Уже тринадцать дней я жил на острове и за это время побывал на
корабле одиннадцать раз, перетащив на берег решительно все, что в
состоянии поднять пара человеческих рук. Не сомневаюсь, что, если бы тихая
погода продержалась дольше, я перевез бы по частям весь корабль.
Делая приготовления к двенадцатому рейсу, я заметил, что поднимается
ветер. Тем не менее, дождавшись отлива, я отправился на корабль. Во время
прежних своих посещений я так основательно обшарил нашу каюту, что мне
казалось, будто там уж ничего невозможно найти. Но вдруг мне бросился в
глаза маленький шкаф с двумя ящиками: в одном я нашел три бритвы, ножницы
и около дюжины хороших вилок и ножей; в другом ящике оказались деньги,
частью европейской, частью бразильской серебряной и золотой монетой, -
всего до тридцати шести фунтов стерлингов.
Я усмехнулся при виде этих денег.
- Негодный мусор, - проговорил я, - на что ты мне теперь? Всю кучу
золота я охотно отдал бы за любой из этих грошовых ножей. Мне некуда тебя
девать. Так отправляйся же на дно морское. Если бы ты лежал на полу,
право, не стоило бы труда нагибаться, чтобы поднять тебя.
Но, поразмыслив немного, я все же завернул деньги в кусок парусины и
прихватил, их с собой.
Море бушевало всю ночь, и, когда поутру я выглянул из своей палатки,
от корабля не осталось и следа. Теперь я мог всецело заняться вопросом,
который тревожил меня с первого дня: что мне делать, чтобы на меня не
напали ни хищные звери, ни дикие люди? Какое жилье мне устроить? Выкопать
пещеру или поставить палатку?
В конце концов я решил сделать и то и другое.
К этому времени мне стало ясно, что выбранное мною место на берегу не
годится для постройки жилища: это было болотистое, низменное место, у
самого моря. Жить в подобных местах очень вредно. К тому же поблизости не
было пресной воды. Я решил найти другой клочок земли, более пригодный для
жилья. Мне было нужно, чтобы жилье мое было защищено и от солнечного зноя
и от хищников; чтобы оно стояло в таком месте, где нет сырости; чтобы
вблизи была пресная вода. Кроме того, мне непременно хотелось, чтобы из
моего дома было видно море.
"Может случиться, что неподалеку от острова появится корабль, -
говорил я себе, - а если я не буду видеть моря, я могу пропустить этот
случай".
Как видите, мне все еще не хотелось расставаться с надеждой.
После долгих поисков я нашел наконец подходящий участок для постройки
жилища. Это была небольшая гладкая полянка на скате высокого холма. От
вершины до самой полянки холм спускался отвесной стеной, так что я мог не
опасаться нападения сверху. В этой стене у самой полянки было небольшое
углубление, как будто вход в пещеру, но никакой пещеры не было. Вот
тут-то, прямо против этого углубления, на зеленой полянке я и решил
разбить палатку.
Место это находилось на северо-западном склоне холма, так что почти
до самого вечера оно оставалось в тени. А перед вечером его озаряло
заходящее солнце.
Прежде чем ставить палатку, я взял заостренную палку и описал перед
самым углублением полукруг ярдов десяти в диаметре. Затем по всему
полукругу я вбил в землю два ряда крепких высоких кольев, заостренных на
верхних концах. Между двумя рядами кольев я оставил небольшой промежуток и
заполнил его до самого верха обрезками канатов, взятых с корабля. Я сложил
их рядами, один на другой, а изнутри укрепил ограду подпорками. Ограда
вышла у меня на славу: ни пролезть сквозь нее, ни перелезть через нее не
мог ни человек, ни зверь. Эта работа потребовала много времени и труда.
Особенно трудно было нарубить в лесу жердей, перенести их на место
постройки, обтесать и вбить в землю.
Забор был сплошной, двери не было. Для входа в мое жилище мне служила
лестница. Я приставлял ее к частоколу всякий раз, когда мне нужно было
войти или выйти.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Робинзон на новоселье. - Коза и козленок
Трудно мне было перетаскивать в крепость все мои богатства -
провизию, оружие и другие вещи. Еле справился я с этой работой. И сейчас
же пришлось взяться за новую: разбить большую, прочную палатку.
В тропических странах дожди, как известно, бывают чрезвычайно обильны
и в определенное время года льют без перерыва много дней. Чтобы
предохранить себя от сырости, я сделал двойную палатку, то есть сначала
поставил одну палатку, поменьше, а над нею - другую, побольше. Наружную
палатку я накрыл брезентом, захваченным мною на корабле вместе с парусами.
Теперь я спал уже не на подстилке, брошенной прямо на землю, а в
очень удобном гамаке, принадлежавшем помощнику нашего капитана.
