"Так говорил Заратустра.
Книга для всех и ни для кого"
---------------------------------------------------------------
Friedrich Nietzsche
"Also Sprach Zarathustra"
Этот философский роман читает не каждый подросток, тем более так вдумчиво, как Вы. Тем не менее, думаю, подростку лучше читать его с большой осторожностью - из-за антихристианского и антисоциального смысла. Рекомендую не воспринимать его серьёзно, как и мой ответ. Исхожу из того, что Вашими родителями одобрен Ваш книжный выбор. Подросток, конечно, может по-своему интерпретировать речи ницшевского Заратустры. Однако, вряд ли найдётся много желающих указать Вам на их «правильное» значение. Даже взрослые не имеют единой точки зрения на то, как в целом или в аспектах понимать философский роман. «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого» труден для осмысления и восприятия - при всей его кажущейся простоте. Я фрагментарно указала какие-то из них, а обстоятельней о них и о других идеях Вы при желании можете прочитать в научных трудах разных авторов. В их число входит знаток этой темы - немецкий мыслитель Мартин Хайдеггер.
В философском романе Фридриха Ницше «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого», написанном поэтическим языком сравнений и афоризмов, имеется ряд ключевых идей:
1. Бог мёртв/умер
Смерть Бога представляется метафорой на упадок христианских традиций в Западной Европе. Человек (европеец) утрачивает истинную и глубокую веру в Бога, а общество испытывает кризис морально-нравственных ценностей. В образовавшемся вакууме надлежит сформироваться другому авторитету - это сверхчеловек («Бог умер: теперь хотим мы, чтобы жил сверхчеловек»). Более того, разрушен весь фундамент прежнего, древнего уклада жизни («Умерли все боги; теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек») и на его месте создан до сих пор невиданный запрос («Никогда еще не было сверхчеловека!»). Ницшевский Заратустра - пророк, оповещающий всех людей о грядущем мощном явлении сверхчеловека («Я хочу учить людей смыслу их бытия: этот смысл есть сверхчеловек, молния из темной тучи, называемой человеком»; «Смотрите, я провозвестник молнии и тяжелая капля из тучи; но эта молния называется сверхчеловек»).
2. Сверхчеловек
Сверхчеловек - эстетизированный художественный образ, для которого человек как обезьяна для человека: посмешище и мучительный позор. В эволюционном развитии сверхчеловек должен превзойти человека, как человек когда-то превзошёл обезьяну. А человек - нечто промежуточное между животным и сверхчеловеком («Человек - это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, - канат над пропастью»; «В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель»). И человеку предстоит трансформироваться в сверхчеловека («Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его?»; «Великий полдень - когда человек стоит посреди своего пути между животным и сверхчеловеком и празднует свой путь к закату как свою высшую надежду: ибо это есть путь к новому утру.»). Сверхчеловек, как радикальный эгоцентрист, благословляет дерзкую жизнь («Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он - эта молния, он - это безумие!»). Он обуславливает качественное высвобождение человека от устаревших норм и достижение безграничной свободы в подчинении себя своей воле.
3. Воля к власти
Волей к власти является неистощимое утверждение жизни с реализацией творческого потенциала. Человек хочет всё сущее осмыслить, подчинить и покорить. И более всего человек хочет властвовать над природой и человеком. Повелевать трудней, чем повиноваться: повелевающий несёт бремя всех повинующихся и всегда рискует собой («Своего собственного закона должен он стать судьей, и мстителем, и жертвой»). Каждый хочет быть господином над более слабым и он не может обойтись без этой радости. Меньший повинуется большему, чтобы тот радовался своей власти над ним. Однако, и в воле служащего есть воля быть господином. Слабейший может вкрадчиво отнять у сильнейшего его господствующее положение.
4. Оценка ценностей
Мудрейшие из людей, говоря о добре и зле, об оценке ценностей, на самом деле хотят создать мир своей власти («<…> они подобны реке, по которой плывет челнок, - и в челноке сидят торжественные и переряженные оценки ценностей»; «То были вы, мудрейшие, кто посадил таких гостей в этот челнок и дал им блеск и гордые имена, - вы и ваша господствующая воля!»). В самой оценке ценностей говорит их воля к власти, которая сильней жизни. Непреходящих добра и зла не существует и тот, кто их творит, является «разрушителем, разбивающим ценности», а высшее зло принадлежит высшему благу.
