...дракон... 190 - 5 Сентября 2025 - Персональный сайт

Главная » » ...дракон... 190

15:52

...дракон... 190

***

===

Глава 922

— Боги и демоны! — кричал боцман. — Шевелитесь, демоновы дети! Каждому, кто будет медлить, гарпун в задницу через гланды засажу! Чтобы вам потом перед бабами своими было стыдно! А баб просто за борт скину, за ненадобностью!
Впереди, позади кораблей-призраков, о которых юнга раньше только в рассказах пьяных матросов и офицеров слышал, змеились по небу мертвенно бледные молнии.
— Юнга! — рядом с его ухом ударил гром. — Что стоишь, будто ждешь пока сзади кто пристроится! А ну выпрямись и где твой страховочный трос, мелкий выпердышь бездны! Захотел пополнить ряды скелетов?!
Юнга, едва ли не на пол корпуса перевесившийся, тут же выпрямился и развернулся. Рядом с ним стоял свирепый боцман. Двух метров в высоту, столько же в ширину, весь в шрамах и без правого глаза.
Матросы шутили, что таких как он — делали по заказу в главном военном порту Даанатана. Мол, самый хрестоматийный боцман из всех, которых только можно было найти во флоте пятого легиона.
И ведь угодило его попасть по распределению именно на этот корабль и именно в пятый легион. В первый же месяц, еще не закончив и курса молодого бойца, его бросили в самое жерло сражения с армией мертвых.
На флагман — “Красавица Нейя”, линкор, являвшийся флагманом флота пятого легиона.
— Так точно, сэр! — вытянулся по струнке юнга и отсалютовал.
— Что еще за “так точно” юнга?! Не на суше! — боцман уже замахнулся кулаком, но так его и не опустил.
Во время воздушного боя для всех действовало одно правило — своих бить нельзя. Других, чужих — сколько душе угодно. Это даже поощрялось. За каждого мертвого противника начислялись Очки Славы на флотский жетон, который каждый носил наряду с эмблемой легиона.
Но своего — это табу, нарушать которое никто не смел.
Даже боцманы, так любившие сдобрить свои слова резким тычком в грудь, а то и в зубы.
— Что, страшно, юнга? — вдруг успокоился бывалый небесный волк.
— Страшно, достопочтенный Блим, — кивнул юнга.
Дже без тумака, он вспомнил, что на флоте ко всем, вне зависимости от рангов и званий, принято официально обращаться — достопочтенный и по имени. И никак иначе.
— Понятное дело, что страшно, — боцман проверил крепко ли держит перевязь два длинных кинжала. Странно было видеть воина такой комплекции, который сражался бы простыми кинжалами. Но все же… — А ты сам-то, не прошел полный курс алхимии… какая стадия?
— Небесный Солдат начальной стадии, — отрапортовал юнга
— Солдатик начальной, значит… и все это на алхимии, да на артефактах… — боцман сплюнул. — Держи нос по ветру, юнга и может еще потискаешь дома молодуху и засунешь ей свой…
Договорить боцман не успел. Прямо под их кораблем взорвался вихрь безудержной силы.
— Марнил! — закричал юнга, все это время следивший за тем, что происходило под килем. — Это Дора Марнил! Принцесса эльфов!
— Да хоть королева! — заорал боцман, подхватывая вливающегося за борт юнгу. — Обвяжись страховочным, дурья башка! Иначе сам в ряды мертвых встанешь!
И, не дожидаясь пока юнга сообразит чего от него хотят, боцман схватил привязанный к стойке трос и обвязал им юнгу. И, видят боги и демоны, он завязал один из лучших узлов, что получались за всю его жизнь.
Оглядевшись и поняв, что в данный момент его команды не требуются и командой занимаются другие офицеры, он тоже перевесился через борт.
— Пузатую чайку мне в жены и худую кильку в любовницы, — прошептал он. — Неужели разверзлись врата бездны…
То, что он увидел, поражало воображение. Орды мертвых наседали на сухопутные войска пятого легиона. Но пока ни один неживой не дошел до построения из щитов и копий.
Их, растянувшихся на сотню километров, сдерживало всего несколько адептов из столицы. Ученики школы Святого Неба. Их было всего пятеро и миниатюрная девушка, носящая доспехи корпуса Стражей.
Шесть адептов сдерживали неисчислимое количество мертвых.
А затем, Дора Марнил, которую каждый легко узнал бы по характерным для принцесс-клана доспехам, рванула вперед. Боцман как раз успел застать момент, когда она обрушила молот, который едва было не доставал до киля “Красавицы Нейи”, на океан из мертвецов.
—Держись! — боцман, обхватив юнгу и зажав его подмышкой, схватился обеими руками за планку. Сделал он это как раз вовремя, ибо уже в следующую секунду судно покачнулось от потоков энергии и ударной волны, хлестнувшей по дну линкора.
Боцман, выглянув, едва челюсть не уронил. Сперва он даже успел возликовать, когда увидел, что за жалкие ошметки остались от океана мертвецов. Но не прошло и двух ударов сердца, как он увидел, что следом за исчезнувшими идет в десятки… нет, в сотни раз большее количество.
— Боги и демоны, — выдохнул он.
— Они ведь справятся, да? — прошептал юнга. — Ученики из школы Святого Неба… они ведь самые могущественные в Империи, да? Они ведь справятся…
— Справятся, — солгал боцман.
— Император скоро пришел подкрепление, — кивнул юнга. — Он, наверное, готовит обходной маневр. Второй и седьмой легионы ударят с правового и левого фланга и мы возьмем мертвых в клещи. В прах их всех развеем, а затем кулаком трех легионов ударим по Ласканским ублюдкам.
— Конечно, — второй раз, уже намного тише, солгал боцман.
— Мы все обретем бессмертную славу, достопочтенный Блимы! — глаза юнги вспыхнули огнем войны. — О нас будут петь песни и…
— НА АБОРДАЖ! — ударил по ушам командный выкрик капитана судна.
Не успев разрядить и первого залпа, “Красавица Нейя” ударила бортом о борт мерцающего зеленым светом, корабля-призрака. Живые начали биться с мертвыми.
— Держись рядом, юнга! — боцман обнажил свои кортики.
Каждый засиял ярким, алым свечением, удлинявшим лезвие едва ли не в двое. Ударом ноги скинув абордажный крюк в пропасть, боцман проводил взглядом улетевших в пропасть мертвецов, а затем врубился в ряды тех, кто уже успел перескочить к ним на палубу.
Он перекинул через спину кости какого-то моряка, а второго, стоящего позади не ожидавшего подобного, по старой привычке, резанул по горлу. Но вместо крови, вместо сопротивления податливой плоти, боцман ощутил лишь пустоту. И самым кончиком лезвия он успел чиркнуть по позвоночнику скелета, одетого в простые матросские одежды.
— Проклятье!
Мертвец, заторможено, но довольно резко опустил боевой топорик прямо на ногу боцмана. Тот закричал от боли, когда ржавое лезвие, скользнув и не пробив железные пластины поножей, отсекло ему часть плоти с лодыжки.
Перехватив один из кинжалов обратным хватом, здоровенный моряк со всей силы, сдабривая удар энергией, опустил кулак на черепушку мертвецу. Того, в прямом смысле слова, разорвало в мелкую пыль. Но это был лишь первый, а за ним шли десятки и сотни других, ему подобных.
Матросы, солдаты, офицеры. Некогда гордая команда летающего корабля, теперь они обратили свои клинки против собратьев.
Проклятая магия…
Демонова война!
— Не дрейф, юнга! Прорвемся!
Боцман ожидал лихого выкрика, но…
Обернувшись, он увидел, как с палубы, залитый кровью, поднимался юнга. В его груди торчала абордажная сабля мертвеца. Юнга, со стеклянными глазами, заторможенным движением вытащил её из груди. Кровь не прыснула, а полилась мерным потоком наружу.
— Юнга… — прошептал боцман. Вытянув руку, он положил её на лицо мертвому юноше, а затем сжал.
Отряхнув и перехватив кинжалы поудобнее, с криком:
— ЗА ДАРНАС! — прыгнул в гущу противников.