Я перенес в палатку все съестные припасы и прочие вещи, которые могли
испортиться от дождей. Когда все это было внесено внутрь ограды, я наглухо
заделал отверстие, временно служившее мне дверью, и стал входить по
приставной лестнице, о которой уже сказано выше. Таким образом, я жил, как
в укрепленном замке, огражденный от всяких опасностей, и мог спать
совершенно спокойно.
Заделав ограду, я принялся копать пещеру, углубляя естественную
впадину в горе. Пещера приходилась как раз за палаткой и служила мне
погребом. Выкопанные камни я уносил через палатку во дворик и складывал у
ограды с внутренней стороны. Туда же ссыпал я и землю, так что почва во
дворике поднялась фута на полтора.
Немало времени отняли у меня эти работы. Впрочем, в ту пору меня
занимали многие другие дела и случилось несколько таких происшествий, о
которых я хочу рассказать.
Как-то раз, еще в то время, когда я только готовился ставить палатку
и рыть пещеру, набежала вдруг черная туча и хлынул проливной дождь. Потом
блеснула молния, раздался страшный удар грома.
В этом, конечно, не было ничего необыкновенного, и меня испугала не
столько самая молния, сколько одна мысль, которая быстрее молнии
промелькнула у меня в уме: "Мой порох!"
У меня замерло сердце. Я с ужасом думал: "Один удар молнии может
уничтожить весь мой порох! А без него я буду лишен возможности обороняться
от хищных зверей и добывать себе пищу". Странное дело: в то время я даже
не подумал о том, что при взрыве раньше всего могу погибнуть я сам.
Этот случай произвел на меня такое сильное впечатление, что, как
только гроза прошла, я отложил на время все свои работы по устройству и
укреплению жилища и принялся за столярное ремесло и шитье: я шил мешочки и
делал ящички для пороха. Нужно было разделить порох на несколько частей и
каждую часть хранить отдельно, чтобы они не могли вспыхнуть все сразу.
На эту работу у меня ушло почти две недели. Всего пороху у меня было
до двухсот сорока фунтов. Я разложил все это количество по мешочкам и
ящичкам, разделив его по крайней мере на сто частей.
Мешочки и ящички я запрятал в расселины горы, в таких местах, куда не
могла проникнуть сырость, и тщательно отметил каждое место. За бочонок с
подмоченным порохом я не боялся - этот порох и без того был плохой - и
потому поставил его, как он был, в пещеру, или в свою "кухню", как я
мысленно называл ее.
Все это время я раз в день, а иногда и чаще, выходил из дому с ружьем
- для прогулки, а также для того, чтобы ознакомиться с местной природой и,
если удастся, подстрелить какую-нибудь дичь.
В первый же раз как я отправился в такую экскурсию, я сделал
открытие, что на острове водятся козы. Я очень обрадовался, но вскоре
оказалось, что козы необычайно проворны и чутки, так что подкрасться к ним
нет ни малейшей возможности. Впрочем, это не смутило меня: я не
сомневался, что рано или поздно научусь охотиться за ними.
Вскоре я подметил одно любопытное явление: когда козы были на вершине
горы, а я появлялся в долине, все стадо тотчас же убегало от меня прочь;
но если козы были в долине, а я на горе, тогда они, казалось, не замечали
меня. Из этого я сделал вывод, что глаза у них устроены особенным образом:
они не видят того, что находится наверху. С тех пор я стал охотиться так:
взбирался на какой-нибудь холм и стрелял в коз с вершины.
Первым же выстрелом я убил молодую козу, при которой был сосунок. Мне
от души было жаль козленка. Когда мать упала, он продолжал смирно стоять
возле нее и доверчиво глядел на меня. Мало того, когда я подошел к убитой
козе, взвалил ее на плечи и понес домой, козленок побежал за мной. Так мы
дошли до самого дома. Я положил козу на землю, взял козленка и спустил его
через ограду во двор. Я думал, что мне удастся вырастить его и приручить,
но он еще не умел есть траву, и я был принужден его зарезать. Мне надолго
хватило мяса этих двух животных. Ел я вообще немного, стараясь по
возможности беречь свои запасы, в особенности сухари.
После того как я окончательно устроился в своем новом жилище, мне
пришлось задуматься над тем, как бы мне скорее сложить себе печь или
вообще какой-нибудь очаг. Необходимо было также запастись дровами.
Как я справился с этой задачей, как я увеличил свой погреб, как
постепенно окружил себя некоторыми удобствами жизни, я подробно расскажу
на дальнейших страницах.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Календарь Робинзона. - Робинзон устраивает свое жилье
- Вскоре после того, как я поселился на острове, мне вдруг пришло в
голову, что я потеряю счет времени и даже перестану отличать воскресенья
от будней, если не заведу календаря.