5. Вечное возвращение
Это наименее прояснённая идея как высшей формы утверждения жизни и способа бытия сущего. Вечное возвращение означает бесконечный круговорот (цикл) повторения тех же самых явлений. Учение предназначается для ещё большего унижения слабых и ещё большего укрепления сильных. Поскольку Заратустра не может осчастливить людей, он становится тем, кто их ужасает («И поистине, вы, добрые и праведные! В вас есть много смешного и особенно ваш страх перед тем, что до сих пор называли «дьяволом»! Так чужда ваша душа всего великого, что вам сверхчеловек был бы страшен в своей доброте!»; «Вы, высшие люди, каких встречал мой взор! в том сомнение мое в вас и тайный смех мой: я угадываю, вы бы назвали моего сверхчеловека - дьяволом!»). Предназначение сверхчеловека - вновь и вновь учить обычных людей идее вечного возвращения. Высший смысл жизни заключается в наложении колоссальной ответственности на человека. Человек призван сделать её достойной вечного возвращения.
Моё понимание идей ницшевского Заратустры разъяснено в сокращённо-адаптированном (лаконичном и частичном) виде.
Я не провожу никаких консультаций. Интересуюсь философией. Люблю читать каждый день. · 18 янв
***
Фридрих Ницше. Так говорил Заратустра
--------------------------------------------------------------- Оригинал этого текста расположен на странице Фридрих Ницше (на "Скрижалях") http://www.skrijali.ru
***
***
***
***
***
Фридрих Ницше. Так говорил Заратустра
---
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
ПРЕДИСЛОВИЕ ЗАРАТУСТРЫ
1
Когда Заратустре исполнилось тридцать лет, покинул он свою
родину и озеро своей родины и пошел в горы. Здесь наслаждался
он своим духом и своим одиночеством и в течение десяти лет не
утомлялся этим. Но наконец изменилось сердце его -- и в одно
утро поднялся он с зарею, стал перед солнцем и так говорил к
нему:
"Великое светило! К чему свелось бы твое счастье, если б
не было у тебя тех, кому ты светишь!
В течение десяти лет подымалось ты к моей пещере: ты
пресытилось бы своим светом и этой дорогою, если б не было
меня, моего орла и моей змеи.
Но мы каждое утро поджидали тебя, принимали от тебя
преизбыток твой и благословляли тебя.
Взгляни! Я пресытился своей мудростью, как пчела,
собравшая слишком много меду; мне нужны руки, простертые ко
мне.
Я хотел бы одарять и наделять до тех пор, пока мудрые
среди людей не стали бы опять радоваться безумству своему, а
бедные -- богатству своему.
Для этого я должен спуститься вниз: как делаешь ты каждый
вечер, окунаясь в море и неся свет свой на другую сторону мира,
ты, богатейшее светило!
Я должен, подобно тебе, закатиться, как называют
это люди, к которым хочу я спуститься.
Так благослови же меня, ты, спокойное око, без зависти
взирающее даже на чрезмерно большое счастье!
Благослови чашу, готовую пролиться, чтобы золотистая влага
текла из нее и несла всюду отблеск твоей отрады!
Взгляни, эта чаша хочет опять стать пустою, и Заратустра
хочет опять стать человеком".
-- Так начался закат Заратустры.
2
Заратустра спустился один с горы, и никто не повстречался
ему. Но когда вошел он в лес, перед ним неожиданно предстал
старец, покинувший свою священную хижину, чтобы поискать
кореньев в лесу. И так говорил старец Заратустре:
"Мне не чужд этот странник: несколько лет тому назад
проходил он здесь. Заратустрой назывался он; но он изменился.
Тогда нес ты свой прах на гору; неужели теперь хочешь ты
нести свой огонь в долины? Неужели не боишься ты кары
поджигателю?
Да, я узнаю Заратустру. Чист взор его, и на устах его нет
отвращения. Не потому ли и идет он, точно танцует?