Глава 923

— Ну так что ты здесь ищешь, путник? — бабушка поставила перед Хаджаром блюдце и чашку.
Они сидели на маленькой кухне. Покорно трещал в каменной печи костерок, греющий нехитрую железную платформу, служащуюдля бабушки плитой.
Круглые окошки, закрытые вышитыми цветами занавесками, пропускали достаточно света, чтобы не напрягать глаза, но при этом не жмуриться от солнца.
Несмотря на то, что когда Хаджар заходил в избушку, за её порогам раскинула свои объятья зима, внутри было относительно тепло.
Взяв прихватки, бабушка сняла с плиты чайник и разлила по чашкам ароматный, душистый напиток. Поставив его рядом с печеньем и пряниками, разложенными по красивым мискам, она уселась напротив Хаджара и, поставив локти на стол, уперла щеки в ладони.
— Спасибо, — Хаджар подул на чай и отпил. Вкусный, приятный, но безо всяких изысков.
— Угощайся, — бабушка придвинула к нему пряники.
Хаджар уже протянулся к ним, но так и не взял ни одного. Подняв взгляд, он не рискнул встретиться глазами с бабушкой. Мир Духов — это не мир смертных и об этом стоило помнить. Здесь были свои законы и свои сильные, которых Хаджар не то что не знал, он даже границ их возможностей не осознавал.
— От чистого сердца предлагаю, путник, — добавила бабушка. — Гостинцы… Угощайся.
Только после этого Хаджар выбрал, из всех, самый маленький пряник и попытался надкусить. Зубы едва не хрустнули о камень, которым, на поверку, оказалась сдоба.
Только мгновение назад Хаджар подносил ко рту пряник, а сейчас уже сжимал в руках прасотой булыжник.
— Вкусно, путник? — спросила, улыбаясь, хозяйка. — Или, может, печенье хочешь?
Она придвинула к нему плошку с печеньем, но почему-то Хаджару показалось, на долю мгновения, что в плошке лежат вовсе не сладости, а черепки старых костей.
— Вкусно, бабушка, — вздохнув, Хаджар попытался надкусить камень еще раз. На этот раз это действительно оказался пряник. С ежевичным вареньем и довольно вкусный, но тоже без особых изысков.
— Ну кушай тогда, а я с тобой чайку попью, — бабушка взяла в руки чашку, подула аккуратно на содержимое и сделала несколько глотков. Затем поставила обратно на блюдце. — Расскажи свою историю, путник.
Хаджар, будучи готовым ко всему, чему угодно, вооруженный советами Степного Клыка, все равно едва успел поймать себя за язык. Было что-то в этом месте такое, что усыпляло его бдительность и, расслабляя, развязывало болтливый орган.
Вопрос, ведь, на самом деле, уже был задан. И если бы Хаджар сейчас начал рассказывать свою историю, то это выглядело бы так, словно он игнорирует вопрос хозяина дома.
Не самый большой проступок, но весьма явное пренебрежение и даже оскорбление.
— Я ищу… — Хаджар вовремя прикусил пряник. Это дало ему пару секунд на размышления. — ищу старца, бабушка. А история моя такая длинная, что сам не знаю, где начало, где конец.
— Не знаешь… — протянула хозяйка. Она качнула густой косой седых волос. Вот только Хаджару показалось, что это уже не седой цвет, а белый. Как первый снег… — Ну, как узнаешь, расскажешь историю свою, договорились?
— А если не узнаю?
— Узнаешь, путник, узнаешь… но, хорошо, давай так — когда придет время, ты будешь рассказывать истории до тех пор, пока ночью, когда свет солнца осветит покровительницу матерей, не расцветет цветок с черными лепестками и синим бутоном.
Эти слова, как уже было прежде, стремились к душе Хаджара. Но на этот раз они замерли на её пороге — будто спрашивали разрешения, чтобы войти внутрь.
Все, как и переписывали законы гостеприимства.
Хаджар начал подозревать, что законы эти были намного старше и куда значимее, чем о них думали в мире смертных.
— Это цена твоего ответа, бабушка?
— Это цена нашего разговора, путник. Не примешь — говорить нам не о чем. А за ответ спрошу столько, сколько стоит вопрос.
Хаджар несколько секунд подумал. Он пил чай и ел пряник. Его никто никуда не торопил, но он чувствовал, как время утекает сквозь пальцы.
— Согласен, бабушка, — кивнул, наконец Хаджар и почувствовал, как и эти слова въелись ему в душу. Не прошло и часа с того момента, как он пришел в Мир Духов, а уже успел взять на себя три обязательства. — Когда придет это время?
— Когда ты сам того захочешь, — пожала плечами бабушка. — Или, когда поймешь, что оно пришло. А теперь, расскажи мне о старце, которого ты ищешь.
Хаджар задумался. Как описать того, кого он видел лишь мельком и так и не понял, кем тот являлся на самом деле.
— Он играл на струнном инструменте, и был грозен, но мягок. Шагом он мог перешагнуть через горы, но в то же время выглядел не многим выше меня. Седой, как вершины гор зимой, он был воинственен, но… — Хаджар взял паузу, чтобы подобрать нужные слова. — Мягок и спокоен.
Бабушка, слушая, кивала головой, а когда Хаджар закончил, тут же ответила:
— Да, путник, с этим старцем я могу тебе помочь. Только не знаю, на счастье себе ищешь или на погибель. Но, раз ищешь и хочешь найти, то я подскажу, вот только…
— Только… что?
— Избушку мою видел?
— Видел, — кивнул Хаджар. — красивая.
— А когда-то была еще краше, — немного печально вздохнула хозяйка. — но сейчас время такое, что забор мой покосился, крыльцо, того и гляди, ногу кому-то откусит, а про крышу я даже и не говорю. Помоги, путник. Ты, вон какой видный. Плечистый, мускулистый.
— Конечно бабушка, помогу, — согласился Хаджар.
Сверкнули темные глаза хозяйки.
— Ты ведь слышал меня путник, — каким-то другим голосом, совсем не тем мягким и теплым, что раньше, произнесла она. — Что это лишь моя просьба, а не цена за ответ.
— Слышал, — кивнул Хаджар. Отставив чашку он поднялся и, выйдя в горницу, огляделся. — Где у вас можно инструменты взять, хозяйка?
Простояв немного, он дождался пока из кухни выйдет бабушка. В руках она держала ящик с молотками, гвоздями самого разного диаметра и калибра, с пилой и топором колуном.
— Держи, — она протянула ношу Хадажру. Тот принял и едва не согнулся под общим весом, а бабушке, старенькой созданию, хоть бы что — даже не вспотела, пока несла. — Спрошу тебя, путник. Почему согласился?
— Вы меня от травы спасли, — объяснил Хаджар. — а, даже если и не так, то… мама меня с папой, хозяйка, так воспитали, чтобы на добро отвечать стократным добром, а за зло — десятикратным злом.
Бабушка только улыбнулась.
— Это не так звучит на самом деле, путник.
— М?
— Раньше говорили, на зло — стократным злом, а на добро — десятикратным добром…Да и сейчас, тоже, — она подошла к Хаджару и провела морщинистыми пальцами по щеке. — Хорошая у тебя была мама. И папа, тоже. Не грусти по ним, путник, больше того, что следует. Им сейчас хорошо. Спокойно. Они отдыхают и ждут тебя, но не хотят, чтобы ты приходил. Как и все те, кто покинули нас. Они ждут и молятся, чтобы мы не приходили. Это их и наше испытание. Тех, кто любит.
Хаджар вдруг понял, что по его щекам катятся слезы. А вместе со слезами уходят остатки боли, оставшейся по ушедшим родителям.
— Спасибо, бабушка, — поклонился Хаджар. — я пойду, согреюсь, поработаю.
— Иди.