Календарь я устроил так: обтесал топором большое бревно и вбил его в
песок на берегу, на том самом месте, куда меня выбросило бурей, и прибил к
этому столбу перекладину, на которой вырезал крупными буквами такие слова:
ЗДЕСЬ Я ВПЕРВЫЕ
СТУПИЛ НА ЭТОТ ОСТРОВ
30 СЕНТЯБРЯ 1659 ГОДА
С тех пор я каждый день делал на своем столбе зарубку в виде короткой
черточки. Через шесть черточек я делал одну длиннее - это означало
воскресенье; зарубки же, обозначающие первое число каждого месяца, я делал
еще длиннее. Таким образом я вел мой календарь, отмечая дни, недели,
месяцы и годы.
Перечисляя вещи, перевезенные мною с корабля, как уже было сказано, в
одиннадцать приемов, я не упомянул о многих мелочах, хотя и не особенно
ценных, но сослуживших мне тем не менее большую службу. Так, например, в
каютах капитана и его помощника я нашел чернила, перья и бумагу, три или
четыре компаса, некоторые астрономические приборы, подзорные трубы,
географические карты и корабельный журнал. Все это я сложил в один из
сундуков на всякий случай, не зная даже, понадобится ли мне что-нибудь из
этих вещей. Затем мне попалось несколько книг на португальском языке. Я
подобрал и их.
Были у нас на корабле две кошки и собака. Кошек я перевез на берег на
плоту; собака же еще во время моей первой поездки сама спрыгнула в воду и
поплыла за мной. Много лет она была мне надежным помощником, служила мне
верой и правдой. Она почти заменяла мне человеческое общество, только не
могла говорить. О, как бы дорого я дал, чтобы она заговорила!
Чернила, перья и бумагу я старался всячески беречь. Пока у меня были
чернила, я подробно записывал все, что случалось со мной; когда же они
иссякли, пришлось прекратить записи, так как я не умел делать чернила и не
мог придумать, чем их заменить.
Вообще, хотя у меня был такой обширный склад всевозможных вещей, мне,
кроме чернил, недоставало еще очень многого: у меня не было ни лопаты, ни
заступа, ни кирки - ни одного инструмента для земляных работ. Не было ни
иголок, ни ниток. Мое белье пришло в полную негодность, но вскоре я
научился обходиться совсем без белья, не испытывая большого лишения.
Так как мне не хватало нужных инструментов, всякая работа шла у меня
очень медленно и давалась с большим трудом. Над тем частоколом, которым я
обвел мое жилище, я работал чуть не целый год. Нарубить в лесу толстые
жерди, вытесать из них колья, перетащить эти колья к палатке - на все это
нужно было много времени. Колья были очень тяжелые, так что я мог поднять
не более одного зараз, и порою у меня уходило два дня лишь на то, чтобы
вытесать кол и принести его домой, а третий день - чтобы вбить его в
землю.
Вбивая колья в землю, я употреблял сначала тяжелую дубину, но потом я
вспомнил, что у меня есть железные ломы, которые я привез с корабля. Я
стал работать ломом, хотя не скажу, чтобы это сильно облегчило мой труд.
Вообще вбивание кольев было для меня одной из самых утомительных и
неприятных работ. Но мне ли было этим смущаться? Ведь все равно я не знал,
куда мне девать мое время, и другого дела у меня не было, кроме скитаний
по острову в поисках пищи; этим делом я занимался аккуратно изо дня в
день.
Порою на меня нападало отчаяние, я испытывал смертельную тоску, чтобы
побороть эти горькие чувства, я взял перо и попытался доказать себе
самому, что в моем бедственном положении есть все же немало хорошего.
Я разделил страницу пополам и написал слева "худо", а справа
"хорошо", и вот что у меня получилось:
ХУДО ХОРОШО
Я заброшен на унылый, Но я остался в живых, хо-
необитаемый остров, и у тя мог бы утонуть, как все
меня нет никакой надежды мои спутники.
спастись.
Я удален от всего чело- Но я не умер с голоду и
вечества; я пустынник, из- не погиб в этой пустыне.
гнанный навсегда из мира
людей.
У меня мало одежды, и Но климат здесь жаркий,
скоро мне нечем будет при- и можно обойтись без одеж-
крыть наготу. ды.
Я не могу защитить себя, Но здесь нет ни людей, ни
если на меня нападут злые зверей. И я могу считать
люди или дикие звери. себя счастливым, что меня
не выбросило на берег Аф-
рики, где столько свирепых
хищников.