Заратустра преобразился, ребенком стал Заратустра,
Заратустра проснулся: чего же хочешь ты среди спящих?
Как на море, жил ты в одиночестве, и море носило тебя.
Увы! ты хочешь выйти на сушу? Ты хочешь снова сам таскать свое
тело?"
Заратустра отвечал: "Я люблю людей".
"Разве не потому, -- сказал святой, -- ушел и я в лес и
пустыню? Разве не потому, что и я слишком любил людей?
Теперь люблю я Бога: людей не люблю я. Человек для меня
слишком несовершенен. Любовь к человеку убила бы меня".
Заратустра отвечал: "Что говорил я о любви! Я несу людям
дар".
"Не давай им ничего, -- сказал святой. -- Лучше сними с
них что-нибудь и неси вместе с ними -- это будет для них всего
лучше, если только это лучше и для тебя!
И если ты хочешь им дать, дай им не больше милостыни и еще
заставь их просить ее у тебя!"
"Нет, -- отвечал Заратустра, -- я не даю милостыни. Для
этого я недостаточно беден".
Святой стал смеяться над Заратустрой и так говорил: "Тогда
постарайся, чтобы они приняли твои сокровища! Они недоверчивы к
отшельникам и не верят, что мы приходим, чтобы дарить.
Наши шаги по улицам звучат для них слишком одиноко. И если
они ночью, в своих кроватях, услышат человека, идущего задолго
до восхода солнца, они спрашивают себя: куда крадется этот вор?
Не ходи же к людям и оставайся в лесу! Иди лучше к зверям!
Почему не хочешь ты быть, как я, -- медведем среди медведей,
птицею среди птиц?"
"А что делает святой в лесу?" -- спросил Заратустра.
Святой отвечал: "Я слагаю песни и пою их; и когда я слагаю
песни, я смеюсь, плачу и бормочу себе в бороду: так славлю я
Бога.
Пением, плачем, смехом и бормотанием славлю я Бога, моего
Бога. Но скажи, что несешь ты нам в дар?"
Услышав эти слова, Заратустра поклонился святому и сказал:
"Что мог бы я дать вам! Позвольте мне скорее уйти, чтобы
чего-нибудь я не взял у вас!" -- Так разошлись они в разные
стороны, старец и человек, и каждый смеялся, как смеются дети.
Но когда Заратустра остался один, говорил он так в сердце
своем: "Возможно ли это! Этот святой старец в своем лесу еще не
слыхал о том, что Бог мертв".
3
Придя в ближайший город, лежавший за лесом, Заратустра
нашел там множество народа, собравшегося на базарной площади:
ибо ему обещано было зрелище -- плясун на канате. И Заратустра
говорил так к народу:
Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что
должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его?
Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя; а
вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к
состоянию зверя, чем превзойти человека?
Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или
мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для
сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором.
Вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас еще
осталось от червя, Некогда были вы обезьяной, и даже теперь еще
человек больше обезьяны, чем иная из обезьян.
Даже мудрейший среди вас есть только разлад и помесь
растения и призрака. Но разве я велю вам стать призраком или
растением?
Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке!
Сверхчеловек -- смысл земли. Пусть же ваша воля говорит:
да будет сверхчеловек смыслом земли!
Я заклинаю вас, братья мои, оставайтесь верны земле
и не верьте тем, кто говорит вам о надземных надеждах! Они
отравители, все равно, знают ли они это или нет.
Они презирают жизнь, эти умирающие и сами себя отравившие,
от которых устала земля: пусть же исчезнут они!
Прежде хула на Бога была величайшей хулой; но Бог умер, и
вместе с ним умерли и эти хулители. Теперь хулить землю --
самое ужасное преступление, так же как чтить сущность
непостижимого выше, чем смысл земли!
Некогда смотрела душа на тело с презрением: и тогда не
было ничего выше, чем это презрение, -- она хотела видеть тело
тощим, отвратительным и голодным. Так думала она бежать от тела
и от земли.
О, эта душа сама была еще тощей, отвратительной и
голодной; и жестокость была вожделением этой души!