Глава 924

До самого вечера Хаджар, по пояс раздетый, на морозе, занимался тем, что чинил и правил. Он рубил дрова, которые непонятно откуда взялись на заденем дворе. Затем простой, двуручной пилой, делал из них пусть и плохонькое, но подобие черепицы для кровли.
Взбирался по лестнице, бил молотком по гвоздям, счищал снег и продолжал процедуру по новой.
Затем он смастерил несколько новых ступеней, начал класть их к крыльцу, но потом понял, что это бесполезное занятие и, вооружившись топором, разломал почти полностью лестницу крыльца и основание и заменил их на новые, украсив их той простой резьбой, на которую был способен.
Затем, уже в ночи, под светом звезд, он правил забор. Все это время, что кот, что пес, следили за ним, а бабушка порой выносила во двор горячего отвара, который согревал дышащее паром от работы тело Хаджара.
Наконец, когда он поставил на место последнюю доску в заборе и вырезал на ней несколько символов-оберегов, то уже собирался позвать бабушку, но та стояла позади него.
Справа от неё лежал старый пес, а слева — черный, толстый кот.
Они больше не шипели и не рычали на Хаджара, а воспринимали его спокойно и с миром.
— Обереги? — удивилась бабушка, увидев работу Хаджара.
— Чтобы чужие и названные не приходили, — кивнул Хаджар.
— Тоже мама показала?
Хаджар только кивнул. Символы, которым его обучала мать, не было волшебными. Скорее являлись иллюстрации к тем сказкам, которые она рассказывала.
— Что же… судьба, наверное… — прошептала бабушка. — Спасибо, путник, что не просто работу сделал, а от сердца. А то, что делается от сердца, пустым оставаться не должно.
Бабушка наклонилась и зачерпнула в ладонь снег. Она поднесла его к губам и что-то над ним прошептала, а когда расправила то в её руках оказались простые, просторные мужские одежды.
Расправив их, она подкинула их в небо. Вспыхнули звезды на черном бархате вселенной. И их отпечаток остался на одеждах. Из белых, они превратились в темно синие с едва видимыми узорами в виде танцующих звезд.
Затем, разложив их на снегу, она вновь взяла пригоршню снега и кинула её над ними. Поднялась настоящая вьюга, а когда улеглась, то у к звездным узорам добавились белые завихрения — словно ветер дул.
На все это Хаджар смотрел со слегка приоткрытым ртом.
Он чувствовал, что именно это, не то, что делали в Семи Империях и не способности Talesh, именно это и было настоящей магией.
— Возьми, — бабушка протянула одежды Хаджару. — когда придет время, сними свои старые. В них ты отходил половину своей души, путник. Если суждено тебе будет обрести вторую — облачись в эти одежды. Они помогут зажить той ране, что ты нанес себе сам. Ибо эти раны, которые мы сами себе наносим, заживают дольше остальных.
Хаджар уже не сомневался в том, что на опушке леса жила совсем не простая бабушка. Да, и если честно, то, наверное и не бабушка вовсе.
Вряд ли она даже была человеком.
— Спасибо, — Хаджар с поклоном принял дар и, наспех соорудив из серого плаща походный мешок, убрал туда одежды. — Твоя цена бабушка, это…
— Мы ведь с тобой беседуем, путник, — улыбка вновь стала той же, что и прежде. Милой и доброй. — Я назвала свою цену за наш разговор. А все вопросы… ну так, что за беседа, без них — без вопросов.
— Истории? — Хаджар плохо понимал, к чему клонила хозяйка избушки. — Твоя цена, хозяйка, это истории, которые я буду рассказывать до названного срока?
— Не истории, — покачала головой бабушка. — а историю — одну.
— Но какую?
— И не какую, — засмеялась она и Хаджару показалось, что в её смехе он услышал вьюгу. — А чью — нашу историю, путник. Историю тех, кого, однажды, забудут. Но ты, как и те, кто приходил ко мне до и после тебя, будут рассказывать о нас. И люди будут помнить. А пока они будут помнить, мы будем жить. Одни — ждать во тьме, другие — на свету. И люди будут нас искать. И, может, иногда находить. А на беду или на счастье — этого никто не знает.
Хаджар, как это бывало практически каждый раз, когда он сталкивался с подобными сущностями, практически ничего не понял. Но, судя по взгляду бабушки, она другого от него и не ждала.