Мне не с кем перемол- Но я успел запастись
виться словом, некому обо- всем необходимым для жизни
дрить и утешить меня. и обеспечить себе пропита-
ние до конца своих дней.
Эти размышления оказали мне большую поддержку. Я увидел, что мне не
следует унывать и отчаиваться, так как в самых тяжелых горестях можно и
должно найти утешение.
Я успокоился и стал гораздо бодрее. До той поры я только и думал, как
бы мне покинуть этот остров; целыми часами я вглядывался в морскую даль -
не покажется ли где-нибудь корабль. Теперь же, покончив с пустыми
надеждами, я стал думать о том, как бы мне получше наладить мою жизнь на
острове.
Я уже описывал свое жилище. Это была палатка, разбитая на склоне горы
и обнесенная крепким двойным частоколом. Но теперь мою ограду можно было
назвать стеной или валом, потому что вплотную к ней, с наружной ее
стороны, я вывел земляную насыпь в два фута толщиной.
Спустя еще некоторое время (года через полтора) я положил на свою
насыпь жерди, прислонив их к откосу горы, а сверху сделал настил из веток
и длинных широких листьев. Таким образом, мой дворик оказался под крышей,
и я мог не бояться дождей, которые, как я уже говорил, в определенное
время года беспощадно поливали мой остров.
Читатель уже знает, что все имущество я перенес в свою крепость -
сначала только в ограду, а затем и в пещеру, которую я вырыл в холме за
палаткой. Но я должен сознаться, что первое время мои вещи были свалены в
кучу, как попало, и загромождали весь двор. Я постоянно натыкался на них,
и мне буквально негде было повернуться. Чтобы уложить все как следует,
пришлось расширить пещеру.
После того как я заделал вход в ограду и, следовательно, мог считать
себя в безопасности от нападения хищных зверей, я принялся расширять и
удлинять мою пещеру. К счастью, гора состояла из рыхлого песчаника.
Прокопав землю вправо, сколько было нужно по моему расчету, я повернул еще
правее и вывел ход наружу, за ограду.
Этот сквозной подземный ход - черный ход моего жилища - не только
давал мне возможность свободно уходить со двора и возвращаться домой, но и
значительно увеличивал площадь моей кладовой.
Покончив с этой работой, я принялся мастерить себе мебель. Всего
нужнее были мне стол и стул: без стола и стула я не мог вполне
наслаждаться даже теми скромными удобствами, какие были доступны мне в
моем одиночестве, - не мог ни есть по-человечески, ни писать, ни читать.
И вот я стал столяром.
Ни разу в жизни до той поры я не брал в руки столярного инструмента,
и тем не менее благодаря природной сообразительности и упорству в труде я
мало-помалу приобрел такой опыт, что, будь у меня все необходимые
инструменты, мог бы сколотить любую мебель.
Но даже и без инструментов или почти без инструментов, с одним только
топором да рубанком, я сделал множество вещей, хотя, вероятно, никто еще
не делал их столь первобытным способом и не затрачивал при этом так много
труда. Только для того чтобы сделать доску, я должен был срубить дерево,
очистить ствол от ветвей и обтесывать с обеих сторон до тех пор, пока он
не превратится в какое-то подобие доски. Способ был неудобный и очень
невыгодный, так как из целого дерева выходила лишь одна доска. Но ничего
не поделаешь, приходилось терпеть. К тому же мое время и мой труд стоили
очень дешево, так не все ли равно, куда и на что они шли?
Итак, прежде всего я сделал себе стол и стул. Я употребил на это
короткие доски, взятые с корабля. Затем я натесал длинных досок своим
первобытным способом и приладил в моем погребе несколько полок, одну над
другой, фута по полтора шириной. Я сложил на них инструменты, гвозди,
обломки железа и прочую мелочь - словом, разложил все по местам, чтобы,
когда понадобится, я мог легко найти каждую вещь.
Кроме того, я вбил в стену моего погреба колышки и развесил на них
ружья, пистолеты и прочие вещи.
Кто увидел бы после этого мою пещеру, наверное принял бы ее за склад
всевозможных хозяйственных принадлежностей. И для меня было истинным
удовольствием заглядывать в этот склад - так много было там всякого добра,
в таком порядке были разложены и развешаны все вещи, и каждая мелочь была
у меня под рукой.
С этих-то пор я и начал вести свой дневник, записывая все, что я
сделал в течение дня. Первое время мне было не до записей: я был слишком
завален работой; к тому же меня удручали тогда такие мрачные мысли, что я
боялся, как бы они не отразились в моем дневнике.