Но и теперь еще, братья мои, скажите мне: что говорит ваше
тело о вашей душе? Разве ваша душа не есть бедность и грязь и
жалкое довольство собою?
Поистине, человек -- это грязный поток. Надо быть морем,
чтобы принять в себя грязный поток и не сделаться нечистым.
Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он -- это море, где
может потонуть ваше великое презрение.
В чем то самое высокое, что можете вы пережить? Это -- час
великого презрения. Час, когда ваше счастье становится для вас
отвратительным, так же как ваш разум и ваша добродетель.
Час, когда вы говорите: "В чем мое счастье! Оно --
бедность и грязь и жалкое довольство собою. Мое счастье должно
бы было оправдывать само существование!"
Час, когда вы говорите: "В чем мой разум! Добивается ли он
знания, как лев своей пищи? Он -- бедность и грязь и жалкое
довольство собою!"
Час, когда вы говорите: "В чем моя добродетель! Она еще не
заставила меня безумствовать. Как устал я от добра моего и от
зла моего! Все это бедность и грязь и жалкое довольство собою!"
Час, когда вы говорите: "В чем моя справедливость! Я не
вижу, чтобы был я пламенем и углем. А справедливый -- это
пламень и уголь!"
Час, когда вы говорите: "В чем моя жалость! Разве жалость
-- не крест, к которому пригвождается каждый, кто любит людей?
Но моя жалость не есть распятие".
Говорили ли вы уже так? Восклицали ли вы уже так? Ах, если
бы я уже слышал вас так восклицающими!
Не ваш грех -- ваше самодовольство вопиет к небу;
ничтожество ваших грехов вопиет к небу!
Но где же та молния, что лизнет вас своим языком? Где то
безумие, что надо бы привить вам?
Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он -- эта молния, он
-- это безумие! --
Пока Заратустра так говорил, кто-то крикнул из толпы: "Мы
слышали уже довольно о канатном плясуне; пусть нам покажут
его!" И весь народ начал смеяться над Заратустрой. А канатный
плясун, подумав, что эти слова относятся к нему, принялся за
свое дело.
4
Заратустра же глядел на народ и удивлялся. Потом он так
говорил:
Человек -- это канат, натянутый между животным и
сверхчеловеком, -- канат над пропастью.
Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор,
обращенный назад, опасны страх и остановка.
В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке
можно любить только то, что он переход и гибель.
Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть,
ибо идут они по мосту.
Я люблю великих ненавистников, ибо они великие почитатели
и стрелы тоски по другому берегу.
Я люблю тех, кто не ищет за звездами основания, чтобы
погибнуть и сделаться жертвою -- а приносит себя в жертву
земле, чтобы земля некогда стала землею сверхчеловека.
Я люблю того, кто живет для познания и кто хочет познавать
для того, чтобы когда-нибудь жил сверхчеловек. Ибо так хочет он
своей гибели.
Я люблю того, кто трудится и изобретает, чтобы построить
жилище для сверхчеловека и приготовить к приходу его землю,
животных и растения: ибо так хочет он своей гибели.
Я люблю того, кто любит свою добродетель: ибо добродетель
есть воля к гибели и стрела тоски.
Я люблю того, кто не бережет для себя ни капли духа, но
хочет всецело быть духом своей добродетели: ибо так, подобно
духу, проходит он по мосту.
Я люблю того, кто из своей добродетели делает свое
тяготение и свою напасть: ибо так хочет он ради своей
добродетели еще жить и не жить более.
Я люблю того, кто не хочет иметь слишком много
добродетелей. Одна добродетель есть больше добродетель, чем
две, ибо она в большей мере есть тот узел, на котором держится
напасть.
Я люблю того, чья душа расточается, кто не хочет
благодарности и не воздает ее: ибо он постоянно дарит и не
хочет беречь себя.
Я люблю того, кто стыдится, когда игральная кость выпадает
ему на счастье, и кто тогда спрашивает: неужели я
игрок-обманщик? -- ибо он хочет гибели.
Я люблю того, кто бросает золотые слова впереди своих дел
и исполняет всегда еще больше, чем обещает: ибо он хочет своей
гибели.