— Ты найдешь старца, которого ищешь, если отправишься на север. Иди до тех пор, пока не найдешь его. Какое бы препятствие не встало на твоем пути — не останавливайся. Как бы холодно тебе ни было — не пытайся согреться. Что бы ты не слышал — не слушай. Чтобы не видел — не верь. Иди своей дорогой. Она приведет тебя туда, куда должна, путник. Как и каждого… А теперь ступай. Скоро закончится мое время, — бабушка повернулась на восток. Там уже поднималось солнце. — во всем должно быть равновесие, путник.
— Но…
— Ступай, — не оборачиваясь, перебила бабушка. — мы свидимся еще раз, путник. Когда ты встретишь странствующего волшебника, мы встретимся еще раз и поговорим в последний раз. Но это будет не сейчас… ступай.
Хаджар вдруг понял, что стоит за калиткой. Старая, обветшалая, она выглядела совсем не так, какой он её запомнил. Скорее — какой увидел впервые.
Ладная избушка у самой опушки леса. Ухоженная, но было видно, что когда-то она находилась в лучшем состоянии. Крыша местами протекала, крыльцо было сломано и грозилось сломать кому-нибудь невезучему ноги, да и забор оставлял желать лучшего.
Хаджар, помотав головой, резко развернулся к дому спиной. Слева и справа от него высились налитая жизнью рожь, так и просящая собрать её в муку, чтобы сделать из неё пряников и печенья…
Не глядя, Хаджар отправился вниз по тропе. Почему-то он был уверен, что она непременно привела бы его на север. Туда, где старик, играющий на лютне, держал при себе вторую половину души Хаджара.
Он не знал, как эти двое встретят его — с миром или войной. Захотят ли слушать после всего того, что между ними тремя произошло. Захотят ли помочь…
Но Хаджар знал одно — он должен был попытаться. И не только для того, чтобы спасти свою жизнь, но и чтобы спасти страну… родину… Элейн и её маленького, еще нерожденного сына, наследника его семьи.
Хаджар остановился около двух сухих, мертвых деревьев. Они нависли справа и слева над дорогой, формируя некое подобие арки. А следом за ней начиналось пространство, похожее на мертвую степь. Почти пустоши, вот только… в отличии от настоящих Пустошей, на этих не было ровным счетом ничего.
Абсолютно мертвая, безжизненная равнина, которую обдували ветра четырех сторон света.
С этой арки начинался путь, который обозначила бабушка.
— Ты встретил королеву, Большой! — засмеялся уже знакомый Хаджару голос. — Встретил королеву и выжил! Значит — ты особенный, Большой. Ты убил Ана’Бри, которой, за предательство Зимнего Двора, было суждено умереть дважды, но Королева простила тебя! А Королева Мэб никогда и никого не прощает! Ты обречен смертный! Ты никогда не сможешь выплатить ей свой долг! И будешь вечно мучаться! Глупый Большой! Глупый Большой!
Хаджар посмотрел себе под ноги.
Вместо ровной тропы, он стоял на поверхности замершего озера. Вместо высокой, острой травы, которая резала ему лицо, вокруг из снега возвышались покрытые ледяной коркой копья. То, что некогда было цветами, оказалось клинками, обломками стрел, чьими-то костями.
На них сидели маленькие гарпии с большими, маслянистыми глазами и огромными, клыкастыми пастями.
Хаджар резко повернулся.
Вместо поля ржи он увидел бесконечные снежные просторы. Вместо зеленого леса — горы и реки и белоснежные столпы, в которые зима обернула спящие деревья.
А вместо избушки стоял прекрасный, но пугающий ледяной дворец. Вокруг него, на полях, лежали сотни и тысячи мертвых. Именно их копья резали Хаджара и гарпии, разбивавшие лед и уносящие во дворец куски плоти, представали в образе прекрасных цветков.
Хаджар присмотрелся.
Около входа в замок несли дозор два рыцаря. Трехметровые гиганты. Один в серых доспехах, чем-то напоминающих пса, а второй в черных — похожих на кота.
— Рыцари Зимнего Двора однажды придут за тобой, — смеялась, гоготала смехом умирающей гиены, гарпия. — и они спросят цену, которую назвала Королева Мэб. Она никогда и никого не прощает!
Хаджар посмотрел на руку. Ту самую, которой он ел пряники, сделанные из местной муки.
Они была покрыта застывшей кровью…
Сдержав рвотный позыв, Хаджар развернулся и молча направился в сторону арки из мертвых деревьев.
В спину ему доносился смех гарпии.
В Мире Духов нельзя было верить глазами и ушам, лишь душе и сердцу… Но что делать человеку, который сам разорвал первое и забыл, как звучит, второе?