Но теперь, когда мне наконец удалось совладать со своей тоской,
когда, перестав баюкать себя бесплодными мечтами и надеждами, я занялся
устройством своего жилья, привел в порядок свое домашнее хозяйство,
смастерил себе стол и стул, вообще устроился по возможности удобно и
уютно, я принялся за дневник. Привожу его здесь целиком, хотя большая
часть описанных в нем событий уже известна читателю из предыдущих глав.
Повторяю, я вел мой дневник аккуратно, пока у меня были чернила. Когда же
чернила вышли, дневник поневоле пришлось прекратить. Прежде всего я сделал
себе стол и стул.
***
===
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Дневник Робинзона. - Землетрясение
30 сентября 1659 года. Наш корабль, застигнутый в открытом море
страшным штормом, потерпел крушение. Весь экипаж, кроме меня, утонул; я
же, несчастный Робинзон Крузо, был выброшен полумертвым на берег этого
проклятого острова, который назвал островом Отчаяния.
До поздней ночи меня угнетали самые мрачные чувства: ведь я остался
без еды, без жилья; у меня не было ни одежды, ни оружия; мне негде было
спрятаться, если бы на меня напали враги. Спасения ждать было неоткуда. Я
видел впереди только смерть: либо меня растерзают хищные звери, либо убьют
дикари, либо я умру голодной смертью.
Когда настала ночь, я влез на дерево, потому что боялся зверей. Всю
ночь я проспал крепким сном, несмотря на то что шел дождь.
1 октября. Проснувшись поутру, я увидел, что наш корабль сняло с мели
приливом и пригнало гораздо ближе к берегу. Это подало мне надежду, что,
когда ветер стихнет, мне удастся добраться до корабля и запастись едой и
другими необходимыми вещами. Я немного приободрился, хотя печаль о
погибших товарищах не покидала меня. Мне все думалось, что, останься мы на
корабле, мы непременно спаслись бы. Теперь из его обломков мы могли бы
построить баркас, на котором и выбрались бы из этого гиблого места.
Как только начался отлив, я отправился на корабль. Сначала я шел по
обнажившемуся дну моря, а потом пустился вплавь. Весь этот день дождь не
прекращался, но ветер утих совершенно.
С 1 по 24 октября я был занят перевозкой вещей. Я отплывал на корабль
с наступлением отлива и плыл обратно, когда начинался прилив. Вещи
перевозил на плотах. Все время шли дожди; порою погода прояснялась, но
ненадолго: должно быть, в здешних широтах это период дождей.
25 октября. Всю ночь и весь день шел дождь и дул сильный порывистый
ветер. Корабль за ночь разбило в щепки; на том месте, где он стоял, торчат
какие-то жалкие обломки, да и те видны только во время отлива. Весь этот
день я хлопотал около вещей: укрывал и укутывал их, чтобы не испортились
от дождя.
26 октября. Нашел, как мне кажется, подходящее место для жилья. Нужно
будет обнести его частоколом.
С 27 по 30 октября усиленно работал: перетаскивал свое имущество в
новое жилище, хотя почти все время шел дождь.
31 октября. Утром бродил по острову с ружьем, надеясь подстрелить
какую-нибудь дичь, а кстати и осмотреть окрестности. Убил козу. Ее
козленок побежал за мной и проводил меня до самого дома, но вскоре
пришлось убить и его - он был так мал, что еще не умел есть траву.
1 ноября. Разбил на новом месте, у самой горы, большую палатку и
повесил в ней на кольях гамак.
4 ноября. Распределил свое время, назначив определенные часы для
охоты за дичью, для работы, для сна и для развлечений. С утра, если нет
дождя, часа два-три брожу по острову с ружьем, затем до одиннадцати
работаю, в одиннадцать завтракаю, с двенадцати до двух отдыхаю (так как
это самая жаркая пора дня), с двух опять принимаюсь за работу. Все рабочие
Часы в последние два дня я мастерил стол. В то время я был еще плохим
столяром. Но чему не научит нужда! Я становлюсь мастером на все руки. Без
сомнения, такого же мастерства достиг бы и всякий другой, если бы очутился
в моем положении.
13 ноября. Шел дождь. Земля и воздух заметно освежились, и стало
легче дышать, но все время гремел страшный гром и сверкала молния, так что
я испугался, как бы не воспламенился мой порох. Когда гроза прошла, я
решил весь мой запас пороха разделить на самые мелкие части и хранить в
разных местах, чтобы он не взорвался весь разом.
14, 15 и 16 ноября. Все эти дни делал ящички для пороха; в каждый
такой ящичек должно войти от одного до двух фунтов. Сегодня разложил весь
порох по ящичкам и запрятал их в расселины горы, как можно дальше один от
другого. Вчера убил большую птицу. Что это за птица, не знаю. Мясо у нее
было вкусное.