Я люблю того, кто оправдывает людей будущего и искупляет
людей прошлого: ибо он хочет гибели от людей настоящего.
Я люблю того, кто карает своего Бога, так как он любит
своего Бога: ибо он должен погибнуть от гнева своего Бога.
Я люблю того, чья душа глубока даже в ранах и кто может
погибнуть при малейшем испытании: так охотно идет он по мосту.
Я люблю того, чья душа переполнена, так что он забывает
самого себя, и все вещи содержатся в нем: так становятся все
вещи его гибелью.
Я люблю того, кто свободен духом и свободен сердцем: так
голова его есть только утроба сердца его, а сердце его влечет
его к гибели.
Я люблю всех тех, кто являются тяжелыми каплями, падающими
одна за другой из темной тучи, нависшей над человеком: молния
приближается, возвещают они и гибнут, как провозвестники.
Смотрите, я провозвестник молнии и тяжелая капля из тучи;
но эта молния называется сверхчеловек.
5
Произнесши эти слова, Заратустра снова посмотрел на народ
и умолк. "Вот стоят они, говорил он в сердце своем, -- вот
смеются они: они не понимают меня, мои речи не для этих ушей.
Неужели нужно сперва разодрать им уши, чтобы научились они
слушать глазами? Неужели надо греметь, как литавры и как
проповедники покаяния? Или верят они только заикающемуся?
У них есть нечто, чем гордятся они. Но как называют они
то, что делает их гордыми? Они называют это культурою, она
отличает их от козопасов.
Поэтому не любят они слышать о себе слово "презрение".
Буду же говорить я к их гордости.
Буду же говорить я им о самом презренном существе, а это и
есть последний человек".
И так говорил Заратустра к народу:
Настало время, чтобы человек поставил себе цель свою.
Настало время, чтобы человек посадил росток высшей надежды
своей.
Его почва еще достаточно богата для этого. Но эта почва
будет когда-нибудь бедной и бесплодной, и ни одно высокое
дерево не будет больше расти на ней.
Горе! Приближается время, когда человек не пустит более
стрелы тоски своей выше человека и тетива лука его разучится
дрожать!
Я говорю вам: нужно носить в себе еще хаос, чтобы быть в
состоянии родить танцующую звезду. Я говорю вам: в вас есть еще
хаос.
Горе! Приближается время, когда человек не родит больше
звезды. Горе! Приближается время самого презренного человека,
который уже не может презирать самого себя.
Смотрите! Я показываю вам последнего человека.
"Что такое любовь? Что такое творение? Устремление? Что
такое звезда?" -- так вопрошает последний человек и моргает.
Земля стала маленькой, и по ней прыгает последний человек,
делающий все маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха;
последний человек живет дольше всех.
"Счастье найдено нами", -- говорят последние люди, и
моргают.
Они покинули страны, где было холодно жить: ибо им
необходимо тепло. Также любят они соседа и жмутся к нему: ибо
им необходимо тепло.
Захворать или быть недоверчивым считается у них грехом:
ибо ходят они осмотрительно. Одни безумцы еще спотыкаются о
камни или о людей!
От времени до времени немного яду: это вызывает приятные
сны. А в конце побольше яду, чтобы приятно умереть.
Они еще трудятся, ибо труд -- развлечение. Но они
заботятся, чтобы развлечение не утомляло их.
Не будет более ни бедных, ни богатых: то и другое слишком
хлопотно. И кто захотел бы еще управлять? И кто повиноваться?
То и другое слишком хлопотно.
Нет пастуха, одно лишь стадо! Каждый желает равенства, все
равны: кто чувствует иначе, тот добровольно идет в сумасшедший
дом.
"Прежде весь мир был сумасшедший", -- говорят самые умные
из них, и моргают.
Все умны и знают все, что было; так что можно смеяться без
конца. Они еще ссорятся, но скоро мирятся -- иначе это
расстраивало бы желудок.
У них есть свое удовольствьице для дня и свое
удовольствьице для ночи; но здоровье -- выше всего.
"Счастье найдено нами", -- говорят последние люди, и
моргают.