Глава 925

— ЗАЛП!
Выкрик одного из элитных адептов, стоявших по ту сторону от укрепления, заставил зашевелиться инженеров и очнуться офицера Ракишь.
Разменявшая второй век младший офицер пятого легиона, командовавшая целым батальном, всегда мечтала сражаться среди облаков. Но, врожденная непереносимость и боязнь высоты, не позволили ей вступить в гордые ряды солдат небесного флота.
Возможно, именно эта боязнь и стала камнем преткновения, который остановил Ракишь на пути развития. Она бы так и осталась Небесным Солдатом средней стадии, если бы не государственная программа, призванная поднять мощь страны в преддверии войны.
Несколько лет, после становления Рыцарем Духа начальной стадии, офицер Ракишь наслаждалась вернувшейся к ней молодостью. Да и не просто молодостью, а еще и красотой, которой она никогда не знала.
Может её внешности было и не достаточно, чтобы чувствовать себя на ровне с дворянками и, тем более, с аристократами, но простые практикующие и истинные адепты начальных стадий…
Видят боги и демоны, столько мужчин, сколько грели с ней постель за эти несколько лет, у неё не было даже по первой, природной молодости.
— Держать щиты! — Ракишь, стоя за спинами своих воинов, соединивших щиты в единую технику легиона Длань Королевы, отдавала приказы. — Приготовиться к артиллерийскому залпу! Лучники, снять стрелы с тетивы, достать клинки! Копейщики — щетина! Приготовиться к удару на раз, два — десять!
Отдавая приказы, Ракишь даже особо не задумывалась над тем, что говорило. На войну работала лишь половина сознания, а вторая предавалась обыденным рассуждениям.
К примеру о том, что все те мужчины были простым развлечением и данью памяти упущенному сладострастию в начале её первого века жизни…
Над головой ударил пушечный залп. Содрогнулись стены укреплений, пороховые облака взвились к небу. Огненные ядра выкашивали мертвых ничуть не хуже, чем техники элитных адептов.
Вот только они не требовали тех же сил и средств, которые Империя вкладывала в школы боевых искусств, где мог обучаться далеко не каждый.
… А еще, пожалуй, она бы хотела завести семью. Осесть в городе, растить сына или дочку… нет, лучше, все же, дочку…
Когда рассеялось облако пепла и пыли, офицер снова посмотрела на небо. В это время флагманское судно флота пятого легиона, “Красавица Нейя” билась в абордаже с линкором сил противника.
Ракишь было не важно, мертвый противник или нет. Её лишь недавно перевели в наспех собранный из разных частей и родов войск, пятый легион. До этого она служила несколько десятилетий на границе с Ласканом. И там, в каждодневной борьбе за выживание, Ракишь перестала отличать будни гражданской жизни, от будней на фронте.
— Приготовиться на девять! — рявкнула офицер, щелкая подзатыльник молокососу третьей линии, забывшему застегнуть подшлемник. Надо же, артефакт уровня Земли. Видимо молодой совсем поздно спохватился, записываясь в ряда армии, раз ему такое барахло выдали. — Удар!
Какие бы ни были противники, к ним всегда можно было подстроиться. Ракишь точно отсчитала десять кавалерийских тактов и ровно в тот момент, когда она отдала сигнал, конница мертвецов ударила о щиты солдат.
Прозвучали первые крики тех, кто оказался слишком слаб в руках. Прогнившие, с червями внутри, почти лишенные плоти лошади армии мертвых все еще были облачены пусть в ржавые но доспехи. Ударяя о щетину из копий, они проминались, трескались и расплескивались пылью.
Но, даже так, находились и такие слабаки, копья которых выскальзывали у них же из руки и били им в гортань. И, если раньше Ракишь просто провожала таких коротким проклятьем к дому праотцов, то сейчас отдала жуткий приказ:
— Всех тяжело раненных развоплотить на месте! — Ракишь, первой из батальона, шокируя бойцов свой жесткостью, граничащей с жестокостью, взяла в руки длинную глефу и, раскрутив, сопровождая удар техникой и мистериями Единого с Миром, нанесла удар по умирающему от удушья из-за сломанной трахеи, солдата.
Тот вспыхнул сиреневым светом и исчез в пламени энергии. От него остались лишь покореженные доспехи, но ни единого куска плоти или хотя бы одной кости.