17 ноября. Сегодня начал было рыть пещеру в песчаной горе за
палаткой, чтобы поудобнее разложить мое имущество. Но для этой работы
необходимы три вещи: кирка, лопата и тачка или корзина, чтобы выносить
вырытую землю, а у меня ничего этого нет. Пришлось прекратить работу.
Долго думал, чем заменить эти вещи или как их сделать. Вместо кирки
попробовал работать железным ломом; он годится, только слишком тяжел.
Затем остаются лопата и тачка. Без лопаты никак нельзя обойтись, но я
решительно не могу придумать, как ее сделать или чем заменить.
18 ноября. Нашел в лесу то самое дерево (или той же породы), которое
в Бразилии называют "железным", потому что оно необыкновенно упруго.
Срубил одно дерево с большим трудом. Мой топор совсем затупился. Отрубив
от ствола большой чурбан, я еле дотащил его до моего жилья - так он
оказался тяжел! Я решил сделать из него лопату. Дерево было такое твердое,
что эта работа отняла у меня очень много времени и труда. Но лопату я
все-таки сделал. Рукоятка вышла не хуже, чем делают у нас в Англии, а
самая лопата оказалась непрочной. Следовало бы обить ее железом, но
листового железа у меня не было, поэтому она прослужила мне недолго.
Впрочем, на первых порах я хорошо использовал ее для земляных работ, хотя,
я думаю, ни одна лопата в мире не изготовлялась таким затейливым способом,
ни на одну не тратилось так много труда.
Мне не хватало еще тачки или корзины. О корзине я не смел и мечтать:
чтобы сплести ее, нужны были гибкие прутья, а я, несмотря на все поиски,
так и не нашел их в лесу. Смастерить тачку у меня, пожалуй, хватило бы
уменья, но ведь для тачки требуется колесо, я же не имел никакого понятия
о том, как изготовляются колеса. Кроме того, колесо нужно было надеть на
железную ось, которой у меня тоже не было. Пришлось отказаться от этой
затеи. Вместо тачки я сколотил из досок небольшое корыто, вроде тех, в
которых каменщики держат известку. В нем я и выносил вырытую землю.
Корыто было легче сделать, чем лопату. Но все вместе - корыто, лопата
и бесплодные попытки сделать тачку - отняло у меня по меньшей мере четыре
дня, за исключением тех утренних часов, когда я уходил на охоту с ружьем.
Вообще редкий день я не выходил на охоту, и почти не было случая, чтобы я
не принес какой-нибудь дичи.
23 ноября. Закончил работу над лопатой и корытом. Как только эти вещи
были готовы, принялся опять копать пещеру. Копал весь день, насколько
хватало сил. Мне нужно было очень просторное помещение, которое в одно и
то же время могло бы служить погребом, складочным местом для вещей,
кладовой, кухней и столовой.
10 декабря. Так я проработал ровно восемнадцать дней и уже считал
свою работу законченной, как вдруг сегодня с одного края обвалилась земля.
Должно быть, я сделал пещеру слишком широкой. Обвал был так велик, что я
испугался: будь я в это время в пещере, мне уже наверное не понадобился бы
могильщик. Этот горестный случай наделал мне много хлопот: надо будет
выносить из пещеры всю обвалившуюся землю, а главное - придется теперь
подпереть свод, иначе никогда нельзя быть уверенным, что обвал не
повторится.
11 декабря. С нынешнего дня принялся за работу. Пока поставил две
сваи и на каждой по две доски крест-накрест.
77 декабря. Окончательно укрепил первые две сваи и поставил еще
несколько, тоже с досками наверху, как и первые две. Теперь уж никакой
обвал мне не страшен. Сваи я поставил рядами, так что они будут заодно,
служить в моем погребе перегородкой. Эта работа заняла у меня всю неделю.
С этого дня по 20 декабря прилаживал в погребе полки, вбивал в перегородку
гвозди и развешивал все вещи, какие можно повесить.
20 декабря. Перенес в пещеру всю утварь и разложил все по местам.
Теперь хозяйство у меня в полном порядке. Сделал еще один стул и прибил
несколько маленьких полочек для провизии - вышло нечто вроде буфета. Досок
остается у меня очень мало.
24 декабря. Всю ночь и весь день шел проливной дождь. Не выходил из
дому.
26 декабря. Дождь перестал. Наступила ясная погода. Стало гораздо
прохладнее.
27 декабря. Подстрелил двух козлят: одного убил, другого ранил в
ногу, так что он не мог убежать; поймал его и привел домой на веревке.
Дома осмотрел его ногу: она была перебита; я забинтовал ее.