Здесь окончилась первая речь Заратустры, называемая также
"Предисловием", ибо на этом месте его прервали крик и радость
толпы. "Дай нам этого последнего человека, о Заратустра, -- так
восклицали они, -- сделай нас похожими на этих последних людей!
И мы подарим тебе сверхчеловека!" И все радовались и щелкали
языком. Но Заратустра стал печален и сказал в сердце своем:
"Они не понимают меня: мои речи не для этих ушей.
Очевидно, я слишком долго жил на горе, слишком часто
слушал ручьи и деревья: теперь я говорю им, как козопасам.
Непреклонна душа моя и светла, как горы в час
дополуденный. Но они думают, что холоден я и что говорю я со
смехом ужасные шутки.
И вот они смотрят на меня и смеются, и, смеясь, они еще
ненавидят меня. Лед в смехе их".
6
Но тут случилось нечто, что сделало уста всех немыми и
взор неподвижным. Ибо тем временем канатный плясун начал свое
дело: он вышел из маленькой двери и пошел по канату,
протянутому между двумя башнями и висевшему над базарной
площадью и народом. Когда он находился посреди своего пути,
маленькая дверь вторично отворилась, и детина, пестро одетый,
как скоморох, выскочил из нее и быстрыми шагами пошел во след
первому. "Вперед, хромоногий, -- кричал он своим страшным
голосом, -- вперед, ленивая скотина, контрабандист, набеленная
рожа! Смотри, чтобы я не пощекотал тебя своею пяткою! Что
делаешь ты здесь между башнями? Ты вышел из башни; туда бы и
следовало запереть тебя, ты загораживаешь дорогу тому, кто
лучше тебя!" -- И с каждым словом он все приближался к нему --
и, когда был уже на расстоянии одного только шага от него,
случилось нечто ужасное, что сделало уста всех немыми и взор
неподвижным: он испустил дьявольский крик и прыгнул через того,
кто загородил ему дорогу. Но этот, увидев, что его соперник
побеждает его, потерял голову и канат; он бросил свой шест и
сам еще быстрее, чем шест, полетел вниз, как какой-то вихрь из
рук и ног. Базарная площадь и народ походили на море, когда
проносится буря: все в смятении бежало в разные стороны,
большею частью там, где должно было упасть тело.
Но Заратустра оставался на месте, и прямо возле него упало
тело, изодранное и разбитое, но еще не мертвое. Немного спустя
к раненому вернулось сознание, и он увидел Заратустру,
стоявшего возле него на коленях. "Что ты тут делаешь? -- сказал
он наконец. -- Я давно знал, что черт подставит мне ногу.
Теперь он тащит меня в преисподнюю; не хочешь ли ты помешать
ему?"
"Клянусь честью, друг, -- отвечал Заратустра, -- не
существует ничего, о чем ты говоришь: нет ни черта, ни
преисподней. Твоя душа умрет еще скорее, чем твое тело: не
бойся же ничего!"
Человек посмотрел на него с недоверием. "Если ты говоришь
правду, -- сказал он, -- то, теряя жизнь, я ничего не теряю. Я
немного больше животного, которого ударами и впроголодь научили
плясать".
"Не совсем так, -- сказал Заратустра, -- ты из опасности
сделал себе ремесло, а за это нельзя презирать. Теперь ты
гибнешь от своего ремесла; за это я хочу похоронить тебя своими
руками".
На эти слова Заратустры умирающий ничего не ответил; он
только пошевелил рукою, как бы ища, в благодарность, руки
Заратустры. --
7
Тем временем наступил вечер, и базарная площадь скрылась
во мраке; тогда рассеялся и народ, ибо устают даже любопытство
и страх. Но Заратустра продолжал сидеть на земле возле мертвого
и был погружен в свои мысли: так забыл он о времени. Наконец
наступила ночь, и холодный ветер подул на одинокого. Тогда
поднялся Заратустра и сказал в сердце своем:
"Поистине, прекрасный улов был сегодня у Заратустры. Он не
поймал человека, зато труп поймал он.
Жутко человеческое существование и к тому же всегда лишено
смысла: скоморох может стать уделом его.