— Погибая в этой битве, вы встаете на сторону врага! — используя давно уже освоенную технику усиления голоса, закричала Ракишь. — А что армия Дарнаса испытывает к врагу?!
— Священную ярость! — хором ответили бойцы легиона.
Тысячи мертвых коней, облаченных в ржавые доспехи бились о выставленные щиты. Они натыкались на выставленные пики и копья. Трещала их броня и кости разлетались прахом, но там где исчезали в зеленых вспышках один мертвый, его место занимали еще двое.
— Воздух! — воскликнула Ракишь, услышав как затрещали натягиваемые канаты спусковых механизмов требушетов.
Насколько же древними были воины и солдаты, которых поднял Великий Герой Ласкана, если пользовались такой рухлядью.
Впрочем, её команда, отданная на автомате, не требовалась. Длань Королевы, техника, которую легион мог использовать только при полном построении, поднималась на добрых три километра к небу. Едва не царапая днища небесных судов, она надежно защищала армия от угрозы обстрела.
Вот только мертвых это не останавливало. Да и метали они совсем не камни или бочки с горящей смолой, хотя и не без этого. Нет, их основными снарядами служили другие мертвые. Тысячи скелетов самого разного калибра — от бывших крестьян, до солдат и легионеров прошлого, взмыли в небо.
Пролетая над рядами своих костяных союзников, они врезались в мерцающую стену, созданную двумя сотням тысяч выставленных перед легионов щитов.
— Дожила, — вздохнула Ракишь, взмахом очищая глефу от крови своего же подчиненного. — Добиваю своих, а на голову падет дождь из мертвых.
Командный амулет обжег её предплечье. Она посмотрела и увидели на поверхности артефакта символ командующего дивизией. Тот, в свою очередь, получил его от командующего армией.
Быстрая передача приказов — вот первый из залогов успешной битвы.
— Шаг на раз, два — пять! — выкрикнула Ракишь. Она накрыла артефакт ладонью, отправила в него крупицу энергии и послание разнеслось по офицерам младшего ранга.
— Шаг! — разнеслось над армией.
— Делаем шаг!
— Наступаем!
— Уничтожим мертвецов!
Ракишь, став поблизости со вторым рядом — копейщиками, приготовилась к наступлению легиона. Еще никогда прежде она не видела, чтобы две сотни тысяч воинов синхронно подняв щиты, оттолкнули ими противника и дали возможность еще большему числу копейщиков, высвобождая энергию, сделать удар.
Целый поток стальной энергии, сдобренной мистериями совершенно разного уровня, слился в единый образ копейного острия. Тот многокилометровым силуэтом пронзил несколько метров перед собой. Прах от сломаны костей и рассеченной брони поднимался облаками над страдающей от поступи легиона земли.
— Щиты! — внов закричали офицеры, когда на артефакт пришел приказ.
Легион разом опустил щиты в землю, а третий ряд мечников начал добавить тех мертвых и раненных, что оказались внутри пределов отвоеванной территории.
Над головой вновь загрохотал залп пушек.
— Шаг на раз, два — десять! — закричала Ракишь, одним ударом отправляя к праотцам двоих раненных бойцов. Она не испытывала к ним ни жалости, ни скорби. На это не будет время. По ушедшим тризну споют либо после победы, либо после…
Следующее, что услышала Ракишь, это голос своей матери, которую она даже и не видела.
Скрипнула дверь.
Дом праотцов ждал её.
* * *
— Проклятье, — выругался Том, вокруг которого высилось несколько гор из покореженных доспехов и сломанного оружия. Использовав лучшую защитную технику из имеющихся, он все равно не избежал попадания по себе эха от техники Дерека Степного.
Великий Герой Ласкана, стоявший на спине огромной мертвой рептилии, опустил рядом с собой два дымящихся от энергии клинка.
Перед ним, в стене щитов легиона, зияла брешь шириной почти в две сотни метров. И в эту пробоину хлынули поток мертвых бегущих друг по другу, будто жуки или муравьи.
— Если не остановим его, — рядом возник залитый гнилью, заменявшей некоторым тварям кровь, Карейн. — Мертвые прорвутся внутрь строя. И тогда пятый легион превратиться в падающий карточный домик.
Два аристократа, терпеть не могущие друг друга, переглянулись и вместе бросились в сторону Дерека. А тот, разведя руки в сторону, проревел с мощь, сотрясающей небеса.
— ДАРХА-А-А-А-АН!