Примечание. Я выходил этого козленка: сломанная нога срослась, и он
стал отлично бегать. Но от меня не убежал: я так долго возился с ним, что
он ко мне привык и не хотел уходить. Он пасся на лужайке, неподалеку от
палатки. Глядя на него, я подумал, что хорошо было бы завести домашний
скот, чтобы подготовить себе пропитание к тому времени, когда у меня
выйдут заряды и порох.
28, 29, 30 и 31 декабря. Сильная жара при полном безветрии. Выходил
из дому только по вечерам на охоту. Окончательно привел в порядок все свое
хозяйство.
1 января 1660 года. Жара не спадает, и все же сегодня я дважды ходил
на охоту: рано утром и вечером. В полдень отдыхал. Вечером прошел по
долине в глубь острова и видел много коз, но они так пугливы, что нельзя
подойти к ним близко. Хочу попробовать охотиться на них с собакой.
2 января. Сегодня взял с собою собаку и натравил ее на коз, но опыт
не удался: все стадо повернулось навстречу собаке. Она, должно быть,
отлично поняла угрожавшую ей опасность, так как убежала прочь и ни за что
не хотела приблизиться к ним.
3 января. Решил сделать ограду и насыпать вокруг нее земляной вал,
так как все еще боюсь неожиданного нападения врагов. Попытаюсь сделать
этот вал возможно толще и крепче...
Моя ограда уже описана на предыдущих страницах, и потому я опускаю
все, что говорится о ней у меня в дневнике.
Вместе с тем я продолжал между делом ежедневно бродить по острову,
отыскивая дичь, если, конечно, погода была не слишком плоха. Во время этих
скитаний я сделал много полезных открытий. Я, например, наткнулся на
особую породу голубей, которые вьют гнезда не на деревьях, как наши дикие
голуби, а в расселинах скал, так что человеку гораздо легче добраться до
них.
Однажды я вынул из гнезда птенцов и принес их домой, чтобы выкормить
и приручить. Я много возился с ними, но, как только они возмужали и у них
окрепли крылья, они улетели один за другим. Впрочем, может быть, это
произошло оттого, что у меня не было для них подходящего корма.
После этого случая я нередко брал птенцов из гнезд, так как они были
очень вкусны и из них можно было приготовить отличный обед.
За это время я сделал большие успехи в столярном искусстве и не хуже
заправского столяра стал действовать топором и рубанком.
Но все же были такие вещи, которые мне так и не удалось смастерить.
Например, бочонки. У меня было, как я уже говорил, два или три бочонка с
корабля, которые могли служить мне образцами, но сколько я ни бился, у
меня ничего не вышло, хотя я потратил на эту попытку несколько недель. Я
не мог ни вставить дно, ни сколотить дощечки настолько плотно, чтобы они
не пропускали воды. Так я и бросил эту затею.
Очень трудно было обходиться без свечей. Бывало, как только стемнеет
(а смеркалось около семи часов), я был вынужден ложиться в постель. Я
часто вспоминал про тот кусок воска, из которого мы с Ксури делали свечи
во время наших странствий у берегов Африки. Но воска у меня не было, и
единственное, что я мог придумать, это воспользоваться жиром тех коз,
которых я убивал на охоте. И я действительно устроил себе светильник из
козьего жира: плошку вылепил собственноручно из глины и обжег ее
хорошенько на солнце, а для фитиля взял пеньку из старой веревки.
Светильник горел очень тускло, гораздо хуже, чем восковая свеча. К тому же
он часто мигал и гас.
Как-то раз, когда я был занят всеми этими делами по устройству моего
хозяйства, я шарил у себя в складе, отыскивая какую-то нужную вещь, и мне
попался небольшой мешок с ячменем; это был тот самый ячмень, который мы
везли на корабле для наших гусей и кур. Все зерно, какое еще оставалось в
мешке, было изъедено крысами; по крайней мере, когда я глянул в него, мне
показалось, что там одна труха. Так как мешок был мне нужен для пороха, я
вынес его во дворик и вытряхнул на землю невдалеке от пещеры.
Это было незадолго до того, как начались проливные дожди, о которых я
уже упоминал в дневнике. Я давно забыл про этот случай, не помнил даже, на
каком месте я вытряхнул мешок.
Но вот прошло около месяца, и я увидел под горой, у самой пещеры,
несколько зеленых ростков, только что выбившихся из земли. Сначала я
думал, что это какая-нибудь туземная травка, которой я раньше не приметил.
Но прошло несколько дней, и я с удивлением увидел, что зеленые стебельки
(их было штук десять - двенадцать, не больше) заколосились и вскоре
оказались колосьями обыкновенного ячменя, какой растет у нас в Англии.
Невозможно передать, до чего взволновало меня это открытие. От радости у
меня помутился рассудок, и я в первую минуту подумал, что произошло чудо:
ячмень вырос сам собой, без семян, чтобы поддержать мою жизнь в ужасной
пустыне!