Я хочу учить людей смыслу их бытия: этот смысл есть
сверхчеловек, молния из темной тучи, называемой человеком.
Но я еще далек от них, и моя мысль не говорит их мыслям.
Для людей я еще середина между безумцем и трупом.
Темна ночь, темны пути Заратустры. Идем, холодный,
недвижный товарищ! Я несу тебя туда, где я похороню тебя своими
руками".
8
Сказав это в сердце своем, Заратустра взял труп себе на
спину и пустился в путь. Но не успел он пройти и ста шагов, как
человек подкрался к нему и стал шептать ему на ухо -- и
гляди-ка, тот, кто говорил, был скоморох с башни. "Уходи из
этого города, о Заратустра, -- говорил он, -- слишком многие
ненавидят тебя здесь. Ненавидят тебя добрые и праведные, и они
зовут тебя своим врагом и ненавистником; ненавидят тебя
правоверные, и они зовут тебя опасным для толпы. Счастье твое,
что смеялись над тобою: и поистине, ты говорил, как скоморох.
Счастье твое, что ты пристал к мертвой собаке; унизившись так,
ты спас себя на сегодня. Но уходи прочь из этого города -- или
завтра я перепрыгну через тебя, живой через мертвого". И сказав
это, человек исчез; а Заратустра продолжал свой путь по темным
улицам.
У ворот города повстречались ему могильщики; они факелом
посветили ему в лицо, узнали Заратустру и много издевались над
ним: "Заратустра уносит с собой мертвую собаку: браво,
Заратустра обратился в могильщика! Ибо наши руки слишком чисты
для этой поживы. Не хочет ли Заратустра украсть у черта его
кусок? Ну, так и быть! Желаем хорошо поужинать! Если только
черт не более ловкий вор, чем Заратустра! -- Он украдет их
обоих, он сожрет их обоих!" И они смеялись и шушукались между
собой.
Заратустра не сказал на это ни слова и шел своей дорогой.
Он шел два часа по лесам и болотам и очень часто слышал
голодный вой волков; наконец и на него напал голод. Он
остановился перед уединенным домом, в котором горел свет.
"Голод нападает на меня, как разбойник, -- сказал
Заратустра. -- В лесах и болотах нападает на меня голод мой и в
глубокую ночь.
Удивительные капризы у моего голода. Часто наступает он у
меня только после обеда, и сегодня целый день я не чувствовал
его; где же замешкался он?"
И с этими слонами Заратустра постучался в дверь дома.
Появился старик; он нес фонарь и спросил: "Кто идет ко мне и
нарушает мой скверный сон?"
"Живой и мертвый, -- отвечал Заратустра. -- Дайте мне
поесть и попить; днем я забыл об этом. Тот, кто кормит
голодного, насыщает свою собственную душу: так говорит
мудрость".
Старик ушел, но тотчас вернулся и предложил Заратустре
хлеб и вино. "Здесь плохой край для голодающих, сказал он, --
поэтому я и живу здесь. Зверь и человек приходят ко мне,
отшельнику. Но позови же своего товарища поесть и попить, он
устал еще больше, чем ты". Заратустра отвечал: "Мертв мой
товарищ, было бы трудно уговорить его поесть". "Это меня не
касается, -- ворча произнес старик, -- кто стучится в мою
дверь, должен принимать то, что я ему предлагаю. Ешьте и будьте
здоровы!" --
После этого Заратустра шел еще два часа, доверяясь дороге
и свету звезд: ибо он был привычный ночной ходок и любил всему
спящему смотреть в лицо. Но когда стало светать, Заратустра
очутился в глубоком лесу, и дальше уже не было видно дороги.
Тогда он положил мертвого в дупло дерева на высоте своей головы
-- ибо он хотел защитить его от волков -- и сам лег на землю,
на мох. И тотчас уснул он, усталый телом, но с непреклонной
душою.