Глава 926

— Дархан, — донеслось до слуха Хаджар.
Но, помня наказ бабушки, которая на деле оказалась Королевой Зимнего Двора Фейри, существом, стоявшим на равных по силе и могуществу с Яшмовым Императором и Князем Демонов, Хаджар не остановился.
Он не помнил, сколько уже шел по этой тропе, пересекающей мертвую землю. И, говоря мертвая, Хаджар имел ввиду — абсолютно, до самого края, до самой крупицы, до самых своих корней, не живой.
На ней ничего не росло. Ни самого маленького кустарника, который появился бы в Пустошах. Ни единого кактуса, которыми порой удивляло Море Песка, никаких оазисов, никаких островков жизни.
Только серая, сухая, покрытая морщинами и трещинами, земля. Такая мертвая, что над ней не плыло облаков, чтобы случайно не уронить на неё каплю живительной влаги.
Хаджар шел по ней и чувствовал, что земля была настолько мертва, что даже огонь жизни, который еще теплился в нем, не мог разбудить в ней голод и жажду.
Внезапно перед собой Хаджар увидел пропасть. Черную, бездонную. Она простиралась прямо под его не опустившейся и не закончившей шаг левой ногой.
Но Хаджар не остановился. Он пошел прямо. Не испытывая ни страха, ни сомнений, ступал по воздуху над пропастью. А когда та осталась позади, то Хаджар не обернулся, чтобы проверить настоящей ли она были или лишь иллюзией.
— Брат, помоги нам! — услышал он крик Эйнена. — Мертвые прорываются! Нам нужна твоя помощь! Вернись!
Хаджар не останавливался. Он знал, что это самая настоящая правда. Что ветер, дувший ему в лицо, приносил ему слова из реального мира, но это не могло замедлить его шага.
— Проклятье! Где же этот варвар! — кричала Рекка. — Если мы не остановим Дерека, Император просто сметет и нас и, и этого засранца, и половину пятого легиона залпом “Ярости Смертного Неба”.
— Только это бесполезно, — прорычала Анис. — Забыла? Дерека не убить оружием смертных! Демонова некромантия!
— Анетт не успеет… точно не успееееееет….
Все эти обрывки фраз и разговора приносил завывающий ветер. Он дул с такой силой, что Хаджару приходилось идти нагнувшись. Выставив перед собой руки, он разрывал ими потоки ветра, а те, в свою очередь, пласт за пластом снимали с него кожу. Чтобы затем, вернуть обратно.
Хаджар не понимал, где начинается иллюзий, заканчивается реальность, продолжая пляски Мира Духов. Он больше не понимал, идет ли он на самом деле, или стоит, застыв в нелепой позе перед самой первой угрозой — трехглавой собакой, дышащей огнем.
Хаджару пришлось войти ей прямо в пасть, чтобы затем оказаться чуть дальше на своем пути.
— Я лишь однажды бывал здесь, мой ученик, — очередной знакомой голос прозвучал рядом с Хаджаром.
Тот молчал. Не отвечал.
А тень, закутанная в черный плащ, с развевающимися позади белыми волосами, шла вперед него.
Настоящий ли это Черный Генерал, вынырнувший из глубин его умирающей души, иллюзий, пляска Мира Духов или нечто иное, Хаджар не знал. Он просто шел, презирая все, что это мертвая земля могла ему противопоставить.
— Я был здесь рожден, — первый из Дарханов, закутанный в непроницаемый для света и взгляда, плащ, опустился на колени. Он провел ладонью над серой, растрескавшейся землей и, прикрыв черный глаза, втянул воздух полной грудью. Мертвый воздух. В которым не вскрикнет птица, не послышаться весеннего грома. Здесь не было ничего. — Эпохи, за которые рождались и умирали звезды, мать копила жизнь по крошечной крупице, по маленькому обрывку, чтобы дать мне жизнь, мой ученик.
Хаджар продолжал идти. Ветер был настолько холодным, что на ногах Хаджара начала появляться ледяная корка. Она превращалась в лица убитых им врагов. И, видит Высокое Небо, их было бесчисленное множество. И они жрали его плоть, терзали душу.
Порой они пожирали Хаджара полностью. Но даже это не останавливало его шага. И, когда ледяные лица его съедали, он появлялся из воздуха и вновь продолжал свой путь на север.
— Как и любого рожденного, мой ученик, — а первый из Дарханов шел рядом. Хаджар не помнил, когда тот появился. С самого начала, только сейчас или не появлялся вовсе. Он просто его игнорировал и продолжал свой путь. Презирая все, преодолевая всех, не обращая внимания ни на что. Только путь и только его шаг. — меня не спрашивали. Меня просто породили в этот холодный мир. Так же меня не спрашивали, когда надели на меня доспехи, дали в руки меч и приказали сражаться. Сделали рабом, слугой… безвольным палачом для тех, на кого укажет перс моих создателей.