Эта нелепая мысль растрогала меня, и я заплакал от умиления. И "чудо"
на этом не кончилось: вскоре между колосьями ячменя показались стебельки
другого растения, а именно риса; я их легко распознал, так как, живя в
Африке, часто видел рис на полях.
Я не только был уверен, что этот рис и этот ячмень посланы мне самим
господом богом, который заботится о моем пропитании, но не сомневался и в
том, что на острове для меня припасено еще много таких же колосьев. Я
обшарил все закоулки моего острова, заглядывая под каждую кочку, под
каждый пригорок, но нигде не нашел ни риса, ни ячменя.
Только тогда наконец я вспомнил про мешок с птичьим кормом, который я
вытряхнул на землю подле своей пещеры.
В том мешке были зерна, из которых и выросли эти колосья. "Чудо"
объяснилось очень просто!
Вы можете себе представить, как тщательно я собирал колосья, когда
они созрели (это случилось в конце июля). Я подобрал с земли все зернышки
до одного и спрятал их в сухом надежном месте. Весь урожай первого года я
решил оставить на посев: я надеялся, что со временем у меня накопится
такой запас зерна, что его будет хватать и на семена и на хлеб.
Но только на четвертый год я мог позволить себе отделить часть зерна
на еду, да и то лишь самую малость. Дело в том, что у меня пропал почти
весь урожай от первого посева: я неправильно рассчитал время, посеял перед
самой засухой, и многие семена не взошли. Но об этом я расскажу в своем
месте.
Кроме ячменя, у меня, как уже было сказано, выросло двадцать или
тридцать стеблей риса. Рис я убрал так же тщательно, оставив весь первый
сбор на посев. Потом, когда риса накопилось достаточно, я приготовлял из
него не то чтобы хлеб (мне не в чем было его печь), а, скорее, лепешки,
заменявшие хлеб. Впрочем, еще через некоторое время я придумал способ печь
настоящий хлеб.
Но возвращаюсь к моему дневнику.
14 апреля. Ограда была совсем кончена и завалена снаружи землей. Я
заделал наглухо вход, так как решил, что ради безопасности буду входить и
выходить по приставной лестнице, чтобы снаружи нельзя было догадаться, что
за оградой спрятано человечье жилье.
16 апреля. Кончил лестницу. Перелезаю через стену и всякий раз
поднимаю лестницу за собой. Теперь я огорожен со всех сторон. В моей
крепости довольно просторно, и проникнуть в нее можно только через стену.
Однако на другой же день после того, как я окончательно заделал
ограду, случилось одно событие, которое страшно напугало меня; весь мой
труд чуть не пошел прахом, да и сам я едва уцелел.
Вот как было дело.
Я чем-то занимался в ограде, за палаткой, у самого входа в пещеру,
как вдруг с потолка пещеры, у края, как раз над моей головой, посыпалась
земля, и передние сваи поставленные мною для укрепления свода, подломились
с ужасным треском. Я очень испугался, но не понял, что произошло. Мне
почудилось, что свод обвалился из-за рыхлости почвы, как это бывало и
раньше.
"Если я останусь тут, внутри ограды, - подумал я, - я буду засыпан
этим новым обвалом. Нужно бежать отсюда, чтобы на меня не обрушилась
гора!"
Я схватил лестницу и перелез через стену.
Но не успел я сойти на землю, как мне стало ясно, что на этот раз
причиной обвала было землетрясение. Земля колебалась у меня под ногами, и
в течение нескольких минут было три таких сильных толчка, что рассыпалось
бы в прах самое крепкое здание. Я видел, как от скалы, стоявшей у моря,
оторвалась верхушка и рухнула с таким грохотом, какого я в жизнь свою не
слыхал.
Все море страшно бурлило и пенилось; мне думается, что в море
подземные толчки были даже сильнее, чем на острове.
Ни о чем подобном я и не слыхивал раньше и теперь был изумлен и
взбудоражен. От колебаний земли со мной сделалась морская болезнь, как от
корабельной качки. У меня началась тошнота. Мне казалось, что я умираю.
В это время со страшным грохотом обвалился утес. Ко мне вернулось
сознание, и мне пришла в голову ужасная мысль: что будет со мной, если на
мою палатку обрушится гора и навсегда похоронит мои вещи, мою провизию -
все, без чего я не могу здесь прожить? И сердце снова замерло.
После третьего толчка наступило затишье. Я стал приходить в себя,
почувствовал себя гораздо бодрее, но все-таки у меня не хватило храбрости
вернуться домой. Долго еще в глубоком унынии сидел я на земле, не зная, на
что решиться, что предпринять.