9
Долго спал Заратустра, и не только утренняя заря, но и час
дополуденный прошли по лицу его. Но наконец он открыл глаза: с
удивлением посмотрел Заратустра на лес и тишину, с удивлением
заглянул он внутрь самого себя. Потом он быстро поднялся, как
мореплаватель, завидевший внезапно землю, и возликовал: ибо он
увидел новую истину. И так говорил он тогда в сердце своем:
"Свет низошел на меня: мне нужны спутники, и притом живые,
-- не мертвые спутники и не трупы, которых ношу я с собою, куда
я хочу.
Мне нужны живые спутники, которые следуют за мною, потому
что хотят следовать сами за собой -- и туда, куда я хочу.
Свет низошел на меня: не к народу должен говорить
Заратустра, а к спутникам! Заратустра не должен быть пастухом и
собакою стада!
Сманить многих из стада -- для этого пришел я. Негодовать
будет на меня народ и стадо: разбойником хочет называться
Заратустра у пастухов.
У пастухов, говорю я, но они называют себя добрыми и
праведными. У пастухов, говорю я, но они называют себя
правоверными.
Посмотри на добрых и праведных! Кого ненавидят они больше
всего? Того, кто разбивает их скрижали ценностей, разрушителя,
преступника -- но это и есть созидающий.
Посмотри на правоверных! Кого ненавидят они больше всего?
Того, кто разбивает их скрижали ценностей, разрушителя,
преступника -- но это и есть созидающий.
Спутников ищет созидающий, а не трупов, а также не стад и
не верующих. Созидающих так же, как он, ищет созидающий, тех,
кто пишут новые ценности на новых скрижалях.
Спутников ищет созидающий и тех, кто собирал бы жатву
вместе с ним: ибо все созрело у него для жатвы. Но ему
недостает сотни серпов; поэтому он вырывает колосья и негодует.
Спутников ищет созидающий и тех, кто умеет точить свои
серпы. Разрушителями будут называться они и ненавистниками
добрых и злых. Но они соберут жатву и будут праздновать.
Созидающих вместе с ним ищет Заратустра, собирающих жатву
и празднующих вместе с ним ищет Заратустра: что стал бы он
созидать со стадами, пастухами и трупами!
И ты, мой первый спутник, оставайся с благом! Хорошо
схоронил я тебя в дупле дерева, хорошо спрятал я тебя от
волков.
Но я расстаюсь с тобою, ибо время прошло. От зари до зари
осенила меня новая истина.
Ни пастухом, ни могильщиком не должен я быть. Никогда
больше не буду я говорить к народу: последний раз говорил я к
мертвому.
К созидающим, к пожинающим, к торжествующим хочу я
присоединиться: радугу хочу я показать им и все ступени
сверхчеловека.
Одиноким буду я петь свою песню и тем, кто одиночествует
вдвоем; и у кого есть еще уши, чтобы слышать неслыханное, тому
хочу я обременить его сердце счастьем своим.
Я стремлюсь к своей цели, я иду своей дорогой; через
медлительных и нерадивых перепрыгну я. Пусть будет моя поступь
их гибелью!"
10
Так говорил Заратустра в сердце своем, а солнце стало уже
на полдень; тогда он вопросительно взглянул на небо: ибо
услышал над собою резкий крик птицы. И он увидел орла: описывая
широкие круги, несся тот в воздух, а с ним -- змея, но не в
виде добычи, а как подруга: ибо она обвила своими кольцами шею
его.
"Это мои звери!" -- сказал Заратустра и возрадовался в
сердце своем.
"Самое гордое животное, какое есть под солнцем, и животное
самое умное, какое есть под солнцем, -- они отправились
разведать.
Они хотят знать, жив ли еще Заратустра. И поистине, жив ли
я еще?
Опаснее оказалось быть среди людей, чем среди зверей,
опасными путями ходит Заратустра. Пусть же ведут меня мои
звери!"
Сказав это, Заратустра вспомнил слова святого в лесу,
вздохнул и говорил так в сердце своем:
"Если б я мог стать мудрее! Если б я мог стать мудрым
вполне, как змея моя!
Но невозможного хочу я; попрошу же я свою гордость идти
всегда вместе с моим умом!
И если когда-нибудь мой ум покинет меня -- ах, он любит
улетать! -- пусть тогда моя гордость улетит вместе с моим
безумием!" --
-- Так начался закат Заратустры.