Мертвецы цеплялись за ноги Хаджара. Грехи прошлого цепями повисали на его руках. Ветер пронизывал душу и коверкал её, рвал в еще больше ошметки, чем она была порвана.
Но каждый раз Хаджар делал очередной шаг вперед. Он перешагивал через бездны, которые по размерам были больше вселенной. Он проходил через леса копий, край которых заканчивался в других мирах. Он проплывал через реки огня, которые были шире, чем само время.
И он никогда не оборачивался. Он никого не слушал.
Лишь шел вперед.
— Я был рожден мертвой землей, мой ученик. Я был выкован из сердца ветров. В меня вдохнули жизнь все те, кто был изначально рожден в этом мире. Время было мне крестным отцом, Жизнь стала моей крестной матерью. Смерть вложила мне в руки меч. Тьма соткала плащ, — Дархан потуже запахнулся в окутывавший его мрак. — И покуда есть обозримое, мой ученик, ничто не остановит моей поступи. В этом моя сила и мое проклятье… В этом, твоя погибель. Как бы ты не сопротивлялся, как бы не сражался, я поглощу твою душу, я заберу твое тело, я сломаю Гору Черепов и закончу начатое. Таков мой путь, мой ученик. Ты бессилен с этим спорить.
Хаджар молчал.
Он лишь шел… и шел… и шел… и шел… и шел…
Пока его не остановили крепкие объятья.
— Я верил, что ты придешь сюда, Хаджар, — он поднял глаза. Перед ним стоял старец. В простых одеждах, с глубокими глазами, с мощным телом, пересеченным шрамами. В руках он держал лютню и мирно перебирал её пальцами, извлекая ноты невероятной музыки.
Хаджар огляделся. Вокруг него простирались бескрайние просторы рек, холмов, далеких гор и лесов.
— Не каждый, — продолжил старик. — Далеко не каждый может преодолеть мертвую землю и пройти сквозь мое дыхание, чтобы прийти сюда по своей воле. В прошлый раз я привел тебя сюда сам, а сейчас ты доказал, что готов.
— Готов к чему? — спросил Хаджар.
Горло саднило.
Ему казалось, что он не говорил вот уже вечность, а может и две.
— Готов к битве, разумеется! — старик поднялся. — Битва, Хаджар. Те, кто с моим именем на устах, рождены для битвы. Кто для битвы с мечом в руках, другие — с пером в руках, струной, молотком, да той же поварешкой. Но битвой.
Старик отошел в сторону и Хаджар увидел себя, стоящего на поле из ржи. Та поднималась ему до пояса. Выше он был раздет. В его правой руке покоился Черный Клинок, а перед ним стояла его точная копия. Она держала в левой руке точную копию Черного Клинка, только вместо цвета мрака и узора синевы, он выглядел наоборот.
Цвета синева и украшенный узором мрака.
— Я ждал тебя, — прорычал тот, другой, второй Дархан и Хаджар понял, что не просто видит себя стоящим на поле, а на нем и стоит. — Ты променял меня на чужую силу! Променял меня на иллюзию могущества! Променял мою ярость на спокойствие! Променял мой гнев на ложную честь! Ты забыл обо мне! Не захотел знать меня! И это после всех тех долгих лет, которые я помогал тебе… помогал нам жить! Помогал каждый день одерживать победу в новой войне! Ты забыл наши битвы… забыл меня… забыл нас… забыл себя…
Хаджар обхватил рукоять меча поудобнее. Перед ним стояла его точная копия, которая, мерцая, то и дело принимала облик могучего старца.
— Я пришел отдать свой долг, — прошептал Хаджар. — И забрать то, что по праву мое. И, будь я проклят, но даже если мне придется упасть на собственный меч — я уйду отсюда с победой!
— Это мы еще посмотрим! Пришло мое время править, а твое — быть забытым!
И два Хаджара, подняв над головами мечи, ринулись друг против друга.
* * *
— Так вот значит, что планировал Мак… — ректор не договорил.
Он поднял глаза и встретился взглядом с Императором Морганом. Какое-то время они молчали, а затем, не сговариваясь, синхронно поднялись с кресел и вышли на маленький балкончик.
Опять же, абсолютно синхронно, они посмотрели на север. Если на востоке небо окрашивалось в зеленый и мертвые молнии били позади парусов кораблей призраков, то на севере зарождалась буря.
Буря, которой еще не видел Дарнас.
Буря, настолько могущественная, что заставила дрогнуть сердца сильнейших существ.
Буря, которая была способна не только изменять рельеф природы, но и судьбы людей.
— Что это, Морган? — сиплым голосом прошептал, неспособный отвести взгляда от завораживающего зрелища, ректор.
Император медлил с ответом. Он, так же как и древний волшебник, смотрел на буйство стихии, двигающейся с севера.
— Не знаю, — прошептал он. — и это меня пугает.
Ректор посмотрел на сильнейшего воина Дарнаса, величайшего правителя из когда-либо живших. Он посмотрел на Моргана… Моргана Бесстрашного…
Что-то надвигалось на Даанатан…