан, смилуйтесь надо мной, ради бога! - взмолился Билл Аткинс.
- Чем я хуже других? Другие так же виноваты, как и я.
Это была чистейшая ложь, потому что Билл Аткинс, закоренелый пират и
разбойник, давно подговаривал матросов заняться морским грабежом. Он
первый бросился на капитана и связал ему руки, оскорбляя и ругая его.
Поэтому капитан сказал Биллу Аткинсу, чтобы тот сдавался без всяких
условий, а там уж пусть начальник острова решает, жить ему или умереть.
(Начальник острова - это я: так меня теперь все величали.)
Билл Аткинс был принужден сдаться.
